Такое положение статьи N 21 не означало, что союзники собираются простить кого-либо. В странах, чьи граждане были убиты, создавались свои трибуналы, прокуратура разыскивала конкретных убийц, их выдачи требовали у Германии или у тех стран, где они скрылись, их судили и, если они были виноваты, наказывали.
Это была еще причина, по которой Трибунал не мог требовать доказательств по официальным документам об убийствах. В спешке он мог оправдать убийцу и тогда уже национальный суд не смог бы привлечь его к ответственности.
И, повторяем, судили тех, кто сам лично преступлений не совершал, поэтому разбор конкретного преступления к ним не имел отношения.
Любой суд руководствуется законом, если это не так, то это уже не суд. Устав был законом для Международного Трибунала. Он обязан был соблюдать его, как бы ни давили на него правительства западных стран. А они давили. Требование трибунала доказательств по Катыни от СССР было недружественным и подлым актом и по отношению к своему союзнику — СССР, и по отношению к Польше. Взявшись рассмотреть это дело в подробностях, Трибунал не давал самой Польше это сделать.
Ладно, допустим, что во имя справедливости Трибунал нарушил Устав, но тогда он обязан был действительно провести судебное следствие по этому делу, найти конкретных виновных и вынести им приговор. Иначе как он мог решить — виновато ли правительство Германии в этом деле или нет, если не осудил или не оправдал конкретных исполнителей по нему, или хотя бы не объявил их розыск, или не осудил заочно, как Бормана?
Но Трибунал ничего этого не сделал, он просто исключил эпизод с Катынью из числа преступлений нацистской Германии. А поскольку обвиняемых в катынском деле двое, то этим своим решением он объявил виновным в этом преступлении Советский Союз, то есть сделал то же, что и Польский Красный Крест, но только наоборот.
Но Польский Красный Крест, прежде чем обвинить немцев, заслушал сотни показаний всех тех, кто был в Катыни и кто знал хоть что-то о ней.
А что заслушал Нюрнбергский Трибунал? Что его заставило принять решение в пользу немцев?
46. Немного коснемся предыстории. Когда наши войска освободили Смоленск, они, естественно, попытались узнать, кто именно расстрелял поляков — какая воинская часть, какое подразделение. Немцы, естественно, никаких сведений об этом не оставили. Знающих пленных тоже не было. Оставалось опрашивать местных жителей о событиях более чем двухлетней давности. А из этих местных жителей главными свидетелями, теми, кто непосредственно видел убийц, были одна молодая женщина и две девушки. Трудно было от них требовать, чтобы они могли понимать разницу между воинскими званиями, полком и батальоном, саперами и артиллерией. Из их показаний у следователей сложилось первое впечатление, что расстрелом поляков занималась какая-то строительная часть с N 537. Списка немецких частей на тот момент Советский Союз еще не имел.
Но что безусловно заслуживало внимание. Эти свидетели работали на кухне в доме отдыха НКВД, обслуживая немецкую айнзацкоманду, расстреливавшую поляков. Они дали численность ее — 30 человек под командой трех офицеров. Они рассказали о совершенно ненормальном режиме ее жизни — спали до 12 часов, после своей работы в лесу смывали в бане кровь с мундиров, им часто выдавалась водка и т.д. Но главное, женщины достаточно четко запомнили фамилии офицеров, их звания и даже должности: обер-лейтенант Арнее — командир, оберлейтенант Рекст — его адъютант, лейтенант Хотт. Тут были неточности в русском слышании фамилии Арнее — Арене, в созвучном обер-лейтенант (старший лейтенант) и оберст-лейтенант (полковник-лейтенант — подполковник). Но три фамилии офицеров в сочетании с номером части плюс правильная должность «адъютант» исключают какую-либо случайность или совпадение. То есть, если найти в немецкой армии часть с N537 и окажется, что в ней служили три офицера с этими фамилиями и их звания были созвучны обер-лейтенант, лейтенант, да плюс один из них имел должность адъютант, то это значит, что эти люди — основные подозреваемые в убийстве польских офицеров, они должны быть арестованы, опознаны свидетелями, и дать объяснения, чем они занимались осенью 1941 года на даче НКВД под Смоленском.
А что же сделал Трибунал? Смышленый Ю.Зоря несомненно понимает все, что написано выше, поэтому, защищая непосредственных убийц от возмездия, он комкает в своем описании эту часть процесса.
"Оказалось малоубедительным для Трибунала и другое положение, на котором основывалось советское обвинение. Его начисто опроверг допрошенный в качестве свидетеля полковник вермахта Арнст (правильно — Арене), командир «части 537», тот самый, который, согласно советской версии, руководил карательным отрядом, расстреливавшим польских военнопленных. Арнст доказал, что летом 1941 года он вообще не командовал 537-й частью, которая на самом деле была полком связи при командовании группой армий «Центр».
Кроме этого, в распоряжении защиты были и другие заверенные надлежащим образом показания еще нескольких свидетелей, полностью подтверждавших показания Арнста". По этому эпизоду у Зори все.
Честно работая на Геббельса, Ю.Зоря пытается запутать вопрос и предельно его сократить, понимая всю дикость решения Трибунала. Зоря расчитывает на придурков в такой степени, что они даже не догадаются задать себе такой вопрос: «А почему, если Арене не был командиром полка и служил в полку связи, то он не мог расстреливать поляков? Что ему могло помешать это сделать?»
Четыре профессора в своей «Экспертизе» более говорливы.
«…установлено, что оберстлейтенант Фридрих Арене (а не Арнее, как в Сообщении) командовал 537-м полком связи и оказался на Смоленщине только в ноябре 1941 года. Обер-лейтенант Реке был адъютантом полка, а лейтенант Хотт — одним из командиров. Дававший показания в качестве свидетеля оберлейтенант Рейнхарт фон Айхборн, эксперт по телефонной связи в полку 537, штаб которого находился в Козьих Горах в Катыни, как и сам оберстлейтенант Арене, разъяснили, что в Козьих Горах не было полка саперов (рабочего). Не доказано, что они знали о расстреле „пленных“ — польских офицеров. 537-й полк связи находился в подчинении генерала Е.Оберхойзера, который также давал показания в Нюрнберге. Он командовал связью в группе армий „Центр“, прибыл в Катынь в сентябре 1941 года. Тогда во главе полка стоял оберстлейтенант Беденк, пока в ноябре 1941 года его не заменил оберстлейтенант Арене».
