Страница:
Мальчик опустился на землю. Он чувствовал, что Николас говорит откровенно, но… разве это что-нибудь объясняло?
– Что будет этой ночью? – тоскливо проговорил он. – Что вообще происходит с нами и с миром вокруг нас?
Николас чуть улыбнулся:
– Я бы тоже хотел это знать, Ни… Янас.
Сумерки оживили лес. Многоголосым воем перекликались вокруг косогора невидимые пока твари. Беззвездное черное небо было спокойно. Изредка неуловимыми молниями проносились над головами пятерых людей какие-то темные силуэты – слишком стремительные для птиц и слишком большие для летучих мышей.
«Наблюдатели», – подумал Топорик.
– Приготовьтесь! – чуть слышно прошептал Баска.
Топорик вздрогнул. Отец Матей, обгоняя его, побежал к меловому кругу, в центре которого сидел, поджав под себя ноги, слепой отшельник. Круг был широк – на всю вершину косогора. Топорик сам выщипывал траву, а проповедник чертил по обнажившейся земле полосу мелом. Николас потом прошел вдоль полосы – проследил, чтобы она обязательно была замкнута.
Топорик встал за чертой. Позади него сидел, раскинув по траве обмотанные окровавленными тряпками ноги, с заряженным арбалетом в руках Баска. Ноги табунщика из Утенгофа были перебиты – пережидая погоню на дереве, он свалился с ветки, и половину вчерашнего дня полз по лесу наугад, пока не наткнулся на землянку отшельника. Так он сам рассказывал. Николас втащил его на косогор, усадил в круг. Возле Баска горкой рассыпаны были заточенные и обожженные на огне стрелы без оперения.
Отшельник, давно примирившийся с Богом, равно готовый и к грядущему рассвету, и к возможной гибели в когтях нелюдей, спокойно молчал, уставив незрячие глаза вдаль. Под левой его рукой лежала Библия, правая рука сжимала старинное распятие из мореного дуба. Он только что закончил благословлять. Николас был единственным, кто отказался от благословения. О причинах отказа его не спрашивали. Позади отшельника, в самой середине мелового круга горел костер.
Шли минуты ожидания – не короткие и не длинные. Тьма сгущалась все сильнее и сильнее: казалось бы, уже совсем стемнело, но проходило время и становилось видно, что чернота все еще продолжает наступать – снизу, из леса, поглощая деревья, кустарники, траву на земле.
– Многие из вас бежали от Пелипа? – спросил вдруг Николас Баска.
– Что? – встрепенулся сидящий на земле Баска. – А… Нет, немногие. Граф говорил, что верных ждет награда – власть и золото, а слабых ждет только смерть. Нас ведь и осталось немного, и граф пообещал тех, кто дойдет с ним до конца, сделать ландграфами на землях откуда они родом. Потому-то никто особо не протестовал, когда Пелип уводил невесть куда обреченных по ночам… Чем меньше народа, тем больше куш для оставшихся. Граф разделил всю Империю, и каждому из нас досталось по куску. Мне было обещано две четверти Утенгофа. Каково, господин?! А уличенных в подготовке к побегу вздергивали на виселицу безо всякого приговора. Так, чтобы все это видели.
– Почему же ты бежал, будущий ландграф? Тебе не на что было надеяться в ночном лесу, и ты это знал. И за тобой следили – ты сам говорил. Если бы ты случайно не набрел на отшельника, у тебя не было бы шансов.
– Я уповал на милость Спасителя, – смиренно сказал Баска.
Наконец под ближними деревьями заколыхались приземистые силуэты. Вой вокруг стал громче и пронзительнее, в него теперь тесно вплеталось хриплое угрожающее рычание. Николас пристально посмотрел на Баска, а тот отвел глаза.
– Или ты хотел первым встретить того, кого Пелип послал вас разыскивать? – спросил еще Николас.
– О чем вы?.. Пора, господин, – громко проговорил Баска.
Поправив перевязь за спиной, Николас поднял толстую ветку, с одного конца обмотанную тряпкой, сунул ее в костер. Пропитанная смолой тряпица ярко вспыхнула. Николас медленно спустился ниже по склону и стал один за другим зажигать укрепленные вкруговую длинные – в человеческий рост – факелы.
Тьма сползла с косогора, и в световые колеблющиеся пятна ступили первые из пришедших.
Топорик, сжимая в руках ивовый лук, еще сочащийся зеленым соком, смотрел.
Это были волки.
Но такие, каких он не видел никогда прежде. Гораздо массивнее обыкновенных волков, они казались ниже, чем были на самом деле, – из-за уродливо вывороченных лап: локтевые сгибы торчали выше косматых хребтов. Было в них что-то змеиное, наверное, манера передвигаться. Они шли, быстро перебирая лапами, почти волоча брюхо по земле. Из пастей, утыканных острыми иглоподобными зубами, вырывалось глухое рычание. «Должно быть, – подумал Топорик, натягивая тетиву, – среди них и тот, полуголый, волосатый, которого я видел сегодня утром. Конечно, в этом обличье его будет трудно узнать…»
Волки двинулись по кругу, сторонясь факельного пламени, следом за Николасом, который, казалось, не замечал преследования. По мере того как он обходил косогор, волков становилось все больше – появляясь из тьмы, они присоединялись к уже идущим. Когда Николас зажег последний факел, стая насчитывала не меньше трех десятков голов.
Он освободил руки, положив дотлевающую ветку на землю. Повернулся спиной к волкам и неторопливо пошел вверх по склону.
– Влево, – шептал Топорик, как будто Николас мог его услышать, – чуть влево…
Словно услышав его, Николас сменил направление. Но через минуту опять выровнялся, точно огибал невидимую преграду.
Волки, щурясь и встряхивая остроухими башками, проползли между факелами, растянулись широким фронтом, ускорили движение, но бросаться вперед, в атаку, не спешили. Будто их сбивало с толку безразличное поведение жертвы.
– Что? Что? Что там?! – шептал отец Матей.
Он и Баска находились за спиной у Топорика – следили за противоположным склоном косогора. Николас строго-настрого запретил им оборачиваться.
Из стаи вперед выбилась громадная тварь, крупнее прочих – должно быть, вожак. Переминаясь с ноги на ногу, он почти остановился. Николас, согнув в локтях безоружные руки, обернулся и пошел ему навстречу. Стая подалась назад.
Пот тек по лбу мальчика, мешая смотреть. Руки отяжелели и начали дрожать, ослабляя натяг тетивы. От невыносимого ожидания задрожали и губы. Вожак припал к земле.
Тут Топорик не выдержал. Пальцы его правой руки разжались. Стрела свистнула в воздухе – и в этот момент вожак прыгнул.
