"Что это с ним? - подумала Маша, удивленная столь неожиданной вспышкой. - Щетинится, как еж колючий. Слушать ничего не хочет..."
"Векшинская бригада", как прозвали в колхозе помощников деда Захара, между тем собиралась на участке почти каждый день.
Ребята вскопали всю землю; как лист бумаги, разлиновали ее на клетки, понаделали грядок.
Починили изгородь, построили шалаш, протянули через участок проволоку, увешанную пустыми консервными банками, бутылками, железными обручами из-под бочек. Стоило кому-либо приоткрыть калитку, и участок наполнялся веселым бренчанием, звоном и треньканьем.
Один за другим мальчишки Большого конца вступали в "векшинскую бригаду".
Однажды Санька с Петькой встретили Степу Так-на-Так.
Согнувшись в три погибели, тот тащил к участку огромную вязанку прошлогодних стеблей подсолнечника.
- И тебя завербовали? Грузчиком или как? - Девяткин загородил ему дорогу.
- Что ж, Степан? - спросил Санька. - Собирались в поле вместе работать, а ты вон куда...
- Понимаешь, Коншак... - Степа опустил на землю вязанку стеблей и вытер потное лицо. - Занятную штуку Федя придумал... водопровод строим.
- Водопровод?!
- Вот стебли подсолнуха срастим и проведем к реке. А там бочку поставим, журавль... Вода самоходом и пойдет. Нам теперь никакая засуха не страшна. Мы еще с Федей ручной культиватор изобретаем!
- Изобретают изобретатели, а вы кто такие? - сказал Девяткин.
Но Степа сделал вид, что опять не заметил его.
- Ты ходи, да оглядывайся! - строго предупредил Девяткин. - Еще наши рыбные места покажешь этому Феде, а потом за грибами, за ягодами поведешь в заповедные участки. Смотри у нас!
- Нужны ему ваши места! - засмеялся Степа. - Он сам что угодно найдет. Знаешь, у него глаз какой! Он нам вчера про целебные травы пояснял: какая кровь останавливает, какая рану заживляет. Они с дедушкой партизан ими лечили, когда в отряде жили.
- А ну, изобретатель, разбрасывай свое добро на все четыре стороны! строго приказал Девяткин и начал развязывать веревку, стягивавшую вязанку.
- Не тронь! - остановил его Санька. - Пусть забавляется, его дело.
Девяткин неодобрительно покачал головой:
- Чего ты раскис, Коншак? Так же весь наш конец переметнется в Федькину команду.
Но Санька, казалось, не замечал недовольного вида Девяткина.
Глава 12. НА ПОМОЩЬ
С утра деда Захара не было дома, и Федя решил постирать белье.
Принес из колодца воды, с речки - мелкого песку, приготовил из рогожи мочалку.
Потом намочил в воде свою заношенную гимнастерку; как на стиральной доске, расстелил ее на плоском камне, что лежал около крыльца, посыпал песком, немного помылил и принялся яростно тереть мочалкой. Хлопья мыльной пены летели во все стороны, лопались радужные пузыри.
Федя спешил: не ровен час, прибежит Маша, возьмется, конечно, помогать да учить, а он любит стирать по-своему.
- Ой, прачка, ой, домоводка! - услышал вдруг Федя чей-то голос. - С таким усердием не только рубаху - камень протрешь.
Федя оглянулся. За его спиной стояла Катерина Коншакова.
- Где это видано, чтобы белье так стирали?
- Видано, - немного обидевшись, ответил Федя. - У нас в отряде все так делали. И чисто, и мыла меньше идет.
Катерина покачала головой и вспомнила недавний разговор с Захаром.
Старик рассказал ей, что Федину мать, бригадира из совхоза "Высокое", захватили немцы, когда она поджигала хлеба, и бросили в огонь.
- Чего вы смотрите так? - неловко поеживаясь, привстал Федя, заметив пристальный взгляд Катерины.
- Нет, нет... я ничего, - спохватилась Катерина. - Как вы тут с дедушкой-то живете?
- Хорошо живем...
Катерина прошла в избу. Пол был вымыт наполовину, чело у печки закоптело от сажи, посуда на столе стояла грязная.
"Собрались две сиротины - старый да малый", - с жалостью подумала Катерина, потом скинула ватник и кивнула Феде:
- Ну-ка, давай вместе... Воды нагреем, пол поскребем. Вы теперь с дедушкой не в лесу живете. Да и Первомай скоро. Вот и Маша на подмогу скачет, - заметила она бегущую через улицу девочку.
Когда дед Захар вернулся домой, Катерина уже развешивала на веревке выстиранное белье.
Почерневший стол был выскоблен, вымытый пол застелен вкусно пахнущими рогожами.
- Это что за мирская помощь такая? - насупился Захар, останавливаясь на пороге избы. - А если я не нуждаюсь?
- Услуга за услугу, Захар Митрич, - сказала Катерина и, вывернув карманы ватника, высыпала на стол зерна пшеницы. - Смотрите, какие семена для посева получила - овса полно. Два раза через сортировку пропускала - ну никак не отходит! Как тут сеять будешь?
Старик надел очки, долго перебирал зерна и согласился, что сеять таким засоренным зерном толку мало.
- Что ж делать, Захар Митрич, посоветуйте, - попросила Катерина.
- Егор Платонович как поступал, вспомни-ка? И так хороши семена, а он их еще вручную переберет. Каждую соринку удалит. А от этого урожаю только прибавка.
- И мамка моя тоже так делала, - тихо сказал Федя, выбирая из кучи зерен серебристые шероховатые овсинки.
- Думала я об этом, - призналась Катерина. - Получи мы семена пораньше - давно бы перебрали, ни с чем не посчитались. А теперь когда же... сев подходит.
Трудно сказать, кто кого первый подтолкнул под локоть, но только Федя с Машей переглянулись и отошли в угол.
- Ты тоже об этом подумал? - шепотом спросила Маша.
Федя кивнул головой.
- Посчитай, сколько ребят можно созвать?
- Для начала человек пятнадцать-двадцать...
- Давай так и скажем.
Они подошли к столу.
- Тетя Катя, - начала девочка, - мы много ребят созовем...
- Зерно перебирать - это не хитро. Справимся, - добавил Федя.
Катерина подняла голову, удивленно посмотрела на Машу и Федю, потом перевела взгляд на деда Захара.
- А ведь сущая правда! - Старик польщенно улыбнулся: я-то, мол, ребят вот как знаю!
- Охота есть, милости прошу! - обрадовалась Катерина. - Да у них же школа... экзамены скоро.
- А мы после занятий, это не помешает, - сказала Маша.
На другой день было воскресенье, но Катерина рано утром подняла колхозниц и вывела к амбару перебирать пшеницу.
Пришли помогать матери Санька и Феня.
Феня принялась за дело старательно, бойко, но Санька еле шевелил пальцами, молчал и недовольно поглядывал на ворох зерна.