Обратите внимание на логику бригады Геббельса. Убийца, уличенный свидетелями, нагло объявляет, что он не убийца, и четыре польских профессора на этом основании хором заявляют, что «не доказано, что они знали о расстреле…» Спросим себя: разве по поведению этих профессоров видно, что они хотят узнать, кто убийца?
К массовым убийствам пленных, евреев и славянского населения немцы приступили только с началом войны с Советским Союзом. Вот здесь им и понадобились айнзацкоманды — люди, которые бы согласились заняться массовым убийством.
В самих боевых частях вермахта, среди боевых офицеров и генералов эта работа не встречала энтузиазма. На Нюрнбергском процессе даже приводились протесты адмирала Канариса — главы разведки вермахта — о недопустимости в армии таких явлений. И в боевых частях были не ангелы — они могли без сожаления расстрелять обременяющих их пленных, повесить партизана или диверсанта и даже поиздеваться над ними, как они сделали это с Зоей Космодемьянской. Но стать профессиональным палачом фронтовикам не улыбалось. Им и так было где заслужить и погоны, и Железный Крест с дубовыми листьями к нему. Другое дело тыловики.
Полк связи, его штаб, обязан был всегда находиться при штабе группы армий, то есть не ближе чем в 100 км от линии фронта. В полку связи много орденов не выслужишь, не сильно отличишься. То есть полк связи — это такая часть, где найти добровольцев на палаческую работу гораздо легче, чем на фронте. Джон Толанд, исследуя нацизм в уже цитируемой мною раньше книге, писал: «Для осуществления массовых убийств Гейдрих и Гиммлер лично подбирали офицеров. В их число попадали протестантский священник и врач, оперный певец и юрист. Трудно было предположить, что они годятся для такой работы».
Так ли уж трудно предположить, что, вербуя убийц в церкви и оперном театре, люди Гейдриха обошли вниманием и тыловой полк связи, где офицеры сгорали от честолюбия и отсутствия наград?
Если бы Трибунал действительно хотел истины, то он немедленно арестовал бы этих свидетелей и поручил бы следователям немедленно выяснить и документально подтвердить:
Правдиво ли утверждение Оберхойзера, что штаб группы армий «Центр», состоявший из тысяч офицеров и солдат, в сентябре 1941 года разместился в крохотном поселке Катынь?
Где конкретно в это время размещался штаб 537-го полка связи?
Не были ли в это время откомандированы из полка на выполнение «спецзадания» офицеры Арене, Реке и Хотт, или не были ли они освобождены от исполнения своих обязанностей?
Действительно ли Арене был назначен командиром полка в ноябре 1941 года?
Эти действия обязан был произвести Трибунал, раз уж он затеял судебное следствие. Но он этого не сделал и попросту покрыл непосредственных убийц.
Но дело даже не в этом. Мы прочли то, что написала бригада Геббельса о тех свидетелях, кто якобы доказал Трибуналу, что поляков убили русские. Но где конкретно в их показаниях эти свидетельства? Здесь есть только свидетельства, что убийцы служили не в 537-м строительном, а в 537-м полку связи. Как это доказывает невиновность немцев и вину НКВД? Может кандидат военных наук Ю.Зоря, большой специалист по Нюрнбергскому процессу, это как-то объяснить? Вкупе с четырьмя польскими профессорами. Желательно, чтобы они при этом своих читателей считали хотя бы просто дураками, а не круглыми идиотами.
Это и были все «свидетели защиты», объявившиеся на процессе. Обвинение же представило трех свидетелей.
47. Первым был судмедэксперт профессор Прозоровский, участвовавший в комиссии Бурденко. На основании своих профессиональных выводов он сделал суду сообщение, почему он считает, что поляки были убиты в 1941 году, то есть — немцами. Тут бригаду Геббельса клинит, она ничего не способна возразить Прозоровскому и вынуждена просто об этих показаниях ничего не сообщать, будто их и не было.
48. Вторым был болгарский судмедэксперт доктор Марков, подтвердивший заключение советского судмедэксперта с позиций «международной комиссии» 1943 года. Этого геббельсовские подручные пытаются оболгать и скомпрометировать, но мы уже об этом написали.
49. Третьим был заместитель бургомистра Смоленска Меньшагина профессор астрономии Базилевский. Он подтвердил, что поляки были убиты немцами в 1941 году. Подтвердил со слов Меньшагина и, разумеется, было бы лучше, если бы сам Меньшагин это сказал, но он в страхе за свою шею ото всего отказывался и его на процесс не взяли, хотя советские власти, без сомнения, могли заставить его говорить. Предатель есть предатель, за обещание жизни или сокращение тюремного срока он бы показал что угодно.
«Польская сторона» скомпрометировать показания Базилевского не способна, бригада Геббельса это доверила в конце 90-х годов Ю.Зоре. Он это делает так. Он дает показания своего правдивого и надежного свидетеля — Меньшагина: «..допрашивался мой заместитель — как начальника города Смоленска, — профессор астрономии Смоленского пединститута Борис Васильевич Базилевский. И этот Базилевский сказал, что об убийстве поляков он узнал от меня, что в 1941 году он узнал, что в плен попал и находится в немецком лагере его знакомый Кожуховский». Здесь Ю.Зоря делает сноску: «В показаниях Базилевского называется фамилия Жиглинского». Запомним это. Меньшагин продолжает: "Он просил меня, не могу ли я похлопотать об его освобождении. Я, дескать, охотно согласился на это, написал ходатайство и сам понес в комендатуру. Вернувшись из комендатуры, я сказал: «Ничего не выйдет, потому что в комендатуре мне объявили, что все поляки будут расстреляны».
Через несколько дней, придя оттуда, я снова ему сказал: «Уже расстреляны». Вот те данные, которыми располагал Базилевский.