Стая рванулась в атаку. Передний край – десяток волков – взметнулся в воздух вслед за вожаком.
Николас отпрыгнул, одновременно выхватывая меч из заспинной перевязи…
Потом все произошло так быстро, что Янас успел вложить в тетиву только еще одну стрелу.
Вожак, в ухе которого застряла стрела, приземлился в шаге от Николаса, но земля не выдержала туши – волк, изумленно рыкнув, провалился под землю, откуда тотчас метнулся к небу отчаянный визг. Еще четыре твари, не успев затормозить, скатились в ту же ловушку, на том самом месте, которое безошибочно обошел Николас.
Визг и вой скоро оборвались – на дне ямы волков ждали заостренные колья с крепко прикрученной в середине поперечиной. Раны от этих кольев вряд ли оказались бы смертельными для могучих чудовищ, но магическая сила креста довершила дело. Из-под земли не доносилось уже ни звука, зато потянулись струйки пахнущего серой светлого дыма. Как жаль, что Николас успел вырыть только одну ловушку!
Лишенная вожака стая бросилась на врага беспорядочно, но свирепо. Николас пригнулся, пропуская первого волка над головой, встретил второго прямым ударом меча, развалив надвое зубастую пасть. Первый с воем развернулся, но прыгнуть не успел, наткнувшись горлом на сияющее лезвие.
Прямой выпад вперед с круговым разворотом – и сразу две косматые башки подлетели в воздух, словно кометы, оставляя за собой рваные кровавые хвосты.
Топорик выстрелил второй раз, но его стрела исчезла где-то в серой куче, не причинив никому из тварей видимого вреда.
– Что там? Что там? Что там? – судорожной скороговоркой пыхтел Матей, но не было времени ему отвечать.
Нарастающим звоном поднималась к черному небу молитва слепого отшельника, распугивая крылатых существ, барахтающихся над головами людей в холодном воздухе, как в воде.
Николас отступал вверх, не давая себя окружить, стараясь не подпускать волков близко к себе. Длинный, чуть изогнутый клинок, весь залитый кровью, уже не сверкал. Метался из стороны в сторону, отрубая лапы, головы, разрубая хребты и оскаленные пасти. Но как Николас ни пытался, остановить натиск ему не удавалось. Серая волна перла вперед, на месте упавшей твари вставали две невредимые.
Янас стрелял без остановки, совсем не целясь – по копошащейся, исходящей воем и рычанием массе, – точно по одному большому врагу. Несколько волков несли в своем теле его стрелы, но, словно не замечая этого, продолжали сражаться с прежней яростью.
Мальчик готов был заплакать от своего бессилия. Николас поднялся уже до самой вершины, а врагов, казалось, не стало меньше, хотя по всему склону валялись еще трепыхавшиеся иссеченные трупы. Николас снова отступил, споткнулся о кочку, но устоял. Удар! Отрубленная косматая голова покатилась вниз по склону, а на клинок уже была нанизана очередная туша. Волк из задних рядов вскочил на плечо своего собрата, сразу прыгнул оттуда, метя лапами в горло противника. Николас рухнул навзничь, сбитый с ног. Его меч остался торчать в бездыханном лохматом теле.
Николас исчез под грудой тяжелых серых тел. Сквозь сплошную пелену торжествующего воя прорезался ужасный треск разрываемой плоти. Люди в меловом круге слышали, как Николас кричит от боли. Отголоском прозвучал истошный вопль Баска – он не оборачивался к Николасу, он вопил от другого, своего кошмара. Сухо треснула, распрямляясь, тетива арбалета.
Это ощущение было ему знакомо. Как и когда-то, давным-давно, еще мальчишкой, он снова горел на костре. Нельзя было пошевелиться, боль окутывала коконом, пожирая из него жизнь.
Прижатый спиной к земле, он не мог пустить в ход свои костяные клинки, но тем не менее, погребенный под массой тел, он все же пытался сопротивляться, и удары вязли, не принося освобождения. Каждый удар получался слабее предыдущего – силы уходили из тела Николаса.
Жарко дыша ему в лицо, какая-то из тварей терзала клыками плечо, подбираясь к горлу. Из висков хлестнули кровавые фонтаны – волк сомкнул мощные челюсти на его голове, силясь раздавить черепную коробку. Руки и ноги не подчинялись; ледяной иглой Николаса наискось пронзил очередной приступ боли: звериные зубы выхватили из его бедра кусок мяса.
Тогда-то Николас и закричал. Словно откликаясь, откуда-то издалека родился свист и, приближаясь, окреп. Шумный плеск разорвал кокон боли и вернул зрение.
Увидев небо над собой, он почувствовал, что может двигаться. Перевернулся на живот, локтями расталкивая тяжесть над собой. Потом встал на колени.
Он смотрел вокруг и не верил своим глазам. Впечатление было такое, будто взорвалась мощная пороховая бомба. Разорванные в куски, дымящиеся серным дымом, волчьи тела покрывали пространство диаметром метров в пять. Единственная уцелевшая тварь, поскуливая, ползла вниз по склону. Голова, морда, плечи и передние лапы у нее были невредимы, а ниже груди тела не было… какие-то кровавые лоскуты…
Николас увидел свой меч, косо торчащий из бесформенной туши. Он потянулся за ним и упал лицом в землю. С трудом приподнялся на левой руке. Правая не слушалась, висела тяжелым камнем. Сознание уплывало от Николаса. Он дотащил себя до меча, схватился за лезвие, повалил меч и упал на него сверху. И больше не двигался.
Проповедник все-таки ослушался приказа. Он обернулся – и успел увидеть последние секунды жизни Николаса. Матей швырнул в звериную кучу бурдюк со святой водой, сразу весь запас – и на том месте, где упал бурдюк, в небо взвились фонтаны нечистой крови. Стая была уничтожена, но Николаса это не спасло. Топорик сам видел, как изгрызенный колдун еще шевелился, хотя на его теле не оставалось ни единого неповрежденного места – кое-где в кровавых проемах его плоти виднелись белые кости.
– Господи, помилуй… – прошептал Матей. – С ним кончено… И нам конец, мальчик.
– Хватит болтать! – рявкнул Баска.
Священник оглянулся и вдруг взвизгнул. Янас обернулся следом за ним.
По косогору поднимались существа, почти вдвое превосходящие по размерам самого высокого человека. Они были похожи на громадных обезьян, но с безволосой зеленой лоснящейся кожей, покрытой крупными бородавками. Существа продвигались вперед на коротких задних лапах, помогая себе, отталкиваясь от земли длинными передними – резкими скачками, утробно клокоча раздутыми горлами, словно лягушки.
Но не только это поразило Янаса.
