Страница:
Глубокий, хриплый голос капитана звучал довольно ободряюще. Соленые брызги несколько охладили разгоряченное тело Кику и сняли усталость от долгого плавания.
— Не знаю, — ответил он.
— И правильно делаешь! Тебе незачем это знать. К тому же и те, и другие в конечном счете чувствуют себя в равной степени одинокими.
Кику ничего не ответил.
— Посмотри, Куваяма, — продолжал капитан, указывая на фигуры стоящих на набережной. — Это и есть семья. У меня самого две дочери, скоро будет внук. Я знаю, что ты привык всего добиваться сам, но это не причина для того, чтобы не создать собственную семью. Куваяма, мой мальчик, вот что тебе нужно: создать семью, для которой ты будешь опорой.
Кику пытался отыскать среди силуэтов Яманэ, Накакура и Хаяси. Наконец высмотрел Хаяси: тот сидел на ограждении, болтая ногами, и рассматривал в свете фонаря какой-то листок, вероятно фотографию. Яманэ с ребенком на плечах помахал
Кику рукой..
— Кику! Иди к нам на минутку! — позвал он.
— Иди, иди, — сказал капитан, похлопав его по плечу.
Яманэ встретил Кику на берегу.
— Это мой сын, — сказал он, с гордостью демонстрируя ребенка. — Я хочу сделать из него настоящего моряка. Малышу не исполнилось еще и года, а он уже умеет плавать.
Яманэ широко улыбался. Кику наклонился и приложил ухо к крохотной груди ребенка. Малыш испуганно захныкал.
— Слышишь? — спросил Яманэ. Кику кивнул, и его друг принялся качать ребенка, напевая ему песню:
Я — моря малое дитя,
Пусть я в лесу расту,
Но моря слышу шум всегда…
Песня поплыла над толпой, и улыбка осветила лицо стоявшего на палубе капитана. Через пару строк он громко подхватил ее, и Кику тоже запел приглушенным голосом. Когда песня кончилась, раздались шумные аплодисменты.
Вдруг Кику заметил два ярких луча, стремительно летящих по шоссе. На миг выхватив из тьмы склады и серые стены и осветив темные силуэты на набережной, лучи исчезли. Всего на одно мгновение перед глазами Кику промелькнул красный «лендровер», и по влажной серой ночи над бухтой пробежала красноватая рябь. «Анэмонэ!» — воскликнул он про себя, вспомнив ее теплый, гладкий, изящно заостренный язычок.
Курсанты спали на простых койках, установленных на время похода в специальном отсеке трюма. Тюремный отсек площадью в шесть квадратных метров был забит койками в пять рядов по три яруса. Обитатели его пребывали в такой тесноте, что с трудом могли перевернуться с боку на бок. Остальные члены экипажа спали на палубе, а двое охранников сменяли друг друга на часах перед люком, ведущим в тюремный отсек. Этой ночью в трюме почти никто не спал — мешали жара и возбуждение, вызванное первым за долгое время свиданием с родственниками. Люк был оставлен открытым, но бриз внутрь не проникал. Заключенные лежали в мокром белье на влажных простынях, и одновременное дыхание пятнадцати пар легких с каждой минутой увеличивало влажность. Откуда-то снизу доносилось сдержанное рыдание. Кику, лежавший на третьей койке в среднем ряду, почувствовал, что Яманэ трогает его с соседней койки за плечо. Яманэ указал ему на Накакура: нижняя койка с правой стороны. Накакура плакал, уткнувшись лицом в подушку.
— Бабушка у него умерла, — прошептал Яманэ. — А он ее очень любил. Только что поссорился с мамашей! Бедняга!
Но Кику оборвал его, заявив, что проблемы Накакура его не интересует и ему хочется спать.
— Из-за жары спать невозможно, но если мы не заставим себя хоть часок покемарить, завтра нас ждет сущий ад.
Яманэ согласно кивнул. А Накакура все не мог успокоиться.
Ситигагама был конечным портом маршрута «Юё-мару». Отсюда корабль должен был возвращаться в порт приписки. Если уж совершать побег, то только здесь. Согласно плану, Анэмонэ должна была спрятать в разных местах по пути отсюда к Токио три машины. Оставалось только дождаться, пока все заснут. Вскоре Кику услышал в темноте, что все дышат ровно и глубоко. Но только он собрался встать, как вдруг осторожно поднялся Накакура. Когда он проходил мимо, Кику хлопнул его по плечу.
— Ты куда? — прошептал он.
— Поссать, — ответил Накакура, но поднялся мимо туалета по лестнице на палубу. Кику занервничал и разбудил Яманэ.
— Яманэ! Накакура хочет слинять. Надо его задержать.
Стараясь не шуметь, Кику встал с койки и полез к люку. Высунув голову, он увидел, что Накакура сидит на корточках в тени капитанского мостика и смотрит на охранника, который спустился на набережную поболтать с полицейским из береговой охраны. Иногда охранник бросал взгляд на судно. Рядом с Кику из люка высунулся Яманэ.
— Накакура, не делай этого! — зашипел Яманэ. Нахождение на палубе ночью приравнивалось к попытке бегства, что означало по меньшей мере автоматическое недопущение к сдаче экзамена по морскому делу. Даже на расстоянии было заметно, как вздымается и опускается спина Накакура. Спуститься на набережную так, чтобы этого не заметил охранник, было невозможно. Оставался еще один способ — соскользнуть с левого борта, но всплеск от падения в воду и покачивание судна тоже неизбежно привлекли бы внимание охранника. И тут Кику услышал рев мотора. «Дерьмо!» — выругался он про себя. Он знал, что Анэмонэ наблюдает за судном из расположенного где-то поблизости здания. Увидев Кику на палубе, она должна была как-нибудь отвлечь охранника. Наверное, по ошибке приняла Накакура за Кику! «Лендровер» остановился на дальнем конце набережной, и он услышал ее голос.
— Простите! В клубе моряков началась драка! — закричала она, и вскоре послышался удаляющийся топот. Пока он размышлял, что делать, Анэмонэ вернулась.
— Офицер сказал, что ему нужна ваша помощь, — старалась она убедить охранника поспешить на усмирение вымышленной драки, но так, чтобы он не успел разбудить сменщика. Похоже, это у нее получилось. Надо было шевелиться. Взять Накакура с собой, а потом…
Снова послышались торопливые шаги Анэмонэ. Он услышал, что охранник спрыгнул на дорогу. Кику решил: к чертям Накакура! Если не бежать сейчас, другого шанса может не представиться! Он готов уже был выбраться на палубу, как вдруг Накакура выпрямился и с криком «А-а-а-а-а-а-а-а!» сиганул через поручень в воду. Кику увидел, что в рубке зажегся свет, и укрылся в люке. В следующее мгновение из двери выскочили капитан и инспектор, а на набережной вновь появился охранник. Накакура, производя неимоверный шум, молотил ногами по воде и продолжал орать.
