Страница:
Рукоятка меча из Чертомлыкского кургана
Однако тогда, в 451 году, смутное предчувствие останавливало полководца, подобного с ним не случалось. С тяжелым сердцем он обратился к гадателям. По обычаю, зарезали самого крупного барана, и, когда гадатель взглянул на лопатку животного, он отшатнулся и предрек беду. Не исключено, что и гадатель получил что-то из Рима. Рим тогда не скупился на щедрые подарки.
Так, до битвы на Каталаунских полях Аэций ходил в победителях – он отлично подготовился: удалось подкупить некоторых кипчаков, тайно собрать объединенное войско Европы, сошла с рук смута, посеянная в сердце непобедимого Аттилы. Все было на пользу Риму.
Аттила без раздумий принял условия Аэция, он приготовился к бою именно на Каталаунских полях, невыгодных всадникам: рельеф местности благоприятствовал римлянам… Бой должен быть именно там, где пожелали враги. Даже в этой своей ненужной уступке Аттила остался кипчаком, которому из гордости трудно отказаться от заведомо невыгодного, лишь бы не прослыть слабым в глазах окружающих.
Дурное предчувствие росло, невыносимо жгло сердце. И Аттила медлил с атакой, когда войска уже выстроились в боевые порядки. Будто какая-то неведомая сила сдерживала его коня, связывала руки, мутила разум. Неуверенность полководца передалась войску, армия забеспокоилась.
Объединенная армия Европы выжидала, тоже не сделав и шага.
Прошло желанное утро, а бой так и не начинался. Едва ли не до полудня тянул Аттила, терзаемый сомнениями. Он молчал, глядя на небо, молчал и Аэций. «Бегство печальнее гибели», – наконец прервал свое молчание великий кипчак и отдал приказ, когда солнце было уже высоко.
С возгласом «ура!» (что на языке кипчаков означает «бей!», «рази!») всадники устремились в атаку. Битва разыгралась, как взрыв, как внезапная буря. Аэций, воспитанник самого же Аттилы, прекрасно знал тактику боя степняков, он все рассчитал правильно. Атака захлебнулась.
Такого с Аттилой еще не бывало. Кипчаки опешили. Они впервые отступили.
И тогда их царь проявил былую мудрость: он успокоился сам. Может быть, это была его самая трудная в жизни победа – победа над собой. Потом он пошел к войску и нашел, что сказать. Его краткие фразы, звуки рубящей шашки, распаляли сердца тюрков:
«Защита – признак страха».
«Отважен тот, кто наносит удар».
«Мщение – это великий дар природы».
«Пусть воспрянет дух ваш, пусть вскипит ваша ярость».
«Идущего к победе не достигают стрелы».
«Кто пребывает в покое, когда Аттила сражается, тот уже похоронен» – эти слова завершили речь. Он выдернул из ножен шашку, взмахнул ею, изображая над войском равносторонний крест, и тихо произнес: «Алла билэ» (по-тюркски – «С Богом!» или «Бог с нами!»).
«Сарын къоччакъ!» – прогремели в ответ командиры, и их возглас[20] утонул в яростном «у-ра-а!» всего войска.
Украшение седельных покрышек коней древних алтайцев. Красота сопровождала тюрка в повседневной жизни и в бою
В одно мгновение все смешалось. Боевые кличи, блеск шашек и пыль, которая поднялась за ринувшимися всадниками, – мир перевернулся. «Алла билэ! Алла билэ!» – как гром, раздавался над осиянными Каталаунскими полями, солнце и небо теперь отражались в тюркских шашках. На этот раз битва с объединенной армией Европы закипела по-настоящему.
Десятки тысяч трупов остались там. Степняки вернулись в свой лагерь только глубокой ночью, усталые и довольные. Утром, пощадив римлян, Аттила великодушно дал уйти их недобитой армии, что европейские историки расценили по-своему. Кто же захочет даже в проигранной войне признать свое поражение? И историки засчитали Аттиле поражение, а повергнутому им Аэцию – победу. Странную победу! Не зная продолжения событий, в нее можно и поверить.
