– Кашевара Слегина шли выручать? Отвечайте! – повысил голос Коньков. – Зуев вас послал?
   – Да. Сегодня утром…
   – Сволочь! – крикнул Зуев.
   – А мясо у кого брали? Тоже у Зуева?
   – Да.
   – Врет же он! Врет! – надрывался Зуев.
   – Да чего уж там? – глянул на него виновато Кузякин. – Не все ли равно теперь?
   – Дубина! – сказал Зуев и отвернулся.
   – Где брали мясо? – спросил Коньков.
   – Тут недалеко есть тайник. – Кузякин кивнул на Зуева: – Он сам покажет.
   – Ладно… – зло покривился Зуев. – Я покажу… Но имей в виду – ты сейчас сам себя приговорил к смерти.
   – Разговорчики! – прикрикнул на Зуева Коньков. – И Слегин там прячется?
   – Там, – ответил Кузякин.
   – Значит, ты шел, чтобы вывезти отсюда Слегина?
   – Да!
   – Врешь, мерзавец! Ты шел, чтоб его зарезать. Убрать, чтоб не проболтался, – сказал Зуев со злобным азартом.
   Коньков посмотрел на Зуева, потом на Кузякина и спросил:
   – Так кто же из вас троих стрелял в Калганова?
   – Не знаю, – ответил Кузякин.
   – Х-хе! Он не знает! – усмехнулся Зуев и кивнул на Кузякина: – Да он же, он убил Калганова.
   – Это еще надо доказать, – исподлобья посмотрел Кузякин на Зуева.
   – Идемте. Я докажу… – Зуев пошел впереди по речному берегу.
   – Идите! – сказал Коньков, подталкивая Кузякина. – Разберемся…
   Тайник оказался совсем неподалеку.
   В полуверсте по реке вверх от устья Медвежьего ключа и метров на сто в глубь тайги стоял могучий тополь Максимовича, эдак обхвата в три. К нему и подвел всех Зуев и сказал:
   – Здесь он.
   Коньков осветил фонариком лесные заросли вокруг тополя, в надежде увидеть какую-нибудь избушку на курьих ножках. Но ничего такого не увидел.
   – Где же тайник? – недовольно спросил он.
   Зуев подошел к тополю и стукнул три раза по шершавой коре. И вдруг дерево открылось – дверь была врезана в ствол и замаскирована искусно набитой на доски корой. Из тополя выглянула испуганная физиономия; высвеченный фонарем, парень заслонился ладонью и спросил хриплым спросонья голосом:
   – Это ты, что ли, Иван?
   – Выходи давай! – сказал ему Зуев и, обернувшись, пояснил Конькову: – В тополе большое дупло. Я устроил в нем избушку.
   Парень был маленький, шустрый; он вылез и таращил испуганные глаза на Конькова.
   – Не ждал нас? – усмехнулся Коньков. – Вы – Слегин Иван?
   – Ага! – с готовностью отозвался тот.
   Коньков заглянул в дверь: в избушке, устроенной в дупле исполинского дерева, стоял топчан, столик, табуретка и даже «буржуйка», труба от которой отходила вверх, в дыру, невидимую за огромным суком. На перекладине над топчаном висели копченые окорока, а под ним и под столом лежали перебинтованные панты.
   – Шесть пантов! – пересчитал их Коньков и сказал Зуеву: – А у тебя здесь промысел налажен.
   Зуев промолчал.
   – Как ты здесь оказался? – спросил Коньков Слегина. – Тебя же тигр слопал?
   – Какой тигр? – испуганно переспросил парень и глянул на Зуева. – Я это… Иван меня сюда послал…
   – Когда?
   – Да вроде четыре дня назад. Я уже здесь и дни-то перепутал.
   – А ты вспомни, и поточнее! – строго сказал Коньков. – Скажи все, подробнее. И не врать!
   – А чего мне врать? Я мясо не крал. Я покупал его. Вот у них, – указал он на Зуева и Кузякина.
   – Как ты здесь оказался? Почему ушел из бригады?
   Зуев хотел было что-то сказать, но Коньков прикрикнул на него.
   – Молчать! – и Слегину: – Говорите.