— Поздно! — пробормотал Кику, выползая на палубу.
Луч прожектора высветил Накакура. К этому времени Яманэ и Хаяси тоже выбрались из люка, но заметивший их на палубе охранник подбежал и велел спуститься вниз. Прежде чем нырнуть в люк, Кику увидел над ограждением набережной бледное лицо Анэмонэ. Сообразив, что парень в воде — не Кику, она стала оглядывать палубу и успела заметить отмашку, которую сделал ей Кику, прежде чем исчезнуть в люке. Она вернулась на дорогу к автомобилю и завела мотор. В тот момент, когда охранник захлопнул люк над головой Кику, тот услышал рев удаляющегося «лендровера» и голос капитана:
— Накакура, мать твою так! Хватайся скорее за крюк!
На следующий день отправление судна задержалось на четыре часа из-за допроса в полицейском участке и составления рапорта в Исправительный центр несовершеннолетних. Наказание Накакура было решено отложить до возвращения в Хакодатэ, однако все это время он обязан был провести в тюремном отсеке.
— Я вовсе не собирался бежать, — сказал он Кику, когда тот принес ему ужин.
Накакура рассказал ему, что обожал свою бабушку, а его мать терпеть ее не могла. Мать, бывшая медсестра, красила волосы и пользовалась дезодорантами, запах которых он не переносил. Вчера, во время свидания, мать, отвратно ухмыляясь, сообщила, что бабушка погибла в автокатастрофе, но, «к счастью», у нее была страховка, благодаря которой мать сумела съездить со своим новым дружком на Гавайи. Накакура, опустив голову, объяснил, что единственной целью его побега было убийство матери. Услышав это, Кику с трудом сдержался, чтобы не ударить его. «Из-за тебя, идиот, — подумал он, — сорвался мой побег. Другого шанса не будет. Теперь нас будут стеречь, как коршуны».
«Юё-мару» на большой скорости шел к Хакодатэ. Причиной спешки было не столько опоздание, сколько тайфун, который, вместо того чтобы стихнуть в районе Окинавы, изменил направление движения. Судовой радист постоянно передавал последние метеосводки. Капитан Эда был настроен на то, чтобы, несмотря на опоздание с выходом, вовремя достичь намеченного порта, ибо с той командой, что была на борту, не всякий порт мог дать ему пристанище.
Ливень еще не начался, и от тяжелых туч стало душнее и жарче. Низкое небо напоминало огромную металлическую крышку, покрытую ржавчиной и не способную отражать свет. Первым признаком надвигающегося шторма был вспенивший волны ветер, словно ворвавшийся в узкое пространство между тучами и морем. Сначала согретый жарким воздухом ветер казался теплым и ласковым, но вскоре резко усилился, чуть не сорвал флаги, подхватил сохшие на палубе робы и швырнул их на корму. Когда ветер на мгновение стих, курсанты почувствовали первые признаки морской болезни — казалось, что липкий кожный зуд просачивается внутрь их тел.
Из-за усилившегося ветра капитан, впервые за все путешествие, сам встал за штурвал. Сзади на них стремительно надвигалась свинцовая стена. Шквал настиг их, и корабль резко накренился. Море покрылось белой пеной.
Начался ливень. Он лил откуда-то сбоку, проникал под дождевики, вымочил всех до нитки. Казалось, ливень бичевал людей по голой коже. Всякий раз, когда судно взлетало на высокой волне, у Кику немела шея. Капитан отдал приказ приготовить якорь. Первый помощник велел курсантам спуститься вниз. В трюме они увидели Накакура, который, обхватив грудь руками, со стоном катался по полу. Вонь блевотины ударила им в ноздри. Курсантам было приказано лечь на койки и привязаться к ним, но сильная качка мешала забраться на койку. При очередном сильном крене один из курсантов поскользнулся на блевотине Накакура и упал. Горячий тяжелый воздух врывался в люк. Кику крепко ухватился за койку и попытался на чем-нибудь сосредоточиться.
Дыхание пятнадцати набившихся в тюремный отсек курсантов скоро смешалось с вонью. Казалось, этот мерзкий воздух прилип к коже, и ничего иного они уже не ощущали. У Кику онемела не только шея, но и лицо. Ни его кожа, ни голова ничего больше не ощущали, казалось, работали одни только внутренности. Курсанты валились на пол, стаскивали с коек простыни и запихивали их себе в рот. Кику держался. Его голова превратилась в сильнейший магнит, притягивающий к себе остальные части тела. Словно что-то попало в глотку, стоило чуть-чуть разжать губы, как кислая слюна текла по подбородку. Кику изо всех сил таращился в потолок, боясь, что, если опустит голову, желудок тут же вывалится наружу. Голая лампочка раскачивалась над ним, описывая дикие дуги, оставляя за собой ярко-оранжевый след. На одну оранжевую дугу накладывалась другая, и вот уже над головой Кику мерцала звезда. Потом она гасла и сменялась другой звездой. Кто-то блевал возле его ног. Выписываемые лампочкой узоры становились все более изощренными, и перед глазами Кику плясал теперь рой точек — оранжевых, зеленых, желтых. Разноцветные точки в глазах Кику стали казаться ему яркими ошметками блевотины. Кику захотелось оторвать себе голову-только бы успокоилось остальное тело.
Он с трудом осознал, что кто-то его зовет. Сверху, из люка, доносился голос:
— Куваяма! Яманэ! Хаяси! Наверх! В рубку! Ухватившись за койку, Кику перебрался через спины валяющихся товарищей и пополз к люку. Наверху он увидел, что из всех курсантов на ногах, кроме него, оставались лишь Хаяси, Яманэ и двое из команды механиков. Перебравшись по палубе к рубке, они нашли там первого помощника капитана — без сознания, с раной на голове.
— По местам! — скомандовал капитан и велел одному из них наблюдать за радаром, а другим — определять местонахождение судна с помощью системы «Лоран».
Под носом корабля одна за другой вздымались волны и разлетались на стеклянные нити под порывом ветра, окатывающим всех струями дождя и морских брызг. И все же выбравшиеся наружу курсанты были уверены в том, что наверху — под ветром, волнами и ливнем — куда лучше, чем в затхлом трюме. Здесь, под струями дождя, морская болезнь даже немного ослабла.