Баска стоял на своих переломанных ногах – стоял прямо и твердо. Теперь в нем ничто не напоминало того перепуганного и хнычущего беглеца, каким он был полчаса тому назад. Тетива его арбалета щелкала раз за разом, но стрелы, врезаясь в бородавчатую кожу, ломались и опадали бессильными щепками. И существа не останавливались.
– Это тролли! – задыхаясь, как от быстрого бега, вымолвил отец Матей. – Если верить преданиям… их может убить только яркий солнечный свет. При свете они превращаются в камень! Боже всемилостивейший, мы обречены!
Баска коротко глянул на проповедника и внезапно рассмеялся, как будто окрыленный удачной мыслью…
– Спасибо! – крикнул он. – Твои знания действительно полезны, святой отец!
Слепой отшельник молился уже заметно охрипшим, но нисколько не дрожащим голосом. Кажется, он не пошевелился с того момента, как бой начался.
– Соль! – крикнул Баска. – Скорее!
Топорик схватил с земли мешочек соли, запустил туда ладонь и швырнул пригоршню вниз с косогора, метя в глаза ближайшему троллю. Зеленокожий взвизгнул, облапил морду и закружился на месте.
– Еще! – кричал Баска. – Еще! Проповедник, есть святая вода?
– Н-никак нет… закончилась…
Янас бросал и бросал соль. Тролли попятились. Мальчик, подожженный мстительной злобой, так увлекся, что не заметил, как вышагнул из мелового круга. Отец Матей втащил его обратно за шиворот.
А Баска… Когда тролли замешкались, он и не думал продолжать стрельбу. Он занимался каким-то странным делом. Он размотал повязки на своих ногах и доставал оттуда комочки диковинной белой смолы, мягкой, как глина – и уверенно и быстро лепил их на оконечья стрел. Иногда ему попадались красные комочки, их он откладывал в сторону.
– Кончилась! – возвестил Топорик, опустошив мешочек.
Баска уже вложил стрелу со смоляным комочком на конце в арбалет. И выстрелил. Поднял другую стрелу.
– Будешь подавать мне! – громко скомандовал он Янасу.
Теперь стрелы, попадая в троллей, взрывались снопом ярчайших белых искр. На месте попадания зеленая бородавчатая кожа серела и покрывалась трещинами – будто каменела. Да нет, она на самом деле каменела!
Выстрел – взрыв искр – плечо одного из троллей, окаменев, рассыпалось твердыми осколками. Передняя лапа, упав на землю, стала камнем лишь сверху, ниже локтя она все еще была живой и даже извивалась какое-то время…
Выстрел – еще один тролль рухнул ничком с громадной крошащейся дырой в грудной клетке.
Арбалетные стрелы, усиленные необыкновенной смолой, разили тварь за тварью. Последнему троллю, который не успел удрать за деревья, Баска разнес в мелкие камешки лупоглазую башку.
– Еще! – крикнул он, озираясь.
Кажется, вокруг мелового круга никого больше не осталось. Тьма отступила.
Мальчик подал очередную стрелу с белой смолой, но Баска оттолкнул его руку. Наклонился сам, взял стрелу, где на конце была смола красная. Зарядил ее в арбалет и выстрелил вверх.
В небе полыхнуло снопом багровых искр. Баска помедлил немного и пустил в небо вторую стрелу. Еще один всполох. Кружась, искры полетели вниз, но, не достигнув земли, погасли.
Далеко над деревьями сверкнуло такой же багровой мгновенной вспышкой.
– Хвала небесам… – выдохнул Баска.
Лес смолкал. Кто-то еще копошился между деревьев, но соваться в пределы освещенного факелами пространства не осмеливался.
– Твои ноги… – изумленно вымолвил отец Матей. – Господь явил чудо! Он исцелил тебя, дав тебе силу, – нам во спасение!
– Неисповедимы пути Господни, – спокойно проговорил слепой отшельник.
– Что ты имеешь в виду, святой отец? – живо обернулся к нему Баска.
– Мне кажется, ты понимаешь…
Топорик смотрел туда, где в окружении трупов врагов неподвижно лежало тело Николаса. Он и сам не заметил, как двинулся вниз. Баска нагнал его на полдороге и поволок обратно в круг.
– Не суйся один! Пойдем все вместе!
– Но он…
– Он мертв. Он храбро сражался. Это он спас наши жизни, а вовсе не я… – и, помедлив, добавил: – Я еще никогда не видел столь доблестного воина.
– Ты говоришь: пойдем… – заторопился проповедник. – Куда нам идти?
– Святой отец… – не слушая Матея, обратился к отшельнику Баска. – Поднимайтесь! Обопритесь на мое плечо, я выведу вас. Нелюди вряд ли повторят атаку, их осталось слишком мало, а выжившие слишком напуганы и обессилены. Они не ждали такого отпора… Но, когда рассветет, сюда явятся люди. Их не остановишь святой водой, молитвой и меловым кругом. Они убьют вас.
– Сын мой, – мягко ответил старик. – Моя судьба в руках Божиих, и было бы недостойно бежать, ища себе лучшей участи. Я пришел в этот лес, чтобы здесь окончить свою жизнь. Господь призовет меня тогда, когда ему будет угодно. Случится сегодня это на рассвете или годом позже – для меня безразлично.
Баска мотнул головой – серьги качнулись в его ушах. Но ничего не сказал, видимо, понял, что спорить с отшельником бесполезно. Он поднял с земли запас стрел, плащ Николаса и его мешок. Крякнув и пошатнувшись от натуги, закинул мешок за спину, закрепив ремнями.
– Отдай! – вырвалось у Топорика. – Это не твое!
– Э-э… Отрок прав. Вещи господина императорского посланника Высшей Канцелярии неприкосновенны! – подтвердил и проповедник.
Баска усмехнулся:
– Не пытайтесь меня убедить в том, что ваш друг – посланник государя-императора.
– Да?! – запальчиво возразил отец Матей. – А знаешь ли ты, несчастный?..
– Знаю, – ответил Баска. – Я знаю, кто он такой… был.
– Надо же, какой умник! – запыхтел проповедник. – И откуда ты только все знаешь?
– Я, – коротко сказал Баска, – императорский посланник Тайной Канцелярии. А теперь не будем терять времени. Пойдемте. Я выведу вас. Святой отец, может быть, вы передумаете?
– Уходите, дети мои, с богом. Я буду молиться за вас.
– Ка… ка… Как вы сказали, господин? Тайная Канцелярия? – вымолвил проповедник.
Топорик, не удержавшись, всхлипнул. Ему было все равно. Николас мертв… Он даже не представлял себе, что такое может случиться…
Господин императорский посланник Тайной Канцелярии Баска (или это имя было ненастоящим?) потрепал его по плечу:
– Мы уже ничем не можем помочь ему. Ключник мертв.
– Ключник?! – разинул рот отец Матей.
