Так как же быть: идти или не идти?
"Разумеется, идти", - подумала Цеся, после чего ею снова овладели сомнения.
А собственно, почему бы не посоветоваться с родными? Пусть подскажут. В результате Цеся, как всегда, все рассказала домашним, а домашние, как всегда, приняли ее заботы близко к сердцу.
- Может так случиться, что ты в него влюбишься? - испытующе
спросила мама.
Цеся вопреки своему убеждению заявила, что, пожалуй, наверняка не влюбится.
- "Пожалуй" или "наверняка"? - потребовал уточнения отец.
- Наверняка.
- Тогда зачем идти на свидание? Цеся задумалась.
- Ну, если он захочет cо мной встречаться... будет наконец с кем гулять и ходить в кино...
- Для прогулок могу купить тебе собаку, - мрачно сказал отец.
- А в кино можешь ходить со мной, - самоотверженно предложил дедушка.
- И вообще, нечего договариваться с первым встречным только потому, что тебе надоело быть одной, - решительно заявила Юлия.
- Ну, а если больше никто никогда на меня не посмотрит? - высказала Цеся свои тайные опасения.
- Посмотрит, к сожалению. Спорю на миллион, - заверил ее отец.
- Так что же, идти или не идти?
- Как бы ты ни поступила, потом будешь жалеть, - пригрозил дедушка, начитавшийся Верлена.
- Стало быть, идешь? Да? - допытывалась Юлия. - Возьми мое черное пальто.
- Это еще зачем?! - возмутилась мама. - Стиль роковой женщины не для нее. Я считаю, нужно одеться как можно скромнее.
- Лучше всего надень школьную форму с эмблемой на рукаве, - съязвил из своего угла дедушка. - Единственно и исключительно, того-этого.
- Цеся, ну зачем тебе все это? - горестно вздохнул отец. - Господи, почему ты мне дал аж двух дочерей? Свидания, романы... платья им покупай, женихов ищи. За что мне такое наказание, за какие грехи? Телятинка, не ходи, умоляю тебя.
- Стоп! - прикрикнула Юлия. - Оставьте ее в покое.
- Вот именно, - добавила Цеся. - Я себя чувствую так, как будто мне предстоит операция на сердце, а не обыкновенное свидание.
Дедушка перебрался из одного yглa в другой, держась за поясницу - у него болели нервные корешки.
- Ох, тоже мне проблемы, того-этого! - простонал он, усаживаясь в кресло. - А почему, собственно, никто не волнуется, когда Юлия бегает с одного свидания на другое?
- Я? Я? - возмутилась Юлия.
- Юлька не пропадет, - убежденно сказал Жачек. - Могу поспорить, что в нашей помощи она не нуждается. В случае чего сама врежет нахалу в поддых. А потом еще и по физиономии съездит.
Под общий хохот Цеся приняла окончательное решение.
- Я пошла, - вскочила она. - Уже без пяти четыре.
Смех немедленно оборвался: все как будто осознали его неуместность в столь серьезный момент. Цеся надела свое старое пальто и выбежала из дома, провожаемая внимательными взглядами. На улице она оглянулась. Ну конечно, один только дедушка сумел сохранить достоинство Впрочем, скорее всего из-за своих корешков. Остальные высыпали на балкон и печально смотрели на нее виноватыми глазами. Так в наш цивилизованный век смотрят на корову, которую за веревку волокут на бойню.
Все это не особенно окрыляло.
Цеся дошла до Оперы, и тут ноги отказались ей повиноваться. В конце улицы уже виднелись припорошенные снегом деревья парка имени Монюшко. Ох, неужели он там, среди этих деревьев? Неужели уже ждет - или не ждет?
Цеся стояла, переминаясь с ноги на ногу, и колебалась.
В конце концов она решила, что в парк пойдет, но только не к памятнику. Она зайдет бородачу со спины, с той стороны, откуда он ее ждать никак не может. Просто проверит, там ли он. Если пришел на свидание, значит, Целестина Жак все-таки представляет собой некую ценность как женщина. Объективно.
И она пошла вниз по улице. На снег ложились голубые тени, солнце уже клонилось к закату. Оранжевые лучики, прорываясь сквозь заснеженные кроны деревьев, слепили глаза. Парк был уже совсем близко и Цеся, спохватившись, остановилась.
Она стояла на перекрестке, против которого плавно закруглялась ограда парка. Отсюда был отчетливо виден стоящий на высоком постаменте бронзовый бюст Монюшко, окруженный буйно разросшимися туями и кустарником. Затаив дыхание, Цеся спряталась за столбик со светофором и из этого укрытия бросила взгляд на другую сторону
Возле памятника никого не было.
Никого...
Так, значит. Объективной ценности как женщина она не представляет. Это она знала давно, но почему-то сейчас особенно остро ощутила разочарование.
А может быть, она просто-напросто опоздала? Может, он уже был и оставил какую-нибудь весточку?
Не хватает только, чтобы он увидел, как лихорадочно она его высматривает.
Нужно где-нибудь спрятаться. О, можно там, за кустиками позади памятника. Если бородач придет, она позволит ему немного подождать и, когда он начнет проявлять беспокойство, осторожно выберется обратно на дорожку и с независимым видом выйдет на лужайку перед памятником.
Цеся перебежала мостовую в недозволенном месте, перескочила через низкую ограду, продралась сквозь живую изгородь и скользнула за кусты, сзади подступавшие к памятнику.
Влетела она туда столь стремительно, что сбила с ног какого-то типа в дубленке: он повалился лицом в снег и теперь, цепляясь одной рукой за ближайший кустик, силился подняться.
Цеся почувствовала себя страшно неловко. Бедняга. Но откуда она, с другой стороны, могла знать, что за этими туями кто-то прячется?
- Извините, - пробормотала она, протягивая лежащему руку помощи. Пострадавший, вероятно сторож или садовник, совершенно ошеломленный, ухватился за нее и стал подниматься.
- Черт подери! - с яростью произнес он, вставая на ноги. - Что это за манеры?! - И, смахнув с лица мокрый снег, протер глаза. - Ну, знаешь, малявка! - презрительно добавил он, поглядев на Цесю.
И тут у Цеси захватило дух. Перед ней, на расстоянии вытяну руки, стоял во всей своей красе бородач! Стоял, глядя на нее своими бездонными глазами, и не узнавал!
"Мое пальто", - мелькнуло у Цеси в голове. Да, синее пальто со школьной эмблемой на рукаве и серым кроличьим воротником, старая шапка, надвинутая на неподведенные глаза, бледные губы до неузнаваемости изменили ее, превратив в совершенно другого человека.
- Мне правда очень жалко, - сказала она. - Надеюсь, с вами ничего не случилось. - Подождала минутку и, не получив ответа, сочла, что может отойти. - До свидания.