— Вот стервец! — пробормотал капитан. Корабль словно застыл на месте. Казалось, самое большее, на что он был способен, — это противостоять пытающимся его раздавить волнам. По радио передали штормовое предупреждение и призыв ко всем судам укрыться в ближайшем порту. Капитан приказал Хаяси определить, какая гавань — ближняя.
— Исиномаки! — тут же доложил Хаяси.
Радист попытался вызвать службу береговой охраны, но ее частота была, вероятно, перегружена — ответа не последовало. Тогда он связался с рыболовецким кооперативом и попросил разрешения бросить якорь в Исиномаки и вызвать скорую помощь. Из кооператива ответили, что все причалы забиты рыболовецкими судами и катерами и что они должны поторопиться, если хотят занять еще оставшееся место.
Ветер гнал по поверхности моря белоснежную пену. Яманэ крикнул, что радар зафиксировал неподалеку от них какой-то объект. Тут же послышался сигнал SOS. Тонуло пятитонное рыболовецкое судно. Сейчас его координаты были 142 градуса 18 минута восточной долготы и 38 градусов 58 минут северной широты.
— Просят о помощи, — сказал радист. — Находятся в одной морской миле к северо-востоку от нас.
Капитан проигнорировал сообщение и не обратил никакого внимания на ошеломленные лица курсантов.
— Следуем своим курсом, — объявил он. — Шторм усиливается, у нас нет времени на спасательные работы. Нас ждут в Исиномаки в пять минут восьмого. О них позаботится береговая охрана. Попробуем связаться с ними по радио, а если не ответят, свяжемся с рыболовецким кооперативом.
— Надо им помочь! — выпалил Яманэ, но его слова капитана не тронули. Минуту спустя из Исиномаки пришел ответ, что все катера береговой охраны заняты спасательными работами.
— Господин капитан! Мы обязаны спасти этот корабль. — Голос Яманэ звучал резко.
— Заткнись! — рявкнул капитан. Хаяси поднял голову от карты:
— Три минуты этим курсом — и мы окажемся рядом с тонущим судном!
— Они перестали передавать сигнал SOS, — доложил радист.
В этот момент в рубке появились еще три курсанта — бывшие рыбаки. Узнав в чем дело, они тоже принялись уговаривать капитана что-нибудь предпринять.
— Послушайте, вы, ублюдки, — прорычал капитан Эда, — вы, кажется, забыли, что вы — заключенные? Спасение людей — не ваше собачье дело!
— Это так, господин капитан, но прежде всего мы — рыбаки. Маленькому суденышку такого шторма не выдержать.
— Но как, по вашему мнению, мы это сделаем? Помощник капитана без сознания, я должен вести судно. Кто проведет спасательные работы?
— Мы, — сказал Яманэ, чувствуя, что капитан заколебался.
— Вот они! — закричал Хаяси, увидев столб оранжевого дыма прямо по курсу корабля.
Капитан подозвал Яманэ и что-то прокричал ему на ухо. Яманэ несколько раз кивнул, а потом велел Хаяси принести из трюма металлический трос.
— Когда будешь внизу, позови сюда человек пять из тех, кто еще способен стоять на ногах! — добавил он ему вслед.
Когда Хаяси вернулся, они с Кику обвязались веревками, концы которых были прикреплены к капитанскому мостику, и отправились один на корму, другой на нос корабля. Хаяси держался за поручень и передвигался на ногах, но Кику тут же сдуло на палубу ветром, пришлось ползти, волоча за собой трос. Добравшись до цели, он закрепил его сначала за брашпиль, потом за лебедку якоря. После того как трос был закреплен, восемь спасателей распределились вдоль него попарно. Кику, вооруженный багром, был в одной связке с Нака-кура, который, похоже, немного оправился от морской болезни.
Наконец они увидели судно, которое уже почти затонуло. Экипаж держался за красный буй, то вздымавшийся вверх на волне, то исчезавший из виду. При приближении «Юё-мару» над буем взметнулись руки. Кику попытался зацепить крюком один из спасательных кругов и подтянуть людей к веревочной лестнице, сброшенной с кормы. Он протянул багор молодому человеку, который что-то кричал, но когда парень дотянулся и схватился за него, огромная волна накрыла судно. Кику и Накакура успели ухватиться за поручень, хотя на миг показалось, что им конец, а парня с затонувшего судна той же волной выбросило на палубу. Кику зацепил его крюком за воротник и подтянул к себе. Парень был весь в крови и без сознания. Он оказался иностранцем.
— Браконьеры, — проворчал Накакура, вглядевшись в лицо матроса. — Судя по внешности, откуда-то из Юго-Восточной Азии.
Обшарив матроса, Накакура обнаружил, что тяжелый выпуклый предмет в боковом кармане его камуфляжных штанов не что иное, как пистолет.
Стояла кромешная тьма, в которой виднелись лишь огни сигнальных буев у входа в гавань Исиномаки и мерцающий свет маяка на отдаленном мысе. На пирсе стояли еще два прожектора, но тайфун уже добрался до них и разбил стекла, осколки которых сначала валялись на бетоне, а потом были смыты мощной волной и унесены в море. Весь остальной городок был словно окрашен в черный цвет.
Когда судно «Юё-мару» пришвартовалось к берегу, появились четверо полицейских в тяжелых синих дождевиках. За ними толпились работники рыболовецкого кооператива. Инспектор из службы надзора сошел на берег, чтобы обсудить условия размещения курсантов, и долго совещался с полицейскими. Телефонная линия в городке была оборвана, переговоры велись по рации. Положение усугублялось тем, что помещение полицейского участка уже заняли пережидающие шторм рыбаки, а директор начальной школы размещать у себя уголовников категорически отказался. Единственным местом, которое смогли предложить городские власти, оказался склад на рыбном рынке. Слова инспектора о том, что государство несет ответственность за этих людей и что они заслуживают лучшего обращения, остались без внимания. Пока шли переговоры, «эти люди» сидели под замком в трюме. В конце концов было принято компромиссное решение: инспектор согласился с тем, что курсанты будут спать в рыбном складе на полу, но каждому из них выдадут смену одежды и одеяло. Когда соглашение было достигнуто, инспектор попросил поторопиться, ссылаясь на то, что его люди безумно устали, но местные полицейские, которых оказалось всего четверо на весь городок, предпочли подождать подкрепления из центра префектуры.
— Не забывайте, — сказал старший полицейский, — что речь идет не только о ваших парнях. У вас на борту спасенные нелегалы, а их тоже необходимо содержать под стражей.
