Мошковский Анатолий. Семь дней чудес

   Боря нажал рычажок – света не было. Вернул в прежнее положение, и старик в шляпе, сидевший в отдалении на скамье, уронил на землю газету, шляпа его стала медленно приподниматься на голове, хотя он не касался ее руками. Что за чудо? Потом старик вскочил и огромными, совсем не стариковскими прыжками бросился по аллее. Женщина с коляской у другой скамьи тоже вскочила, платок на ее голове полез вверх, а ребенок в коляске заорал благим матом, и женщина поспешно покатила коляску к Черемуховому проспекту; коляска так сильно раскачивалась и скрипела, и ребенок в ней так орал, что Боря перепугался, отвел приборчик в сторону, и плач в коляске прекратился…
   Что же это такое? Есть в этом фонарике лампочка?
   Боря заглянул в стекло и никакой лампочки не заметил. Зато что-то неведомое пронзило его тело ледяным ужасом. Боря отдернул голову и чуть не уронил коробку с лайнером. И сбоку покосился на это стекло, черное и глубокое, как глаз. И вдруг этот глаз показался Боре не стеклянным, а совсем живым – таинственным, пристальным, зорким… И очень хитрым! Да, да – хитрым! Он смотрел, слегка прищурясь, выжидательно и не то улыбался ему, не то грозил… Да никакой это не фонарик! Это странный и непонятный приборчик, который каким-то образом влияет этим живым Хитрым глазом на все окружающее.
   В небе, со стороны аэропорта, низко шел пассажирский реактивный самолет. Шел плавно и мягко, с мощным, уверенным и ровным свистом. Долго не думая, Боря поймал самолет Хитрым глазом.
   Самолет клюнул носом, вильнул в одну сторону, потом в другую. Рев его захлебнулся, стал прерывистым. Боря весь похолодел и отвел Хитрый глаз – самолет выровнял курс, двигатели вошли в прежний, спокойный ритм, и он плавно пошел дальше.
   Рука Бори, державшая приборчик, ослабела, и он выскользнул из пальцев.
   Стоять не было сил.
   Боря опустился на землю. Приборчик, придавив весенние травинки, лежал Хитрым глазом к земле. Боря боялся даже коснуться его. Он знал: надо скорее встать и уйти, убежать от него, пока не случилось чего-нибудь. Но ведь тогда… Тогда кто-то Другой найдет его и возьмет себе!
   Боря сидел и не знал, что делать.
   Потом протянул к приборчику руку, с величайшей осторожностью поднял и стал рассматривать, держа его так, чтоб никоим образом не попасть в поле зрения Хитрого глаза. У нижней кромки приборчика было четко оттиснуто: «ЭМЧ-1», одна из кнопок была слегка утоплена – кнопка с темной цифрой «1».

МАЛЕНЬКАЯ И ГРОЗНАЯ

   Боря встал и пошел к дому Глеба. Липки и клены были обрызганы яркой мелкой листвой, и она блестела и липла к пальцам, как новая клеенка, а внизу под деревцами еще валялись коричневые чешуйки от почек. Однако аллея была пуста: ни души, и свежевыкрашенные В зеленый цвет чугунные скамейки были пусты.
   И птицы не щебетали в кустах. Было очень тихо и одиноко.
   Неужто Хитрый глаз всех разогнал?
   Сквер кончился, за ним – дорога, дома и магазины. И вот там, впереди, через дорогу мелькнуло что-то черное.
   Андрей! В своей неизменной куртке.
   Заметив Борю, он промчался вдоль продовольственного магазина и спрятался за угол большого дома, того самого, в котором жил Глеб. Боря побежал за ним, держа приборчик Хитрым глазом вперед. Андрей выглядывал из-за угла. Боязливо выглядывал: краешек кепки едва-едва виден.
   Внезапно кепка упала на тротуар, из-за угла высунулась рука, схватила ее и исчезла…
   Боря перешел дорогу и услышал впереди, в тиши не узкой малолюдной улочки, куда выходили двери дома, торопливый стук ног и увидел, как Андрей, с кепкой в руке, прижав к бокам локти, изо всех сил удирает от него. Ну и времена наступили!
