Страница:
Кавалерийский корпус с 26 января, после выполнения ближайшей задачи, вел тяжелые изнурительные бои за населенные пункты Шебелинка, Верх. Бишкин, Берека, но взять их не смог, Он вел бои в пешем строю и был лишен важнейшего своего преимущества - подвижности и маневренности. Снежные заносы и оторванность от станции снабжения более чем на 100 км привели к тому, что было нарушено организованное снабжение боеприпасами, продовольствием и фуражом. Над районом боевых действий господствовала вражеская авиация. Она систематически бомбила и обстреливала боевые порядки, наносила немалые потери.
С 13 февраля корпус в составе 26-й, 28-й и 49-й кавалерийских дивизий, которыми соответственно командовали полковники А. А. Носков, Л. Н. Сакович и Т. В. Дедеоглу, был выведен в резерв в район населенного пункта Лозовенька. Необходимо было в срочном порядке укрыть корпус от воздушного нападения, хотя бы частично пополнить людьми и конским составом, организовать снабжение. Для решения этих задач мы мобилизовали штабы и весь личный состав частей. Большую помощь оказало нам местное население; они расчищали дороги, помогали подвозить грузы, укрывали лошадей. Все работы производились в темное время суток, так как днем над всем районом на низких высотах летали немецкие разведчики, искавшие "исчезнувший" корпус.
18 февраля процесс доукомплектования был прерван. Корпус получил задачу во взаимодействии с 270-й стрелковой дивизией разгромить вражескую группировку, пытавшуюся овладеть Лозовой. Немецко-фашистское командование стремилось вновь захватить этот пункт, так как Красная Армия, удерживая его в своих руках, разъединила харьковскую и донбасскую группировки врага и выходом к Днепропетровску угрожала его коммуникациям. Наступление на Лозовую велось силами двух пехотных дивизий.
Нам предстояло совершить марш в район Лозовой. Успешные действия зависели от быстрого маневра в сочетании с неожиданным нападением на врага. Решено было двигаться только в темное время при полном соблюдении маскировочных мероприятий.
С наступлением сумерек в район дневки высылались команды, которые подготавливали укрытия для личного состава, вооружения, лошадей, обозов. К рассвету все было укрыто и замаскировано в колхозных помещениях и постройках, принадлежащих колхозникам. Личный состав нередко размещали в школах и клубах. Все это делалось для того, чтобы подойти к противнику незамеченными. Зато и результат был ошеломляющий: мы обрушились на открытый правый фланг одной из вражеских пехотных дивизий. Действуя по-суворовски, наши славные кавалеристы в течение трех дней почти полностью уничтожили ее. Немногие уцелевшие фашисты бежали в сторону Павлограда. Вместе с 7-й танковой бригадой мы также помогли 270-й стрелковой дивизии нанести поражение и другой пехотной дивизии врага.
Фашистское командование всполошилось. Наши стремительные действия могли закончиться выходом кавалерийских дивизий на железную дорогу Днепропетровск-Сталино (Донецк.). Поэтому противник поспешно усилил свою группировку на этом направлении. Он выдвинул нам навстречу еще и 298-ю пехотную дивизию, пополненную после разгрома в районе Савинцы, и несколько строительных батальонов. Против нас была срочно брошена также сильная авиационная группа, которая целыми днями непрерывно бомбила и штурмовала боевые порядки корпуса, сосредоточения коноводов и штабы. У нас же не было ни необходимых зенитных средств, ни авиаподдержки. В итоге мы оказались лицом к лицу с превосходящими силами противника. Поэтому к 1 марта наше продвижение было приостановлено.
С 20 февраля по 2 марта корпус уничтожил до 3 тыс. солдат и офицеров противника, захватил 37 орудий, 31 станковый пулемет, 51 ручной, 9 минометов и другое вооружение. У фашистов была отбита охота к попыткам захватить Лозовую, но и корпус перешел к обороне на широком фронте (30-35 км).
В это время пришло сообщение, что на основании приказа Ставки я назначен командующим 38-й армией. Сразу же подумал: вероятно, армии ставится задача на наступление. За последние несколько месяцев трижды получал я новые назначения, и все они были связаны с предстоявшими наступательными операциями. Уже как-то начинал привыкать к такому порядку вещей.
Каждый раз самым трудным оказывалось прощанье с товарищами. Война, как известно, и без того была полна расставаний. Боевая обстановка необыкновенно быстро роднила всех нас, но и в одно мгновенье вражеская пуля могла оборвать жизнь любого. Сколько боевых друзей потерял я за первые месяцы войны и сколько еще таких утрат было впереди!
Уезжая из 6-го кавалерийского корпуса, я прощался и с 6-й армией, в полосе которой он действовал. Конечно, и в голову не приходило, что ей предстоит вновь пережить трагедию окружения. И все же давило какое-то щемящее чувство так не хотелось расставаться с армией и корпусом, с которыми сроднился п дни последних боев. Я хорошо узнал все дивизии, их сильные и слабые стороны, был близко знаком со многими командирами, политработниками и бойцами. Особенно сдружился я с членом Военного совета армии бригадным комиссаром А. И. Власовым.
Была еще причина, привязывавшая к 6-й армии: ее войска действовали поблизости от моих родных мест. И в дни подготовки к Барвенково-Лозовской операции, и во время ее проведения я нет-нет да отыскивал на карте Донбасса маленький кружок - г. Красноармейское. Вблизи этого городка, в оккупированном врагом районе, подобно множеству других советских людей томились в ожидании освобождения мои близкие. С тревогой думая о них, я не раз ловил себя на мысли о том, что завидую счастливцам, чьи родные места были освобождены в ходе нашего зимнего наступления. И я был совсем близко, примерно в 100 км от поселка, в котором родился. Но так и не дошел до него. А теперь, уезжая в 38-ю армию, вновь отдалялся.
Что ж, не в этот раз, так в следующий. С этой мыслью, с ненавистью к захватчикам, принесшим на нашу землю столько горя, и с радостью по поводу предстоящего нового наступления отправился я в Сватово, на командный пункт маршала Тимошенко. Кстати, вызов был настолько спешным, что пришлось вылететь туда на самолете По-2 прямо из района боевых действий 6-го кавалерийского корпуса.