– Ключник… – прошептал Янас.
– …И это лучшая смерть из всех, что ждала его. Мне жаль. Хотя… Я понимаю, тебе неприятно это слышать, но я считаю: мне очень повезло, что все произошло именно так. Мне было приказано доставить его живым и невредимым. Не представляю, как бы я сумел выполнить приказ, если бы он воспротивился мне… Так вы не знали, кем он был?
Янас промолчал.
– Ключник… – оцепенело повторил Матей. – И это… у него в мешке… это и есть?..
– Н-да, действительно не знали, – произнес Баска, словно только для себя. – А хитер, черт! Вел с собой священника и мальчишку. Прикидывался посланником Высшей Канцелярии… И совсем не чудовище, как полагается по святому пророчеству… Ну кто бы догадался, а? И ведь шел прямо в руки к Пелипу… Ладно! Пойдемте скорее. Пойдемте, если хотите жить. И будьте наготове – твари все еще рыщут в лесу. Пока не рассвело – их время.
Императорский посланник Тайной Канцелярии говорил уверенно и четко. И ему повиновались: отец Матей, так и не сумевший закрыть рта и обалдело мотающий головой, и Янас – безмолвный и безразличный. Мальчик даже не поднял с земли своего мешка.
Баска выпустил еще одну стрелу с красной смолой в небо. Трое спустились по склону и направились в направлении, где ответно сверкнула багровая вспышка.
Слепой отшельник остался на косогоре у гаснущего костра, шепча беззвучно. Видимо, сила его молитв не ослабла – Баска, Топорик и Матей благополучно добрались до быстрой лесной речки.
У реки ждала лодка с двумя солдатами Императорского Летучего полка, переодетыми охотниками.
Крылатые наблюдатели не покидали их до самого рассвета.
Глава 3
– Что будет этой ночью? – тоскливо проговорил он. – Что вообще происходит с нами и с миром вокруг нас?
Николас чуть улыбнулся:
– Я бы тоже хотел это знать, Ни… Янас.
Сумерки оживили лес. Многоголосым воем перекликались вокруг косогора невидимые пока твари. Беззвездное черное небо было спокойно. Изредка неуловимыми молниями проносились над головами пятерых людей какие-то темные силуэты – слишком стремительные для птиц и слишком большие для летучих мышей.
«Наблюдатели», – подумал Топорик.
– Приготовьтесь! – чуть слышно прошептал Баска.
Топорик вздрогнул. Отец Матей, обгоняя его, побежал к меловому кругу, в центре которого сидел, поджав под себя ноги, слепой отшельник. Круг был широк – на всю вершину косогора. Топорик сам выщипывал траву, а проповедник чертил по обнажившейся земле полосу мелом. Николас потом прошел вдоль полосы – проследил, чтобы она обязательно была замкнута.
Топорик встал за чертой. Позади него сидел, раскинув по траве обмотанные окровавленными тряпками ноги, с заряженным арбалетом в руках Баска. Ноги табунщика из Утенгофа были перебиты – пережидая погоню на дереве, он свалился с ветки, и половину вчерашнего дня полз по лесу наугад, пока не наткнулся на землянку отшельника. Так он сам рассказывал. Николас втащил его на косогор, усадил в круг. Возле Баска горкой рассыпаны были заточенные и обожженные на огне стрелы без оперения.
Отшельник, давно примирившийся с Богом, равно готовый и к грядущему рассвету, и к возможной гибели в когтях нелюдей, спокойно молчал, уставив незрячие глаза вдаль. Под левой его рукой лежала Библия, правая рука сжимала старинное распятие из мореного дуба. Он только что закончил благословлять. Николас был единственным, кто отказался от благословения. О причинах отказа его не спрашивали. Позади отшельника, в самой середине мелового круга горел костер.
Шли минуты ожидания – не короткие и не длинные. Тьма сгущалась все сильнее и сильнее: казалось бы, уже совсем стемнело, но проходило время и становилось видно, что чернота все еще продолжает наступать – снизу, из леса, поглощая деревья, кустарники, траву на земле.
– Многие из вас бежали от Пелипа? – спросил вдруг Николас Баска.
– Что? – встрепенулся сидящий на земле Баска. – А… Нет, немногие. Граф говорил, что верных ждет награда – власть и золото, а слабых ждет только смерть. Нас ведь и осталось немного, и граф пообещал тех, кто дойдет с ним до конца, сделать ландграфами на землях откуда они родом. Потому-то никто особо не протестовал, когда Пелип уводил невесть куда обреченных по ночам… Чем меньше народа, тем больше куш для оставшихся. Граф разделил всю Империю, и каждому из нас досталось по куску. Мне было обещано две четверти Утенгофа. Каково, господин?! А уличенных в подготовке к побегу вздергивали на виселицу безо всякого приговора. Так, чтобы все это видели.
– Почему же ты бежал, будущий ландграф? Тебе не на что было надеяться в ночном лесу, и ты это знал. И за тобой следили – ты сам говорил. Если бы ты случайно не набрел на отшельника, у тебя не было бы шансов.
– Я уповал на милость Спасителя, – смиренно сказал Баска.
Наконец под ближними деревьями заколыхались приземистые силуэты. Вой вокруг стал громче и пронзительнее, в него теперь тесно вплеталось хриплое угрожающее рычание. Николас пристально посмотрел на Баска, а тот отвел глаза.
– Или ты хотел первым встретить того, кого Пелип послал вас разыскивать? – спросил еще Николас.
– О чем вы?.. Пора, господин, – громко проговорил Баска.
Поправив перевязь за спиной, Николас поднял толстую ветку, с одного конца обмотанную тряпкой, сунул ее в костер. Пропитанная смолой тряпица ярко вспыхнула. Николас медленно спустился ниже по склону и стал один за другим зажигать укрепленные вкруговую длинные – в человеческий рост – факелы.
Тьма сползла с косогора, и в световые колеблющиеся пятна ступили первые из пришедших.
Топорик, сжимая в руках ивовый лук, еще сочащийся зеленым соком, смотрел.
Это были волки.
Но такие, каких он не видел никогда прежде. Гораздо массивнее обыкновенных волков, они казались ниже, чем были на самом деле, – из-за уродливо вывороченных лап: локтевые сгибы торчали выше косматых хребтов. Было в них что-то змеиное, наверное, манера передвигаться. Они шли, быстро перебирая лапами, почти волоча брюхо по земле. Из пастей, утыканных острыми иглоподобными зубами, вырывалось глухое рычание. «Должно быть, – подумал Топорик, натягивая тетиву, – среди них и тот, полуголый, волосатый, которого я видел сегодня утром. Конечно, в этом обличье его будет трудно узнать…»
Волки двинулись по кругу, сторонясь факельного пламени, следом за Николасом, который, казалось, не замечал преследования. По мере того как он обходил косогор, волков становилось все больше – появляясь из тьмы, они присоединялись к уже идущим. Когда Николас зажег последний факел, стая насчитывала не меньше трех десятков голов.
