Мюррей Уилл. Цвет страха

   - Ну и что? Они ведь не убивают.
   - На сей раз северяне стреляли по-настоящему. Оставшиеся в живых конфедераты в свою очередь заманили в засаду другой батальон северян и уничтожили его подчистую. Подразделение виргинской Национальной гвардии, вызванное для подавления беспорядков, приняло сторону мятежников, в плен взят еще один батальон Союза.
   - Значит, повстанцы победили?
   - Пока нет. Если незамедлительно не вскрыть истоки этих событий, в стране может вспыхнуть Вторая гражданская война. Мастер Чиун, мы обязаны предотвратить дальнейшее развитие конфликта.
   Чиун потряс своей старческой головой.
   - Слишком поздно, - произнес он.
   - Почему?
   - Остановить войну можно только до ее начала, но не после. Вы позвонил нам слишком поздно.
   - Я позвонил сразу, как только узнал о стычке, но Римо отказался со мной разговаривать.
   Чиун пренебрежительно взмахнул рукой.
   - Не имеет значения. В любом случае вы опоздали. Если люди в форме вступили в сражение, оно прекратится только тогда, когда одна из армий сдастся на милость другой. Таков закон войны.
   Голос Смита явственно окреп.
   - Мастер Чиун, мне доложили о начале мобилизации подразделений ренактеров в других штатах. Добровольцы выползают из всех щелей и стекаются к полю битвы у Питерсберга. Поступили сведения о том, что род-айлендская Национальная гвардия устремилась к Виргинии, чтобы отомстить за гибель бойцов, среди которых были род-айлендские гвардейцы.
   - Значит, еще не все потеряно, - пробормотал Чиун, с подозрением взглянув на Римо.
   - Что вы задумали?
   - Хорошо бы отыскать генерала, повинного в этом бедствии, и отделить его тело от головы. Тогда, возможно, армия дрогнет, напуганная беспощадной рукой Синанджу.
   - Неизвестно, кто за этим стоит. Эти люди вовсе не солдаты, а самые обычные граждане, по праздникам играющие в войну. Бессмыслица какая-то!
   - Типичные американские штучки, - рассеянно заметил Чиун. - Хотите поговорить с Римо?
   - Он... э-э-э... не станет меня слушать.
   - Вы не сумели найти к нему должного подхода, - отозвался мастер Синанджу, поднося трубку к уху Римо. - Теперь говорите, и можете не сомневаться: мой ученик слушает вас самым внимательным образом.
   - Римо, мне очень нужна ваша помощь, - произнес Смит.
   Римо по-прежнему даже бровью не повел.
   - Я честно старался найти ответы на ваши вопросы, но должны же вы понимать, что это очень нелегко. Вас подбросили в приют младенцем, и у нас нет никаких сведений о ваших родителях, кроме имени, написанном на корзине, - Римо Уильямс. Я уже устал повторять, что Римо - одна из самых распространенных фамилий на Западе, и если не подвернется более существенной зацепки, я бессилен.
   В трубке не раздалось ни звука.
   - Римо, вы слышите?
   - Его уши впитали каждое произнесенное тобой слово, император, заверил Смита Чиун.
   - И как же он отреагировал? - с сомнением в голосе осведомился Смит.
   - Во всяком случае, не возразил, - вкрадчиво произнес старик.
   - Значит, я могу надеяться...
   - Ты - император этой страны, твое слово - закон, твоя воля непререкаема, - отозвался мастер Синанджу и повесил трубку.
   Он подошел к своему ученику и вскинул глаза. Чиун был на голову ниже Римо, рост которого составлял шесть футов. Своей внешностью мастер Синанджу напоминал усохшее привидение с лицом мумии, пергаментную кожу которой покрывали многовековые морщины. Казалось, Чиун невероятно стар и дряхл, но глаза его светились мудростью и юмором, свидетельствуя о том, что их обладатель родился в конце минувшего столетия и обладает достаточным запасом жизненных сил, чтобы вступить в грядущее. Прожитые годы лишили корейца волос, оставив лишь жиденькую бородку и редкие завитки над ушами. Его хрупкое на вид тело прикрывало черное кимоно с алой каймой.
