Семь дней чудес
Анатолий Мошковский
СИНЯЯ КОРОБКА
Боря защелкнул на замок портфель, натянул куртку и шагнул к двери, но тут зазвонил телефон. Маленький и черный, он стоял на столике в передней и звонил громко и требовательно. Не звонил, а давал короткие пулеметные очереди.
Кто в такую рань?
Боря даже оробел и с опаской снял холодную трубку.
– Слушаю… Кто это?
– Привет, это я, – бодро сказала трубка, и Боря узнал Глеба. – Что новенького? Ничего?
– Ничего, – подтвердил Боря, потому что и в самом деле за вчерашний вечер и сегодняшнее утро не произошло в его жизни ничего особенного. – В школу вот собираюсь. – Боря вздохнул.
– Чувствую!.. – еще бодрей заорала трубка. – А знаешь, что мне вчера подарил папа?
– Что? – Боря так и сник.
– Догадайся, – потребовала черная трубка.
– Не знаю.
– А ты подумай!
Боря молчал.
– Пошевели мозгами!
– Ну не знаю я, не знаю…
– Кинокамеру «Уран»! Крошечная, с ручкой как у пистолета, диафрагма и выдержка сами устанавливаются. Нажми кнопку – и снимай. Фильмы делать буду! Понял?
Чего ж тут не понять! Глебу всегда дарили необычные, замечательные вещи, какие и сниться не могли ребятам их класса – ни Андрею, ни Вове Цыпину, ни ему, Боре Крутикову, самому одинокому и невезучему: три месяца уже прошло, а отец все собирается купить ему давно обещанную подзорную трубу.
– Дашь подержать? Снимать научишь? Ну, Глеб, умоляю…
– Там видно будет… А еще знаешь новость? – радостно спросила трубка.
– Нет, – ослабевшим голосом сказал Боря. – А что?
– А то, что Андрей заявил вчера после уроков: если ты не извинишься при всех перед Наташкой, не пойдешь на экскурсию в аэропорт.
Боря прямо подскочил:
– Врешь! Какое его дело? И я не виноват… Много берет на себя!
– Это ты ему скажи, – ответил Глеб. – Ну, всего, до встречи…
И в трубке раздались гудки. Частые, холодные, едкие. Точно дразнили Борю.
Глеб любил первым обрывать разговор, и всегда в таком месте, когда так хочется говорить.
И Боря положил трубку с этими дразнящими гудками на аппарат, и она сразу притихла. И в квартире была полная тишина: мама с отцом на работе, братишка Костик уже убежал в школу – он всегда убегает чуть не за полчаса до занятий.
Было тихо. Так тихо, что даже в ушах звенело.
Боря застыл у двери. Да… Вот как получается: у кого «Уран» с ручкой как у пистолета и бодрый голос, а кого грозят даже не взять в аэропорт… Андрей грозит! А почему? Да потому, что он главный в классе и его отец, знаменитый воздушный ас, налетавший много миллионов километров, взялся устроить им эту экскурсию; он сам покажет им кабину своего гигантского реактивного корабля, и можно будет посидеть в пилотском кресле, увидеть чуткие стрелки десятка приборов, коснуться штурвала и полазить внутри огромных крыльев. А потом… А потом их обещали покатать на вертолете и показать сверху город!
И все пойдут па эту экскурсию просто так, а он должен при всех извиняться…
Даже в школу идти расхотелось.
А идти было нужно. Совсем недавно заходила к ним Марья Васильевна, классный руководитель, из-за двоек по арифметике и русскому, и у нее был неприятный разговор с мамой.
Только б с Наташкой не встретиться – ее дверь на их же площадке, напротив. Она в самый последний момент убегает в школу, за минуту до звонка, и теперь из-за нее он не тронет штурвал самолета и не увидит с неба свой дом…
Боря высунулся из квартиры – у лифта пусто. Он бесшумно вышел и, не сводя глаз с ее двери – не открылась бы! – нажал кнопку вызова лифта. Прыгнул в кабину и, сильно хлопнув дверью, поехал вниз.
И быстро-быстро зашагал к школе, оглядываясь по сторонам. Он не хотел сейчас встречаться не только с Наташкой, по и с Вовой Цыпипым, добрым и тихим, жившим в соседнем подъезде, которого в прошлом году так ловко провел Глеб…
Только подошел он к школе – звонок.
Боря оглянулся: по тротуару, размахивая портфелем, со всех ног бежала Наташка, а ноги у нее длиннющие – ни разу не опоздала. Боря кинулся в дверь и взлетел на второй этаж. В классе он увидел почти всех ребят, и Глеба в том числе, но поговорить с ним о кинокамере было некогда, потому что надо было отвернуться от двери, в которую ворвалась запыхавшаяся Наташка, а потом в класс вошла Марья Васильевна.
В середине урока Боря случайно глянул на Вовину парту и замер. В парте, рядом с желтым ранцем, виднелся край большой синей коробки. Да, да, синей коробки! Той самой коробки, из-за которой и завертелось все, и не только в их классе, и произошли совершенно невероятные события, в которые теперь и доверить трудно.
Но они, эти события, произошли чуть попозже, после уроков, а пока что Боря ошеломленно смотрел на эту коробку в Вовиной парте и слушал, как бьется его сердце. А оно билось так, что даже руки у Бори слегка тряслись…
Опять? Опять что-то? Но что? Что?
Кто в такую рань?
Боря даже оробел и с опаской снял холодную трубку.
– Слушаю… Кто это?
– Привет, это я, – бодро сказала трубка, и Боря узнал Глеба. – Что новенького? Ничего?
– Ничего, – подтвердил Боря, потому что и в самом деле за вчерашний вечер и сегодняшнее утро не произошло в его жизни ничего особенного. – В школу вот собираюсь. – Боря вздохнул.
– Чувствую!.. – еще бодрей заорала трубка. – А знаешь, что мне вчера подарил папа?
– Что? – Боря так и сник.
– Догадайся, – потребовала черная трубка.
– Не знаю.
– А ты подумай!
Боря молчал.
– Пошевели мозгами!
– Ну не знаю я, не знаю…
– Кинокамеру «Уран»! Крошечная, с ручкой как у пистолета, диафрагма и выдержка сами устанавливаются. Нажми кнопку – и снимай. Фильмы делать буду! Понял?
Чего ж тут не понять! Глебу всегда дарили необычные, замечательные вещи, какие и сниться не могли ребятам их класса – ни Андрею, ни Вове Цыпину, ни ему, Боре Крутикову, самому одинокому и невезучему: три месяца уже прошло, а отец все собирается купить ему давно обещанную подзорную трубу.
– Дашь подержать? Снимать научишь? Ну, Глеб, умоляю…
– Там видно будет… А еще знаешь новость? – радостно спросила трубка.
