Страница:
— Эй, спортсмен, только не шуми, в такое время там самый разгар дела. Хочешь посмотреть?
Он подкатил железный бак, наполненный рыбьими головами и костями, и велел Кику забраться на него. Кику встал на край бака и через щель между занавесками заглянул в комнату. Там возвышался огромный буддийский алтарь размером во всю стену. На алтаре стояла табличка с посмертным именем, написанная фиолетовыми чернилами. В комнате было еще что-то белое, что Кику принял сначала за одеяло, но потом сообразил, что это женский зад. Зад был обвисшим, никак не разобрать, где кончается он, а где начинаются ляжки. Среди жировых складок то появлялся, то исчезал огромный мужской половой орган. Женщина подалась назад, слезла с мужчины, взяла в рот лед из умывального таза, ухватилась за большущий, как воздушный шар, член и принялась его облизывать. Поблескивая металлическими зубами, она раскачивала эту толстенную штуку. Тацуо потянул Кику за штаны и дал ему понять, что и сам хочет посмотреть. Кику осторожно, чтобы не шуметь, спустился с бака.
— Ну как? — спросил Тацуо.
— Красота! — прошептал Кику. Тацуо расторопно влез на бак, заглянул в окно и издал разочарованный возглас:
— Какая еще красота, настоящая свинья!
Тацуо оступился, угодил ногой в рыбьи потроха и упал вместе с баком на землю. Рыбьи головы рассыпались по земле, на них тотчас же слетелись мухи.
— Постой-ка, постой! Это кто, интересно знать, свинья? Это ты про меня, что ли?
Из окна высунулась женщина, обмотавшаяся полотенцем, с шейным платком на голове. Женщина закурила сигарету и отмахнулась от мухи.
— Братец, неужели ты меня назвал свиньей? Зачем же так меня обижать? Я ведь раньше актрисой была в Гонконге. В сорока восьми фильмах снялась. У него штука вялая, перекололся слишком, так я ведь вон как справляюсь! А за свинью тебя и убить мало!
Они попытались убежать, но другая женщина с ножом в руке преградила им дорогу с криком:
— Это вы опрокинули аквариум с золотыми рыбками? Как будто не знаете, что рыбки сдохнут, если аквариум перевернуть? Убирать теперь будете. — Тацуо улыбнулся женщине, которая угрожала ему: — Мы в твою штуку силикон вколем! — Ему не стоило бы смеяться. — Да он еще и смеется, притворяется, что ни при чем. Тоже, наверное, хочется получить укольчик в свои причиндалы, — завизжала женщина, потрясая спутанными волосами. — Как обидно, как обидно! — разрыдалась она.
Из соседних деревянных домиков выглянуло несколько человек.
— Что за вонь, кто опрокинул дохлых рыб? Плачущая женщина размахивала руками и жаловалась:
— Почему я должна сносить такое унижение? Этот мальчишка назвал актрису свиньей.
Один из зевак, выглянувший в окно, со смехом процедил:
— А разве не так?
Рассерженная женщина запустила пустой бутылкой в его окно.
— Что делаешь! В такую жару!
Оконное стекло вдребезги разлетелось, мужчина тут же выскочил на улицу. Он был в футболке и коротких кальсонах. Мужчина был такой жирный, что шеи не видно, раза в три крупнее Тацуо. Выбежав на улицу, он стащил с себя футболку, покрутил ею над головой и отшвырнул прочь.
— В красном углу выступает Ортего Сайто, двести девяносто девять фунтов, — прокричал мужчина и запрыгал на месте. — Вонь, вонь, что за вонь! — пробормотал он, подняв одной рукой железный бак. — Ну, кто во всем виноват? — спросил он, оглядываясь по сторонам.
Женщина с плачем показала на Тацуо.
— Это ОН, он, рыбок золотых убил, актрису свиньей обозвал, актрису, которая сыграла главную роль в гонконгском порнофильме «Холм любви»! И тебе помешал.
Профессиональный рестлер без шеи одной рукой схватил Тацуо за волосы и приподнял над землей.
— Ты знаешь, если сильно дернуть за волосы, депрессию как рукой снимет, — проговорил он низким голосом. — Лучше всякого массажа.
Тацуо от страха и боли молчал.
— Ну как, хороший массаж? Отвечай! — прямо ему в ухо закричал рестлер.
Кику подскочил к рестлеру, чтобы пнуть его в живот. Он вложил в удар все свои силы, но рестлер и бровью не повел. У Кику ногу свело, а в следующий момент он отлетел в сторону. С глухим стуком упал на землю и не мог пошевелиться.
— Ты, говорят, филиппинец? Пришлось мне как-то биться с филиппинцем. Слабак был. Из тех, что на яйца одеколон перед боем льют. Совсем слабак. И яйца провоняли. Я позавчера себе окно новое поставил. — Он по-прежнему держал Тацуо за волосы над землей. — Ты к девушке в окно подглядывал? Решено, оборвем тебе в наказание ухо.
Рестлер схватил Тацуо за ухо и дернул что было мочи. Тацуо взвыл. Хаси стал извиняться:
— Мы возместим вам стекло, простите нас.
— А ты педик, как я погляжу? Раз педик, значит, умеешь петь и танцевать, а? Давай-ка, изобрази нам что-нибудь эдакое.
Тацуо издал пронзительный крик. Он болтал ногами в воздухе и вопил от боли. Ухо треснуло и кровоточило.
— Эй, филиппинец! Ты к девушке в окно заглядывал, и что же ты там увидел? Ну-ка, говори. — Тацуо, истекая слюной и сморщившись, истошно кричал. — Что ты лепечешь, не пойму. А, вон оно что: «Помогите, больно, простите, больно» — вот что.
Рядом с женщиной в полотенце появился худой испуганный мужчина. Его огромный половой орган выпирал из штанов. Мужчина таращился по сторонам.
— Что-то я не пойму, ты, кажется, рад, что тебе уши оторвут? — Каждый раз, когда рестлер сжимал ухо еще сильнее, Тацуо быстро перебирал ногами и издавал крик.
Толпа зевак росла. Кровь из уха Тацуо капала на землю. Когда Тацуо стал терять от боли сознание и у него потекли слезы, зеваки зашлись от смеха. Хаси уцепился за ногу рестлера и просил прощения.
— Простите, простите, что угодно сделаем, деньги вернем, только простите.
Атлет посмотрел на Хаси и сказал:
— Ладно, педик, давай спой нам! Если славно споешь, так и быть — отпущу эту филиппинскую шваль.