А продолжение нешуточно: «проигравший» тюрк двинул свое войско на Рим. Он, «разгромленный», прошел по городам Северной Италии, оставляя на их месте руины. На подступах к Риму Аттилу поджидала депутация императора во главе с папой римским Львом I.
На Амбулейском поле депутация императора умоляла Атиллу миром решить судьбу Рима. Они были готовы на все, чтобы не видеть нового погрома в своем городе. Папа римский в мольбе встал на колени, подняв над собой равносторонний крест, символ тюркской культуры. Такой же крест был на знаменах Аттилы. Так Рим признавал Полное превосходство тюрков.
Немногословный Аттила, желая унизить римского императора Валентиниана, потребовал, чтобы привели его сестру Гонорию с причитающейся ей долей имущества… С тех пор Рим стал «вечным городом», а Аттила с тяжелой добычей повернул домой, оставив за плечами опозоренную столицу Европы.
Запись битвы, как запись симфонии, позволяет и через тысячу лет воспроизвести аккорды этой великой музыки жизни. Война, что любовь, что смерть, что песня была и будет спутником человека. Понимая это, древние тюрки воспитывали молодежь по-своему. Например, юноше, не прошедшему армейскую закалку, запрещалось жениться. В Великой Степи особо уважали воинов и войны, по ним вели свою историю. Там умели оценить исход любого сражения.
Каталаунская битва не исключение.
Почему никого из европейских сочинителей не смущало, что «поверженный» Аттила камня на камне не оставил в Северной Италии и Галлии? Что только признание папой Львом I тюркского креста спасло тогда Рим от разорения? Что блестящий «победитель», император Валентиниан, сам привел ему свою сестру на поругание?..
И это называется ИСТОРИЕЙ? Люди из зараженных источников черпают знания, передают их детям. А те уже никогда не станут гордиться своими славными предками.
Только задумаемся: по Иордану, армия Аттилы насчитывала полмиллиона воинов, а вслед за ними пришло в Европу до трех миллионов человек (таково было обычно соотношение численности армии и населения – 1:5 или 1:7). Но в остальной Европе вряд ли проживало больше.
Выходит, каждый второй европеец имеет тюркские корни!..
До IV века, то есть до Великого переселения народов многие земли Европы практически пустовали, поселений было крайне мало. И если позже по разным причинам европейские тюрки поменяли язык, веру, то избавиться от внешности и обычаев предков смогли далеко не все. Синеглазые, светловолосые, чуть скуластые – они остались такими, какими положено быть кипчакам… Обычное зеркало напомнит им былое.
О чем это говорит? О том, что в Европе нет и не было «Этнической чистоты». Цельной ткани не найти ни в Германии, ни во Франции, ни в Италии, ни в Испании, ни в Англии – нигде! Европа сшита из «этнических лоскутов», и это естественно.
Язык кипчаков был когда-то понятен баварцам, австрийцам, саксонцам, англичанам, с колыбели они слышали его. Он был родным для сербов и хорватов, для болгар, украинцев, казаков, венгров и чехов… А можно ли принять, например, савойцев или бургундов за французов, если в их жилах течет кровь тюрков? Тюркские же ханы привели их в Галлию с Алтая.
Равносторонний крест сопровождал древних тюрков. Он встречается в наскальной живописи, на предметах культа и быта. Знак покровительства и защиты Всевышнего
Да, они забыли родной язык, но не забыли традиции предков!.. Символ тюркской культуры – равносторонний крест – там по-прежнему на знаменах, тюркская символика хорошо прочитывается в геральдике.
Вот он, перст Божий!
И святые места не забываются. В Южной Англии (в местечке Саттон-Ху) известен царский курган, он отсыпан в VII веке. В чью честь? И вообще, откуда в Англии курганы, которых никогда не было у бриттов и кельтов, коренных жителей островов… живые следы Времени?!
