Несмотря на молодость, ей была единогласно присуждена докторская. Были приняты во внимание другие ее труды, широко известные и у нас и за рубежом.
- Неужели и ты мне ничего не скажешь? - горько произнес Кирилл. Вика закрыла рукой глаза.
- Не могу,- прошептала она в отчаянии.- Сейчас не могу... Там... на Земле скажу.
- Но я должен знать здесь. Теперь. Вика! Это связано с фиолетовым шаром?
- А был ли он, фиолетовый шар?
- Ты же видела!
- Но, кроме нас, никто его не видел. А мы перед тем смотрели на взошедшую Землю, такую яркую.
- Ты хочешь сказать... Но что-то все же случилось со мной за те несколько часов, что выпали из моего сознания?
- Четыре дня, Кирилл. Ты появился через четыре дня. Кирилл ошарашенно уставился на Вику. Она закусила губы.
- Но ведь этого не может быть? В скафандре давно бы кончился воздух... Ведь запас воздуха на двадцать шесть часов?
- Если бы только это!
- Что же еще?
Вика стремительно встала, так что взметнулись волосы, и подошла к иллюминатору. Кирилл подошел к ней.
- Я считаю, что ты прав, требуя правды,- четко сказала Вика.- Мы должны все сообща в этом разобраться. Я поговорю с Харитоном Васильевичем, с товарищами. Завтра утром ты все узнаешь. А пока постарайся припомнить все, что можешь, чем больше ты вспомнишь сам, тем лучше. Произошло необъяснимое, понимаешь?
- Со мной?
- Именно с тобой. Иди к себе, Кирилл. Отдохни и подумай. И не сердись на нас всех. Завтра ты поймешь, почему мы не решились тебе сказать. Это нелегко.
Вика подняла его руку - она была тяжелая, но теплая - и прижалась к ней щекой, Кирилл молча смотрел на ее склоненную голову.
Гнетущая тишина царила в обсерватории, только урчали легонько компрессоры, накачивая воздух. И что-то щелкало, гудело в вентиляционных трубах.
Нестерпимая тоска охватила Кирилла, он ощущал ее почти физически, как тяжелый груз. Ощущение одиночества и тоски.
Он знал, что Вика его любит. В обсерватории все это знали и немного сердились на Кирилла за то, что он заставляет женщину страдать.
Если Кирилл и любил кого, то лишь Вику. Он и сам не знал, почему еще не сделал ни шага в направлении этой любви. Что-то его сковывало. Может, пример отца? Ведь он, в сущности, совсем мало знал Викторию Дружникову. Это с Яшей Вика дружила с детства. В изголовье ее кровати висел небольшой, выполненный акварелью, портрет прекрасной, немолодой уже женщины, с огромными, ничего не выражающими глазами. Казалось, эти зеленовато-голубые, как морская вода над глубиной, подчеркнутые длинными темными ресницами глаза не имели никакого отношения к этому тонкому, страстному лицу.
Слепая мать Вики. Талантливый художник очень хорошо схватил выражение трагической отрешенности невидящих мертвых глаз.
А портрет отца Вики, известного океанолога Дружникова, висел отдельно над письменным столом. Это была просто отличная фотография, под стеклом.
Вика вопросительно посмотрела на Кирилла. У нее были глаза матери, но они видели. Они были живые и добрые.
- Кирилл,-сказала Вика после небольшого колебания.- Я люблю тебя. Ты это знал? Почему ты молчишь? Если я тебе понадоблюсь когда-нибудь, только позови, и я приду. Где бы я ни была, я все брошу и приду к тебе.- Вика подождала, не скажет ли он хоть слово, но Кирилл молчал. И она продолжала: Я рада, что ты есть, что мы не потеряли тебя! А теперь иди, Кирилл. Иди же!!!
Еще мгновение, и она бы расплакалась. Кирилл поцеловал ее в щеку и вышел.
Растерянный, он медленно шел узким коридором, опоясывающим наподобие полого кольца всю обсерваторию. Некоторое время он думал о Вике. Почему она любит именно его? За что? Такая девушка! Красивая, способная, умная, славная. Но плохо его дело, если при ее гордости и сдержанности она первая объясняется в любви, не надеясь на взаимность.
Жалость - вот что говорило в ней. Такая жгучая жалость, что по сравнению с ней не имели никакого значения ни гордость, ни женское достоинство. Значит, Вика знала, что в ближайшее время ему понадобится любовь и сочувствие, и щедро, от всего сердца, предлагала и то и другое. Вика! Она сказала: "Иди и подумай. Может, что-нибудь вспомнишь".
Он должен вспомнить, что же произошло за те несколько часов?
Неужели четыре дня? Полный провал в памяти. А что-то произошло. Непонятное. Как могло хватить воздуха на четыре дня, если кислородно-воздушной смеси в баллоне всего на двадцать шесть часов?
Все было хорошо. Но они уже за две недели до этого события, видели фиолетовый шар.
Явственно видел лишь он один. Вике и Уилки показалось, что мелькнуло что-то, похожее на огромный шар, прозрачный, синевато-фиолетового цвета. Скорее, тень шара.
Надо было разобраться во всем этом, Харитон не пожелал. Он с самого начала был уверен, что это все иллюзии, вполне закономерные в космосе.
Лишь один Кирилл воспринял шар как реальность. А то, что не все его видели, объяснялось просто: шар пронесся так быстро... Что-то мелькнуло, слилось и растаяло, прежде чем они рассмотрели.
Кирилл зашел в свою кабину и присел на койку, но тотчас ощущение тоски усилилось и стало почти нестерпимым. Он бросился обратно в коридор. Потоптавшись на месте, почти машинально направился в астрономическую башню. Там сейчас дежурил Уилки.
Мимо космонавта по коридору, тяжело и мерно ступая, прошел робот Вакула. Он сказал: "Добрый вечер, Кирилл". Кирилл не ответил - не до него. Но затем остановился и почему-то долго смотрел вслед роботу... Герметически замкнутое помещение обсерватории было почти целиком заключено в скалистом массиве мыса Лапласа. Из-под защиты скал вышла лишь мощная цилиндрической формы башня, где размещались гигантский телескоп, снабженный автоматическим устройством для передачи изображения на Землю, пульт управления и электроузел. Кирилл поднялся в лифте.
Уилки был в башне один. Он не работал. Сидел задумавшись, держа в руках лист бумаги. Занавеси на иллюминаторах были задернуты. Там за стеной в черной бездне безмолвно бушевало яростное косматое Солнце.
- Сейчас разговаривал со своими ребятами...- медленно сказал Уилки (он подразумевал американскую базу у самого терминатора).- Они тоже видели фиолетовый шар.
Кирилл вцепился в край пульта.
- Тот же шар?
- Видимо, тот же или такой же. Вот копия донесения на Землю. Не волнуйся так. Садись.
Кирилл сел и взял протянутый ему лист бумаги.
