Мошковский Анатолий. Дельфиний мыс

   - А я б на твоем месте дала телеграмму в Москву.
   - Кому?
   - "Спасите, Миха с Игорьком! Высылаю на билет деньги".
   - Ну, ты… - буркнул Одик и обернулся - родителей поблизости не было. - Еще захотела?
   Но бить ее уже не было охоты.
   Однажды Одику так опротивело все - и это море, и зной, и непрерывное таскание за мамой, - что он сказал ей:
   - Не хочу на пляж… Пойду погуляю по городу.
   - Только не один. И Олю возьми. И пожалуйста, не держи ее на солнце.
   - А на кой она мне сдалась?
   - Ну тогда и ты не ходи.
   - Ладно, пусть идет, - разрешил Одик.
   - Я не пойду, - упрямо сказала Оля, и Одик даже испугался.
   Он сунул в карман руку и нащупал в нем все свое богатство - юбилейный металлический рубль с солдатом, державшим в одной руке меч, а в другой спасенную им девчонку.
   - Пойдем. Конфетами угощу.
   - Очень надо. Могу и так пойти. А то ты совсем…
   - Стоп! - оборвал ее Одик, и они пошли.
   Наверно, и ей стало скучновато в Скалистом. Ведь мама, когда не готовила еду и не бегала на базарчик и по магазинам за продуктами, все время вязала. Даже на берегу. А к девчонкам ее лет, которых немало было на пляже, Оля почему-то быстро теряла интерес.
   Сильно жгло солнце. Одик видел, как под ее тонким и коротеньким, выше коленок, зеленым платьем остро ходили лопатки. Она то прыгала, то пританцовывала.
   - Пошли на другую сторону, - сказал Одик, - здесь тебе вредно.
   - А что тебе вредно, знаешь? Вот это! - И она описала пальцем вокруг лица большой круг.
   Одик не удостоил ее ответа и силой перетащил на другую сторону. Впрочем, она почти не сопротивлялась. Идти код плотной тенью кипарисов и платанов было легко, даже приятно.
   Оля шла впереди. Она была низенькая, и Одику вдруг стало жаль ее. Она беспрерывно крутила головой по сторонам, светлые реснички ее часто моргали, личико было крошечное и очень худенькое. "А все-таки она ничего, - подумал он, - если бы не язычок…"
   - А куда мы идем? - спросила Оля.
   - Просто так… Погуляем по Скалистому… Тебе пляж еще не опротивел?
   - Так себе… Смотри, какой магазин! Ой, давай посмотрим витрины!
   Одик был не против. Вдруг по его телу пробежал холодок. Это ведь был тот самый магазин, который хотели ограбить. Одик смотрел на узкогорлые кувшинчики серебряной чеканки с затейливыми узорами, на чашечки, часики, кольца и кулоны с драгоценными и полудрагоценными камнями, пылавшими на чернобархатном фоне. Он смотрел на них и вспоминал ту ночь, и крики, и раскатистое эхо близких выстрелов. У магазина, отражаясь в огромной витрине, проходили отдыхающие с гитарами, с играющими транзисторами на ремешках, с девушками под ручку, а Одик поглядывал на них и с некоторой опаской думал: а что, если у кого-то из них в кармане лежит пистолет и всевозможные отмычки и он ждет не дождется, когда на Скалистый ляжет ночь, чтобы пустить их в дело?
   - Ну пошли! - Одик едва оторвал сестренку от статуэток балерин и зверей, повел дальше и увидел тележку с мороженым. - Хочешь?
   - Мне все равно. Вообще-то можно - жарко.
   "Ну и дурак, - подумал Одик, коснувшись пальцами холодного рубля, ведь последний… Когда допросишься у отца еще? Надо бы истратить его на что-нибудь более важное".
   Но отступать было поздно.
   Он просто не узнавал себя. Мало того, что он разменял юбилейный рубль, он взял целых три стаканчика. Да еще сказал при этом:
   - Давай вперегонки, кто скорей съест!.. Чемпиону - третий.
   - Очень надо. - Оля независимо отвернулась и принялась медленно, с достоинством грызть вафельный стаканчик.
   "Ну и пусть воображает! Все равно куплю ей "Мишку на севере", обещал ведь…" Он проглотил донце и куски стенок первого стаканчика и отлепил бумажку от второго.