Услышав высокий, словно пение птиц, звук, Кику поднял лицо из лужи. Правый глаз ему, видно, подбили, все вокруг было белым и мутным. Фигуры собравшихся на дороге людей искривились. Птичье пение постепенно превратилось в мелодию. Только сейчас он понял, что это поет Хаси. Стоя на коленях на красной земле, Хаси пел. У него был удивительный голос. Словно он доносился из какого-то очень маленького репродуктора или из брошенной в углу комнаты телефонной трубки. Голос Хаси не улетает с ветром, а заполняет все вокруг. Словно тончайшая пленка, издающая звук, покрыла уши. Слабый звук прилипает к коже, через поры проникает внутрь тела и пробуждает там воспоминания. Как ни пытайся избавиться от него, все напрасно. Искривленный мир утратил цвет, запах и температуру, и вместо него голос Хаси породил мираж. Было уже непонятно, кто ты и что здесь делаешь. Воздух тяжело сдавил тело, казалось, тебя засасывает рыхлое морское дно. Кику представил, как черные лошади несутся на закате по парку. Картина явилась перед его глазами, она силой затягивала его внутрь себя. Черные лошади на фоне оранжевого света мчались между деревьями с невероятной скоростью, их ржание в какой-то момент сменилось грохотом взрывов, гладкая блестящая шерсть стала золотистым металлом, и лошади превратились в огромные мотоциклы, мчащиеся сквозь дебри с серебристыми оконными стеклами. Его взгляд, следивший за мотоциклами, перемещался с той же скоростью, что и они. Как будто где-то наверху на проволоке подвесили камеру, которая движется со скоростью двести километров в час, и он смотрит отснятую этой камерой пленку. Его охватило беспокойство. Он перестал вдруг понимать, кто именно передвигается с такой ужасной скоростью. Он сам? Камера? Мотоциклы? Или же окружающие здания, деревья и уличные огни? Кику хотелось убежать из этого тревожного и прекрасного миража.
В тот момент, когда он готов уже был крикнуть «Остановись!», над улицей пронесся женский плач, и Кику очнулся. Толстуха, ухватившись за огромный половой орган худого мужчины, рыдала. Кику поднялся на ноги и зашагал к Хаси. Собравшиеся на улице люди были похожи на безумцев. Открыв оба глаза, Кику никак не мог их сфокусировать и посмотрел вдаль. Его охватили воспоминания той поры, когда его тело было совсем слабым и неразвитым. Рестлер отпустил Тацуо и упал на колени. Царапая себе грудь, задрожал всем телом и забормотал что-то непонятное.
— Мама, не смотри на меня так! Мне страшно. У тебя в уголках глаз жуткий цвет. Я уже успокоился. Мама, не смотри на меня так, словно хочешь ударить.
Хаси продолжал петь, пока Кику не подошел к нему и не сказал:
— Хватит, Хаси, больше не надо.
— Я каждый день тренировался на молодых парнях с язвами на лице и испуганных дегенератах, истекающих спермой, — сказал Хаси. — Я понял, что не существует звука, вызывающего беспокойство. Самое главное — это когда не слышно звука, то есть продолжительность и интенсивность абсолютной тишины. Понимаешь? Брачное пение карликовых гиппопотамов в Западной Африке основано на продолжительности молчания. У каждого, будь он психически больным, маньяком или нормальным человеком, есть своя собственная индивидуальная тишина. Когда поешь, ты только даешь импульс этой тишине.
— Что же это за песня? — спросил Тацуо.
— Моя собственная, — ответил Хаси, — называется «Баллада для больных танцующей болезнью». Когда больные слышат эту песню, они сразу же успокаиваются, а те, кто не успокаивается, видят страшные сны.
Рядом со входом на рынок стоял какой-то иностранец с бритой головой. Подняв над собой бобину с электропроводами, он проповедовал. Из магнитофона звучал хорал. На нем была рубаха с расстегнутым воротником, черные штаны и высокие резиновые сапоги, на шее висела веревка, как у висельника, а на голове — венок из мальвы. На беглом японском он обращался ко всем входящим на рынок. На огромном плакате рядом с ним было написано: «Раскайтесь, очистите свое сердце в монастыре Храма иоаннитов».
— Друзья, не приближайтесь сюда! Плотские утехи здесь покупаются за деньги. А в результате вы почувствуете еще большее одиночество. Взгляните на этот рынок! Эти женщины — ваши матери, сестры, бабушки. Что вы покупаете здесь за деньги? Стыд? Жалость? Печальный гомосексуалист вертит бедрами, чтобы выпросить одну затяжку. Пусть он красив, но Иисус его не простит. Он пошлет на этот рынок такое же наказание, какое послал на улицы Содома.
Все трое вошли на рынок. Рынок занимал четыре улицы, половина его находилась под землей. Говорили, что охранявший это место патруль подкуплен, что именно здесь Ядовитый остров сообщается с внешним миром. На рынке было полно людей, но голосов почти не было слышно. Когда люди переговаривались между собой, они шептали друг другу на ухо, так что никто их не слышал. По краю дороги стояли ларьки, рядом с ними столы и стулья. Когда клиент садился на стул, проститутка, мужчина или женщина, приносила напитки. В основном пиво с малым содержанием алкоголя или херес в черных бутылках. На дороге стояли мужчины и женщины, поджидавшие клиентов, принимая различные позы, но первыми они не заговаривали. Проституток заметно прибавилось, когда дорога стала спускаться под землю. В тоннеле стояла девица, курила сигареты и, подняв подол, демонстрировала свои ляжки. При свете старой флуоресцентной лампы блестело серебряное кольцо, вставленное в малые половые губы. Под лампой стояла негритянка, которая ела виноград. Отщипнув от грозди крупную виноградину, она хватала ее языком и ловко выплевывала одну кожуру. На ее влажном языке перекатывалась блестящая зеленая мякоть. Она поворачивалась спиной; платье со спускавшимся ниже талии разрезом открывало гладкую кожу с кисловатым запахом. Посреди дороги танцевала девочка: на ногах балетные тапочки, завязанные белыми лентами, на бедре — татуировка, изображающая подводную лодку, на шее — ремень из змеиной кожи, к которому прикреплена цепь. Близнецы с разрисованными ягодицами, между которыми были зажаты зажженные свечки, покачивали бедрами.
По обе стороны тоннеля продавали лекарства. Сплошные антидеирессанты. И проститутки, и их клиенты охотно покупали аптидснрессанты, не вызывавшие зависимости. «Нейтро» — средство, успокаивавшее нервное возбуждение, помогало поддерживать порядок на рынке. Спокойный шепот, плавные и неторопливые движения гасили раздражение и злость, и уже не нужно было назойливо привлекать внимание и зазывать клиентов. На дороге, уходившей под землю, не было слышно ничего, кроме шепота, вздохов и тихого покашливания. Атмосфера напоминала ту, что бывает между частями музыкального произведения на симфонических концертах. В ушах стоял тихий звон. Как будто карнавальную процессию, или маскарад, или цирк, или балет лишили звука. Но на этой костюмированной вечеринке не просто убавили громкость до минимума, но и оставили только особого рода звуки: шелест шелковых платьев, шаги босых ног по асфальту, почмокивание языка, облизывающего зубы, вздохи, трение кожи о кожу, плеск алкоголя о стенки стакана, колыхание украшений из перьев на легком ветру. Говорили, что новичкам здесь кажется, будто они попали в загробный мир.
