Можаев Борис Андреевич. Наледь

   - А твоя персона что любит? - спросил Воронов.
   - Водку.
   - Вот учись у него краткости, - сказал Воронов Терехину. - Все ясно, ничего не убавишь и не добавишь.
   - Нет, почему ж не добавить, - возразил Зеленин. - Пошли к столу и добавим.
   Их встретил Лукашин поднятой стопкой:
   - Вы что ж это прячетесь, деятель?
   - Виноват! Друг с Фонтанки утащил... - сказал Воронов, наливая себе.
   - А мы здесь как раз отмечали вашу домовитость. Значит, с Фонтанкой покончено навсегда. За дальневосточное пополнение!
   Все выпили. Лукашин, поддевая вилкой заменитель шпротов - местную корюшку, развивал свою тему:
   - Если с Камчатки заезжают к нам, это, значит, серьезно. Обычно на Камчатке отрабатывают срок и едут на запад.
   - Все мы человеки и стремимся туда, где лучше, - вполне естественно, сказал Юпо.
   - Это еще вопрос - кому где лучше, - сказала Катя.
   - На твоем месте я бы вернулся в производственный отдел, в контору... подмигнул ей Зеленин. - А то осенью холодно станет.
   - Боюсь, что меня Сергей Петрович не отпустит, - Катя озорно поглядела на Воронова.
   - Кто из вас кого боится - это тоже вопрос, - сказал Юпо.
   Воронов сердито посмотрел на него и, не скрывая раздражения, ответил Кате:
   - Сдается мне, что вы держите курс на Фонтанку, только ждете попутчика. Уверяю вас - у Зеленина в конторе проще найти, чем у нас на участке.
   - Мерсите за совет. Может быть, я им и воспользуюсь, - Катя мило улыбнулась, но ее слегка вывернутые ноздри округлились.
   - Да бросьте вы. Далась вам эта Фонтанка. - Терехин не понимал причины неожиданной вспышки и с недоумением глядел то на Воронова, то на Катю.
   Синельников решил отвлечь от назревающей перепалки и, откинувшись на спинку стула, заговорил:
   - А я вот не знаю, где лучше: там - на западе, или здесь. В самом деле, чем хуже здесь? Тайга, море! А этот соленый дух! От него так и распирает грудь... Конечно, интересно строить дома где-нибудь на московской улице: техника, все образцово. Тут тебе и метро, и в театры ездишь. Но если ты расчищал кусторезом тайгу под будущую улицу, если ты переселялся из палатки в квартиру с паровым отоплением и с ванной... Ты этого никогда не забудешь. Здесь ты лучше видишь свою силу... на что способен.
   - И давно вы переселились из палатки? - любезно спросила Катя.
   - Ну зачем это? - Михаил взял ее за руку.
   - Что? - Синельников смотрел на нее, словно не понял, о чем его спрашивают.
   - Ну, деятели, что-то у вас все на личности переходит, - сказал Лукашин. - Надо говорить по существу.
   - По существу и говорить не о чем, - сказал Юпо. - Это все слова, Петя. Все значительно проще. Одни едут сюда за чинами, другие - за рублем, третьи - выполнять свой долг. Земли осваивать. Хорошо! Значит, надо. При чем же тут чувство? Я долг выполняю и буду служить, сколько потребуется. Но восторгаться, говорить: приезжайте, мол, сюда, потому что на кабана ходить интереснее, чем в Мариинку, - не стану. Это фальшь, извините.
   - Можно подумать, деятель, что вы сомневаетесь в чьей-то искренности, сказал Лукашин.
   - Не то, Семен Иванович, - вступилась опять Катя. - Просто надоела философия горожан, попадающих на лоно природы. Ах, море! Ах, тайга! А море, между прочим, соленое и мокрое. А в тайге комары водятся. Ну, мне пора! Извините, и так засиделась. - Она встала. За ней поднялся и Михаил.