   - Оставить?
   - Ешь сам. - Оля даже не посмотрела на него. Тоненьким длинным язычком она спокойно вылизывала мороженое, и стаканчик у нее оставался почти полный. - Смотри, здесь и музей есть! - Она кивнула на красную стрелку с надписью. - Сходим?
   Не хватало еще на юге ходить в музеи! Даже в Москве он ходил раз-два в год, и то потому, что шел весь класс. Скучища! Но отговаривать не стал. Они свернули в темную аллейку и подошли к краеведческому музею - старому двухэтажному дому с какими-то нелепыми каменными фигурами у входа: они были очень грубые, неотесанные, и только при большой фантазии можно было догадаться, где у этих обрубков головы и туловища.
   - Смех! - сказал Одик. - Скульптура называется.
   Оля передернула плечиками, личико едко скривилось.
   - А ты знаешь, что это такое?
   - Куда уж мне.
   Его вдруг опять заело: пусть она маленькая и хилая, а потакать ей ни в чем нельзя - за человека считать не будет!
   - И знать не хочу, - отрезал он. - Какие-то каменные уроды.
   - Сам ты урод! Они скифские каменные бабы, а ты…
   Откуда она все это знает? Ведь моложе его…
   Одик толкнул ее, не сильно толкнул - так, чтобы не упала, напрягся и лихо вскочил на кирпичный барьерчик у окна и заглянул внутрь: в большой комнате за стеклянными витринами темнели ископаемые кости, доисторические каменные ступки, наконечники стрел, бронзовые вещи, какие-то огромные глиняные сосуды и прочая музейная дребедень…
   - Мура! - Он спрыгнул на землю. - Поехали дальше.
   Мимо них проходили мальчишки. Один из них вдруг наклонился к нему и пронзительно свистнул в самое ухо, второй крепко поддал его коленом под зад, и Одик больно стукнулся лбом о каменного истукана. Он устоял на ногах, сжал кулаки и крикнул:
   - Как вы смеете! - Но мальчишки, наверно, и не слышали: они уже были далеко и громко хохотали. - Трусы! - Одик потер лоб. - Трусы всегда спасаются бегством!
   - Уж ты бы им показал, - сказала Оля. - Ног бы не унесли.
   Одик нахмурился. Почему-то опять вспомнились выстрелы в ночи и брошенная в него медуза… Бр-р-р, какая холодная и скользкая, и глаз сразу защипало. Одик замкнулся.
   Они молча ходили по улицам, и он даже решил не покупать ей "Мишку на севере": нельзя перед ней рассыпаться…
   Даже заснул он в эту ночь не сразу, а долго ворочался и вздыхал: думал сделать лучше, а что получилось? Когда он наконец заснул, и очень крепко, его стали тормошить. Одик разжал веки - у кровати стояла Оля и шептала в самое ухо:
   - Вставай… Идем к морю, пока мама спит.
   - Зачем? Я спать хочу.
   Оля стащила, с него одеяло, и ему стало прохладно.
   - Отстань!
   - Тогда я пойду одна.
   Одик стал протирать глаза и, давя рукой зевоту, подыматься.
   Море было тихое, как огромное озеро, - даже наката не было, и берег был непривычно пустынный - ни души. Ни музыки, ни хохота и визга, ни загорелых тел и плеска купающихся. И во всем этом - в глубокой тишине, и в гальке, и в переливах солнца на воде, и в синей дали - было что-то таинственное, что-то загадочное.
   - Смотри, как дельфины играют! - Оля показала на море.
   Три черных силуэта, ловко изгибаясь в воздухе, выскакивали из воды, и брызги зажигались на солнце.
   - Говорят, они очень умные, - сказала Оля, - и все понимают.
   - Они и выпрыгивают сейчас, чтобы на тебя полюбоваться! - сказал Одик и пожалел.
   Дельфины вдруг исчезли.
   - Знаешь, почему они спрятались? - спросила Оля.
   - Ну?
   - Терпеть не могут глупых разговоров.
   Одик промолчал и решил не обижаться. А сам подумал: странное дело, но почему-то и вправду, когда пляж полон народу, он ни разу не видел дельфинов. Боятся? Или они и верно, как о том пишут в некоторых книгах, настолько обогнали человека в своем развитии, что вид их не доставляет им большой радости?