Около часа ночи Кику, Хаси и Тацуо присели возле одного из ларьков. Тацуо приложил к разорванному уху ментоловую салфетку.
— Больно, как больно! — жаловался он. — Вот попадут микробы, нагноится ухо, а где ухо, там и голова. Разобьет меня паралич. Такой молодой, а уже паралич, и женщинам больше не буду нравиться. Найду Миэко, а она от меня отвернется. Если не предотвратить болезнь, тогда вообще беда. Нагноится ухо, как же я буду слушать музыку? Это ведь не пальцы на руках, а уши на голове — серьезная штука.
Дорога, уходившая под землю, через сто метров пересекалась с другой дорогой. Иногда мимо перекрестка, не останавливаясь, проезжали машины. Машины проезжали очень медленно, и, как только появлялась одна из них, проститутки тут же к ней устремлялись. Та, на кого указывали из машины, на ходу садилась в нее. Другие наоборот — выбирались из машин и принимались искать следующего клиента. Тацуо внимательно вглядывался в одну из проституток, вылезшую из машины.
— Это же Миэко! — прошептал он.
Пока клиент посылал Миэко из машины воздушные поцелуи, она сделала четыре кульбита назад через голову и встала за столом, позади Кику, Хаси и Тацуо. Кажется, бородач, куривший трубку, позвал Миэко. Тацуо спрятал лицо от нее и тихо прошептал:
— Вот дерьмо! Значит, она проститутка! Может, взять пистолет, приставить ей к виску да увести отсюда силой?
Они отчетливо расслышали разговор между Миэко и бородачом.
— В последнее время самая модная игра — марионетка. Глотают капсулу, внутри которой свернута хирургическая нить; спускаясь по желудку, нить раскручивается, и после клизмы конец нити появляется в анальном отверстии. Говорят, семи метров вполне достаточно. На конец нити прикрепляют треугольную пробку. Французские девицы, у которых тренированная прямая кишка, — теннисный мячик. Ну вот, и когда дергают за торчащую изо рта нить, из-за нестерпимого возбуждения в прямой кишке девушка начинает прыгать.
Тацуо, казалось, готов был расплакаться.
— Вот дрянь, раньше такая девушка была — не пукнет, не рыгнет. Слышали, что придумали, — в задницу нитку пропускают и танцуют. — Тацуо встал. — Силой уведу ее отсюда, заставлю жить как следует. Денег заработаю, вместе вернемся на остров Себу.
Тацуо подошел к Миэко. Увидев его, Миэко попыталась бежать. Тацуо схватил ее за руку. Они заговорили на тагальском языке. Неожиданно Тацуо влепил девушке пощечину. Миэко ответила тем же. Ее ладонь пришлась по разорванному уху Тацуо, и рынок прорезал такой оглушительный крик, что все обернулись. Тацуо, схватившись за ухо, крутился на месте. Миэко подошла к Кику и Хаси.
— Вы друзья Тацуо? — спросила она.
— Да, — ответил Кику.
— Я деньги коплю на то, чтобы вместе с Тацуо на Филиппины вернуться. Мы договорились, что я с ним поеду, но при условии, что он бросит делать оружие. Я хочу попросить вас, чтобы вы разобрались с тем оружием, которое у него есть. Выбросите его куда-нибудь.
Кику немного подумал и ответил:
— Хорошо, я заберу его. Вы, наверное, знаете парк Ёёги. Если войти через западные ворота, там легкоатлетическая площадка. Закопаем пистолет вместе с патронами под третьей скамейкой справа, считая от входа.
Хаси с удивлением посмотрел на Кику.
— А зачем тебе пистолет? Кику со смехом ответил:
— Может, пригодится когда-нибудь. Проводив Тацуо и Миэко до середины тоннеля,
Кику зашел в магазин, где продавали таблетки, и спросил, есть ли габаниадид. Молодой мужчина, похожий на мышь, махнул рукой.
— Уже три года как кончился, — шепнул он тихо. — Даже если и осталось что-то на складе, не продать. Сейчас только «нейтро» и покупают. Не верите? Мало осталось клиентов, которым нужны возбуждающие средства. Все хотят тихо заснуть.
В лавке, кроме «нейтро», коробки которого занимали все стены до самого потолка, на полу лежали национальные костюмы, музыкальные инструменты, украшения, курительные трубки. На стене висели фотографии. Фотографии растений, помещенные в рамки. Кику внимательно рассмотрел их.
— Интересуетесь? — спросил человек-мышь.
Кику смотрел на фото, на котором был изображен красный трубчатый цветок, свисающий с ветки. На фотографии было написано: «Datura arborea».
— Датура древовидная, — прошептал человек-мышь. — А наискось от нее висит бете левый орех из Парао, бадо из Гвинеи, пейотль, листья коки из Перу и вьюнок, превосходная трава, но здесь такого не найти.
Кику решил спросить у человека-мыши:
— А нет ли у слова «датура» еще какого-нибудь значения?
Человек-мышь кивнул, вытащил с полки со склянками потрепанную брошюру и передал ее Кику. «Принстонский университет, ежемесячник факультета психиатрии. 1988 год, седьмой выпуск». — Почитайте, на другой стороне мой перевод, дарю.
Кику сразу же начал читать.
"Транквилизатор — датура.