После чего перелезла через сугроб и выскочила на лужайку перед бюстом Монюшко.
Постепенно она начала осознавать весь комизм ситуации. "Только со мной такое могло случиться, - подумала Цеся. - Ну и прекрасно. Моральная проблема разрешилась сама собой". Неудержимый смех подступил к горлу, и Целестина громко прыснула.
- Минуточку! - крикнул ей вслед бородач. Он выбежал из-за кустов и торопливо ее догонял. - Куда идешь, малышка?
Цеся посчитала, что вовсе не обязана отвечать.
- А у тебя ничего ножки, - одобрительно заметил бородач. - Послушай, кроха, хочешь пойти в кино?
В Целестине взыграло чувство юмора, искавшее выхода, как бyшующее в плите пламя.
- Нет, знаете, - ответила она, - не хочу. Вы не слишком-то любезны.
- У меня есть лишний билет, - сообщил бородач.
- Что, девушка подвела?
- Скажешь тоже! - воскликнул он крайне самоуверенно. - Я ни с кем не договаривался.
- Тогда зачем было прятаться в кустах?
Бородач растерялся:
- Ну ладно. Я ее оттуда высматривал. А она не пришла.
Цесе давно не было так весело.
- И что же, во мне вы нашли достойную замену? - спросила она, всеми силами стараясь сдержать смех.
- Ну и ехидна же ты, - смутился бородач. - Ладно, пошли в кино. Я тебя прошу.
Целестинино сердце растаяло, как мороженое на батарее. "О несравненный, восхитительный бородач!"
- К сожалению, никак не могу, - надменно ответила она. - Я условилась встретиться с одним мальчиком.
Бородач вдруг разозлился:
- Чего я с тобой разговариваю? Не хочешь - не надо, у меня таких, как ты, навалом.
- Ну и прекрасно, - ответила Цеся, немного обидевшись. - Я пойду, а то у меня ноги мерзнут.
Бородач пробормотал себе под нос что-то нелестное и сердито зашагал в сторону улицы Шопена. Цеся пошла своей дорогой. В общем-то, она была довольна. Правда, бородача она безвозвратно утратила, однако в результате все-таки оказалось, что ее объективная ценность как женщины не столь уж мала - вопреки предположениям.
Худо-бедно, одного мужчину она уже отвергла.
Как это здорово подымает дух.
И сейчас... ох, что же он ей сказал?
О небо!
Он сказал... он сказал: "У тебя ничего ножки"!!!
12
- Хуже нет, чем после праздников идти в школу, - мрачно сказала Целестина, встретившись с Данкой у школьных ворот.
- Точно, - печально подтвердила Данка. - Интересно, что нас сегодня ждет? Я за все праздники ни разу книжки не открыла.
- Просто как будто тебя наново заковывают в кандалы, - продолжала Цеся, уныло шлепая по тротуару, посыпанному солью. - Одно из двух: либо не должно быть школы, либо перерывов в занятиях.
Данка нерешительно толкнула тяжелую дверь.
- У тебя хандра? - догадалась она.
- Просто я не люблю школу, - вздохнула Цеся.
- Кто любит!
- Я бы любила, если б на уроках не спрашивали. Мне даже нравится заниматься. Ненавижу только, когда меня начинают проверять, - заявила Целестина, направляясь к раздевалке.
В гудевший на разные голоса класс девочки вошли уже в окончательно испорченном настроении. Павелек, с которым Данка опять успела поссориться, бросил на нее косой взгляд. Он сидел на крышке парты и изучал "Спортивное обозрение", явно позаимствованное у Гайдука. Гайдук, как всегда мрачный, читал какую-то толстую книгу. Книга стояла перед ним вертикально, так что можно было разобрать заглавие на оранжевой обложке. "Лекции Фейнмана по физике", невольно прочла Цеся. Ага, выходит все-таки, он не только бульварную прессу читает. Фамилия "Фейнман" была Цесе откуда-то знакома, но она не стала вспоминать, откуда. В классе, стоял галдеж, все вертелись, болтали, переходили от парты к парте, шумно здоровались. Цеся села на свое место, повесила сумку с книжками и совершенно невольно поглядела налево.
Она вовсе не собиралась смотреть на Гайдука - с какой стати? - но взгляд как-то сам собой за него зацепился.
И самое ужасное, что он тоже посмотрел на нее - в ту же секунду. Глянул мельком, будто для того только, чтобы увидеть, какое у нее выражение лица.
Оба подскочили и стремительно отвели глаза.
Цеся от досады покраснела. Ах, до чего глупо получилось! Еще этот Гайдук подумает, что она специально на него посмотрела.
А, ну конечно, все понятно: ему захотелось убедиться, заметила ли Цеся, какую умную книжку он читает. Дешевый трюк. Отдал Павелеку свою бульварную газетенку и перекинулся на научную литературу. Фейнман - это же тот самый физик, о котором недавно упоминал отец. Наивный Гайдук считает, что на нее произведет впечатление эта показуха. Кому охота читать ученые труды перед первым уроком? И книжку так поставил, чтобы название было видно. Вот дурак!
- Ха-ха-ха! - тоненьким голосом иронически рассмеялась Цеся, а поскольку губ при этом она не разжимала, то получилось злобное "Хм-хм-хм!" Гайдук покосился на нее сбоку и, заметив ее усмешку покраснел как рак. Книгу он положил на парту и даже перестал делать вид, что читает.
Так ему и надо. Жалкая личность.
Один только есть, один-единственный, не похожий на них на всех мужчина. Красивый, черноволосый, одетый по последней моде. Цеся закрыла глаза, и перед ее внутренним взором возник образ бородача, держащего ее в объятиях и бархатным голосом спрашивающего: "Почему? Почему?!"
О, если б это могло повториться еще раз! Она бы уж не ляпнула насчет карпов, о нет! Она бы откинула голову назад и шепнула обольстительно: "Поцелуй меня"...
Целиком поглощенная воображаемой беседой с бородачом, Цеся не заметила, что в классе уже целых десять минут находится Дмухавец. Только какое-то особенно громкое восклицание учителя, который, раскачиваясь на стуле, рассказывал о "Псалмах Давида", вырвало ее из мира грез. Но ненадолго. Оглядев класс, Цеся убедилась, что все, как один, раскрыв тетради, с бешеной скоростью записывают лекцию, что Дмухавец весьма поощрял. Он ввел в классе университетскую систему занятий и не любил, когда кто-нибудь ее нарушал. Так что Цеся схватила ручку и для отвода глаз тоже склонилась над партой. Но в тетради ее вместо конспекта лекции появился демонический профиль бородача с горящим глазом и пышными волосами, обрамляющими прекрасное чело.
А как его, собственно, зовут?
Аллан.
Роберт.
Франческо.