"Что это с ним? Работа не по душе или приболел чем? - с тревогой подумала Катерина. - Как неживой ходит в последние дни".
И она шепнула ему:
- Может, уроков много... так иди занимайся.
Санька поднял голову. В самом деле! Работа здесь скучная, конца ей не будет. Лучше он пойдет на конюшню или в кузницу. Там куда интереснее!
Но не успел Санька подняться, как к амбару во главе с Машей и Федей подошла большая компания мальчишек и девчонок. Они разместились вокруг вороха зерна и принялись за работу,
- Это ты столько народу созвал? - вполголоса спросила у брата Феня.
Санька сделал вид, что не расслышал, и с недоумением посмотрел на подошедших ребят. И кому это в голову пришло собрать их? Неужели Феде с Машей?
Маша втиснулась между Феней и Санькой, отгребла себе кучку семян:
- А давай кто быстрее, Саня... на спор! - И пальцы ее проворно начали выбирать из пшеницы зерна овса. Санька молча отодвинулся в сторону.
- Чего неволишь себя? - наклонилась к нему Катерина. - Нужно куда, так иди... Управимся теперь...
Санька вдруг ощутил, как трудно ему подняться и сделать хотя бы несколько шагов в сторону от амбара.
- Никуда мне не нужно, - сказал он вполголоса и низко склонился над зерном.
- Тетенька Пелагея, - обратилась Маша к Колечкиной, которая напевала протяжную, унылую песню, - а вы другую знаете? Чтобы не такая скучная. А то мы свою запоем.
- Вот и правильно, - поддержала Катерина. - Начинайте.
Маша кивнула Зине Колесовой, и та, переводя дыхание, не сильным, но чистым голосом затянула "Катюшу".
Три дня после школы компания Феди и Маши приходила к амбару. Наконец зерна были отобраны одно к одному. Катерина не знала, как отблагодарить неожиданных помощников.
- Потерпите вот до нового урожая - пирогами вас угощу, пампушками, бражки наварю, - пообещала она.
- Это мы любим, - подморгнул ребятам Семушкин - у нас один Степа без передышки целый жбан выпить может.
Возбужденные тем, что так славно поработали, пионеры вместе с Леной Одинцовой шли вдоль Стожар.
Темнота сгущалась, в окнах зажигались огни.
- А крепко нажали! - похвалился Семушкин. - Я этих зерен миллион, поди, перебрал.
- Миллион! - усмехнулся Степа. - Ну а сжевал сколько?
- Насчет зерна вы хорошо придумали, - сказала Лена.
- А знаете что? - вдруг остановился Федя. - Давайте до конца Катерининой бригаде помогать, до самого урожая!
- А правда... давайте, ребята! - загорелась Маша.
- Вы дедушку-то не забывайте, - усмехнулась Лена и спросила, как ребятам работается в "хозяйстве Векшина".
- Ладить начинаем, - ответила Маша. - Дедушка показал даже, куда ключ от теплицы убирает.
- Придирается он очень, Векшин, - сказал Семушкин.
- Совсем не придирается, а требует, - возразила Маша. - И правильно. Тебе вчера одну грядку прополоть дали, а ты треть половины сделал и купаться убежал.
- А знаешь, солнышко как припекало! Надо же остыть немножко.
- "Немножко"! А сам до сумерек раков ловил.
- Дед Захар порядочек любит, - засмеялась Лена. - Мы, когда у него работали, тоже сначала думали, что он придирается. А теперь на себе чувствуем - все на пользу пошло. Он чудодей, дедушка, каждую травку знает... шестьдесят лет на земле трудится. Вы его, как учителя в школе, слушайте, все советы запоминайте.
Мерцающая звезда, стремительно прочертив небо, упала за темной зубчатой грядой леса.
Ребята проводили ее взглядами и, запрокинув головы, долго смотрели на небо, где, как на могучей кроне дерева, зрели спелые звезды.
- Вам Андрей Иваныч про звезды рассказывал? - тихо спросила Лена.
- Часто, - ответил Степа.
- А созвездие Стожары можете найти?
Ребята долго блуждали в серебристом лабиринте созвездий, сбивались с пути, возвращались к Большой Медведице и вновь отправлялись в поиски.
- Вижу, вижу! - первой закричала Маша. - Вон они, Стожары, семь маленьких звездочек. Андрей Иваныч всегда говорил: "Наша деревня счастливая, у нее имя звездное".
И, оторвав глаза от неба, ребята заговорили о войне, о Красной Армии, о том, может быть, уже недалеком дне, когда отцы и старшие братья вернутся в родные Стожары.
Глава 13. "ПЕРВОПРИЧИНА"
Катерина по-прежнему с нетерпением ждала писем от Егора. Всех, кто ехал в город, она просила непременно зайти на почту да построже разговаривать там со служащими - не иначе как теряют они солдатские письма.
- И чудная у тебя мать, Коншак, - как-то раз сказал Девяткин.
- Сам ты чудной! - вспылил Санька. - Не получай твоя мать писем столько времени, не только человека - птицу и ту попросишь: слетай, мол...
Опасаясь, как бы похоронная не попала случайно в руки матери, Санька носил ее постоянно при себе, в грудном кармане, и, ложась спать, всегда, клал гимнастерку под подушку.
Уличные забавы и развлечения теперь мало занимали Саньку.
Ни звонкие удары лапты по мячу, ни клекающий стук деревянных рюх о городки, ни восторженный рев победившей команды - ничто, казалось, не могло вывести мальчика из оцепенения.
- Ну что ты, право, какой... - опечаленно упрекал товарища Тимка, когда тот, вопреки правилам, оставлял игру в самом ее разгаре или просто проходил мимо играющих.
И, желая отвлечь мысли Саньки в другую сторону, рассказывал, как они вчера чуть-чуть не обыграли в лапту партию Алеши Семушкина.
- Мы бы обязательно победили, да у нас на выручке Петька Девяткин стоял. А какой же у Петьки удар! Вот если бы ты был с нами...
Санька молча смотрел в сторону. Он понимал, что горя сейчас у всех очень много, но от этого ему было не легче.
Были, однако, минуты, когда печаль как будто оставляла Саньку. Дробный стук топоров и пофыркивание пил около строящихся изб, звон железа в кузнице, ржание коней на лугу заставляли его на время забывать о своей потере.
После школы Санька подолгу задерживался у кузницы или бежал на конюшню.
Помогал конюху Василисе Седельниковой распрягать лошадей после работы, потом взбирался на спину своего старого друга Муромца и гнал их в ночное.
Зная, что кони за день устали, Санька щадил их, и только перед самым табуном он не выдерживал и пускал в галоп.
И тогда ему казалось, что это не он, а отец со своим эскадроном летит по зеленому лугу, взмахивает клинком и рубит фашистов.
Седельникова сначала сердилась на Саньку:
- Ты мне, казак-наездник, всех коней запалишь!