С затонувшего браконьерского судна удалось спасти семерых: они сбились в кучку в другом конце трюма, отчего в и без того тесном отсеке невозможно было повернуться. Почти у каждого имелось то или иное ранение. Рама, на которой крепились койки, не выдержала качки и тяжести тел и рухнула, так что сидеть было не на чем — пока шли переговоры, заключенным пришлось стоять по колено в соленой воде, смешанной с маслом и блевотиной. Судно бросило якорь и пришвартовалось, однако качка, хотя и ослабшая, не прекращалась и по-прежнему была невыносимой. Все меньше и меньше людей откликалось на доносившиеся сверху подбадривающие слова капитана и охранников. Временами судно сильно кренилось. Те, кто еще мог стоять на ногах, держались за остатки коечной рамы, а обессилевшие просто валялись в грязном месиве на полу. Их головы, возвышающиеся над этим месивом, в другое время могли бы показаться смешными, но сейчас было не до смеха. Отрезанный от внешнего мира трюмный отсек превратился в замкнутую емкость со своими собственными — тепловатыми и тошнотворными — приливами и отливами.
— Блядский потрох! Оставьте меня в покое! — стонал Яманэ.
Его снова мучила головная боль, причиной которой был удар лебедки, полученный во время спасательной операции. Кику из последних сил боролся с тошнотой и, чтобы отвлечься от нее, вспоминал картину, которая висела когда-то на стене молельни в сиротском приюте и изображала бородатого мужчину, протягивающего к небесам новорожденного ягненка. Кику представил себе, что этот человек — его отец, как говорили монахини, — стоит на краю скалы, возвышающейся над бушующим морем — непременно над бушующим морем. И впервые почувствовал, что на картине чего-то не хватает — быть может, крохотного тонущего суденышка где-нибудь в углу. «Значит, и я был на этой картине, — вдруг дошло до него, — я был на этом суденышке. Да! — сказал он себе. — У меня все получится! И когда я отсюда выберусь, этот бородатый мужчина, конечно же, будет ждать меня на сверкающей и великолепной скале!»
— Все в порядке! Всем наверх! Нашли вам ночлег! — услышал он вдруг крик инспектора, прозвучавший словно ответ на его мысли.
Выбравшись на палубу, подбадривая и обнимая друг друга, они оказались лицом к лицу с встречающими: джипом, оборудованным прожектором, двумя рядами полицейских и кучкой рыбаков, которые пялились на них, указывали пальцами и перешептывались. Заключенных затолкали в грузовик, вручив каждому по тонкому одеялу. Браконьеров-нелегалов посадили в джип и увезли в неизвестном направлении. Грузовик, однако, стоял без движения. Задержка была вызвана возмущением инспектора: вопреки достигнутой договоренности, местные власти не предоставили заключенным чистой одежды.
— Если эти парни настоящие моряки, поспят и в блевотине, не подохнут! — крикнул один из рыбаков, а остальные одобрительно захлопали.
Инспектор, не обращая на них внимания, продолжал настаивать на своем, пока наконец из грузовика не раздался крик:
— Рыбак прав! На кой хер нам их тряпки!
В этот миг порывом ветра сорвало брезент, которым был накрыт кузов, и сидевшие в нем заключенные оказались под дождем и ослепительным лучом прожектора. Один из них, с ног до головы испачканный, как и все, маслом и блевотиной, встал и обратился к толпе:
— Вы думаете, нам так уж нужно ваше дерьмо?
Его товарищи тоже стали подниматься на ноги, но полицейские с дубинками немедленно окружили машину. К этому времени тонкие одеяла уже насквозь промокли и стали мягкими и тяжелыми. Один из заключенных принялся колотить своим одеялом по скамье кузова.
— В жопе я видал эту полицию! Нас не запугаешь! — кричал он.
Несколько полицейских вытащили из-за пояса дубинки, но до серьезного не дошло: обе стороны вскоре угомонились.
Склад оказался серым строением в самом конце гавани. Дверь в него была очень низкой, так что, входя, приходилось нагибаться, но само помещение — размером в несколько гимнастических залов. Склад был почти под завязку забит мешками с цементом, и лишь в самом углу, за подъемниками, оставалось место, достаточное для того, чтобы все могли улечься. Как только заключенные, подстелив под себя старые газеты, разместились, Кику заметил, что с Яманэ ручьями льет пот, а его кожа, обычно гладкая, как пластик, покрылась морщинами.
Лежа на полу и прислушиваясь к шуму ветра и дождя, которые, казалось, не собирались прекращаться, Кику понял, что качка преследует его и на складе. В темноте огромного помещения, освещенного лишь пятью свечами, он ощущал, как море раскачивает его тело, внешняя оболочка которого неподвижна, а внутренности перекатываются и выворачиваются. Некоторое время спустя охранники принесли немного суси и горячий чай. Их встретили радостными возгласами, и лишь Яманэ чувствовал себя так плохо, что с трудом сделал один глоток. Кику же буквально проглотил доставшиеся ему три порции суси.
— Странная вещь морская болезнь, правда? — сказал он Хаяси, и тот, не переставая жевать, закивал в ответ.
— Как бы плохо тебе ни было, а жрать все равно хочется. Быть может, морская болезнь отступает немного, если что-нибудь попадает в желудок! — смеясь, сказал Хаяси.
— Хорошо, что ты в это веришь, — встрял На-какура, услышав их разговор. — Если перестанешь есть, совсем загнешься.
Тут их внимание привлек Яманэ, который, согнувшись пополам, сжимал руками голову. Они обменялись взволнованными взглядами.
Набив животы, парни вновь воодушевились и стали делиться впечатлениями. Кто-то рассказывал о пробоине в машинном отделении, кто-то вспоминал блевотину в трюме, кто-то — подробности спасательных работ. Вскоре к ним присоединился капитан. Дальнейшее обсуждение было прервано тем, что внезапно отворились двери — не те низенькие, в детский рост, через которые ввели заключенных, а главные, через которые на склад въезжают грузовики, краны и другие машины — и в них ворвался ветер, подхватив с пола газеты и задув свечи. Вслед за ветром появился серебристый автобус — без окон, но с большим прожектором на крыше. Кику уже приходилось видеть такие — точь-в-точь такой стоял в аллее в тот снежный вечер накануне Рождества.
Автобус сопровождали около десяти полицейских и столько же бойцов Отряда по борьбе со стихийными бедствиями, в желтых касках и ярких комбинезонах. Из толпы вышел человек в гражданском костюме, с микрофоном в руках. За ним двигалась батарея телекамер. Еще один тип, с виду продюсер, захотел поговорить с инспектором.