– Нет, – ослабевшим голосом сказал Боря. – А что?
– А то, что Андрей заявил вчера после уроков: если ты не извинишься при всех перед Наташкой, не пойдешь на экскурсию в аэропорт.
Боря прямо подскочил:
– Врешь! Какое его дело? И я не виноват… Много берет на себя!
– Это ты ему скажи, – ответил Глеб. – Ну, всего, до встречи…
И в трубке раздались гудки. Частые, холодные, едкие. Точно дразнили Борю.
Глеб любил первым обрывать разговор, и всегда в таком месте, когда так хочется говорить.
И Боря положил трубку с этими дразнящими гудками на аппарат, и она сразу притихла. И в квартире была полная тишина: мама с отцом на работе, братишка Костик уже убежал в школу – он всегда убегает чуть не за полчаса до занятий.
Было тихо. Так тихо, что даже в ушах звенело.
Боря застыл у двери. Да… Вот как получается: у кого «Уран» с ручкой как у пистолета и бодрый голос, а кого грозят даже не взять в аэропорт… Андрей грозит! А почему? Да потому, что он главный в классе и его отец, знаменитый воздушный ас, налетавший много миллионов километров, взялся устроить им эту экскурсию; он сам покажет им кабину своего гигантского реактивного корабля, и можно будет посидеть в пилотском кресле, увидеть чуткие стрелки десятка приборов, коснуться штурвала и полазить внутри огромных крыльев. А потом… А потом их обещали покатать на вертолете и показать сверху город!
И все пойдут па эту экскурсию просто так, а он должен при всех извиняться…
Даже в школу идти расхотелось.
А идти было нужно. Совсем недавно заходила к ним Марья Васильевна, классный руководитель, из-за двоек по арифметике и русскому, и у нее был неприятный разговор с мамой.
Только б с Наташкой не встретиться – ее дверь на их же площадке, напротив. Она в самый последний момент убегает в школу, за минуту до звонка, и теперь из-за нее он не тронет штурвал самолета и не увидит с неба свой дом…
Боря высунулся из квартиры – у лифта пусто. Он бесшумно вышел и, не сводя глаз с ее двери – не открылась бы! – нажал кнопку вызова лифта. Прыгнул в кабину и, сильно хлопнув дверью, поехал вниз.
И быстро-быстро зашагал к школе, оглядываясь по сторонам. Он не хотел сейчас встречаться не только с Наташкой, по и с Вовой Цыпипым, добрым и тихим, жившим в соседнем подъезде, которого в прошлом году так ловко провел Глеб…
Только подошел он к школе – звонок.
Боря оглянулся: по тротуару, размахивая портфелем, со всех ног бежала Наташка, а ноги у нее длиннющие – ни разу не опоздала. Боря кинулся в дверь и взлетел на второй этаж. В классе он увидел почти всех ребят, и Глеба в том числе, но поговорить с ним о кинокамере было некогда, потому что надо было отвернуться от двери, в которую ворвалась запыхавшаяся Наташка, а потом в класс вошла Марья Васильевна.
В середине урока Боря случайно глянул на Вовину парту и замер. В парте, рядом с желтым ранцем, виднелся край большой синей коробки. Да, да, синей коробки! Той самой коробки, из-за которой и завертелось все, и не только в их классе, и произошли совершенно невероятные события, в которые теперь и доверить трудно.
Но они, эти события, произошли чуть попозже, после уроков, а пока что Боря ошеломленно смотрел на эту коробку в Вовиной парте и слушал, как бьется его сердце. А оно билось так, что даже руки у Бори слегка тряслись…
Опять? Опять что-то? Но что? Что?
ПОПКА ДУРАК
В прошлом году, по просьбе Андрея, Вова принес в школу точно в такой же синей коробке настоящую, только маленькую, подводную лодку. Боря увидел ее и понял: вот оно – то, о чем мечтал он всю свою жизнь!
Уж кто-кто, а Боря понимал толк в технике. Часами мог смотреть, как вгрызается в землю разгоряченный экскаватор, прокладывая на улице траншею для труб, как хитро загребают и подталкивают снег лапы снегоуборочной машины; не отрывал он глаз и от экрана телевизора, когда во время парадов проходила военная техника и на особых платформах ехали умопомрачительные межконтинентальные ракеты.
И у Бори дома было кое-что. Пластмассовые и жестяные пушки, бронетранспортеры, амфибии и тапки: заведи на полный оборот – весь коридор проедут и уткнутся в дверь, продолжая вращать колесами; боевые самолеты разных систем – истребители, штурмовики, стратегические бомбардировщики дальнего действия, и эсминцы, и стремительные заводные торпедные катера.
Все, что крутилось, ездило, плавало, заводилось, взлетало, тарахтело, ныряло, постукивало и стреляло, – все это прямо сводило с ума Борю. Да, его нелегко было удивить в технике. Но…
Но принес Вова в тот день эту лодку, и Боря понял, что вся его военная техника – только детские игрушки… Узкая, ловкая, с изящно выгнутым металлическим винтом и тонким килем, она так и сверкала, так и лучилась на солнце!
После уроков они всем классом бегали испытывать ее на пруд – он был недалеко от школы. Чего только не проделывала эта лодка! Ныряла, исчезая из глаз, и пускала из-под воды ракету, которая круто врезалась в воздух…
Подумать только – из-под воды!
И ракета взрывалась!
И никаких заводных пружин, и пруд – не жалкая ванная, где Боря проводил морские бои, а почти океан, и плавать лодка могла хоть час, хоть два…
Ее построил Вове старший брат Геннадий, он-то и пришел после уроков к пруду, чтоб пустить ее, потому что Вова никак не мог запомнить, какие рычажки в ее двигателе надо было перевести. До чего ж Боре хотелось тогда получить ее: купить, выменять па что-нибудь и даже.., даже отобрать! Никогда ничего не отбирал Боря у ребят, а тут мелькнула такая мысль.
И пока Боря ломал голову, что бы такое предпринять, страдал и обвинял себя в трусости, лодка на следующий день уже была у Глеба. Вот так… И отдал ее Вова совершенно добровольно. И за что! За три пакетика гашеных марок с разными зверюга ми и рыбами. А еще за попугайчика…
Знал, на что менять! Ведь Вова жить не может без разных там птичек, жучков и ежиков; приходил в класс с собачьей шерстью на куртке, с каким-то пухом в волосах, а однажды – даже вспомнить смешно! – явился с пометом на колечке берета: это его наградил сверху кто-то из благодарных перна тых! А тут Глеб предложил ему не что-то пустяковое, а попугайчика, и какого! Голубенького! Да еще африканского! Как тут устоять?
Но как потом обрушились на Глеба ребята: это же, кричали они, сплошной обман и надувательство!..