И не только на Британских островах. В Болгарии – и там курганы, и там кипчакская культура, которая вдруг стала называться «славянской»… А куда делись болгарские ханы – Аспарух (вернее, Исперих) и другие? Куда исчез сам каганат Великая Булгария, который был частью Дешт-и-Кипчака?.. Те же вопросы можно задать о хане Курбате и его улусе – ныне хорватах. И у них – курганы, древние храмы, в точности повторяющие тюркские, степные… Разве не ставит в тупик Венгрия, где обитали секели (секлеры), народ, говоривший на тюркском и писавший рунами до XVI века? «Секлеры» на древнетюркском означало «сохраняющие», и, действительно, они были стражниками, воинами, как и русские казаки… Словом, ранняя история Балкан не вызывает сомнений в своем происхождении.
Незаметное становится заметным. Например, увидишь изготовление сыра во французской Савойе и удивишься. Это же степной сыр! Кроме тюрков, ни один народ мира так сыр не делает. И халву (чакчак) они готовят точно по-тюркски. И бешбармак (хинкал) варят к праздничному столу, только называют его иначе, на французский манер…
Национальная кухня – самый консервативный элемент культуры народа. Люди всё могут забыть, но только не любимую еду.
Воистину, все смешалось. Но неисчезающие следы былого остались. Имя им – люди. Забывчивые, но люди. Голос тюрков не заглох, нет, он остался и пока молчит в крови иных европейцев, даже не подозревающих о своих предках… «Уважай родителей» – с этого адата начинался когда-то тюрк и тюркское общество. А все остальное потом. Сначала был человек, почитающий предков, только он имел право на уважение.
Если взглянуть на географическую карту двухтысячелетней давности, то западный мир выглядел диковато. Он ютился на задворках мировой цивилизации. Только страны, имевшие тесные связи с Востоком (Междуречьем, Индией, Китаем), могли претендовать на лидерство в рамках культурной Европы.
Почему первой стала Древняя Греция? Она была ближе к Востоку. Позже Рим, перехватив торговые пути на Средиземноморье, оттеснил греков от живительных восточных дорог… Собственно, вокруг Средиземного моря и складывалась европейская цивилизация. Морской транспорт был ее кровеносной системой.
В Греции, в Риме строили суда. Они, и только они, связывали с другими странами, усиливая мощь государства. Вот почему границы Древней Греции не уходили далеко от моря – крупные города были, как правило, у побережья. Римляне добились того, чтобы «все дороги вели в Рим», но было этих «всех дорог» от силы две-три, по ним изредка проползали колымаги, шли рабы с поклажей на плечах.
Европу символизировал парус, с колесом она не дружила. Так продолжалось до IV века, пока не появились кибитки и брички кипчаков. Стоит подчеркнуть – прибыли тюрки не по морю, как «ходили» во всей Римской империи, а посуху! Очень важная деталь. Принципиальная, многое объясняющая. Например, почему именно в степях Центральной Европы селились первые тюрки. Почему они не стремились к побережью…
А брички их были отменны. Запряженные парой или тройкой лошадей, они заполонили нехоженое пространство глубинной Европы. Дороги им не требовались. Бричка – технически совершеннейшее изобретение той эпохи. Ее конструкция легка и надежна.
Действительно, столько написано о «дикости» кипчаков и почти ничего об их технической сноровке. Упущены любопытнейшие «мелочи», которые как раз и показывают, почему тюрки совершили то, что было не под силу другим народам… Случайностей в жизни не бывает. Особенно если речь идет о Великом переселении народов.
Для вежи (крытой брички) не составляли препятствий ни погода, ни расстояния. Преград в степи ей не было. Вот откуда легкость и подвижность степного народа, вот откуда его фантастическая живучесть в суровых условиях степи – дома на колесах! Ни одному народу такое и в голову не могло прийти.