— Не знаю, — ответил он.
— И правильно делаешь! Тебе незачем это знать. К тому же и те, и другие в конечном счете чувствуют себя в равной степени одинокими.
Кику ничего не ответил.
— Посмотри, Куваяма, — продолжал капитан, указывая на фигуры стоящих на набережной. — Это и есть семья. У меня самого две дочери, скоро будет внук. Я знаю, что ты привык всего добиваться сам, но это не причина для того, чтобы не создать собственную семью. Куваяма, мой мальчик, вот что тебе нужно: создать семью, для которой ты будешь опорой.
Кику пытался отыскать среди силуэтов Яманэ, Накакура и Хаяси. Наконец высмотрел Хаяси: тот сидел на ограждении, болтая ногами, и рассматривал в свете фонаря какой-то листок, вероятно фотографию. Яманэ с ребенком на плечах помахал
Кику рукой..
— Кику! Иди к нам на минутку! — позвал он.
— Иди, иди, — сказал капитан, похлопав его по плечу.
Яманэ встретил Кику на берегу.
— Это мой сын, — сказал он, с гордостью демонстрируя ребенка. — Я хочу сделать из него настоящего моряка. Малышу не исполнилось еще и года, а он уже умеет плавать.
Яманэ широко улыбался. Кику наклонился и приложил ухо к крохотной груди ребенка. Малыш испуганно захныкал.
— Слышишь? — спросил Яманэ. Кику кивнул, и его друг принялся качать ребенка, напевая ему песню:
Я — моря малое дитя,
Пусть я в лесу расту,
Но моря слышу шум всегда…
Песня поплыла над толпой, и улыбка осветила лицо стоявшего на палубе капитана. Через пару строк он громко подхватил ее, и Кику тоже запел приглушенным голосом. Когда песня кончилась, раздались шумные аплодисменты.
Вдруг Кику заметил два ярких луча, стремительно летящих по шоссе. На миг выхватив из тьмы склады и серые стены и осветив темные силуэты на набережной, лучи исчезли. Всего на одно мгновение перед глазами Кику промелькнул красный «лендровер», и по влажной серой ночи над бухтой пробежала красноватая рябь. «Анэмонэ!» — воскликнул он про себя, вспомнив ее теплый, гладкий, изящно заостренный язычок.
Курсанты спали на простых койках, установленных на время похода в специальном отсеке трюма. Тюремный отсек площадью в шесть квадратных метров был забит койками в пять рядов по три яруса. Обитатели его пребывали в такой тесноте, что с трудом могли перевернуться с боку на бок. Остальные члены экипажа спали на палубе, а двое охранников сменяли друг друга на часах перед люком, ведущим в тюремный отсек. Этой ночью в трюме почти никто не спал — мешали жара и возбуждение, вызванное первым за долгое время свиданием с родственниками. Люк был оставлен открытым, но бриз внутрь не проникал. Заключенные лежали в мокром белье на влажных простынях, и одновременное дыхание пятнадцати пар легких с каждой минутой увеличивало влажность. Откуда-то снизу доносилось сдержанное рыдание. Кику, лежавший на третьей койке в среднем ряду, почувствовал, что Яманэ трогает его с соседней койки за плечо. Яманэ указал ему на Накакура: нижняя койка с правой стороны. Накакура плакал, уткнувшись лицом в подушку.
— Бабушка у него умерла, — прошептал Яманэ. — А он ее очень любил. Только что поссорился с мамашей! Бедняга!
Но Кику оборвал его, заявив, что проблемы Накакура его не интересует и ему хочется спать.
— Из-за жары спать невозможно, но если мы не заставим себя хоть часок покемарить, завтра нас ждет сущий ад.
Яманэ согласно кивнул. А Накакура все не мог успокоиться.
Ситигагама был конечным портом маршрута «Юё-мару». Отсюда корабль должен был возвращаться в порт приписки. Если уж совершать побег, то только здесь. Согласно плану, Анэмонэ должна была спрятать в разных местах по пути отсюда к Токио три машины. Оставалось только дождаться, пока все заснут. Вскоре Кику услышал в темноте, что все дышат ровно и глубоко. Но только он собрался встать, как вдруг осторожно поднялся Накакура. Когда он проходил мимо, Кику хлопнул его по плечу.
— Ты куда? — прошептал он.
— Поссать, — ответил Накакура, но поднялся мимо туалета по лестнице на палубу. Кику занервничал и разбудил Яманэ.
— Яманэ! Накакура хочет слинять. Надо его задержать.
Стараясь не шуметь, Кику встал с койки и полез к люку. Высунув голову, он увидел, что Накакура сидит на корточках в тени капитанского мостика и смотрит на охранника, который спустился на набережную поболтать с полицейским из береговой охраны. Иногда охранник бросал взгляд на судно. Рядом с Кику из люка высунулся Яманэ.
— Накакура, не делай этого! — зашипел Яманэ. Нахождение на палубе ночью приравнивалось к попытке бегства, что означало по меньшей мере автоматическое недопущение к сдаче экзамена по морскому делу. Даже на расстоянии было заметно, как вздымается и опускается спина Накакура. Спуститься на набережную так, чтобы этого не заметил охранник, было невозможно. Оставался еще один способ — соскользнуть с левого борта, но всплеск от падения в воду и покачивание судна тоже неизбежно привлекли бы внимание охранника. И тут Кику услышал рев мотора. «Дерьмо!» — выругался он про себя. Он знал, что Анэмонэ наблюдает за судном из расположенного где-то поблизости здания. Увидев Кику на палубе, она должна была как-нибудь отвлечь охранника. Наверное, по ошибке приняла Накакура за Кику! «Лендровер» остановился на дальнем конце набережной, и он услышал ее голос.
— Простите! В клубе моряков началась драка! — закричала она, и вскоре послышался удаляющийся топот. Пока он размышлял, что делать, Анэмонэ вернулась.
— Офицер сказал, что ему нужна ваша помощь, — старалась она убедить охранника поспешить на усмирение вымышленной драки, но так, чтобы он не успел разбудить сменщика. Похоже, это у нее получилось. Надо было шевелиться. Взять Накакура с собой, а потом…
Снова послышались торопливые шаги Анэмонэ. Он услышал, что охранник спрыгнул на дорогу. Кику решил: к чертям Накакура! Если не бежать сейчас, другого шанса может не представиться! Он готов уже был выбраться на палубу, как вдруг Накакура выпрямился и с криком «А-а-а-а-а-а-а-а!» сиганул через поручень в воду. Кику увидел, что в рубке зажегся свет, и укрылся в люке. В следующее мгновение из двери выскочили капитан и инспектор, а на набережной вновь появился охранник. Накакура, производя неимоверный шум, молотил ногами по воде и продолжал орать.