К тому же оказалось, что попугай больной: через несколько дней он умер. Никто в классе не разговаривал с Глебом, и до сих пор многие не замечают его, а те, кто замечает, называют не Глебом, а Попугаем, а Андрей еще хлестче – Попкой-дураком.
Боря тоже хотел поссориться с Глебом, и поссорился бы, но в последнюю минуту опомнился: тогда ведь и лодку он больше не увидит, и ничего другого.
Пришлось не ссориться.
И до истории с лодкой не мог он обойтись без Глеба. Чего только не было у того! Папа Глеба работал в огромном универмаге, мог достать любую вещь и, наверно поэтому, ходил, важно выпятив грудь и сильно выдающийся живот, – и у Глеба будет такой! А важность у него уже была. И был он, как и папа, очень бодр и носил на руке плоские, изящные, очень точные часики и то и дело – особенно при людях – поглядывал на них. Он с удовольствием показывал Боре свои новые вещи, но голос у него чуть терял бодрость, когда Боря подкатывался к нему:
– Дай покататься на гоночном… Не сломаю ведь!
– Сейчас не могу, – отвечал Глеб.
Как-то Боре понадобилась масляная краска – подкрасить торпедный катер, а у Глеба был целый фанерный ящик с тюбиками, и Боря попросил:
– Мне чуть-чуть выдавить, незаметно будет.
– А если потом не хватит на картину?
– Еще останется! И ты ведь никогда не рисуешь.
– А если вдруг захочу?
Боря замолчал. Ведь совсем немножко было надо…
У Глеба еще была уйма «конструкторов», три, фотоаппарата новейших систем и в больших зеленых альбомах лучшая в школе коллекция марок английских и французских колоний; и еще был у него маленький, но очень сильный телескоп, и однажды вечером он направил его на Луну и разрешил Боре посмотреть в окуляр. И Боря увидел совсем рядом темные пятна лунных морей, пики гор и хребты…
– Ой! – крикнул вдруг Боря и подпрыгнул от изумления. – Там космический корабль! Прилунился!
– Муха села на линзу. Сгони, – сказал Глеб и громко зевнул.
И оказался прав. Боря прогнал муху и стал бродить глазами по Луне, потом перебросился на звезды, а рядом с ним нетерпеливо сопел Глеб.
– Посмотрел, и хватит, – сказал он минуты через три и стал закрывать особыми крышечками оба края трубы. – Хватит пылиться оптике… Луна – пустяки! Посмотрел бы ты на Марс…
– Он тоже виден? И каналы? И полюсы?
– Запросто. Скоро, между прочим, великое противостояние, отлично будет виден.
– Глебочка, хороший… Будь другом, покажи!
– Там досмотрим… Я тебе позвоню тогда.
– Ну спасибо, Только не забудь! Не забудешь?
– Нет. Ну хватит на сегодня, укатывай.
И Боря ушел, а мог бы до ночи проторчать у Глеба. Потом Боря каждый день спрашивал у него в школе: «Скоро позвонишь?» – «Скоро…» И Боря целый месяц подбегал на каждый звонок к телефону, даже с мылом на лице. И однажды Глеб бросил в трубку: «Приходи». И Боря понесся как угорелый к нему, чтобы увидеть этот самый знаменитый красноватый Марс, планету бога войны. Позвонил в дверь, а мама его очень вежливо сказала: «А Глеб только что ушел с папой в гости…» Боря опешил: «А как же Марс? Он ведь сам позвал!» – «Глебик у нас забывчивый… Успокойся, есть от чего расстраиваться!..» – И закрыла дверь.
Несколько дней Боря не смотрел на Глеба в классе, потом снова потянуло к нему. И Глеб опять с большой охотой рассказывал про свои марки и даже подарил несколько штук, правда с оторванными уголками и дырочками. А потом Глеб выменял лодку, и Боря один остался верен ему и снова зачастил в их дом. Но чего ни делал Боря, как ни смотрел в глаза Глебу, тот не показал лодку. Ни разу. А когда Боря неосторожно заикнулся: не обменяет ли он лодку на всю его боевую технику, Глеб засмеялся:
– И тебя в придачу не возьму!
– Но ты ведь ее не пускаешь! – в отчаянии крикнул Боря. – Не нужна она тебе!
– А ты откуда знаешь? – Глеб в упор посмотрел на него своими узкими глазами, и Боря словно впервые увидел, какой он сильный и, толстый. И отступил.
– Я… Я думал… Мне казалось… Я хотел…
– Договоримся, – прервал его Глеб, – чтоб о лодке больше ни слова.
«Почему?» – хотел было спросить Боря, но побоялся.
Да, один Боря не поссорился с ним, а надо было! Он один не называл его Попкой-дураком, а надо было! Он бегал к нему домой, рассказывал, что задали на дом, если тот болел, стойко сносил презрение класса, даже заступался за пего перед ребятами, а Глебу… Глебу на все наплевать!
Уж кто-кто, а Боря понимал толк в технике. Часами мог смотреть, как вгрызается в землю разгоряченный экскаватор, прокладывая на улице траншею для труб, как хитро загребают и подталкивают снег лапы снегоуборочной машины; не отрывал он глаз и от экрана телевизора, когда во время парадов проходила военная техника и на особых платформах ехали умопомрачительные межконтинентальные ракеты.
И у Бори дома было кое-что. Пластмассовые и жестяные пушки, бронетранспортеры, амфибии и тапки: заведи на полный оборот – весь коридор проедут и уткнутся в дверь, продолжая вращать колесами; боевые самолеты разных систем – истребители, штурмовики, стратегические бомбардировщики дальнего действия, и эсминцы, и стремительные заводные торпедные катера.
Все, что крутилось, ездило, плавало, заводилось, взлетало, тарахтело, ныряло, постукивало и стреляло, – все это прямо сводило с ума Борю. Да, его нелегко было удивить в технике. Но…
Но принес Вова в тот день эту лодку, и Боря понял, что вся его военная техника – только детские игрушки… Узкая, ловкая, с изящно выгнутым металлическим винтом и тонким килем, она так и сверкала, так и лучилась на солнце!
После уроков они всем классом бегали испытывать ее на пруд – он был недалеко от школы. Чего только не проделывала эта лодка! Ныряла, исчезая из глаз, и пускала из-под воды ракету, которая круто врезалась в воздух…
Подумать только – из-под воды!
И ракета взрывалась!
И никаких заводных пружин, и пруд – не жалкая ванная, где Боря проводил морские бои, а почти океан, и плавать лодка могла хоть час, хоть два…
Ее построил Вове старший брат Геннадий, он-то и пришел после уроков к пруду, чтоб пустить ее, потому что Вова никак не мог запомнить, какие рычажки в ее двигателе надо было перевести. До чего ж Боре хотелось тогда получить ее: купить, выменять па что-нибудь и даже.., даже отобрать! Никогда ничего не отбирал Боря у ребят, а тут мелькнула такая мысль.