Однако в умах иных европейцев все получило совершенно иную оценку: «кочевники». Такой приговор вынесли они степнякам… Собственно, почему «кочевники»? Зачем им кочевать? И можно ли было кочевать в Великой Степи, с ее суровым климатом?
Да, кипчаки проехали тысячи километров, да, они научились готовить пищу в двигающейся веже или избушке (так называли теплую повозку), для этого они придумали сумавар (который позже стал «русским самоваром»). Но цель их долгой дороги – заселение огромного пространства Европы и Азии. Именно заселение.
Тогда почему бы ни признать кочевниками и европейцев, которые заселяли Америку? Чем не кочевники? А разве иначе заселяли Австралию?.. Кстати, это были те же кипчаки. Возможно, они помнили былое.
Неудачное слово – «кочевники». Что оно означает, не скажет никто.
Написаны монографии о «кочевых цивилизациях», казахи даже придумали свою «номадическую теорию» и очень гордятся ею. В ней, правда, кочевой образ жизни монгол распространен на тюрков и забыто, что монголы в XIII веке разрушали древние города в том же Семиречье, чтобы заставить иных тюрков сменить оседлый образ жизни на кочевой. Это была разрушительная политика завоевателей Дешт-и-Кипчака, которая продолжалась веками. И при монголах, и при русских… «Кочевые» монографии казахов – явные рецидивы монгольского ига.
В конце концов любое передвижение есть «кочевье». Любое. И передвижение семьи пастуха за стадом, и работа экипажа морского судна, и переезды геологов, строителей. И даже командировки и экспедиции. А что такое, как не кочевье, летний переезд на дачу?.. Люди всегда были рабами слов и понятий. Слово «кочевники» – дань позавчерашней моде, стоптанные башмаки господина Карамзина…
Куда интереснее другое – а что, если Великое переселение народов не закончилось в V веке? Что, если заселение Америки и Австралии переселенцами-европейцами было его продолжением?! Внешне все выглядело точно так же – крытые повозки, полевые станы, стада и отары, постоянный риск, борьба и святое чувство свободы.
И – это, может быть, самое примечательное – люди были те же! Правда, они уже не говорили на тюркском языке, но кровь в них кипела кипчакская. Значит, отваги им не занимать. Одной рукой держали узду коня, другой – ружье и шли только вперед, на запад, как при Аттиле.
Все первые американские переселенцы – выходцы из Западной Европы. Из местностей, где осел авангард армии Аттилы. Они – тюрки, других народов там просто не было. Зная это, надо ли удивляться появлению, например, американских ковбоев? Их святой преданности коню, их бесшабашной удали, которая отличала кипчаков еще на Алтае?.. Все имеет свои истоки.
Кстати, ковбои у себя в Америке ничего нового не придумали, их захватывающие состязания лишь продолжают древние традиции Великой Степи.
Вот что говорили о жизни кипчаков очевидцы. Те, кто видел их своими глазами. Например, византийский посланник Приск, побывавший у Аттилы. Его записи интересны тем, что передают «дух присутствия» автора-европейца, попавшего в V веке к уже обустроившим свой быт тюркам.
«Переехав через некоторые реки, – писал Приск, – мы прибыли в одно огромное селение, в котором был дворец Аттилы. Как уверяли нас, он был великолепнее других дворцов, которые он имел в других местах. Он был построен из бревен и досок, искусно выглаженных, и обнесен деревянной оградой, более служащею к украшению оного, нежели к защите».
Украшали царский дворец шатровые крыши, башни и башенки, которые возвышались, как стражи, над оградой… Вот она, тюркская архитектура! Подобного зодчества Европа не знала. Приск был одним из первых европейцев, увидевших его.
Около царского дворца красовался терем царицы Креки, величественный и воздушный из-за своих узоров. Правда, ныне слово «терем» считается греческим, и это вдвойне странно после чтения Приска: у кипчаков эта постройка имела многовековую историю, а греки лишь увидели ее[21]. Европеец Приск поразился бревенчатым постройкам.