В начале XVIII века на один из гарнизонов английской армии, дислоцированный на территории Индии, в северо-восточном штате Ассам, напал тигр. У тигров, как и у всех диких животных, есть свое представление о дистанции нападения. Если враг приближается на это расстояние, животное бросается в атаку. При звуке выстрелов животные обычно бегут прочь. Когда тигр появился в лагере, его клыки уже были в крови караульных, после чего он перегрыз горло еще двадцати восьми солдатам, прежде чем его удалось пристрелить. Казалось, тигр сознательно вел себя так, чтобы его убили. Проведенное вскрытие установило у него инфекционную болезнь костного мозга: кости захватил процесс гниения. Малейшее движение причиняло ему невообразимую боль, но тигры на самоубийство не способны. Можно сказать, что жизнь поддерживалась в нем только единственной целью — убивать людей. Как справедливо предположил наш коллега, уважаемый профессор Шубершенбек, психическое состояние людей, подвергшихся воздействию психического оружия «датура», и поведение тигра с больным костным мозгом идентично. В обоих случаях его вызвал препарат сверхсильного транквилизирующего действия, точный состав которого не известен, хотя в него, несомненно, входит индол. Главной причиной психического отклонения считается нарушение обмена серотонина в мозгу. В этом случае вместо серотонина применяется препарат сходной структуры, но в исключительно малых дозах. Существует ферментологический предел. Датура в десятки раз превышает действие дозы LSD (25 мкг) и в миллион раз — дозы мескалина. Эксперименты с датурой на людях секретно проводились в Центре химического оружия Военно-морских сил США на пленных солдатах. Сохранилось тринадцать отчетов по этому эксперименту. Биохимик профессор Милле утверждает (1985), что датура уничтожает в человеке все механизмы контроля. Принимавшие датуру превосходили всех известных на земле злодеев и становились безумцами без малейшей надежды на выздоровление. Большая часть преступлений людей с психическими отклонениями совершалась по причине мании величия. Для потреблявших датуру преступление оказывается единственной возможностью прикоснуться к реальности, воспринимаемой ими неадекватно. Ощущение экстаза в данном случае принципиально отличается от так называемого посмертного блаженства, вызываемого, например, опиумом (профессор X. Д. Гвидо), и имеет взрывообразный характер. Иначе говоря, оно коренным образом отличается от «мести за утраченную реальность», наблюдаемую у больных с сильным нарушением сознания и у маньяков. Действие датуры начинается с того, что человек начисто лишается памяти и испытывает экстаз, который нам невозможно себе представить. По мнению профессора Трюнера (1986, Сорбонна), его поведение напоминает поведение пациентов на последней стадии маниакально-депрессивного синдрома, но, скорее, речь идет о возникновении нопого существа, лишь внешне напоминающего человека, Принимающие датуру испытывают безграничное наслаждение и приступают к разрушению. Согласно отчетам об экспериментах на людях, у подопытных расширялись зрачки, на губах появлялась зеленоватая пена, мышцы становились твердыми как железо. Один из заключенных раздавил кожаный футбольный мяч и разорвал его в клочья. Под воздействием датуры такие люди будут стремиться разрушать все, что попадается им на глаза, и убивать до тех пор, пока их самих не убьют. В 1987 году принято правительственное решение уничтожить весь существующий запас датуры. Около трех тонн этого препарата в твердой, жидкой и газообразной форме решено было не уничтожать, а запечатать и захоронить. Практически весь запас датуры находится на дне моря. Вопрос о датуре впервые освещен после массового самоубийства, произошедшего в Гайане, Южная Америка. Дело о массовом самоубийстве отражено в номере ежемесячника факультета психиатрии".
В час ночи на территорию рынка медленно въехал черный «роллс-ройс». На подземной дороге не было ни теней, ни темных участков. На стенах и потолке висели старые флуоресцентные лампочки, бросавшие свет на асфальт и освещавшие людей. Весь свет на рынке был отраженным. Как будто огромное число светящихся моллюсков прилипли к коже людей. А еще он напоминал светящиеся водоросли, которые своим желтым пигментом освещают пещеру. Казалось, свет крохотными искорками висит в воздухе. Черты людей были неясными, чувство дистанции притуплялось. Свет маяка придает смелость рыбакам, дрейфующим в ночном море. На этой подземной дороге было все наоборот. Мужчины и женщины, окутанные слабым светом, пытались найти темный уголок и спрятаться. Толпившиеся вокруг блестящего «роллс-ройса» проститутки надеялись исчезнуть в тени этой железной машины. В тени, которую несет машина с серебряным бампером. Словно насекомые, летящие на огонь и свет, сонные и усталые проститутки и скрывавшиеся в полумраке нищие приближались к «роллс-ройсу», несущему темноту. Женщины и мужчины, отложив макияж и танцы, потянулись к «роллс-ройсу». За его темно-зеленым стеклом никого не было видно, лишь искривленное отражение нищей продавщицы сухих цветов.
Кику рассказал Хаси о датуре.
— Нам рассказывал о нем еще Гадзэру. Средство невероятной мощи. Хаси, я просто места не могу себе найти от волнения! Этот город можно будет сровнять с землей. Этот шумный город станет руинами, среди которых мы играли в детстве.
Хаси внимательно смотрел на «роллс-ройс» и совершенно не слушал Кику.
— Хаси, послушай меня! В этом огромном городе мы снова будем вдвоем. Будем смотреть на диких собак, исследовать безлюдные кинотеатры и дискотеки. Неужели тебе это гнусное место нравится?
Окно «роллс-ройса» открылось. Продавщица сухих цветов, уткнувшаяся лицом в окно, подняла крик и отскочила. Вокруг заговорили о том, что ей подожгли зажигалкой волосы. До Кику и Хаси донесся смех мужчин-проституток, треск горящих волос и запах паленого.
— Да, я люблю этот город, Кику, люблю носить макияж, люблю шуметь и петь. Я ведь педик, Кику. Ты всегда был сильным, я очень тебе завидовал. Ты не был таким слабаком и слизняком, как я. Помнишь последнее спортивное соревнование в школе младшей ступени? Я тогда не побежал и один остался сидеть в классе, придумал, будто бы наболел. Мне не хотелось, чтобы все смеялись над тем, как плохо я бегаю. И так было всегда. Я прикидывался больным, прятался. Кику, ты был прекрасен, ты великолепно прыгал с шестом. Я буквально не мог рядом с тобой находиться, мне становилось стыдно самого себя.
Из «роллс-ройса» вышел мужчина в белом костюме с красной бабочкой. Он обнял высоченную белую девицу. Потом взял ее за обе руки, поднял их и понюхал подмышки.
— Кику, я — голубой, какой ужас, да? И ничего с этим не поделаешь.
Мужчина из «роллс-ройса» двигался лениво. Запустив обе руки под юбку девицы, он ухватил ее за зад. Девица пододвинулась к нему ближе. Он вытащил руки из-под юбки, открыл ей рот и потянул за язык. Язык был красный, длинный, с острым кончиком. Девица облизала его пальцы. Язык оказался длиннее пальцев. Мужчина в красной бабочке потанцевал немного без музыки с девицей, а потом посмотрел на Хаси и махнул ему рукой.
— Это — мой спонсор. Все зовут его господин Д.. Ужасно богатый человек. "Д" означает «директор», а сам он говорит, что, возможно, это от Дракулы. Он был первым, кому я себя продал. Тогда я еще не носил женской одежды, только-только приехал в Токио, решил прийти сюда. Повсюду колючая проволока, обходной дороги я не знал, денег не было, стал подрабатывать мусорщиком. Ходил в синей спецодежде, собирал мусор. Когда работал в одном увеселительном заведении, где бывали голубые, осторожно расспросил у них, как сюда пробраться. Они рассказали, что можно попасть через одну станцию метро. Вот так, прямо в спецодежде и выбрался на эту подземную дорогу. А господин Д. открыл окно машины и посмотрел на меня. Я сразу понял, что он хочет со мной порезвиться. Те, кто меня хочет, выглядят одинаково — смотрят виноватыми глазами. «Эй, парень в синей форме, иди-ка сюда!» — позвал меня шофер. Я шел сквозь крепкий запах духов, пудры, париков. Он засмеялся. «Оригинальный у тебя костюмчик!» — сказал он. Все засмеялись — и шофер, и нищие. Он повез меня в гостиницу, похожую на станцию синкансэна.
