Слет продолжался два дня, он начался в пятницу и окончился в субботу вечером. Бен-Гурион присутствовал на нем все время, не пропуская ни слова из того, что говорили участники прений, молодые и старые. Временами он, казалось, отключался от происходящего в зале и погружался в свои мысли. Так сидел он, нахмурив брови, наморщив лоб, выдвинув вперед подбородок, твердо сжав губы. Я не знал, о чем он думал, но выражение его лица свидетельствовало о железной верности своему решению. Он знал, чего хотел, и был уверен в правильности своего пути.
Слет в Нахалале был не таким, как слет в Шейх-Мунисе. Хотя на плечах молодежи лежало бремя ведения хозяйства, молодые мошавники решили отправиться в Негев и помочь новым иммигрантам. Многие объявили, что они продадут своих коров и кур, которые требовали тщательного ухода, чтобы родители могли обойтись в их отсутствие без их помощи. К мошавникам присоединились некоторые молодые киббуцники. Вначале в Негев отправилась группа из шестидесяти добровольцев, но вскоре их число достигло 290.
С заключительным словом выступил Бен-Гурион. На этот раз он выглядел бодрым и даже не опирался о палку. Говорил он спокойно, но речь его была острой и в голосе звучал металл. Каждая фраза звучала, словно удар молота по камню. Клуб был переполнен, ибо в субботу в Нахалал съехались юноши и девушки со всех концов страны. Глаза всех были устремлены на Бен-Гуриона. Воздух был заряжен электричеством. Наконец, Бен-Гурион окончил свое выступление словами: 'Поистине, здесь присутствует Бог'. x x x
Среди мошавников, которые отправились в Негев, была Варда Фридман, девушка из селения Кфар-Виткин. Она стала инструктором в поселении новых иммигрантов Паттиш, расположенном на полпути между Газой и Беер-Шевой. В марте 1955 года, через три месяца после переезда Варды в Паттиш, состоялась свадьба молодого иммигранта по имени Шмуэль Калини. Семья жениха и совет поселения согласились с предложением Варды превратить это событие в общее торжество. 'Людям это нужно', - сказала Варда. 'Время от времени надо дать себе разрядку, отключиться от нудной повседневности, устроить иллюминацию, петь, танцевать, веселиться'.
В субботу, в разгар веселья, банда арабских террористов из Газы проникла на нашу территорию и ворвалась в Паттиш. Террористы открыли огонь из автоматов и бросили в толпу гранаты. Двадцать два человека были ранены, одна женщина -- это была Варда Фридман -- убита. Раненые со временем выздоровели и вернулись в свои дома в Паттише. Тело Варды перевезли в Кфар-Виткин - поселение, где она родилась, -- и похоронили.
В те годы я был начальником генерального штаба. Бен-Гурион вызвал меня на экстренное совещание. По его мнению, мы должны были изгнать египтян из Газы, то есть овладеть полосой Газы и поставить ее под контроль Израиля.
Его слова поразили меня. Мы часто обсуждали эту проблему, и он занимал последовательную и твердую позицию по этому вопросу. Он полагал, что, несмотря на акты террора, осуществляемые фидаийунами, приходившими из Газы, Израилю не следует занимать эту территорию. На ней проживает около трехсот тысяч обозленных и ненавидящих нас арабских беженцев, и такое территориальное приращение не сулит Израилю ничего доброго. Лучше, чтобы полоса Газы вместе с ее населением оставалась за пределами Израиля.
На этот раз, однако, Бен-Гурион оценивал положение иначе. Он объяснил мне, что, хотя все прежние соображения остаются в силе, они перевешиваются простым фактором: в Негеве селятся евреи, выходцы из стран Северной Африки, молодежь оставляет свои налаженные хозяйства на севере страны и осуществляет свою пионерскую задачу помощи новым поселенцам, государство делает свои первые шаги. Каковы бы ни были последствия введения израильских войск в Газу для отдаленного будущего, утверждал Бен-Гурион, теперь надо во что бы то ни стало оградить молодые поселения от террора, помочь их жителям пустить корни, вселить в них веру в нашу силу, изгнать египтян из Газы, чтобы репатрианты могли обосноваться на новом месте.
Правительство не приняло предложения Бен-Гуриона (премьер-министром в тот период был Моше Шарет, а Бен-Гурион -- министром обороны). Я тоже выступал против. Я исходил из военных соображений, члены правительства -- из политических. Каждый рассматривал эту проблему под своим углом зрения. Но Бен-Гурион игнорировал все эти соображения как второстепенные. Всем своим сердцем он был с новыми репатриантами, осуществлявшими пионерскую задачу освоения Негева. Он был их рупором, вождем народа, Моисеем нашего времени. x x x
На протяжении многих столетий, начиная с римского периода, бытовало предание, в особенности среди христиан, что Джебел-Муса (Гора Моисея) и есть библейская гора Синай. У ее подножья стоит монастырь святой Екатерины (Санта Катарина). Он веками был центром притяжения для паломников. Караваны купцов и путники тоже останавливались здесь, чтобы помолиться.
До горы Синай можно добраться с двух сторон:
с востока, дорогой, ведущей из Дахава, что у Эйлатского залива, и с запада, дорогой, которая начинается у Абу-Родейса у Суэцкого залива. Дорога с запада проходит через Вади Файран, где находится крупнейший оазис полуострова - оазис Файран. В этом месте имеется обилие воды, тысячи финиковых пальм и обширные участки зелени. Эта дорога считалась главной дорогой, ведущей к горе Синай.
С севера, из Египта, путь в Вади Файран пролегает через Вади Мухатаб (Долина Письмен). Оно было названо так потому, что вдоль дороги на скалах высечено множество надписей. Тысячи рисунков и письмен, по большей части на набатейском языке, относятся к I и II столетиям н. э. Позднейшие надписи сделаны на греческом, латинском и арабском языках. Рисунки примитивны, они изображают караваны: верблюдов, ослов, пеших странников, а также диких животных. Большинство надписей стандартны. В них приводится имя писавшего и просьба о том, чтобы небесные силы не забывали о нем.