   – Дак ночью, значит… Они шли на лодке вверх. А я еще не спал, на косе сидел. Вот мы и договорились: обратно пойдут – мяса мне продадут. Возвращались они на рассвете. Я вышел на косу. Дали мне мяса и говорят: мол, теперь сматывайся. Почему? А потому, говорят, что шухер. Утром приедет сюда Калганов, он по нашим следам идет, и станет пытать тебя – у кого ты мясо покупал? А я говорю – не скажу. Тут мне Зуев говорит: «Дурак! Вы вторую неделю изюбрятину варите. Ведь кто-то же проговорится из рабочих. Да они уж, поди, сказали ему. Он же тут околачивается». Я испугался. А Зуев еще добавил: «Он тебя потянет в милицию за незаконную покупку дичины. Там все скажешь. И получишь срок вместе с нами». Я чуть не заплакал: что ж мне теперь делать, говорю. А Зуев мне сказал: «Заблудись в тайге дней на пять. Пройди на Медвежий ключ и поживи в моем тайнике. Возьми с собой хлеба. Остальное все там есть. Не отощаешь. А Калганов уедет – я дам знать. Вернешься к себе на стан. Скажешь: плутал». Сейчас, говорю, хлеба возьму и дам деру. Но Зуев меня остановил: «Куда, – говорит, – ты, дурень? Сперва мясо свежее спрячь. Положь его в большую кастрюлю да прикопай возле воды, не то пропадет». Это я все сделаю, говорю. И хотел за кастрюлей бежать. А Зуев меня опять остановил: «Вот еще что, – говорит. – На Кривом Ручье свежие тигриные следы. Тут, мол, какой-то приблудный тигр появился. Кинь свою кепочку возле следа, а сам по ручью, по воде, топай на перевал. Оттуда спустишься к Медвежьему. Пусть думают, что тебя тигр слопал. Так будет вернее. Когда придешь в стан, еще посмеешься над своими». Я все так и сделал. А насчет того, что мясо покупал, не отказываюсь. Виноват, судите.
   – А кто убил Калганова? – строго спросил Коньков.
   – Как убили? Калганова? – испугался Слегин. – Когда?
   – В то утро, когда ты бежал из стана.
   – Я? Калганова?! Да что вы, товарищ лейтенант? – Слегин осекся голосом и всхлипнул: – Да я разве замахнусь на такого человека? Я ж совсем ничего не знаю!
   – Ну? Так кто же из вас убил Калганова? – спросил опять Коньков, поочередно глядя то на Кузякина, то на Зуева.
   – Не знаю, – сказал Кузякин.
   – Зато я знаю, – с ненавистью смерил его взглядом Зуев. – Мы возвращались с мясом. Возле Бурунги, на косе, остановились. Я пошел домой, за женой приглядеть. А он в лодке остался. Пока я выяснял там с ней свои отношения, Калганов накрыл Кузякина. Он его и кокнул. Я слыхал выстрел. Когда прибежал – все было кончено…
   – И тут выкручивается! – гневно сказала Инга.
   – Чем докажете? – спросил его Коньков.
   – Человек я запасливый. – Зуев прошел в свою избушку и вышел оттуда со вставным стволом, и, подавая его Конькову, сказал: – Убили Калганова из этого ствола. Проверить не трудно. Ствол нестандартный, пуля хранится у вас.
   – Как он у вас оказался? – спросил Коньков, оглядывая этот вкладыш.
   – Кузякин вынул его из своего дробовика и в реку бросил. А я уж потом достал его. Благо что вода неглубокая и светлая. Авось, думаю, пригодится.
   – Какой негодяй! А сам вроде бы и ни при чем? Негодяй! – Инга всхлипнула и вдруг сорвала свой карабин с плеча.
   – Инга! Не смейте! – крикнул на нее Коньков.
   – Таких стрелять надо, как бешеных собак! – завизжала она, передергивая затвором.
   Кончуга схватился за ствол и с трудом вырвал из ее цепких рук карабин.
   Она зарыдала, забилась в истерике и упала на землю лицом вниз.
   – Она больной немножко, – сказал извинительно Кончуга, передавая карабин Конькову. – Она целую неделю не спит… Вот какое дело.
   – Инга, успокойтесь! – сказал Коньков, наклоняясь над ней. – Ведь слезами горю не поможешь. Вставайте! Пора идти.
   Она не ответила, только рыдания стали судорожнее и ходуном ходили ее плечи.
   – Пускай плачет, – сказал Кончуга. – Легче будет, такое дело. Вы идите. Все. Я здесь оставайся.
   – Заберите панты, дверь тайника заприте, – сказал Коньков Путятину и Дункаю. – И пойдем к лодкам.
   – А как насчет облавы? – спросил егерь.
   – Облава отменяется. Как видите, тигр не виноват. Так что все по домам.
   И они двинулись гуськом по тайге, все дальше уходя от лежавшей ничком на земле Инги и от Кончуги, сидевшего возле нее с трубочкой во рту и с карабином на коленях.

 
   1969