Он подкатил железный бак, наполненный рыбьими головами и костями, и велел Кику забраться на него. Кику встал на край бака и через щель между занавесками заглянул в комнату. Там возвышался огромный буддийский алтарь размером во всю стену. На алтаре стояла табличка с посмертным именем, написанная фиолетовыми чернилами. В комнате было еще что-то белое, что Кику принял сначала за одеяло, но потом сообразил, что это женский зад. Зад был обвисшим, никак не разобрать, где кончается он, а где начинаются ляжки. Среди жировых складок то появлялся, то исчезал огромный мужской половой орган. Женщина подалась назад, слезла с мужчины, взяла в рот лед из умывального таза, ухватилась за большущий, как воздушный шар, член и принялась его облизывать. Поблескивая металлическими зубами, она раскачивала эту толстенную штуку. Тацуо потянул Кику за штаны и дал ему понять, что и сам хочет посмотреть. Кику осторожно, чтобы не шуметь, спустился с бака.
— Ну как? — спросил Тацуо.
— Красота! — прошептал Кику. Тацуо расторопно влез на бак, заглянул в окно и издал разочарованный возглас:
— Какая еще красота, настоящая свинья!
Тацуо оступился, угодил ногой в рыбьи потроха и упал вместе с баком на землю. Рыбьи головы рассыпались по земле, на них тотчас же слетелись мухи.
— Постой-ка, постой! Это кто, интересно знать, свинья? Это ты про меня, что ли?
Из окна высунулась женщина, обмотавшаяся полотенцем, с шейным платком на голове. Женщина закурила сигарету и отмахнулась от мухи.
— Братец, неужели ты меня назвал свиньей? Зачем же так меня обижать? Я ведь раньше актрисой была в Гонконге. В сорока восьми фильмах снялась. У него штука вялая, перекололся слишком, так я ведь вон как справляюсь! А за свинью тебя и убить мало!
Они попытались убежать, но другая женщина с ножом в руке преградила им дорогу с криком:
— Это вы опрокинули аквариум с золотыми рыбками? Как будто не знаете, что рыбки сдохнут, если аквариум перевернуть? Убирать теперь будете. — Тацуо улыбнулся женщине, которая угрожала ему: — Мы в твою штуку силикон вколем! — Ему не стоило бы смеяться. — Да он еще и смеется, притворяется, что ни при чем. Тоже, наверное, хочется получить укольчик в свои причиндалы, — завизжала женщина, потрясая спутанными волосами. — Как обидно, как обидно! — разрыдалась она.
Из соседних деревянных домиков выглянуло несколько человек.
— Что за вонь, кто опрокинул дохлых рыб? Плачущая женщина размахивала руками и жаловалась:
— Почему я должна сносить такое унижение? Этот мальчишка назвал актрису свиньей.
Один из зевак, выглянувший в окно, со смехом процедил:
— А разве не так?
Рассерженная женщина запустила пустой бутылкой в его окно.
— Что делаешь! В такую жару!
Оконное стекло вдребезги разлетелось, мужчина тут же выскочил на улицу. Он был в футболке и коротких кальсонах. Мужчина был такой жирный, что шеи не видно, раза в три крупнее Тацуо. Выбежав на улицу, он стащил с себя футболку, покрутил ею над головой и отшвырнул прочь.
— В красном углу выступает Ортего Сайто, двести девяносто девять фунтов, — прокричал мужчина и запрыгал на месте. — Вонь, вонь, что за вонь! — пробормотал он, подняв одной рукой железный бак. — Ну, кто во всем виноват? — спросил он, оглядываясь по сторонам.
Женщина с плачем показала на Тацуо.
— Это ОН, он, рыбок золотых убил, актрису свиньей обозвал, актрису, которая сыграла главную роль в гонконгском порнофильме «Холм любви»! И тебе помешал.
Профессиональный рестлер без шеи одной рукой схватил Тацуо за волосы и приподнял над землей.
— Ты знаешь, если сильно дернуть за волосы, депрессию как рукой снимет, — проговорил он низким голосом. — Лучше всякого массажа.
Тацуо от страха и боли молчал.
— Ну как, хороший массаж? Отвечай! — прямо ему в ухо закричал рестлер.
Кику подскочил к рестлеру, чтобы пнуть его в живот. Он вложил в удар все свои силы, но рестлер и бровью не повел. У Кику ногу свело, а в следующий момент он отлетел в сторону. С глухим стуком упал на землю и не мог пошевелиться.
— Ты, говорят, филиппинец? Пришлось мне как-то биться с филиппинцем. Слабак был. Из тех, что на яйца одеколон перед боем льют. Совсем слабак. И яйца провоняли. Я позавчера себе окно новое поставил. — Он по-прежнему держал Тацуо за волосы над землей. — Ты к девушке в окно подглядывал? Решено, оборвем тебе в наказание ухо.
Рестлер схватил Тацуо за ухо и дернул что было мочи. Тацуо взвыл. Хаси стал извиняться:
— Мы возместим вам стекло, простите нас.
— А ты педик, как я погляжу? Раз педик, значит, умеешь петь и танцевать, а? Давай-ка, изобрази нам что-нибудь эдакое.
Тацуо издал пронзительный крик. Он болтал ногами в воздухе и вопил от боли. Ухо треснуло и кровоточило.
— Эй, филиппинец! Ты к девушке в окно заглядывал, и что же ты там увидел? Ну-ка, говори. — Тацуо, истекая слюной и сморщившись, истошно кричал. — Что ты лепечешь, не пойму. А, вон оно что: «Помогите, больно, простите, больно» — вот что.
Рядом с женщиной в полотенце появился худой испуганный мужчина. Его огромный половой орган выпирал из штанов. Мужчина таращился по сторонам.
— Что-то я не пойму, ты, кажется, рад, что тебе уши оторвут? — Каждый раз, когда рестлер сжимал ухо еще сильнее, Тацуо быстро перебирал ногами и издавал крик.
Толпа зевак росла. Кровь из уха Тацуо капала на землю. Когда Тацуо стал терять от боли сознание и у него потекли слезы, зеваки зашлись от смеха. Хаси уцепился за ногу рестлера и просил прощения.
— Простите, простите, что угодно сделаем, деньги вернем, только простите.
Атлет посмотрел на Хаси и сказал:
— Ладно, педик, давай спой нам! Если славно споешь, так и быть — отпущу эту филиппинскую шваль.