Но, увидев, как мальчик уверенно, без страха подходит к лошадям, как хорошо знает их повадки, сменила гнев на милость:
- Просись-ка, Саня, в подручные ко мне. Младшим конюхом тебя поставлю. Трудодни буду начислять...
Набравшись смелости, Санька попросил мать отпустить его работать на конюшню.
- Опять за старое, - нахмурилась Катерина. - И не выдумывай! Покуда седьмой класс не кончишь, никуда тебя не пущу. Отец как наказывал? Худо будет - последнюю одежку продать, корову порешить, а тебя учить, что бы там ни было.
Санька задумался. Это верно. Отец часто твердил: "Ты, Саня, в сорочке родился. Теперь до второго пришествия учиться у меня будешь".
Он любил расспрашивать, какие заданы сыну уроки, заглядывал в тетради, вызывался решать задачки. "Это ничего, что мы в свое время таких не решали... я умом дойду".
Но, справившись с задачей, отец не спешил с подсказкой, а только лукаво ухмылялся:
"Думаешь, подскажу? Как бы не так! Сам попотей, на чужое да на готовенькое не зарься".
Особенно радовали отца стихи Пушкина, Кольцова, Некрасова, которые Санька заучивал наизусть. Егор радовался им, как добрым старым знакомым, и сам нередко вспоминал несколько строк:
Он видел, как поле отец удобряет,
Как в рыхлую землю бросает зерно,
Как поле потом зеленеть начинает..,
"Вот, брат, каленым железом выжгло. Навек укоренилось".
Потом Санька не без гордости отметил, что отцу становится все труднее и труднее состязаться с ним в знаниях.
"Превышаешь ты меня, - соглашался отец. - Ну что ж, тянись, сынок, добирайся до высокой науки. Мы с матерью ничего не пожалеем".
Но зачем все это Саньке теперь, если отец больше не заглянет в его тетради, никогда не придет в школу поговорить с учителями!..
Матери Санька ослушаться не посмел - на конюшню не ушел, но от своих планов не отказался и без дела не сидел ни минуты.
Ловил рыбу, ходил в лес, обдирал с лип кору, которую потом замачивал в пруду, и плел из лыка веревки. С нетерпением ждал лета, когда можно будет собирать грибы, ягоды, ловить пчелиные рои. Бывают такие заблудшие пчелы: прилетят неизвестно откуда, сядут на дерево или на крышу избы - и тут только не зевай.
Потом нарезал у речки молодых ракитовых прутьев и принялся плести корзины и верши для рыбной ловли.
Одному работать было скучно, и он позвал Тимку Колечкина, Ваню Строкина.
Тимке тоже жилось нелегко. Два раза в неделю шагал он на почту за письмами, потом разносил их по колхозу. Хватало работы и дома. Тимка копал огород, вязал веники для козы, рубил хворост, кормил маленьких сестренок и по нескольку раз в день отводил в стадо рыжего теленка, который был так глуп, что через полчаса прибегал обратно и забивался в хлев.
Мальчишки частенько обижали малосильного, застенчивого Тимку, и он редко появлялся на улице.
Но с некоторых пор обидеть или обмануть доверчивого Тимку стало невозможно. Всегда за его спиной вырастал хмурый, взъерошенный Санька.
- Имей в виду! - говорил он многозначительно и, заложив руки за спину, вплотную подходил к Тимкиному обидчику.
И мальчики знали, что после таких слов Коншаку лучше не перечить.
А Санька все больше привязывался к тихому белоголовому Тимке, и все удивлялись этой странной дружбе.
После школы он приходил к Колечкиным, помогал Тимке по хозяйству, и мальчишки не раз видели, как Санька с Тимкой водили в стадо упирающегося теленка. Потом Санька принимался за уроки, а Тимка сидел рядом, заглядывал через плечо и вздыхал - так далеко он отстал от Саньки.
Корзины у Саньки и Тимки в первое время получались кособокие, неуклюжие, но колхозницы брали их охотно и расплачивались хлебом, картошкой, молоком.
Посыпались заказы: кому нужна была корзина для белья, кому - для сена.
Петька Девяткин, прослышав о выгодной Санькиной затее, напросился принять его в пай и предложил безвозмездно пользоваться его ножом о двух лезвиях.
А через день он заявил, что пайщики продают корзины непомерно дешево и цены надо повысить.
- Еще чего! - возразил Санька. - Со своими да торговаться будем?
Потом он занялся огородом.
Началось это с того, что Евдокия Девяткина с Петькой вскопали весь свой усадебный участок да еще прихватили изрядный кусок колхозной луговины.
- Куда вам столько? - как-то спросил Санька у Петьки Девяткина. Подавитесь!
- Эге! - ухмыльнулся тот. - С огородом теперь не пропадешь. Сейчас и в городе у всех огороды.
Санька посмотрел на свою усадьбу. Мать почти все дни проводила в поле, и огород был вскопан только наполовину.
Санька взялся за заступ. Копал до позднего вечера и так утомился, что, ужиная, даже задремал за столом.
Утром проснулся задолго до школы и вновь вышел на огород. Приветливо шумели старые дуплистые липы, отделявшие усадьбу Коншаковых от усадьбы Девяткиных. С весной они помолодели, покрылись густой зеленой листвой. Дальше росла черемуха. Она была огромная и белая, словно облако, которое зацепилось за изгородь и теперь не могло сняться и улететь.
За черемухой на самом дальнем конце усадьбы тянулся к небу молодой тополь. Его посадил отец в тот год, когда Санька учился в первом классе.
"Дружок твой, - сказал он сыну. - Посмотрю вот, кто из вас вырастет быстрее да кто корнями за землю крепче уцепится".
Черенок тополя долго не приживался, а потом все же пустил побеги и сейчас выглядел высоким, стройным деревцом.
Но что это делает Петька около его друга тополя?
Санька вгляделся и побежал к деревцу. Петька уже успел вскопать метра полтора коншаковской усадьбы и теперь, дойдя до тополя, перерубал заступом его корни.
- Ты... ты что это?! - задохнулся Санька.
- Ничто ему... дерево живучее... - фыркнул Петька. - Все равно на огороде у вас один репей вырастет.
Этого уж Санька стерпеть не мог. Он выхватил у Петьки заступ и, размахнувшись, забросил его в крапиву.
- Вон! Вон с нашей усадьбы!
Но Петька "вон" не пошел, а, изловчившись, схватил Санькин заступ. Санька бросился отнимать, и мальчишки покатились по вскопанной, рыхлой земле.
Из изб выбежали Евдокия с Катериной и растащили сцепившихся приятелей.
Узнав, что ссора произошла из-за тополя и усадьбы, Катерина невольно рассмеялась:
- Глупый! Да пусть копают на здоровье. Такие уж у них руки загребущие, глаза завидущие... Не об огороде у меня сейчас думка, Саня. - Она посмотрела в поле на черные квадраты колхозной вспаханной земли:Вот она, надежда наша, крепость каменная...