   - Смотри, пароход… - Оля показала на горизонт. - Его и не видно, один дым… Ой, краб! - Она подбежала к водорослям - они грядой лежали на гальке, - и небольшой крабик, очень похожий на громадного паука, бочком пробежал по влажным камешкам и скрылся в воде.
   - А вон скалы. - Оля кивнула в ту сторону, где вдалеке виднелся причал и какие-то строения по берегу: там темнели большущие каменные глыбы. - Пошли туда… Хорошо, что наши спят!
   - Пошли, - сказал Одик. В самом деле, почему бы не пойти?
   С добрый километр шли они по хрустящей гальке, по сухим водорослям, по мусору, оставленному пляжниками, - обрывкам газет, ореховой скорлупе Вот и громадные глыбы. Видно, когда-то откололись они и скатились сюда с гор Они лежали на берегу, а одна - в воде. На ней сидели чайки.
   - Вот бы забраться туда! - сказала Оля. - Увидели бы не только дым, а и пароход.
   Одик прикинул глазами высоту глыб. Стенки их были бугроваты, в трещинах, изломах, углублениях.
   - А, пожалуй, можно, - сказал он. - Босиком. Глыбы-то не гладкие.
   - Ты ошалел! - ужаснулась Оля. - Голова закружится!
   До чего ж плохо думала она о нем! И Одик понял: он должен влезть. В лепешку разбиться, но влезть. Ведь она в грош его не ставит! Словами не докажешь ей, какой ты на самом деле…
   А какой он на самом деле? Конечно, не трус…
   - Полезем, - твердо сказал Одик, - и не на эти, а на ту, что в воде… Сбрасывай сандалии!
   - Ты с ума сошел! - крикнула Оля, радостно стряхнула сандалии и побежала к морю. Вода обожгла ноги, она подошла к глыбе и закинула голову. - Ого, даже не пробуй!
   К ней приблизился Одик в закатанных выше колен штанах, которые у него, как и у папы, всегда сползали с живота. Он был так неуклюж, боязлив, а решил забраться на такую глыбу… Как он даже подумать об этом мог!
   Одик положил ладонь на стенку.
   - Лезь.
   Оля повернула к нему голову:
   - Ты вправду?
   Крепкие руки брата приподняли ее. Сумасшедший!
   Оля зацепилась руками за выступ, подтянулась, укрепила в кривой ноздреватой выбоине ступню, пристроила рядом вторую - кажется, ничего, устойчиво - и подала руку. Одик взялся за нее и полез. Она втиснулась всем телом в камень, зажмурив от страха глаза. Ничего, удержала его. Одик очутился рядом. Полезли выше. Впереди она, за ней он. Ее руки быстро выискивали и цеплялись за любую неровность, ноги ощупывали скалу, выбирали упор, и Оля подтягивалась выше. Она всегда легко лазила на деревья, а на эту скалу лезть было не трудней.
   Вот только Одика приходилось тянуть. Он сопел, лицо его напрягалось, раздувалось, как резиновый шар, - вот-вот лопнет! Но он лез, только еще сильней пыхтел. Вот и последний метр подъема. Оля закинула за верхний край скалы руки, выпачкала в птичьем помете ладони и поморщилась.
   - Ура! - Она подтянулась на руках и встала. - Лезь скорей!
   Пальцы Одика легли к ее ногам, появилось его мокрое лицо - даже в волосах блестели капли. Он животом вывалился на площадку и встал. Его коленки были в царапинах. Даже на лбу краснела тоненькая ссадина. Одна штанина раскаталась. Он тяжело дышал, а губы улыбались…
   - Виден пароход? - Он вытянул шею.
   - Виден, - сказала Оля, хотя ничего, кроме хвоста черного дыма, не видела.
   Здесь, на скале, было прекрасно! Хоть понятно теперь, почему городок называется Скалистый. А то ведь ровненький внизу, только выше начинаются горы… Было прохладно, и Оля поежилась. Море отсюда казалось зеленоватым, бесконечным. И все в бликах. И прозрачное до дна - то галька, то гряды водорослей: есть бурые, темно-фиолетовые бороды, есть и зеленые… Впереди, под самой скалой, дна не видно. Ох, наверно, и глубоко там!