Эти сведения, сообщенные Базилевским, совершенно не соответствуют действительности. Случай его ходатайства за Кожуховского действительно имел место в августе 1941 года. И я возбуждал ходатайство об его освобождении, и через дня тричетыре после этого ходатайства Кожуховский лично явился освобожденный, и находился в Смоленске после этого, имея свою пекарню все время немецкой оккупации города, а впоследствии я его видел в Минске в 44-м году, где он точно так же имел кондитерскую. Кожуховского этого я лично знал, так как он проходил свидетелем по делу хлебозавода N 2, разбиравшемуся Смоленским областным судом в марте 1939 года. Он проходил свидетелем по этому делу".
(Мы уже имели возможность восхищаться памятью этого свидетеля, она действительно изумительна, он помнит все: даже в каком месяце в 1939 году суд рассматривал дело хлебозавода N2).
Какое впечатление у нас должно остаться от этого текста, который нам дает Ю.Зоря? Что на Нюрнбергском процессе запуганный НКВД Базилевский врал что угодно, не сообразуясь ни с чем, даже фамилию освобожденного правильно не запомнил и не запомнил, что его освободили, — в общем, НКВД его очень плохо подготовило как свидетеля, поэтому Трибунал ему не поверил. Был бы Зоря не в бригаде Геббельса, то он, конечно, дал бы слово и Базилевскому, а поскольку мы не в этой бригаде, то нам ничего не мешает это сделать. Описав, что из себя представлял лагерь для советских военнопленных N 126 в Смоленске, Базилевский пишет: «В числе находившихся в лагере и близких к гибели был и хорошо мне известный смоленский педагог (заведующий учебной частью 3-й смоленской школы) Георгий Дмитриевич Жиглинский».
Базилевский дальше рассказал, что просил Меньшагина походатайствовать не только за Жиглинского, но и за улучшение содержания всех военнопленных. Когда Меньшагин вернулся от коменданта фон Швеца, то сообщил Базилевскому, что из-за просьбы за всех военнопленных комендант не отпустил и Жиглинского, так как "…получена директива из Берлина, предписывающая неукоснительно проводить самый жестокий режим в отношении военнопленных, не допуская никаких послаблений в этом вопросе.
Я невольно возразил: «Что же может быть жестче существующего в лагере режима?»
Меньшагин странно посмотрел на меня и, наклонившись ко мне, тихо ответил: «Может быть! Русские по крайней мере сами будут умирать, а вот военнопленных поляков предложено просто уничтожить». «Как так, как это понимать?» — воскликнул я.
— Понимать надо в буквальном смысле. Есть такая директива из Берлина, — ответил Меньшагин и тут же попросил меня «ради всего святого никому об этом не говорить» — так показал в Нюрнберге профессор Базилевский.
И вы видите, что Зоря имел резон не публиковать эти показания, так как сразу видна брехня Меньшагина. Ему нельзя признаться, что он был в таком доверии у фон Швеца, что тот делился с ним самыми тайными вещами, он хочет предстать в роли этакого, спасающего русских, бургомистра, которого немцы в свои преступные дела не вмешивали. А Зоря, чтобы помочь Меньшагину, подгоняет один текст к другому тем, что соединяет фамилии Жиглинского и Кожуховского воедино — дескать, Базилевский из ума выжил и ничего не помнит. Теперь ему надо попробовать еще соединить профессии пекаря с учителем, чтобы фальшивка была достовернее, и постараться сделать так, чтобы никто не знал, что в еженедельнике Меньшагина за август 1941 года под N 13 стоит запись: «Ходят ли среди населения слухи о расстреле польских военнопленных в Коз(ьих) Гор(ах) (Умнову)».
Но ведь судьи Международного Трибунала никаких показаний Меньшагина не знали, перед ними выступили три свидетеля обвинения и убедительно показали, что поляков в 1941 году расстреляли немцы и были у Трибунала предполагаемые убийцы, которые «доказали» то, что не имело никакого значения — что они служили не в 537-м строительном, а в 537-м полку связи.
Трибунал не привлек ни других экспертов, ни документов, ничего. У него было только это. Какие же у него были основания решать дело в пользу немцев? Какие были основания, начав, не продолжать расследования?
Мадайчик этого не скрывает от нас (в отличие от Зори) — в 1952 году американский член Трибунала Роберт Х.Джексон признался, что он получил соответствующее указание от своего правительства. Того самого, надо думать, президента Трумэна, который в 1943 году, будучи сенатором, учил, что если будут побеждать немцы, то надо помогать русским, а если русские — то немцам.
Но вот вам и пресловутый американский суд, который «в правовой стране служит только закону». Но обещаю читателям: дальше в своем расследовании мы еще и не такое увидим.
50. Бригада Геббельса косвенным доказательством считает и то, что советский обвинитель в Нюрнберге не выступил с протестом против того, что катынское дело не включено в доказанные преступления. Но наш обвинитель мог бы протестовать только в том случае, если бы из-за катынского дела суд не назначил обвиняемым то наказание, что он просил, а суд это наказание назначил — все, кто хоть как-то мог отвечать за убийство польских офицеров, были повешены, куда уж больше. О чем было протестовать советскому обвинителю, если руководители стран-союзников и не поручали Международному Трибуналу катынское дело?
Полагаю, что читатели согласятся, что то, как вели себя западные судьи на Нюрнбергском процессе, — это не косвенное доказательство версии Геббельса, а прямое доказательство подлости Запада по отношению к СССР. И только.
Это была еще причина, по которой Трибунал не мог требовать доказательств по официальным документам об убийствах. В спешке он мог оправдать убийцу и тогда уже национальный суд не смог бы привлечь его к ответственности.
И, повторяем, судили тех, кто сам лично преступлений не совершал, поэтому разбор конкретного преступления к ним не имел отношения.
Любой суд руководствуется законом, если это не так, то это уже не суд. Устав был законом для Международного Трибунала. Он обязан был соблюдать его, как бы ни давили на него правительства западных стран. А они давили. Требование трибунала доказательств по Катыни от СССР было недружественным и подлым актом и по отношению к своему союзнику — СССР, и по отношению к Польше. Взявшись рассмотреть это дело в подробностях, Трибунал не давал самой Польше это сделать.
Ладно, допустим, что во имя справедливости Трибунал нарушил Устав, но тогда он обязан был действительно провести судебное следствие по этому делу, найти конкретных виновных и вынести им приговор. Иначе как он мог решить — виновато ли правительство Германии в этом деле или нет, если не осудил или не оправдал конкретных исполнителей по нему, или хотя бы не объявил их розыск, или не осудил заочно, как Бормана?