Но Санька все же решил, что не позволит Девяткиным хозяйничать у них на усадьбе, и упрямо продолжал копать огород. Потом он поправил завалившуюся изгородь вокруг усадьбы, сложил в аккуратную поленницу лежавшие грудой дрова, перебрал шаткие, скрипучие ступеньки у крыльца.
По вечерам Санька старался ложиться спать последним. Выходил на улицу, осматривал, не забыты ли на крыльце веревка или ведро, проверял, плотно ли закрыты ворота, надежен ли засов у калитки.
Когда Никитка с Феней начинали возню в доме или ссорились, Санька строго на них прикрикивал:
- Совсем избаловались, маломощные! Вот я вас приберу к рукам!
А как-то раз за обедом звонко щелкнул Никитку по лбу ложкой, когда тот прежде времени начал вылавливать из миски куски мяса:
- Куда гонишь спозаранку? Сигнала жди. - И, выдержав паузу, постучал о край миски и объявил: - Теперь можно.
После школы Санька редко задерживался на улице, сразу же бежал домой.
- Домоседом стал, Коншак, - упрекал его Петька: - все кости на печке прогреваешь.
- Тебе что! Р1з школы пришел, щей навернул и болтай болты хоть до утра! - сердился Санька. - А у меня дом на шее. За всем присмотр нужен.
За этими новыми делами и заботами школа стала отодвигаться назад. Возвращаясь домой, Санька на скорую руку готовил уроки, а порою и совсем не раскрывал учебников, хотя никогда учение не было ему в тягость. Науки давались Саньке легко, он жадно глотал книги, любил опережать в знаниях товарищей, и если что мешало ему, так это нетерпение. Мальчику всегда хотелось знать заранее, что же завтра расскажут учителя, какую новую страницу откроют перед ним. Это было, как в раннем детстве, когда Санька, совсем еще малыш, в жаркий летний полдень ушел от своего дома, чтобы посмотреть, что же там, за околицей деревни. А от околицы потянуло к реке, от реки - к пригорку. И Санька брел и брел, пока отец не догнал его и не принес на руках домой.
Теперь же Санька все реже и реже радовал учителей ясными и твердыми ответами, и те никак не могли понять, что случилось с мальчиком.
Правда, первая двойка, которую получил Санька, наполнила его жгучим стыдом.
- Печально, Коншаков! Садись. Очень печально, - со вздохом сказала Надежда Петровна. - А впрочем, обожди. Попробуем выяснить, в чем тут первопричина.
Кроша мел и шмыгая носом, Санька тут же, на скорую руку, придумал "первопричину": мол, мать у него целый день в поле, а он и за домом следит и огород копает.
- Правильно, правильно! - поддержали Саньку дружки. - Хозяйство у него большое, едоков много, и корзинки плести надо...
Глава 14. БЕЗ ХОЗЯИНА ДОМ СИРОТА
После школы Санька направился к матери на делянку.
В поле шел сев. Земля, точно гребнем, была расчесана зубьями борон.
На краю Старой Пустоши, где лежала делянка Катерины, Санька заметил Захара Векшина. Лукошко, точно огромная спелая тыква, висело у него на груди. В белой холщовой рубахе, без шапки, старик торжественно шагал по делянке, мерно взмахивая правой рукой, и зерна, просвечивая на солнце, падали на землю частым золотым дождем. На межнике стояли Маша, Федя и Степа и наблюдали за севом.
Захар дошел до конца делянки, постучал по пустому лукошку и крикнул:
- Семена кончились! Поторопите-ка там...
Маша с Федей первые выбежали на дорогу. На взгорок поднималась подвода с мешками. Катерина и Лена Одинцова подталкивали ее сзади.
Неожиданно оборвался веревочный тяж, и подвода остановилась. Катерина распрягла лошадь, связала концы веревки. Но запрячь лошадь обратно в телегу было не так просто. В этот раз ей попался не спокойный, покладистый Муромец, а придурковатая, озорная кобыла Лиска. Она с такой жадностью припала к молодой траве у обочины дороги, словно ее целую неделю морили голодом, и никак не хотела входить в оглобли.
Катерина в сердцах замахнулась на лошадь вожжами. Лиска взбрыкнула, шарахнулась в сторону и помчалась в поле.
Санька бросился наперерез лошади. Та на мгновение приостановилась, скосила на мальчика хитрый лиловый глаз, словно хотела сказать: "Попробуй теперь слови!" - и круто повернула в другую сторону.
Ребята окружили Катерину. Подошел с пустым лукошком дед Захар. Заметив убегающую в хомуте Лиску, он даже поперхнулся от изумления и недовольно покачал головой.
- Ничего, Захар Митрич... Мы на себе перетаскаем - тут недалеко, растерянно сказала Катерина и, ни на кого не глядя, хотела взвалить на спину мешок.
- С ума рехнулась! - закричал на нее дед Захар. - Шесть пудов в мешке!
- Тетя Катя, не надо! - подбежала к ней Маша и оглянулась по сторонам. Заметила у дороги две длинные жерди. - А если волокушу сделать...
Санька не знал, куда деваться от стыда. Сейчас подойдут колхозницы, бригадир, поднимут мать на смех: "Лошадь в хомуте упустила. Небывалое дело!"
Нет, пока не поздно, надо словить Лиску.
Санька бросился в поле, но Лиска была хитра и злопамятна. Она делала вид, что всецело занята травой, но, как только рука Саньки протягивалась к уздечке, шарахалась в сторону и убегала. Только минут через сорок, прижав Лиску к речной заводи, Саньке удалось словить ее.
Он всунул лошади в рот железные удила, вскочил на спину и пустил в галоп. Лиска отчаянно взбрыкнула задними ногами, но Санька сидел как влитой. Тогда Лиска применила свой излюбленный прием: с разбегу остановилась, повалилась на землю и принялась кататься на спине. Но Санька знал, с кем имеет дело, и вовремя отскочил в сторону. Подрыгав в воздухе ногами и плотно укатав траву, лошадь поднялась, но Санька вновь вскочил ей на спину.
Поняв наконец, что мальчишку не перехитришь, Лиска смирилась. Санька пригнал ее к телеге, запряг и отвез мешки на делянку.
Когда в сумерки, возвращаясь домой, он проходил мимо избы Девяткиных, навстречу ему выбежал Петька.
Он притопнул крепкими, почти новенькими тупоносыми желтыми ботинками, словно собирался пуститься в пляс, потом задрал ногу и показал толстую подошву:
- Видал обновку, Коншак! Непромокаемые, без износу...
Санька пощупал кожу и перевел взгляд на свои разбитые сапоги - до лета, пожалуй, не дотянут.
- Обувка что надо... Откуда такая?
- Спрашиваешь! - подмигнул Петька. - У меня ж матка, если что нужно, из земли выроет, из ноги выломит. - И, спохватившись, засмеялся: - Да ты не думай чего... Обувка законная. Дядя Яков из города прислал, материн брат. Он там в сапожной артели за первого мастера.