— Поздно! — пробормотал Кику, выползая на палубу.
Луч прожектора высветил Накакура. К этому времени Яманэ и Хаяси тоже выбрались из люка, но заметивший их на палубе охранник подбежал и велел спуститься вниз. Прежде чем нырнуть в люк, Кику увидел над ограждением набережной бледное лицо Анэмонэ. Сообразив, что парень в воде — не Кику, она стала оглядывать палубу и успела заметить отмашку, которую сделал ей Кику, прежде чем исчезнуть в люке. Она вернулась на дорогу к автомобилю и завела мотор. В тот момент, когда охранник захлопнул люк над головой Кику, тот услышал рев удаляющегося «лендровера» и голос капитана:
— Накакура, мать твою так! Хватайся скорее за крюк!
На следующий день отправление судна задержалось на четыре часа из-за допроса в полицейском участке и составления рапорта в Исправительный центр несовершеннолетних. Наказание Накакура было решено отложить до возвращения в Хакодатэ, однако все это время он обязан был провести в тюремном отсеке.
— Я вовсе не собирался бежать, — сказал он Кику, когда тот принес ему ужин.
Накакура рассказал ему, что обожал свою бабушку, а его мать терпеть ее не могла. Мать, бывшая медсестра, красила волосы и пользовалась дезодорантами, запах которых он не переносил. Вчера, во время свидания, мать, отвратно ухмыляясь, сообщила, что бабушка погибла в автокатастрофе, но, «к счастью», у нее была страховка, благодаря которой мать сумела съездить со своим новым дружком на Гавайи. Накакура, опустив голову, объяснил, что единственной целью его побега было убийство матери. Услышав это, Кику с трудом сдержался, чтобы не ударить его. «Из-за тебя, идиот, — подумал он, — сорвался мой побег. Другого шанса не будет. Теперь нас будут стеречь, как коршуны».
«Юё-мару» на большой скорости шел к Хакодатэ. Причиной спешки было не столько опоздание, сколько тайфун, который, вместо того чтобы стихнуть в районе Окинавы, изменил направление движения. Судовой радист постоянно передавал последние метеосводки. Капитан Эда был настроен на то, чтобы, несмотря на опоздание с выходом, вовремя достичь намеченного порта, ибо с той командой, что была на борту, не всякий порт мог дать ему пристанище.
Ливень еще не начался, и от тяжелых туч стало душнее и жарче. Низкое небо напоминало огромную металлическую крышку, покрытую ржавчиной и не способную отражать свет. Первым признаком надвигающегося шторма был вспенивший волны ветер, словно ворвавшийся в узкое пространство между тучами и морем. Сначала согретый жарким воздухом ветер казался теплым и ласковым, но вскоре резко усилился, чуть не сорвал флаги, подхватил сохшие на палубе робы и швырнул их на корму. Когда ветер на мгновение стих, курсанты почувствовали первые признаки морской болезни — казалось, что липкий кожный зуд просачивается внутрь их тел.
Из-за усилившегося ветра капитан, впервые за все путешествие, сам встал за штурвал. Сзади на них стремительно надвигалась свинцовая стена. Шквал настиг их, и корабль резко накренился. Море покрылось белой пеной.
Начался ливень. Он лил откуда-то сбоку, проникал под дождевики, вымочил всех до нитки. Казалось, ливень бичевал людей по голой коже. Всякий раз, когда судно взлетало на высокой волне, у Кику немела шея. Капитан отдал приказ приготовить якорь. Первый помощник велел курсантам спуститься вниз. В трюме они увидели Накакура, который, обхватив грудь руками, со стоном катался по полу. Вонь блевотины ударила им в ноздри. Курсантам было приказано лечь на койки и привязаться к ним, но сильная качка мешала забраться на койку. При очередном сильном крене один из курсантов поскользнулся на блевотине Накакура и упал. Горячий тяжелый воздух врывался в люк. Кику крепко ухватился за койку и попытался на чем-нибудь сосредоточиться.
Дыхание пятнадцати набившихся в тюремный отсек курсантов скоро смешалось с вонью. Казалось, этот мерзкий воздух прилип к коже, и ничего иного они уже не ощущали. У Кику онемела не только шея, но и лицо. Ни его кожа, ни голова ничего больше не ощущали, казалось, работали одни только внутренности. Курсанты валились на пол, стаскивали с коек простыни и запихивали их себе в рот. Кику держался. Его голова превратилась в сильнейший магнит, притягивающий к себе остальные части тела. Словно что-то попало в глотку, стоило чуть-чуть разжать губы, как кислая слюна текла по подбородку. Кику изо всех сил таращился в потолок, боясь, что, если опустит голову, желудок тут же вывалится наружу. Голая лампочка раскачивалась над ним, описывая дикие дуги, оставляя за собой ярко-оранжевый след. На одну оранжевую дугу накладывалась другая, и вот уже над головой Кику мерцала звезда. Потом она гасла и сменялась другой звездой. Кто-то блевал возле его ног. Выписываемые лампочкой узоры становились все более изощренными, и перед глазами Кику плясал теперь рой точек — оранжевых, зеленых, желтых. Разноцветные точки в глазах Кику стали казаться ему яркими ошметками блевотины. Кику захотелось оторвать себе голову-только бы успокоилось остальное тело.
Он с трудом осознал, что кто-то его зовет. Сверху, из люка, доносился голос:
— Куваяма! Яманэ! Хаяси! Наверх! В рубку! Ухватившись за койку, Кику перебрался через спины валяющихся товарищей и пополз к люку. Наверху он увидел, что из всех курсантов на ногах, кроме него, оставались лишь Хаяси, Яманэ и двое из команды механиков. Перебравшись по палубе к рубке, они нашли там первого помощника капитана — без сознания, с раной на голове.
— По местам! — скомандовал капитан и велел одному из них наблюдать за радаром, а другим — определять местонахождение судна с помощью системы «Лоран».
Под носом корабля одна за другой вздымались волны и разлетались на стеклянные нити под порывом ветра, окатывающим всех струями дождя и морских брызг. И все же выбравшиеся наружу курсанты были уверены в том, что наверху — под ветром, волнами и ливнем — куда лучше, чем в затхлом трюме. Здесь, под струями дождя, морская болезнь даже немного ослабла.