V
38-я армия, как мне было известно, в конце октября 1941 г. оставила Харьков и отошла на рубеж р. Северный Донец. В течение следующих двух месяцев она вела бои местного значения, стремясь улучшить свои позиции. Противостояла ей 6-я немецкая армия, которая, казалось, к тому времени выдохлась, хотя и владела несколькими плацдармами на восточном берегу Северного Донца.
После разгрома вражеской группировки под Ельцом и перехода инициативы в наши руки Военный совет Юго-Западного направления, как мы уже видели, сосредоточил свои усилия на реализации плана освобождения Донбасса и Харьковского промышленного района. Первую наступательную операцию должны были провести совместно 21-я и 38-я армии. Маршал С. К. Тимошенко приказал им овладеть Белгородом в ночь на 5 января 1942 г.
Эта задача не была выполнена. Временно командовавший 38-й армией генерал-майор технических войск А. Г. Маслов запоздал с организацией наступления. В результате удобный для внезапного удара момент был упущен. Противник, разгадав наш замысел, укрепил Белгород и подготовился к отражению удара.
В наступлении войск Юго-Западного фронта, начавшемся 18 января, 38-я армия получила задачу овладеть Харьковом совместно с 6-й армией. Однако наступление с самого начала не получило необходимого развития. Части 38-й армии овладели несколькими населенными пунктами, но дальше продвинуться не смогли. Это привело к стабилизации фронта на ее правом фланге и позволило немецко-фашистскому командованию перебросить часть сил на намечаемый участок прорыва (район Балаклеи). Встретив возросшее сопротивление, левофланговые соединения 38-й армии, взаимодействовавшие с правым флангом 6-й армии, не смогли срезать балаклеевский выступ и развить удар на Харьков с юга.
Причину неуспеха следует искать не в уровне командования или в характере действий войск 38-й армии, а в том, что они не имели достаточных для разгрома противника сил и средств. Враг превосходил наступающих в артиллерии и танках; располагал инженерными сооружениями, которые оп подготовил в ноябре - декабре 1941 г. Все это вместе взятое не могло не сказаться на ходе и исходе январской наступательной операции.
Анализируя эти события, я сопоставлял условия в 38-й и 6-й армиях. В полосе последней командование Юго-Западного направления создало ударную группировку, достигнув здесь таким образом известного превосходства в силах. Ничего похожего на это не было предпринято в отношении 38-й армии в момент, когда ей была поставлена задача освободить Харьков от противника, который крупными силами упорно удерживал этот важный индустриальный центр.
Если пойти еще дальше в подобных размышлениях, то нужно было бы задать себе такой вопрос: насколько решения Военного совета Юго-Западного направления, касавшиеся наступления в январе-феврале 1942г., соответствовали сложившейся обстановке? Ведь намеченные им обширные планы, с которыми познакомил меня маршал Тимошенко в декабре 1941 г., предусматривали, как было отмечено, разгром противостоящих вражеских группировок и продвижение к 1-15 февраля 1942 г. на 300-350 км к западу. Осуществить же нам удалось весьма немногое. Это дает основания сделать вывод, что они были нереальны, что даже та их часть, которую одобрила Ставка Верховного Главнокомандования, не учитывала действительного соотношения сил на юге советско-германского фронта, преувеличивала наши возможности и, самое, главное, недооценивала противника.
Так оно и было. Спрашивается, почему же Ставка не отклонила полностью предложения Военного совета Юго-Западного направления? Или почему, одобрив их частично, не приняла мер к созданию превосходящих сил во всей полосе наступления?
В связи с этими вопросами хотелось бы высказать одну мысль. За последние годы в нашей исторической литературе было сделано немало попыток объяснить те или иные временные неудачи войск Красной Армии ошибочными решениями военного и политического руководства страны. Согласно этой концепции, Ставка и в особенности Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин должны были все знать точно и поступать всегда безошибочно. Если же результат принятого ими решения оказывался неблагоприятным, то это, мол, была их вина.
Я уже касался этого вопроса во второй главе, когда пытался выяснить и для себя, и для читателя причины тяжелого поражения, постигшего соединения Юго-Западного фронта восточное Киева. Там, как мы видели, все могло сложиться иначе, если бы Ставка до 15 сентября дала разрешение на отвод войск. Но означает ли это, что вина за последствия целиком ложится на Ставку?
Сказать "да", на мой взгляд, все равно, что признаться в непонимании самой природы руководства.
Теоретизировать по этому поводу - не моя задача. Но об одной очень важной стороне вопроса скажу. Общеизвестно, что в основе руководства любым делом, а тем более такой грандиозной войной, какую мы вели против фашизма, и огромными войсковыми массами, действовавшими на 3-тысячекилометровом фронте от Баренцева до Черного морей, всегда лежало определенное количество информации. Последняя в сущности и определяет характер принимаемых решений. В какой-то степени тут есть сходство с современными совершеннейшими решающими устройствами: недостаточно информации - неточное решение.
Нет, я ничего не хочу упрощать. И пример с электронной машиной - это всего лишь иллюстрация, помогающая нагляднее представить суть дела.
А суть дела в том, что у Ставки Верховного Главнокомандования как для отказа разрешить отвод войск Юго-Западного фронта в сентябре 1941 г., так и для одобрения представленного Военным советом Юго-Западного направления плана наступательной операции в январе 1942 г. имелись определенные основания. Они вытекали из тех оценок обстановки, которые формулировались в Ставке на основе представлений штабов фронта и направления.
В той же второй главе уже упоминалось о разноречивых сведениях, поступивших в Генштаб с Юго-Западного фронта в сентябре 1941 г. Приведу другой пример, на этот раз относящийся к началу 1942 г.
Как рассказывает Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, 5 января в разговоре с И. В. Сталиным он высказался за то, чтобы продолжать наступление на Западном направлении, "где создались более благоприятные условия". И одновременно выразил убеждение в том, что войска других направлений, в том числе Юго-Западного не смогут прорвать оборону противника "без наличия мощных артиллерийских средств"{55}.