"...Огромный светящийся предмет. На первый взгляд этот предмет напоминал шар, немногим больше Земли в полноземлие, лилового, почти фиолетового, цвета. Но потом обрисовалась форма трапеции. Отблески тела были похожи на отблески при сварочных работах. Его верхняя часть представляла собой сплошной, сплющенный темно-фиолетовый диск, опоясанный широкой светящейся лентой. Тело находилось на высоте свыше двадцати километров от поверхности Луны. Через три-четыре минуты оно исчезло".
- Ты видел его таким, док? - спросил Уилки, как-то странно разглядывая Кирилла.
Из дневника космонавта Мальшета
...Земля сияла, как второе Солнце, хотя это был лишь отраженный свет. Зыбкое ощущение нереальности, будто я видел причудливый фантастический сон, охватило меня, но быстро прошло, оставив ликующее сознание исполнившейся мечты.
Я взглянул на своих товарищей, они с восторгом смотрели на Землю. Одно чувство владело нами в тот час: восхищение родной планетой и гордость за человечество. А вообще-то мы были очень разные люди - совершенно разные,- и радовались мы по-разному.
Этот час мне никогда не забыть, потому что именно тогда я первый раз. увидел фиолетовый шар.
Я не разглядел его так четко, как американские ученые. Сначала он вообще блеснул мне, как светящееся пятно, потом как яркое сияние, но прежде чем я успел вскрикнуть, оно приняло форму шара. Тогда я закричал: "Что это? Смотрите! Шар!" Харитон сказал, что ничего нет. Яша переспросил: "Где, где?" Вика и Уилки заявили, что они тоже что-то видели... вроде "лучистого облака". Харитон рассердился:
- Облако на Луне! Договорились - ничего не скажешь! Когда мы обсуждали потом в кают-компании это происшествие,
Харитон даже ушел. А на другой день он попросил не заносить это в дневник. Он не верил с самого начала.
- Я видел его таким второй раз,- ответил Кирилл, смотря на американца. Уилки отвел глаза.
- С меня хватит,- сказал Кирилл,- завтра мы соберемся все вместе, и вам придется сказать мне все.
- Ты прав,- сказал Уилки, облегченно вздохнув,- мы должны обсудить это все сообща и с тобой вместе. А сейчас, прости, мне надо работать.
- Работай. Я уйду.
В эту очень короткую и страшную ночь я даже не пытался лечь. Все равно не уснуть. Я бродил один по обсерватории - все давно спали, даже астрономы, и - в какой раз - пытался разобраться в том, что же произошло.
...Мы работали рядом, Харитон и я, изредка переговариваясь. По инструкции категорически запрещалось выходить в одиночку: мало ли что может случиться.
Почти весь состав обсерватории отбыл на Землю, потому я и помогал Харитону. В глубоких трещинах, куда не проникал солнечный свет, сотрудники нашей обсерватории обнаружили огромные скопления серы, брома, селена, сурьмы, мышьяка, ртути, свинца, цинка, соединений хлора.
На первых этапах освоения Луны эти продукты вулканизма имели особенное значение, как источник минерального сырья. Поэтому можно понять нетерпение Харитона. Приятный или неприятный он человек, но он прежде всего исследователь Луны, крупнейший селенолог мира. А в тот раз давно обработанная трещина преподнесла сюрприз: истечение газов.
Харитон спускался со своими пробирками в расселину.
Я страховал его. У свинцово-серой стены залива Радуги невиданное нагромождение самых причудливых скал и воронок кратеров. Мы работали часа четыре. Потом я помог Харитону уложить в специальный мешок его пробы.
Прежде чем направиться домой - давно было пора обедать,- мы немного постояли, отдыхая.
Северная часть дуги залива Радуги оканчивается мысом Лапласа, высота которого две тысячи семьсот метров. Прекрасный наблюдательный пункт! На этом горном массиве находится кратер Бианчини. Я там был однажды, вскоре после прибытия на Луну. Когда с края этого кратера смотришь на юг, взору открывается необъятный, тревожащий душу угрюмый простор. На расстоянии сотни километров - кратеры Леверрье и Геликон, Море Холода - затопленная лавой низина, протяженностью не менее двух с половиной тысяч километров. Огибая весь северный околополярный район Луны, Море Холода соединяется на востоке с Озерами Снов и Смерти. Там нет направленных хребтов, лишь хаотические нагромождения острых вершин, бездонных трещин, зловещих темных ущелий, куда никогда не проникает солнце,- воистину царство мрака и смерти. Там еще не ступала нога исследователя.
И вот тогда мне вдруг показалось, что к кратеру Бианчини движется светящееся пятно, постепенно переходящее в яркое фиолетово-красное сияние. Пока я в него всматривался, оно исчезло. Поэтому я ничего не сказал о нем Харитону. Не хотелось получить новую порцию язвительных насмешек.
Харитон уже пошел, осторожно ступая среди глыб, камней, обломков метеоритов, темнеющих на красновато-бурой почве. Я несколько раз оглянулся, но светящегося пятна уже не было.
Пробираться среди острых камней было довольно трудно, и я немного отстал - шагов на десять.
- Не отставай, Кирилл,- сказал Харитон, не оглядываясь,- нас уже ждут к обеду.
Это последнее, что я слышал от него в тот час.
...Я почему-то сидел, а Харитона уже не было. Я позвал его - нет ответа. Я встал и огляделся-вокруг никого нет. Почему-то я понял, что прошло сколько-то времени. Я стоял неподалеку от обсерватории, хотя до нее было еще километра два хода.
Я совершенно не помнил, как я прошел эти два километра. Я огляделся снова, ища Харитона. С минуту-другую стоял в недоумении, не зная, искать ли его или позвать на поиски товарищей. От нахлынувшей слабости я пошатнулся, кружилась голова, поташнивало и лихорадило. От голода, что ли, с недоумением подумал я. Что-то было не так. Я опять оглянулся. Солнце! Солнца уже не было, только на зубчатых вершинах скал еще полыхали ослепительно белые отсветы. Залив Радуги уже затоплял мрак.
Солнце заходило, а до его захода оставалось еще около ста часов! Несмотря на антитермические слои скафандра, мне было холодно. Холод и мрак догоняли меня. Я включил фонарик на шлеме и бросился бежать. В этот час я совсем не ощущал той легкости, которую обычно испытываешь на Луне. Ноги мои отяжелели, меня охватил страх. Но я уже находился на дорожках обсерватории. Ослепительно горел на фоне мрака стальной купол башни - там в вышине еще был день. Под защитой скалистой громады светились уютно и ласково панорамные окна кают-компании. У окна кто-то стоял, кажется, Яша. Меня увидели. Какая суматоха поднялась при моем возвращении... как будто они меня не ждали, не искали.