   Он ведь ничего не делал – ни запугивал словами, ни грозил кулаками… Сами боятся!
   И тут Боря вспомнил о маленьком парашютисте в кармане: не забыть бы посадить его в лайнер, в пустующее креслице…
   Сколько раз бегал Боря к Глебу, звонил в дверь и ждал, когда ему откроют! Сколько раз замирало у него все внутри, когда он трогал сверкающий руль гоночной машины, черные ручки и разноцветные провода электроконструктора! Сейчас его волновало другое: удастся ли обмен? Не передумал ли Глеб?
   Боря нажал кнопку звонка.
   Никто не открывал. Боря опять позвонил, и снова за дверью тишина. Он припал ухом к скважине для ключа и уловил движение внутри квартиры: скрип дверей, чей-то шепот… Что они, не слышат?
   Боря, переступая от нетерпения с ноги на ногу, опять надавил кнопку:
   – Откройте!
   – Вам кого? – пугливо спросил женский голое.
   – Глеба… И не бойтесь, здесь не жулики! Это я, Боря Крутиков.
   За дверью раздался быстрый шепот.
   И вдруг все поняв, Боря отвел Хитрый глаз приборчика. Неужели он действует и через дверь?
   Голоса стали погромче, посмелее. Послышались шаги. Лязгнул замок, дверь приоткрылась, но не целиком, а на цепочку, и в образовавшейся щели появилось большое бледное лицо матери Глеба.
   – Это же я, – заспешил Боря, чтоб его впустили. – Не узнаете? Я ведь был у вас позавчера…
   – Глеб, к тебе должен кто-то прийти? – спросила мать, часто моргая.
   И Боря услышал из глубины квартиры слабый, полузнакомый голос:
   – Вообще-то нет…
   «Как же нет? – подумал Боря. – Он все еще не верит, что я могу выменять этот лайнер?»
   – Глеб, это я… Открой!
   Наконец Борю впустили в коридор, в тот самый коридор, где пылился детский гоночный велосипед, где висели совершенно новенькие, без единой царапинки клееные финские лыжи, которые так редко бывают в продаже и которые только раза два касались снега, и где сиротливо жался в уголке свернутый чешский экран в круглом футляре, – сколько раз затаенно проходил мимо всего этого Боря! Мать Глеба, высокая и толстая, с прищуренными, как и у сына, глазами, уже не вежливо, как всегда, а с недоверием и страхом смотрела на Борю, а из дверей комнаты выглядывал сам Глеб. Вдруг мать вскрикнула, и ее густые каштановые волосы стали медленно приподыматься вверх, а Глеб юркнул в комнату, захлопнув за собой дверь.
   Боря случайно глянул на свою руку – Хитрый глаз в упор смотрел на мать Глеба – и тотчас направил приборчик вниз. И к матери вернулся голос:
   – Что ж ты, Боречка, стоишь в коридоре? – Она заулыбалась, – Заходи в комнату, заходи…
   И Боря вошел. Глеб стоял у телевизора и напряженно смотрел на Борю. С лица Глеба исчезло выражение бодрости и превосходства, а появилось что-то другое: полуучтивость, полуугодливость. И глаза чуть расширились. И теперь-то, теперь-то стало отчетливо видно, какие они холодные и злые.
   Боря даже испугался на миг: еще не отдаст лодку… Вообще-то, говоря честно, Боря до сих пор не мог понять, почему Глеб решил, что лайнер лучше лодки… Ах, как захотелось ему иметь этот лайнер! Надо было действовать решительно и сразу оглушить Глеба.
   – Вот тебе лайнер, – Боря протянул коробку, – неси лодку…
   – Достал? Нет, ты правда достал? – Лицо Глеба прямо-таки лоснилось, блестело от восхищения…
   Ведь притворяется же!
   – А ты что думал?
   Глеб бросился в другую комнату и проворно принес точно такую же синюю коробку, какая была в руках у Бори.
   – Вот…
   Боря протянул к ней руки, но Глеб почему-то не отдавал.
   – Ты что? – спросил Боря. – Давай… Ну?