   - Одька, вот бы мама увидела!
   - Визгу бы! - сказал брат.
   И ей понравился его снисходительный тон: на этой высоченной скале все казалось немножко иным.
   - Был тут кто-нибудь до нас? - спросил Одик.
   - Миллион раз! Смотри. - Она показала на окурок, торчащий из щели в камне.
   - Верно, - огорчился Одик. - А я думал, здесь есть лишь чаячьи гнезда.
   - Полезем назад, - попросила Оля, - мне холодно и надо домой, а то мама, наверно, уже проснулась. - Оля подошла к краю скалы, глянула под ноги, и внутри что-то оборвалось: как они теперь слезут отсюда? Стены круто падали вниз, и совсем не видно было, куда ставить ногу. А как высоко: сорвешься - и насмерть!
   - Одя, - спросила она, - как же мы слезем?
   - Как влезли, так и слезем, - бодро сказал Одик. Он подошел к краю площадки, и Оля увидела в его глазах испуг. - Ничего, сейчас…
   Он встал на коленки, повернулся спиной к берегу и спустил в пропасть ноги. Заболтал ими, но, видно, не мог отыскать надежного упора. Выбрался на площадку, лег на живот и стал оглядывать стенку. Лицо его медленно становилось серым. Он посмотрел на Олю, и губы его скривила странная улыбка:
   - Попались в плен… Ничего, вертолетом снимут.
   - Ну да, не хватало еще!.. - вспылила Оля.
   Голос ее вдруг надломился, и из глаз брызнули слезы.
   - Да брось ты… - Одик погладил ее по голове, а у самого губы так и тряслись. - Как-нибудь… Ведь здесь люди ходят… Кто-нибудь поможет…
   - Но эти скалы в стороне от пляжа, - проплакала Оля.
   - Покричим - услышат. - Он опять улыбнулся ей своими бескровными, сразу посиневшими губами.
   - Смотри, мальчишки! - вскрикнула Оля. - Давай их попросим?
   - Не надо мальчишек, - сказал Одик. - Лучше взрослых подождем.
   И посмотрел на берег.

Глава 6
ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ

   По берегу шла гурьба мальчишек. Передний, черный, как африканец, в линялых серых шортах, катил огромную, туго надутую автомобильную камеру и что-то со смехом рассказывал. За ним шагал длинноногий беловолосый мальчишка, тоже в коротких шортах, только синих, с большим рюкзаком за спиной. Один из ребят, в белой безрукавке, нес детское ведерко с кистью. Всего их было человек семь.
   - Это они свистнули тебе в ухо, - сказала Оля. - Тот черный, что с колесом… Давай попросим?
   - Не смей! - приказал Одик. - Они только посмеются.
   - Мальчики! - крикнула Оля, когда они поравнялись со скалой. Одик мгновенно заткнул ей рот потной ладонью. Она стала вырываться. Мальчики!..
   Ребята остановились.
   - Ну чего вам? - недовольно спросил кативший камеру.
   Одик с ужасом смотрел на них: нет, лучше сидеть на этой скале и умереть с голоду, чем встречаться с ними.
   - Помогите нам слезть, - попросила Оля, - мы боимся.
   На берегу раздался хохот.
   Мальчишка опустил на гальку камеру, сорвал с ног синие кеды и побежал к скале. Второй, крупный, в белой безрукавке, поставил на камни ведерко и бросился за ним. Первый мальчишка, как кошка по стволу дерева, отвесно карабкался вверх, второй - по пятам за ним. Одик лишь видел, как мелькали их руки, хватаясь за выступы. И минуты не прошло, как африканец вскарабкался на скалу.
   - Браво, Катран! Утер нос Ильке! - закричали с берега.
   "Что за имя?" - подумал Одик и увидел рядом с собой второго, в белой безрукавке, - лоб его почему-то был повязан синей лентой.
   - Ух, какой ты толстый! - сказал Катран и покачал головой. - Ну просто пузырь!
   Одика бросило в дрожь: они что, сговорились с Олькой?
   - А я тебя где-то видел, - продолжал Катран. - Это ты живешь у Краба?