И пока Боря ломал голову, что бы такое предпринять, страдал и обвинял себя в трусости, лодка на следующий день уже была у Глеба. Вот так… И отдал ее Вова совершенно добровольно. И за что! За три пакетика гашеных марок с разными зверюга ми и рыбами. А еще за попугайчика…
Знал, на что менять! Ведь Вова жить не может без разных там птичек, жучков и ежиков; приходил в класс с собачьей шерстью на куртке, с каким-то пухом в волосах, а однажды – даже вспомнить смешно! – явился с пометом на колечке берета: это его наградил сверху кто-то из благодарных перна тых! А тут Глеб предложил ему не что-то пустяковое, а попугайчика, и какого! Голубенького! Да еще африканского! Как тут устоять?
Но как потом обрушились на Глеба ребята: это же, кричали они, сплошной обман и надувательство!..
К тому же оказалось, что попугай больной: через несколько дней он умер. Никто в классе не разговаривал с Глебом, и до сих пор многие не замечают его, а те, кто замечает, называют не Глебом, а Попугаем, а Андрей еще хлестче – Попкой-дураком.
Боря тоже хотел поссориться с Глебом, и поссорился бы, но в последнюю минуту опомнился: тогда ведь и лодку он больше не увидит, и ничего другого.
Пришлось не ссориться.
И до истории с лодкой не мог он обойтись без Глеба. Чего только не было у того! Папа Глеба работал в огромном универмаге, мог достать любую вещь и, наверно поэтому, ходил, важно выпятив грудь и сильно выдающийся живот, – и у Глеба будет такой! А важность у него уже была. И был он, как и папа, очень бодр и носил на руке плоские, изящные, очень точные часики и то и дело – особенно при людях – поглядывал на них. Он с удовольствием показывал Боре свои новые вещи, но голос у него чуть терял бодрость, когда Боря подкатывался к нему:
– Дай покататься на гоночном… Не сломаю ведь!
– Сейчас не могу, – отвечал Глеб.
Как-то Боре понадобилась масляная краска – подкрасить торпедный катер, а у Глеба был целый фанерный ящик с тюбиками, и Боря попросил:
– Мне чуть-чуть выдавить, незаметно будет.
– А если потом не хватит на картину?
– Еще останется! И ты ведь никогда не рисуешь.
– А если вдруг захочу?
Боря замолчал. Ведь совсем немножко было надо…
У Глеба еще была уйма «конструкторов», три, фотоаппарата новейших систем и в больших зеленых альбомах лучшая в школе коллекция марок английских и французских колоний; и еще был у него маленький, но очень сильный телескоп, и однажды вечером он направил его на Луну и разрешил Боре посмотреть в окуляр. И Боря увидел совсем рядом темные пятна лунных морей, пики гор и хребты…
– Ой! – крикнул вдруг Боря и подпрыгнул от изумления. – Там космический корабль! Прилунился!
– Муха села на линзу. Сгони, – сказал Глеб и громко зевнул.
И оказался прав. Боря прогнал муху и стал бродить глазами по Луне, потом перебросился на звезды, а рядом с ним нетерпеливо сопел Глеб.
– Посмотрел, и хватит, – сказал он минуты через три и стал закрывать особыми крышечками оба края трубы. – Хватит пылиться оптике… Луна – пустяки! Посмотрел бы ты на Марс…
– Он тоже виден? И каналы? И полюсы?
– Запросто. Скоро, между прочим, великое противостояние, отлично будет виден.
– Глебочка, хороший… Будь другом, покажи!
– Там досмотрим… Я тебе позвоню тогда.
– Ну спасибо, Только не забудь! Не забудешь?
– Нет. Ну хватит на сегодня, укатывай.
И Боря ушел, а мог бы до ночи проторчать у Глеба. Потом Боря каждый день спрашивал у него в школе: «Скоро позвонишь?» – «Скоро…» И Боря целый месяц подбегал на каждый звонок к телефону, даже с мылом на лице. И однажды Глеб бросил в трубку: «Приходи». И Боря понесся как угорелый к нему, чтобы увидеть этот самый знаменитый красноватый Марс, планету бога войны. Позвонил в дверь, а мама его очень вежливо сказала: «А Глеб только что ушел с папой в гости…» Боря опешил: «А как же Марс? Он ведь сам позвал!» – «Глебик у нас забывчивый… Успокойся, есть от чего расстраиваться!..» – И закрыла дверь.
Несколько дней Боря не смотрел на Глеба в классе, потом снова потянуло к нему. И Глеб опять с большой охотой рассказывал про свои марки и даже подарил несколько штук, правда с оторванными уголками и дырочками. А потом Глеб выменял лодку, и Боря один остался верен ему и снова зачастил в их дом. Но чего ни делал Боря, как ни смотрел в глаза Глебу, тот не показал лодку. Ни разу. А когда Боря неосторожно заикнулся: не обменяет ли он лодку на всю его боевую технику, Глеб засмеялся:
– И тебя в придачу не возьму!
– Но ты ведь ее не пускаешь! – в отчаянии крикнул Боря. – Не нужна она тебе!
– А ты откуда знаешь? – Глеб в упор посмотрел на него своими узкими глазами, и Боря словно впервые увидел, какой он сильный и, толстый. И отступил.
– Я… Я думал… Мне казалось… Я хотел…
– Договоримся, – прервал его Глеб, – чтоб о лодке больше ни слова.
«Почему?» – хотел было спросить Боря, но побоялся.
Да, один Боря не поссорился с ним, а надо было! Он один не называл его Попкой-дураком, а надо было! Он бегал к нему домой, рассказывал, что задали на дом, если тот болел, стойко сносил презрение класса, даже заступался за пего перед ребятами, а Глебу… Глебу на все наплевать!
ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗИЩИ
Боря едва дотерпел до конца урока. Он старался не пялить глаза на Вовину парту. Он искоса поглядывал в сторону Глеба – не увидел ли он эту коробку? Чего доброго, опять выменяет на что-нибудь, а потом и не покажет!
Этого нельзя допустить. Этому надо помешать.
Но как?
Одно знал Боря: действовать надо осторожно.
Рядом с Вовой сидела та самая Наташка, из-за которой он теперь не пойдет в аэропорт. Она была худая и носатая, с челочкой на лбу и громадными зелеными глазищами. Она и раньше, до случая с лодкой, всегда вертелась возле Бори, а теперь еще больше, и давала советы, что он должен делать и чего не должен, вздыхала, когда он получал двойки, и прямо как бешеная набрасывалась на ребят, если они задевали Борю… Кто ее просил? Она чуть не каждую неделю звонила ему и предлагала новую книжку.