Услышав высокий, словно пение птиц, звук, Кику поднял лицо из лужи. Правый глаз ему, видно, подбили, все вокруг было белым и мутным. Фигуры собравшихся на дороге людей искривились. Птичье пение постепенно превратилось в мелодию. Только сейчас он понял, что это поет Хаси. Стоя на коленях на красной земле, Хаси пел. У него был удивительный голос. Словно он доносился из какого-то очень маленького репродуктора или из брошенной в углу комнаты телефонной трубки. Голос Хаси не улетает с ветром, а заполняет все вокруг. Словно тончайшая пленка, издающая звук, покрыла уши. Слабый звук прилипает к коже, через поры проникает внутрь тела и пробуждает там воспоминания. Как ни пытайся избавиться от него, все напрасно. Искривленный мир утратил цвет, запах и температуру, и вместо него голос Хаси породил мираж. Было уже непонятно, кто ты и что здесь делаешь. Воздух тяжело сдавил тело, казалось, тебя засасывает рыхлое морское дно. Кику представил, как черные лошади несутся на закате по парку. Картина явилась перед его глазами, она силой затягивала его внутрь себя. Черные лошади на фоне оранжевого света мчались между деревьями с невероятной скоростью, их ржание в какой-то момент сменилось грохотом взрывов, гладкая блестящая шерсть стала золотистым металлом, и лошади превратились в огромные мотоциклы, мчащиеся сквозь дебри с серебристыми оконными стеклами. Его взгляд, следивший за мотоциклами, перемещался с той же скоростью, что и они. Как будто где-то наверху на проволоке подвесили камеру, которая движется со скоростью двести километров в час, и он смотрит отснятую этой камерой пленку. Его охватило беспокойство. Он перестал вдруг понимать, кто именно передвигается с такой ужасной скоростью. Он сам? Камера? Мотоциклы? Или же окружающие здания, деревья и уличные огни? Кику хотелось убежать из этого тревожного и прекрасного миража.
В тот момент, когда он готов уже был крикнуть «Остановись!», над улицей пронесся женский плач, и Кику очнулся. Толстуха, ухватившись за огромный половой орган худого мужчины, рыдала. Кику поднялся на ноги и зашагал к Хаси. Собравшиеся на улице люди были похожи на безумцев. Открыв оба глаза, Кику никак не мог их сфокусировать и посмотрел вдаль. Его охватили воспоминания той поры, когда его тело было совсем слабым и неразвитым. Рестлер отпустил Тацуо и упал на колени. Царапая себе грудь, задрожал всем телом и забормотал что-то непонятное.
— Мама, не смотри на меня так! Мне страшно. У тебя в уголках глаз жуткий цвет. Я уже успокоился. Мама, не смотри на меня так, словно хочешь ударить.
Хаси продолжал петь, пока Кику не подошел к нему и не сказал:
— Хватит, Хаси, больше не надо.
— Я каждый день тренировался на молодых парнях с язвами на лице и испуганных дегенератах, истекающих спермой, — сказал Хаси. — Я понял, что не существует звука, вызывающего беспокойство. Самое главное — это когда не слышно звука, то есть продолжительность и интенсивность абсолютной тишины. Понимаешь? Брачное пение карликовых гиппопотамов в Западной Африке основано на продолжительности молчания. У каждого, будь он психически больным, маньяком или нормальным человеком, есть своя собственная индивидуальная тишина. Когда поешь, ты только даешь импульс этой тишине.
— Что же это за песня? — спросил Тацуо.
— Моя собственная, — ответил Хаси, — называется «Баллада для больных танцующей болезнью». Когда больные слышат эту песню, они сразу же успокаиваются, а те, кто не успокаивается, видят страшные сны.
Рядом со входом на рынок стоял какой-то иностранец с бритой головой. Подняв над собой бобину с электропроводами, он проповедовал. Из магнитофона звучал хорал. На нем была рубаха с расстегнутым воротником, черные штаны и высокие резиновые сапоги, на шее висела веревка, как у висельника, а на голове — венок из мальвы. На беглом японском он обращался ко всем входящим на рынок. На огромном плакате рядом с ним было написано: «Раскайтесь, очистите свое сердце в монастыре Храма иоаннитов».
— Друзья, не приближайтесь сюда! Плотские утехи здесь покупаются за деньги. А в результате вы почувствуете еще большее одиночество. Взгляните на этот рынок! Эти женщины — ваши матери, сестры, бабушки. Что вы покупаете здесь за деньги? Стыд? Жалость? Печальный гомосексуалист вертит бедрами, чтобы выпросить одну затяжку. Пусть он красив, но Иисус его не простит. Он пошлет на этот рынок такое же наказание, какое послал на улицы Содома.
Все трое вошли на рынок. Рынок занимал четыре улицы, половина его находилась под землей. Говорили, что охранявший это место патруль подкуплен, что именно здесь Ядовитый остров сообщается с внешним миром. На рынке было полно людей, но голосов почти не было слышно. Когда люди переговаривались между собой, они шептали друг другу на ухо, так что никто их не слышал. По краю дороги стояли ларьки, рядом с ними столы и стулья. Когда клиент садился на стул, проститутка, мужчина или женщина, приносила напитки. В основном пиво с малым содержанием алкоголя или херес в черных бутылках. На дороге стояли мужчины и женщины, поджидавшие клиентов, принимая различные позы, но первыми они не заговаривали. Проституток заметно прибавилось, когда дорога стала спускаться под землю. В тоннеле стояла девица, курила сигареты и, подняв подол, демонстрировала свои ляжки. При свете старой флуоресцентной лампы блестело серебряное кольцо, вставленное в малые половые губы. Под лампой стояла негритянка, которая ела виноград. Отщипнув от грозди крупную виноградину, она хватала ее языком и ловко выплевывала одну кожуру. На ее влажном языке перекатывалась блестящая зеленая мякоть. Она поворачивалась спиной; платье со спускавшимся ниже талии разрезом открывало гладкую кожу с кисловатым запахом. Посреди дороги танцевала девочка: на ногах балетные тапочки, завязанные белыми лентами, на бедре — татуировка, изображающая подводную лодку, на шее — ремень из змеиной кожи, к которому прикреплена цепь. Близнецы с разрисованными ягодицами, между которыми были зажаты зажженные свечки, покачивали бедрами.
По обе стороны тоннеля продавали лекарства. Сплошные антидеирессанты. И проститутки, и их клиенты охотно покупали аптидснрессанты, не вызывавшие зависимости. «Нейтро» — средство, успокаивавшее нервное возбуждение, помогало поддерживать порядок на рынке. Спокойный шепот, плавные и неторопливые движения гасили раздражение и злость, и уже не нужно было назойливо привлекать внимание и зазывать клиентов. На дороге, уходившей под землю, не было слышно ничего, кроме шепота, вздохов и тихого покашливания. Атмосфера напоминала ту, что бывает между частями музыкального произведения на симфонических концертах. В ушах стоял тихий звон. Как будто карнавальную процессию, или маскарад, или цирк, или балет лишили звука. Но на этой костюмированной вечеринке не просто убавили громкость до минимума, но и оставили только особого рода звуки: шелест шелковых платьев, шаги босых ног по асфальту, почмокивание языка, облизывающего зубы, вздохи, трение кожи о кожу, плеск алкоголя о стенки стакана, колыхание украшений из перьев на легком ветру. Говорили, что новичкам здесь кажется, будто они попали в загробный мир.