Ученые, занимавшиеся расшифровкой надписей, были разочарованы. К их величайшему смущению, они явно не содержали ничего, что могло бы привести к сенсационным открытиям. Я не исследователь, и мои собственные попытки прочесть их оказались малоуспешными. Тем не менее, это занятие представляло для меня огромный интерес, ибо я видел за этими надписями тех, кто их высекал, -- пастухов, паломников, купцов и наемников, сопровождавших караваны. В часы отдыха, когда путники делали привал, чтобы перевести дух, кто-нибудь из них уединялся и шел просить Всевышнего о защите. Если это был юноша, он снимал свои сандалии и карабкался на высокую скалу, возвышавшуюся над дорогой.
Путешественники в преклонных летах делали свои надписи в местах, лежащих ближе к караванному пути. Дорога была долгой и опасной, и путника подстерегали многочисленные испытания, исходящие как от ближних, так и от сил природы. Поэтому вполне естественным было желание вознести молитву, выдолбить на нубийском песчанике обращение к божеству. Каждый на своем наречии просил своего бога ниспослать милость и помощь имяреку, сыну имярека, благословенна память его. И не только слова, но и изображения животных - верблюдов, ослов, коз и горных козлов -- все это должно было оставить след и вселить уверенность в просителя. Как талисманы, носимые на шее или в виде перстней на пальцах. Всякому, кто странствует по пустыне, нужна милость небес.
В саду моего дома в Цахале также стоит каменная глыба с набатейскими надписями. Она была найдена в Долине Письмен. Ее доставил мне уже после того, как я ушел из министерства обороны, молодой человек, который был занят на дорожном строительстве в Синае. По его словам, он заметил глыбу, когда бульдозеры прокладывали дорогу в горах и сбрасывали породу в сторону. 'Я сразу же понял, - сказал молодой человек, -- что это египетская надпись, и решил привезти камень вам, когда поеду на своем грузовике в Герцлию'.
Я горячо поблагодарил его и обещал не упоминать его имени, чтобы у него не было неприятностей с его работодателем. Он сказал, что подрядчик не любит, чтобы его люди впутывались в такие дела. Если им попадаются древности, они должны немедленно уничтожить их, ибо в противном случае приезжают чиновники, приостанавливают все работы, и тогда хлопот не оберешься.
С помощью рычага мы сняли глыбу с грузовика. За чашкой кофе я спросил молодого человека, соблюдая осторожность, чтобы не обидеть его, почему он считает, что надпись египетская. 'Да разве вы не видите, что это иероглифы? -- ответил он. -- Все перепутано, не поймешь, где верх, где низ. Одни каракули. Как есть иероглифы'.
Я не могу часто бывать в Синае. Но глыба нубийского песчаника с высеченными на ней надписями стоит против окна моего дома. Зимой она впитывает влагу и темнеет. Летом она снова светлеет, и песчаные зерна сверкают на солнце. Каракули и грубые рисунки, которыми испещрена ее поверхность, не портят ее. И они, и сама глыба -- неотъемлемая часть Синая.
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ *
10. МЕЧ И ПЛУГ
Настало время вступить в Ханаан, который в этот период был во власти чужих народов. Сыны Израиля скитались по Синаю в течение сорока лет. Выросло новое поколение, родившееся свободным в пустыне, поколение, не знавшее рабства. Спины их не гнулись под бременем кирпичей, пух не был сломлен бичом надсмотрщика. Евреи, которые остановились в Кадеш-Барнеа, были не теми евреями, что жили в Гошене. Египет остался далеко позади. Они дошли до восточной окраины Синая, стояли на пороге Негева и могли издалека видеть страну праотцев, страну Авраама, Исаака и Иакова.
Люди, избранные Моисеем 'высмотреть' эту землю, были 'мужи главные из сынов Израилевых'. Их было двенадцать человек, по одному от каждого колена. Их миссия заключалась не только в том, чтобы осмотреть ханаанские города и установить, силен или слаб, многочислен или малочислен народ, живущий в них. Прежде всего, они должны были узнать все, что только можно, о земле, которую Господь дал сынам Израиля: 'Хороша она или худа? тучна она или тоща? есть ли на ней деревья или нет?' 'Будьте смелы, - сказал им Моисей, -- и возьмите от плодов земли'.
Соглядатаи вернулись с гранатовыми яблоками, смоквами и гроздью винограда, которую несли на шесте двое. Они срезали ее на берегу около Хеврона. 'Мы ходили в землю, в которую ты посылал нас', -- сказали они Моисею. 'В ней подлинно течет молоко и мед, и вот плоды ее'.
Сорок лет скитались сыны Израиля по пустыне, и души их томились по заселенной стране, которая обильно поливалась бы дождями и чьи поля давали бы богатый урожай пшеницы и ячменя, по стране виноградников, смоковниц и гранатовых яблок. Соглядатаи рассказали, что Ханаан - это страна, текущая молоком и медом, но их сковал страх перед народами, населяющими его: амалекитянами, живущими в Негеве, хеттами и аморреями -- в горах, ханаанеями - на берегу моря и у реки Иордан. Города этих племен были укреплены и 'весьма велики', народ силен. Кроме того, они видели в Хевроне 'исполинов' -- Ахимана, Шешая и Тальмая, сынов Анака.
Только двое из двенадцати соглядатаев не испугались. Это были Иехошуа, сын Нуна, и Калев, сын Иефунне. 'Пойдем и завладеем землей', -- сказали они. Остальные же упорствовали в своем мнении, утверждая, что нельзя идти против народа Ханаана, ибо он сильнее сынов Израиля.
Первая попытка израильтян войти в Ханаан прямым и кратчайшим путем окончилась неудачей. Ханаанский царь Арада, города в Негеве, вместе с амалекитянами, жителями горной страны, которая граничила с Синаем, вышел им навстречу, ринулся на них с высот, когда те медленно продвигались по извилистой дороге, ведущей в Атарим, и разгромил их. Некоторых израильтян взяли в плен.
После столкновения с амалекитянами у Рефидима сыны Израиля не воевали. Скитаясь по пустыне, они научились пользоваться мечом и луком, но боевого опыта не приобрели. Его не было даже у их предводителей. Если бы все были столь же бесстрашны, как Калев, сын Иефунне, они могли бы одержать верх над царем Арада. Но их обуял страх. Ханаанеи нанесли им поражение, и они бежали, спасая свою жизнь. Они вернулись в пустыню, к своим шатрам в Кадеш-Барнеа.