   - Если ты по-прежнему не хочешь работать, - очень вежливо обратился к ученику Чиун, - то я с удовольствием оставлю тебя в состоянии полного покоя.
   Римо стоял не шевелясь. По его лбу стекала струйка пота.
   - Но я мог бы освободить тебя от паралича и взять с собой в качестве переводчика и оруженосца, - продолжал старик.
   Ученик молчал.
   - Я дам тебе возможность сообщить свое решение. Если ответ придется мне не по вкусу, я верну тебя в это тягостное состояние и отправлюсь в путь.
   Чиун ткнул ногтем точно в центр лба Римо, и тот немедленно ожил.
   - Никаких больше поручений, Смит! - гаркнул он.
   - Ты опоздал, - бесстрастно отозвался Чиун. - Я уже повесил трубку, а мы опаздываем на самолет до Виргинленда.
   Римо нерешительно застыл на месте, кося одним глазом на замерший у его подбородка ноготь, а другим посматривая на открытую дверь. Он лихорадочно соображал, успеет ли дать стрекача, прежде чем мастер Синанджу, научивший его всему, чем можно похвалиться, отреагирует. Наконец Римо решил, что в таких обстоятельствах шанс на успех составляет примерно половину.
   - Я хочу сегодня же убедиться в том, что Смит действительно делает все, что возможно, - заявил он.
   - А я хотел бы убедиться в том, что мудрость, которой я наполнил твою глупую белокожую башку, не вытекла наружу через какую-нибудь доселе неизвестную дырку. Никогда еще ты не поддавался моему парализующему прикосновению с такой легкостью. Стыдись. Твоя голова набита никчемными мечтами и желаниями, которые ввергли твой мозг в его прежнее состояние наивной тупости. Того и гляди, ты снова начнешь питаться горелыми пирожками с тухлятиной. Неужели моим глазам суждено лицезреть столь низкое падение? жалобно воскликнул Чиун. Откинув назад голову, он приложил ко лбу словно бы выточенную из слоновой кости руку, и оставался в этой позе до тех пор, пока Римо вновь не заговорил.
   - Перестань кривляться, - сказал он. - Для меня это очень важно.
   - Ну да, конечно. Твои корни. Ты должен отыскать свои корни. Уж лучше бы ты родился деревом, которое никогда не расстается со своими корнями и любуется ими всю жизнь напролет. Но ты родился человеком. У тебя нет корней. У тебя есть ноги. - Чиун бросил взгляд на итальянские туфли ручной работы, в которые был обут Римо. - Огромные, уродливые, неуклюжие конечности, но, несомненно, ноги. Я говорил тебе это тысячу раз.
   - И тем не менее кто-то ведь меня родил, - настаивал ученик.
   - Может быть, - лаконично отозвался Чиун.
   - И кто-то был моим отцом.
   - Вполне вероятно, - признал мастер Синанджу.
   - Я хочу узнать, кто эти люди и почему они оставили меня на пороге приюта для сирот.
   - Ерунда! Мало тебе знать, что тебя бросили? Представь, что ты поймал попутку, а потом водитель вдруг остановил машину и вышвырнул тебя на обочину. Неужели ты захотел бы посвятить всю свою жизнь поискам этого подонка и выяснению подробностей его биографии?
   - Это совсем другое.
   - Ничего подобного. Люди, которые произвели тебя на свет, выбросили тебя на помойку, будто сломанную куклу. Можно ли представить себе более грязное и нечестивое деяние?
   - Я хочу знать причины их поступка, ведь именно он предопределил мою дальнейшую судьбу. Если бы я не остался сиротой, то, глядишь, не стал бы полицейским, не пошел бы служить в морскую пехоту и не попал бы во Вьетнам. Если бы не Вьетнам, я бы не встретился с Макклири, который прижал меня к ногтю и дал Смиту возможность повесить на меня то убийство. Смит решил, что если я сирота и у меня нет родителей, то мне прямая дорога в КЮРЕ. Подумай сам, как сложилась бы моя жизнь, если бы я не столкнулся со Смитом.