Время шло. Дмухавец красочно развивал тему, урок приближался к концу. Цесина тетрадь была густо исчерчена. Ее страницы украсили пятнадцать профилей и три портрета анфас волоокого брюнета, а также множество вариантов его предполагаемого имени - все это было окружено цветочными гирляндами и кровоточащими сердцами. Цеся как раз заштриховывала последнее, когда, словно сквозь туман, услышала, что Дмухавец, успевший закончить лекцию, терзает Данусю.
Она ахнуть не успела, как ее подруга была изобличена в невежестве.
- Зрелище, достойное сожаления, - язвительно объявил Дмухавец, пренебрежительно махнув в Данкину сторону рукой. - Остается предположить, что проблеск ума в твоих глазах - обманчивая видимость. Я бы на твоем месте, Филипяк, постарался хоть немножко расширить свои познания. Выражение тупого невежества никак не украшает твою хорошенькую мордашку. У меня ты сегодня получаешь "неудовлетворительно". Дело дошло до того, что нужно принимать решительные меры. По математике ты безнадежно отстала, английский завалила, химия и физика - твои, так сказать, ахиллесовы пяты. Интересно, что ты собираешься сделать, дабы выкарабкаться из этой трясины?
Данка стояла молча. Лицо ее не выражало ничего, кроме враждебного упрямства. Учитель присел на крышку соседней парты.
- Почему ты не занимаешься? - мягко спросил он, глядя на Данку из-под очков добрыми близорукими глазами.
Данка упрямо молчала.
- Ну, скажи, - уговаривал ее Дмухавец. - И не стой такая надутая, а то можно подумать, что у тебя двойной подбородок. Данка немедленно подняла голову.
- Вот это уже лучше, - одобрил Дмухавец. - Ну, а как насчет учебы? Тебе что, просто не хочется заниматься?
Данка недоверчиво посмотрела на учителя, но, подумав, подтвердила:
- Не хочется.
- И что же? Бросаем школу? - Дмухавец, скрестив руки, невозмутимо сидел на парте, покачивая ногой. - А дальше как? Замуж или работа, - разумеется, физическая? Но учти: если замуж, то за какого-нибудь балбеса. Более или менее приличные экземпляры в наше время совсем избаловались, им подавай невест с образованием.
Воцарилась тишина.
- Хм!.. - сказал Дмухавец. - А знаешь, что мне пришло в голову? Не проще ли подогнать хвосты?.. А? Сговориться с какой-нибудь старательной подружкой, чуть-чуть позаниматься, и все дела. Что ты говоришь?
- Но, собственно... - пробормотала Данка.
- Не такая уж это глупая идея, а? Что бы ты сказала, например, насчет нашей симпатичной и трудолюбивой Целестины Жак? Весьма положительная особа, хотя как раз сегодня полностью меня игнорировала. Весь урок рисовала в тетради... Минутку, что же она там нарисовала?
Склонившись над помертвевшей Цесей, Дмухавец заглянул в ее тетрадь. Увидев там в бесчисленном количестве портреты и инициалы, он осекся, улыбнулся и сообщил:
- Ан нет, кое-что она все-таки записала... Ну конечно, я же говорю: Целестина у нас - трудолюбивая пчелка. - И обратился к Цесе: - Тебе бы не хотелось помочь Дануте? Занятие, скажем прямо, неблагодарное: сия юная особа шевелить мозгами не приучена. Ну, что ты на это скажешь?
Цеся, у которой ноги стали ватными от волнения - еще немного, и все бы узнали!.. - кивнула, не в силах выдавить ни единого звука. Свернутую трубкой тетрадь она судорожно сжимала обеими руками.
- Вот и хорошо, - сказал Дмухавец и потрепал ее по плечу, как старого товарища по оружию. - Попалась наша Цеся. С сегодняшнего дня на нее ложится серьезная ответственность. Филипяк, будь добра, постарайся не очень отравлять подруге жизнь... А вот и звонок. - Учитель подошел к кафедре и собрал свои вощи. - Прощайте, молодые люди. До завтра. - И вышел.
А за ним выбежала Целестина, решившая на время перемены куда-нибудь спрятаться, чтобы этот противный Гайдук не вздумал ненароком с ней заговорить. Это ей сейчас, когда ее мыслями и сердцем завладел несравненный бородач, было совсем ни к чему.
13
В тот же день Цеся и Данка принялись за учебу. Они расположились было в комнате девочек, но оттуда их выкурили две Юлины подружки, с громким смехом объявившие, что пришли обмывать зачет по станковой графике. Это вынудило Цесю и Данку перебраться в столовую, однако там как раз накрывали к обеду и Веся вежливо, но решительно их выпроводила. На кухне мама разогревала рождественский бигос. В комнате родителей отец готовил доклад к какому-то важному симпозиуму. Дедушка в своем закутке разыгрывал в одиночку шахматную партию, избрав вариант Спасского, а в перерывах позволял себе капельку вздремнуть.
- У тебя негде заниматься, - с удовлетворением отметила Данка. - Я пошла домой.
- Ни в коем случае, - горячо запротестовала Цеся. - Я обещала Дмухавецу...
- Да брось ты, - просительно сказала Данка. - Не обязательно так уж сразу...
- Обязательно, - уперлась Целестина. - Пошли со мной, - и, потянув подружку за руку, открыла дверь, ведущую на чердак.
На лестнице, по которой девочки поднимались на башенку, пахло мышами. В самой башне было ужасно холодно, неуютно и уныло. Тем не менее Цеся не пала духом.
- Тут можно устроить премилую комнатку, - заявила она. - Ты не представляешь, на что была похожа старая кладовка, в которой у нас с Юлькой теперь спальня. Гляди. Берется система удлинителей - в тайнике под нами есть розетка, - сюда ставится электрический камин, и вот пожалуйста, отличный уголок для занятий. Данка несколько оживилась:
- Так сюда и проигрыватель можно принести?
- Конечно, ясное дело, - соблазняла ее Цеся. - И плитку - чай будем пить. Полный комфорт.
Довольные собой, девочки спустились вниз, в квартиру, где в нос им резко ударил запах пригоревшего бигоса. В связи с этим Данка, сочтя, что пищей духовной она уже насытилась, полетела домой обедать, предварительно поклявшись Цесе, что сегодня в виде исключения приготовит уроки самостоятельно.
Цеся же отправилась на кухню, где, руководимая инстинктом, выработанным давним опытом, быстро изжарила на большой сковороде яичницу с луком. И с этой сковородой и горкой тарелок поспешила в комнату.
Семейство уже сидело за столом. В воздухе ощущалась некоторая напряженность.
- Я, правда, ничего не имею против эмансипации женщин, - как раз говорил отец, с отвращением взирая на тарелку с обугленным бигосом, которую держал в руке, - твори, дорогая Иренка, работай, но только пощади мой желудок.