Он освободил руки, положив дотлевающую ветку на землю. Повернулся спиной к волкам и неторопливо пошел вверх по склону.
– Влево, – шептал Топорик, как будто Николас мог его услышать, – чуть влево…
Словно услышав его, Николас сменил направление. Но через минуту опять выровнялся, точно огибал невидимую преграду.
Волки, щурясь и встряхивая остроухими башками, проползли между факелами, растянулись широким фронтом, ускорили движение, но бросаться вперед, в атаку, не спешили. Будто их сбивало с толку безразличное поведение жертвы.
– Что? Что? Что там?! – шептал отец Матей.
Он и Баска находились за спиной у Топорика – следили за противоположным склоном косогора. Николас строго-настрого запретил им оборачиваться.
Из стаи вперед выбилась громадная тварь, крупнее прочих – должно быть, вожак. Переминаясь с ноги на ногу, он почти остановился. Николас, согнув в локтях безоружные руки, обернулся и пошел ему навстречу. Стая подалась назад.
Пот тек по лбу мальчика, мешая смотреть. Руки отяжелели и начали дрожать, ослабляя натяг тетивы. От невыносимого ожидания задрожали и губы. Вожак припал к земле.
Тут Топорик не выдержал. Пальцы его правой руки разжались. Стрела свистнула в воздухе – и в этот момент вожак прыгнул.
Стая рванулась в атаку. Передний край – десяток волков – взметнулся в воздух вслед за вожаком.
Николас отпрыгнул, одновременно выхватывая меч из заспинной перевязи…
Потом все произошло так быстро, что Янас успел вложить в тетиву только еще одну стрелу.
Вожак, в ухе которого застряла стрела, приземлился в шаге от Николаса, но земля не выдержала туши – волк, изумленно рыкнув, провалился под землю, откуда тотчас метнулся к небу отчаянный визг. Еще четыре твари, не успев затормозить, скатились в ту же ловушку, на том самом месте, которое безошибочно обошел Николас.
Визг и вой скоро оборвались – на дне ямы волков ждали заостренные колья с крепко прикрученной в середине поперечиной. Раны от этих кольев вряд ли оказались бы смертельными для могучих чудовищ, но магическая сила креста довершила дело. Из-под земли не доносилось уже ни звука, зато потянулись струйки пахнущего серой светлого дыма. Как жаль, что Николас успел вырыть только одну ловушку!
Лишенная вожака стая бросилась на врага беспорядочно, но свирепо. Николас пригнулся, пропуская первого волка над головой, встретил второго прямым ударом меча, развалив надвое зубастую пасть. Первый с воем развернулся, но прыгнуть не успел, наткнувшись горлом на сияющее лезвие.
Прямой выпад вперед с круговым разворотом – и сразу две косматые башки подлетели в воздух, словно кометы, оставляя за собой рваные кровавые хвосты.
Топорик выстрелил второй раз, но его стрела исчезла где-то в серой куче, не причинив никому из тварей видимого вреда.
– Что там? Что там? Что там? – судорожной скороговоркой пыхтел Матей, но не было времени ему отвечать.
Нарастающим звоном поднималась к черному небу молитва слепого отшельника, распугивая крылатых существ, барахтающихся над головами людей в холодном воздухе, как в воде.
Николас отступал вверх, не давая себя окружить, стараясь не подпускать волков близко к себе. Длинный, чуть изогнутый клинок, весь залитый кровью, уже не сверкал. Метался из стороны в сторону, отрубая лапы, головы, разрубая хребты и оскаленные пасти. Но как Николас ни пытался, остановить натиск ему не удавалось. Серая волна перла вперед, на месте упавшей твари вставали две невредимые.
Янас стрелял без остановки, совсем не целясь – по копошащейся, исходящей воем и рычанием массе, – точно по одному большому врагу. Несколько волков несли в своем теле его стрелы, но, словно не замечая этого, продолжали сражаться с прежней яростью.
Мальчик готов был заплакать от своего бессилия. Николас поднялся уже до самой вершины, а врагов, казалось, не стало меньше, хотя по всему склону валялись еще трепыхавшиеся иссеченные трупы. Николас снова отступил, споткнулся о кочку, но устоял. Удар! Отрубленная косматая голова покатилась вниз по склону, а на клинок уже была нанизана очередная туша. Волк из задних рядов вскочил на плечо своего собрата, сразу прыгнул оттуда, метя лапами в горло противника. Николас рухнул навзничь, сбитый с ног. Его меч остался торчать в бездыханном лохматом теле.
Николас исчез под грудой тяжелых серых тел. Сквозь сплошную пелену торжествующего воя прорезался ужасный треск разрываемой плоти. Люди в меловом круге слышали, как Николас кричит от боли. Отголоском прозвучал истошный вопль Баска – он не оборачивался к Николасу, он вопил от другого, своего кошмара. Сухо треснула, распрямляясь, тетива арбалета.
Это ощущение было ему знакомо. Как и когда-то, давным-давно, еще мальчишкой, он снова горел на костре. Нельзя было пошевелиться, боль окутывала коконом, пожирая из него жизнь.
Прижатый спиной к земле, он не мог пустить в ход свои костяные клинки, но тем не менее, погребенный под массой тел, он все же пытался сопротивляться, и удары вязли, не принося освобождения. Каждый удар получался слабее предыдущего – силы уходили из тела Николаса.
Жарко дыша ему в лицо, какая-то из тварей терзала клыками плечо, подбираясь к горлу. Из висков хлестнули кровавые фонтаны – волк сомкнул мощные челюсти на его голове, силясь раздавить черепную коробку. Руки и ноги не подчинялись; ледяной иглой Николаса наискось пронзил очередной приступ боли: звериные зубы выхватили из его бедра кусок мяса.
Тогда-то Николас и закричал. Словно откликаясь, откуда-то издалека родился свист и, приближаясь, окреп. Шумный плеск разорвал кокон боли и вернул зрение.
Увидев небо над собой, он почувствовал, что может двигаться. Перевернулся на живот, локтями расталкивая тяжесть над собой. Потом встал на колени.
Он смотрел вокруг и не верил своим глазам. Впечатление было такое, будто взорвалась мощная пороховая бомба. Разорванные в куски, дымящиеся серным дымом, волчьи тела покрывали пространство диаметром метров в пять. Единственная уцелевшая тварь, поскуливая, ползла вниз по склону. Голова, морда, плечи и передние лапы у нее были невредимы, а ниже груди тела не было… какие-то кровавые лоскуты…
Николас увидел свой меч, косо торчащий из бесформенной туши. Он потянулся за ним и упал лицом в землю. С трудом приподнялся на левой руке. Правая не слушалась, висела тяжелым камнем. Сознание уплывало от Николаса. Он дотащил себя до меча, схватился за лезвие, повалил меч и упал на него сверху. И больше не двигался.