"Векшинская бригада", как прозвали в колхозе помощников деда Захара, между тем собиралась на участке почти каждый день.
Ребята вскопали всю землю; как лист бумаги, разлиновали ее на клетки, понаделали грядок.
Починили изгородь, построили шалаш, протянули через участок проволоку, увешанную пустыми консервными банками, бутылками, железными обручами из-под бочек. Стоило кому-либо приоткрыть калитку, и участок наполнялся веселым бренчанием, звоном и треньканьем.
Один за другим мальчишки Большого конца вступали в "векшинскую бригаду".
Однажды Санька с Петькой встретили Степу Так-на-Так.
Согнувшись в три погибели, тот тащил к участку огромную вязанку прошлогодних стеблей подсолнечника.
- И тебя завербовали? Грузчиком или как? - Девяткин загородил ему дорогу.
- Что ж, Степан? - спросил Санька. - Собирались в поле вместе работать, а ты вон куда...
- Понимаешь, Коншак... - Степа опустил на землю вязанку стеблей и вытер потное лицо. - Занятную штуку Федя придумал... водопровод строим.
- Водопровод?!
- Вот стебли подсолнуха срастим и проведем к реке. А там бочку поставим, журавль... Вода самоходом и пойдет. Нам теперь никакая засуха не страшна. Мы еще с Федей ручной культиватор изобретаем!
- Изобретают изобретатели, а вы кто такие? - сказал Девяткин.
Но Степа сделал вид, что опять не заметил его.
- Ты ходи, да оглядывайся! - строго предупредил Девяткин. - Еще наши рыбные места покажешь этому Феде, а потом за грибами, за ягодами поведешь в заповедные участки. Смотри у нас!
- Нужны ему ваши места! - засмеялся Степа. - Он сам что угодно найдет. Знаешь, у него глаз какой! Он нам вчера про целебные травы пояснял: какая кровь останавливает, какая рану заживляет. Они с дедушкой партизан ими лечили, когда в отряде жили.
- А ну, изобретатель, разбрасывай свое добро на все четыре стороны! строго приказал Девяткин и начал развязывать веревку, стягивавшую вязанку.
- Не тронь! - остановил его Санька. - Пусть забавляется, его дело.
Девяткин неодобрительно покачал головой:
- Чего ты раскис, Коншак? Так же весь наш конец переметнется в Федькину команду.
Но Санька, казалось, не замечал недовольного вида Девяткина.
Глава 12. НА ПОМОЩЬ
С утра деда Захара не было дома, и Федя решил постирать белье.
Принес из колодца воды, с речки - мелкого песку, приготовил из рогожи мочалку.
Потом намочил в воде свою заношенную гимнастерку; как на стиральной доске, расстелил ее на плоском камне, что лежал около крыльца, посыпал песком, немного помылил и принялся яростно тереть мочалкой. Хлопья мыльной пены летели во все стороны, лопались радужные пузыри.
Федя спешил: не ровен час, прибежит Маша, возьмется, конечно, помогать да учить, а он любит стирать по-своему.
- Ой, прачка, ой, домоводка! - услышал вдруг Федя чей-то голос. - С таким усердием не только рубаху - камень протрешь.
Федя оглянулся. За его спиной стояла Катерина Коншакова.
- Где это видано, чтобы белье так стирали?
- Видано, - немного обидевшись, ответил Федя. - У нас в отряде все так делали. И чисто, и мыла меньше идет.
Катерина покачала головой и вспомнила недавний разговор с Захаром.
Старик рассказал ей, что Федину мать, бригадира из совхоза "Высокое", захватили немцы, когда она поджигала хлеба, и бросили в огонь.
- Чего вы смотрите так? - неловко поеживаясь, привстал Федя, заметив пристальный взгляд Катерины.
- Нет, нет... я ничего, - спохватилась Катерина. - Как вы тут с дедушкой-то живете?
- Хорошо живем...
Катерина прошла в избу. Пол был вымыт наполовину, чело у печки закоптело от сажи, посуда на столе стояла грязная.
"Собрались две сиротины - старый да малый", - с жалостью подумала Катерина, потом скинула ватник и кивнула Феде:
- Ну-ка, давай вместе... Воды нагреем, пол поскребем. Вы теперь с дедушкой не в лесу живете. Да и Первомай скоро. Вот и Маша на подмогу скачет, - заметила она бегущую через улицу девочку.
Когда дед Захар вернулся домой, Катерина уже развешивала на веревке выстиранное белье.
Почерневший стол был выскоблен, вымытый пол застелен вкусно пахнущими рогожами.
- Это что за мирская помощь такая? - насупился Захар, останавливаясь на пороге избы. - А если я не нуждаюсь?
- Услуга за услугу, Захар Митрич, - сказала Катерина и, вывернув карманы ватника, высыпала на стол зерна пшеницы. - Смотрите, какие семена для посева получила - овса полно. Два раза через сортировку пропускала - ну никак не отходит! Как тут сеять будешь?
Старик надел очки, долго перебирал зерна и согласился, что сеять таким засоренным зерном толку мало.
- Что ж делать, Захар Митрич, посоветуйте, - попросила Катерина.
- Егор Платонович как поступал, вспомни-ка? И так хороши семена, а он их еще вручную переберет. Каждую соринку удалит. А от этого урожаю только прибавка.
- И мамка моя тоже так делала, - тихо сказал Федя, выбирая из кучи зерен серебристые шероховатые овсинки.
- Думала я об этом, - призналась Катерина. - Получи мы семена пораньше - давно бы перебрали, ни с чем не посчитались. А теперь когда же... сев подходит.
Трудно сказать, кто кого первый подтолкнул под локоть, но только Федя с Машей переглянулись и отошли в угол.
- Ты тоже об этом подумал? - шепотом спросила Маша.
Федя кивнул головой.
- Посчитай, сколько ребят можно созвать?
- Для начала человек пятнадцать-двадцать...
- Давай так и скажем.
Они подошли к столу.
- Тетя Катя, - начала девочка, - мы много ребят созовем...
- Зерно перебирать - это не хитро. Справимся, - добавил Федя.
Катерина подняла голову, удивленно посмотрела на Машу и Федю, потом перевела взгляд на деда Захара.
- А ведь сущая правда! - Старик польщенно улыбнулся: я-то, мол, ребят вот как знаю!
- Охота есть, милости прошу! - обрадовалась Катерина. - Да у них же школа... экзамены скоро.
- А мы после занятий, это не помешает, - сказала Маша.
На другой день было воскресенье, но Катерина рано утром подняла колхозниц и вывела к амбару перебирать пшеницу.
Пришли помогать матери Санька и Феня.
Феня принялась за дело старательно, бойко, но Санька еле шевелил пальцами, молчал и недовольно поглядывал на ворох зерна.
"Что это с ним? Работа не по душе или приболел чем? - с тревогой подумала Катерина. - Как неживой ходит в последние дни".