Но Трибунал ничего этого не сделал, он просто исключил эпизод с Катынью из числа преступлений нацистской Германии. А поскольку обвиняемых в катынском деле двое, то этим своим решением он объявил виновным в этом преступлении Советский Союз, то есть сделал то же, что и Польский Красный Крест, но только наоборот.
Но Польский Красный Крест, прежде чем обвинить немцев, заслушал сотни показаний всех тех, кто был в Катыни и кто знал хоть что-то о ней.
А что заслушал Нюрнбергский Трибунал? Что его заставило принять решение в пользу немцев?
46. Немного коснемся предыстории. Когда наши войска освободили Смоленск, они, естественно, попытались узнать, кто именно расстрелял поляков — какая воинская часть, какое подразделение. Немцы, естественно, никаких сведений об этом не оставили. Знающих пленных тоже не было. Оставалось опрашивать местных жителей о событиях более чем двухлетней давности. А из этих местных жителей главными свидетелями, теми, кто непосредственно видел убийц, были одна молодая женщина и две девушки. Трудно было от них требовать, чтобы они могли понимать разницу между воинскими званиями, полком и батальоном, саперами и артиллерией. Из их показаний у следователей сложилось первое впечатление, что расстрелом поляков занималась какая-то строительная часть с N 537. Списка немецких частей на тот момент Советский Союз еще не имел.
Но что безусловно заслуживало внимание. Эти свидетели работали на кухне в доме отдыха НКВД, обслуживая немецкую айнзацкоманду, расстреливавшую поляков. Они дали численность ее — 30 человек под командой трех офицеров. Они рассказали о совершенно ненормальном режиме ее жизни — спали до 12 часов, после своей работы в лесу смывали в бане кровь с мундиров, им часто выдавалась водка и т.д. Но главное, женщины достаточно четко запомнили фамилии офицеров, их звания и даже должности: обер-лейтенант Арнее — командир, оберлейтенант Рекст — его адъютант, лейтенант Хотт. Тут были неточности в русском слышании фамилии Арнее — Арене, в созвучном обер-лейтенант (старший лейтенант) и оберст-лейтенант (полковник-лейтенант — подполковник). Но три фамилии офицеров в сочетании с номером части плюс правильная должность «адъютант» исключают какую-либо случайность или совпадение. То есть, если найти в немецкой армии часть с N537 и окажется, что в ней служили три офицера с этими фамилиями и их звания были созвучны обер-лейтенант, лейтенант, да плюс один из них имел должность адъютант, то это значит, что эти люди — основные подозреваемые в убийстве польских офицеров, они должны быть арестованы, опознаны свидетелями, и дать объяснения, чем они занимались осенью 1941 года на даче НКВД под Смоленском.
А что же сделал Трибунал? Смышленый Ю.Зоря несомненно понимает все, что написано выше, поэтому, защищая непосредственных убийц от возмездия, он комкает в своем описании эту часть процесса.
"Оказалось малоубедительным для Трибунала и другое положение, на котором основывалось советское обвинение. Его начисто опроверг допрошенный в качестве свидетеля полковник вермахта Арнст (правильно — Арене), командир «части 537», тот самый, который, согласно советской версии, руководил карательным отрядом, расстреливавшим польских военнопленных. Арнст доказал, что летом 1941 года он вообще не командовал 537-й частью, которая на самом деле была полком связи при командовании группой армий «Центр».
Кроме этого, в распоряжении защиты были и другие заверенные надлежащим образом показания еще нескольких свидетелей, полностью подтверждавших показания Арнста". По этому эпизоду у Зори все.
Честно работая на Геббельса, Ю.Зоря пытается запутать вопрос и предельно его сократить, понимая всю дикость решения Трибунала. Зоря расчитывает на придурков в такой степени, что они даже не догадаются задать себе такой вопрос: «А почему, если Арене не был командиром полка и служил в полку связи, то он не мог расстреливать поляков? Что ему могло помешать это сделать?»
Четыре профессора в своей «Экспертизе» более говорливы.
«…установлено, что оберстлейтенант Фридрих Арене (а не Арнее, как в Сообщении) командовал 537-м полком связи и оказался на Смоленщине только в ноябре 1941 года. Обер-лейтенант Реке был адъютантом полка, а лейтенант Хотт — одним из командиров. Дававший показания в качестве свидетеля оберлейтенант Рейнхарт фон Айхборн, эксперт по телефонной связи в полку 537, штаб которого находился в Козьих Горах в Катыни, как и сам оберстлейтенант Арене, разъяснили, что в Козьих Горах не было полка саперов (рабочего). Не доказано, что они знали о расстреле „пленных“ — польских офицеров. 537-й полк связи находился в подчинении генерала Е.Оберхойзера, который также давал показания в Нюрнберге. Он командовал связью в группе армий „Центр“, прибыл в Катынь в сентябре 1941 года. Тогда во главе полка стоял оберстлейтенант Беденк, пока в ноябре 1941 года его не заменил оберстлейтенант Арене».
Обратите внимание на логику бригады Геббельса. Убийца, уличенный свидетелями, нагло объявляет, что он не убийца, и четыре польских профессора на этом основании хором заявляют, что «не доказано, что они знали о расстреле…» Спросим себя: разве по поведению этих профессоров видно, что они хотят узнать, кто убийца?
К массовым убийствам пленных, евреев и славянского населения немцы приступили только с началом войны с Советским Союзом. Вот здесь им и понадобились айнзацкоманды — люди, которые бы согласились заняться массовым убийством.
В самих боевых частях вермахта, среди боевых офицеров и генералов эта работа не встречала энтузиазма. На Нюрнбергском процессе даже приводились протесты адмирала Канариса — главы разведки вермахта — о недопустимости в армии таких явлений. И в боевых частях были не ангелы — они могли без сожаления расстрелять обременяющих их пленных, повесить партизана или диверсанта и даже поиздеваться над ними, как они сделали это с Зоей Космодемьянской. Но стать профессиональным палачом фронтовикам не улыбалось. Им и так было где заслужить и погоны, и Железный Крест с дубовыми листьями к нему. Другое дело тыловики.