Тут же, однако, выяснилось, что имелась и другая точка зрения. Полностью противоположная. Ее придерживался, как оказалось, Военный совет Юго-Западного направления. Он, как заметил тогда И. В. Сталин, был "за то, чтобы наступать". За этой короткой репликой стоит, несомненно, соответствующая оценка обстановки, исходившая от штаба и Военного совета Юго-Западного направления.
При таких условиях явно должны были перевесить аргументы сторонников общего наступления, во всяком случае в отношении Юго-Западного фронта. Ведь, несомненно, предполагалось, что они знают военную обстановку на юге страны лучше, чем командующий Западным фронтом. А можно ли было думать иначе? Разве поражение под Киевом в сентябре 1941 г. не являлось уроком, постоянно напоминавшим, что нельзя не считаться с простейшим правилом: "на месте виднее"?
Итак, соображения Военного совета Юго-Западного направления были приняты во внимание. И, видимо, главным образом те, которые касались оценки сил противника. Мы еще вернемся к этому обстоятельству, имевшему в дальнейшем тяжелые последствия для положения на юге страны. Пока же замечу, что Ставка, разумеется, не могла основывать свое решение только на выводе Военного совета Юго-Западного направления о том, что силы противника в его полосе значительно ослаблены в предшествующих боях. Она должна была считаться и с наличием наших собственных сил.
Все это, полагаю, и определило одобрение Ставкой лишь части планов, касающихся наступления на юге. Уже одно это показывает, что перед принятием решения тщательно взвешивались все за и против.
Беда, однако, в том, что оценка сил противника штабом и Военным советом Юго-Западного направления оказалась не соответствующей действительности. Враг был гораздо сильнее, чем предполагали составители плана январско-февральской наступательной операции войск Юго-Западного и Южного фронтов. А наших сил оказалось совершенно недостаточно для того, чтобы осуществить широкий замысел этой операции. В результате, как мы уже видели, поставленные задачи не были полностью выполнены, в том числе и 38-й армией.
И вот, 38-й армии снова предстояло наступать, причем уже не на Белгород, а на Харьков.
В Сватове мне стало известно, что еще 27 февраля 1942 г. Военный совет Юго-Западного направления утвердил оперативную директиву о проведении наступательной операции по разгрому чугуевско-балаклеевской группировки противника. В общих чертах ее замысел состоял в том, чтобы, прикрывшись со стороны Харькова, нанести охватывающие удары силами 6-й и 38-й армий, окружить и разгромить вражеские войска юго-восточнее города, после чего освободить его.
38-й армии ставилась следующая задача: четырьмя правофланговыми стрелковыми дивизиями и танковой бригадой прорвать оборону противника на 22-километровом фронте Радянское, Новодоновка и наступать на Непокрытое, Рогань, а силами одной стрелковой дивизии - в направлении Печенеги, Чугуев. Самой сильной армии нашего фронта -6-й - предстояло нанести встречный удар на Лиман, Шелудьковка. Прикрыть правый фланг наступающих соединений должна была 21-я армия. Для этого ей предписывалось перерезать силами мотострелковой бригады дорогу Обоянь - Белгород.
Получив от маршала С. К. Тимошенко все необходимые указания, я немедленно отправился в Купянск, где находился штаб 38-й армии. Там произошла неожиданная встреча с генерал-майором Г. И. Шерстюком и полковником С. П. Ивановым. С каждым из них были связаны воспоминания о недавних боях.
Г. И, Шерстюк упоминается во второй главе этой книги, при описании боев в районе Чернигова в начале сентября 1941 г. Он в то время командовал 45-й стрелковой дивизией, а я - 15-м стрелковым корпусом, в состав которого она входила. Генерал Шерстюк был тогда ранен. Его эвакуировали в тыл, а когда он после излечения вернулся в строй, ему было приказано временно командовать 38-й армией.
От него я и принял ее. Генерал же Шерстюк приступил к исполнению своих прямых обязанностей - заместителя командующего армией. Работать вместе с ним было тем более приятно, что я знал его как энергичного и рассудительного человека, не терявшегося в самых трудных условиях.
При несравненно более благоприятных обстоятельствах встречался я ранее с полковником С. П. Ивановым. В период Елецкой операции в декабре 1941 г. он возглавлял оперативный отдел и был заместителем начальника штаба 13-й армии. Мы виделись тогда не часто, тем не менее у меня осталось самое лучшее впечатление о нем. Теперь полковник Иванов был начальником штаба 38-й армии, и в дальнейшем не раз доказал, как можно наилучшим образом справиться с таким нелегким делом.
В командование 38-й армией я вступил 4 марта, т. е. за три дня до начала операции. К этому времени подготовка войск к наступлению была уже в стадии завершения. И потому мне удалось лишь ознакомиться с документацией, касавшейся предстоящего наступления. Для внесения каких бы то ни было изменений в план проведения операции времени не хватило.
Мартовская наступательная операция 38-й и 6-й армий Юго-Западного фронта не относится к числу известных, оставивших заметный след в Великой Отечественной войне. Быть может, поэтому в капитальных трудах по истории войны и в различных исследованиях не нашлось даже места для упоминания об этой операции. Там говорится лишь в целом о "боевых действиях войск Юго-Западного фронта на харьковском направлении в феврале-марте 1942 г.".
В мемуарной литературе тоже до настоящего времени никто но освещал этого периода боев под Харьковом. Те, кто участвовал в операции, предпочитают писать только о своих личных переживаниях, не касаясь основных событий и своего места в них. Мне же представляется, что краткое изложение хода этих боевых действий небезынтересно для советского читателя, так как упоминаемая операция сыграла немаловажную роль в общей цепи событий в районе Харькова в первой половине 1942 г.
VI
После ознакомления с директивами фронта, определявшими оперативное построение войск, их задачи по дням, сроки захвата рубежей и т. п., у меня накопился ряд существенных замечаний. Так, я считал неоправданным то, что, согласно плану, прорыв тактической обороны противника глубиной 12-16 км осуществлялся только к исходу третьего дня операции. Такой темп наступления представлялся мне слишком медленным. Но, с другой стороны, и силы, выделяемые для прорыва вражеской обороны, были сравнительно невелики.