   - Мне проводник с вашего участка не нужен, - остановила она Михаила, но говорила, обращаясь к Воронову. - Спасибо за угощение. - И потом Зеленину: - Я, кажется, воспользуюсь вашим советом и перейду к вам в производственный отдел. Надо же чем-то и мне отблагодарить гостеприимного хозяина. Сделаю ему приятное. До свидания!
   Она вышла, стуча каблучками.
   - Извините, - сказал Воронов.
   Он встал из-за стола, догнал Катю на лестнице и проводил ее до порога. Дальше она не позволила.
   7
   Вместе с горячкой дел нахлынула на участок и жара. В солнечные полдни от нагретой опалубки, от арматурных прутьев, от всего этого скопища железа и бетона исходил тягостный жар, и даже порывистый морской ветерок не приносил прохлады. Обычно непоседливые крикливые чайки в такие часы лениво покачивались на волнах. И когда глухие вязкие удары стального штыря в обрезок рельса, висевшего на углу конторы, возвещали обеденный перерыв, люди с наслаждением сбрасывали пропыленные рубахи, комбинезоны, обливались водой, ухали, притворно захлебываясь. Пищу привозили в термосах, разливали под открытым небом на столах, вынесенных из палаток и бараков.
   Обычно в обеденное время Воронов, наскоро проглотив тарелку супа, уходил в бухту, заплывал далеко в море, потом загорал где-нибудь в укромном затишке.
   Однажды, лежа за выступом скалы, он задремал; разбудили его резкие голоса споривших:
   - Я тебе дело говорю, - убеждал хриповатый басок Семена. - Воронов прав - у нас лишние люди на объектах.
   - Может, я тоже лишний? - зазвенел возбужденный тенор Михаила. - Может, и мне кельму взять и становиться на кладку домов? Так, что ли?
   - Ты подожди, выслушай, - твердил Семен. - Посмотри как следует.
   - Отстань!
   - Давай сделаем, как прошу. Ведь пойми ты: двенадцать бетонщиков высвободим! На дома пошлем... Квартиры строить!
   - Эх, Семен, Семен! Нам надо массивы бетонировать, а ты с чем носишься?
   - А дома не надо?
   - Все надо. Но ведь не это главное.
   - Конечно. Особенно после того, как мистер Забродин себе собственный дом построил.
   - Я не меньше твоего в палатках прожил.
   - Скажи, чем хвастается! А я вот не хочу больше в палатке жить!
   - Так заведи себе тещу с блинами и полезай на печь.
   - А зачем мне теща? Может, я к себе жену хочу привести.
   - Ну и приводи.
   - Куда? В палатку?
   - Слушай, жених! Ты что-нибудь про город Комсомольск слыхал?
   - Например?
   - Например, любителей мещанского уюта там презирали.
   - А еще то, что там мерзли в землянках?
   - Мерзли!
   - А потом в сороковых годах мерзли в окопах?
   - Было и такое.
   - А теперь, в пятидесятых, ты предлагаешь мерзнуть в палатках? Прямо сплошная Антарктида. Да, энтузиаст ты с довольно однообразным воображением.
   - А ты нытик.
   Семен коротко хохотнул:
   - Эге! Просто я хочу, чтобы люди не располагались на каких-то биваках и не занимались всякими штурмами. Время теперь не то. Не штурмовать, а работать надо и жить.
   - Кончай философию! - неожиданно предупредил Михаил.
   - Чего это Катерина сюда идет? - спросил Семен. - К тебе, что ли?
   - Наверно, Воронова ищет. Хочет проститься, - тоскливо ответил Михаил.
   Воронову стало не по себе: вставать теперь - неловко перед ребятами. Оставаться - Катя может найти... Еще хуже! Она и в самом деле взяла расчет - уходила в производственный отдел.
   Сегодня она все ходила вокруг конторы, видимо, хотела наедине поговорить с Вороновым. Но он все время просидел в конторе в окружении то десятников, то экспедиторов... Он избегал этого прощального разговора, еще сцену какую-нибудь разыграет. И теперь он решил притвориться спящим, может, не найдет. А так выйдешь - и тут как тут: "Здрасте... я вас давно ищу"...
   - Ты чего не уехала? - спросил ее Семен. - Обеденные машины уже ушли.