Что ей надо от него? А неделю назад…Это просто ужасно, что случилось неделю назад! Было собрание, и она кричала, что Борю надо включить в сборную: он любого обгонит в школе и только стесняется выставлять свои способности. Девчонки хихикали, мальчишки иронически молчали. Боря закрывал от ужаса глаза и был бы рад провалиться вместе с партой сквозь пол. А она все разорялась, все кричала про него. И ее слушали! Ее всегда почему-то слушал класс, какую бы ахинею ни несла! И когда вышла Марья Васильевна, как-то получилось так, что он вскочил с места, и съездил Наташку по щеке – даже рука заныла, – и бросился бегом из класса.
Класс за его спиной прямо взорвался весь. Ох как Боря испугался, что так получилось! Ну, подножки ей ставил, и за косы дергал, и подзатыльники отпускал, но чтоб так… Вечером Глеб сообщил ему по телефону, что Наташка почти не ревела и сказала, что сама знает, что ему сделать за это.
Однако до сих пор Боря не знал, что это она та кое знает. Он и потом переживал, что стукнул ее, а на третий день вскочил в лифт, а там – она, ну и слегка улыбнулся ей – ну самую малость, и она улыбнулась, и совсем не слегка, и они снова стали разговаривать.
А теперь Андрей требовал извинений, и Боря опять рассердился на нее.
Но сегодня Наташка позарез нужна была ему.
Прозвенел звонок, и Боря подозвал ее.
Наташка подбежала, обрадованная, что понадобилась зачем-то, и уставилась на него в упор своими глазищами. Ну просто фары, а не глаза! И были б серые или голубые, а то ведь зеленющие. Как у русалки. И веселые. Боря не любил, когда она смотрела на него так, да еще при всех. Он и сейчас хотел по привычке отвернуться, да ведь был срочный разговор.
Он отвел ее в угол и шепотом спросил:
– Что это Цыпленок приволок в класс?
– Вовка? Не знаю… А что?
– Да если б знал, не спрашивал бы!
– Ну тогда я спрошу у него.
– Только чтоб никто не слышал.
– Почему? – У Наташки удивленно приоткрылся рот.
Ну какая она – не понимает самых простых вещей! И Боря решил не унижаться до объяснений и отрезал:
– Потому.
И отошел в сторонку. И стал наблюдать, как Наташка тут же бросилась к Вове и чуть не на весь класс заорала: «Что это ты притащил?» Боря поежился: ну хоть капельку б хитрости ей! И он-то не слишком хитер, куда ему до Глеба, но она… Одно в ней ничего: не мстит за подзатыльники, и возле нее всегда кажешься самому себе сильным и удачливым.
– Ничего особенного, – ответил Вова.
– А что неособенное? – не отступала Наташка, и Боря уже ругал себя, что попросил ее.
– Лайнер, – сказал Вова и уточнил:
– Воздушный…
– Тоже Геннадий сделал?
– Тоже.
Боря похолодел: не обмануло его предчувствие… Ух, наверно, и штуку принес!
Брат у Вовы почти гений, он работает программистом на станции слежения за космическими кораблями и спутниками, а дома он настоящий волшебник. Взять ту удивительную лодку: ведь и плавает, и погружается, и стреляет она так, точно внутри у нее живет команда, и есть командир, и сложный механизм с крошечным атомным реактором…
– Покажи! – закричала Наташка.
– Я хотел после уроков, – сказал Вова и стал оглядываться. Ну конечно, искал глазами Андрея: не против ли он? Но не нашел и решил обойтись без его разрешения. – Но если ты так просишь…
«Глупая, что ты делаешь!» – ужаснулся Боря. Ведь сейчас все увидят лайнер, и кто-нибудь опять заполучит его. Хорошо хоть, Глеб куда-то вышел. Надо было отвести Вову в сторонку и уговорить, чтоб он показал только ему, Боре, а не всем. И придумать что-то похитрее: ведь после того, как его обманул Глеб, он не отдаст лайнер за пустяки.
Вова вынул из парты картонную коробку, открыл и извлек из нее другую, поменьше, дюралевую, с прозрачной крышкой.
Нет, это была не коробка, это был ангар, маленький ангар!
И только он появился на парте, как Вову с шумом окружили ребята. Даже из коридора набежали. И Андрей среди них.
Вова нажал пальцем какую-то задвижку, и у ангара откинулись металлические воротца; нажал другой рычажок, и на парту выкатился серебристый, остроносый, со скошенными назад узкими крыльями лайнер…
До чего ж он был красив!
Он легко опирался на шасси – колесики в резиновых шинах; па сверкающих крыльях – элероны, рули глубины и высоты, по фюзеляжу строчка иллюминаторов; и у него был не старомодный винт, а маленькие сопла реактивных турбин, по краям они даже слегка потемнели, точно были в работе…
Неужели реактивный?
– И он летает? – спросила Наташка.
– Нет, ползает по земле, – обиделся Вова, словно это он сам, навсегда забросив своих зверей, насекомых и рыб, сконструировал и построил лайнер – Он летает на разных скоростях и в разных направлениях. Гена придумал специальное устройство…
Ребята, окружившие Вову, заахали.
– Ну и вещь! – сказал Митя.
– А покажешь, как летает? – спросил Витя, Митин друг; их всегда видели вместе, точно они были намагничены и притягивались друг к другу.
– Только не сейчас, – сказал Вова – Вот кончатся уроки…
– Скорей бы! – вздохнул Стасик. А стоявший рядом Коля ничего не сказал, только потер от возбуждения рука об руку.
Боря слушал все это и мрачнел.
Хоть бы дотронуться… Но попробуй дотронься, если ребята вокруг Вовиной парты шумят, хохочут, толкаются.
А он, он первый увидел синюю коробку!
Боря вдруг рассердился на всех и на себя и, работая локтями, протиснулся к лайнеру и даже приподнял его. Он так волновался, что самолет в руке вздрагивал, покачивался и в крошечных иллюминаторах прыгали солнечные искорки.
– Поставь на место! – сказал вдруг Андрей.
Боря вздрогнул:
– А тебе жалко?
– Жалко.
– А я… Я хочу, – через силу выдавил Боря.
– А я не хочу, чтоб ты хотел… Иди лучше почисти перышки Попке-дураку, авось спасибо скажет…
Ребята засмеялись, а Борю бросило в жар. Он боялся Андрея. Боялся его плотных плеч, глаз, острых, как пули, и насмешливого рта. Боялся потому, что Андрей больше других не любил Борю и не скрывал этого…
И все ведь из-за Глеба.
А какое дело Андрею? Какое дело классу?
Хочет – и дружит с Глебом.
Все рассорились, а он дружит. Дружит и будет дружить назло всем!
Андрей плечом оттер ребят, протиснулся к столу и стал отбирать у Бори самолет.