- Что ты, Жачек! - Мама была чрезвычайно удивлена. - Ты всегда так любил бигос!
- При одном виде такого бигоса у меня начинаются нервные судороги, - с горечью сообщил отец и отставил тарелку. - Ничего не поделаешь, поем сухого хлеба.
- Почему сухого? - спросила мама с раскаянием.
- Чтобы вам больно было на меня смотреть! - прорычал Жачек.
Цесина яичница подавила нарастающий конфликт в зачатке. Обед был съеден в атмосфере относительного благодушия. Одна Юлия сидела с отсутствующим лицом, задумчивая и грустная. Дедушка, ни на что не обращая внимания, читал за едой "Кандида" Вольтера.
Бобик, уже пятый день ожидавший появления рыжих волос на груди, пользуясь привилегиями больного, не проявлял аппетита.
А Цеся подумала, что ее аппетита хватило бы на троих.
Что-то здесь не сходилось. Ведь она была влюблена! Бородач с его пылким взглядом не шел у нее из головы. О ком же, как не о нем, она думала весь урок польского? И потом на математике? И по дороге домой? Юлия, которая влюблена в Толека, не прикоснулась к яичнице, а Цеся поела с удовольствием... Вторым тревожным симптомом было то, что при воспоминании о бородаче, сбитом с ног и барахтающемся в снегу, Целестине неудержимо хотелось смеяться. Тем паче, что с той мину когда она, вернувшись со свидания, все рассказала домашним, этот случай стал излюбленной темой дурацких шуточек и язвительных острот, так что в конце концов ее приключение из романтического воспоминания превратилось в юмореску.
Но так или иначе, бородач был неотразим.
Неотразим - двух мнений быть не могло.
Фантастически прекрасен.
Цеся уплела три толстых куска хлеба и яичницу и, к своему изумлению, обнаружила, что по-прежнему голодна и могла бы поесть этого самого пригоревшего бигоса.
И поела.
Ее несколько беспокоило, что скажут родные по поводу такого необычного аппетита, однако никто на нее не обращал внимания, поскольку мама в это время демонстрировала сидящим за столом маленькую бесформенную керамическую фигурку.
- Нет, ты только посмотри, Веся. И вы все посмотрите. Пpaвда прелесть?
- Очень миленькая, - рассеянно подтвердила тетя Веся, ковыряя вилкой бигос.
- Пять лет ребенку, а какой способный! - восхищалась мама. Работа с детьми во Дворце культуры была ее страстью. Примерно каждые две недели она открывала среди своих подопечных новый талант.
- А что это должно изображать? - спросила Цеся.
- - Как, ты не видишь? - единодушно возмутились обе художницы. - Это же кролик. В прыжке.
- По-моему, он больше смахивает на змею, - пробормотал дедушка, разглядывая фигурку через очки. - В прыжке.
- А почему оно зеленое? - без обиняков спросил отец.
- Нет, вы безнадежны! - со вздохом сказала мама. - Никакая это не змея. Это кролик. В прыжке.
- Ты что, зеленого кролика не видал? - поддержала маму Юлия. - Впрочем, возможно, малыш хотел цветом что-то выразить. Например, что кролик неотделим от красок луга.
Мама вздохнула.
- Боюсь, что нет, - робко призналась она. - Просто у нас другой глазури не было. Только зеленая. Отец умилился.
- Честная моя Иренка! - сказал он и поцеловал жену в лоб. - Золотце мое!
- Ты, наверно, хочешь, чтобы я заварила чай, - догадалась мама.
- Верно, а откуда ты знаешь?
- Откуда знаю, оттуда знаю. Но бежать на кухню не собираюсь. Вы забываете про мои расширенные вены. Сегодня у меня были две группы четырехлеток, а с них глаз нельзя спускать ни на секунду. Я битых два часа простояла на ногах.
- Заваривает чай самый благородный, - провозгласила Юлия. - Что же никто не встает?
- У меня подагра, - пробормотал дедушка, не отрываясь от Вольтера. - И я сед как лунь.
- Цеська, поди завари чай.
- А кто жарил яичницу?
- Ты, - признали присутствующие. - Пускай Юля заваривает.
- Чего это вы дурака валяете? - поинтересовался из своего уголка Бобик.
Малолетка дружно одернули. Решительно он слишком много стал себе позволять.
Впрочем, вряд ли Бобик в состоянии был понять, какого напряжения воли требует путешествие из столовой в кухню, в особенности когда на дворе бушует такой вихрь, что аж крыша ходуном ходит. В комнате тепло и уютно, а в кухне холодно, противно, к тому же почти всегда полно грязных тарелок, кастрюль и всяких ненужных вещей непонятного назначения. Кому захочется туда идти?
- Так уж и быть, я пойду, - сказала, неохотно вставая, Цеся.
- Звонят, - оживился Бобик. - Может, это Новаковский!
- Цеся, поди открой, - сказал дедушка.
14
Судьба стучится в двери по-разному. Порой громко, поистине драматически, а иногда тихо и коварно. В данном случае Судьба объявила о себе робким звонком.
- Привет, здрасте. Юля дома? - хором сказали стоящие за дверью художники.
- Привет, здрасте. Юля дома, - ответила Цеся.
Гости переступили порог. Их было трое. Толек и кудрявый Войтек почтительно поддерживали под руки рыжеволосую Кристину, бледную и заплаканную.
- Зови быстрей Юлю, детка, - нетерпеливо сказал Толек, после чего без лишних церемоний смело распахнул дверь в комнату девочек и втолкнул туда своих спутников.
Цеся с удивлением посмотрела им вслед: краем глаза она успела заметить, что на Кристине надето пальто, которое ей, мягко говоря, широковато, а кудрявый волочит набитый чемодан и чайник.
Сей предмет домашнего обихода напомнил Цесе о чае - коли уж мерзнуть в этой передней, так хоть не зря. И, позвав сестру, она поспешила на кухню, чтобы домочадцы могли получить причитающуюся им послеобеденную порцию теина.
Управившись со своей задачей, Цеся потащила поднос в столовую; когда, нажав локтем дверную ручку, она вошла в комнату, ей почудилось, будто она попала в самый центр циклона.
Юлия, стоя перед сплоченным фронтом прочих членов семейства, убедительно им втолковывала:
- Для вас наступила минута испытания. Сейчас мы узнаем, окончательно вы превратились в жалких мещан или кое-какие человеческие чувства еще сохранили.
- Почему она нас оскорбляет? - обращаясь к Жачеку, с упреком крикнула мама.
- Юлия, почему ты нас оскорбляешь? - спросил отец, возводя глаза к небу.
- Сейчас поймете, - заявила Юлия, грозно хмуря черные брови. - У меня в комнате находится человек, который попал в беду. Он должен некоторое время пожить у нас.