   – А твоя.., с лайнером? Он там, да?
   – А где ж еще? – обиделся Боря и решил не пересаживать парашютиста из кармана в лайнер – самому пригодится!
   Боря присел на корточки и, положив приборчик рядом, стал открывать коробку. Вот его пальцы коснулись гладкого металлического корпуса, выкрашенного, как и все боевые подводные лодки, в темно-серый цвет, и от радости щеки его загорелись. Ведь сегодня, если разобраться, был самый счастливый день в его жизни: у него теперь эта лодка – таинственная, маленькая, грозная… Теперь она будет самой главной, будет флагманом его военно-морского флота!
   – Сколько месяцев пропадала! Зачем держал?
   – Она могла пригодиться мне. – Глаза Глеба стали быстро превращаться в щелки. – И пригодилась ведь.
   «Не вышла ли она от долгого бездействия из строя?» – подумал Боря и так расстроился, что даже забыл попросить Глеба показать новую кинокамеру.
   – Что это у тебя? – Глеб кивнул на приборчик, лежавший на полу Хитрым глазом вверх.
   Борю бросило в жар:
   – Ничего особенного… Скажи лучше, сколько времени?
   – Пожалуйста! – Глеб мгновенно выкинул вперед левую руку, запястье выскочило из рукава и хвастливо блеснуло часиками. – Три часа пятнадцать минут…
   Боря сунул приборчик в карман, подхватил коробку и поскакал вниз.
   Как бы сделать, чтоб никто не видел приборчик, а чтоб Боря мог действовать им как хотел?
   А что, если положить его в верхний карман куртки?
   Боря отвел в сторону «молнию» и втиснул приборчик. Он прекрасно вместился, точно карман специально был сшит для него. Теперь никто не догадается!
   Боря быстро шел по улице. Просто не верилось: прибежит он сейчас домой, пустит лодку для начала в ванну, она погрузится и притаится па дне. А потом по его приказу всплывет… Боря оглянулся. Может, еще торчит где-нибудь поблизости Андрей? Может, еще надеется отобрать у него лайнер?
   Нет у него лайнера, а если бы и был, не отобрал бы! Зато у него теперь есть кое-что другое… Подступись теперь к нему!
   Неожиданно Боря подумал: надо сейчас же сбегать к Андрею и сбить с него спесь и спросить, возьмет ли он его на экскурсию в аэропорт…
   Он даже издали боялся сегодня Борю – как драпал! А что же будет вблизи?
   Берегись, Андрей!
   И Боря свернул к дому, где жил Андрей. Шел быстро и вдруг не вытерпел – побежал. Опять пересек шумный Черемуховый проспект и зашагал к дому Андрея.

БЕРЕГИСЬ, АНДРЕЙ!

   Но странное дело: чем ближе подходил Боря к его дому, тем медленнее двигались ноги. Точно и не было у него Хитрого глаза. Как бы не стукнул, и приборчик не отобрал, и лодку.
   Боря в нерешительности походил возле его подъезда. Повздыхал. Постоял. Опять походил, удаляясь и возвращаясь, набираясь смелости. Эх, будь что будет!
   Он судорожно, почти зажмурясь, шагнул в подъезд.
   Лифт доставил его на девятый этаж. Став к двери так, чтоб Хитрый глаз не смотрел на квартиру, Боря позвонил. Открыл сам Андрей.
   – Ах, это ты! Сам пожаловал? Ну-ну, и даже с лайнером!
   От его улыбки Боря почувствовал дрожь, он хотел уже броситься назад, но сдержал себя: стоп! У него ведь есть Хитрый глаз.
   – Да, это я! – громко, даже с вызовом сказал Боря. – И знай: я больше не боюсь тебя! Ни тебя и никого другого в классе! Андрей схватил его за плечи и рывком втащил в комнату.
   Боря ощутил железную хватку его рук и скривился от боли. И все же он крепился. И держался боком. И не поворачивался к Андрею карманом.