Полк связи, его штаб, обязан был всегда находиться при штабе группы армий, то есть не ближе чем в 100 км от линии фронта. В полку связи много орденов не выслужишь, не сильно отличишься. То есть полк связи — это такая часть, где найти добровольцев на палаческую работу гораздо легче, чем на фронте. Джон Толанд, исследуя нацизм в уже цитируемой мною раньше книге, писал: «Для осуществления массовых убийств Гейдрих и Гиммлер лично подбирали офицеров. В их число попадали протестантский священник и врач, оперный певец и юрист. Трудно было предположить, что они годятся для такой работы».
Так ли уж трудно предположить, что, вербуя убийц в церкви и оперном театре, люди Гейдриха обошли вниманием и тыловой полк связи, где офицеры сгорали от честолюбия и отсутствия наград?
Если бы Трибунал действительно хотел истины, то он немедленно арестовал бы этих свидетелей и поручил бы следователям немедленно выяснить и документально подтвердить:
Правдиво ли утверждение Оберхойзера, что штаб группы армий «Центр», состоявший из тысяч офицеров и солдат, в сентябре 1941 года разместился в крохотном поселке Катынь?
Где конкретно в это время размещался штаб 537-го полка связи?
Не были ли в это время откомандированы из полка на выполнение «спецзадания» офицеры Арене, Реке и Хотт, или не были ли они освобождены от исполнения своих обязанностей?
Действительно ли Арене был назначен командиром полка в ноябре 1941 года?
Эти действия обязан был произвести Трибунал, раз уж он затеял судебное следствие. Но он этого не сделал и попросту покрыл непосредственных убийц.
Но дело даже не в этом. Мы прочли то, что написала бригада Геббельса о тех свидетелях, кто якобы доказал Трибуналу, что поляков убили русские. Но где конкретно в их показаниях эти свидетельства? Здесь есть только свидетельства, что убийцы служили не в 537-м строительном, а в 537-м полку связи. Как это доказывает невиновность немцев и вину НКВД? Может кандидат военных наук Ю.Зоря, большой специалист по Нюрнбергскому процессу, это как-то объяснить? Вкупе с четырьмя польскими профессорами. Желательно, чтобы они при этом своих читателей считали хотя бы просто дураками, а не круглыми идиотами.
Это и были все «свидетели защиты», объявившиеся на процессе. Обвинение же представило трех свидетелей.
47. Первым был судмедэксперт профессор Прозоровский, участвовавший в комиссии Бурденко. На основании своих профессиональных выводов он сделал суду сообщение, почему он считает, что поляки были убиты в 1941 году, то есть — немцами. Тут бригаду Геббельса клинит, она ничего не способна возразить Прозоровскому и вынуждена просто об этих показаниях ничего не сообщать, будто их и не было.
48. Вторым был болгарский судмедэксперт доктор Марков, подтвердивший заключение советского судмедэксперта с позиций «международной комиссии» 1943 года. Этого геббельсовские подручные пытаются оболгать и скомпрометировать, но мы уже об этом написали.
49. Третьим был заместитель бургомистра Смоленска Меньшагина профессор астрономии Базилевский. Он подтвердил, что поляки были убиты немцами в 1941 году. Подтвердил со слов Меньшагина и, разумеется, было бы лучше, если бы сам Меньшагин это сказал, но он в страхе за свою шею ото всего отказывался и его на процесс не взяли, хотя советские власти, без сомнения, могли заставить его говорить. Предатель есть предатель, за обещание жизни или сокращение тюремного срока он бы показал что угодно.
«Польская сторона» скомпрометировать показания Базилевского не способна, бригада Геббельса это доверила в конце 90-х годов Ю.Зоре. Он это делает так. Он дает показания своего правдивого и надежного свидетеля — Меньшагина: «..допрашивался мой заместитель — как начальника города Смоленска, — профессор астрономии Смоленского пединститута Борис Васильевич Базилевский. И этот Базилевский сказал, что об убийстве поляков он узнал от меня, что в 1941 году он узнал, что в плен попал и находится в немецком лагере его знакомый Кожуховский». Здесь Ю.Зоря делает сноску: «В показаниях Базилевского называется фамилия Жиглинского». Запомним это. Меньшагин продолжает: "Он просил меня, не могу ли я похлопотать об его освобождении. Я, дескать, охотно согласился на это, написал ходатайство и сам понес в комендатуру. Вернувшись из комендатуры, я сказал: «Ничего не выйдет, потому что в комендатуре мне объявили, что все поляки будут расстреляны».
Через несколько дней, придя оттуда, я снова ему сказал: «Уже расстреляны». Вот те данные, которыми располагал Базилевский.
Эти сведения, сообщенные Базилевским, совершенно не соответствуют действительности. Случай его ходатайства за Кожуховского действительно имел место в августе 1941 года. И я возбуждал ходатайство об его освобождении, и через дня тричетыре после этого ходатайства Кожуховский лично явился освобожденный, и находился в Смоленске после этого, имея свою пекарню все время немецкой оккупации города, а впоследствии я его видел в Минске в 44-м году, где он точно так же имел кондитерскую. Кожуховского этого я лично знал, так как он проходил свидетелем по делу хлебозавода N 2, разбиравшемуся Смоленским областным судом в марте 1939 года. Он проходил свидетелем по этому делу".
(Мы уже имели возможность восхищаться памятью этого свидетеля, она действительно изумительна, он помнит все: даже в каком месяце в 1939 году суд рассматривал дело хлебозавода N2).
Какое впечатление у нас должно остаться от этого текста, который нам дает Ю.Зоря? Что на Нюрнбергском процессе запуганный НКВД Базилевский врал что угодно, не сообразуясь ни с чем, даже фамилию освобожденного правильно не запомнил и не запомнил, что его освободили, — в общем, НКВД его очень плохо подготовило как свидетеля, поэтому Трибунал ему не поверил. Был бы Зоря не в бригаде Геббельса, то он, конечно, дал бы слово и Базилевскому, а поскольку мы не в этой бригаде, то нам ничего не мешает это сделать. Описав, что из себя представлял лагерь для советских военнопленных N 126 в Смоленске, Базилевский пишет: «В числе находившихся в лагере и близких к гибели был и хорошо мне известный смоленский педагог (заведующий учебной частью 3-й смоленской школы) Георгий Дмитриевич Жиглинский».