Царь Арада и его люди были мужами брани, вооруженными и готовыми к бою в любой момент. Их город стоял на краю пустыни. За ним начинались поля с посевами ячменя и пшеницы, а на горизонте зеленели горные сады Хеврона. Арад, населенный ханаанеями, и города в горном Негеве, где жили амалекитяне, стояли на границе пустыни. Это были крепости, защищающие землю Ханаанскую от племен, вторгавшихся с юга, из горной страны Сеир и из Паранской пустыни. Эти кочевники проносились, словно самум, молниеносно грабя собранный урожай и уводя скот.
Молодые ханаанеи и амалекитяне, пасущие стада на краю пустыни в долинах Ниццана и Хийон, были всегда настороже. При приближении врага они вскакивали на своих верблюдов и мчались во весь опор предупредить народ об опасности. Городские ворота поспешно запирались, мужчины препоясывались мечами, вешали за спину свои луки и выступали в поход, чтобы отразить нападение. Израильтяне, изнуренные длительным переходом через зыбучие пески пустыни и не знавшие дорог в этой стране, не выдержали натиска воинов Арада и потерпели поражение. Они оплакали своих мертвецов, перевязали раненых и отступили.
Вожди колен встретились с Моисеем и Иехошуа. Они утверждали, что таким путем невозможно завоевать страну. Надо было обойти укрепленные пограничные города и отказаться от осады крепостей, лежащих на границе пустыни. Повернуть на восток, даже если это и удлинило бы путь, и избрать обходную дорогу через земли Эдома и Моава, чтобы проникнуть в Ханаан.
Сыны Израиля вынуждены были обойти не только Арад в Негеве, но и Эдом, лежащий на востоке. Тщетно просил Моисей царя Арада пропустить евреев через его территорию. Сыны Израиля снова вернулись в пустыню. Они повернули на юг, дошли до Эцион-Гевера, что на северном побережье Красного моря, и оттуда отправились на восток, не вступив в Эдом. Переход был длительным и очень утомительным. Люди страдали от голода и изнывали от жажды, и многие умерли от змеиных укусов.
Землю Моавскую, как и землю Эдомскую, они обошли и не вступили в нее. И все же они вернулись и исподволь приближались к своей вожделенной цели -земле Ханаанской. Они прошли Овот и долину Зеред на южном побережье Мертвого моря и достигли реки Арнон, которая служит водоразделом между Моавом и землей Аморрейской. И снова Моисей отправил посланцев своих, на этот раз к царю Аморрейскому Сихону, с просьбой: 'Позволь мне пройти землею твоею, велел он сказать ему, - не будем заходить в поля и виноградники, не будем пить воды из колодезей твоих, а пойдем путем царским, доколе не перейдем пределов твоих'. Но Сихон отклонил его просьбу, собрал весь народ и отправился в пустыню навстречу сынам Израиля. На этот раз, однако, израильтяне были готовы к битве. Они расположились у Яхаца и поджидали врага. Когда появился Сихон со своим войском, израильтяне атаковали и разгромили его. Царь и его сын пали в бою, и израильтяне овладели их землей, от реки Арнон до реки Яббок, что к северу от Мертвого моря.
После Сихона, царя аморреев, пришел черед Ога, царя Башана. Израильтяне даже не пытались получить у него разрешение пройти через его земли. Они вступили в Башан и продолжили свое продвижение. Царь и его люди пытались остановить их и в состоявшейся у Эдреи битвы были уничтожены. Башан тоже стал владением израильтян.
Так началось завоевание страны. Сыны Израиля заплатили высокую плату и извлекли урок из своих поражений. Больше они не штурмовали укрепленных городов и, преследуя противника, не попадали в расставляемые им ловушки. Они научились владеть оружием: мечом, луком, пращoй, метательным копьем и щитом.
Израильтяне сами не селились в укрепленных городах, не искали укрытия под сенью городских стен, не запирались за воротами и засовами. Их сила состояла в постоянном движении. Их паролем была мобильность -- быть всегда в марше, бросок и победа! За воинами шел остальной народ: пастухи со своими стадами крупного и мелкого рогатого скота, верблюды и ослы со стариками, женщинами и детьми, шатрами и большим имуществом. Так продвигались двенадцать колен, овладевая каждым источником воды и пастбищем, которые встречались им на пути. Они завоевывали землю и селились на ней. Сыны Израиля вышли из пустыни, и перед ними лежала их страна. Кто мог остановить их?
Первыми коленами, которые осели, создав постоянные поселения, были Гад, Реувен и половина колена Менашше. Их владениями стали завоеванные ими царства аморреев Башан и Гилад на восточном берегу реки Иордан. 'И сказал Моисей сынам Гадовым и сынам Реувеновым: братья ваши пойдут на войну, а вы останетесь здесь?' Они обещали ему, что их воины переправятся на западный берег Иордана с другими коленами и будут сражаться вместе с ними. Семьи же их должны были оставаться на месте. 'Мы построим здесь овчие дворы для стад наших и города для детей наших. Сами же мы первые вооружимся, и пойдем перед сынами Израилевыми, доколе не приведем их в места их; а дети наши пусть останутся в укрепленных городах, для безопасности от жителей земли. Не возвратимся в домы наши, доколе не вступят сыны Израилевы каждый в удел свой'.
Можно провести параллель между этим деянием сынов Гада и Реувена и тем, что происходит в Израиле в наши дни. Ныне безопасность и заселение страны тоже связаны друг с другом. Когда какая-нибудь часть страны оказывалась незаселенной арабами и переходила во владение евреев, цвет нашей молодежи торопился обжить ее. Они отправлялись в пограничные районы и обосновывались здесь, создавали поселения, мошавы и киббуцы. Эта молодежь, как и сыны колен Реувена и Гада, приходила на помощь народу в случае внешней угрозы. Они покидали дома, детей, родителей, оставляли скот, брались за оружие и присоединялись к своим братьям, сражающимся на фронте. С прекращением военных действий они возвращались в свои селения и к своим фермам, откладывали в сторону меч и брались за плуг, сеяли, сажали и снова вступали во владение своей землей.
Одним из таких молодых людей был Меир Хар-Цион. Он родился и вырос в киббуце Эйн-Харод, в долине Изреэльской. Достигнув призывного возраста, он вступил в ряды армии. В 1953 году, когда шел второй год его службы, он добровольно перешел в специальное подразделение (командос) 101, командиром которого был Арик (Ариэль) Шарон. Он сражался в рядах этого подразделения до конца 1956 года, до своего ранения.