Последнее обстоятельство нуждается в пояснении. В отличие от январской операции 38-й армии на этот раз в ее полосе создавалась ударная группировка войск за счет части сил 21-й армии. В боевом распоряжении командующего фронтом от 25 февраля говорилось:
"В целях выполнения новых оперативных задач приказываю:
1. Командарму 21 отправить в распоряжение командарма 38 следующие части и соединения:
стрелковые - 226, 227, 124, 81 сд и 1 гв. сд;
артиллерийские - 594 ап и 5, 7 гв. ап;
танковые - 10 тбр без танков КВ.
2. Наступление войск 21 А приостановить и перейти к обороне, выведя 169 сд в армейский резерв в район Кощеево. План обороны представить к 1.3.1942 г. Принять решительные меры для отвода Соединений и скрытности передвижения. Использовать маскировочную роту для обозначения ложного передвижения войск на север. Продолжать попытки наступления мелких частей и подразделений перед фронтом 293 и 297 сд с целью маскировки отвода соединений.
3. Направляемые в 38 А соединения направить ночными маршами"{56}.
Итак, 38-й армии дополнительно передавались пять стрелковых дивизий, три артиллерийских полка и танковая бригада. Силы, казалось бы, немалые. Но на деле все обстояло не совсем так, как должно было бы. Прежде всего, прибывавшие из 21-й армии дивизии имели большой некомплект личного состава. Пополнение они получали буквально на ходу, непосредственно перед началом операции. Например, 6 марта, в самый канун наступления, в стрелковые дивизии прибыло пополнение: в 1-ю гвардейскую - 502 человека, в 227-ю - 255, в 226-ю - 584, в том числе 300 лыжников. Однако и после этого укомплектованность дивизий не превышала 60-70%. Кроме того, большинство вновь прибывших еще не слышало свиста пуль, а уже на следующий день они должны были участвовать в прорыве. Наконец, согласно плану, на вспомогательном направлении наступало всего лишь дна стрелковых полка. Самое же главное - не было танков для поддержки пехоты. Единственная танковая бригада в прорыве обороны противника не участвовала. Она вводилась в бой только на четвертый день операции, так как опаздывала к ее началу.
Недостаточность сил учитывалась составителями плана операции. Да иначе и не могло быть. В результате были запланированы весьма незначительные темпы наступления.
Что касается подготовки к нему, то к 4 марта и в этом отношении было сделано далеко не все. Не удалось, например, очистить от противника занятые им некоторые населенные пункты на восточном берегу Северного Донца. Попытки осуществить эту задачу предпринимались на ряде участков. Передовые отряды 300-й стрелковой дивизии, занимавшей оборону на 50-километровом фронте от г. Волчанска до Базалеевки, в ночь на 4 марта атаковали противника в районе Красный, Задонецкие хутора, Задонец, Петровское на восточном берегу Северного Донца. Однако успеха не имели и отошли в исходное положение.
Таким образом, не удалось захватить врасплох в этих населенных пунктах гарнизоны противника, прикрывавшие главную полосу вражеской обороны. Более того, неудавшаяся атака передовых отрядов 300-й дивизии причинила нам немало хлопот в дальнейшем, так как насторожила врага.
Передний край главной полосы обороны противника проходил на западном берегу Северного Донца по линии Огурцово, Старица, Рубежное, Верхний Салтов, Старый Салтов, Молодовая, Печенеги и далее на юг до г. Балаклея. Оборона противника была построена по принципу узлов сопротивления, состоящих из взводных опорных пунктов. Последние оборудовались в 10-12 постройках и имели свою полосу обстрела и собственные наблюдательные пункты, связанные телефоном с огневыми точками, а также с общим наблюдательным пунктом узла сопротивления.
Каждый взвод располагал в качестве средств усиления тяжелыми пулеметами и противотанковыми пушками. Дзоты для них оборудовались в жилых и хозяйственных помещениях. Бойницы для стрелков и автоматчиков проделывались в стенах построек. Убежища для личного состава оборудовались в погребах. В полосе обстрела заранее были пристреляны рубежи для ведения массированного огня. Огонь тяжелого пехотного оружия был преимущественно косоприцельный, фланговый и перекрестный.
Были здесь и впервые встреченные нами в полосе обороны противника опорные пункты, оборудованные вне населенных пунктов. Правда, их было немного, так как стояла зима, и враг предпочитал обороняться в селах. Вне их опорные пункты попадались нам на опушках лесов и в просеках. Это были окопы полного профиля, местами прикрытые проволочными заграждениями и минными полями. Огневая связь между такими опорными пунктами, в отличие от узлов сопротивления в населенных пунктах, была слабая. Иногда ее вообще не существовало.
Все эти подробности нам стали известны, конечно, во время наступления, когда войска армии прорывали оборону противника. Однако первое знакомство с ними состоялось во время действий наших передовых отрядов.
Передовые отряды дивизий первого эшелона должны были овладеть опорными пунктами врага на восточном берегу Северного Донца. Но их атаки успеха не имели. В этом сказались отчасти и последствия отмеченной выше неудачи передовых отрядов 300-й стрелковой дивизии. Насторожившийся враг подтянул силы и ожидал повторного нападения. Захваченные уже во время проведения операции пленные подтвердили, что они были предупреждены о возможном нашем наступлении. Немецко-фашистское командование, как оказалось, отчасти натолкнули на этот вывод именно налеты на опорные пункты.
Но не только они.
Соединения, входившие в состав 38-й армии, не сумели полностью скрыть от противника проводившуюся перегруппировку сил. Поэтому вражеской разведке было не трудно заметить усилившиеся передвижения войск в нашей полосе обороны. Удалось ей засечь и новые огневые позиции артиллерии, чему в сущности помогла интенсификация артиллерийских налетов с нашей стороны. По рассказам пленных, командование противника приняло дополнительные меры к отражению ожидаемого наступления. Для нас же это означало потерю одного из важнейших преимуществ внезапности.
Перечисленные недостатки плана операции и подготовки к ее проведению невозможно было устранить в самый канун наступления. Поэтому они сразу же дали себя знать.