И она шепнула ему:
- Может, уроков много... так иди занимайся.
Санька поднял голову. В самом деле! Работа здесь скучная, конца ей не будет. Лучше он пойдет на конюшню или в кузницу. Там куда интереснее!
Но не успел Санька подняться, как к амбару во главе с Машей и Федей подошла большая компания мальчишек и девчонок. Они разместились вокруг вороха зерна и принялись за работу,
- Это ты столько народу созвал? - вполголоса спросила у брата Феня.
Санька сделал вид, что не расслышал, и с недоумением посмотрел на подошедших ребят. И кому это в голову пришло собрать их? Неужели Феде с Машей?
Маша втиснулась между Феней и Санькой, отгребла себе кучку семян:
- А давай кто быстрее, Саня... на спор! - И пальцы ее проворно начали выбирать из пшеницы зерна овса. Санька молча отодвинулся в сторону.
- Чего неволишь себя? - наклонилась к нему Катерина. - Нужно куда, так иди... Управимся теперь...
Санька вдруг ощутил, как трудно ему подняться и сделать хотя бы несколько шагов в сторону от амбара.
- Никуда мне не нужно, - сказал он вполголоса и низко склонился над зерном.
- Тетенька Пелагея, - обратилась Маша к Колечкиной, которая напевала протяжную, унылую песню, - а вы другую знаете? Чтобы не такая скучная. А то мы свою запоем.
- Вот и правильно, - поддержала Катерина. - Начинайте.
Маша кивнула Зине Колесовой, и та, переводя дыхание, не сильным, но чистым голосом затянула "Катюшу".
Три дня после школы компания Феди и Маши приходила к амбару. Наконец зерна были отобраны одно к одному. Катерина не знала, как отблагодарить неожиданных помощников.
- Потерпите вот до нового урожая - пирогами вас угощу, пампушками, бражки наварю, - пообещала она.
- Это мы любим, - подморгнул ребятам Семушкин - у нас один Степа без передышки целый жбан выпить может.
Возбужденные тем, что так славно поработали, пионеры вместе с Леной Одинцовой шли вдоль Стожар.
Темнота сгущалась, в окнах зажигались огни.
- А крепко нажали! - похвалился Семушкин. - Я этих зерен миллион, поди, перебрал.
- Миллион! - усмехнулся Степа. - Ну а сжевал сколько?
- Насчет зерна вы хорошо придумали, - сказала Лена.
- А знаете что? - вдруг остановился Федя. - Давайте до конца Катерининой бригаде помогать, до самого урожая!
- А правда... давайте, ребята! - загорелась Маша.
- Вы дедушку-то не забывайте, - усмехнулась Лена и спросила, как ребятам работается в "хозяйстве Векшина".
- Ладить начинаем, - ответила Маша. - Дедушка показал даже, куда ключ от теплицы убирает.
- Придирается он очень, Векшин, - сказал Семушкин.
- Совсем не придирается, а требует, - возразила Маша. - И правильно. Тебе вчера одну грядку прополоть дали, а ты треть половины сделал и купаться убежал.
- А знаешь, солнышко как припекало! Надо же остыть немножко.
- "Немножко"! А сам до сумерек раков ловил.
- Дед Захар порядочек любит, - засмеялась Лена. - Мы, когда у него работали, тоже сначала думали, что он придирается. А теперь на себе чувствуем - все на пользу пошло. Он чудодей, дедушка, каждую травку знает... шестьдесят лет на земле трудится. Вы его, как учителя в школе, слушайте, все советы запоминайте.
Мерцающая звезда, стремительно прочертив небо, упала за темной зубчатой грядой леса.
Ребята проводили ее взглядами и, запрокинув головы, долго смотрели на небо, где, как на могучей кроне дерева, зрели спелые звезды.
- Вам Андрей Иваныч про звезды рассказывал? - тихо спросила Лена.
- Часто, - ответил Степа.
- А созвездие Стожары можете найти?
Ребята долго блуждали в серебристом лабиринте созвездий, сбивались с пути, возвращались к Большой Медведице и вновь отправлялись в поиски.
- Вижу, вижу! - первой закричала Маша. - Вон они, Стожары, семь маленьких звездочек. Андрей Иваныч всегда говорил: "Наша деревня счастливая, у нее имя звездное".
И, оторвав глаза от неба, ребята заговорили о войне, о Красной Армии, о том, может быть, уже недалеком дне, когда отцы и старшие братья вернутся в родные Стожары.
Глава 13. "ПЕРВОПРИЧИНА"
Катерина по-прежнему с нетерпением ждала писем от Егора. Всех, кто ехал в город, она просила непременно зайти на почту да построже разговаривать там со служащими - не иначе как теряют они солдатские письма.
- И чудная у тебя мать, Коншак, - как-то раз сказал Девяткин.
- Сам ты чудной! - вспылил Санька. - Не получай твоя мать писем столько времени, не только человека - птицу и ту попросишь: слетай, мол...
Опасаясь, как бы похоронная не попала случайно в руки матери, Санька носил ее постоянно при себе, в грудном кармане, и, ложась спать, всегда, клал гимнастерку под подушку.
Уличные забавы и развлечения теперь мало занимали Саньку.
Ни звонкие удары лапты по мячу, ни клекающий стук деревянных рюх о городки, ни восторженный рев победившей команды - ничто, казалось, не могло вывести мальчика из оцепенения.
- Ну что ты, право, какой... - опечаленно упрекал товарища Тимка, когда тот, вопреки правилам, оставлял игру в самом ее разгаре или просто проходил мимо играющих.
И, желая отвлечь мысли Саньки в другую сторону, рассказывал, как они вчера чуть-чуть не обыграли в лапту партию Алеши Семушкина.
- Мы бы обязательно победили, да у нас на выручке Петька Девяткин стоял. А какой же у Петьки удар! Вот если бы ты был с нами...
Санька молча смотрел в сторону. Он понимал, что горя сейчас у всех очень много, но от этого ему было не легче.
Были, однако, минуты, когда печаль как будто оставляла Саньку. Дробный стук топоров и пофыркивание пил около строящихся изб, звон железа в кузнице, ржание коней на лугу заставляли его на время забывать о своей потере.
После школы Санька подолгу задерживался у кузницы или бежал на конюшню.
Помогал конюху Василисе Седельниковой распрягать лошадей после работы, потом взбирался на спину своего старого друга Муромца и гнал их в ночное.
Зная, что кони за день устали, Санька щадил их, и только перед самым табуном он не выдерживал и пускал в галоп.
И тогда ему казалось, что это не он, а отец со своим эскадроном летит по зеленому лугу, взмахивает клинком и рубит фашистов.
Седельникова сначала сердилась на Саньку:
- Ты мне, казак-наездник, всех коней запалишь!