   - Ей карету надо... - сказал Михаил. - С принцем на запятках.
   - И запряженную двуногими ослами, - подхватила Катя.
   - Да что в самом деле? Иль обходной лист не подписали? - спросил опять Семен.
   - Какое тебе дело? - ответила Катя. - Я вот, может, с Мишей хочу побыть наедине. В укромном местечке... Отвернитесь! Видите, я раздеваюсь.
   - Хоть донага, - сказал Семен и пошел прочь, грохая сапогами.
   - А чего ты по сторонам смотришь? - спросил Михаил. - Или ждешь кого?
   - А ты чего не раздеваешься? Или боишься?
   - Пожалуйста! Как тебе угодно. Я тень души твоей.
   - Какая несуразная тень!
   - Это я заморился, - Михаил скинул майку и заботливо осмотрел свои крупные выпирающие ребра. - От любви сохну.
   Катя залезла на скалу и оглядывала дальние извивы бухты, не догадываясь, что тот, кого она искала, лежит тут же, в пятнадцати шагах, за выступом.
   - Ну что, не видать его... в "тумане моря голубом"? - спросил Михаил.
   - Кого это?
   - Ну, этот самый... парус одинокий.
   - Давай сюда... Погляди - во-он он...
   - Я за тобой и в небо поднимусь.
   - А вот посмотрим, как ты летаешь, сокол небесный. Лови! - Катя прыгнула, вытянувшись ласточкой, с отвесной скалы. А через минуту, вынырнув, потряхивая блестящей, черной от воды головой, позвала его: - Ну, что же ты?
   Михаил набрал побольше воздуха, угрожающе надул щеки, потом вытянулся во весь свой длинный рост и выбросил из руки камень.
   - Подходящая высота, - произнес он, прислушиваясь к падению камня и, кряхтя, медленно стал спускаться вниз; потом поплескался возле берега и вылез за Катей.
   - Какой ты все-таки трусливый, - сказала она пренебрежительно.
   Михаил произнес миролюбиво:
   - Выражайся точнее: благоразумный. Мне нельзя прыгать с большой высоты потому, что я руководитель. Мне положено занимать высоты, а не прыгать с них.
   - Ну, будь здоров, руководитель!
   - Подожди.
   - Что еще?
   Он подошел к ней, взял ее за руку и заговорил иным тоном:
   - Зачем ты себя унижаешь?. Почему бегаешь за ним? Ну кто он тебе? Что он такого сделал?
   - Ах вон ты что? Хорошо, я тебе отвечу... У него есть совесть и мужество. Хотя бы для начала... Он не хочет мириться с бараками, например.
   - Барак! А что такое барак с общественной точки зрения? - перебил ее Михаил опять шутовским тоном и назидательно ответил: - Барак - это временная трудность.
   - Может, пояснишь, что сие значит?
   - Пожалуйста! Представь себе, что один человек любит другого, но открыться пока не может. Вот это и есть временная трудность. Сейчас одни страдания, а впереди - блаженство.
   - Боюсь, что такому человеку придется долго ждать.
   - Э-эй! Лукашин приехал!.. - закричал кто-то от конторы.
   - Ладно, мы еще поговорим о показной храбрости и о трезвости, - сказал Михаил. - А сейчас пошли в контору. Начальство ждет.
   - Торопись... не то вдруг чего подумают, - ответила насмешливо Катя, удаляясь.
   Через несколько минут вышел из своей засады Воронов.
   "Скажи ты на милость, она еще и в делах разбирается... Тоже следит", подумал он.
   Против желания своего ему было приятно услышать от нее лестный отзыв о своих начинаниях. Дело в том, что он, собрав бригадиров и десятников, предложил отжать "лишки" с промышленных объектов на жилье. Из-за этого, собственно, и спорили Семен с Михаилом. Ради этого Воронов увез потихоньку от главного инженера его резерв транспортеров. Увез без накладных, нахрапом. Стояли они на наружном дворе под навесом, и завскладом просто просмотрел их. Воронов понимал, что это ему не простят, но ради пользы дела он готов и взыскание получить. "И зачем это Лукашин пожаловал? думал он. - Не из-за этих ли транспортеров?"