Я впервые встретился с ним, будучи начальником оперативною отдела генерального штаба. Я прибыл в район Ниццаны, на границе с Египтом, чтобы посмотреть на людей подразделения 101 в деле. Хар-Цион, в то время командир взвода, был юношей статным, с открытым лицом и прямым взглядом. Приятно было находиться в обществе этого молодого человека, излучающего уверенность и силу. Мы долго беседовали. Он знал каждую пядь нашей земли, исходил ее вдоль и поперек и был знаком со всем, что было на ней одушевленного и неодушевленного, с каждым кустиком и деревом. И о том месте, где состоялась наша первая встреча, ему тоже было известно нечто, чего не знали другие: он знал о существовании скалы, на которой свила себе гнездо чета орлов. Мы направились к скале. Когда мы подошли к гнезду, из него вылетел орел. Он кружил в воздухе, поднимаясь все выше и выше. Хар-Цион стоял, припав плечом к скале. Он не отрывал глаз от орла. Казалось, он тщательно изучает движения его крыльев, словно пытаясь научиться у птицы, как оторваться от земли и взмыть ввысь.
В те годы, после Войны за Независимость 1949 года и до Синайской кампании 1956 года, Израиль не знал покоя от террористов. Банды арабских инфильтрантов, обученные и вооруженные арабскими правительствами, проникали в страну, убивали мирных жителей, устанавливали мины, подрывали водокачки и столбы линий электропередач. Египет, Сирия и Иордания фактически вели партизанскую войну против Израиля, хотя не признавали этого открыто.
Израильской армии не удавалось обезвредить террористов обычными средствами и положить конец их действиям. Перелом наступил только после сформирования специального подразделения 101. Только тогда Израиль стал хозяином положения.
В те четыре года, когда Хар-Цион служил в этом подразделении, проявились его уникальные качества. Он был храбрейшим воином и лучшим разведчиком израильской армии. Он был единственным военнослужащим, которого я произвел в офицеры властью начальника генерального штаба, хотя он и не прошел курса офицерского училища. Я часто встречался с ним и внимательно следил за операциями, в которых он принимал участие. Его замечательные боевые успехи объяснялись не только тем, что он все делал лучше других, но главным образом тем, что он делал все по-иному. Он обладал особым чутьем, внутренней связью со страной и интуитивным знанием того, как воевать на этой земле. Он нес патрульную службу на территории Израиля и по ту сторону границы, при свете дня и в ночной темноте, во главе небольшой команды или один. Он обладал чувством местности, словно он жил здесь тысячи лет тому назад, когда люди ходили пешком вдоль и поперек всей этой земли и знали все ее тропы, как их знают дикие звери, шакал и лань.
В бою Хар-Цион стремился войти в прямое соприкосновение с противником, схватиться с ним лицом к лицу, грудь к груди, в рукопашной борьбе не на жизнь, а на смерть. Он предпочитал сражаться оружием ближнего боя, автоматом и гранатой, а не вести дистанционную войну с применением сложной техники.
Акцию возмездия в Хевроне наша армия не смогла бы провести без участия Хар-Циона. В январе 1954 года арабская банда, базировавшаяся в Хевроне, проникла в Бет-Гуврин, который находился в пределах Израиля, и убила нескольких евреев. Стояла необычайно холодная зима, и гора Хеврон была покрыта снегом. Никто из нас не верил, что за одну ночь при такой погоде наши солдаты, которые к тому же несли оружие и динамит, смогут совершить переход в 21 километр, преимущественно по крутому непроторенному склону горы, прорваться через сторожевое охранение Арабского легиона, атаковать объект и вернуться до рассвета на свою базу в Израиле.
На рассвете команда Хар-Циона из четырех человек вернулась на базу. Они достигли Хеврона, прорвались к объекту и подорвали его. Бой на месте не был ожесточенным, но когда они начали отходить, за ними погнался крупный отряд вооруженных арабов. Лишь разгромив его и уничтожив большую часть преследователей, они смогли выбраться из города, проскользнуть между постами и патрулями иорданцев и вернуться на свою территорию.
Потерь на нашей стороне не было. Наши люди были совершенно измотаны после боя и трудного перехода на морозе по склонам, покрытым снегом. Всего они прошли за ночь 42 километра. Для израильской армии, которая вела в этот период борьбу с террором. Хевронская операция стала образцом, ибо она свидетельствовала о том, что любой пункт в тылу противника находится в пределах досягаемости наших сил.
Хар-Цион принял участие в большинстве боев, которые наша армия вела за время его службы. Под его командованием было проведено несколько операций, и он всегда был впереди своих людей. Важнейшими из них были рейд на лагерь Эль-Бурдж в предместьях Газы, акции возмездия против Кибии и деревни Нахлин после убийства евреев в Иехудии и Ксалоне, прорыв в лагерь Арабского легиона в Азуне, захват заставы египетской армии около Киссуфима, взятие в плен иорданского патруля на Бет-Хоронской дороге и операция 'Ветвь мира' по подрыву сирийских укрепленных позиций на восточном берегу озера Киннерет. Последней операцией Хар-Циона был рейд на иорданскую полицейскую станцию в Рахаве. Незадолго до этого он был дважды ранен -- в руку и в ногу. Если судьба посылает предостережения, то Хар-Цион их несомненно получил. Но несмотря на ранения, он остался в строю и в бою у Рахавы был ранен пулей в горло. Офицер медицинской службы, прикомандированный к отряду, спас ему жизнь. Он сделал ему трахеотомию перочинным ножом, и благодаря этому раненый смог дышать. Когда он вернулся в базовый госпиталь, выяснилось, что он не может говорить, что одна рука его парализована и повреждены нервы другой.
Я навестил его вскоре после этого в больнице и еще раз, когда он уже поправлялся. Врачи, лечившие его, сказали мне, что медицине неизвестно средство, которое могло бы восстановить его здоровье. Возможно они были правы. Не медицина, а сила воли и вера излечили Хар-Циона и поставили его снова на ноги. Постепенно он снова научился говорить и вернул жизнеспособность своему телу. Правда, он не мог пользоваться одной рукой, но вторая работала 'за двоих'.