Любопытно в этой связи замечание переводчика, который работал с записками Приска. Он, русский человек, в сноске недоуменно отметил, что не понимает изумления византийца деревянной архитектурой дворца Аттилы. «Могли ли деревянные дома и колонны изумить посланника?» – вопрошает с недоверием переводчик.
Могли, конечно. Он же увидел их впервые в жизни! И законно изумился. Так Европа познакомилась с архитектурным стилем тюрков.
В столице царя Аттилы едва ли не все дома были рубленые. Бревно прилаживалось к бревну. Построенный дом назывался либо «терем», если его возводили для знати, либо «исб» – для простых людей. Слово исб по-тюркски – «теплое помещение» (от «исси бина»). Исб мог быть четырехстенным – для небольшой семьи, обычно молодой, недавно отделившейся от родителей, или для самих стариков-родителей, которым спокойнее рядом с детьми. Поэтому у семьи было два или три дома.
Плотники рубили срубы справно: и в замок, и в охлуп с остатками. Следы их работы старательно исследовал профессор С. И. Руденко. Оказывается, и в старину плотники работали в стороне от места будущего дома, начиная за год до постройки, ждали, когда бревна высохнут, потом бревна метили, сруб разбирали, перевозили на место и собирали… Найденные археологом бревна сохранили древние метки.
Чаще же кипчаки строили курени. Это тоже бревенчатая постройка, в плане восьмигранная, наполовину углубленная в землю. По площади курень был намного больше исба. Ко входу в курень вели земляные ступеньки. Углубляли постройку сознательно: чтобы в зимнее время, когда грунт промерзает, можно было оставаться на теплом глинобитном полу и, постелив войлочные ковры, не ощущать неудобств. В исбе же настилали пол из толстых досок, поэтому постройку не углубляли.
Сохранившиеся остатки деревянной резьбы из курганов Древнего Алтая. Уже по ним можно догадаться, какая красота встретила византийского посланника Приска во дворце Аттилы
Отапливались жилища по-разному. В курене был открытый очаг, его размещали в центре, в помещении обитало много народа, и холод не чувствовался. Курень, без сомнения, древнее, чем исб. Появились исбы на Алтае, в Саянах и других местностях Южной Сибири. Они идеально подходили для жизни в горах, где случались сильные землетрясения. Во время толчка бревна двигались, но не раскатывались, и здания сохранялись. Для исба придумали и новый очаг – печ (это тоже тюркское слово, как и очаг).
С веками форма печи, конечно, менялась: на печи спали, в печи готовили пищу и даже парились. У хорошего хозяина было, как правило, несколько печей. Одна в доме, другая, летняя, на улице, а третья – с духовкой – в пристройке, где пекли хлеб.
…В городе царя Аттилы изумленный Приск открывал для себя новое на каждом шагу. Очень удивила византийского посланника баня, такой он никогда не видел.
Белая баня, выложенная из камня, была единственным не деревянным сооружением в столице Аттилы. При всей своей простоте бани не так просты, как это кажется. Бани Древнего Египта, например, заметно отличались от китайских. В Европе бани имели именно египетские традиции. На Востоке, в Сибири, – китайские. Суть отличия – европейцы мылись в теплой воде, температура которой могла быть различной, для сибиряков же важна не столько сама вода, сколько температура воздуха в бане. Их баня была не водной, а воздушной…
Тюркская архитектура не исчезла, хорошо сохранилась, ее идеи положены в основу готического стиля. Правда, о тюркском его начале ныне не упоминается, но виноваты в этом сами тюрки, их незнание собственной истории… Однако вернемся к запискам Приска, видевшего снаружи, входившего вовнутрь тюркских зданий, разговаривавшего с соратниками Аттилы.
Изумленный грек, например, входя в терем, так и не понял, как можно столь ловко вытесать бревна и уложить их, чтобы здание казалось круглым? А круглым оно не было. Терем царицы Креки лишь казался таким, на самом деле он был восьмигранным.