Проповедник все-таки ослушался приказа. Он обернулся – и успел увидеть последние секунды жизни Николаса. Матей швырнул в звериную кучу бурдюк со святой водой, сразу весь запас – и на том месте, где упал бурдюк, в небо взвились фонтаны нечистой крови. Стая была уничтожена, но Николаса это не спасло. Топорик сам видел, как изгрызенный колдун еще шевелился, хотя на его теле не оставалось ни единого неповрежденного места – кое-где в кровавых проемах его плоти виднелись белые кости.
– Господи, помилуй… – прошептал Матей. – С ним кончено… И нам конец, мальчик.
– Хватит болтать! – рявкнул Баска.
Священник оглянулся и вдруг взвизгнул. Янас обернулся следом за ним.
По косогору поднимались существа, почти вдвое превосходящие по размерам самого высокого человека. Они были похожи на громадных обезьян, но с безволосой зеленой лоснящейся кожей, покрытой крупными бородавками. Существа продвигались вперед на коротких задних лапах, помогая себе, отталкиваясь от земли длинными передними – резкими скачками, утробно клокоча раздутыми горлами, словно лягушки.
Но не только это поразило Янаса.
Баска стоял на своих переломанных ногах – стоял прямо и твердо. Теперь в нем ничто не напоминало того перепуганного и хнычущего беглеца, каким он был полчаса тому назад. Тетива его арбалета щелкала раз за разом, но стрелы, врезаясь в бородавчатую кожу, ломались и опадали бессильными щепками. И существа не останавливались.
– Это тролли! – задыхаясь, как от быстрого бега, вымолвил отец Матей. – Если верить преданиям… их может убить только яркий солнечный свет. При свете они превращаются в камень! Боже всемилостивейший, мы обречены!
Баска коротко глянул на проповедника и внезапно рассмеялся, как будто окрыленный удачной мыслью…
– Спасибо! – крикнул он. – Твои знания действительно полезны, святой отец!
Слепой отшельник молился уже заметно охрипшим, но нисколько не дрожащим голосом. Кажется, он не пошевелился с того момента, как бой начался.
– Соль! – крикнул Баска. – Скорее!
Топорик схватил с земли мешочек соли, запустил туда ладонь и швырнул пригоршню вниз с косогора, метя в глаза ближайшему троллю. Зеленокожий взвизгнул, облапил морду и закружился на месте.
– Еще! – кричал Баска. – Еще! Проповедник, есть святая вода?
– Н-никак нет… закончилась…
Янас бросал и бросал соль. Тролли попятились. Мальчик, подожженный мстительной злобой, так увлекся, что не заметил, как вышагнул из мелового круга. Отец Матей втащил его обратно за шиворот.
А Баска… Когда тролли замешкались, он и не думал продолжать стрельбу. Он занимался каким-то странным делом. Он размотал повязки на своих ногах и доставал оттуда комочки диковинной белой смолы, мягкой, как глина – и уверенно и быстро лепил их на оконечья стрел. Иногда ему попадались красные комочки, их он откладывал в сторону.
– Кончилась! – возвестил Топорик, опустошив мешочек.
Баска уже вложил стрелу со смоляным комочком на конце в арбалет. И выстрелил. Поднял другую стрелу.
– Будешь подавать мне! – громко скомандовал он Янасу.
Теперь стрелы, попадая в троллей, взрывались снопом ярчайших белых искр. На месте попадания зеленая бородавчатая кожа серела и покрывалась трещинами – будто каменела. Да нет, она на самом деле каменела!
Выстрел – взрыв искр – плечо одного из троллей, окаменев, рассыпалось твердыми осколками. Передняя лапа, упав на землю, стала камнем лишь сверху, ниже локтя она все еще была живой и даже извивалась какое-то время…
Выстрел – еще один тролль рухнул ничком с громадной крошащейся дырой в грудной клетке.
Арбалетные стрелы, усиленные необыкновенной смолой, разили тварь за тварью. Последнему троллю, который не успел удрать за деревья, Баска разнес в мелкие камешки лупоглазую башку.
– Еще! – крикнул он, озираясь.
Кажется, вокруг мелового круга никого больше не осталось. Тьма отступила.
Мальчик подал очередную стрелу с белой смолой, но Баска оттолкнул его руку. Наклонился сам, взял стрелу, где на конце была смола красная. Зарядил ее в арбалет и выстрелил вверх.
В небе полыхнуло снопом багровых искр. Баска помедлил немного и пустил в небо вторую стрелу. Еще один всполох. Кружась, искры полетели вниз, но, не достигнув земли, погасли.
Далеко над деревьями сверкнуло такой же багровой мгновенной вспышкой.
– Хвала небесам… – выдохнул Баска.
Лес смолкал. Кто-то еще копошился между деревьев, но соваться в пределы освещенного факелами пространства не осмеливался.
– Твои ноги… – изумленно вымолвил отец Матей. – Господь явил чудо! Он исцелил тебя, дав тебе силу, – нам во спасение!
– Неисповедимы пути Господни, – спокойно проговорил слепой отшельник.
– Что ты имеешь в виду, святой отец? – живо обернулся к нему Баска.
– Мне кажется, ты понимаешь…
Топорик смотрел туда, где в окружении трупов врагов неподвижно лежало тело Николаса. Он и сам не заметил, как двинулся вниз. Баска нагнал его на полдороге и поволок обратно в круг.
– Не суйся один! Пойдем все вместе!
– Но он…
– Он мертв. Он храбро сражался. Это он спас наши жизни, а вовсе не я… – и, помедлив, добавил: – Я еще никогда не видел столь доблестного воина.
– Ты говоришь: пойдем… – заторопился проповедник. – Куда нам идти?
– Святой отец… – не слушая Матея, обратился к отшельнику Баска. – Поднимайтесь! Обопритесь на мое плечо, я выведу вас. Нелюди вряд ли повторят атаку, их осталось слишком мало, а выжившие слишком напуганы и обессилены. Они не ждали такого отпора… Но, когда рассветет, сюда явятся люди. Их не остановишь святой водой, молитвой и меловым кругом. Они убьют вас.
– Сын мой, – мягко ответил старик. – Моя судьба в руках Божиих, и было бы недостойно бежать, ища себе лучшей участи. Я пришел в этот лес, чтобы здесь окончить свою жизнь. Господь призовет меня тогда, когда ему будет угодно. Случится сегодня это на рассвете или годом позже – для меня безразлично.