Ближайшая задача 38-й армии заключалась в том, чтобы силами правофланговых 1-й гвардейской, 227-й, 226-й и 124-й стрелковых дивизий прорвать оборону противника в 22-километровой полосе и к исходу третьего дня операции выйти на рубеж населенных пунктов Терновая - Непокрытое - Песчаное - Большая Бабка.
С 13 февраля корпус в составе 26-й, 28-й и 49-й кавалерийских дивизий, которыми соответственно командовали полковники А. А. Носков, Л. Н. Сакович и Т. В. Дедеоглу, был выведен в резерв в район населенного пункта Лозовенька. Необходимо было в срочном порядке укрыть корпус от воздушного нападения, хотя бы частично пополнить людьми и конским составом, организовать снабжение. Для решения этих задач мы мобилизовали штабы и весь личный состав частей. Большую помощь оказало нам местное население; они расчищали дороги, помогали подвозить грузы, укрывали лошадей. Все работы производились в темное время суток, так как днем над всем районом на низких высотах летали немецкие разведчики, искавшие "исчезнувший" корпус.
18 февраля процесс доукомплектования был прерван. Корпус получил задачу во взаимодействии с 270-й стрелковой дивизией разгромить вражескую группировку, пытавшуюся овладеть Лозовой. Немецко-фашистское командование стремилось вновь захватить этот пункт, так как Красная Армия, удерживая его в своих руках, разъединила харьковскую и донбасскую группировки врага и выходом к Днепропетровску угрожала его коммуникациям. Наступление на Лозовую велось силами двух пехотных дивизий.
Нам предстояло совершить марш в район Лозовой. Успешные действия зависели от быстрого маневра в сочетании с неожиданным нападением на врага. Решено было двигаться только в темное время при полном соблюдении маскировочных мероприятий.
С наступлением сумерек в район дневки высылались команды, которые подготавливали укрытия для личного состава, вооружения, лошадей, обозов. К рассвету все было укрыто и замаскировано в колхозных помещениях и постройках, принадлежащих колхозникам. Личный состав нередко размещали в школах и клубах. Все это делалось для того, чтобы подойти к противнику незамеченными. Зато и результат был ошеломляющий: мы обрушились на открытый правый фланг одной из вражеских пехотных дивизий. Действуя по-суворовски, наши славные кавалеристы в течение трех дней почти полностью уничтожили ее. Немногие уцелевшие фашисты бежали в сторону Павлограда. Вместе с 7-й танковой бригадой мы также помогли 270-й стрелковой дивизии нанести поражение и другой пехотной дивизии врага.
Фашистское командование всполошилось. Наши стремительные действия могли закончиться выходом кавалерийских дивизий на железную дорогу Днепропетровск-Сталино (Донецк.). Поэтому противник поспешно усилил свою группировку на этом направлении. Он выдвинул нам навстречу еще и 298-ю пехотную дивизию, пополненную после разгрома в районе Савинцы, и несколько строительных батальонов. Против нас была срочно брошена также сильная авиационная группа, которая целыми днями непрерывно бомбила и штурмовала боевые порядки корпуса, сосредоточения коноводов и штабы. У нас же не было ни необходимых зенитных средств, ни авиаподдержки. В итоге мы оказались лицом к лицу с превосходящими силами противника. Поэтому к 1 марта наше продвижение было приостановлено.
С 20 февраля по 2 марта корпус уничтожил до 3 тыс. солдат и офицеров противника, захватил 37 орудий, 31 станковый пулемет, 51 ручной, 9 минометов и другое вооружение. У фашистов была отбита охота к попыткам захватить Лозовую, но и корпус перешел к обороне на широком фронте (30-35 км).
В это время пришло сообщение, что на основании приказа Ставки я назначен командующим 38-й армией. Сразу же подумал: вероятно, армии ставится задача на наступление. За последние несколько месяцев трижды получал я новые назначения, и все они были связаны с предстоявшими наступательными операциями. Уже как-то начинал привыкать к такому порядку вещей.
Каждый раз самым трудным оказывалось прощанье с товарищами. Война, как известно, и без того была полна расставаний. Боевая обстановка необыкновенно быстро роднила всех нас, но и в одно мгновенье вражеская пуля могла оборвать жизнь любого. Сколько боевых друзей потерял я за первые месяцы войны и сколько еще таких утрат было впереди!
Уезжая из 6-го кавалерийского корпуса, я прощался и с 6-й армией, в полосе которой он действовал. Конечно, и в голову не приходило, что ей предстоит вновь пережить трагедию окружения. И все же давило какое-то щемящее чувство так не хотелось расставаться с армией и корпусом, с которыми сроднился п дни последних боев. Я хорошо узнал все дивизии, их сильные и слабые стороны, был близко знаком со многими командирами, политработниками и бойцами. Особенно сдружился я с членом Военного совета армии бригадным комиссаром А. И. Власовым.
Была еще причина, привязывавшая к 6-й армии: ее войска действовали поблизости от моих родных мест. И в дни подготовки к Барвенково-Лозовской операции, и во время ее проведения я нет-нет да отыскивал на карте Донбасса маленький кружок - г. Красноармейское. Вблизи этого городка, в оккупированном врагом районе, подобно множеству других советских людей томились в ожидании освобождения мои близкие. С тревогой думая о них, я не раз ловил себя на мысли о том, что завидую счастливцам, чьи родные места были освобождены в ходе нашего зимнего наступления. И я был совсем близко, примерно в 100 км от поселка, в котором родился. Но так и не дошел до него. А теперь, уезжая в 38-ю армию, вновь отдалялся.
Что ж, не в этот раз, так в следующий. С этой мыслью, с ненавистью к захватчикам, принесшим на нашу землю столько горя, и с радостью по поводу предстоящего нового наступления отправился я в Сватово, на командный пункт маршала Тимошенко. Кстати, вызов был настолько спешным, что пришлось вылететь туда на самолете По-2 прямо из района боевых действий 6-го кавалерийского корпуса.
V
38-я армия, как мне было известно, в конце октября 1941 г. оставила Харьков и отошла на рубеж р. Северный Донец. В течение следующих двух месяцев она вела бои местного значения, стремясь улучшить свои позиции. Противостояла ей 6-я немецкая армия, которая, казалось, к тому времени выдохлась, хотя и владела несколькими плацдармами на восточном берегу Северного Донца.