После выздоровления Хар-Цион вернулся в родное селение, в киббуц Эйн-Харод, стал пастухом. Он женился на Рути, девушке из киббуца Гева. Устройство свадьбы взяла на себя армия. Все его друзья пожелали явиться, но клуб вмещал только 2000 человек. В лагере парашютистов установили огромную палатку и вынесли все липшее из ангаров, чтобы освободить место для столов. Тесно было и здесь, но пирогов хватило на всех.
Слет в Нахалале был не таким, как слет в Шейх-Мунисе. Хотя на плечах молодежи лежало бремя ведения хозяйства, молодые мошавники решили отправиться в Негев и помочь новым иммигрантам. Многие объявили, что они продадут своих коров и кур, которые требовали тщательного ухода, чтобы родители могли обойтись в их отсутствие без их помощи. К мошавникам присоединились некоторые молодые киббуцники. Вначале в Негев отправилась группа из шестидесяти добровольцев, но вскоре их число достигло 290.
С заключительным словом выступил Бен-Гурион. На этот раз он выглядел бодрым и даже не опирался о палку. Говорил он спокойно, но речь его была острой и в голосе звучал металл. Каждая фраза звучала, словно удар молота по камню. Клуб был переполнен, ибо в субботу в Нахалал съехались юноши и девушки со всех концов страны. Глаза всех были устремлены на Бен-Гуриона. Воздух был заряжен электричеством. Наконец, Бен-Гурион окончил свое выступление словами: 'Поистине, здесь присутствует Бог'. x x x
Среди мошавников, которые отправились в Негев, была Варда Фридман, девушка из селения Кфар-Виткин. Она стала инструктором в поселении новых иммигрантов Паттиш, расположенном на полпути между Газой и Беер-Шевой. В марте 1955 года, через три месяца после переезда Варды в Паттиш, состоялась свадьба молодого иммигранта по имени Шмуэль Калини. Семья жениха и совет поселения согласились с предложением Варды превратить это событие в общее торжество. 'Людям это нужно', - сказала Варда. 'Время от времени надо дать себе разрядку, отключиться от нудной повседневности, устроить иллюминацию, петь, танцевать, веселиться'.
В субботу, в разгар веселья, банда арабских террористов из Газы проникла на нашу территорию и ворвалась в Паттиш. Террористы открыли огонь из автоматов и бросили в толпу гранаты. Двадцать два человека были ранены, одна женщина -- это была Варда Фридман -- убита. Раненые со временем выздоровели и вернулись в свои дома в Паттише. Тело Варды перевезли в Кфар-Виткин - поселение, где она родилась, -- и похоронили.
В те годы я был начальником генерального штаба. Бен-Гурион вызвал меня на экстренное совещание. По его мнению, мы должны были изгнать египтян из Газы, то есть овладеть полосой Газы и поставить ее под контроль Израиля.
Его слова поразили меня. Мы часто обсуждали эту проблему, и он занимал последовательную и твердую позицию по этому вопросу. Он полагал, что, несмотря на акты террора, осуществляемые фидаийунами, приходившими из Газы, Израилю не следует занимать эту территорию. На ней проживает около трехсот тысяч обозленных и ненавидящих нас арабских беженцев, и такое территориальное приращение не сулит Израилю ничего доброго. Лучше, чтобы полоса Газы вместе с ее населением оставалась за пределами Израиля.
На этот раз, однако, Бен-Гурион оценивал положение иначе. Он объяснил мне, что, хотя все прежние соображения остаются в силе, они перевешиваются простым фактором: в Негеве селятся евреи, выходцы из стран Северной Африки, молодежь оставляет свои налаженные хозяйства на севере страны и осуществляет свою пионерскую задачу помощи новым поселенцам, государство делает свои первые шаги. Каковы бы ни были последствия введения израильских войск в Газу для отдаленного будущего, утверждал Бен-Гурион, теперь надо во что бы то ни стало оградить молодые поселения от террора, помочь их жителям пустить корни, вселить в них веру в нашу силу, изгнать египтян из Газы, чтобы репатрианты могли обосноваться на новом месте.
Правительство не приняло предложения Бен-Гуриона (премьер-министром в тот период был Моше Шарет, а Бен-Гурион -- министром обороны). Я тоже выступал против. Я исходил из военных соображений, члены правительства -- из политических. Каждый рассматривал эту проблему под своим углом зрения. Но Бен-Гурион игнорировал все эти соображения как второстепенные. Всем своим сердцем он был с новыми репатриантами, осуществлявшими пионерскую задачу освоения Негева. Он был их рупором, вождем народа, Моисеем нашего времени. x x x
На протяжении многих столетий, начиная с римского периода, бытовало предание, в особенности среди христиан, что Джебел-Муса (Гора Моисея) и есть библейская гора Синай. У ее подножья стоит монастырь святой Екатерины (Санта Катарина). Он веками был центром притяжения для паломников. Караваны купцов и путники тоже останавливались здесь, чтобы помолиться.
До горы Синай можно добраться с двух сторон:
с востока, дорогой, ведущей из Дахава, что у Эйлатского залива, и с запада, дорогой, которая начинается у Абу-Родейса у Суэцкого залива. Дорога с запада проходит через Вади Файран, где находится крупнейший оазис полуострова - оазис Файран. В этом месте имеется обилие воды, тысячи финиковых пальм и обширные участки зелени. Эта дорога считалась главной дорогой, ведущей к горе Синай.
С севера, из Египта, путь в Вади Файран пролегает через Вади Мухатаб (Долина Письмен). Оно было названо так потому, что вдоль дороги на скалах высечено множество надписей. Тысячи рисунков и письмен, по большей части на набатейском языке, относятся к I и II столетиям н. э. Позднейшие надписи сделаны на греческом, латинском и арабском языках. Рисунки примитивны, они изображают караваны: верблюдов, ослов, пеших странников, а также диких животных. Большинство надписей стандартны. В них приводится имя писавшего и просьба о том, чтобы небесные силы не забывали о нем.
Ученые, занимавшиеся расшифровкой надписей, были разочарованы. К их величайшему смущению, они явно не содержали ничего, что могло бы привести к сенсационным открытиям. Я не исследователь, и мои собственные попытки прочесть их оказались малоуспешными. Тем не менее, это занятие представляло для меня огромный интерес, ибо я видел за этими надписями тех, кто их высекал, -- пастухов, паломников, купцов и наемников, сопровождавших караваны. В часы отдыха, когда путники делали привал, чтобы перевести дух, кто-нибудь из них уединялся и шел просить Всевышнего о защите. Если это был юноша, он снимал свои сандалии и карабкался на высокую скалу, возвышавшуюся над дорогой.