"Разумеется, идти", - подумала Цеся, после чего ею снова овладели сомнения.
А собственно, почему бы не посоветоваться с родными? Пусть подскажут. В результате Цеся, как всегда, все рассказала домашним, а домашние, как всегда, приняли ее заботы близко к сердцу.
- Может так случиться, что ты в него влюбишься? - испытующе
спросила мама.
Цеся вопреки своему убеждению заявила, что, пожалуй, наверняка не влюбится.
- "Пожалуй" или "наверняка"? - потребовал уточнения отец.
- Наверняка.
- Тогда зачем идти на свидание? Цеся задумалась.
- Ну, если он захочет cо мной встречаться... будет наконец с кем гулять и ходить в кино...
- Для прогулок могу купить тебе собаку, - мрачно сказал отец.
- А в кино можешь ходить со мной, - самоотверженно предложил дедушка.
- И вообще, нечего договариваться с первым встречным только потому, что тебе надоело быть одной, - решительно заявила Юлия.
- Ну, а если больше никто никогда на меня не посмотрит? - высказала Цеся свои тайные опасения.
- Посмотрит, к сожалению. Спорю на миллион, - заверил ее отец.
- Так что же, идти или не идти?
- Как бы ты ни поступила, потом будешь жалеть, - пригрозил дедушка, начитавшийся Верлена.
- Стало быть, идешь? Да? - допытывалась Юлия. - Возьми мое черное пальто.
- Это еще зачем?! - возмутилась мама. - Стиль роковой женщины не для нее. Я считаю, нужно одеться как можно скромнее.
- Лучше всего надень школьную форму с эмблемой на рукаве, - съязвил из своего угла дедушка. - Единственно и исключительно, того-этого.
- Цеся, ну зачем тебе все это? - горестно вздохнул отец. - Господи, почему ты мне дал аж двух дочерей? Свидания, романы... платья им покупай, женихов ищи. За что мне такое наказание, за какие грехи? Телятинка, не ходи, умоляю тебя.
- Стоп! - прикрикнула Юлия. - Оставьте ее в покое.
- Вот именно, - добавила Цеся. - Я себя чувствую так, как будто мне предстоит операция на сердце, а не обыкновенное свидание.
Дедушка перебрался из одного yглa в другой, держась за поясницу - у него болели нервные корешки.
- Ох, тоже мне проблемы, того-этого! - простонал он, усаживаясь в кресло. - А почему, собственно, никто не волнуется, когда Юлия бегает с одного свидания на другое?
- Я? Я? - возмутилась Юлия.
- Юлька не пропадет, - убежденно сказал Жачек. - Могу поспорить, что в нашей помощи она не нуждается. В случае чего сама врежет нахалу в поддых. А потом еще и по физиономии съездит.
Под общий хохот Цеся приняла окончательное решение.
- Я пошла, - вскочила она. - Уже без пяти четыре.
Смех немедленно оборвался: все как будто осознали его неуместность в столь серьезный момент. Цеся надела свое старое пальто и выбежала из дома, провожаемая внимательными взглядами. На улице она оглянулась. Ну конечно, один только дедушка сумел сохранить достоинство Впрочем, скорее всего из-за своих корешков. Остальные высыпали на балкон и печально смотрели на нее виноватыми глазами. Так в наш цивилизованный век смотрят на корову, которую за веревку волокут на бойню.
Все это не особенно окрыляло.
Цеся дошла до Оперы, и тут ноги отказались ей повиноваться. В конце улицы уже виднелись припорошенные снегом деревья парка имени Монюшко. Ох, неужели он там, среди этих деревьев? Неужели уже ждет - или не ждет?
Цеся стояла, переминаясь с ноги на ногу, и колебалась.
В конце концов она решила, что в парк пойдет, но только не к памятнику. Она зайдет бородачу со спины, с той стороны, откуда он ее ждать никак не может. Просто проверит, там ли он. Если пришел на свидание, значит, Целестина Жак все-таки представляет собой некую ценность как женщина. Объективно.
И она пошла вниз по улице. На снег ложились голубые тени, солнце уже клонилось к закату. Оранжевые лучики, прорываясь сквозь заснеженные кроны деревьев, слепили глаза. Парк был уже совсем близко и Цеся, спохватившись, остановилась.
Она стояла на перекрестке, против которого плавно закруглялась ограда парка. Отсюда был отчетливо виден стоящий на высоком постаменте бронзовый бюст Монюшко, окруженный буйно разросшимися туями и кустарником. Затаив дыхание, Цеся спряталась за столбик со светофором и из этого укрытия бросила взгляд на другую сторону
Возле памятника никого не было.
Никого...
Так, значит. Объективной ценности как женщина она не представляет. Это она знала давно, но почему-то сейчас особенно остро ощутила разочарование.
А может быть, она просто-напросто опоздала? Может, он уже был и оставил какую-нибудь весточку?
Не хватает только, чтобы он увидел, как лихорадочно она его высматривает.
Нужно где-нибудь спрятаться. О, можно там, за кустиками позади памятника. Если бородач придет, она позволит ему немного подождать и, когда он начнет проявлять беспокойство, осторожно выберется обратно на дорожку и с независимым видом выйдет на лужайку перед памятником.
Цеся перебежала мостовую в недозволенном месте, перескочила через низкую ограду, продралась сквозь живую изгородь и скользнула за кусты, сзади подступавшие к памятнику.
Влетела она туда столь стремительно, что сбила с ног какого-то типа в дубленке: он повалился лицом в снег и теперь, цепляясь одной рукой за ближайший кустик, силился подняться.
Цеся почувствовала себя страшно неловко. Бедняга. Но откуда она, с другой стороны, могла знать, что за этими туями кто-то прячется?
- Извините, - пробормотала она, протягивая лежащему руку помощи. Пострадавший, вероятно сторож или садовник, совершенно ошеломленный, ухватился за нее и стал подниматься.
- Черт подери! - с яростью произнес он, вставая на ноги. - Что это за манеры?! - И, смахнув с лица мокрый снег, протер глаза. - Ну, знаешь, малявка! - презрительно добавил он, поглядев на Цесю.
И тут у Цеси захватило дух. Перед ней, на расстоянии вытяну руки, стоял во всей своей красе бородач! Стоял, глядя на нее своими бездонными глазами, и не узнавал!
"Мое пальто", - мелькнуло у Цеси в голове. Да, синее пальто со школьной эмблемой на рукаве и серым кроличьим воротником, старая шапка, надвинутая на неподведенные глаза, бледные губы до неузнаваемости изменили ее, превратив в совершенно другого человека.
- Мне правда очень жалко, - сказала она. - Надеюсь, с вами ничего не случилось. - Подождала минутку и, не получив ответа, сочла, что может отойти. - До свидания.