Базилевский дальше рассказал, что просил Меньшагина походатайствовать не только за Жиглинского, но и за улучшение содержания всех военнопленных. Когда Меньшагин вернулся от коменданта фон Швеца, то сообщил Базилевскому, что из-за просьбы за всех военнопленных комендант не отпустил и Жиглинского, так как "…получена директива из Берлина, предписывающая неукоснительно проводить самый жестокий режим в отношении военнопленных, не допуская никаких послаблений в этом вопросе.
Я невольно возразил: «Что же может быть жестче существующего в лагере режима?»
Меньшагин странно посмотрел на меня и, наклонившись ко мне, тихо ответил: «Может быть! Русские по крайней мере сами будут умирать, а вот военнопленных поляков предложено просто уничтожить». «Как так, как это понимать?» — воскликнул я.
— Понимать надо в буквальном смысле. Есть такая директива из Берлина, — ответил Меньшагин и тут же попросил меня «ради всего святого никому об этом не говорить» — так показал в Нюрнберге профессор Базилевский.
И вы видите, что Зоря имел резон не публиковать эти показания, так как сразу видна брехня Меньшагина. Ему нельзя признаться, что он был в таком доверии у фон Швеца, что тот делился с ним самыми тайными вещами, он хочет предстать в роли этакого, спасающего русских, бургомистра, которого немцы в свои преступные дела не вмешивали. А Зоря, чтобы помочь Меньшагину, подгоняет один текст к другому тем, что соединяет фамилии Жиглинского и Кожуховского воедино — дескать, Базилевский из ума выжил и ничего не помнит. Теперь ему надо попробовать еще соединить профессии пекаря с учителем, чтобы фальшивка была достовернее, и постараться сделать так, чтобы никто не знал, что в еженедельнике Меньшагина за август 1941 года под N 13 стоит запись: «Ходят ли среди населения слухи о расстреле польских военнопленных в Коз(ьих) Гор(ах) (Умнову)».
Но ведь судьи Международного Трибунала никаких показаний Меньшагина не знали, перед ними выступили три свидетеля обвинения и убедительно показали, что поляков в 1941 году расстреляли немцы и были у Трибунала предполагаемые убийцы, которые «доказали» то, что не имело никакого значения — что они служили не в 537-м строительном, а в 537-м полку связи.
Трибунал не привлек ни других экспертов, ни документов, ничего. У него было только это. Какие же у него были основания решать дело в пользу немцев? Какие были основания, начав, не продолжать расследования?
Мадайчик этого не скрывает от нас (в отличие от Зори) — в 1952 году американский член Трибунала Роберт Х.Джексон признался, что он получил соответствующее указание от своего правительства. Того самого, надо думать, президента Трумэна, который в 1943 году, будучи сенатором, учил, что если будут побеждать немцы, то надо помогать русским, а если русские — то немцам.
Но вот вам и пресловутый американский суд, который «в правовой стране служит только закону». Но обещаю читателям: дальше в своем расследовании мы еще и не такое увидим.
50. Бригада Геббельса косвенным доказательством считает и то, что советский обвинитель в Нюрнберге не выступил с протестом против того, что катынское дело не включено в доказанные преступления. Но наш обвинитель мог бы протестовать только в том случае, если бы из-за катынского дела суд не назначил обвиняемым то наказание, что он просил, а суд это наказание назначил — все, кто хоть как-то мог отвечать за убийство польских офицеров, были повешены, куда уж больше. О чем было протестовать советскому обвинителю, если руководители стран-союзников и не поручали Международному Трибуналу катынское дело?
Полагаю, что читатели согласятся, что то, как вели себя западные судьи на Нюрнбергском процессе, — это не косвенное доказательство версии Геббельса, а прямое доказательство подлости Запада по отношению к СССР. И только.
Косвенные доказательства
До момента, пока команда Геббельса не пополнилась советскими членами, с доказательствами, даже косвенными, было крайне туго. Их по сути два.
51. Первым является факт прекращения переписки. Нам теперь понятно, что после суда на Особом совещании при НКВД переписки и не должно было быть. Тем, кто на Особом совещании был осужден, переписка была запрещена. Но все же, запишем это как условное Доказательство N 4 версии Геббельса, а то уж очень должно быть обидно для его бригады — мы рассматриваем улики, собранные только ею, а доказательств, даже условных, нет.
52. Второе доказательство — это отсутствие документов на трупах с записями позже весны 1940 года. Мы понимаем, что после того, как немцы предварительно обыскали те трупы, что они давали осматривать польской и Международной комиссии, этих документов и не должно было быть.
Кроме того, у бригады Геббельса нет и тех документов, что найдены на трупах — ведь их сожгли немцы перед капитуляцией.
Тут «польская сторона» поясняет, что она очень хотела украсть эти документы у немцев, но не удалось. Удалось только тайно переписать в четырех экземплярах два десятка из них. Эти объяснения для детского садика уже надоедают, скажите прямо, что у подручных Геббельса есть в распоряжении копии только тех документов, что «ловкие» немецкие офицеры им дали для переписывания в целях, определенных господином министром доктором Геббельсом.
Все же из жалости к бойцам нацистского идеологического фронта и этот эпизод запищем как условное Доказательство N 5 версии Геббельса.
Однако бригада Геббельса чрезвычайно говорлива, что и должно быть — отсутствие фактов она пытается заменить «многозначительными» наблюдениями и замечаниями. В силу свойств своего интеллекта ее члены редко понимают, о чем они пишут. Поэтому они попутно дают столько доказательств версий Сталина, что их и искать не приходится, они прямо бросаются в глаза любому, кто читает опусы бригады Геббельса беспристрастно.
Возьмем такую группу доказательств, как фенологические и связанные с природой. Сами по себе доказательства такого типа довольно редкие, но в том, что пишут подручные Геббельса, даже они присутствуют.
53. Скажем, Водзиньский в своем отчете о месте расстрела в Катынскоми лесу пишет: "15) Нахождение на территории Катынского леса целого ряда других могил с останками русских и типичными ранениями черепа позволяло допустить, что Катынский лес уже в течение длительного времени служил местом расстрелов.