   – Я тебя предупреждал! – сказал Андрей. – Это бесчестно – выменивать у Вовы такие вещи…
   Боря стиснул зубы – не трусь! – и ответил:
   – А мне какое дело? Дуракам закон не писан…
   – Сейчас мы пойдем к Вове, и ты вернешь ему лайнер… Это ведь нечестно!
   – А мне плевать! – И, приказывая себе: «Смелей!», и выбирая слова, чтоб посильней отомстить за все свои страдания, добавил:
   – Не хочу возвращать! Вова сам отдал мне его… И знаешь за что?
   Андрей подозрительно смотрел ему в глаза. Конечно, он недоумевает: как это он, Боря, который всегда ниже травы, тише воды, посмел явиться к нему и так храбро держится в его же квартире!
   – За что?
   И, не дожидаясь ответа, Андрей провел его в смежную комнату – в первой за столом что-то писал его отец, это было неприятной неожиданностью для Бори – днем и дома! – но он и вида не показал, что боится.
   – За дешевенький мяч, за грошовую авторучку и… И еще знаешь за что?
   Андрей пристально смотрел на него.
   – За псиный дух! – выпалил Боря и принужденно засмеялся.
   Андрей не спускал с него глаз.
   – Да, да, – продолжал Боря, собирая все свои силы и всю свою обиду на Андрея. – Я пообещал ему щенка добермана-пинчера, и он, дурачок, поверил…
   Но странное дело – Андрей все не взрывался.
   – Сейчас же клади на стол лайнер, – спокойно сказал он. – И мы пойдем к Вове.
   – Никуда я не пойду, – бросил он, стоя по-прежнему чуть боком к Андрею. – И не оскорбляй меня, а то возьму и стукну.
   Андрей остолбенел.
   – Ты.., ты… – Он даже побледнел.
   – Я! – отрезал Боря.
   У Андрея прямо выпучились глаза:
   – Ты?.. Меня?..
   Андрей стремительно схватил его за грудки и так тряхнул, что зубы у Бори громко клацнули. Андрей повернул его лицом к себе, и Боря почувствовал, что в то же мгновение пальцы его разжались, на лице появились изумление и растерянность, а зрачки медленно расширились. И волосы начали подниматься.
   Андрей стал отступать от него, озираться, кусать губы. Потом плечи его вздрогнули. Он моргнул.
   – Ну и фрукт же ты! – выдавил Андрей, а сам все отступал от стола.
   – А кто боится фрукта? И ты знаешь, что в коробке уже лодка? Я выменял ее у Глеба…
   – Уйди, – шепнул Андрей.
   И все же он вел себя не так. Не так, как хотелось Боре. Он упрямо сопротивлялся Хитрому глазу, словно тот и не был всемогущим.
   – А я пойду на экскурсию в аэропорт? – спросил Боря, наступая на Андрея.
   Ни слова.
   И под Хитрым, под всесильным глазом Андрей молчал!
   – Ты скажешь или нет?
   – Уйди… Уйди отсюда, – шептал Андрей и с нелепо торчащими вверх волосами все отступал от Бори.
   – Что там происходит? – спросил из соседней комнаты, вставая и двигая стулом, отец Андрея.
   И вошел к ним.
   Он был громадный, в синей форме с золотыми галунами гражданского флота, с такими же, как у сына, широкими, насупленными бровями. Из-под них смотрели глаза. Светлые, смелые, веселые… Вот кому подражал Андрей! И так же хмурился, и так же медленно носил крепкие плечи, и даже превратил свои веселые глаза в холодные острые пули… Боря ни разу не видел его отца так близко – он видел его в школе с первого ряда актового зала на торжественном праздничном собрании, где отец Андрея был среди гостей и рассказывал о своем последнем беспосадочном перелете в Австралию – знойную кенгуриную страну, – а потом в пингвинью Антарктиду… Ох и интересно было, ох и хлопали ему!
   А теперь он шел прямо на Борю!
   Коленки у Бори ослабли от страха, по спине побежали мурашки… Сейчас, сейчас схватит он его за шиворот и выставит из квартиры! И, сам не понимая, что он делает, думая лишь о том, чтоб не зареветь, Боря повернулся к нему, и теперь отец вместе с сыном – это Боря понял чуть попозже – попали под Хитрый глаз.