После чего перелезла через сугроб и выскочила на лужайку перед бюстом Монюшко.
Постепенно она начала осознавать весь комизм ситуации. "Только со мной такое могло случиться, - подумала Цеся. - Ну и прекрасно. Моральная проблема разрешилась сама собой". Неудержимый смех подступил к горлу, и Целестина громко прыснула.
- Минуточку! - крикнул ей вслед бородач. Он выбежал из-за кустов и торопливо ее догонял. - Куда идешь, малышка?
Цеся посчитала, что вовсе не обязана отвечать.
- А у тебя ничего ножки, - одобрительно заметил бородач. - Послушай, кроха, хочешь пойти в кино?
В Целестине взыграло чувство юмора, искавшее выхода, как бyшующее в плите пламя.
- Нет, знаете, - ответила она, - не хочу. Вы не слишком-то любезны.
- У меня есть лишний билет, - сообщил бородач.
- Что, девушка подвела?
- Скажешь тоже! - воскликнул он крайне самоуверенно. - Я ни с кем не договаривался.
- Тогда зачем было прятаться в кустах?
Бородач растерялся:
- Ну ладно. Я ее оттуда высматривал. А она не пришла.
Цесе давно не было так весело.
- И что же, во мне вы нашли достойную замену? - спросила она, всеми силами стараясь сдержать смех.
- Ну и ехидна же ты, - смутился бородач. - Ладно, пошли в кино. Я тебя прошу.
Целестинино сердце растаяло, как мороженое на батарее. "О несравненный, восхитительный бородач!"
- К сожалению, никак не могу, - надменно ответила она. - Я условилась встретиться с одним мальчиком.
Бородач вдруг разозлился:
- Чего я с тобой разговариваю? Не хочешь - не надо, у меня таких, как ты, навалом.
- Ну и прекрасно, - ответила Цеся, немного обидевшись. - Я пойду, а то у меня ноги мерзнут.
Бородач пробормотал себе под нос что-то нелестное и сердито зашагал в сторону улицы Шопена. Цеся пошла своей дорогой. В общем-то, она была довольна. Правда, бородача она безвозвратно утратила, однако в результате все-таки оказалось, что ее объективная ценность как женщины не столь уж мала - вопреки предположениям.
Худо-бедно, одного мужчину она уже отвергла.
Как это здорово подымает дух.
И сейчас... ох, что же он ей сказал?
О небо!
Он сказал... он сказал: "У тебя ничего ножки"!!!
12
- Хуже нет, чем после праздников идти в школу, - мрачно сказала Целестина, встретившись с Данкой у школьных ворот.
- Точно, - печально подтвердила Данка. - Интересно, что нас сегодня ждет? Я за все праздники ни разу книжки не открыла.
- Просто как будто тебя наново заковывают в кандалы, - продолжала Цеся, уныло шлепая по тротуару, посыпанному солью. - Одно из двух: либо не должно быть школы, либо перерывов в занятиях.
Данка нерешительно толкнула тяжелую дверь.
- У тебя хандра? - догадалась она.
- Просто я не люблю школу, - вздохнула Цеся.
- Кто любит!
- Я бы любила, если б на уроках не спрашивали. Мне даже нравится заниматься. Ненавижу только, когда меня начинают проверять, - заявила Целестина, направляясь к раздевалке.
В гудевший на разные голоса класс девочки вошли уже в окончательно испорченном настроении. Павелек, с которым Данка опять успела поссориться, бросил на нее косой взгляд. Он сидел на крышке парты и изучал "Спортивное обозрение", явно позаимствованное у Гайдука. Гайдук, как всегда мрачный, читал какую-то толстую книгу. Книга стояла перед ним вертикально, так что можно было разобрать заглавие на оранжевой обложке. "Лекции Фейнмана по физике", невольно прочла Цеся. Ага, выходит все-таки, он не только бульварную прессу читает. Фамилия "Фейнман" была Цесе откуда-то знакома, но она не стала вспоминать, откуда. В классе, стоял галдеж, все вертелись, болтали, переходили от парты к парте, шумно здоровались. Цеся села на свое место, повесила сумку с книжками и совершенно невольно поглядела налево.
Она вовсе не собиралась смотреть на Гайдука - с какой стати? - но взгляд как-то сам собой за него зацепился.
И самое ужасное, что он тоже посмотрел на нее - в ту же секунду. Глянул мельком, будто для того только, чтобы увидеть, какое у нее выражение лица.
Оба подскочили и стремительно отвели глаза.
Цеся от досады покраснела. Ах, до чего глупо получилось! Еще этот Гайдук подумает, что она специально на него посмотрела.
А, ну конечно, все понятно: ему захотелось убедиться, заметила ли Цеся, какую умную книжку он читает. Дешевый трюк. Отдал Павелеку свою бульварную газетенку и перекинулся на научную литературу. Фейнман - это же тот самый физик, о котором недавно упоминал отец. Наивный Гайдук считает, что на нее произведет впечатление эта показуха. Кому охота читать ученые труды перед первым уроком? И книжку так поставил, чтобы название было видно. Вот дурак!
- Ха-ха-ха! - тоненьким голосом иронически рассмеялась Цеся, а поскольку губ при этом она не разжимала, то получилось злобное "Хм-хм-хм!" Гайдук покосился на нее сбоку и, заметив ее усмешку покраснел как рак. Книгу он положил на парту и даже перестал делать вид, что читает.
Так ему и надо. Жалкая личность.
Один только есть, один-единственный, не похожий на них на всех мужчина. Красивый, черноволосый, одетый по последней моде. Цеся закрыла глаза, и перед ее внутренним взором возник образ бородача, держащего ее в объятиях и бархатным голосом спрашивающего: "Почему? Почему?!"
О, если б это могло повториться еще раз! Она бы уж не ляпнула насчет карпов, о нет! Она бы откинула голову назад и шепнула обольстительно: "Поцелуй меня"...
Целиком поглощенная воображаемой беседой с бородачом, Цеся не заметила, что в классе уже целых десять минут находится Дмухавец. Только какое-то особенно громкое восклицание учителя, который, раскачиваясь на стуле, рассказывал о "Псалмах Давида", вырвало ее из мира грез. Но ненадолго. Оглядев класс, Цеся убедилась, что все, как один, раскрыв тетради, с бешеной скоростью записывают лекцию, что Дмухавец весьма поощрял. Он ввел в классе университетскую систему занятий и не любил, когда кто-нибудь ее нарушал. Так что Цеся схватила ручку и для отвода глаз тоже склонилась над партой. Но в тетради ее вместо конспекта лекции появился демонический профиль бородача с горящим глазом и пышными волосами, обрамляющими прекрасное чело.
А как его, собственно, зовут?
Аллан.
Роберт.
Франческо.