— Вот стервец! — пробормотал капитан. Корабль словно застыл на месте. Казалось, самое большее, на что он был способен, — это противостоять пытающимся его раздавить волнам. По радио передали штормовое предупреждение и призыв ко всем судам укрыться в ближайшем порту. Капитан приказал Хаяси определить, какая гавань — ближняя.
— Исиномаки! — тут же доложил Хаяси.
Радист попытался вызвать службу береговой охраны, но ее частота была, вероятно, перегружена — ответа не последовало. Тогда он связался с рыболовецким кооперативом и попросил разрешения бросить якорь в Исиномаки и вызвать скорую помощь. Из кооператива ответили, что все причалы забиты рыболовецкими судами и катерами и что они должны поторопиться, если хотят занять еще оставшееся место.
Ветер гнал по поверхности моря белоснежную пену. Яманэ крикнул, что радар зафиксировал неподалеку от них какой-то объект. Тут же послышался сигнал SOS. Тонуло пятитонное рыболовецкое судно. Сейчас его координаты были 142 градуса 18 минута восточной долготы и 38 градусов 58 минут северной широты.
— Просят о помощи, — сказал радист. — Находятся в одной морской миле к северо-востоку от нас.
Капитан проигнорировал сообщение и не обратил никакого внимания на ошеломленные лица курсантов.
— Следуем своим курсом, — объявил он. — Шторм усиливается, у нас нет времени на спасательные работы. Нас ждут в Исиномаки в пять минут восьмого. О них позаботится береговая охрана. Попробуем связаться с ними по радио, а если не ответят, свяжемся с рыболовецким кооперативом.
— Надо им помочь! — выпалил Яманэ, но его слова капитана не тронули. Минуту спустя из Исиномаки пришел ответ, что все катера береговой охраны заняты спасательными работами.
— Господин капитан! Мы обязаны спасти этот корабль. — Голос Яманэ звучал резко.
— Заткнись! — рявкнул капитан. Хаяси поднял голову от карты:
— Три минуты этим курсом — и мы окажемся рядом с тонущим судном!
— Они перестали передавать сигнал SOS, — доложил радист.
В этот момент в рубке появились еще три курсанта — бывшие рыбаки. Узнав в чем дело, они тоже принялись уговаривать капитана что-нибудь предпринять.
— Послушайте, вы, ублюдки, — прорычал капитан Эда, — вы, кажется, забыли, что вы — заключенные? Спасение людей — не ваше собачье дело!
— Это так, господин капитан, но прежде всего мы — рыбаки. Маленькому суденышку такого шторма не выдержать.
— Но как, по вашему мнению, мы это сделаем? Помощник капитана без сознания, я должен вести судно. Кто проведет спасательные работы?
— Мы, — сказал Яманэ, чувствуя, что капитан заколебался.
— Вот они! — закричал Хаяси, увидев столб оранжевого дыма прямо по курсу корабля.
Капитан подозвал Яманэ и что-то прокричал ему на ухо. Яманэ несколько раз кивнул, а потом велел Хаяси принести из трюма металлический трос.
— Когда будешь внизу, позови сюда человек пять из тех, кто еще способен стоять на ногах! — добавил он ему вслед.
Когда Хаяси вернулся, они с Кику обвязались веревками, концы которых были прикреплены к капитанскому мостику, и отправились один на корму, другой на нос корабля. Хаяси держался за поручень и передвигался на ногах, но Кику тут же сдуло на палубу ветром, пришлось ползти, волоча за собой трос. Добравшись до цели, он закрепил его сначала за брашпиль, потом за лебедку якоря. После того как трос был закреплен, восемь спасателей распределились вдоль него попарно. Кику, вооруженный багром, был в одной связке с Нака-кура, который, похоже, немного оправился от морской болезни.
Наконец они увидели судно, которое уже почти затонуло. Экипаж держался за красный буй, то вздымавшийся вверх на волне, то исчезавший из виду. При приближении «Юё-мару» над буем взметнулись руки. Кику попытался зацепить крюком один из спасательных кругов и подтянуть людей к веревочной лестнице, сброшенной с кормы. Он протянул багор молодому человеку, который что-то кричал, но когда парень дотянулся и схватился за него, огромная волна накрыла судно. Кику и Накакура успели ухватиться за поручень, хотя на миг показалось, что им конец, а парня с затонувшего судна той же волной выбросило на палубу. Кику зацепил его крюком за воротник и подтянул к себе. Парень был весь в крови и без сознания. Он оказался иностранцем.
— Браконьеры, — проворчал Накакура, вглядевшись в лицо матроса. — Судя по внешности, откуда-то из Юго-Восточной Азии.
Обшарив матроса, Накакура обнаружил, что тяжелый выпуклый предмет в боковом кармане его камуфляжных штанов не что иное, как пистолет.
Стояла кромешная тьма, в которой виднелись лишь огни сигнальных буев у входа в гавань Исиномаки и мерцающий свет маяка на отдаленном мысе. На пирсе стояли еще два прожектора, но тайфун уже добрался до них и разбил стекла, осколки которых сначала валялись на бетоне, а потом были смыты мощной волной и унесены в море. Весь остальной городок был словно окрашен в черный цвет.
Когда судно «Юё-мару» пришвартовалось к берегу, появились четверо полицейских в тяжелых синих дождевиках. За ними толпились работники рыболовецкого кооператива. Инспектор из службы надзора сошел на берег, чтобы обсудить условия размещения курсантов, и долго совещался с полицейскими. Телефонная линия в городке была оборвана, переговоры велись по рации. Положение усугублялось тем, что помещение полицейского участка уже заняли пережидающие шторм рыбаки, а директор начальной школы размещать у себя уголовников категорически отказался. Единственным местом, которое смогли предложить городские власти, оказался склад на рыбном рынке. Слова инспектора о том, что государство несет ответственность за этих людей и что они заслуживают лучшего обращения, остались без внимания. Пока шли переговоры, «эти люди» сидели под замком в трюме. В конце концов было принято компромиссное решение: инспектор согласился с тем, что курсанты будут спать в рыбном складе на полу, но каждому из них выдадут смену одежды и одеяло. Когда соглашение было достигнуто, инспектор попросил поторопиться, ссылаясь на то, что его люди безумно устали, но местные полицейские, которых оказалось всего четверо на весь городок, предпочли подождать подкрепления из центра префектуры.
— Не забывайте, — сказал старший полицейский, — что речь идет не только о ваших парнях. У вас на борту спасенные нелегалы, а их тоже необходимо содержать под стражей.