   Там, возле конторы, стояли окруженные рабочими начальник строительства Лукашин, главный инженер Синельников, секретарша Неля. Среди этой разноголосой шумной толпы Лукашин ходил по кругу, пожимал каждому руку, приговаривая:
   - Здравствуйте, труженики, здравствуйте! Нуте-ка, стол сюда! - весело крикнул он. - Мы вам привезли, товарищи, так сказать, производственный подарок - ордера на квартиры. Многие из вас переселятся завтра в благоустроенные дома.
   - Сколько?
   - Кто именно? - послышались голоса.
   - Только десять ордеров, - предупредил Синельников.
   - А на очереди полторы сотни...
   - Ничего себе - многие...
   - Кто списки составлял?
   - Товарищи, списки составлены в порядке строгой очередности месткомом. Прошу, - Лукашин передал лидериновую коричневую папку Неле. Та уселась за стол и стала выписывать ордера.
   Синельников взял под локоть Воронова и отвел тихонько в сторону:
   - Пройдем к карьеру.
   - Пожалуйста! - сказал Воронов.
   В неглубоком скальном забое только что подорвали очередной отвал, и теперь камень лежал грудой, завалив все подходы. Но ни одного грузчика не было. Ни тачек, ни носилок... Лишь около бурового станка возились двое бурильщиков. А над катальными ходами тянулась целая вереница только что установленных транспортеров.
   - Значит, сняли грузчиков? - насупившись, спросил Синельников.
   - Да. Поставлю на жилье.
   - Все лишки отжимаете, - усмехнулся Синельников и спросил: - А где остальные транспортеры?
   - На домах.
   - Почему не выписали на них накладные?
   Воронов отлично знал, что никто бы ему таких накладных не подписал, но ответил с извинительной улыбкой:
   - Не успел в суматохе.
   - Партизанщина...
   - Но ведь они стояли без дела!
   - А вы знаете, что это резерв? Через три недели пойдет бетон в доке...
   - За день освобожу.
   - Думаете, их так просто перебросить и установить?
   - Я надеюсь, что вы это сможете.
   - Надейтесь... - сухо сказал Синельников. - Но за самовольство получите взыскание.
   Они вернулись к столу, когда уже началась выдача ордеров.
   Неля выкликала рабочих, те подходили к столу, Лукашин вручал им ордера, пожимал руку, произнося свое неизменное: "Поздравляю, труженик, поздравляю".
   Синельников стоял рядом, скрестив на груди руки; и каждая пуговица его светлого френча ослепительно блестела. И выражение лица его было снисходительно-степенным, полным собственного достоинства; и весь он был похож на маршала, принимающего парад. "Точно похвальные грамоты раздают. Духового оркестра лишь нет... Вот комедианты! - думал Воронов, глядя на застывшего в важной позе Синельникова. - Ведь уже сколько домов-то нужно было сдать и заселить!.. А они привезли десяток ордеров... Смотрите, какие мы добрые! Любим вас, заботимся..." И Воронову захотелось нарушить это парадное настроение Синельникова какой-нибудь неожиданной выходкой.
   Дождавшись, когда назвали последнюю фамилию; он повернулся к толпе и сказал громко:
   - Товарищи! Вы знаете, как нужны нам квартиры. Я Подсчитывал - людей для строительства жилья дополнительно можно найти на участках.
   - Что?
   Воронов, даже не оборачиваясь, почувствовал, как вытянулось вместе с возгласом лицо Синельникова.
   В толпе кто-то крикнул, кажется, Семен: "Правильно!" На него зашикали.
   Покрывая шум, Воронов сказал:
   - Я выделяю со своего участка сорок человек. Если так поступит каждый участок, к зиме у нас не останется ни одного барака!
   Он повернулся к Лукашину. На лице начальника не осталось и следа от давешнего благодушия. Синельников прищурил карие глаза и с легкой иронией смотрел на Воронова.