   Одик бессмысленно уставился на него.
   - Ну, у этого самого… Как его?.. У Карпова, - пояснил Катран.
   - Нет, - гордо и независимо промолвила Оля. - Мы живем не у крабов, мы живем у хорошего человека!
   Сухое, энергичное, с колющими черными глазами лицо Катрана так и затряслось от смеха.
   - Ребята, вы слыхали, что они говорят? - заорал он вниз. - Спускать их после этого с камня или нет?
   - Я бы не спускал, - сказал второй, забравшийся сюда, Илька, ржавый от веснушек, большой и плотный, видно, самый старший из ребят.
   Одика колотило: вот они, они… Эти самые… Эта банда… Про них и Лиля говорила и Виталик… Они жестокие и бесцеремонные, а Олька позвала их на помощь! Как бы не сбросили еще со скалы…
   - Быстрей вы, некогда! - крикнул паренек с рюкзаком.
   - Ладно уж, - милостиво сказал Одику с Олей Катран. - Снимай ремень.
   Одик стоял как в столбняке и не мог пошевелиться.
   - Ну, кому говорят? - Катран даже легонько двинул его в плечо. Девчонку жаль, а тебя, толстяк, оставить бы здесь на съедение чайкам.
   Говоря это, он вытащил из петель своих шортов ремень, привязал его к ремню Ильки, чуть не с силой снял ремень с Одика - его штаны тут же поползли вниз, но он, несмотря на страх, по привычке своевременно натужил живот, чтоб не сползли.
   - Как ты живешь с таким пузом? - с любопытством спросил Катран. - Как залез-то сюда?
   - А тебе что?
   Одик ненавидел и боялся этих ребят.
   - Он зато может очень быстро бегать, - сразу вступилась за него Оля. - И еще он очень сильный, а живот может пройти. Он ведь мальчик еще.
   - Жди! - захохотал Катран.
   Одик не знал, что делать, что сказать.
   В это время Катран быстро обвязал Олю ремнем вокруг пояса, и она, глупышка, еще улыбнулась ему.
   - Мы тебя будем страховать, - инструктировал ее Катран, - а слезать будешь сама… Ну, живо!
   Они с Илькой за руки спустили ее за край скалы и, когда Оля зацепилась ногами за выбоины и полезла вниз, стали потихоньку стравливать ремень.
   - А твою тушу выдержит ремень? - со смехом спросил у Одика Илька, когда спустили Олю.
   - Н-ннее з-знаю, - выдавил Одик.
   Его по-прежнему трясло.
   - А кто ж знает? - завопил Илька. - Угробишься - потеря невелика!
   "Не надо! Не хочу! - рвалось из Одика. - Я позову взрослых, и они снимут меня!" Он оцепенел и позволил им подтолкнуть себя к краю скалы, перевалить через этот край, и почти в беспамятстве, весь горящий и оглушенный страхом, он полез, хватаясь руками и ногами за выступы и углубления и все время чувствуя натянутый ремень. Уже у самой воды он сорвался с уступа, но ремень спас.
   Внизу его приняли руки других мальчишек, и он, обессилевший, поплелся к берегу, где Оля уже надевала сандалии.
   Все произошло так внезапно, мальчишки были такие нахальные и быстрые, они так обозвали Георгия Никаноровича, они - конечно же, они! - швырнули тогда в него медузу, а вот сейчас выручили их, и Одик не знал, как вести себя, как держаться с ними.
   - Спасибо, ребята, - сказала Оля, - за меня и за Одика…
   - А кто это? - раздалось сверху, со скалы, где оставались Катран с Илькой.
   - Он. - Оля ткнула пальцем в Одика, но никто уже не обращал на них внимания.
   Катран вдруг скинул линялые шорты, сбросил рубашку, и оказалось, что он стройный, мускулистый и весь черный. Ну прямо как грач. На нем были тугие синие плавки. Сунув Ильке одежду, он подошел к краю скалы и прыгнул.
   Оля от страха ойкнула. Катран летел на фоне белых тучек - руки вперед, упругий, легкий - и, как заостренный прутик, аккуратно вошел в воду. Цок! И стремительным кролем ринулся к берегу. И никто, никто, кроме Оли с Одиком, кажется, и не смотрел, как он нырял.