Путешественники в преклонных летах делали свои надписи в местах, лежащих ближе к караванному пути. Дорога была долгой и опасной, и путника подстерегали многочисленные испытания, исходящие как от ближних, так и от сил природы. Поэтому вполне естественным было желание вознести молитву, выдолбить на нубийском песчанике обращение к божеству. Каждый на своем наречии просил своего бога ниспослать милость и помощь имяреку, сыну имярека, благословенна память его. И не только слова, но и изображения животных - верблюдов, ослов, коз и горных козлов -- все это должно было оставить след и вселить уверенность в просителя. Как талисманы, носимые на шее или в виде перстней на пальцах. Всякому, кто странствует по пустыне, нужна милость небес.
В саду моего дома в Цахале также стоит каменная глыба с набатейскими надписями. Она была найдена в Долине Письмен. Ее доставил мне уже после того, как я ушел из министерства обороны, молодой человек, который был занят на дорожном строительстве в Синае. По его словам, он заметил глыбу, когда бульдозеры прокладывали дорогу в горах и сбрасывали породу в сторону. 'Я сразу же понял, - сказал молодой человек, -- что это египетская надпись, и решил привезти камень вам, когда поеду на своем грузовике в Герцлию'.
Я горячо поблагодарил его и обещал не упоминать его имени, чтобы у него не было неприятностей с его работодателем. Он сказал, что подрядчик не любит, чтобы его люди впутывались в такие дела. Если им попадаются древности, они должны немедленно уничтожить их, ибо в противном случае приезжают чиновники, приостанавливают все работы, и тогда хлопот не оберешься.
С помощью рычага мы сняли глыбу с грузовика. За чашкой кофе я спросил молодого человека, соблюдая осторожность, чтобы не обидеть его, почему он считает, что надпись египетская. 'Да разве вы не видите, что это иероглифы? -- ответил он. -- Все перепутано, не поймешь, где верх, где низ. Одни каракули. Как есть иероглифы'.
Я не могу часто бывать в Синае. Но глыба нубийского песчаника с высеченными на ней надписями стоит против окна моего дома. Зимой она впитывает влагу и темнеет. Летом она снова светлеет, и песчаные зерна сверкают на солнце. Каракули и грубые рисунки, которыми испещрена ее поверхность, не портят ее. И они, и сама глыба -- неотъемлемая часть Синая.
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ *
10. МЕЧ И ПЛУГ
Настало время вступить в Ханаан, который в этот период был во власти чужих народов. Сыны Израиля скитались по Синаю в течение сорока лет. Выросло новое поколение, родившееся свободным в пустыне, поколение, не знавшее рабства. Спины их не гнулись под бременем кирпичей, пух не был сломлен бичом надсмотрщика. Евреи, которые остановились в Кадеш-Барнеа, были не теми евреями, что жили в Гошене. Египет остался далеко позади. Они дошли до восточной окраины Синая, стояли на пороге Негева и могли издалека видеть страну праотцев, страну Авраама, Исаака и Иакова.
Люди, избранные Моисеем 'высмотреть' эту землю, были 'мужи главные из сынов Израилевых'. Их было двенадцать человек, по одному от каждого колена. Их миссия заключалась не только в том, чтобы осмотреть ханаанские города и установить, силен или слаб, многочислен или малочислен народ, живущий в них. Прежде всего, они должны были узнать все, что только можно, о земле, которую Господь дал сынам Израиля: 'Хороша она или худа? тучна она или тоща? есть ли на ней деревья или нет?' 'Будьте смелы, - сказал им Моисей, -- и возьмите от плодов земли'.
Соглядатаи вернулись с гранатовыми яблоками, смоквами и гроздью винограда, которую несли на шесте двое. Они срезали ее на берегу около Хеврона. 'Мы ходили в землю, в которую ты посылал нас', -- сказали они Моисею. 'В ней подлинно течет молоко и мед, и вот плоды ее'.
Сорок лет скитались сыны Израиля по пустыне, и души их томились по заселенной стране, которая обильно поливалась бы дождями и чьи поля давали бы богатый урожай пшеницы и ячменя, по стране виноградников, смоковниц и гранатовых яблок. Соглядатаи рассказали, что Ханаан - это страна, текущая молоком и медом, но их сковал страх перед народами, населяющими его: амалекитянами, живущими в Негеве, хеттами и аморреями -- в горах, ханаанеями - на берегу моря и у реки Иордан. Города этих племен были укреплены и 'весьма велики', народ силен. Кроме того, они видели в Хевроне 'исполинов' -- Ахимана, Шешая и Тальмая, сынов Анака.
Только двое из двенадцати соглядатаев не испугались. Это были Иехошуа, сын Нуна, и Калев, сын Иефунне. 'Пойдем и завладеем землей', -- сказали они. Остальные же упорствовали в своем мнении, утверждая, что нельзя идти против народа Ханаана, ибо он сильнее сынов Израиля.
Первая попытка израильтян войти в Ханаан прямым и кратчайшим путем окончилась неудачей. Ханаанский царь Арада, города в Негеве, вместе с амалекитянами, жителями горной страны, которая граничила с Синаем, вышел им навстречу, ринулся на них с высот, когда те медленно продвигались по извилистой дороге, ведущей в Атарим, и разгромил их. Некоторых израильтян взяли в плен.
После столкновения с амалекитянами у Рефидима сыны Израиля не воевали. Скитаясь по пустыне, они научились пользоваться мечом и луком, но боевого опыта не приобрели. Его не было даже у их предводителей. Если бы все были столь же бесстрашны, как Калев, сын Иефунне, они могли бы одержать верх над царем Арада. Но их обуял страх. Ханаанеи нанесли им поражение, и они бежали, спасая свою жизнь. Они вернулись в пустыню, к своим шатрам в Кадеш-Барнеа.
Царь Арада и его люди были мужами брани, вооруженными и готовыми к бою в любой момент. Их город стоял на краю пустыни. За ним начинались поля с посевами ячменя и пшеницы, а на горизонте зеленели горные сады Хеврона. Арад, населенный ханаанеями, и города в горном Негеве, где жили амалекитяне, стояли на границе пустыни. Это были крепости, защищающие землю Ханаанскую от племен, вторгавшихся с юга, из горной страны Сеир и из Паранской пустыни. Эти кочевники проносились, словно самум, молниеносно грабя собранный урожай и уводя скот.