   - Как вы думаете, товарищ начальник? - спросил Воронов Лукашина.
   С минуту длилось напряженное молчание. Но вот Лукашин улыбнулся, развел руками и произнес тихим добродушным голосом:
   - Да что ж я! Давайте послушаем производственников. У нас здесь главный инженер Синельников.
   - Я возражаю, - резко заявил Синельников. - Надо собрать совещание, обсудить. Нельзя же с ходу решать такие важные вопросы. План под угрозу ставить.
   - Я обязуюсь выполнить его без сорока человек, - упрямо настаивал Воронов. - На наших участках лишние люди. Резерв на всякий случай.
   В толпе послышался гомон, и Воронов понял, что выходка ему удалась.
   - Кого ты хочешь снять? - спросил Лукашин.
   - Часть землекопов, грузчиков, плотников. И потом часть бетонщиков.
   - А бетонщики согласятся? Ведь они лишатся своих высоких заработков.
   - Они сами предложили. - Воронов отыскал в толпе Семена Саменко: Подойдите! Где ваши подсчеты? - спросил Воронов подошедшего Семена. Изложите, в чем суть.
   - Понимаете, мы предлагаем двенадцать бетонщиков высвободить, смущенно заговорил Семен, обращаясь к Лукашину.
   - А кто будет массивы бетонировать? - спросил Синельников.
   - Справимся! Я тут одно приспособление придумал...
   - Как план завалить, - вставил, улыбаясь Лукашину, Михаил.
   - Извините... У меня даже чертежик есть. Вот! - Семен вынул тетрадный листок, пересыпанный хлебными крошками. Синельников усмехнулся. Семен заметил это, покраснел и стал торопливо пояснять:
   - Вот что я предлагаю! Все вибраторы намертво прикрепить к опалубке массивов, соединить параллельно - и на один пульт управления. Понимаете? Только опалубку прочнее обычной надо сделать. И оставить по одному бетонщику на массив. Тут вся хитрость в вибраторах...
   - Ну-ка! - Лукашин взял листок и с минуту разглядывал его.
   - Ну что ж, дельно! - сказал он, передавая листок Семену, и спросил Воронова: - А как же все-таки бетонщики? Согласятся на жилье?
   - Как, ребята? - обернулся Воронов к толпе.
   - Выделим... Пойдем... Дело доброе.
   - Ради жилья стоит и нам не поскупиться.
   - Дело, дело, ребята, - загомонили в толпе.
   Лукашин, улыбаясь, протянул Воронову руку:
   - В таком случае - я ваш.
   Рабочие стали расходиться.
   Синельников, о чем-то разговаривая с секретаршей, прошел мимо Воронова, не прощаясь. Лукашин, наоборот, задержался и, пожимая на прощанье руку Воронову, одобрительно заметил:
   - Хвалю, деятель, хвалю! Ответственное дело взял на себя. Только, чур, пока не подбивать другие участки. Посмотрим на твой эксперимент. Смотри не подкачай! - И, погрозив пальцем, пошел к машине, где его поджидали Синельников и секретарша.
   Когда Воронов остался один, к нему неожиданно подошла Катя. Она как-то неестественно опустила руки по швам и сказала, чуть нагибая голову, словно кланяясь:
   - Я теперь жалею, что ушла от вас. Но все равно, спасибо вам за все. Вы прекрасный человек! И если вам будет трудно, если потребуется чья-то помощь - позовите, я всегда приду, - и она побежала прочь, не дожидаясь его ответа.
   8
   Никакой тетки в Красноярске у Кати не было. И в жизни никогда не была она в этом городе. И тетку, и Красноярск она выдумала для Воронова. Нельзя сказать, чтобы сделала она это с умыслом... Просто у нее была пора, когда она играла роль бойкой десятиклассницы. Она всегда кого-нибудь играла. Перед родителями-педагогами, жившими в далеком городе Златоусте, она играла роль педагога. "Мы, Ермолюки, люди твердого характера, - говорила она. - И фамилия у нас мужская. Катерина Ермолюк звучит мужественнее, чем какой-нибудь Иван Наволочкин... Самое подходящее дело для нас учить людей..."