   Илька с одеждой Катрана в зубах быстро слез со скалы. Катран, выйдя из воды, отряхнулся, как собака, но одеваться не стал. Он взял одежду под мышку, поднял с гальки камеру и обернулся к Одику:
   - Еще не попались в его клешни?
   - Какие клешни?
   - Крабьи!
   Одик покосился на Олю. Он не должен сплоховать перед ней.
   - Как вам не стыдно! - крикнул он, дрожа от возбуждения и собственной отваги. - Вы же не знаете, не знаете его, если так говорите!
   - Он добрый и культурный, - тут же помогла ему Оля. - И скажите, пожалуйста, куда вы катите это колесо? И зачем это краска в ведерке?
   Уже разглядела! И вообще, если бы не она, они сидели бы еще на скале.
   - Секрет, - многозначительно сказал Катран, - операция "А"… Поняла? Или, может, твой тучный, повышенной жирности брат понял?
   Сказал он это так, что Одик не обиделся. А даже улыбнулся. И вообще он почувствовал, что Катран не очень вредный, хотя и грубый и, конечно, совершенно бесцеремонный. В их классе тоже были такие - Лешка Семенов и Боря Левашов. Они тоже не выбирали слов, но были куда зловредней Катрана: считали себя богами, а Одика - за получеловека, поколачивали, мешали дружить с другими ребятами; и Одик плюнул на все: и без них обойдется!..
   - Ну, вы идете или нет? - крикнул высокий белоголовый паренек с рюкзаком - его звали Мишей - и, не дожидаясь остальных, зашагал вперед.
   И тут сестра буквально поразила Одика.
   - А нам можно? - спросила вдруг она. - Ну, пожалуйста, ребята.
   Да что она, рехнулась?
   - Нельзя! - отрезал Илька. - На кой вы нам сдались? Скажите спасибо, что с камня сняли.
   - А я уже сказала вам спасибо, - ответила Оля.
   - А я не слышал! - с хохотом крикнул Илька. - Говори, чтобы все услышали, ну?
   Оля чуть надулась.
   - Говори, а то салазки загну!
   Ну чего он прицепился! И почему у него на лбу эта лента? Ведь только у него.
   - Отстань от нее! - сказал Катран, и вдруг в его черных колющих глазах сверкнула какая-то догадка. - Хлопцы, давайте прихватим их… Покажем настоящих героев Скалистого!
   Мальчишки засмеялись.
   - Ну вот еще, - мрачно осклабился Илька. - А у мамочки они отпросились?
   - Беру их под свою ответственность, - заявил Катран.
   Одик с тревогой посмотрел на Олю. И что она так рвется за ними? Глупышка, еще ведь неизвестно, что они задумали.
   - Идемте, - сказал Катран, - не пожалеете! Век проживете, а такого не увидите! Я, Жорка, беру вас с собой, а Жорка слов на ветер не бросает.
   - Ну и хвастун, ну и трепло! - сказал Миша.
   - А вы кто - Жора или Катран? - осторожно спросила Оля, идя следом за ними.
   - Зови, как нравится, - разрешил мальчишка.
   - Мне больше нравится Катран, - сказала Оля. - Только что это такое?
   - Акула! Понятно? - ответил Илька. - Ты идешь с черноморской акулой… Откроет зубастую пасть - ам! - и сожрала… Уматывай лучше домой с этим толстяком.
   Одика передернуло всего, так обидно и зло говорил Илька.
   - Но-но! - пригрозил ему Катран. - Боишься опозориться при даме и лишних свидетелях? Идемте, вы увидите грандиозный позор этого человека!
   Катран ловко катил перед собой камеру: толкал ее, и она двигалась сама по себе, потом догонял и снова с силой толкал.
   - А вы далеко идете? - снова открыл рот Одик.
   - Да нет, рядом. - Катран выкинул руку. - На Дельфина. Видишь? Не дрейфь…
   Впереди, километрах в двух от них, в море врезался темно-бурый мыс. Сверху он был покрыт зеленью - не то лес, не то кустарник, а снизу был обрывист и гол. И не надо было спрашивать, почему он так называется: кончик его был точь-в-точь как дельфиний клюв, а сама гора удивительно напоминала игравшего в волнах дельфина, изогнутого в прыжке.