Шлюзовую камеру можно открыть снаружи нажатием кнопки. В полном изнеможении я нажал кнопку и стоял, пошатываясь, пока створы герметической двери раздвинутся; я ввалился в шлюзовую камеру.
Когда я уже поднимался по лестнице в обсерваторию, я услышал отчаянный крик Уилки: "Не впускайте его!"
Что он, с ума сошел?
Я, как был в скафандре, вошел в кают-компанию.
- Помогите снять...- попросил я. Напрягая последние силы, чтобы не упасть, я стоял в тяжелом скафандре посреди кают-компании, а мои друзья и коллеги, бледнея, в ужасе смотрели на меня. Почему?
Первая бросилась ко мне Вика. Она плакала и смеялась, руки ее так дрожали, что она не могла ничего сделать. Яша подошел и помог мне снять скафандр. Все было странным и необъяснимым - и то, почему я очутился один, и то, что перескочило солнце, и то, что меня не ждали (как это только могло быть?!), и этот явный страх, и вопль американца: "Не впускайте его!"
Мне было очень плохо, все же прежде чем лечь, я заставил себя поесть, считая, что мне плохо от голода.
Я сидел за столом и жадно ел. Робот Вакула принес мне горячего бульона (только робот и встретил меня как всегда) и жареного кролика. Я ел, а мои товарищи стояли и, потрясенные, смотрели, как я ел.
- Вакула, отведи меня в мою комнату,- сказал я, поужинав, обидевшись на всех, даже на Вику.
Я оперся на железную руку, медленно дошел до своей кабины и лег. Уснул я сразу.
Утром проспал, был еще очень слаб, но все же оделся и пошел в ординаторскую. Только одна Вика пришла на ежедневный утренний осмотр. В обед я сделал им замечание. Тогда они стали приходить как всегда... Впрочем, они и раньше не очень-то любили эти утренние врачебные манипуляции.
Но почему они отдалились от меня? Почему они были такие растерянные и подавленные?
Я - врач-космонавт, и в мою обязанность входит не только оказание медицинской помощи в случае болезни, но главным образом (народ на Луне здоровый) изучение функционального состояния центральной нервной системы и работоспособности каждого в условиях уменьшенной силы тяжести. Программа медико-биологических обследований очень обширна: электрокардиограммы, сейсмокардиограммы (колебания грудной клетки), электрические потенциалы, возникающие при движении глаз, биотоки головного мозга, частота пульса и дыхания, анализы проб крови и выдыхаемого воздуха и многое другое.
Какие поразительные сдвиги я обнаружил при первом же посещении членов экипажа после моего возвращения. Сдвиги даже в морфологической картине крови, в водно-солевом обмене. Приди они в таком состоянии на комиссию, ни одного из них не допустил бы на Луну. Для меня, как врача, несомненно: они все до одного пережили нервный криз. Потрясение. Завтра я потребую от них правды. Но я уже не верил, что получу эту правду сполна. К тому же я не мог больше ждать. Терзания мои достигли предела.
И вот, когда, снедаемый нетерпением, я метался по обсерватории, я натолкнулся на Вакулу.
Роботу не требуется сон. Было бы электричество, чтоб зарядиться. Днем он готовил пищу, мыл посуду, иногда помогал и в работе, а ночью убирал помещения обсерватории.
В полчетвертого ночи (по земному времени) я увидел его в оранжерее. Вакула рыхлил землю у помидоров. Плоды уже начинали краснеть, скоро созреют.
- До-брой но-чи,- сказал Вакула,- по-че-му вы не спи-те?
Я стоял и как завороженный смотрел на робота. Его сконструировали на Земле специально для Лунной обсерватории. Одним из его создателей, был мой друг Яков Шалый, кибернетик. Уже здесь, на Луне, он "доводил" робота. Конструкторы отнюдь не задавались целью сделать робота красавцем или хоть похожим на человека. Он был внешне похож на увеличенную до двух метров детскую игрушку.
Я запер дверь, чтобы нам не помешали. Сердце лихорадочно билось.
- Вакула, оставь помидоры и поговори со мной,- приказал я. Робот выпрямился.
- Да-вай по-го-во-рим. Я перевел дыхание.
- Вакула, ты помнишь, что произошло десятого сентября?
- Пом-ню.
- Когда Харитон возвратился к обеду один...
- Лю-ди не обе-да-ли. Они на-де-ли ска-фанд-ры и по-шли ис-кать Ки-рил-ла.
- Долго ли искали?
- Трид-цать ча-сов. По-ка наш-ли.
- Нашли? Где?
- У вхо-да на ба-зу. Ки-рил-ла у-бил ос-ко-лок ме-тео-рита. Головокружение прошло. Я глубоко вздохнул. Губы пересохли, язык тоже.
- Вакула, что ты говоришь?
- Ки-рил-ла у-бил ос-ко-лок ме-тео-ри-та.
- Вот как? Где же его тело?
- Те-ло по-хо-ро-ни-ли во-з-ле радио-те-леско-па.
- Вакула, кто я?..
- Ки-рилл Андре-евич Мальшет.
- Но ведь он похоронен.
- Да.
- Как же это возможно?
- Не знаю, мо-жет быть, его по-чи-ни-ли?
Я хохотал до слез. Это была самая настоящая истерика. После этого мне оставалось лишь прописать себе бром, что я и сделал.
Я пошел в лабораторию и до самого завтрака делал себе анализы. Все было в норме, если не считать повышенного нервного возбуждения.
Теперь мне было понятно поведение товарищей. Как ни странно, я успокоился. Суеверным я отнюдь не был.
4
ЭТОГО НЕ БЫЛО, ПОТОМУ ЧТО НЕ МОГЛО БЫТЬ
Не дошла к вам
Лет так за сто
Весть, что прав был
Галилеи,
Но
Плечами вы пожали.
Мол, отрекся
Галилей.
Отмечать
Вы продолжали
Птоломея
Юбилей
Леонид Мартынов
Утром я потребовал серьезного и обстоятельного обсуждения того, что произошло со мной. Вика, Яша и Уилки меня поддержали. Харитон хмуро согласился.
- В двенадцать у меня в кабинете,- сказал он. Когда все направились по своим лабораториям, он позвал меня.
- Кирилл, зайди ко мне. Необходимо поговорить.
- О чем?
- Разговор конфиденциальный.
- В двенадцать часов и поговорим.
Харитон посмотрел вслед уходящим сотрудникам. Мы только что позавтракали. В коридоре слышались мерные шаги Вакулы, он шел убирать со стола.
- Нам нужно поговорить до двенадцати,- сердито прошептал Харитон.
- Если о том, что со мной случилось, то лишь со всеми вместе.
- Но там будет этот Уилки.
- Ну и что?
- Ты хочешь, чтоб это попало в газеты? Он ведь там у себя не будет молчать!
- Улки крупный ученый, а не трепач. И кстати, встреча с инакопланетной цивилизацией касается всего человечества. Я сам дам объяснение в газеты.