   Отец Андрея остановился, плотные, черные с седыми искорками волосы его встали копной. Он удивленно поднял брови, провел рукой по глазам, будто пытался снять с них невидимую, мешавшую смотреть пелену. Потом усталым движением прикрыл ладонью глаза, точно хотел защититься от ярких, беспощадно прямых лучей солнца.
   – Что здесь происходит? – опять спросил он.
   – Н-н.., ничего особенного! – даже стал заикаться Боря. Он мечтал об одном: поскорей удрать отсюда.
   – Нет, здесь что-то не так… И ты.., ты чего весь трясешься? – спросил у него отец и осекся, и лицо его исказилось, словно ему стоило больших сил бороться с чем-то огромным и цепким, навалившимся на него.
   И вместе с Андреем он попятился в другую комнату, а Боря, воспользовавшись замешательством, скользнул в переднюю и, крепко сжав под мышкой коробку с лодкой, выбежал из квартиры.

МОРОЖЕНОЕ

   Минут пять приходил Боря в себя. Зачем только сунулся к ним? Но когда он отдышался и весь страх понемногу вышел из него, Боря уже не жалел. Ну, раз Андрей с отцом слабее приборчика, теперь ему некого бояться. Утром еще он горевал от одиночества, обижался, что никто не понимает его, а теперь…
   Не хотят – и не нужно! Он не будет больше крутиться возле них – Крутиков не от слова «крутиться», – и кланяться им, и оправдываться. Он не замухрышка, способная лишь чистить перышки Попугаю… Глеб ему больше не нужен. Лодка – у него! И не только лодка!
   Осмелится теперь Стасик рисовать на него на уроках карикатуры? А Вова Цыпин со своим чудо-братом – будут они теперь иметь к нему претензии?
   От волнений и яркого солнца Боря упарился. По пить бы где-нибудь.
   Возле угла, рядом с газетным киоском и палатками с овощами и кондитерскими изделиями, стояла тележка с мороженым. Эх, лизнуть бы сладкого холодка! Боря сунул в карман руку. Нет, денег у него не хватит… «А что… А что, если… А что, если попробовать?» – пришла к нему внезапно мысль, ошеломила его, и от нее Борю вдруг стало знобить.
   Он отошел в сторонку. Нет, нельзя этого делать! Ни в коем случае! Это похоже на воровство, на грабеж среди белого дня… Да, но в тележке так много мороженого – всем хватит. И вообще, если всего бояться и думать, что потом будет… Он ведь дал клятву…
   Боря незаметно направил левый карман на мороженщицу в белом халате, натянутом на куртку, и в такой же белой шапочке.
   У мороженщицы сразу расширились глаза, верхняя с рыжими усиками губа запрыгала, а шапочка вместе с волосами полезла вверх. Боря подошел к ней и робко сказал:
   – Дайте, пожалуйста, «Ленинградское»…
   – Бери… Бери.., сколько хочешь… – Мороженщица открыла крышку и протянула две порции.
   – Спасибо! – Боря отошел от нее, отвернул с конца обеих трубок бумагу и вонзил в холодный шоколад зубы: сначала в одну, потом в другую. И сразу исчез зной, и в пересохшее от бега и волнений горло потекла приятная прохлада.
   «Вот это да! – подумал Боря, глотая большие куски. – Ведь это потрясающе! Теперь у меня всегда-всегда, когда захочу, будет мороженое!»
   А может, удастся взять и книгу? Ну хотя бы вон в том киоске…
   Боря подошел к киоску, прозрачному, как аквариум, только вместо золотых рыбок или меченосцев в нем сидел лысый мужчина в больших очках и байковой куртке. Сидел в пестром окружении газет, журналов и книг.
   Боря стал разглядывать книги. Что бы взять? Вон ту можно, толстую, с павлинами на обложке.
   Боря направил на киоскера карман. Киоскер нахмурился, ойкнул, недоуменно завертел головой и стал крутиться на сиденье. Покупатели, бойко разбиравшие газеты, сразу разбежались от киоска, и Боря подошел к окошечку и попросил:
   – Дайте, пожалуйста, книгу с павлинами на обложке !