После разгрома вражеской группировки под Ельцом и перехода инициативы в наши руки Военный совет Юго-Западного направления, как мы уже видели, сосредоточил свои усилия на реализации плана освобождения Донбасса и Харьковского промышленного района. Первую наступательную операцию должны были провести совместно 21-я и 38-я армии. Маршал С. К. Тимошенко приказал им овладеть Белгородом в ночь на 5 января 1942 г.
Эта задача не была выполнена. Временно командовавший 38-й армией генерал-майор технических войск А. Г. Маслов запоздал с организацией наступления. В результате удобный для внезапного удара момент был упущен. Противник, разгадав наш замысел, укрепил Белгород и подготовился к отражению удара.
В наступлении войск Юго-Западного фронта, начавшемся 18 января, 38-я армия получила задачу овладеть Харьковом совместно с 6-й армией. Однако наступление с самого начала не получило необходимого развития. Части 38-й армии овладели несколькими населенными пунктами, но дальше продвинуться не смогли. Это привело к стабилизации фронта на ее правом фланге и позволило немецко-фашистскому командованию перебросить часть сил на намечаемый участок прорыва (район Балаклеи). Встретив возросшее сопротивление, левофланговые соединения 38-й армии, взаимодействовавшие с правым флангом 6-й армии, не смогли срезать балаклеевский выступ и развить удар на Харьков с юга.
Причину неуспеха следует искать не в уровне командования или в характере действий войск 38-й армии, а в том, что они не имели достаточных для разгрома противника сил и средств. Враг превосходил наступающих в артиллерии и танках; располагал инженерными сооружениями, которые оп подготовил в ноябре - декабре 1941 г. Все это вместе взятое не могло не сказаться на ходе и исходе январской наступательной операции.
Анализируя эти события, я сопоставлял условия в 38-й и 6-й армиях. В полосе последней командование Юго-Западного направления создало ударную группировку, достигнув здесь таким образом известного превосходства в силах. Ничего похожего на это не было предпринято в отношении 38-й армии в момент, когда ей была поставлена задача освободить Харьков от противника, который крупными силами упорно удерживал этот важный индустриальный центр.
Если пойти еще дальше в подобных размышлениях, то нужно было бы задать себе такой вопрос: насколько решения Военного совета Юго-Западного направления, касавшиеся наступления в январе-феврале 1942г., соответствовали сложившейся обстановке? Ведь намеченные им обширные планы, с которыми познакомил меня маршал Тимошенко в декабре 1941 г., предусматривали, как было отмечено, разгром противостоящих вражеских группировок и продвижение к 1-15 февраля 1942 г. на 300-350 км к западу. Осуществить же нам удалось весьма немногое. Это дает основания сделать вывод, что они были нереальны, что даже та их часть, которую одобрила Ставка Верховного Главнокомандования, не учитывала действительного соотношения сил на юге советско-германского фронта, преувеличивала наши возможности и, самое, главное, недооценивала противника.
Так оно и было. Спрашивается, почему же Ставка не отклонила полностью предложения Военного совета Юго-Западного направления? Или почему, одобрив их частично, не приняла мер к созданию превосходящих сил во всей полосе наступления?
В связи с этими вопросами хотелось бы высказать одну мысль. За последние годы в нашей исторической литературе было сделано немало попыток объяснить те или иные временные неудачи войск Красной Армии ошибочными решениями военного и политического руководства страны. Согласно этой концепции, Ставка и в особенности Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин должны были все знать точно и поступать всегда безошибочно. Если же результат принятого ими решения оказывался неблагоприятным, то это, мол, была их вина.
Я уже касался этого вопроса во второй главе, когда пытался выяснить и для себя, и для читателя причины тяжелого поражения, постигшего соединения Юго-Западного фронта восточное Киева. Там, как мы видели, все могло сложиться иначе, если бы Ставка до 15 сентября дала разрешение на отвод войск. Но означает ли это, что вина за последствия целиком ложится на Ставку?
Сказать "да", на мой взгляд, все равно, что признаться в непонимании самой природы руководства.
Теоретизировать по этому поводу - не моя задача. Но об одной очень важной стороне вопроса скажу. Общеизвестно, что в основе руководства любым делом, а тем более такой грандиозной войной, какую мы вели против фашизма, и огромными войсковыми массами, действовавшими на 3-тысячекилометровом фронте от Баренцева до Черного морей, всегда лежало определенное количество информации. Последняя в сущности и определяет характер принимаемых решений. В какой-то степени тут есть сходство с современными совершеннейшими решающими устройствами: недостаточно информации - неточное решение.
Нет, я ничего не хочу упрощать. И пример с электронной машиной - это всего лишь иллюстрация, помогающая нагляднее представить суть дела.
А суть дела в том, что у Ставки Верховного Главнокомандования как для отказа разрешить отвод войск Юго-Западного фронта в сентябре 1941 г., так и для одобрения представленного Военным советом Юго-Западного направления плана наступательной операции в январе 1942 г. имелись определенные основания. Они вытекали из тех оценок обстановки, которые формулировались в Ставке на основе представлений штабов фронта и направления.
В той же второй главе уже упоминалось о разноречивых сведениях, поступивших в Генштаб с Юго-Западного фронта в сентябре 1941 г. Приведу другой пример, на этот раз относящийся к началу 1942 г.
Как рассказывает Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, 5 января в разговоре с И. В. Сталиным он высказался за то, чтобы продолжать наступление на Западном направлении, "где создались более благоприятные условия". И одновременно выразил убеждение в том, что войска других направлений, в том числе Юго-Западного не смогут прорвать оборону противника "без наличия мощных артиллерийских средств"{55}.
Тут же, однако, выяснилось, что имелась и другая точка зрения. Полностью противоположная. Ее придерживался, как оказалось, Военный совет Юго-Западного направления. Он, как заметил тогда И. В. Сталин, был "за то, чтобы наступать". За этой короткой репликой стоит, несомненно, соответствующая оценка обстановки, исходившая от штаба и Военного совета Юго-Западного направления.