   Но в Свердловском педагогическом институте она проучилась всего полтора года. Как-то, уезжая в колхоз на копку картошки, она познакомилась на вокзале с художником, писавшим на стенах и на потолке исполинские фигуры рабочих и крестьян и груды золотых плодов изобилия... Художник был седой и неопрятный, с очень длинными волосами, в вельветовой куртке, а на шее у него был повязан какой-то чудной пестрый шарф. Одет ну точно как в старину... Позже Катя узнала, что этот шарф он повязывал потому, что ходил без рубахи. Неожиданно художник открыл у нее талант живописца и позволил ей расписывать яблоки и груши. Она так влюбилась в художника, что ушла из пединститут а и поступила в художественно-профессиональное училище ФЗУ. Но, расписав вокзал, художник бесследно исчез, а Кате до чертиков надоело шлифовать гранитные плиты и вырубать каменные цветочки на фризах.
   На счастье, она познакомилась на главном почтамте с кинооператором местной студии. Этот был молодой, но опытный. Наметанным глазом он определил, что у Кати фотогеничное лицо и что она вообще обладает талантом актрисы. Ее пригласили на пробы - сниматься в каком-то художественно-документальном фильме, рассказывающем о красотах Урала. Там две студентки-выпускницы должны совершать путешествие по родному краю и часто купаться на фоне красивых гор. Художественная комиссия нашла, что у Кати для этой роли подходящая фигура, и особенно ноги. В эту пору Катя носила пальто без пуговиц, придерживая левой рукой борта, точно так, как носят знаменитые актрисы свои роскошные манто. Но кто-то где-то не отпустил на этот фильм денег, а ее знакомый оператор влип в какую-то коллективку по общежитию. Их разбирали на бюро за лозунги, вывешенные в коридоре: "Перекуем мечи на ключи" и "Да здравствует Манолис Глезос почетный член нашего общежития!.." Оператора услали куда-то в Татарию, а Катя осталась без копейки в кармане, без работы, без жилья.
   Тогда она махнула рукой на это искусство и завербовалась на Дальний Восток, на годичные курсы старших нормировщиков. Надо было иметь профессию, идти снова в институт не хватало ни сил, ни терпения... Хоть и горько было убедиться в бесплодности своих притязаний на артистический успех... Да ведь голод не тетка. Нужда заставит сопатого любить, как говаривал ее отец. И потом, еще не известно, что там ждет ее на Дальнем Востоке. Курсы она окончила успешно и попала на стройку в Тихую Гавань...
   Она довольно быстро раскусила Синельникова - что он за тип и что ему надо от нее. Она уже испытала удовольствие - быть на положении полужены. С нее хватит! Ее больше устраивали геологи; они неожиданно приходили и уходили - ничего не обещали и с нее ничего не спрашивали. Она была почти счастлива - по крайней мере выбирала того, кого хотела. Осечка у нее произошла впервые в жизни - с Вороновым. И она ушла с его участка; ушла еще и потому, что работа сварщицы дурно сказывалась на лице и на руках и вообще оказалась вовсе не такой денежной, как об этом трепались.
   Единственно о чем сожалела она теперь - так это о том, что отдалилась от Воронова и не станет видеть его. Но неожиданно для себя она обнаружила, что даже здесь, в Управлении, Воронов присутствовал незримо, о нем говорили почти во всех отделах; он будоражил, вызывал споры.
   Начальник отдела кадров Михаил Титыч Дубинин, по прозвищу "Поддержка", крупный, сырой мужчина со щеткой седых волос и с каким-то недоуменным выражением на лице, переписывая ее учетную карточку, обронил как бы вскользь:
   - Вовремя сбежали вы от этого Воронова.
   Катя вопросительно посмотрела на него.
   - Говорят, он план заваливает... А это значит - сидеть его рабочим без денег.
   В производственном отделе о Воронове заговорил Леонид Николаевич Зеленин.