– Но-но, – сказал Боря, а сам тут же разжал пальцы и отдал лайнер, потому что Андрей мог взять и стукнуть при всех: он ни с кем не церемонился.
– Опять военная техника? – спросил Андрей у Вовы.
– Нет, пассажирский… Гена сказал, что переходит на мирную продукцию.
Этого нельзя допустить. Этому надо помешать.
Но как?
Одно знал Боря: действовать надо осторожно.
Рядом с Вовой сидела та самая Наташка, из-за которой он теперь не пойдет в аэропорт. Она была худая и носатая, с челочкой на лбу и громадными зелеными глазищами. Она и раньше, до случая с лодкой, всегда вертелась возле Бори, а теперь еще больше, и давала советы, что он должен делать и чего не должен, вздыхала, когда он получал двойки, и прямо как бешеная набрасывалась на ребят, если они задевали Борю… Кто ее просил? Она чуть не каждую неделю звонила ему и предлагала новую книжку.
Что ей надо от него? А неделю назад…Это просто ужасно, что случилось неделю назад! Было собрание, и она кричала, что Борю надо включить в сборную: он любого обгонит в школе и только стесняется выставлять свои способности. Девчонки хихикали, мальчишки иронически молчали. Боря закрывал от ужаса глаза и был бы рад провалиться вместе с партой сквозь пол. А она все разорялась, все кричала про него. И ее слушали! Ее всегда почему-то слушал класс, какую бы ахинею ни несла! И когда вышла Марья Васильевна, как-то получилось так, что он вскочил с места, и съездил Наташку по щеке – даже рука заныла, – и бросился бегом из класса.
Класс за его спиной прямо взорвался весь. Ох как Боря испугался, что так получилось! Ну, подножки ей ставил, и за косы дергал, и подзатыльники отпускал, но чтоб так… Вечером Глеб сообщил ему по телефону, что Наташка почти не ревела и сказала, что сама знает, что ему сделать за это.
Однако до сих пор Боря не знал, что это она та кое знает. Он и потом переживал, что стукнул ее, а на третий день вскочил в лифт, а там – она, ну и слегка улыбнулся ей – ну самую малость, и она улыбнулась, и совсем не слегка, и они снова стали разговаривать.
А теперь Андрей требовал извинений, и Боря опять рассердился на нее.
Но сегодня Наташка позарез нужна была ему.
Прозвенел звонок, и Боря подозвал ее.
Наташка подбежала, обрадованная, что понадобилась зачем-то, и уставилась на него в упор своими глазищами. Ну просто фары, а не глаза! И были б серые или голубые, а то ведь зеленющие. Как у русалки. И веселые. Боря не любил, когда она смотрела на него так, да еще при всех. Он и сейчас хотел по привычке отвернуться, да ведь был срочный разговор.
Он отвел ее в угол и шепотом спросил:
– Что это Цыпленок приволок в класс?
– Вовка? Не знаю… А что?
– Да если б знал, не спрашивал бы!
– Ну тогда я спрошу у него.
– Только чтоб никто не слышал.
– Почему? – У Наташки удивленно приоткрылся рот.
Ну какая она – не понимает самых простых вещей! И Боря решил не унижаться до объяснений и отрезал:
– Потому.
И отошел в сторонку. И стал наблюдать, как Наташка тут же бросилась к Вове и чуть не на весь класс заорала: «Что это ты притащил?» Боря поежился: ну хоть капельку б хитрости ей! И он-то не слишком хитер, куда ему до Глеба, но она… Одно в ней ничего: не мстит за подзатыльники, и возле нее всегда кажешься самому себе сильным и удачливым.
– Ничего особенного, – ответил Вова.
– А что неособенное? – не отступала Наташка, и Боря уже ругал себя, что попросил ее.
– Лайнер, – сказал Вова и уточнил:
– Воздушный…
– Тоже Геннадий сделал?
– Тоже.
Боря похолодел: не обмануло его предчувствие… Ух, наверно, и штуку принес!
Брат у Вовы почти гений, он работает программистом на станции слежения за космическими кораблями и спутниками, а дома он настоящий волшебник. Взять ту удивительную лодку: ведь и плавает, и погружается, и стреляет она так, точно внутри у нее живет команда, и есть командир, и сложный механизм с крошечным атомным реактором…
– Покажи! – закричала Наташка.
– Я хотел после уроков, – сказал Вова и стал оглядываться. Ну конечно, искал глазами Андрея: не против ли он? Но не нашел и решил обойтись без его разрешения. – Но если ты так просишь…
«Глупая, что ты делаешь!» – ужаснулся Боря. Ведь сейчас все увидят лайнер, и кто-нибудь опять заполучит его. Хорошо хоть, Глеб куда-то вышел. Надо было отвести Вову в сторонку и уговорить, чтоб он показал только ему, Боре, а не всем. И придумать что-то похитрее: ведь после того, как его обманул Глеб, он не отдаст лайнер за пустяки.
Вова вынул из парты картонную коробку, открыл и извлек из нее другую, поменьше, дюралевую, с прозрачной крышкой.
Нет, это была не коробка, это был ангар, маленький ангар!
И только он появился на парте, как Вову с шумом окружили ребята. Даже из коридора набежали. И Андрей среди них.
Вова нажал пальцем какую-то задвижку, и у ангара откинулись металлические воротца; нажал другой рычажок, и на парту выкатился серебристый, остроносый, со скошенными назад узкими крыльями лайнер…
До чего ж он был красив!
Он легко опирался на шасси – колесики в резиновых шинах; па сверкающих крыльях – элероны, рули глубины и высоты, по фюзеляжу строчка иллюминаторов; и у него был не старомодный винт, а маленькие сопла реактивных турбин, по краям они даже слегка потемнели, точно были в работе…
Неужели реактивный?
– И он летает? – спросила Наташка.
– Нет, ползает по земле, – обиделся Вова, словно это он сам, навсегда забросив своих зверей, насекомых и рыб, сконструировал и построил лайнер – Он летает на разных скоростях и в разных направлениях. Гена придумал специальное устройство…
Ребята, окружившие Вову, заахали.
– Ну и вещь! – сказал Митя.
– А покажешь, как летает? – спросил Витя, Митин друг; их всегда видели вместе, точно они были намагничены и притягивались друг к другу.
– Только не сейчас, – сказал Вова – Вот кончатся уроки…
– Скорей бы! – вздохнул Стасик. А стоявший рядом Коля ничего не сказал, только потер от возбуждения рука об руку.
Боря слушал все это и мрачнел.
Хоть бы дотронуться… Но попробуй дотронься, если ребята вокруг Вовиной парты шумят, хохочут, толкаются.
А он, он первый увидел синюю коробку!
Боря вдруг рассердился на всех и на себя и, работая локтями, протиснулся к лайнеру и даже приподнял его. Он так волновался, что самолет в руке вздрагивал, покачивался и в крошечных иллюминаторах прыгали солнечные искорки.