   Ребята тем временем сильно обогнали Одика. "Надо отстать, - решил он, - нечего нам тащиться за ними…" Но впереди, рядом с Катраном, проворно бежала Оля, и Одик ринулся вдогонку.
   Вокруг уже было много загоравших, и приходилось все время обходить их. Впрочем, Катран то и дело дурачился, перепрыгивал через их ноги и спины, и при этом не переставал катить камеру.
   Одик иногда отставал от них, чтобы люди не подумали, что он из их компании.
   Внезапно шедший впереди Миша остановился, обернулся к ребятам и тихо сказал:
   - Вон Федор Михайлович… Чтобы ни слова ему об этом!
   - Понятно, - подтвердил за всех Катран.
   Миша двинулся вперед, прошел метров сорок - Одик зорко следил за ним - и присел возле одного пляжника Странно, то все торопился, подгонял, а то расселся.
   Катран тоже остановил камеру, пригладил непросохшие черные волосы и как-то весь приосанился. Потом опустился на камеру и уставился на этого человека.
   Он был в старомодных плавках с тесемкой на боку и чем-то поразительно напомнил Одику отца: лысоват, лобаст, не худ. И даже ямочка на подбородке! Как-то странно и тревожно было смотреть на него… Может, он родной брат отца? Но Одик знал, что братьев у отца нет, есть две сестры.
   Этот человек был только постарше отца - с седыми висками и очень сильным телом.
   - Что так рано поднялись? - спросил он. - Поесть хоть успели?
   - Мы-то с Мишей и Толяном - да, - сказал Катран, - а за Ваську не ручаюсь: он у нас произошел не от обезьяны.
   - А от кого же? - вдруг пискнула Оля, и Одик вобрал голову в плечи.
   - От черепахи, - сказал Катран, и все расхохотались.
   А один мальчишка - конечно же, это и был Вася, круглолицый, ушастый, как горшок с ручками, - мгновенно покраснел. Подтянулись остальные ребята и тоже расселись: один поближе, другой подальше от Федора Михайловича видно, от степени знакомства с ним.
   - Вся команда в сборе. - Он глянул на синюю Илькину ленту. - Опять на Дельфиний? Надоело жить с целыми шеями и неполоманными ногами?
   - Что вы! - сказал Катран и небрежно бросил: - Приходится, Ильку выводим в герои, а то совсем сна лишился… Вот увидите, и месяца не пройдет, как он проберется на мыс.
   - Слушайте его больше! - крикнул Илька и подскочил с земли. - Сегодня же проберусь!
   - Ого как быстро! - сказал Федор Михайлович. - У вас, я вижу, открылись краткосрочные курсы по героизму? До какого возраста туда принимают?
   Катран показал все свои белые зубы.
   - Без ограничения! - Потом оглянулся на Одика с Олей и неожиданно тихим, очень серьезным голосом спросил: - Как же вы теперь будете?
   - Ты что имеешь в виду? - спросил Федор Михайлович.
   Катран на миг замялся.
   - Ну, если они… эти самые… и вправду сделают то, что обещают? Ведь могут же?
   Федор Михайлович подобрал под себя не по годам крепкие, мускулистые ноги, присел по-турецки и улыбнулся.
   - Почему ж не могут? Такие все могут.
   - А вы так и будете ждать?
   - А я не жду. И не думаю о них.
   - Нельзя так… Попросили бы милиционера для охраны.
   Федор Михайлович засмеялся.
   - Что ты, Жора. Откуда в отделении лишние милиционеры? И я думаю, это пустые угрозы.
   Все немножко помолчали.
   "О чем это они? - забеспокоился Одик и почесал голову. - Что за угроза? Почему и кому нужна охрана?"
   - Что это вы в такую рань сегодня? - прервал молчание Миша.
   - В десять надо быть в школе, - сказал Федор Михайлович, - у меня ведь каникулы еще не начались.
   "Учитель! Конечно, он учитель!" - догадался Одик.
   - Жаль, - произнес Миша, - снова бы сходить с вами в ту крепость к таврам, где был храм Девы, которой они приносили в жертву пленных греков, потерпевших кораблекрушение…
   - Подождите. Вот освобожусь…