Около часа ночи Кику, Хаси и Тацуо присели возле одного из ларьков. Тацуо приложил к разорванному уху ментоловую салфетку.
— Больно, как больно! — жаловался он. — Вот попадут микробы, нагноится ухо, а где ухо, там и голова. Разобьет меня паралич. Такой молодой, а уже паралич, и женщинам больше не буду нравиться. Найду Миэко, а она от меня отвернется. Если не предотвратить болезнь, тогда вообще беда. Нагноится ухо, как же я буду слушать музыку? Это ведь не пальцы на руках, а уши на голове — серьезная штука.
Дорога, уходившая под землю, через сто метров пересекалась с другой дорогой. Иногда мимо перекрестка, не останавливаясь, проезжали машины. Машины проезжали очень медленно, и, как только появлялась одна из них, проститутки тут же к ней устремлялись. Та, на кого указывали из машины, на ходу садилась в нее. Другие наоборот — выбирались из машин и принимались искать следующего клиента. Тацуо внимательно вглядывался в одну из проституток, вылезшую из машины.
— Это же Миэко! — прошептал он.
Пока клиент посылал Миэко из машины воздушные поцелуи, она сделала четыре кульбита назад через голову и встала за столом, позади Кику, Хаси и Тацуо. Кажется, бородач, куривший трубку, позвал Миэко. Тацуо спрятал лицо от нее и тихо прошептал:
— Вот дерьмо! Значит, она проститутка! Может, взять пистолет, приставить ей к виску да увести отсюда силой?
Они отчетливо расслышали разговор между Миэко и бородачом.
— В последнее время самая модная игра — марионетка. Глотают капсулу, внутри которой свернута хирургическая нить; спускаясь по желудку, нить раскручивается, и после клизмы конец нити появляется в анальном отверстии. Говорят, семи метров вполне достаточно. На конец нити прикрепляют треугольную пробку. Французские девицы, у которых тренированная прямая кишка, — теннисный мячик. Ну вот, и когда дергают за торчащую изо рта нить, из-за нестерпимого возбуждения в прямой кишке девушка начинает прыгать.
Тацуо, казалось, готов был расплакаться.
— Вот дрянь, раньше такая девушка была — не пукнет, не рыгнет. Слышали, что придумали, — в задницу нитку пропускают и танцуют. — Тацуо встал. — Силой уведу ее отсюда, заставлю жить как следует. Денег заработаю, вместе вернемся на остров Себу.
Тацуо подошел к Миэко. Увидев его, Миэко попыталась бежать. Тацуо схватил ее за руку. Они заговорили на тагальском языке. Неожиданно Тацуо влепил девушке пощечину. Миэко ответила тем же. Ее ладонь пришлась по разорванному уху Тацуо, и рынок прорезал такой оглушительный крик, что все обернулись. Тацуо, схватившись за ухо, крутился на месте. Миэко подошла к Кику и Хаси.
— Вы друзья Тацуо? — спросила она.
— Да, — ответил Кику.
— Я деньги коплю на то, чтобы вместе с Тацуо на Филиппины вернуться. Мы договорились, что я с ним поеду, но при условии, что он бросит делать оружие. Я хочу попросить вас, чтобы вы разобрались с тем оружием, которое у него есть. Выбросите его куда-нибудь.
Кику немного подумал и ответил:
— Хорошо, я заберу его. Вы, наверное, знаете парк Ёёги. Если войти через западные ворота, там легкоатлетическая площадка. Закопаем пистолет вместе с патронами под третьей скамейкой справа, считая от входа.
Хаси с удивлением посмотрел на Кику.
— А зачем тебе пистолет? Кику со смехом ответил:
— Может, пригодится когда-нибудь. Проводив Тацуо и Миэко до середины тоннеля,
Кику зашел в магазин, где продавали таблетки, и спросил, есть ли габаниадид. Молодой мужчина, похожий на мышь, махнул рукой.
— Уже три года как кончился, — шепнул он тихо. — Даже если и осталось что-то на складе, не продать. Сейчас только «нейтро» и покупают. Не верите? Мало осталось клиентов, которым нужны возбуждающие средства. Все хотят тихо заснуть.
В лавке, кроме «нейтро», коробки которого занимали все стены до самого потолка, на полу лежали национальные костюмы, музыкальные инструменты, украшения, курительные трубки. На стене висели фотографии. Фотографии растений, помещенные в рамки. Кику внимательно рассмотрел их.
— Интересуетесь? — спросил человек-мышь.
Кику смотрел на фото, на котором был изображен красный трубчатый цветок, свисающий с ветки. На фотографии было написано: «Datura arborea».
— Датура древовидная, — прошептал человек-мышь. — А наискось от нее висит бете левый орех из Парао, бадо из Гвинеи, пейотль, листья коки из Перу и вьюнок, превосходная трава, но здесь такого не найти.
Кику решил спросить у человека-мыши:
— А нет ли у слова «датура» еще какого-нибудь значения?
Человек-мышь кивнул, вытащил с полки со склянками потрепанную брошюру и передал ее Кику. «Принстонский университет, ежемесячник факультета психиатрии. 1988 год, седьмой выпуск». — Почитайте, на другой стороне мой перевод, дарю.
Кику сразу же начал читать.
"Транквилизатор — датура.