Но, увидев, как мальчик уверенно, без страха подходит к лошадям, как хорошо знает их повадки, сменила гнев на милость:
- Просись-ка, Саня, в подручные ко мне. Младшим конюхом тебя поставлю. Трудодни буду начислять...
Набравшись смелости, Санька попросил мать отпустить его работать на конюшню.
- Опять за старое, - нахмурилась Катерина. - И не выдумывай! Покуда седьмой класс не кончишь, никуда тебя не пущу. Отец как наказывал? Худо будет - последнюю одежку продать, корову порешить, а тебя учить, что бы там ни было.
Санька задумался. Это верно. Отец часто твердил: "Ты, Саня, в сорочке родился. Теперь до второго пришествия учиться у меня будешь".
Он любил расспрашивать, какие заданы сыну уроки, заглядывал в тетради, вызывался решать задачки. "Это ничего, что мы в свое время таких не решали... я умом дойду".
Но, справившись с задачей, отец не спешил с подсказкой, а только лукаво ухмылялся:
"Думаешь, подскажу? Как бы не так! Сам попотей, на чужое да на готовенькое не зарься".
Особенно радовали отца стихи Пушкина, Кольцова, Некрасова, которые Санька заучивал наизусть. Егор радовался им, как добрым старым знакомым, и сам нередко вспоминал несколько строк:
Он видел, как поле отец удобряет,
Как в рыхлую землю бросает зерно,
Как поле потом зеленеть начинает..,
"Вот, брат, каленым железом выжгло. Навек укоренилось".
Потом Санька не без гордости отметил, что отцу становится все труднее и труднее состязаться с ним в знаниях.
"Превышаешь ты меня, - соглашался отец. - Ну что ж, тянись, сынок, добирайся до высокой науки. Мы с матерью ничего не пожалеем".
Но зачем все это Саньке теперь, если отец больше не заглянет в его тетради, никогда не придет в школу поговорить с учителями!..
Матери Санька ослушаться не посмел - на конюшню не ушел, но от своих планов не отказался и без дела не сидел ни минуты.
Ловил рыбу, ходил в лес, обдирал с лип кору, которую потом замачивал в пруду, и плел из лыка веревки. С нетерпением ждал лета, когда можно будет собирать грибы, ягоды, ловить пчелиные рои. Бывают такие заблудшие пчелы: прилетят неизвестно откуда, сядут на дерево или на крышу избы - и тут только не зевай.
Потом нарезал у речки молодых ракитовых прутьев и принялся плести корзины и верши для рыбной ловли.
Одному работать было скучно, и он позвал Тимку Колечкина, Ваню Строкина.
Тимке тоже жилось нелегко. Два раза в неделю шагал он на почту за письмами, потом разносил их по колхозу. Хватало работы и дома. Тимка копал огород, вязал веники для козы, рубил хворост, кормил маленьких сестренок и по нескольку раз в день отводил в стадо рыжего теленка, который был так глуп, что через полчаса прибегал обратно и забивался в хлев.
Мальчишки частенько обижали малосильного, застенчивого Тимку, и он редко появлялся на улице.
Но с некоторых пор обидеть или обмануть доверчивого Тимку стало невозможно. Всегда за его спиной вырастал хмурый, взъерошенный Санька.
- Имей в виду! - говорил он многозначительно и, заложив руки за спину, вплотную подходил к Тимкиному обидчику.
И мальчики знали, что после таких слов Коншаку лучше не перечить.
А Санька все больше привязывался к тихому белоголовому Тимке, и все удивлялись этой странной дружбе.
После школы он приходил к Колечкиным, помогал Тимке по хозяйству, и мальчишки не раз видели, как Санька с Тимкой водили в стадо упирающегося теленка. Потом Санька принимался за уроки, а Тимка сидел рядом, заглядывал через плечо и вздыхал - так далеко он отстал от Саньки.
Корзины у Саньки и Тимки в первое время получались кособокие, неуклюжие, но колхозницы брали их охотно и расплачивались хлебом, картошкой, молоком.
Посыпались заказы: кому нужна была корзина для белья, кому - для сена.
Петька Девяткин, прослышав о выгодной Санькиной затее, напросился принять его в пай и предложил безвозмездно пользоваться его ножом о двух лезвиях.
А через день он заявил, что пайщики продают корзины непомерно дешево и цены надо повысить.
- Еще чего! - возразил Санька. - Со своими да торговаться будем?
Потом он занялся огородом.
Началось это с того, что Евдокия Девяткина с Петькой вскопали весь свой усадебный участок да еще прихватили изрядный кусок колхозной луговины.
- Куда вам столько? - как-то спросил Санька у Петьки Девяткина. Подавитесь!
- Эге! - ухмыльнулся тот. - С огородом теперь не пропадешь. Сейчас и в городе у всех огороды.
Санька посмотрел на свою усадьбу. Мать почти все дни проводила в поле, и огород был вскопан только наполовину.
Санька взялся за заступ. Копал до позднего вечера и так утомился, что, ужиная, даже задремал за столом.
Утром проснулся задолго до школы и вновь вышел на огород. Приветливо шумели старые дуплистые липы, отделявшие усадьбу Коншаковых от усадьбы Девяткиных. С весной они помолодели, покрылись густой зеленой листвой. Дальше росла черемуха. Она была огромная и белая, словно облако, которое зацепилось за изгородь и теперь не могло сняться и улететь.
За черемухой на самом дальнем конце усадьбы тянулся к небу молодой тополь. Его посадил отец в тот год, когда Санька учился в первом классе.
"Дружок твой, - сказал он сыну. - Посмотрю вот, кто из вас вырастет быстрее да кто корнями за землю крепче уцепится".
Черенок тополя долго не приживался, а потом все же пустил побеги и сейчас выглядел высоким, стройным деревцом.
Но что это делает Петька около его друга тополя?
Санька вгляделся и побежал к деревцу. Петька уже успел вскопать метра полтора коншаковской усадьбы и теперь, дойдя до тополя, перерубал заступом его корни.
- Ты... ты что это?! - задохнулся Санька.
- Ничто ему... дерево живучее... - фыркнул Петька. - Все равно на огороде у вас один репей вырастет.
Этого уж Санька стерпеть не мог. Он выхватил у Петьки заступ и, размахнувшись, забросил его в крапиву.
- Вон! Вон с нашей усадьбы!
Но Петька "вон" не пошел, а, изловчившись, схватил Санькин заступ. Санька бросился отнимать, и мальчишки покатились по вскопанной, рыхлой земле.
Из изб выбежали Евдокия с Катериной и растащили сцепившихся приятелей.
Узнав, что ссора произошла из-за тополя и усадьбы, Катерина невольно рассмеялась:
- Глупый! Да пусть копают на здоровье. Такие уж у них руки загребущие, глаза завидущие... Не об огороде у меня сейчас думка, Саня. - Она посмотрела в поле на черные квадраты колхозной вспаханной земли:Вот она, надежда наша, крепость каменная...