Резные наличники и ставни, как кружева над окнами, высокое крыльцо с резным навесом – их делали уже тогда. Но вот Приск входит в покой царицы Креки:
«Я прошел в дверь мимо стоящих тут варваров и застал Креки, лежащей на мягкой постели. Пол был устлан сделанными из шерсти коврами, по которым ходили. Вокруг царицы стояло множество рабов; рабыни, сидя на полу против нее, испещряли разными красками полотняные покрывала, накладываемые в украшение на одежды варварок. Подошед к Креки, я приветствовал ее, подал ей подарки и вышел».
В этой сцене (и во всем повествовании Приска) нет ничего дикого, что по злой привычке приписывают тюркам. Пожалуй, куда яснее здесь детали быта, которые в силу своей новизны постоянно привлекали внимание византийца.
Узоры шерстяных древних алтайских гобеленов. Умение вышивать и ткать воспитывали в тюркских девочках с раннего возраста
Полы выстланы коврами из шерсти, по которым ходили. Войлочные ковры действительно традиционны для кипчаков. Они отличались от знакомых византийцу персидских ковров, поэтому он и отметил их. Войлочного способа обработки шерсти европейцы не знали. Видимо, очень удивились они буркам, валяным сапогам и прочим повседневным мелочам, которые складывали быт кипчаков.
А одно наблюдение делает честь византийцу – он мог бы и не заметить, чем занимались рабыни – они расписывали гуни, ими до сих пор украшают свои одежды кипчакские женщины. Важная деталь древнего национального костюма. Ныне она известна как «шаль» или «платок». И лишь гуцулы называют по-прежнему, по-старинному – «гуни».
Гуни делали с длинной бахромой – с кистями, похожими на падающие ветви плакучей ивы. Белые, торжественные – для храма и для поминок, а пестрые – для праздников или повседневной жизни. Традиция!
Может быть, поэтому так красивы кипчакские женщины…
Приск довольно сухо писал о людях Аттилы: «Они носят короткие суконные полукафтанья из некрашеной шерсти, которую прядут и ткут их жены, белые широкие шаровары и кожаную обувь, привязанную на подъеме ноги ремнями. В особенности же обращают внимание своим искренним ласковым обхождением и любовью к ближнему. (Так было! Выделено мною. – М. А.) Одежда их (женщин) весьма опрятна и ловко сделана, она состоит из исподницы и кофты темно-синего цвета, обшитых светлой каймой и без, белой рубахи, спущенной ниже юбки и убранной складками около шеи и рук с оборкою, похожею на кружева, девушки ходят с открытой головой, убирая себе волосы различными монетами. Все они носят серьги, запястья и кольца даже с трехлетнего возраста».
Деревянная чаша с узором (Древний Алтай, V–IV века до н. э.). Возможно, из похожей пил Аттила
Национальная одежда «варваров» почти не изменялась за века. И не могла измениться! Археологи находили ее в захоронениях на Алтае, точно такие же фасоны сохранились у иных европейских народов. Но что-то, конечно, менялось. Например, на обуви теперь не увидишь «привязанных на подъеме ноги ремней», в них нет нужды. Так раньше подвязывали каблуки.
Рассказал Приск и о покоях Аттилы, где видел полководца среди пирующих соратников. Застольные традиции кипчаков впечатляющи, и они не изменились.
«Когда возвратились мы в свой шатер, то к нам пришел отец Орестов и объявил нам, что Аттила приглашает нас обоих на пиршество…» Здесь рассказ Приска прервем, чтобы обратиться к очень важному факту, который из него следует: при Аттиле был священнослужитель, отец Орестов – духовник полководца. Он зашел за византийскими гостями «по обычаю своей страны, дабы и мы помолились, прежде нежели сесть за стол», – записал Приск[22].
…Как рассаживались за столом? Не как придется. Во главе стола восседал самый почетный гость, по правую руку от него – особо почетные гости. «Старший сын его (Аттилы) сидел на краю его ложа, не близко от него, потупив глаза в землю из уважения к нему».