На основании гнилостного распада трупов в отдельных могилах с русскими, время их пребывания в земле следовало определить в границах от пяти до пятнадцати лет."
То есть место расстрела в этом лесу должно было быть очень глухим местом, иначе какой смысл было «тайно» везти сюда поляков, если расстреливать их надо было на глазах шляющихся по лесу дачников и грибников? И глухим это место должно было быть лет пятнадцать, не менее.
Но вот в начале отчета Водзиньский описывает собственно место расстрела: «По гребнистым возвышенностям тянулись лесные дорожки, расходящиеся в стороны от главной лесной дороги…»
Ну вдумайтесь в эти строчки — откуда в глухом месте леса дорожки? Да за 15 лет в лесу, по которому никто не ходит, не то что дорожки, а все пустые места покроются опавшей хвоей, листвой, валежником, зарастут травой и подлеском!
54. А вот пишет Яворовский, тот самый, что в 1948 году уничтожил доказательства вины русских: «На то, что преступление было совершено весной, указывали бывшие когда-то свежими березовые листочки, находящиеся в земле в могилах».
Если убило поляков НКВД, то это весна 1940 года, между нею и весной 1943 года стоит три лета, три сезона, когда листья гниют. Если убили немцы, то это осень 1941 года, между нею и весной 1943 года одно лето, один сезон, когда листья гниют.
Паны профессора! Возьмите, у себя в саду выкопайте весной ямку, положите туда свежих березовых листочков и закопайте. Затем осенью выкопайте еще ямку, положите туда сухих березовых листочков и тоже закопайте. А затем через одно лето и следующую за ним зиму раскопайте часть обеих ямок и посмотрите, что осталось от сухих и от свежих листочков, а потом, если до вас не дойдет, повторите это через три лета.
И потом, березовые листья весною держатся на ветках очень прочно, недаром русские именно из веток весенней березы делают веники для бани. А осенью (поясняю для польских профессоров) листья имеют свойство падать с деревьев. И если их обнаружили в земле могил и они сохранили форму, по которой можно узнать, что они березовые, то, значит, между раскопками было не более одного лета, лист в могилы упал сухим и если он вообще упал, то это было осенью. Осенью 1941 года!
Откровенно говоря, с бригадой Геббельса и спорить неинтересно. Поэтому мы запишем это наблюдение Яворовского как косвенное Доказательство N 15 версии Сталина и приступим к косвенным доказательствам, которые отыскали советские подручные Геббельса.
Несколько слов о них. Из ранних наиболее выдающимися являются Ю.Зоря, В.Парсаданова и Н.Лебедева. Именно их работы привели к тому, что в апреле 1994 года Горбачев публично возложил вину за смерть поляков на СССР.
Что двигало этими людьми? Если мы их об этом спросим, то безо всякого сомнения они ответят нам словами Геббельса: «Это не пропагандистская битва, а фанатичная жажда правды».
Какого типа «правдоискатель» Ю.Зоря, мы уже оценили при рассмотрении нюрнбергской подлости. Но Ю.Зоря наиболее систематизировал те «косвенные доказательства», которые так убедили Горбачева. Поэтому давайте рассмотрим их, все остальные «правдоискатели», по сути, Зорю повторяют.
Что следует сказать. Из довольно большого объема документов, рассмотренных этой частью бригады Геббельса, большая часть неумолимо свидетельствует, что военнопленные польские офицеры в 1940 году прошли через суд Особого совещания при НКВД, выбыли из лагерей военнопленных и перестали ими быть, по одной версии — юридически, по второй — физически.
Эти документы никак не опровергают положений обеих версий, в этой части версии одинаковы. Различие начинается позже: по одной версии Особое совещание приговорило поляков к расстрелу, по другой — сослало в ИТЛ. Как это было, мы рассмотрим позже, поэтому вопросы, связанные с Особым совещанием, мы отложим, а займемся остальными косвенными доказательствами, найденными советской частью бригады, «фанатично жаждущей правды».
55. Зоря считает, что указание направить следственные дела военнопленных в 1-й спецотдел и вывоз их самих из лагерей военнопленных в распоряжение УНКВД областей косвенно доказывает, что они были убиты.
Это ничего не доказывает. Это лишь показывает, что Особое совещание действительно рассматривало дела на военнопленных и что они информационно отрезались от лагерей военнопленных. Ни оставшиеся военнопленные, ни администрация лагерей военнопленных не должны были даже случайно узнать, что случилось с теми, кто из лагерей убыл. На определенном этапе конвой над военнопленными начинал осуществляться силами УНКВД областей, они попадали в их сферу ответственности.
56. Зоря считает донесения о том, что пленные доставлялись в район Смоленска, свидетельствами о том, что они убиты. Но если новые ИТЛ для них были в районе Смоленска, то что должны были доносить люди, этапировавшие пленных, — что они доставили их в район Лондона и Парижа? Что должен был донести конвой, чтобы Зоре это понравилось?
57. Зоря считает, что распоряжения о скрытности вывоза из лагерей военнопленных, сделанные в самих этих лагерях военнопленных, — это доказательства того, что пленные убиты.
51. Первым является факт прекращения переписки. Нам теперь понятно, что после суда на Особом совещании при НКВД переписки и не должно было быть. Тем, кто на Особом совещании был осужден, переписка была запрещена. Но все же, запишем это как условное Доказательство N 4 версии Геббельса, а то уж очень должно быть обидно для его бригады — мы рассматриваем улики, собранные только ею, а доказательств, даже условных, нет.
52. Второе доказательство — это отсутствие документов на трупах с записями позже весны 1940 года. Мы понимаем, что после того, как немцы предварительно обыскали те трупы, что они давали осматривать польской и Международной комиссии, этих документов и не должно было быть.
Кроме того, у бригады Геббельса нет и тех документов, что найдены на трупах — ведь их сожгли немцы перед капитуляцией.
Тут «польская сторона» поясняет, что она очень хотела украсть эти документы у немцев, но не удалось. Удалось только тайно переписать в четырех экземплярах два десятка из них. Эти объяснения для детского садика уже надоедают, скажите прямо, что у подручных Геббельса есть в распоряжении копии только тех документов, что «ловкие» немецкие офицеры им дали для переписывания в целях, определенных господином министром доктором Геббельсом.