При таких условиях явно должны были перевесить аргументы сторонников общего наступления, во всяком случае в отношении Юго-Западного фронта. Ведь, несомненно, предполагалось, что они знают военную обстановку на юге страны лучше, чем командующий Западным фронтом. А можно ли было думать иначе? Разве поражение под Киевом в сентябре 1941 г. не являлось уроком, постоянно напоминавшим, что нельзя не считаться с простейшим правилом: "на месте виднее"?
Итак, соображения Военного совета Юго-Западного направления были приняты во внимание. И, видимо, главным образом те, которые касались оценки сил противника. Мы еще вернемся к этому обстоятельству, имевшему в дальнейшем тяжелые последствия для положения на юге страны. Пока же замечу, что Ставка, разумеется, не могла основывать свое решение только на выводе Военного совета Юго-Западного направления о том, что силы противника в его полосе значительно ослаблены в предшествующих боях. Она должна была считаться и с наличием наших собственных сил.
Все это, полагаю, и определило одобрение Ставкой лишь части планов, касающихся наступления на юге. Уже одно это показывает, что перед принятием решения тщательно взвешивались все за и против.
Беда, однако, в том, что оценка сил противника штабом и Военным советом Юго-Западного направления оказалась не соответствующей действительности. Враг был гораздо сильнее, чем предполагали составители плана январско-февральской наступательной операции войск Юго-Западного и Южного фронтов. А наших сил оказалось совершенно недостаточно для того, чтобы осуществить широкий замысел этой операции. В результате, как мы уже видели, поставленные задачи не были полностью выполнены, в том числе и 38-й армией.
И вот, 38-й армии снова предстояло наступать, причем уже не на Белгород, а на Харьков.
В Сватове мне стало известно, что еще 27 февраля 1942 г. Военный совет Юго-Западного направления утвердил оперативную директиву о проведении наступательной операции по разгрому чугуевско-балаклеевской группировки противника. В общих чертах ее замысел состоял в том, чтобы, прикрывшись со стороны Харькова, нанести охватывающие удары силами 6-й и 38-й армий, окружить и разгромить вражеские войска юго-восточнее города, после чего освободить его.
38-й армии ставилась следующая задача: четырьмя правофланговыми стрелковыми дивизиями и танковой бригадой прорвать оборону противника на 22-километровом фронте Радянское, Новодоновка и наступать на Непокрытое, Рогань, а силами одной стрелковой дивизии - в направлении Печенеги, Чугуев. Самой сильной армии нашего фронта -6-й - предстояло нанести встречный удар на Лиман, Шелудьковка. Прикрыть правый фланг наступающих соединений должна была 21-я армия. Для этого ей предписывалось перерезать силами мотострелковой бригады дорогу Обоянь - Белгород.
Получив от маршала С. К. Тимошенко все необходимые указания, я немедленно отправился в Купянск, где находился штаб 38-й армии. Там произошла неожиданная встреча с генерал-майором Г. И. Шерстюком и полковником С. П. Ивановым. С каждым из них были связаны воспоминания о недавних боях.
Г. И, Шерстюк упоминается во второй главе этой книги, при описании боев в районе Чернигова в начале сентября 1941 г. Он в то время командовал 45-й стрелковой дивизией, а я - 15-м стрелковым корпусом, в состав которого она входила. Генерал Шерстюк был тогда ранен. Его эвакуировали в тыл, а когда он после излечения вернулся в строй, ему было приказано временно командовать 38-й армией.
От него я и принял ее. Генерал же Шерстюк приступил к исполнению своих прямых обязанностей - заместителя командующего армией. Работать вместе с ним было тем более приятно, что я знал его как энергичного и рассудительного человека, не терявшегося в самых трудных условиях.
При несравненно более благоприятных обстоятельствах встречался я ранее с полковником С. П. Ивановым. В период Елецкой операции в декабре 1941 г. он возглавлял оперативный отдел и был заместителем начальника штаба 13-й армии. Мы виделись тогда не часто, тем не менее у меня осталось самое лучшее впечатление о нем. Теперь полковник Иванов был начальником штаба 38-й армии, и в дальнейшем не раз доказал, как можно наилучшим образом справиться с таким нелегким делом.
В командование 38-й армией я вступил 4 марта, т. е. за три дня до начала операции. К этому времени подготовка войск к наступлению была уже в стадии завершения. И потому мне удалось лишь ознакомиться с документацией, касавшейся предстоящего наступления. Для внесения каких бы то ни было изменений в план проведения операции времени не хватило.
Мартовская наступательная операция 38-й и 6-й армий Юго-Западного фронта не относится к числу известных, оставивших заметный след в Великой Отечественной войне. Быть может, поэтому в капитальных трудах по истории войны и в различных исследованиях не нашлось даже места для упоминания об этой операции. Там говорится лишь в целом о "боевых действиях войск Юго-Западного фронта на харьковском направлении в феврале-марте 1942 г.".
В мемуарной литературе тоже до настоящего времени никто но освещал этого периода боев под Харьковом. Те, кто участвовал в операции, предпочитают писать только о своих личных переживаниях, не касаясь основных событий и своего места в них. Мне же представляется, что краткое изложение хода этих боевых действий небезынтересно для советского читателя, так как упоминаемая операция сыграла немаловажную роль в общей цепи событий в районе Харькова в первой половине 1942 г.
VI
После ознакомления с директивами фронта, определявшими оперативное построение войск, их задачи по дням, сроки захвата рубежей и т. п., у меня накопился ряд существенных замечаний. Так, я считал неоправданным то, что, согласно плану, прорыв тактической обороны противника глубиной 12-16 км осуществлялся только к исходу третьего дня операции. Такой темп наступления представлялся мне слишком медленным. Но, с другой стороны, и силы, выделяемые для прорыва вражеской обороны, были сравнительно невелики.