Баска мотнул головой – серьги качнулись в его ушах. Но ничего не сказал, видимо, понял, что спорить с отшельником бесполезно. Он поднял с земли запас стрел, плащ Николаса и его мешок. Крякнув и пошатнувшись от натуги, закинул мешок за спину, закрепив ремнями.
– Отдай! – вырвалось у Топорика. – Это не твое!
– Э-э… Отрок прав. Вещи господина императорского посланника Высшей Канцелярии неприкосновенны! – подтвердил и проповедник.
Баска усмехнулся:
– Не пытайтесь меня убедить в том, что ваш друг – посланник государя-императора.
– Да?! – запальчиво возразил отец Матей. – А знаешь ли ты, несчастный?..
– Знаю, – ответил Баска. – Я знаю, кто он такой… был.
– Надо же, какой умник! – запыхтел проповедник. – И откуда ты только все знаешь?
– Я, – коротко сказал Баска, – императорский посланник Тайной Канцелярии. А теперь не будем терять времени. Пойдемте. Я выведу вас. Святой отец, может быть, вы передумаете?
– Уходите, дети мои, с богом. Я буду молиться за вас.
– Ка… ка… Как вы сказали, господин? Тайная Канцелярия? – вымолвил проповедник.
Топорик, не удержавшись, всхлипнул. Ему было все равно. Николас мертв… Он даже не представлял себе, что такое может случиться…
Господин императорский посланник Тайной Канцелярии Баска (или это имя было ненастоящим?) потрепал его по плечу:
– Мы уже ничем не можем помочь ему. Ключник мертв.
– Ключник?! – разинул рот отец Матей.
– Ключник… – прошептал Янас.
– …И это лучшая смерть из всех, что ждала его. Мне жаль. Хотя… Я понимаю, тебе неприятно это слышать, но я считаю: мне очень повезло, что все произошло именно так. Мне было приказано доставить его живым и невредимым. Не представляю, как бы я сумел выполнить приказ, если бы он воспротивился мне… Так вы не знали, кем он был?
Янас промолчал.
– Ключник… – оцепенело повторил Матей. – И это… у него в мешке… это и есть?..
– Н-да, действительно не знали, – произнес Баска, словно только для себя. – А хитер, черт! Вел с собой священника и мальчишку. Прикидывался посланником Высшей Канцелярии… И совсем не чудовище, как полагается по святому пророчеству… Ну кто бы догадался, а? И ведь шел прямо в руки к Пелипу… Ладно! Пойдемте скорее. Пойдемте, если хотите жить. И будьте наготове – твари все еще рыщут в лесу. Пока не рассвело – их время.
Императорский посланник Тайной Канцелярии говорил уверенно и четко. И ему повиновались: отец Матей, так и не сумевший закрыть рта и обалдело мотающий головой, и Янас – безмолвный и безразличный. Мальчик даже не поднял с земли своего мешка.
Баска выпустил еще одну стрелу с красной смолой в небо. Трое спустились по склону и направились в направлении, где ответно сверкнула багровая вспышка.
Слепой отшельник остался на косогоре у гаснущего костра, шепча беззвучно. Видимо, сила его молитв не ослабла – Баска, Топорик и Матей благополучно добрались до быстрой лесной речки.
У реки ждала лодка с двумя солдатами Императорского Летучего полка, переодетыми охотниками.
Крылатые наблюдатели не покидали их до самого рассвета.
Глава 3
Утром пришли люди. Отшельник ждал их, потому и не стал тратить сил на то, чтобы перебраться в свою землянку. Их было около полусотни, и они двигались единой группой. Желтое солнце освещало косогор, усеянный искалеченными телами, – но не звериными, а человеческими, покрытыми с ног до головы густой шерстью, свалявшейся от застывшей крови. Вниз по склону темнели большие каменные осколки, похожие на куски разбитых статуй.
Отряд остановился, не доходя до косогора нескольких шагов – под деревьями. От него отделилась дюжина, направлял которую невысокий человек в серой монашеской рясе с надвинутым до подбородка капюшоном.
Дюжина поднялась на вершину косогора. Монах остановился за пределами мелового круга.
– Здесь нет того, что вы ищете, – проговорил отшельник, глядя слепыми глазами прямо перед собой.
Монах выпростал из рукава правую руку. Подчиняясь его жесту, двое вступили в круг, быстро обыскали старика, прощупали валявшиеся рядом мешки, разметали угли кострища. Затем один из них оглянулся на монаха и, получив подтверждение, кривым ножом ловко перерезал отшельнику горло.
Старик запрокинулся навзничь.
Монах развернулся и пошел вниз. Подождал минуту, потом пятеро Братьев подтащили к нему тело Николаса.
– Да, – донеслось из-под капюшона, – это он.
Человек, убивший отшельника, с ножом в руке наклонился над телом, выискивая неповрежденное место, куда можно было воткнуть клинок. И вдруг замер, приглядываясь…
– Не так, – раздраженно проговорил монах. – Сожгите труп и возвращайтесь в лагерь.
Полусотня, выстроившись длинной цепочкой, потянулась обратно в лес. Двое – тот, с ножом, и крепкий толстоногий парень с широким крестьянским лицом, вооруженный саблей и мушкетом, остались над телом. На обоих были шляпы без полей, с торчащими красными петушиными перьями.
– Чего его жечь-то? – сказал, скривившись, толстоногий. – И так сгниет.
Тогда заговорил другой. Голос звучал гнусаво, точно ноздри этого человека вовсе не пропускали воздух:
– Господин Мартин приказал. А ежели приказал господин Мартин, все равно что приказали его сиятельство. Не рассуждай, дубина! Тяни его вон туда, наверх, прямо на кострище…
Парень вздохнул и, наклонившись, взял тело за ноги. С большим трудом проделал несколько шагов и отпустил ношу.
– Тяжелый, гад! – сдавленно выговорил он. – Может, по кускам?..
Гнусавый выругался, сунул нож за пояс и подхватил тело за руки. Но и вдвоем они пронесли Николаса только до середины склона.
– А хрен с ним! – задыхаясь, сказал гнусавый. – Спалим здесь. Беги за хворостом.
– А чего я-то?
– Беги, кому сказано! Это когда его сиятельство раздавит вонючку-императора и дарует тебе графский титул, будешь распоряжаться, а пока – делай, что говорят!
Парень раздраженно сплюнул и заспешил вниз. Когда он скрылся за деревьями, гнусавый присел рядом с телом. Множество трупов, застывающих вокруг, вовсе не смущали его. Он насвистывал что-то, подбрасывая в руке нож. Кривой клинок с деревянной рукоятью подлетал невысоко и, падая, вонзался в сырую от утренней росы землю. В очередной раз выдернув нож, гнусавый придержал его в руке, усмехнулся какой-то своей мысли и подбросил оружие так, чтобы оно воткнулось в грудь трупа.