   Киоскер подергал плечами, схватил книгу и поспешно подал Боре.
   – Спасибо.
   Боря сунул книгу за пояс. Значит, и с книгами теперь у него все в порядке – любую бери!
   И не успел он это подумать, как ему опять захотелось мороженого…
   К своему дому Боря возвращался часа через три. Карманы его куртки сильно оттопыривались.
   Вот и их дом – громадный, десятиэтажный, двухкорпусный, в лентах длинных балконов. Тетя Феня подметала перед домом тротуар. Заметив Борю, она замерла, стала оглядываться и, наконец выронив свое основное холодное оружие, юркнула в подъезд.
   А думала, самая грозная!
   Когда Боря подбегал к лифту, из него как раз выходила Александра Александровна в своей неизменно ветхой шляпке, с тросточкой-зонтиком в одной и с книгой в другой руке, конечно же иностранной, с синим обрезом…
   Увидев его, старушка отпрянула назад, захлопнула дверь кабины, и пальцы ее стали прыгать по доске с кнопками разных этажей… Что с ней?
   Ах, опять приборчик? Боря мгновенно повернул ся боком.
   – Простите… Я нечаянно… – Он густо покраснел и – этого он раньше не делал никогда – открыл перед ней металлическую дверь лифта.
   Александра Александровна вышла из кабины, окинула его быстрым взглядом и низким голосом спросила:
   – А что это, Борис, капает из тебя?
   – Из меня? Ничего! – Голос Бори слегка осип.
   – А из кого же? Посмотри – Она показала глазами на пол.
   Боря смутился:
   – Ой, и правда! Это мороженое!
   – Сколько проглотил? Десять порций или двадцать пять?
   Боря прямо поразился: не один Гена волшебник в их доме!
   – А вы откуда знаете? – Он вдруг испугался. – Ходили за мной? Видели?
   – Не видела, а слышу… По голосу!
   Боря встревожился: ну и слух у нее! Еще подслушает, что он думает о ней! И он изо всех сил старался как можно лучше думать о ней в эту минуту.
   – А тряпку бы надо принести… Смотри, что с полом стало.
   Боря молчал.
   Старушка вздохнула:
   – Не повезло тебе, Борис… Бедный, разнесчастный мальчик!
   Боря угрюмо нахохлился:
   – Почему?
   – Потому, что я рядом живу… Злей ведь старухи на свете не бывает… Правда?
   Боря не крикнул «правда», хотя это было сущей правдой. Он нажал кнопку и поехал на свой этаж. Она ошибалась, никакой он теперь не бедный и не разнесчастный. Утром был таким, а сейчас – нет! Сейчас он самый счастливый! У него лодка, и приборчик, и мороженое, – никогда так не везло!
   Вот будет рад Костик – когда еще ел столько! И Наташке, пожалуй, можно дать. Чтоб отстала и не преследовала его по пятам… Жалко, что ли?
   Наверно, мама не пришла еще с работы, и хорошо: не будет ворчать, что во всем надо знать меру. От двух десятков съеденных порций у Бори побаливало горло, но это пустяк, пройдет.
   Боря неслышно открыл дверь – брата, к счастью, в их комнатке не было, – спрятал под кровать коробку и только тогда побежал на кухню и закричал:
   – Кость, питайся! – и перед изумленными глазами брата начал вываливать на стол из глубоких карманов куртки крепкие, мягкие и совсем жидкие эскимо, трубки, стаканчики и пачки мороженого.
   – Ого сколько! Кто дал? – Костик взял шоколадную трубку и стал разворачивать, а Боря все время старательно следил, чтобы Хитрый глаз смотрел в сторону от него.
   – Люди дали… Да ты ешь, ешь… Надо все съесть до мамы, а то не позволит…
   – И ты помогай мне… А то растает… Может, ребят со двора позвать? Давай позовем? Всем хватит!..