Все же из жалости к бойцам нацистского идеологического фронта и этот эпизод запищем как условное Доказательство N 5 версии Геббельса.
Однако бригада Геббельса чрезвычайно говорлива, что и должно быть — отсутствие фактов она пытается заменить «многозначительными» наблюдениями и замечаниями. В силу свойств своего интеллекта ее члены редко понимают, о чем они пишут. Поэтому они попутно дают столько доказательств версий Сталина, что их и искать не приходится, они прямо бросаются в глаза любому, кто читает опусы бригады Геббельса беспристрастно.
Возьмем такую группу доказательств, как фенологические и связанные с природой. Сами по себе доказательства такого типа довольно редкие, но в том, что пишут подручные Геббельса, даже они присутствуют.
53. Скажем, Водзиньский в своем отчете о месте расстрела в Катынскоми лесу пишет: "15) Нахождение на территории Катынского леса целого ряда других могил с останками русских и типичными ранениями черепа позволяло допустить, что Катынский лес уже в течение длительного времени служил местом расстрелов.
На основании гнилостного распада трупов в отдельных могилах с русскими, время их пребывания в земле следовало определить в границах от пяти до пятнадцати лет."
То есть место расстрела в этом лесу должно было быть очень глухим местом, иначе какой смысл было «тайно» везти сюда поляков, если расстреливать их надо было на глазах шляющихся по лесу дачников и грибников? И глухим это место должно было быть лет пятнадцать, не менее.
Но вот в начале отчета Водзиньский описывает собственно место расстрела: «По гребнистым возвышенностям тянулись лесные дорожки, расходящиеся в стороны от главной лесной дороги…»
Ну вдумайтесь в эти строчки — откуда в глухом месте леса дорожки? Да за 15 лет в лесу, по которому никто не ходит, не то что дорожки, а все пустые места покроются опавшей хвоей, листвой, валежником, зарастут травой и подлеском!
54. А вот пишет Яворовский, тот самый, что в 1948 году уничтожил доказательства вины русских: «На то, что преступление было совершено весной, указывали бывшие когда-то свежими березовые листочки, находящиеся в земле в могилах».
Если убило поляков НКВД, то это весна 1940 года, между нею и весной 1943 года стоит три лета, три сезона, когда листья гниют. Если убили немцы, то это осень 1941 года, между нею и весной 1943 года одно лето, один сезон, когда листья гниют.
Паны профессора! Возьмите, у себя в саду выкопайте весной ямку, положите туда свежих березовых листочков и закопайте. Затем осенью выкопайте еще ямку, положите туда сухих березовых листочков и тоже закопайте. А затем через одно лето и следующую за ним зиму раскопайте часть обеих ямок и посмотрите, что осталось от сухих и от свежих листочков, а потом, если до вас не дойдет, повторите это через три лета.
И потом, березовые листья весною держатся на ветках очень прочно, недаром русские именно из веток весенней березы делают веники для бани. А осенью (поясняю для польских профессоров) листья имеют свойство падать с деревьев. И если их обнаружили в земле могил и они сохранили форму, по которой можно узнать, что они березовые, то, значит, между раскопками было не более одного лета, лист в могилы упал сухим и если он вообще упал, то это было осенью. Осенью 1941 года!
Откровенно говоря, с бригадой Геббельса и спорить неинтересно. Поэтому мы запишем это наблюдение Яворовского как косвенное Доказательство N 15 версии Сталина и приступим к косвенным доказательствам, которые отыскали советские подручные Геббельса.
Несколько слов о них. Из ранних наиболее выдающимися являются Ю.Зоря, В.Парсаданова и Н.Лебедева. Именно их работы привели к тому, что в апреле 1994 года Горбачев публично возложил вину за смерть поляков на СССР.
Что двигало этими людьми? Если мы их об этом спросим, то безо всякого сомнения они ответят нам словами Геббельса: «Это не пропагандистская битва, а фанатичная жажда правды».
Какого типа «правдоискатель» Ю.Зоря, мы уже оценили при рассмотрении нюрнбергской подлости. Но Ю.Зоря наиболее систематизировал те «косвенные доказательства», которые так убедили Горбачева. Поэтому давайте рассмотрим их, все остальные «правдоискатели», по сути, Зорю повторяют.
Что следует сказать. Из довольно большого объема документов, рассмотренных этой частью бригады Геббельса, большая часть неумолимо свидетельствует, что военнопленные польские офицеры в 1940 году прошли через суд Особого совещания при НКВД, выбыли из лагерей военнопленных и перестали ими быть, по одной версии — юридически, по второй — физически.
Эти документы никак не опровергают положений обеих версий, в этой части версии одинаковы. Различие начинается позже: по одной версии Особое совещание приговорило поляков к расстрелу, по другой — сослало в ИТЛ. Как это было, мы рассмотрим позже, поэтому вопросы, связанные с Особым совещанием, мы отложим, а займемся остальными косвенными доказательствами, найденными советской частью бригады, «фанатично жаждущей правды».
55. Зоря считает, что указание направить следственные дела военнопленных в 1-й спецотдел и вывоз их самих из лагерей военнопленных в распоряжение УНКВД областей косвенно доказывает, что они были убиты.
Это ничего не доказывает. Это лишь показывает, что Особое совещание действительно рассматривало дела на военнопленных и что они информационно отрезались от лагерей военнопленных. Ни оставшиеся военнопленные, ни администрация лагерей военнопленных не должны были даже случайно узнать, что случилось с теми, кто из лагерей убыл. На определенном этапе конвой над военнопленными начинал осуществляться силами УНКВД областей, они попадали в их сферу ответственности.
56. Зоря считает донесения о том, что пленные доставлялись в район Смоленска, свидетельствами о том, что они убиты. Но если новые ИТЛ для них были в районе Смоленска, то что должны были доносить люди, этапировавшие пленных, — что они доставили их в район Лондона и Парижа? Что должен был донести конвой, чтобы Зоре это понравилось?
57. Зоря считает, что распоряжения о скрытности вывоза из лагерей военнопленных, сделанные в самих этих лагерях военнопленных, — это доказательства того, что пленные убиты.