   - А начальник-то ваш бывший с бесинкой, - посмеивался он, поглаживая лысину. - Все лишних людей отыскивает. А главный инженер ему лишние объекты подкидывает. Интересное состязание получается - кто кого.
   - И он берет? - тревожно спросила Катя.
   - Бере-от! - весело протянул Зеленин. - Он все берет: и вокзал, и новый жилой квартал, и рудники ему хотят подкинуть. Раза в полтора программу увеличили его участку, а люди почти те же.
   - Но ведь он сорваться может!
   - Все может быть... Но он старается - мечется с объекта на объект, как торпедный катер. Но если еще и рудники получит, то уж сорвется наверняка.
   - Почему?
   - У нас эта площадка называется чертовым колесом. Так что кого хотят прокатить по наклонной плоскости - туда посылают.
   - А что же такого непозволительного сделал Воронов?
   - Ого! - воскликнул Зеленин. На его желчном сухом лице изобразилось удивление. - Вот что значит быть нормировщиком в чистом виде. Слушайте, вам это полезно знать. Вся примудрость состоит в том, что наше хозяйство всегда выполняет производственный план. Заметьте - всегда! И это главный наш козырь. За это нас хвалят и даже премируют. Правда, по вводу объектов в эксплуатацию, особенно жилья, мы отстаем - это наш минус. За это нас даже и критикуют. Но что за беда! У кого нет минусов?! Кого не критикуют?! А что хочет Воронов? Он решил снять часть людей, ну кой-какой резервишко, с основных объектов на жилье. Понимаете, чтобы и то тянуть и другое. Словом, за двумя зайцами решил погнаться. Ай-я-яй, какой неопытный! Зеленин защелкал языком и покачал головой. - На пределе захотел работать. И думает, что все последуют его примеру, вся стройка. Но ведь работать так - значит смотреть надо в оба. А то, не ровен час, и сорваться можно. Разве могут рисковать такими вещами разумные люди? А во главе стройки у нас люди стоят очень даже разумные. Впрочем, вы и сами убедились в этом.
   Желчная речь Зеленина делала свое дело, и Катя все больше тревожилась за Воронова. "Надо непременно поговорить с ним, - думала она, - убедить его, чтобы он поступал более осторожно..."
   Но в эту минуту в кабинет Зеленина вошел высокий беловолосый паренек лет восемнадцати в вельветовой курточке, из которой он заметно вырос. По светлым голубым глазам, по густому щетинистому бобрику Катя уловила в нем сходство с начальником отдела кадров. Это был его сын Толя, работавший лаборантом.
   - Леонид Николаевич, ну что это за безобразие?! - сказал он, капризно наморщив лоб. - Меня Воронов выгнал из лаборатории.
   - Воронов? Тебя? Выгнал? - качал головой Зеленин, поджимая свои тонкие губы. - Как же он тебя выгнал, интересно?
   - Я им приготовил состав бетона для массивов-гигантов. А он приехал с этим рецептом и как заорет: "Кто подписывал этот рецепт?" Я отвечаю: "Я, потому что начальник в отпуске". А он говорит: "А кто составлял его?" Я говорю: "Тоже я". А он как гаркнет: "Вон из лаборатории, чтобы ноги твоей здесь не было! Тебе, говорит, не состав бетона готовить, а мякину для коров". Я ему сказал, чтобы он сам убирался подальше. Он тогда схватил меня за руки, повернул и коленом... вытолкал.
   - Какая непочтительность!
   - Если его не накажут, я не буду работать в лаборатории.
   Зеленин развел руками.
   - Ну зачем же так пугать, Толя? Ведь ты только подумай - на тебе вся лаборатория держится. Как же без тебя будет существовать стройка?
   - Вы все шутите, Леонид Николаевич! Я вижу - мне тут делать нечего.
   На пороге с Толей столкнулся Воронов, хмуро посмотрел на него и вдруг, заметив Катю, смутился.
   - Что этот недоросль у тебя делал? Жаловался? - спросил он Зеленина.
   - Нет, восторгался твоей силой.
   - А черт с ним! Все равно его нужно выгонять.
   - А ты об этом поговори с Синельниковым либо с начальником.