Но Санька все же решил, что не позволит Девяткиным хозяйничать у них на усадьбе, и упрямо продолжал копать огород. Потом он поправил завалившуюся изгородь вокруг усадьбы, сложил в аккуратную поленницу лежавшие грудой дрова, перебрал шаткие, скрипучие ступеньки у крыльца.
По вечерам Санька старался ложиться спать последним. Выходил на улицу, осматривал, не забыты ли на крыльце веревка или ведро, проверял, плотно ли закрыты ворота, надежен ли засов у калитки.
Когда Никитка с Феней начинали возню в доме или ссорились, Санька строго на них прикрикивал:
- Совсем избаловались, маломощные! Вот я вас приберу к рукам!
А как-то раз за обедом звонко щелкнул Никитку по лбу ложкой, когда тот прежде времени начал вылавливать из миски куски мяса:
- Куда гонишь спозаранку? Сигнала жди. - И, выдержав паузу, постучал о край миски и объявил: - Теперь можно.
После школы Санька редко задерживался на улице, сразу же бежал домой.
- Домоседом стал, Коншак, - упрекал его Петька: - все кости на печке прогреваешь.
- Тебе что! Р1з школы пришел, щей навернул и болтай болты хоть до утра! - сердился Санька. - А у меня дом на шее. За всем присмотр нужен.
За этими новыми делами и заботами школа стала отодвигаться назад. Возвращаясь домой, Санька на скорую руку готовил уроки, а порою и совсем не раскрывал учебников, хотя никогда учение не было ему в тягость. Науки давались Саньке легко, он жадно глотал книги, любил опережать в знаниях товарищей, и если что мешало ему, так это нетерпение. Мальчику всегда хотелось знать заранее, что же завтра расскажут учителя, какую новую страницу откроют перед ним. Это было, как в раннем детстве, когда Санька, совсем еще малыш, в жаркий летний полдень ушел от своего дома, чтобы посмотреть, что же там, за околицей деревни. А от околицы потянуло к реке, от реки - к пригорку. И Санька брел и брел, пока отец не догнал его и не принес на руках домой.
Теперь же Санька все реже и реже радовал учителей ясными и твердыми ответами, и те никак не могли понять, что случилось с мальчиком.
Правда, первая двойка, которую получил Санька, наполнила его жгучим стыдом.
- Печально, Коншаков! Садись. Очень печально, - со вздохом сказала Надежда Петровна. - А впрочем, обожди. Попробуем выяснить, в чем тут первопричина.
Кроша мел и шмыгая носом, Санька тут же, на скорую руку, придумал "первопричину": мол, мать у него целый день в поле, а он и за домом следит и огород копает.
- Правильно, правильно! - поддержали Саньку дружки. - Хозяйство у него большое, едоков много, и корзинки плести надо...
Глава 14. БЕЗ ХОЗЯИНА ДОМ СИРОТА
После школы Санька направился к матери на делянку.
В поле шел сев. Земля, точно гребнем, была расчесана зубьями борон.
На краю Старой Пустоши, где лежала делянка Катерины, Санька заметил Захара Векшина. Лукошко, точно огромная спелая тыква, висело у него на груди. В белой холщовой рубахе, без шапки, старик торжественно шагал по делянке, мерно взмахивая правой рукой, и зерна, просвечивая на солнце, падали на землю частым золотым дождем. На межнике стояли Маша, Федя и Степа и наблюдали за севом.
Захар дошел до конца делянки, постучал по пустому лукошку и крикнул:
- Семена кончились! Поторопите-ка там...
Маша с Федей первые выбежали на дорогу. На взгорок поднималась подвода с мешками. Катерина и Лена Одинцова подталкивали ее сзади.
Неожиданно оборвался веревочный тяж, и подвода остановилась. Катерина распрягла лошадь, связала концы веревки. Но запрячь лошадь обратно в телегу было не так просто. В этот раз ей попался не спокойный, покладистый Муромец, а придурковатая, озорная кобыла Лиска. Она с такой жадностью припала к молодой траве у обочины дороги, словно ее целую неделю морили голодом, и никак не хотела входить в оглобли.
Катерина в сердцах замахнулась на лошадь вожжами. Лиска взбрыкнула, шарахнулась в сторону и помчалась в поле.
Санька бросился наперерез лошади. Та на мгновение приостановилась, скосила на мальчика хитрый лиловый глаз, словно хотела сказать: "Попробуй теперь слови!" - и круто повернула в другую сторону.
Ребята окружили Катерину. Подошел с пустым лукошком дед Захар. Заметив убегающую в хомуте Лиску, он даже поперхнулся от изумления и недовольно покачал головой.
- Ничего, Захар Митрич... Мы на себе перетаскаем - тут недалеко, растерянно сказала Катерина и, ни на кого не глядя, хотела взвалить на спину мешок.
- С ума рехнулась! - закричал на нее дед Захар. - Шесть пудов в мешке!
- Тетя Катя, не надо! - подбежала к ней Маша и оглянулась по сторонам. Заметила у дороги две длинные жерди. - А если волокушу сделать...
Санька не знал, куда деваться от стыда. Сейчас подойдут колхозницы, бригадир, поднимут мать на смех: "Лошадь в хомуте упустила. Небывалое дело!"
Нет, пока не поздно, надо словить Лиску.
Санька бросился в поле, но Лиска была хитра и злопамятна. Она делала вид, что всецело занята травой, но, как только рука Саньки протягивалась к уздечке, шарахалась в сторону и убегала. Только минут через сорок, прижав Лиску к речной заводи, Саньке удалось словить ее.
Он всунул лошади в рот железные удила, вскочил на спину и пустил в галоп. Лиска отчаянно взбрыкнула задними ногами, но Санька сидел как влитой. Тогда Лиска применила свой излюбленный прием: с разбегу остановилась, повалилась на землю и принялась кататься на спине. Но Санька знал, с кем имеет дело, и вовремя отскочил в сторону. Подрыгав в воздухе ногами и плотно укатав траву, лошадь поднялась, но Санька вновь вскочил ей на спину.
Поняв наконец, что мальчишку не перехитришь, Лиска смирилась. Санька пригнал ее к телеге, запряг и отвез мешки на делянку.
Когда в сумерки, возвращаясь домой, он проходил мимо избы Девяткиных, навстречу ему выбежал Петька.
Он притопнул крепкими, почти новенькими тупоносыми желтыми ботинками, словно собирался пуститься в пляс, потом задрал ногу и показал толстую подошву:
- Видал обновку, Коншак! Непромокаемые, без износу...
Санька пощупал кожу и перевел взгляд на свои разбитые сапоги - до лета, пожалуй, не дотянут.
- Обувка что надо... Откуда такая?
- Спрашиваешь! - подмигнул Петька. - У меня ж матка, если что нужно, из земли выроет, из ноги выломит. - И, спохватившись, засмеялся: - Да ты не думай чего... Обувка законная. Дядя Яков из города прислал, материн брат. Он там в сапожной артели за первого мастера.