Время шло. Дмухавец красочно развивал тему, урок приближался к концу. Цесина тетрадь была густо исчерчена. Ее страницы украсили пятнадцать профилей и три портрета анфас волоокого брюнета, а также множество вариантов его предполагаемого имени - все это было окружено цветочными гирляндами и кровоточащими сердцами. Цеся как раз заштриховывала последнее, когда, словно сквозь туман, услышала, что Дмухавец, успевший закончить лекцию, терзает Данусю.
Она ахнуть не успела, как ее подруга была изобличена в невежестве.
- Зрелище, достойное сожаления, - язвительно объявил Дмухавец, пренебрежительно махнув в Данкину сторону рукой. - Остается предположить, что проблеск ума в твоих глазах - обманчивая видимость. Я бы на твоем месте, Филипяк, постарался хоть немножко расширить свои познания. Выражение тупого невежества никак не украшает твою хорошенькую мордашку. У меня ты сегодня получаешь "неудовлетворительно". Дело дошло до того, что нужно принимать решительные меры. По математике ты безнадежно отстала, английский завалила, химия и физика - твои, так сказать, ахиллесовы пяты. Интересно, что ты собираешься сделать, дабы выкарабкаться из этой трясины?
Данка стояла молча. Лицо ее не выражало ничего, кроме враждебного упрямства. Учитель присел на крышку соседней парты.
- Почему ты не занимаешься? - мягко спросил он, глядя на Данку из-под очков добрыми близорукими глазами.
Данка упрямо молчала.
- Ну, скажи, - уговаривал ее Дмухавец. - И не стой такая надутая, а то можно подумать, что у тебя двойной подбородок. Данка немедленно подняла голову.
- Вот это уже лучше, - одобрил Дмухавец. - Ну, а как насчет учебы? Тебе что, просто не хочется заниматься?
Данка недоверчиво посмотрела на учителя, но, подумав, подтвердила:
- Не хочется.
- И что же? Бросаем школу? - Дмухавец, скрестив руки, невозмутимо сидел на парте, покачивая ногой. - А дальше как? Замуж или работа, - разумеется, физическая? Но учти: если замуж, то за какого-нибудь балбеса. Более или менее приличные экземпляры в наше время совсем избаловались, им подавай невест с образованием.
Воцарилась тишина.
- Хм!.. - сказал Дмухавец. - А знаешь, что мне пришло в голову? Не проще ли подогнать хвосты?.. А? Сговориться с какой-нибудь старательной подружкой, чуть-чуть позаниматься, и все дела. Что ты говоришь?
- Но, собственно... - пробормотала Данка.
- Не такая уж это глупая идея, а? Что бы ты сказала, например, насчет нашей симпатичной и трудолюбивой Целестины Жак? Весьма положительная особа, хотя как раз сегодня полностью меня игнорировала. Весь урок рисовала в тетради... Минутку, что же она там нарисовала?
Склонившись над помертвевшей Цесей, Дмухавец заглянул в ее тетрадь. Увидев там в бесчисленном количестве портреты и инициалы, он осекся, улыбнулся и сообщил:
- Ан нет, кое-что она все-таки записала... Ну конечно, я же говорю: Целестина у нас - трудолюбивая пчелка. - И обратился к Цесе: - Тебе бы не хотелось помочь Дануте? Занятие, скажем прямо, неблагодарное: сия юная особа шевелить мозгами не приучена. Ну, что ты на это скажешь?
Цеся, у которой ноги стали ватными от волнения - еще немного, и все бы узнали!.. - кивнула, не в силах выдавить ни единого звука. Свернутую трубкой тетрадь она судорожно сжимала обеими руками.
- Вот и хорошо, - сказал Дмухавец и потрепал ее по плечу, как старого товарища по оружию. - Попалась наша Цеся. С сегодняшнего дня на нее ложится серьезная ответственность. Филипяк, будь добра, постарайся не очень отравлять подруге жизнь... А вот и звонок. - Учитель подошел к кафедре и собрал свои вощи. - Прощайте, молодые люди. До завтра. - И вышел.
А за ним выбежала Целестина, решившая на время перемены куда-нибудь спрятаться, чтобы этот противный Гайдук не вздумал ненароком с ней заговорить. Это ей сейчас, когда ее мыслями и сердцем завладел несравненный бородач, было совсем ни к чему.
13
В тот же день Цеся и Данка принялись за учебу. Они расположились было в комнате девочек, но оттуда их выкурили две Юлины подружки, с громким смехом объявившие, что пришли обмывать зачет по станковой графике. Это вынудило Цесю и Данку перебраться в столовую, однако там как раз накрывали к обеду и Веся вежливо, но решительно их выпроводила. На кухне мама разогревала рождественский бигос. В комнате родителей отец готовил доклад к какому-то важному симпозиуму. Дедушка в своем закутке разыгрывал в одиночку шахматную партию, избрав вариант Спасского, а в перерывах позволял себе капельку вздремнуть.
- У тебя негде заниматься, - с удовлетворением отметила Данка. - Я пошла домой.
- Ни в коем случае, - горячо запротестовала Цеся. - Я обещала Дмухавецу...
- Да брось ты, - просительно сказала Данка. - Не обязательно так уж сразу...
- Обязательно, - уперлась Целестина. - Пошли со мной, - и, потянув подружку за руку, открыла дверь, ведущую на чердак.
На лестнице, по которой девочки поднимались на башенку, пахло мышами. В самой башне было ужасно холодно, неуютно и уныло. Тем не менее Цеся не пала духом.
- Тут можно устроить премилую комнатку, - заявила она. - Ты не представляешь, на что была похожа старая кладовка, в которой у нас с Юлькой теперь спальня. Гляди. Берется система удлинителей - в тайнике под нами есть розетка, - сюда ставится электрический камин, и вот пожалуйста, отличный уголок для занятий. Данка несколько оживилась:
- Так сюда и проигрыватель можно принести?
- Конечно, ясное дело, - соблазняла ее Цеся. - И плитку - чай будем пить. Полный комфорт.
Довольные собой, девочки спустились вниз, в квартиру, где в нос им резко ударил запах пригоревшего бигоса. В связи с этим Данка, сочтя, что пищей духовной она уже насытилась, полетела домой обедать, предварительно поклявшись Цесе, что сегодня в виде исключения приготовит уроки самостоятельно.
Цеся же отправилась на кухню, где, руководимая инстинктом, выработанным давним опытом, быстро изжарила на большой сковороде яичницу с луком. И с этой сковородой и горкой тарелок поспешила в комнату.
Семейство уже сидело за столом. В воздухе ощущалась некоторая напряженность.
- Я, правда, ничего не имею против эмансипации женщин, - как раз говорил отец, с отвращением взирая на тарелку с обугленным бигосом, которую держал в руке, - твори, дорогая Иренка, работай, но только пощади мой желудок.