С затонувшего браконьерского судна удалось спасти семерых: они сбились в кучку в другом конце трюма, отчего в и без того тесном отсеке невозможно было повернуться. Почти у каждого имелось то или иное ранение. Рама, на которой крепились койки, не выдержала качки и тяжести тел и рухнула, так что сидеть было не на чем — пока шли переговоры, заключенным пришлось стоять по колено в соленой воде, смешанной с маслом и блевотиной. Судно бросило якорь и пришвартовалось, однако качка, хотя и ослабшая, не прекращалась и по-прежнему была невыносимой. Все меньше и меньше людей откликалось на доносившиеся сверху подбадривающие слова капитана и охранников. Временами судно сильно кренилось. Те, кто еще мог стоять на ногах, держались за остатки коечной рамы, а обессилевшие просто валялись в грязном месиве на полу. Их головы, возвышающиеся над этим месивом, в другое время могли бы показаться смешными, но сейчас было не до смеха. Отрезанный от внешнего мира трюмный отсек превратился в замкнутую емкость со своими собственными — тепловатыми и тошнотворными — приливами и отливами.
— Блядский потрох! Оставьте меня в покое! — стонал Яманэ.
Его снова мучила головная боль, причиной которой был удар лебедки, полученный во время спасательной операции. Кику из последних сил боролся с тошнотой и, чтобы отвлечься от нее, вспоминал картину, которая висела когда-то на стене молельни в сиротском приюте и изображала бородатого мужчину, протягивающего к небесам новорожденного ягненка. Кику представил себе, что этот человек — его отец, как говорили монахини, — стоит на краю скалы, возвышающейся над бушующим морем — непременно над бушующим морем. И впервые почувствовал, что на картине чего-то не хватает — быть может, крохотного тонущего суденышка где-нибудь в углу. «Значит, и я был на этой картине, — вдруг дошло до него, — я был на этом суденышке. Да! — сказал он себе. — У меня все получится! И когда я отсюда выберусь, этот бородатый мужчина, конечно же, будет ждать меня на сверкающей и великолепной скале!»
— Все в порядке! Всем наверх! Нашли вам ночлег! — услышал он вдруг крик инспектора, прозвучавший словно ответ на его мысли.
Выбравшись на палубу, подбадривая и обнимая друг друга, они оказались лицом к лицу с встречающими: джипом, оборудованным прожектором, двумя рядами полицейских и кучкой рыбаков, которые пялились на них, указывали пальцами и перешептывались. Заключенных затолкали в грузовик, вручив каждому по тонкому одеялу. Браконьеров-нелегалов посадили в джип и увезли в неизвестном направлении. Грузовик, однако, стоял без движения. Задержка была вызвана возмущением инспектора: вопреки достигнутой договоренности, местные власти не предоставили заключенным чистой одежды.
— Если эти парни настоящие моряки, поспят и в блевотине, не подохнут! — крикнул один из рыбаков, а остальные одобрительно захлопали.
Инспектор, не обращая на них внимания, продолжал настаивать на своем, пока наконец из грузовика не раздался крик:
— Рыбак прав! На кой хер нам их тряпки!
В этот миг порывом ветра сорвало брезент, которым был накрыт кузов, и сидевшие в нем заключенные оказались под дождем и ослепительным лучом прожектора. Один из них, с ног до головы испачканный, как и все, маслом и блевотиной, встал и обратился к толпе:
— Вы думаете, нам так уж нужно ваше дерьмо?
Его товарищи тоже стали подниматься на ноги, но полицейские с дубинками немедленно окружили машину. К этому времени тонкие одеяла уже насквозь промокли и стали мягкими и тяжелыми. Один из заключенных принялся колотить своим одеялом по скамье кузова.
— В жопе я видал эту полицию! Нас не запугаешь! — кричал он.
Несколько полицейских вытащили из-за пояса дубинки, но до серьезного не дошло: обе стороны вскоре угомонились.
Склад оказался серым строением в самом конце гавани. Дверь в него была очень низкой, так что, входя, приходилось нагибаться, но само помещение — размером в несколько гимнастических залов. Склад был почти под завязку забит мешками с цементом, и лишь в самом углу, за подъемниками, оставалось место, достаточное для того, чтобы все могли улечься. Как только заключенные, подстелив под себя старые газеты, разместились, Кику заметил, что с Яманэ ручьями льет пот, а его кожа, обычно гладкая, как пластик, покрылась морщинами.
Лежа на полу и прислушиваясь к шуму ветра и дождя, которые, казалось, не собирались прекращаться, Кику понял, что качка преследует его и на складе. В темноте огромного помещения, освещенного лишь пятью свечами, он ощущал, как море раскачивает его тело, внешняя оболочка которого неподвижна, а внутренности перекатываются и выворачиваются. Некоторое время спустя охранники принесли немного суси и горячий чай. Их встретили радостными возгласами, и лишь Яманэ чувствовал себя так плохо, что с трудом сделал один глоток. Кику же буквально проглотил доставшиеся ему три порции суси.
— Странная вещь морская болезнь, правда? — сказал он Хаяси, и тот, не переставая жевать, закивал в ответ.
— Как бы плохо тебе ни было, а жрать все равно хочется. Быть может, морская болезнь отступает немного, если что-нибудь попадает в желудок! — смеясь, сказал Хаяси.
— Хорошо, что ты в это веришь, — встрял На-какура, услышав их разговор. — Если перестанешь есть, совсем загнешься.
Тут их внимание привлек Яманэ, который, согнувшись пополам, сжимал руками голову. Они обменялись взволнованными взглядами.
Набив животы, парни вновь воодушевились и стали делиться впечатлениями. Кто-то рассказывал о пробоине в машинном отделении, кто-то вспоминал блевотину в трюме, кто-то — подробности спасательных работ. Вскоре к ним присоединился капитан. Дальнейшее обсуждение было прервано тем, что внезапно отворились двери — не те низенькие, в детский рост, через которые ввели заключенных, а главные, через которые на склад въезжают грузовики, краны и другие машины — и в них ворвался ветер, подхватив с пола газеты и задув свечи. Вслед за ветром появился серебристый автобус — без окон, но с большим прожектором на крыше. Кику уже приходилось видеть такие — точь-в-точь такой стоял в аллее в тот снежный вечер накануне Рождества.
Автобус сопровождали около десяти полицейских и столько же бойцов Отряда по борьбе со стихийными бедствиями, в желтых касках и ярких комбинезонах. Из толпы вышел человек в гражданском костюме, с микрофоном в руках. За ним двигалась батарея телекамер. Еще один тип, с виду продюсер, захотел поговорить с инспектором.