Харитон сжал кулаки. Широкое лицо его побагровело, под скулами заходили желваки.
- Ты хочешь, чтоб в зарубежных газетах появилось подробное описание того, как русский космонавт спятил, не выдержав встречи с космосом? Тебе это будет приятно?
- До двенадцати,- коротко бросил я и вышел, подавив гнев. В двенадцать мы, все пятеро, собрались в кабинете начальника обсерватории. Я молча положил на стол пачку анализов.
- Что это? - сухо спросил Харитон.
- Это анализы - моя кровь и прочее. Прошу приобщить к протоколу.
Я сел поудобнее в кресло. Вика, стоя у иллюминатора, смотрела на меня. Яша и Уилки сидели на диване и тоже смотрели на меня.
- Ты... знаешь? - спросил Харитон.
- Да. Хотя желал бы кое-каких подробностей.
- Кто тебе сказал?
- Вакула.
У Харитона опять заходили желваки. Он чертыхнулся.
- Он же обладает памятью! - пробормотал Харитон. Вика села возле меня.
- Только, пожалуйста, не жалейте меня! - обратился я к товарищам.- Как видите,- я показал на анализы,- я вполне здоров и крепок. Почему вы мне сразу не сказали? Боялись за мою психику?
- Да, Кирилл,- подтвердила Вика.
- Слабонервным в космосе делать нечего. А сейчас я попрошу каждого рассказать все, что он знает по этому странному делу.
- Давайте вспомним все с самого начала,- волнуясь, предложила Вика.
- Нам необходимо принять решение,- сурово сказал Харитон. Он сидел за своим массивным столом, словно обыкновенный директор в обыкновенном кабинете на Земле. За ним в широком панорамном окне холодно мерцали в свете Земли острые лунные пики и кратеры. О, как не вписывался Харитон в этот лунный ландшафт!
- Расскажи, Кирилл, еще раз,- мягко попросил Яша.
Он сын капитана дальнего плавания Фомы Шалого и сам похож на моряка. Высокий, широкоплечий, смуглое лицо с чуть выдающейся вперед челюстью, яркие серые глаза, черные жесткие волосы, резко очерченный рот. Мужественный, добрый, отзывчивый, но очень скрытный. Он кибернетик по призванию. Выдающийся кибернетик.
Уилки Уолт с жгучим любопытством смотрел на меня. Обычно мысли его неотрывны от работы. Сыграет партию в шахматы и уже рвется к своим приборам.
Я сидел в очень мягком демилоновом кресле с широкими подлокотниками, оно меня раздражало, и я пересел на стул. Не теряя времени, я коротко пересказал им еще раз: о фиолетовом шаре, как я очутился один возле входа на территорию базы... Но на этот раз я рассказал и то, что сам до этого считал лишь сновидением...
Смутное ощущение страха и бессилия. Невозможность шевельнуться, как будто я был парализован. Странные существа, склонившиеся надо мною. Похожие на людей. Но с огромными фасетчатыми глазами и прозрачными крыльями...
- Ты все это видел во сне,- небрежно бросил Харитон.
- Может быть,- согласился я,- но как ты объяснишь то, что меня разнесло на куски при первом моем возвращении в обсерваторию. След метеорита я видел... воронка еще там.
- А кто видел, как тебя "разнесло" на куски? - грубовато спросил Харитон.
- Ты видел и Вика,- напомнил Яша.
- Я ничего не видел. А Вике показалось.- Он смотрел перед собой, избегая встречаться с кем-либо взглядом.
- Но...- Вика пристально посмотрела на селенолога.
- Мы же видели, Харитон. Я и ты! Кирилл шел к обсерватории... Я закричала от радости, ты бросился навстречу ему. Когда вдруг падение метеорита... Ослепительная вспышка. Взрыв. Мы даже были несколько контужены... Впрочем, больше не падением метеорита, а тем, что на наших глазах погиб Кирилл...
- Мы ничего не видели,- твердо возразил Харитон.
- Вы говорили другое,- вмешался Уилки.- Когда вы вернулись в обсерваторию, поддерживая мисс Викторию - ей было плохо,- Якоб бросился к вам с вопросом, что с ней... И вы сказали Якобу, что случилась беда,- погиб Кирилл. Мы не ложились спать всю ночь. То сидели все вместе в кают-компании... мисс Виктория плакала... то выходили - одни мужчины - и пытались разыскать останки Кирилла.
- Вот именно, но никаких "останков" не было,- буркнул Харитон.
- Прямое попадание метеорита,- упрямо возразил американец,- мы почти и не надеялись найти останки нашего доктора. Поэтому и "похороны" были скорее символическими.
- На похоронах как раз настоял Харитон,- мрачно заметил Яша.
- Так вот, товарищи,- твердо заявил Харитон,- я ничего такого не видел. Я поверил Вике, которая утверждала, что видела идущего Кирилла, и даже закричала с радости.
Единственное, что наблюдал я, это - падение метеорита и вспышку. Откуда я мог знать, что Вике гибель Кирилла просто-напросто померещилась? Это, как вы теперь видите, и не мог быть он, так как он явился живой и невредимый через четверо суток после предполагаемой гибели.
- Как ты объясняешь, что хватило кислорода? - спросил я в упор.
- Да, кислорода было на двадцать шесть часов, а Кирилл дышал им, выходит, девяносто восемь,- добавил Яша.
- Не знаю,- мрачно произнес Харитон,- этого я сам не могу понять. Но не могу же я поверить...
- Почему? - тихо спросила Вика.
- Этого не может быть.
Наступило молчание, такое глубокое, что слышно было дыхание каждого из нас.
- Как это объясните вы? - обратился ко мне Уилки. Я промолчал, собираясь с мыслями. За меня ответил Яша:
- Столь долго ожидаемая встреча с иной цивилизацией. Опять наступило долгое молчание. Харитон первым нарушил его.
- Кажется, твой дядя писатель-фантаст? А мой отец был просто хозяйственник... Неудавшийся ученый. Мать - лесовод.
Вика сделала резкое движение.
- Но Кирилл, хоть и смутно, помнит какие-то существа... или ты ему не веришь?
- При чем здесь не верю! Нарушение психики.
- Может, ты собираешься доказывать, что Кирилл сумасшедший?
Вика не сводила с Харитона взгляда. Он отвел глаза.
- Не обязательно сумасшедший. Кирилл мог бы объяснить вам, как врач-космонавт, что иллюзии сами по себе еще не являются признаком психического заболевания. Иллюзии возникают и у здоровых людей, особенно когда что-то мешает отчетливому восприятию зрительных и слуховых образов.
Разве у некоторых космонавтов при испытаниях на нервно-психическую устойчивость в сурдокамере не появлялось странное и непонятное ощущение присутствия кого-то вот здесь, рядом или сзади за креслом. И даже явные галлюцинации. Когда человек один, когда он утомлен, рассеян, у него бывает состояние ожидания или страха.