- Что ты, Жачек! - Мама была чрезвычайно удивлена. - Ты всегда так любил бигос!
- При одном виде такого бигоса у меня начинаются нервные судороги, - с горечью сообщил отец и отставил тарелку. - Ничего не поделаешь, поем сухого хлеба.
- Почему сухого? - спросила мама с раскаянием.
- Чтобы вам больно было на меня смотреть! - прорычал Жачек.
Цесина яичница подавила нарастающий конфликт в зачатке. Обед был съеден в атмосфере относительного благодушия. Одна Юлия сидела с отсутствующим лицом, задумчивая и грустная. Дедушка, ни на что не обращая внимания, читал за едой "Кандида" Вольтера.
Бобик, уже пятый день ожидавший появления рыжих волос на груди, пользуясь привилегиями больного, не проявлял аппетита.
А Цеся подумала, что ее аппетита хватило бы на троих.
Что-то здесь не сходилось. Ведь она была влюблена! Бородач с его пылким взглядом не шел у нее из головы. О ком же, как не о нем, она думала весь урок польского? И потом на математике? И по дороге домой? Юлия, которая влюблена в Толека, не прикоснулась к яичнице, а Цеся поела с удовольствием... Вторым тревожным симптомом было то, что при воспоминании о бородаче, сбитом с ног и барахтающемся в снегу, Целестине неудержимо хотелось смеяться. Тем паче, что с той мину когда она, вернувшись со свидания, все рассказала домашним, этот случай стал излюбленной темой дурацких шуточек и язвительных острот, так что в конце концов ее приключение из романтического воспоминания превратилось в юмореску.
Но так или иначе, бородач был неотразим.
Неотразим - двух мнений быть не могло.
Фантастически прекрасен.
Цеся уплела три толстых куска хлеба и яичницу и, к своему изумлению, обнаружила, что по-прежнему голодна и могла бы поесть этого самого пригоревшего бигоса.
И поела.
Ее несколько беспокоило, что скажут родные по поводу такого необычного аппетита, однако никто на нее не обращал внимания, поскольку мама в это время демонстрировала сидящим за столом маленькую бесформенную керамическую фигурку.
- Нет, ты только посмотри, Веся. И вы все посмотрите. Пpaвда прелесть?
- Очень миленькая, - рассеянно подтвердила тетя Веся, ковыряя вилкой бигос.
- Пять лет ребенку, а какой способный! - восхищалась мама. Работа с детьми во Дворце культуры была ее страстью. Примерно каждые две недели она открывала среди своих подопечных новый талант.
- А что это должно изображать? - спросила Цеся.
- - Как, ты не видишь? - единодушно возмутились обе художницы. - Это же кролик. В прыжке.
- По-моему, он больше смахивает на змею, - пробормотал дедушка, разглядывая фигурку через очки. - В прыжке.
- А почему оно зеленое? - без обиняков спросил отец.
- Нет, вы безнадежны! - со вздохом сказала мама. - Никакая это не змея. Это кролик. В прыжке.
- Ты что, зеленого кролика не видал? - поддержала маму Юлия. - Впрочем, возможно, малыш хотел цветом что-то выразить. Например, что кролик неотделим от красок луга.
Мама вздохнула.
- Боюсь, что нет, - робко призналась она. - Просто у нас другой глазури не было. Только зеленая. Отец умилился.
- Честная моя Иренка! - сказал он и поцеловал жену в лоб. - Золотце мое!
- Ты, наверно, хочешь, чтобы я заварила чай, - догадалась мама.
- Верно, а откуда ты знаешь?
- Откуда знаю, оттуда знаю. Но бежать на кухню не собираюсь. Вы забываете про мои расширенные вены. Сегодня у меня были две группы четырехлеток, а с них глаз нельзя спускать ни на секунду. Я битых два часа простояла на ногах.
- Заваривает чай самый благородный, - провозгласила Юлия. - Что же никто не встает?
- У меня подагра, - пробормотал дедушка, не отрываясь от Вольтера. - И я сед как лунь.
- Цеська, поди завари чай.
- А кто жарил яичницу?
- Ты, - признали присутствующие. - Пускай Юля заваривает.
- Чего это вы дурака валяете? - поинтересовался из своего уголка Бобик.
Малолетка дружно одернули. Решительно он слишком много стал себе позволять.
Впрочем, вряд ли Бобик в состоянии был понять, какого напряжения воли требует путешествие из столовой в кухню, в особенности когда на дворе бушует такой вихрь, что аж крыша ходуном ходит. В комнате тепло и уютно, а в кухне холодно, противно, к тому же почти всегда полно грязных тарелок, кастрюль и всяких ненужных вещей непонятного назначения. Кому захочется туда идти?
- Так уж и быть, я пойду, - сказала, неохотно вставая, Цеся.
- Звонят, - оживился Бобик. - Может, это Новаковский!
- Цеся, поди открой, - сказал дедушка.
14
Судьба стучится в двери по-разному. Порой громко, поистине драматически, а иногда тихо и коварно. В данном случае Судьба объявила о себе робким звонком.
- Привет, здрасте. Юля дома? - хором сказали стоящие за дверью художники.
- Привет, здрасте. Юля дома, - ответила Цеся.
Гости переступили порог. Их было трое. Толек и кудрявый Войтек почтительно поддерживали под руки рыжеволосую Кристину, бледную и заплаканную.
- Зови быстрей Юлю, детка, - нетерпеливо сказал Толек, после чего без лишних церемоний смело распахнул дверь в комнату девочек и втолкнул туда своих спутников.
Цеся с удивлением посмотрела им вслед: краем глаза она успела заметить, что на Кристине надето пальто, которое ей, мягко говоря, широковато, а кудрявый волочит набитый чемодан и чайник.
Сей предмет домашнего обихода напомнил Цесе о чае - коли уж мерзнуть в этой передней, так хоть не зря. И, позвав сестру, она поспешила на кухню, чтобы домочадцы могли получить причитающуюся им послеобеденную порцию теина.
Управившись со своей задачей, Цеся потащила поднос в столовую; когда, нажав локтем дверную ручку, она вошла в комнату, ей почудилось, будто она попала в самый центр циклона.
Юлия, стоя перед сплоченным фронтом прочих членов семейства, убедительно им втолковывала:
- Для вас наступила минута испытания. Сейчас мы узнаем, окончательно вы превратились в жалких мещан или кое-какие человеческие чувства еще сохранили.
- Почему она нас оскорбляет? - обращаясь к Жачеку, с упреком крикнула мама.
- Юлия, почему ты нас оскорбляешь? - спросил отец, возводя глаза к небу.
- Сейчас поймете, - заявила Юлия, грозно хмуря черные брови. - У меня в комнате находится человек, который попал в беду. Он должен некоторое время пожить у нас.