– Поставь на место! – сказал вдруг Андрей.
Боря вздрогнул:
– А тебе жалко?
– Жалко.
– А я… Я хочу, – через силу выдавил Боря.
– А я не хочу, чтоб ты хотел… Иди лучше почисти перышки Попке-дураку, авось спасибо скажет…
Ребята засмеялись, а Борю бросило в жар. Он боялся Андрея. Боялся его плотных плеч, глаз, острых, как пули, и насмешливого рта. Боялся потому, что Андрей больше других не любил Борю и не скрывал этого…
И все ведь из-за Глеба.
А какое дело Андрею? Какое дело классу?
Хочет – и дружит с Глебом.
Все рассорились, а он дружит. Дружит и будет дружить назло всем!
Андрей плечом оттер ребят, протиснулся к столу и стал отбирать у Бори самолет.
– Но-но, – сказал Боря, а сам тут же разжал пальцы и отдал лайнер, потому что Андрей мог взять и стукнуть при всех: он ни с кем не церемонился.
– Опять военная техника? – спросил Андрей у Вовы.
– Нет, пассажирский… Гена сказал, что переходит на мирную продукцию.
ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ ПОЛЕТ
Прозвенел звонок. Красный и подавленный, пошел Боря к парте. Все, кому не лень, на него покрикивают и задевают. Все, кроме Вовы и Наташки, но она не в счет.
Боря сел за парту и взглянул на Глеба. До чего ж он в школе менялся! Прятался в себя, как улитка в раковину. Где его бодрость и зычный голос? В школе он напускал на себя безразлично-сонный вид, молчал, мало двигался и поэтому казался толще, чем был на самом деле.
Большой и тихий, он поглядывал сейчас за окно и не обращал никакого внимания на лайнер, точно все это и не касалось его.
После уроков с криками и смехом ребята повалили в раздевалку.
Боря, обгоняя всех, скатился по лестнице, надел свою серую непромокаемую куртку, всю па «молниях» – вертикальных, косых и поперечных, – кинул на голову фуражку и завертелся вокруг ребят. Чего-чего, а проворства у него хоть отбавляй. И живости. Все хочет узнать, везде поспеть вовремя, да ведь не поспевает!
Вместе со всеми Боря ринулся из дверей.
Впереди с синей коробкой в руке и ранцем за спиной важно шел Вова. День был яркий, и большие Вовины уши, просвечивая на солнце, казались розовыми. Он был в маленьких веснушках – даже па веках рыжели, – его светлые ресницы часто моргали.
За Вовой, точно прикрывая его, широко шагал Андрей, большеротый, коренастый и сильный, в вытертой кожаной куртке, в которых обычно ходят летчики гражданского флота. Куртка была ему в самый раз. В отвисшем кармане ее тоненько звякали шахматы в коробочке; с ней он не расстается, и то и дело от пего слышно: «Сыграем?» И расставляет фигурки. Сильно играет: несколько ходов – и мат. За Андреем, толкая друг друга, торопились неразлучные Митя с Витей. У первого лицо репкой – круглое, светлое; у второго – будто морковка. Вытянутое, розовое. Рядом – Стасик, самый низенький в классе, даже девчонок таких не было; однако ни рост, ни писклявый голос не помешали ему получить бронзовую медаль, присужденную в Индии за один из его рисунков. Сбоку, в коротеньком, пронзительно красном, как пожар, пальтеце с деревянными палочками-пуговицами вприскочку бежала Наташка. Это ее пальтецо резало Борины глаза.
– Подумать только, как настоящий! – верещала она.
Как она навредила Боре! И он, державшийся подальше от Андрея, хотел толкнуть ее локтем, но Наташка ускакала вперед.
Сзади всех вразвалочку плелся Глеб. Все-таки не выдержал! У него дома столько всего, но и он снялся с места.
Боря чуть замедлил шаг и поравнялся с Глебом.
– Видел? – спросил он. – Какой красавец!
– Так себе, – уронил Глеб, посмотрел на часы и больше не проговорил ни слова.
Притворяется! Наверно, опять что-то затеял… Но не скажет – скрытный!
Ребята обогнули здание и вышли на просторный школьный двор с широким тротуаром, на котором девчонки играли в «классы». Увидев, что Вова направляется к ним – наверно, уже выбрал стартовую площадку, – Боря кинулся вперед, храбро отфутболил коробочку из-под ваксы: «Р-разбегайсь!» – и девчонки разбежались. Андрей улыбнулся ему, и Боре стало приятно.
Вова опустился на корточки, достал из коробки ангар, и снова из него медленно выкатился на тротуар острокрылый лайнер. Еще ярче загорелись па солнце Вовины уши. Они были такие прозрачные, что сквозь них, наверно, можно было смотреть, как через розовое стеклышко.
Ребята столпились возле него. Вова достал из ранца бумажку в клеточку, исписанную четким взрослым почерком, заглянул в нее и только после этого отодвинул на носу лайнера планочку-крышечку и переставил внутри какие-то рычажки.
– Пускаю на двести метров с возвратом, – сказал он.
– Давай, – ответил Андрей. – А какая высота? Вова осмотрел деревья и школьный забор.
– Метров сорок. – И вдруг спросил:
– С демонстрацией спасения или нет?
– То есть? – не понял Андрей.
– Ну на случай аварии в полете.
– Валяй с демонстрацией.
– Одного экипажа или вместе с пассажирами?
– Всех вместе, – хором сказали Митя с Витей, хотя, наверно, не сговаривались: все у них получалось одновременно, точно они были одним человеком.
– Отойдите все, – попросил Вова, и ребята отодвинулись.
Вова открыл в фюзеляже лайнера крошечную дверцу, извлек из кармана спичечный коробок с дырочками и кого-то пересадил из него в лайнер. И закрыл дверцу.
Боря нагнулся над лайнером:
– Кого это ты?
– Не мешай старту! – сказал Андрей.
– Запускаю. – Вова опять заглянул в бумажку, что-то сделал кончиками пальцев в носу корабля, задвинул планочку-крышечку и отошел.
– Ты что там прочитал? – спросил Стасик.
– Там Гена написал мне, что и как.., чтоб техника сработала… Разве упомнишь все? – Вова спрятал бумажку в карман и быстро сказал:
– Через три секунды взлет!
Лайнер вдруг пустил тугую струйку дыма, в нем что-то стукнуло, зарокотало, раздался жаркий протяжный свист, и под возгласы ребят он легко побежал по тротуару, по расчерченным мелом «классам», по грязным следам каблуков, потом оторвался и плавно взмыл в воздух. Вспыхнул, как зеркало, на вираже и понесся над обширным двором и спортплощадкой, набирая высоту. За ним стлался прозрачный след. Вот он уже выше тополей, вот он перелетел территорию школы и понесся над проезжей улицей с троллейбусами и грузовиками.