   - Но тогда бы ты не повстречал меня. - Мастер Синанджу бросил на рассерженного ученика выжидательный взгляд. Очень уж многое связывало этих людей.
   Римо заколебался.
   - Я всего лишь хотел жить как все нормальные люди.
   - И обрел жизнь, весьма незаурядную. Доселе ни одному белому человеку не выпадало такого счастья. С тех пор как из туманных пещер вышел первый мастер Синанджу, только мои предки считались достойными изучать это искусство, сияющий источник всех боевых искусств и лучшее из них. Только корейцы, самые совершенные создания, когда-либо населявшие Землю. Ни одного белого. Ты - первый. И ты несчастлив?
   - Я не хотел становиться ассасином, не хотел убивать.
   Чиун проделал головокружительный пируэт и, внезапно замерев на месте, окинул ученика торжествующим взглядом.
   - Ты не просто убийца! - воскликнул он. - Ты - воин Дома Синанджу! Лучший на все времена!
   - Я больше не хочу быть убийцей. Я хочу обрести себя.
   - Тебе не надо обретать себя, Римо! Отныне ты принадлежишь Синанджу!
   - Ты говоришь так, будто я - очередной экземпляр какой-нибудь коллекции.
   - Ты - белый мастер Синанджу! Узнав о том, что я взял ученика презренной белой расы и вырастил из него человека, лишь немногим уступающего корейцам, мои предки преисполнились бы гордости... - Чиун запнулся и добавил: - Впрочем, лишь после того, как перестали бы бранить меня за то, что я понапрасну растратил свой талант. Но времена были трудные, в современном мире достойных клиентов не нашлось, и я был вынужден принимать самые унизительные предложения. Я подобрал белокожего найденыша и сделал из него мастера Синанджу. Мне нет равных!
   - Хватит! Я ухожу из КЮРЕ. И не хочу больше быть ни ассасином, ни контрассасином.
   - Не смей произносить в моем присутствии эти кошмарные слова!
   - Я отправляюсь на поиски родителей. А там будь что будет.
   Чиун пронзил его острым взглядом.
   - Ты всегда принимал жизнь такой, какая она есть. Стоит ли менять свои взгляды?
   Римо промолчал.
   - Согласен ли ты поехать со мной в Виргинленд?
   - В Виргинию, - поправил Римо.
   - Значит, решено.
   - Минутку! Я ничего не обещал. Я бастую. К тому же грядет День поминовения павших. Всенародный праздник.
   На сей раз Римо успел заметить палец Чиуна, стрелой метнувшийся к его лбу. Он шагнул вперед, как бы подставляя себя парализующему удару, но в самый последний миг пригнулся и с такой ловкостью скользнул в сторону, что мастер Синанджу едва не проткнул ногтем белоснежную стену спальни.
   Восстановив равновесие, Чиун сцепил руки и спрятал их в широких рукавах кимоно. На его старческом морщинистом лице мелькнуло удовлетворение.
   - Похоже, не все мои уроки прошли даром, - пробормотал он раздумчиво. В голосе его угадывалось нечто вроде отеческой гордости.
   Устроившись в кресле самолета, Чиун сказал:
   - Слушай внимательно. Нам предстоит подавить внутренний мятеж. Это трудная задача, гораздо труднее, чем остановить войну между народами разных стран.
   - По-моему, до новой гражданской войны дело еще не дошло.
   Самолет стоял на посадочной полосе бостонского аэропорта "Логан", и пассажиры потихоньку поднимались на борт. В салоне появился толстяк с бакенбардами. На нем была голубая форма союзных войск.
   Стюардесса преградила ему путь.
   - Сэр, вам придется сдать свое оружие, - сказала она, указывая на кобуру, свисавшую с плеча пассажира.
   - Это всего лишь копия старинного пистолета "драгун", - заспорил толстяк, произнося слова с гнусавым акцентом, какого Римо никогда не слышал на улицах - только из уст комедиантов, изображавших жителей Новой Англии. Он заряжается черным порохом и разрешен законом.