- Неужели и ты мне ничего не скажешь? - горько произнес Кирилл. Вика закрыла рукой глаза.
- Не могу,- прошептала она в отчаянии.- Сейчас не могу... Там... на Земле скажу.
- Но я должен знать здесь. Теперь. Вика! Это связано с фиолетовым шаром?
- А был ли он, фиолетовый шар?
- Ты же видела!
- Но, кроме нас, никто его не видел. А мы перед тем смотрели на взошедшую Землю, такую яркую.
- Ты хочешь сказать... Но что-то все же случилось со мной за те несколько часов, что выпали из моего сознания?
- Четыре дня, Кирилл. Ты появился через четыре дня. Кирилл ошарашенно уставился на Вику. Она закусила губы.
- Но ведь этого не может быть? В скафандре давно бы кончился воздух... Ведь запас воздуха на двадцать шесть часов?
- Если бы только это!
- Что же еще?
Вика стремительно встала, так что взметнулись волосы, и подошла к иллюминатору. Кирилл подошел к ней.
- Я считаю, что ты прав, требуя правды,- четко сказала Вика.- Мы должны все сообща в этом разобраться. Я поговорю с Харитоном Васильевичем, с товарищами. Завтра утром ты все узнаешь. А пока постарайся припомнить все, что можешь, чем больше ты вспомнишь сам, тем лучше. Произошло необъяснимое, понимаешь?
- Со мной?
- Именно с тобой. Иди к себе, Кирилл. Отдохни и подумай. И не сердись на нас всех. Завтра ты поймешь, почему мы не решились тебе сказать. Это нелегко.
Вика подняла его руку - она была тяжелая, но теплая - и прижалась к ней щекой, Кирилл молча смотрел на ее склоненную голову.
Гнетущая тишина царила в обсерватории, только урчали легонько компрессоры, накачивая воздух. И что-то щелкало, гудело в вентиляционных трубах.
Нестерпимая тоска охватила Кирилла, он ощущал ее почти физически, как тяжелый груз. Ощущение одиночества и тоски.
Он знал, что Вика его любит. В обсерватории все это знали и немного сердились на Кирилла за то, что он заставляет женщину страдать.
Если Кирилл и любил кого, то лишь Вику. Он и сам не знал, почему еще не сделал ни шага в направлении этой любви. Что-то его сковывало. Может, пример отца? Ведь он, в сущности, совсем мало знал Викторию Дружникову. Это с Яшей Вика дружила с детства. В изголовье ее кровати висел небольшой, выполненный акварелью, портрет прекрасной, немолодой уже женщины, с огромными, ничего не выражающими глазами. Казалось, эти зеленовато-голубые, как морская вода над глубиной, подчеркнутые длинными темными ресницами глаза не имели никакого отношения к этому тонкому, страстному лицу.
Слепая мать Вики. Талантливый художник очень хорошо схватил выражение трагической отрешенности невидящих мертвых глаз.
А портрет отца Вики, известного океанолога Дружникова, висел отдельно над письменным столом. Это была просто отличная фотография, под стеклом.
Вика вопросительно посмотрела на Кирилла. У нее были глаза матери, но они видели. Они были живые и добрые.
- Кирилл,-сказала Вика после небольшого колебания.- Я люблю тебя. Ты это знал? Почему ты молчишь? Если я тебе понадоблюсь когда-нибудь, только позови, и я приду. Где бы я ни была, я все брошу и приду к тебе.- Вика подождала, не скажет ли он хоть слово, но Кирилл молчал. И она продолжала: Я рада, что ты есть, что мы не потеряли тебя! А теперь иди, Кирилл. Иди же!!!
Еще мгновение, и она бы расплакалась. Кирилл поцеловал ее в щеку и вышел.
Растерянный, он медленно шел узким коридором, опоясывающим наподобие полого кольца всю обсерваторию. Некоторое время он думал о Вике. Почему она любит именно его? За что? Такая девушка! Красивая, способная, умная, славная. Но плохо его дело, если при ее гордости и сдержанности она первая объясняется в любви, не надеясь на взаимность.
Жалость - вот что говорило в ней. Такая жгучая жалость, что по сравнению с ней не имели никакого значения ни гордость, ни женское достоинство. Значит, Вика знала, что в ближайшее время ему понадобится любовь и сочувствие, и щедро, от всего сердца, предлагала и то и другое. Вика! Она сказала: "Иди и подумай. Может, что-нибудь вспомнишь".
Он должен вспомнить, что же произошло за те несколько часов?
Неужели четыре дня? Полный провал в памяти. А что-то произошло. Непонятное. Как могло хватить воздуха на четыре дня, если кислородно-воздушной смеси в баллоне всего на двадцать шесть часов?
Все было хорошо. Но они уже за две недели до этого события, видели фиолетовый шар.
Явственно видел лишь он один. Вике и Уилки показалось, что мелькнуло что-то, похожее на огромный шар, прозрачный, синевато-фиолетового цвета. Скорее, тень шара.
Надо было разобраться во всем этом, Харитон не пожелал. Он с самого начала был уверен, что это все иллюзии, вполне закономерные в космосе.
Лишь один Кирилл воспринял шар как реальность. А то, что не все его видели, объяснялось просто: шар пронесся так быстро... Что-то мелькнуло, слилось и растаяло, прежде чем они рассмотрели.
Кирилл зашел в свою кабину и присел на койку, но тотчас ощущение тоски усилилось и стало почти нестерпимым. Он бросился обратно в коридор. Потоптавшись на месте, почти машинально направился в астрономическую башню. Там сейчас дежурил Уилки.
Мимо космонавта по коридору, тяжело и мерно ступая, прошел робот Вакула. Он сказал: "Добрый вечер, Кирилл". Кирилл не ответил - не до него. Но затем остановился и почему-то долго смотрел вслед роботу... Герметически замкнутое помещение обсерватории было почти целиком заключено в скалистом массиве мыса Лапласа. Из-под защиты скал вышла лишь мощная цилиндрической формы башня, где размещались гигантский телескоп, снабженный автоматическим устройством для передачи изображения на Землю, пульт управления и электроузел. Кирилл поднялся в лифте.
Уилки был в башне один. Он не работал. Сидел задумавшись, держа в руках лист бумаги. Занавеси на иллюминаторах были задернуты. Там за стеной в черной бездне безмолвно бушевало яростное косматое Солнце.
- Сейчас разговаривал со своими ребятами...- медленно сказал Уилки (он подразумевал американскую базу у самого терминатора).- Они тоже видели фиолетовый шар.
Кирилл вцепился в край пульта.
- Тот же шар?
- Видимо, тот же или такой же. Вот копия донесения на Землю. Не волнуйся так. Садись.
Кирилл сел и взял протянутый ему лист бумаги.