В начале XVIII века на один из гарнизонов английской армии, дислоцированный на территории Индии, в северо-восточном штате Ассам, напал тигр. У тигров, как и у всех диких животных, есть свое представление о дистанции нападения. Если враг приближается на это расстояние, животное бросается в атаку. При звуке выстрелов животные обычно бегут прочь. Когда тигр появился в лагере, его клыки уже были в крови караульных, после чего он перегрыз горло еще двадцати восьми солдатам, прежде чем его удалось пристрелить. Казалось, тигр сознательно вел себя так, чтобы его убили. Проведенное вскрытие установило у него инфекционную болезнь костного мозга: кости захватил процесс гниения. Малейшее движение причиняло ему невообразимую боль, но тигры на самоубийство не способны. Можно сказать, что жизнь поддерживалась в нем только единственной целью — убивать людей. Как справедливо предположил наш коллега, уважаемый профессор Шубершенбек, психическое состояние людей, подвергшихся воздействию психического оружия «датура», и поведение тигра с больным костным мозгом идентично. В обоих случаях его вызвал препарат сверхсильного транквилизирующего действия, точный состав которого не известен, хотя в него, несомненно, входит индол. Главной причиной психического отклонения считается нарушение обмена серотонина в мозгу. В этом случае вместо серотонина применяется препарат сходной структуры, но в исключительно малых дозах. Существует ферментологический предел. Датура в десятки раз превышает действие дозы LSD (25 мкг) и в миллион раз — дозы мескалина. Эксперименты с датурой на людях секретно проводились в Центре химического оружия Военно-морских сил США на пленных солдатах. Сохранилось тринадцать отчетов по этому эксперименту. Биохимик профессор Милле утверждает (1985), что датура уничтожает в человеке все механизмы контроля. Принимавшие датуру превосходили всех известных на земле злодеев и становились безумцами без малейшей надежды на выздоровление. Большая часть преступлений людей с психическими отклонениями совершалась по причине мании величия. Для потреблявших датуру преступление оказывается единственной возможностью прикоснуться к реальности, воспринимаемой ими неадекватно. Ощущение экстаза в данном случае принципиально отличается от так называемого посмертного блаженства, вызываемого, например, опиумом (профессор X. Д. Гвидо), и имеет взрывообразный характер. Иначе говоря, оно коренным образом отличается от «мести за утраченную реальность», наблюдаемую у больных с сильным нарушением сознания и у маньяков. Действие датуры начинается с того, что человек начисто лишается памяти и испытывает экстаз, который нам невозможно себе представить. По мнению профессора Трюнера (1986, Сорбонна), его поведение напоминает поведение пациентов на последней стадии маниакально-депрессивного синдрома, но, скорее, речь идет о возникновении нопого существа, лишь внешне напоминающего человека, Принимающие датуру испытывают безграничное наслаждение и приступают к разрушению. Согласно отчетам об экспериментах на людях, у подопытных расширялись зрачки, на губах появлялась зеленоватая пена, мышцы становились твердыми как железо. Один из заключенных раздавил кожаный футбольный мяч и разорвал его в клочья. Под воздействием датуры такие люди будут стремиться разрушать все, что попадается им на глаза, и убивать до тех пор, пока их самих не убьют. В 1987 году принято правительственное решение уничтожить весь существующий запас датуры. Около трех тонн этого препарата в твердой, жидкой и газообразной форме решено было не уничтожать, а запечатать и захоронить. Практически весь запас датуры находится на дне моря. Вопрос о датуре впервые освещен после массового самоубийства, произошедшего в Гайане, Южная Америка. Дело о массовом самоубийстве отражено в номере ежемесячника факультета психиатрии".
В час ночи на территорию рынка медленно въехал черный «роллс-ройс». На подземной дороге не было ни теней, ни темных участков. На стенах и потолке висели старые флуоресцентные лампочки, бросавшие свет на асфальт и освещавшие людей. Весь свет на рынке был отраженным. Как будто огромное число светящихся моллюсков прилипли к коже людей. А еще он напоминал светящиеся водоросли, которые своим желтым пигментом освещают пещеру. Казалось, свет крохотными искорками висит в воздухе. Черты людей были неясными, чувство дистанции притуплялось. Свет маяка придает смелость рыбакам, дрейфующим в ночном море. На этой подземной дороге было все наоборот. Мужчины и женщины, окутанные слабым светом, пытались найти темный уголок и спрятаться. Толпившиеся вокруг блестящего «роллс-ройса» проститутки надеялись исчезнуть в тени этой железной машины. В тени, которую несет машина с серебряным бампером. Словно насекомые, летящие на огонь и свет, сонные и усталые проститутки и скрывавшиеся в полумраке нищие приближались к «роллс-ройсу», несущему темноту. Женщины и мужчины, отложив макияж и танцы, потянулись к «роллс-ройсу». За его темно-зеленым стеклом никого не было видно, лишь искривленное отражение нищей продавщицы сухих цветов.
Кику рассказал Хаси о датуре.
— Нам рассказывал о нем еще Гадзэру. Средство невероятной мощи. Хаси, я просто места не могу себе найти от волнения! Этот город можно будет сровнять с землей. Этот шумный город станет руинами, среди которых мы играли в детстве.
Хаси внимательно смотрел на «роллс-ройс» и совершенно не слушал Кику.
— Хаси, послушай меня! В этом огромном городе мы снова будем вдвоем. Будем смотреть на диких собак, исследовать безлюдные кинотеатры и дискотеки. Неужели тебе это гнусное место нравится?
Окно «роллс-ройса» открылось. Продавщица сухих цветов, уткнувшаяся лицом в окно, подняла крик и отскочила. Вокруг заговорили о том, что ей подожгли зажигалкой волосы. До Кику и Хаси донесся смех мужчин-проституток, треск горящих волос и запах паленого.
— Да, я люблю этот город, Кику, люблю носить макияж, люблю шуметь и петь. Я ведь педик, Кику. Ты всегда был сильным, я очень тебе завидовал. Ты не был таким слабаком и слизняком, как я. Помнишь последнее спортивное соревнование в школе младшей ступени? Я тогда не побежал и один остался сидеть в классе, придумал, будто бы наболел. Мне не хотелось, чтобы все смеялись над тем, как плохо я бегаю. И так было всегда. Я прикидывался больным, прятался. Кику, ты был прекрасен, ты великолепно прыгал с шестом. Я буквально не мог рядом с тобой находиться, мне становилось стыдно самого себя.
Из «роллс-ройса» вышел мужчина в белом костюме с красной бабочкой. Он обнял высоченную белую девицу. Потом взял ее за обе руки, поднял их и понюхал подмышки.
— Кику, я — голубой, какой ужас, да? И ничего с этим не поделаешь.
Мужчина из «роллс-ройса» двигался лениво. Запустив обе руки под юбку девицы, он ухватил ее за зад. Девица пододвинулась к нему ближе. Он вытащил руки из-под юбки, открыл ей рот и потянул за язык. Язык был красный, длинный, с острым кончиком. Девица облизала его пальцы. Язык оказался длиннее пальцев. Мужчина в красной бабочке потанцевал немного без музыки с девицей, а потом посмотрел на Хаси и махнул ему рукой.
— Это — мой спонсор. Все зовут его господин Д.. Ужасно богатый человек. "Д" означает «директор», а сам он говорит, что, возможно, это от Дракулы. Он был первым, кому я себя продал. Тогда я еще не носил женской одежды, только-только приехал в Токио, решил прийти сюда. Повсюду колючая проволока, обходной дороги я не знал, денег не было, стал подрабатывать мусорщиком. Ходил в синей спецодежде, собирал мусор. Когда работал в одном увеселительном заведении, где бывали голубые, осторожно расспросил у них, как сюда пробраться. Они рассказали, что можно попасть через одну станцию метро. Вот так, прямо в спецодежде и выбрался на эту подземную дорогу. А господин Д. открыл окно машины и посмотрел на меня. Я сразу понял, что он хочет со мной порезвиться. Те, кто меня хочет, выглядят одинаково — смотрят виноватыми глазами. «Эй, парень в синей форме, иди-ка сюда!» — позвал меня шофер. Я шел сквозь крепкий запах духов, пудры, париков. Он засмеялся. «Оригинальный у тебя костюмчик!» — сказал он. Все засмеялись — и шофер, и нищие. Он повез меня в гостиницу, похожую на станцию синкансэна.