Ребята, задрав головы, следили за ним.
И молчали.
От радости. От восхищения.
На дворе стало тихо-тихо.
– Пропал! – сказал Боря. – А какой был лайнер!
– Вернется, – спокойно ответил Вова. – Только освободите посадочную полосу, а то у него допуск точности – два метра.
Ребята отхлынули в сторону и освободили такое пространство, что, наверно, мог бы сесть и настоящий самолет. «Ведь врет же, врет! – подумал Боря. – Или он волшебный? Или там, как и в подводной лодке, сидят малюсенькие человечки? Ведь врет же…»
Боря сел за парту и взглянул на Глеба. До чего ж он в школе менялся! Прятался в себя, как улитка в раковину. Где его бодрость и зычный голос? В школе он напускал на себя безразлично-сонный вид, молчал, мало двигался и поэтому казался толще, чем был на самом деле.
Большой и тихий, он поглядывал сейчас за окно и не обращал никакого внимания на лайнер, точно все это и не касалось его.
После уроков с криками и смехом ребята повалили в раздевалку.
Боря, обгоняя всех, скатился по лестнице, надел свою серую непромокаемую куртку, всю па «молниях» – вертикальных, косых и поперечных, – кинул на голову фуражку и завертелся вокруг ребят. Чего-чего, а проворства у него хоть отбавляй. И живости. Все хочет узнать, везде поспеть вовремя, да ведь не поспевает!
Вместе со всеми Боря ринулся из дверей.
Впереди с синей коробкой в руке и ранцем за спиной важно шел Вова. День был яркий, и большие Вовины уши, просвечивая на солнце, казались розовыми. Он был в маленьких веснушках – даже па веках рыжели, – его светлые ресницы часто моргали.
За Вовой, точно прикрывая его, широко шагал Андрей, большеротый, коренастый и сильный, в вытертой кожаной куртке, в которых обычно ходят летчики гражданского флота. Куртка была ему в самый раз. В отвисшем кармане ее тоненько звякали шахматы в коробочке; с ней он не расстается, и то и дело от пего слышно: «Сыграем?» И расставляет фигурки. Сильно играет: несколько ходов – и мат. За Андреем, толкая друг друга, торопились неразлучные Митя с Витей. У первого лицо репкой – круглое, светлое; у второго – будто морковка. Вытянутое, розовое. Рядом – Стасик, самый низенький в классе, даже девчонок таких не было; однако ни рост, ни писклявый голос не помешали ему получить бронзовую медаль, присужденную в Индии за один из его рисунков. Сбоку, в коротеньком, пронзительно красном, как пожар, пальтеце с деревянными палочками-пуговицами вприскочку бежала Наташка. Это ее пальтецо резало Борины глаза.
– Подумать только, как настоящий! – верещала она.
Как она навредила Боре! И он, державшийся подальше от Андрея, хотел толкнуть ее локтем, но Наташка ускакала вперед.
Сзади всех вразвалочку плелся Глеб. Все-таки не выдержал! У него дома столько всего, но и он снялся с места.
Боря чуть замедлил шаг и поравнялся с Глебом.
– Видел? – спросил он. – Какой красавец!
– Так себе, – уронил Глеб, посмотрел на часы и больше не проговорил ни слова.
Притворяется! Наверно, опять что-то затеял… Но не скажет – скрытный!
Ребята обогнули здание и вышли на просторный школьный двор с широким тротуаром, на котором девчонки играли в «классы». Увидев, что Вова направляется к ним – наверно, уже выбрал стартовую площадку, – Боря кинулся вперед, храбро отфутболил коробочку из-под ваксы: «Р-разбегайсь!» – и девчонки разбежались. Андрей улыбнулся ему, и Боре стало приятно.
Вова опустился на корточки, достал из коробки ангар, и снова из него медленно выкатился на тротуар острокрылый лайнер. Еще ярче загорелись па солнце Вовины уши. Они были такие прозрачные, что сквозь них, наверно, можно было смотреть, как через розовое стеклышко.
Ребята столпились возле него. Вова достал из ранца бумажку в клеточку, исписанную четким взрослым почерком, заглянул в нее и только после этого отодвинул на носу лайнера планочку-крышечку и переставил внутри какие-то рычажки.
– Пускаю на двести метров с возвратом, – сказал он.
– Давай, – ответил Андрей. – А какая высота? Вова осмотрел деревья и школьный забор.
– Метров сорок. – И вдруг спросил:
– С демонстрацией спасения или нет?
– То есть? – не понял Андрей.
– Ну на случай аварии в полете.
– Валяй с демонстрацией.
– Одного экипажа или вместе с пассажирами?
– Всех вместе, – хором сказали Митя с Витей, хотя, наверно, не сговаривались: все у них получалось одновременно, точно они были одним человеком.
– Отойдите все, – попросил Вова, и ребята отодвинулись.
Вова открыл в фюзеляже лайнера крошечную дверцу, извлек из кармана спичечный коробок с дырочками и кого-то пересадил из него в лайнер. И закрыл дверцу.
Боря нагнулся над лайнером:
– Кого это ты?
– Не мешай старту! – сказал Андрей.
– Запускаю. – Вова опять заглянул в бумажку, что-то сделал кончиками пальцев в носу корабля, задвинул планочку-крышечку и отошел.
– Ты что там прочитал? – спросил Стасик.
– Там Гена написал мне, что и как.., чтоб техника сработала… Разве упомнишь все? – Вова спрятал бумажку в карман и быстро сказал:
– Через три секунды взлет!
Лайнер вдруг пустил тугую струйку дыма, в нем что-то стукнуло, зарокотало, раздался жаркий протяжный свист, и под возгласы ребят он легко побежал по тротуару, по расчерченным мелом «классам», по грязным следам каблуков, потом оторвался и плавно взмыл в воздух. Вспыхнул, как зеркало, на вираже и понесся над обширным двором и спортплощадкой, набирая высоту. За ним стлался прозрачный след. Вот он уже выше тополей, вот он перелетел территорию школы и понесся над проезжей улицей с троллейбусами и грузовиками.
Ребята, задрав головы, следили за ним.
И молчали.
От радости. От восхищения.
На дворе стало тихо-тихо.
– Пропал! – сказал Боря. – А какой был лайнер!
– Вернется, – спокойно ответил Вова. – Только освободите посадочную полосу, а то у него допуск точности – два метра.
Ребята отхлынули в сторону и освободили такое пространство, что, наверно, мог бы сесть и настоящий самолет. «Ведь врет же, врет! – подумал Боря. – Или он волшебный? Или там, как и в подводной лодке, сидят малюсенькие человечки? Ведь врет же…»