"...Огромный светящийся предмет. На первый взгляд этот предмет напоминал шар, немногим больше Земли в полноземлие, лилового, почти фиолетового, цвета. Но потом обрисовалась форма трапеции. Отблески тела были похожи на отблески при сварочных работах. Его верхняя часть представляла собой сплошной, сплющенный темно-фиолетовый диск, опоясанный широкой светящейся лентой. Тело находилось на высоте свыше двадцати километров от поверхности Луны. Через три-четыре минуты оно исчезло".
- Ты видел его таким, док? - спросил Уилки, как-то странно разглядывая Кирилла.
Из дневника космонавта Мальшета
...Земля сияла, как второе Солнце, хотя это был лишь отраженный свет. Зыбкое ощущение нереальности, будто я видел причудливый фантастический сон, охватило меня, но быстро прошло, оставив ликующее сознание исполнившейся мечты.
Я взглянул на своих товарищей, они с восторгом смотрели на Землю. Одно чувство владело нами в тот час: восхищение родной планетой и гордость за человечество. А вообще-то мы были очень разные люди - совершенно разные,- и радовались мы по-разному.
Этот час мне никогда не забыть, потому что именно тогда я первый раз. увидел фиолетовый шар.
Я не разглядел его так четко, как американские ученые. Сначала он вообще блеснул мне, как светящееся пятно, потом как яркое сияние, но прежде чем я успел вскрикнуть, оно приняло форму шара. Тогда я закричал: "Что это? Смотрите! Шар!" Харитон сказал, что ничего нет. Яша переспросил: "Где, где?" Вика и Уилки заявили, что они тоже что-то видели... вроде "лучистого облака". Харитон рассердился:
- Облако на Луне! Договорились - ничего не скажешь! Когда мы обсуждали потом в кают-компании это происшествие,
Харитон даже ушел. А на другой день он попросил не заносить это в дневник. Он не верил с самого начала.
- Я видел его таким второй раз,- ответил Кирилл, смотря на американца. Уилки отвел глаза.
- С меня хватит,- сказал Кирилл,- завтра мы соберемся все вместе, и вам придется сказать мне все.
- Ты прав,- сказал Уилки, облегченно вздохнув,- мы должны обсудить это все сообща и с тобой вместе. А сейчас, прости, мне надо работать.
- Работай. Я уйду.
В эту очень короткую и страшную ночь я даже не пытался лечь. Все равно не уснуть. Я бродил один по обсерватории - все давно спали, даже астрономы, и - в какой раз - пытался разобраться в том, что же произошло.
...Мы работали рядом, Харитон и я, изредка переговариваясь. По инструкции категорически запрещалось выходить в одиночку: мало ли что может случиться.
Почти весь состав обсерватории отбыл на Землю, потому я и помогал Харитону. В глубоких трещинах, куда не проникал солнечный свет, сотрудники нашей обсерватории обнаружили огромные скопления серы, брома, селена, сурьмы, мышьяка, ртути, свинца, цинка, соединений хлора.
На первых этапах освоения Луны эти продукты вулканизма имели особенное значение, как источник минерального сырья. Поэтому можно понять нетерпение Харитона. Приятный или неприятный он человек, но он прежде всего исследователь Луны, крупнейший селенолог мира. А в тот раз давно обработанная трещина преподнесла сюрприз: истечение газов.
Харитон спускался со своими пробирками в расселину.
Я страховал его. У свинцово-серой стены залива Радуги невиданное нагромождение самых причудливых скал и воронок кратеров. Мы работали часа четыре. Потом я помог Харитону уложить в специальный мешок его пробы.
Прежде чем направиться домой - давно было пора обедать,- мы немного постояли, отдыхая.
Северная часть дуги залива Радуги оканчивается мысом Лапласа, высота которого две тысячи семьсот метров. Прекрасный наблюдательный пункт! На этом горном массиве находится кратер Бианчини. Я там был однажды, вскоре после прибытия на Луну. Когда с края этого кратера смотришь на юг, взору открывается необъятный, тревожащий душу угрюмый простор. На расстоянии сотни километров - кратеры Леверрье и Геликон, Море Холода - затопленная лавой низина, протяженностью не менее двух с половиной тысяч километров. Огибая весь северный околополярный район Луны, Море Холода соединяется на востоке с Озерами Снов и Смерти. Там нет направленных хребтов, лишь хаотические нагромождения острых вершин, бездонных трещин, зловещих темных ущелий, куда никогда не проникает солнце,- воистину царство мрака и смерти. Там еще не ступала нога исследователя.
И вот тогда мне вдруг показалось, что к кратеру Бианчини движется светящееся пятно, постепенно переходящее в яркое фиолетово-красное сияние. Пока я в него всматривался, оно исчезло. Поэтому я ничего не сказал о нем Харитону. Не хотелось получить новую порцию язвительных насмешек.
Харитон уже пошел, осторожно ступая среди глыб, камней, обломков метеоритов, темнеющих на красновато-бурой почве. Я несколько раз оглянулся, но светящегося пятна уже не было.
Пробираться среди острых камней было довольно трудно, и я немного отстал - шагов на десять.
- Не отставай, Кирилл,- сказал Харитон, не оглядываясь,- нас уже ждут к обеду.
Это последнее, что я слышал от него в тот час.
...Я почему-то сидел, а Харитона уже не было. Я позвал его - нет ответа. Я встал и огляделся-вокруг никого нет. Почему-то я понял, что прошло сколько-то времени. Я стоял неподалеку от обсерватории, хотя до нее было еще километра два хода.
Я совершенно не помнил, как я прошел эти два километра. Я огляделся снова, ища Харитона. С минуту-другую стоял в недоумении, не зная, искать ли его или позвать на поиски товарищей. От нахлынувшей слабости я пошатнулся, кружилась голова, поташнивало и лихорадило. От голода, что ли, с недоумением подумал я. Что-то было не так. Я опять оглянулся. Солнце! Солнца уже не было, только на зубчатых вершинах скал еще полыхали ослепительно белые отсветы. Залив Радуги уже затоплял мрак.
Солнце заходило, а до его захода оставалось еще около ста часов! Несмотря на антитермические слои скафандра, мне было холодно. Холод и мрак догоняли меня. Я включил фонарик на шлеме и бросился бежать. В этот час я совсем не ощущал той легкости, которую обычно испытываешь на Луне. Ноги мои отяжелели, меня охватил страх. Но я уже находился на дорожках обсерватории. Ослепительно горел на фоне мрака стальной купол башни - там в вышине еще был день. Под защитой скалистой громады светились уютно и ласково панорамные окна кают-компании. У окна кто-то стоял, кажется, Яша. Меня увидели. Какая суматоха поднялась при моем возвращении... как будто они меня не ждали, не искали.
Шлюзовую камеру можно открыть снаружи нажатием кнопки. В полном изнеможении я нажал кнопку и стоял, пошатываясь, пока створы герметической двери раздвинутся; я ввалился в шлюзовую камеру.