Молодые ханаанеи и амалекитяне, пасущие стада на краю пустыни в долинах Ниццана и Хийон, были всегда настороже. При приближении врага они вскакивали на своих верблюдов и мчались во весь опор предупредить народ об опасности. Городские ворота поспешно запирались, мужчины препоясывались мечами, вешали за спину свои луки и выступали в поход, чтобы отразить нападение. Израильтяне, изнуренные длительным переходом через зыбучие пески пустыни и не знавшие дорог в этой стране, не выдержали натиска воинов Арада и потерпели поражение. Они оплакали своих мертвецов, перевязали раненых и отступили.
Вожди колен встретились с Моисеем и Иехошуа. Они утверждали, что таким путем невозможно завоевать страну. Надо было обойти укрепленные пограничные города и отказаться от осады крепостей, лежащих на границе пустыни. Повернуть на восток, даже если это и удлинило бы путь, и избрать обходную дорогу через земли Эдома и Моава, чтобы проникнуть в Ханаан.
Сыны Израиля вынуждены были обойти не только Арад в Негеве, но и Эдом, лежащий на востоке. Тщетно просил Моисей царя Арада пропустить евреев через его территорию. Сыны Израиля снова вернулись в пустыню. Они повернули на юг, дошли до Эцион-Гевера, что на северном побережье Красного моря, и оттуда отправились на восток, не вступив в Эдом. Переход был длительным и очень утомительным. Люди страдали от голода и изнывали от жажды, и многие умерли от змеиных укусов.
Землю Моавскую, как и землю Эдомскую, они обошли и не вступили в нее. И все же они вернулись и исподволь приближались к своей вожделенной цели -земле Ханаанской. Они прошли Овот и долину Зеред на южном побережье Мертвого моря и достигли реки Арнон, которая служит водоразделом между Моавом и землей Аморрейской. И снова Моисей отправил посланцев своих, на этот раз к царю Аморрейскому Сихону, с просьбой: 'Позволь мне пройти землею твоею, велел он сказать ему, - не будем заходить в поля и виноградники, не будем пить воды из колодезей твоих, а пойдем путем царским, доколе не перейдем пределов твоих'. Но Сихон отклонил его просьбу, собрал весь народ и отправился в пустыню навстречу сынам Израиля. На этот раз, однако, израильтяне были готовы к битве. Они расположились у Яхаца и поджидали врага. Когда появился Сихон со своим войском, израильтяне атаковали и разгромили его. Царь и его сын пали в бою, и израильтяне овладели их землей, от реки Арнон до реки Яббок, что к северу от Мертвого моря.
После Сихона, царя аморреев, пришел черед Ога, царя Башана. Израильтяне даже не пытались получить у него разрешение пройти через его земли. Они вступили в Башан и продолжили свое продвижение. Царь и его люди пытались остановить их и в состоявшейся у Эдреи битвы были уничтожены. Башан тоже стал владением израильтян.
Так началось завоевание страны. Сыны Израиля заплатили высокую плату и извлекли урок из своих поражений. Больше они не штурмовали укрепленных городов и, преследуя противника, не попадали в расставляемые им ловушки. Они научились владеть оружием: мечом, луком, пращoй, метательным копьем и щитом.
Израильтяне сами не селились в укрепленных городах, не искали укрытия под сенью городских стен, не запирались за воротами и засовами. Их сила состояла в постоянном движении. Их паролем была мобильность -- быть всегда в марше, бросок и победа! За воинами шел остальной народ: пастухи со своими стадами крупного и мелкого рогатого скота, верблюды и ослы со стариками, женщинами и детьми, шатрами и большим имуществом. Так продвигались двенадцать колен, овладевая каждым источником воды и пастбищем, которые встречались им на пути. Они завоевывали землю и селились на ней. Сыны Израиля вышли из пустыни, и перед ними лежала их страна. Кто мог остановить их?
Первыми коленами, которые осели, создав постоянные поселения, были Гад, Реувен и половина колена Менашше. Их владениями стали завоеванные ими царства аморреев Башан и Гилад на восточном берегу реки Иордан. 'И сказал Моисей сынам Гадовым и сынам Реувеновым: братья ваши пойдут на войну, а вы останетесь здесь?' Они обещали ему, что их воины переправятся на западный берег Иордана с другими коленами и будут сражаться вместе с ними. Семьи же их должны были оставаться на месте. 'Мы построим здесь овчие дворы для стад наших и города для детей наших. Сами же мы первые вооружимся, и пойдем перед сынами Израилевыми, доколе не приведем их в места их; а дети наши пусть останутся в укрепленных городах, для безопасности от жителей земли. Не возвратимся в домы наши, доколе не вступят сыны Израилевы каждый в удел свой'.
Можно провести параллель между этим деянием сынов Гада и Реувена и тем, что происходит в Израиле в наши дни. Ныне безопасность и заселение страны тоже связаны друг с другом. Когда какая-нибудь часть страны оказывалась незаселенной арабами и переходила во владение евреев, цвет нашей молодежи торопился обжить ее. Они отправлялись в пограничные районы и обосновывались здесь, создавали поселения, мошавы и киббуцы. Эта молодежь, как и сыны колен Реувена и Гада, приходила на помощь народу в случае внешней угрозы. Они покидали дома, детей, родителей, оставляли скот, брались за оружие и присоединялись к своим братьям, сражающимся на фронте. С прекращением военных действий они возвращались в свои селения и к своим фермам, откладывали в сторону меч и брались за плуг, сеяли, сажали и снова вступали во владение своей землей.
Одним из таких молодых людей был Меир Хар-Цион. Он родился и вырос в киббуце Эйн-Харод, в долине Изреэльской. Достигнув призывного возраста, он вступил в ряды армии. В 1953 году, когда шел второй год его службы, он добровольно перешел в специальное подразделение (командос) 101, командиром которого был Арик (Ариэль) Шарон. Он сражался в рядах этого подразделения до конца 1956 года, до своего ранения.