   – Если сами не съедим – тогда, – сказал Боря и подумал: «Не хватало еще… Расскажут всем, и тогда объясняй маме с отцом, откуда взял… И Наташке лучше не давать: тоже может проболтаться…»
   Полчаса они жевали, глотали и лизали мороженое – сливочное, молочное, фруктовое, шоколадное, – хрустели вафельными стаканчиками пломбира, обсасывали палочки эскимо. Костик был в восторге. Он и не думал отказываться и убегать. Не то что во время военных игр. Он участвовал почти во всех наземных сражениях и морских баталиях в ванне, и Боря даже иногда присваивал ему звание контр-адмирала и всегда выигрывал. Но однажды смышленость брата сильно огорчила Борю. Костик провел хитроумную операцию и стал одерживать верх, и тогда во избежание полного военного поражения пришлось срочно разжаловать Костика в рядовые и отпустить щелчок в лоб – ведь на четыре года моложе его. Даже в самых яростных сражениях не должен забывать он этого! Костик, разумеется, заревел на весь дом и никогда больше не играл с ним, а убегал…
   – Только чтоб маме ни слова, – предупредил его Боря, когда было покончено с последним мороженым.
   – Понятно, – хитро улыбнулся брат, так хитро, что Боря на миг подумал: а может, рассказать ему про подводную лодку и приборчик?
   – «Понятно»!.. А у кого подбородок и нос в шоколаде? – И Боря стал носовым платком вытирать лицо брата, потом подобрал мокрые обертки и палочки.
   Нет, ни в коем случае нельзя рассказывать Костику о приборчике! И лодку испытывать при нем нельзя… Еще ляпнет кому-нибудь по доверчивости. Он вроде и смышленый мальчишка, вон как глаза светятся умом, да такие они чистые, прозрачные, все в них видно – и когда говорит правду, и когда при вирает…
   – Ну иди, иди погуляй, – сказал Боря. Сытый и довольный, Костик убежал во двор, а Боря тут же нырнул под свою кровать и коснулся рукой синей коробки.

ДЕНЬГИ НА ПОДЗОРНУЮ ТРУБУ

   Но в это время хлопнула наружная дверь – пришла мама, сняла у двери плащ и, что-то напевая, понесла па кухню – в холодильник – покупки. Боря еще глубже задвинул коробку, выглянул из комнатки и пошел за мамой.
   Вдруг он услышал звон – у мамы что-то выпало из рук. Боря побежал на кухню: на полу валялась разбитая банка со сметаной, а мама стояла у газовой плиты – глаза закрыты, лицо посерело, волосы вздыбились – и держалась за сердце.
   Борю поразил ее вид. Он испугался:
   – Что с тобой?
   – Сама не знаю, сынок, – сказала она, задыхаясь, – но мне.., мне не по себе… Я.., я очень боюсь… С тобой ничего не случилось? Ничего? – Ее глаза пристально и жалобно смотрели на него.
   – Мама, все в порядке.
   – А с Костиком? Где Костик? Скажи, где Костик!
   – Ну что ты, мама… Он во дворе… Позвать?
   – А папа? Как там папа?
   Боря стал к ней боком, и мама слегка успокоилась.
   «Раззява! Тупица! Бестолочь! Так ты следишь за приборчиком? – выругал себя Боря. – Ты должен всегда помнить, что он у тебя, что мама – это не Глеб и не Андрей!»
   С тяжелым сердцем смотрел Боря, как мама выбирает из густой лужи сметаны острые осколки.
   И тут в дверях звякнул ключ. Обычно Боря с Костиком, услышав это звяканье, с шумом вылетали навстречу отцу, смеялись, прыгали, висли на его руках, и, случалось, отец доставал что-нибудь из карма-па: новую книжку, блестящий значок с космонавтом или шоколадки в ярких обертках. Шоколадок он обычно покупал не меньше трех и первую всегда давал Костику: «Жуй, малыш номер один!», вторую протягивал Боре и называл его малышом номер два, а третья… Третья предназначалась для мамы – она тоже числилась у него малышом под третьим номером…
   Но сейчас Боре ничего не было нужно, ничего! Впрочем…
   Он бросился к отцу и выпалил:
   – Пап, дай мне деньги на подзорную трубу, ты ведь обещал…
   Отец так посмотрел на Борю, что он съежился.