Когда я уже поднимался по лестнице в обсерваторию, я услышал отчаянный крик Уилки: "Не впускайте его!"
Что он, с ума сошел?
Я, как был в скафандре, вошел в кают-компанию.
- Помогите снять...- попросил я. Напрягая последние силы, чтобы не упасть, я стоял в тяжелом скафандре посреди кают-компании, а мои друзья и коллеги, бледнея, в ужасе смотрели на меня. Почему?
Первая бросилась ко мне Вика. Она плакала и смеялась, руки ее так дрожали, что она не могла ничего сделать. Яша подошел и помог мне снять скафандр. Все было странным и необъяснимым - и то, почему я очутился один, и то, что перескочило солнце, и то, что меня не ждали (как это только могло быть?!), и этот явный страх, и вопль американца: "Не впускайте его!"
Мне было очень плохо, все же прежде чем лечь, я заставил себя поесть, считая, что мне плохо от голода.
Я сидел за столом и жадно ел. Робот Вакула принес мне горячего бульона (только робот и встретил меня как всегда) и жареного кролика. Я ел, а мои товарищи стояли и, потрясенные, смотрели, как я ел.
- Вакула, отведи меня в мою комнату,- сказал я, поужинав, обидевшись на всех, даже на Вику.
Я оперся на железную руку, медленно дошел до своей кабины и лег. Уснул я сразу.
Утром проспал, был еще очень слаб, но все же оделся и пошел в ординаторскую. Только одна Вика пришла на ежедневный утренний осмотр. В обед я сделал им замечание. Тогда они стали приходить как всегда... Впрочем, они и раньше не очень-то любили эти утренние врачебные манипуляции.
Но почему они отдалились от меня? Почему они были такие растерянные и подавленные?
Я - врач-космонавт, и в мою обязанность входит не только оказание медицинской помощи в случае болезни, но главным образом (народ на Луне здоровый) изучение функционального состояния центральной нервной системы и работоспособности каждого в условиях уменьшенной силы тяжести. Программа медико-биологических обследований очень обширна: электрокардиограммы, сейсмокардиограммы (колебания грудной клетки), электрические потенциалы, возникающие при движении глаз, биотоки головного мозга, частота пульса и дыхания, анализы проб крови и выдыхаемого воздуха и многое другое.
Какие поразительные сдвиги я обнаружил при первом же посещении членов экипажа после моего возвращения. Сдвиги даже в морфологической картине крови, в водно-солевом обмене. Приди они в таком состоянии на комиссию, ни одного из них не допустил бы на Луну. Для меня, как врача, несомненно: они все до одного пережили нервный криз. Потрясение. Завтра я потребую от них правды. Но я уже не верил, что получу эту правду сполна. К тому же я не мог больше ждать. Терзания мои достигли предела.
И вот, когда, снедаемый нетерпением, я метался по обсерватории, я натолкнулся на Вакулу.
Роботу не требуется сон. Было бы электричество, чтоб зарядиться. Днем он готовил пищу, мыл посуду, иногда помогал и в работе, а ночью убирал помещения обсерватории.
В полчетвертого ночи (по земному времени) я увидел его в оранжерее. Вакула рыхлил землю у помидоров. Плоды уже начинали краснеть, скоро созреют.
- До-брой но-чи,- сказал Вакула,- по-че-му вы не спи-те?
Я стоял и как завороженный смотрел на робота. Его сконструировали на Земле специально для Лунной обсерватории. Одним из его создателей, был мой друг Яков Шалый, кибернетик. Уже здесь, на Луне, он "доводил" робота. Конструкторы отнюдь не задавались целью сделать робота красавцем или хоть похожим на человека. Он был внешне похож на увеличенную до двух метров детскую игрушку.
Я запер дверь, чтобы нам не помешали. Сердце лихорадочно билось.
- Вакула, оставь помидоры и поговори со мной,- приказал я. Робот выпрямился.
- Да-вай по-го-во-рим. Я перевел дыхание.
- Вакула, ты помнишь, что произошло десятого сентября?
- Пом-ню.
- Когда Харитон возвратился к обеду один...
- Лю-ди не обе-да-ли. Они на-де-ли ска-фанд-ры и по-шли ис-кать Ки-рил-ла.
- Долго ли искали?
- Трид-цать ча-сов. По-ка наш-ли.
- Нашли? Где?
- У вхо-да на ба-зу. Ки-рил-ла у-бил ос-ко-лок ме-тео-рита. Головокружение прошло. Я глубоко вздохнул. Губы пересохли, язык тоже.
- Вакула, что ты говоришь?
- Ки-рил-ла у-бил ос-ко-лок ме-тео-ри-та.
- Вот как? Где же его тело?
- Те-ло по-хо-ро-ни-ли во-з-ле радио-те-леско-па.
- Вакула, кто я?..
- Ки-рилл Андре-евич Мальшет.
- Но ведь он похоронен.
- Да.
- Как же это возможно?
- Не знаю, мо-жет быть, его по-чи-ни-ли?
Я хохотал до слез. Это была самая настоящая истерика. После этого мне оставалось лишь прописать себе бром, что я и сделал.
Я пошел в лабораторию и до самого завтрака делал себе анализы. Все было в норме, если не считать повышенного нервного возбуждения.
Теперь мне было понятно поведение товарищей. Как ни странно, я успокоился. Суеверным я отнюдь не был.
4
ЭТОГО НЕ БЫЛО, ПОТОМУ ЧТО НЕ МОГЛО БЫТЬ
Не дошла к вам
Лет так за сто
Весть, что прав был
Галилеи,
Но
Плечами вы пожали.
Мол, отрекся
Галилей.
Отмечать
Вы продолжали
Птоломея
Юбилей
Леонид Мартынов
Утром я потребовал серьезного и обстоятельного обсуждения того, что произошло со мной. Вика, Яша и Уилки меня поддержали. Харитон хмуро согласился.
- В двенадцать у меня в кабинете,- сказал он. Когда все направились по своим лабораториям, он позвал меня.
- Кирилл, зайди ко мне. Необходимо поговорить.
- О чем?
- Разговор конфиденциальный.
- В двенадцать часов и поговорим.
Харитон посмотрел вслед уходящим сотрудникам. Мы только что позавтракали. В коридоре слышались мерные шаги Вакулы, он шел убирать со стола.
- Нам нужно поговорить до двенадцати,- сердито прошептал Харитон.
- Если о том, что со мной случилось, то лишь со всеми вместе.
- Но там будет этот Уилки.
- Ну и что?
- Ты хочешь, чтоб это попало в газеты? Он ведь там у себя не будет молчать!
- Улки крупный ученый, а не трепач. И кстати, встреча с инакопланетной цивилизацией касается всего человечества. Я сам дам объяснение в газеты.