Последнее обстоятельство нуждается в пояснении. В отличие от январской операции 38-й армии на этот раз в ее полосе создавалась ударная группировка войск за счет части сил 21-й армии. В боевом распоряжении командующего фронтом от 25 февраля говорилось:
"В целях выполнения новых оперативных задач приказываю:
1. Командарму 21 отправить в распоряжение командарма 38 следующие части и соединения:
стрелковые - 226, 227, 124, 81 сд и 1 гв. сд;
артиллерийские - 594 ап и 5, 7 гв. ап;
танковые - 10 тбр без танков КВ.
2. Наступление войск 21 А приостановить и перейти к обороне, выведя 169 сд в армейский резерв в район Кощеево. План обороны представить к 1.3.1942 г. Принять решительные меры для отвода Соединений и скрытности передвижения. Использовать маскировочную роту для обозначения ложного передвижения войск на север. Продолжать попытки наступления мелких частей и подразделений перед фронтом 293 и 297 сд с целью маскировки отвода соединений.
3. Направляемые в 38 А соединения направить ночными маршами"{56}.
Итак, 38-й армии дополнительно передавались пять стрелковых дивизий, три артиллерийских полка и танковая бригада. Силы, казалось бы, немалые. Но на деле все обстояло не совсем так, как должно было бы. Прежде всего, прибывавшие из 21-й армии дивизии имели большой некомплект личного состава. Пополнение они получали буквально на ходу, непосредственно перед началом операции. Например, 6 марта, в самый канун наступления, в стрелковые дивизии прибыло пополнение: в 1-ю гвардейскую - 502 человека, в 227-ю - 255, в 226-ю - 584, в том числе 300 лыжников. Однако и после этого укомплектованность дивизий не превышала 60-70%. Кроме того, большинство вновь прибывших еще не слышало свиста пуль, а уже на следующий день они должны были участвовать в прорыве. Наконец, согласно плану, на вспомогательном направлении наступало всего лишь дна стрелковых полка. Самое же главное - не было танков для поддержки пехоты. Единственная танковая бригада в прорыве обороны противника не участвовала. Она вводилась в бой только на четвертый день операции, так как опаздывала к ее началу.
Недостаточность сил учитывалась составителями плана операции. Да иначе и не могло быть. В результате были запланированы весьма незначительные темпы наступления.
Что касается подготовки к нему, то к 4 марта и в этом отношении было сделано далеко не все. Не удалось, например, очистить от противника занятые им некоторые населенные пункты на восточном берегу Северного Донца. Попытки осуществить эту задачу предпринимались на ряде участков. Передовые отряды 300-й стрелковой дивизии, занимавшей оборону на 50-километровом фронте от г. Волчанска до Базалеевки, в ночь на 4 марта атаковали противника в районе Красный, Задонецкие хутора, Задонец, Петровское на восточном берегу Северного Донца. Однако успеха не имели и отошли в исходное положение.
Таким образом, не удалось захватить врасплох в этих населенных пунктах гарнизоны противника, прикрывавшие главную полосу вражеской обороны. Более того, неудавшаяся атака передовых отрядов 300-й дивизии причинила нам немало хлопот в дальнейшем, так как насторожила врага.
Передний край главной полосы обороны противника проходил на западном берегу Северного Донца по линии Огурцово, Старица, Рубежное, Верхний Салтов, Старый Салтов, Молодовая, Печенеги и далее на юг до г. Балаклея. Оборона противника была построена по принципу узлов сопротивления, состоящих из взводных опорных пунктов. Последние оборудовались в 10-12 постройках и имели свою полосу обстрела и собственные наблюдательные пункты, связанные телефоном с огневыми точками, а также с общим наблюдательным пунктом узла сопротивления.
Каждый взвод располагал в качестве средств усиления тяжелыми пулеметами и противотанковыми пушками. Дзоты для них оборудовались в жилых и хозяйственных помещениях. Бойницы для стрелков и автоматчиков проделывались в стенах построек. Убежища для личного состава оборудовались в погребах. В полосе обстрела заранее были пристреляны рубежи для ведения массированного огня. Огонь тяжелого пехотного оружия был преимущественно косоприцельный, фланговый и перекрестный.
Были здесь и впервые встреченные нами в полосе обороны противника опорные пункты, оборудованные вне населенных пунктов. Правда, их было немного, так как стояла зима, и враг предпочитал обороняться в селах. Вне их опорные пункты попадались нам на опушках лесов и в просеках. Это были окопы полного профиля, местами прикрытые проволочными заграждениями и минными полями. Огневая связь между такими опорными пунктами, в отличие от узлов сопротивления в населенных пунктах, была слабая. Иногда ее вообще не существовало.
Все эти подробности нам стали известны, конечно, во время наступления, когда войска армии прорывали оборону противника. Однако первое знакомство с ними состоялось во время действий наших передовых отрядов.
Передовые отряды дивизий первого эшелона должны были овладеть опорными пунктами врага на восточном берегу Северного Донца. Но их атаки успеха не имели. В этом сказались отчасти и последствия отмеченной выше неудачи передовых отрядов 300-й стрелковой дивизии. Насторожившийся враг подтянул силы и ожидал повторного нападения. Захваченные уже во время проведения операции пленные подтвердили, что они были предупреждены о возможном нашем наступлении. Немецко-фашистское командование, как оказалось, отчасти натолкнули на этот вывод именно налеты на опорные пункты.
Но не только они.
Соединения, входившие в состав 38-й армии, не сумели полностью скрыть от противника проводившуюся перегруппировку сил. Поэтому вражеской разведке было не трудно заметить усилившиеся передвижения войск в нашей полосе обороны. Удалось ей засечь и новые огневые позиции артиллерии, чему в сущности помогла интенсификация артиллерийских налетов с нашей стороны. По рассказам пленных, командование противника приняло дополнительные меры к отражению ожидаемого наступления. Для нас же это означало потерю одного из важнейших преимуществ внезапности.
Перечисленные недостатки плана операции и подготовки к ее проведению невозможно было устранить в самый канун наступления. Поэтому они сразу же дали себя знать.
Ближайшая задача 38-й армии заключалась в том, чтобы силами правофланговых 1-й гвардейской, 227-й, 226-й и 124-й стрелковых дивизий прорвать оборону противника в 22-километровой полосе и к исходу третьего дня операции выйти на рубеж населенных пунктов Терновая - Непокрытое - Песчаное - Большая Бабка.