Тяжелое лезвие только ударилось в недвижную плоть, не воткнулось. И гнусавому показалось, что тело вздрогнуло. Он прервал свой свист, подполз на коленях поближе и склонился над лицом, покрытым сплошной коркой запекшейся крови.
– Хе… – ухмыльнулся он немного погодя. – Посмотрим, как ты подергаешься на костре, падаль!
Черно-багровая кровавая корка треснула. Гнусавый охнул и неловко подался назад, но не упал, потому что мертвая, иссеченная кровавыми полосами рука крепко держала его за горло. Окровавленные пальцы сжались, послышался хруст, и гнусавый уронил голову на плечо.
Тогда Николас открыл глаза.
Парень с охапкой хвороста быстро шел к косогору.
– Эй, слышь! – закричал он уже издали. – Я чего подумал-то! Как стану графом, вся прислуга у меня будет из одних только баб! Ну, кроме стражников, конечно. Я такой указ введу: который из подданных мне свою дочку приведет в пользование на полгода, тот на полгода от податей освобождается. А ежели особливо хорошенькую, то и на год могу взять – да и вообще на сколько мне пожелается! А чего – я ж граф буду, а графу все дозволено! Как оно? Ага! Слышь? Чего разлегся-то?!
Он бросил охапку рядом со своим товарищем, раскинувшимся на склоне. Шляпа с красным пером закрывало лицо гнусавого.
– Эх, мне бы вот прямо сейчас бабеночку, – мечтательно вздохнул парень. – Нерожалую, пухленькую… Я бы половину своей будущей казны отдал! Слышь! – пихнул он гнусавого ногой. – Давай, вставай! Я за хворостом ходил, я и костер разводить должен, а?! Эй! Ты чего, уснул, что ли? Я тебе не шавка, чтобы…
Отряд остановился, не доходя до косогора нескольких шагов – под деревьями. От него отделилась дюжина, направлял которую невысокий человек в серой монашеской рясе с надвинутым до подбородка капюшоном.
Дюжина поднялась на вершину косогора. Монах остановился за пределами мелового круга.
– Здесь нет того, что вы ищете, – проговорил отшельник, глядя слепыми глазами прямо перед собой.
Монах выпростал из рукава правую руку. Подчиняясь его жесту, двое вступили в круг, быстро обыскали старика, прощупали валявшиеся рядом мешки, разметали угли кострища. Затем один из них оглянулся на монаха и, получив подтверждение, кривым ножом ловко перерезал отшельнику горло.
Старик запрокинулся навзничь.
Монах развернулся и пошел вниз. Подождал минуту, потом пятеро Братьев подтащили к нему тело Николаса.
– Да, – донеслось из-под капюшона, – это он.
Человек, убивший отшельника, с ножом в руке наклонился над телом, выискивая неповрежденное место, куда можно было воткнуть клинок. И вдруг замер, приглядываясь…
– Не так, – раздраженно проговорил монах. – Сожгите труп и возвращайтесь в лагерь.
Полусотня, выстроившись длинной цепочкой, потянулась обратно в лес. Двое – тот, с ножом, и крепкий толстоногий парень с широким крестьянским лицом, вооруженный саблей и мушкетом, остались над телом. На обоих были шляпы без полей, с торчащими красными петушиными перьями.
– Чего его жечь-то? – сказал, скривившись, толстоногий. – И так сгниет.
Тогда заговорил другой. Голос звучал гнусаво, точно ноздри этого человека вовсе не пропускали воздух:
– Господин Мартин приказал. А ежели приказал господин Мартин, все равно что приказали его сиятельство. Не рассуждай, дубина! Тяни его вон туда, наверх, прямо на кострище…
Парень вздохнул и, наклонившись, взял тело за ноги. С большим трудом проделал несколько шагов и отпустил ношу.
– Тяжелый, гад! – сдавленно выговорил он. – Может, по кускам?..
Гнусавый выругался, сунул нож за пояс и подхватил тело за руки. Но и вдвоем они пронесли Николаса только до середины склона.
– А хрен с ним! – задыхаясь, сказал гнусавый. – Спалим здесь. Беги за хворостом.
– А чего я-то?
– Беги, кому сказано! Это когда его сиятельство раздавит вонючку-императора и дарует тебе графский титул, будешь распоряжаться, а пока – делай, что говорят!
Парень раздраженно сплюнул и заспешил вниз. Когда он скрылся за деревьями, гнусавый присел рядом с телом. Множество трупов, застывающих вокруг, вовсе не смущали его. Он насвистывал что-то, подбрасывая в руке нож. Кривой клинок с деревянной рукоятью подлетал невысоко и, падая, вонзался в сырую от утренней росы землю. В очередной раз выдернув нож, гнусавый придержал его в руке, усмехнулся какой-то своей мысли и подбросил оружие так, чтобы оно воткнулось в грудь трупа.
Тяжелое лезвие только ударилось в недвижную плоть, не воткнулось. И гнусавому показалось, что тело вздрогнуло. Он прервал свой свист, подполз на коленях поближе и склонился над лицом, покрытым сплошной коркой запекшейся крови.
– Хе… – ухмыльнулся он немного погодя. – Посмотрим, как ты подергаешься на костре, падаль!
Черно-багровая кровавая корка треснула. Гнусавый охнул и неловко подался назад, но не упал, потому что мертвая, иссеченная кровавыми полосами рука крепко держала его за горло. Окровавленные пальцы сжались, послышался хруст, и гнусавый уронил голову на плечо.
Тогда Николас открыл глаза.
Парень с охапкой хвороста быстро шел к косогору.
– Эй, слышь! – закричал он уже издали. – Я чего подумал-то! Как стану графом, вся прислуга у меня будет из одних только баб! Ну, кроме стражников, конечно. Я такой указ введу: который из подданных мне свою дочку приведет в пользование на полгода, тот на полгода от податей освобождается. А ежели особливо хорошенькую, то и на год могу взять – да и вообще на сколько мне пожелается! А чего – я ж граф буду, а графу все дозволено! Как оно? Ага! Слышь? Чего разлегся-то?!
Он бросил охапку рядом со своим товарищем, раскинувшимся на склоне. Шляпа с красным пером закрывало лицо гнусавого.
– Эх, мне бы вот прямо сейчас бабеночку, – мечтательно вздохнул парень. – Нерожалую, пухленькую… Я бы половину своей будущей казны отдал! Слышь! – пихнул он гнусавого ногой. – Давай, вставай! Я за хворостом ходил, я и костер разводить должен, а?! Эй! Ты чего, уснул, что ли? Я тебе не шавка, чтобы…