Харитон сжал кулаки. Широкое лицо его побагровело, под скулами заходили желваки.
- Ты хочешь, чтоб в зарубежных газетах появилось подробное описание того, как русский космонавт спятил, не выдержав встречи с космосом? Тебе это будет приятно?
- До двенадцати,- коротко бросил я и вышел, подавив гнев. В двенадцать мы, все пятеро, собрались в кабинете начальника обсерватории. Я молча положил на стол пачку анализов.
- Что это? - сухо спросил Харитон.
- Это анализы - моя кровь и прочее. Прошу приобщить к протоколу.
Я сел поудобнее в кресло. Вика, стоя у иллюминатора, смотрела на меня. Яша и Уилки сидели на диване и тоже смотрели на меня.
- Ты... знаешь? - спросил Харитон.
- Да. Хотя желал бы кое-каких подробностей.
- Кто тебе сказал?
- Вакула.
У Харитона опять заходили желваки. Он чертыхнулся.
- Он же обладает памятью! - пробормотал Харитон. Вика села возле меня.
- Только, пожалуйста, не жалейте меня! - обратился я к товарищам.- Как видите,- я показал на анализы,- я вполне здоров и крепок. Почему вы мне сразу не сказали? Боялись за мою психику?
- Да, Кирилл,- подтвердила Вика.
- Слабонервным в космосе делать нечего. А сейчас я попрошу каждого рассказать все, что он знает по этому странному делу.
- Давайте вспомним все с самого начала,- волнуясь, предложила Вика.
- Нам необходимо принять решение,- сурово сказал Харитон. Он сидел за своим массивным столом, словно обыкновенный директор в обыкновенном кабинете на Земле. За ним в широком панорамном окне холодно мерцали в свете Земли острые лунные пики и кратеры. О, как не вписывался Харитон в этот лунный ландшафт!
- Расскажи, Кирилл, еще раз,- мягко попросил Яша.
Он сын капитана дальнего плавания Фомы Шалого и сам похож на моряка. Высокий, широкоплечий, смуглое лицо с чуть выдающейся вперед челюстью, яркие серые глаза, черные жесткие волосы, резко очерченный рот. Мужественный, добрый, отзывчивый, но очень скрытный. Он кибернетик по призванию. Выдающийся кибернетик.
Уилки Уолт с жгучим любопытством смотрел на меня. Обычно мысли его неотрывны от работы. Сыграет партию в шахматы и уже рвется к своим приборам.
Я сидел в очень мягком демилоновом кресле с широкими подлокотниками, оно меня раздражало, и я пересел на стул. Не теряя времени, я коротко пересказал им еще раз: о фиолетовом шаре, как я очутился один возле входа на территорию базы... Но на этот раз я рассказал и то, что сам до этого считал лишь сновидением...
Смутное ощущение страха и бессилия. Невозможность шевельнуться, как будто я был парализован. Странные существа, склонившиеся надо мною. Похожие на людей. Но с огромными фасетчатыми глазами и прозрачными крыльями...
- Ты все это видел во сне,- небрежно бросил Харитон.
- Может быть,- согласился я,- но как ты объяснишь то, что меня разнесло на куски при первом моем возвращении в обсерваторию. След метеорита я видел... воронка еще там.
- А кто видел, как тебя "разнесло" на куски? - грубовато спросил Харитон.
- Ты видел и Вика,- напомнил Яша.
- Я ничего не видел. А Вике показалось.- Он смотрел перед собой, избегая встречаться с кем-либо взглядом.
- Но...- Вика пристально посмотрела на селенолога.
- Мы же видели, Харитон. Я и ты! Кирилл шел к обсерватории... Я закричала от радости, ты бросился навстречу ему. Когда вдруг падение метеорита... Ослепительная вспышка. Взрыв. Мы даже были несколько контужены... Впрочем, больше не падением метеорита, а тем, что на наших глазах погиб Кирилл...
- Мы ничего не видели,- твердо возразил Харитон.
- Вы говорили другое,- вмешался Уилки.- Когда вы вернулись в обсерваторию, поддерживая мисс Викторию - ей было плохо,- Якоб бросился к вам с вопросом, что с ней... И вы сказали Якобу, что случилась беда,- погиб Кирилл. Мы не ложились спать всю ночь. То сидели все вместе в кают-компании... мисс Виктория плакала... то выходили - одни мужчины - и пытались разыскать останки Кирилла.
- Вот именно, но никаких "останков" не было,- буркнул Харитон.
- Прямое попадание метеорита,- упрямо возразил американец,- мы почти и не надеялись найти останки нашего доктора. Поэтому и "похороны" были скорее символическими.
- На похоронах как раз настоял Харитон,- мрачно заметил Яша.
- Так вот, товарищи,- твердо заявил Харитон,- я ничего такого не видел. Я поверил Вике, которая утверждала, что видела идущего Кирилла, и даже закричала с радости.
Единственное, что наблюдал я, это - падение метеорита и вспышку. Откуда я мог знать, что Вике гибель Кирилла просто-напросто померещилась? Это, как вы теперь видите, и не мог быть он, так как он явился живой и невредимый через четверо суток после предполагаемой гибели.
- Как ты объясняешь, что хватило кислорода? - спросил я в упор.
- Да, кислорода было на двадцать шесть часов, а Кирилл дышал им, выходит, девяносто восемь,- добавил Яша.
- Не знаю,- мрачно произнес Харитон,- этого я сам не могу понять. Но не могу же я поверить...
- Почему? - тихо спросила Вика.
- Этого не может быть.
Наступило молчание, такое глубокое, что слышно было дыхание каждого из нас.
- Как это объясните вы? - обратился ко мне Уилки. Я промолчал, собираясь с мыслями. За меня ответил Яша:
- Столь долго ожидаемая встреча с иной цивилизацией. Опять наступило долгое молчание. Харитон первым нарушил его.
- Кажется, твой дядя писатель-фантаст? А мой отец был просто хозяйственник... Неудавшийся ученый. Мать - лесовод.
Вика сделала резкое движение.
- Но Кирилл, хоть и смутно, помнит какие-то существа... или ты ему не веришь?
- При чем здесь не верю! Нарушение психики.
- Может, ты собираешься доказывать, что Кирилл сумасшедший?
Вика не сводила с Харитона взгляда. Он отвел глаза.
- Не обязательно сумасшедший. Кирилл мог бы объяснить вам, как врач-космонавт, что иллюзии сами по себе еще не являются признаком психического заболевания. Иллюзии возникают и у здоровых людей, особенно когда что-то мешает отчетливому восприятию зрительных и слуховых образов.
Разве у некоторых космонавтов при испытаниях на нервно-психическую устойчивость в сурдокамере не появлялось странное и непонятное ощущение присутствия кого-то вот здесь, рядом или сзади за креслом. И даже явные галлюцинации. Когда человек один, когда он утомлен, рассеян, у него бывает состояние ожидания или страха.