Я впервые встретился с ним, будучи начальником оперативною отдела генерального штаба. Я прибыл в район Ниццаны, на границе с Египтом, чтобы посмотреть на людей подразделения 101 в деле. Хар-Цион, в то время командир взвода, был юношей статным, с открытым лицом и прямым взглядом. Приятно было находиться в обществе этого молодого человека, излучающего уверенность и силу. Мы долго беседовали. Он знал каждую пядь нашей земли, исходил ее вдоль и поперек и был знаком со всем, что было на ней одушевленного и неодушевленного, с каждым кустиком и деревом. И о том месте, где состоялась наша первая встреча, ему тоже было известно нечто, чего не знали другие: он знал о существовании скалы, на которой свила себе гнездо чета орлов. Мы направились к скале. Когда мы подошли к гнезду, из него вылетел орел. Он кружил в воздухе, поднимаясь все выше и выше. Хар-Цион стоял, припав плечом к скале. Он не отрывал глаз от орла. Казалось, он тщательно изучает движения его крыльев, словно пытаясь научиться у птицы, как оторваться от земли и взмыть ввысь.
В те годы, после Войны за Независимость 1949 года и до Синайской кампании 1956 года, Израиль не знал покоя от террористов. Банды арабских инфильтрантов, обученные и вооруженные арабскими правительствами, проникали в страну, убивали мирных жителей, устанавливали мины, подрывали водокачки и столбы линий электропередач. Египет, Сирия и Иордания фактически вели партизанскую войну против Израиля, хотя не признавали этого открыто.
Израильской армии не удавалось обезвредить террористов обычными средствами и положить конец их действиям. Перелом наступил только после сформирования специального подразделения 101. Только тогда Израиль стал хозяином положения.
В те четыре года, когда Хар-Цион служил в этом подразделении, проявились его уникальные качества. Он был храбрейшим воином и лучшим разведчиком израильской армии. Он был единственным военнослужащим, которого я произвел в офицеры властью начальника генерального штаба, хотя он и не прошел курса офицерского училища. Я часто встречался с ним и внимательно следил за операциями, в которых он принимал участие. Его замечательные боевые успехи объяснялись не только тем, что он все делал лучше других, но главным образом тем, что он делал все по-иному. Он обладал особым чутьем, внутренней связью со страной и интуитивным знанием того, как воевать на этой земле. Он нес патрульную службу на территории Израиля и по ту сторону границы, при свете дня и в ночной темноте, во главе небольшой команды или один. Он обладал чувством местности, словно он жил здесь тысячи лет тому назад, когда люди ходили пешком вдоль и поперек всей этой земли и знали все ее тропы, как их знают дикие звери, шакал и лань.
В бою Хар-Цион стремился войти в прямое соприкосновение с противником, схватиться с ним лицом к лицу, грудь к груди, в рукопашной борьбе не на жизнь, а на смерть. Он предпочитал сражаться оружием ближнего боя, автоматом и гранатой, а не вести дистанционную войну с применением сложной техники.
Акцию возмездия в Хевроне наша армия не смогла бы провести без участия Хар-Циона. В январе 1954 года арабская банда, базировавшаяся в Хевроне, проникла в Бет-Гуврин, который находился в пределах Израиля, и убила нескольких евреев. Стояла необычайно холодная зима, и гора Хеврон была покрыта снегом. Никто из нас не верил, что за одну ночь при такой погоде наши солдаты, которые к тому же несли оружие и динамит, смогут совершить переход в 21 километр, преимущественно по крутому непроторенному склону горы, прорваться через сторожевое охранение Арабского легиона, атаковать объект и вернуться до рассвета на свою базу в Израиле.
На рассвете команда Хар-Циона из четырех человек вернулась на базу. Они достигли Хеврона, прорвались к объекту и подорвали его. Бой на месте не был ожесточенным, но когда они начали отходить, за ними погнался крупный отряд вооруженных арабов. Лишь разгромив его и уничтожив большую часть преследователей, они смогли выбраться из города, проскользнуть между постами и патрулями иорданцев и вернуться на свою территорию.
Потерь на нашей стороне не было. Наши люди были совершенно измотаны после боя и трудного перехода на морозе по склонам, покрытым снегом. Всего они прошли за ночь 42 километра. Для израильской армии, которая вела в этот период борьбу с террором. Хевронская операция стала образцом, ибо она свидетельствовала о том, что любой пункт в тылу противника находится в пределах досягаемости наших сил.
Хар-Цион принял участие в большинстве боев, которые наша армия вела за время его службы. Под его командованием было проведено несколько операций, и он всегда был впереди своих людей. Важнейшими из них были рейд на лагерь Эль-Бурдж в предместьях Газы, акции возмездия против Кибии и деревни Нахлин после убийства евреев в Иехудии и Ксалоне, прорыв в лагерь Арабского легиона в Азуне, захват заставы египетской армии около Киссуфима, взятие в плен иорданского патруля на Бет-Хоронской дороге и операция 'Ветвь мира' по подрыву сирийских укрепленных позиций на восточном берегу озера Киннерет. Последней операцией Хар-Циона был рейд на иорданскую полицейскую станцию в Рахаве. Незадолго до этого он был дважды ранен -- в руку и в ногу. Если судьба посылает предостережения, то Хар-Цион их несомненно получил. Но несмотря на ранения, он остался в строю и в бою у Рахавы был ранен пулей в горло. Офицер медицинской службы, прикомандированный к отряду, спас ему жизнь. Он сделал ему трахеотомию перочинным ножом, и благодаря этому раненый смог дышать. Когда он вернулся в базовый госпиталь, выяснилось, что он не может говорить, что одна рука его парализована и повреждены нервы другой.
Я навестил его вскоре после этого в больнице и еще раз, когда он уже поправлялся. Врачи, лечившие его, сказали мне, что медицине неизвестно средство, которое могло бы восстановить его здоровье. Возможно они были правы. Не медицина, а сила воли и вера излечили Хар-Циона и поставили его снова на ноги. Постепенно он снова научился говорить и вернул жизнеспособность своему телу. Правда, он не мог пользоваться одной рукой, но вторая работала 'за двоих'.
После выздоровления Хар-Цион вернулся в родное селение, в киббуц Эйн-Харод, стал пастухом. Он женился на Рути, девушке из киббуца Гева. Устройство свадьбы взяла на себя армия. Все его друзья пожелали явиться, но клуб вмещал только 2000 человек. В лагере парашютистов установили огромную палатку и вынесли все липшее из ангаров, чтобы освободить место для столов. Тесно было и здесь, но пирогов хватило на всех.