   - Тем не менее, это огнестрельное оружие, и вы обязаны его сдать.
   "Солдат" неохотно отдал ей пистолет вместе с кобурой и портупеей и, помрачнев, протиснулся по узкому проходу и занял кресло по другую сторону от мастеров Синанджу. Золотые пуговицы мундира с трудом сдерживали напор его тучного брюха.
   - Похоже, еще один доброволец, - вполголоса заметил Римо.
   - Зачем он надел форму времен Наполеона III? - спросил Чиун.
   - Что?
   - Рукописи, оставленные моими предками, гласят, что в такой форме ходили французские солдаты армии Наполеона III.
   - Да нет же, папочка. Это мундир союзных войск времен Гражданской войны.
   - Французский.
   - Может быть, он и смахивает на французский, но уж я-то сумею отличить настоящую форму северян. Видишь синий кант? Значит, это солдат инфантерии.
   - Если этот человек летит в Виргинию сражаться в битве, которую его соотечественники выиграли много лет назад, то речь может идти об инфантильности, но уж никак не об инфантерии.
   - И тем не менее, - сказал Римо.
   Наконец входной люк был задраен, и турбины закрутились. Их шум мешал разговору, поэтому мужчины сидели молча, а самолет тем временем вырулил на взлетную полосу, разогнался и взмыл в небо над Бостоном.
   Когда "Боинг" набрал высоту и лег на курс, Чиун вновь принялся наставлять ученика:
   - Войны между народами всегда разыгрываются из-за сокровищ.
   - Сокровищ?
   - Да. Из-за сокровищ, которые один император хочет отнять у другого. Однако сокровище - это не всегда золото, драгоценные камни и богатство. Так, например, в одной войне в качестве сокровища выступала Елена Троянская, хотя и была всего лишь белокожей гречанкой с кривым носом.
   - У Елены Троянской был кривой нос?
   Чиун кивнул.
   - В наши дни это заболевание называется дефектом носовой перегородки. Парис не знал о нем и до конца своей жизни был вынужден терпеть ее омерзительный храп, - сказал он.
   - Весьма ему сочувствую, - отозвался Римо, бросив на Чиуна многозначительный взгляд.
   Старый кореец негодующе фыркнул и продолжил:
   - Но даже если битва между императорами идет не из-за сокровища, оно все равно остается важнейшим фактором войны, поскольку для ее ведения требуются немалые средства. Император должен кормить и вооружать солдат. В этом мире ничто не дается даром. Даже война.
   - Ясно.
   - Впрочем, гражданская война - дело другое.
   - Не думаю, чтобы это была гражданская война, мой маленький отец. Скорее - затянувшаяся ссора во время праздника.
   - Посмотрим. Если за нынешними событиями стоит сокровище, то эта война совсем не то, чем кажется на первый взгляд.
   Римо посмотрел на толстяка в мундире северян, сидевшего по ту сторону прохода. Его плоская синяя фуражка то и дело задевала патрубок вентилятора, свисавшего с потолка.
   - Не вижу никакого сходства с французской формой, - заявил Римо.
   - Сейчас убедишься. - Чиун повысил голос и обратился к толстяку: Достопочтенный сэр, скажите, пожалуйста, как называется ваш головной убор?
   - Это кепи.
   Чиун позволил себе удовлетворенно улыбнуться.
   - Слышал, Римо? "Кепи" - французское слово. В переводе - "фуражка". Вы, белокожие американцы, не изобрели ничего нового, позаимствовав все свои достижения у народов других стран. Ваш способ управления государством придумали греки, ваши имперские амбиции под стать Древнему Риму. Едва ли на земле сыщется народ, у которого вы не украли бы те или иные идеи, чтобы назвать их американскими.
   - А что мы украли у корейцев? - заинтересованно осведомился Римо.
   - Лучшие годы моей жизни, - отрезал мастер Синанджу и обиженно умолк, разглядывая видневшееся в иллюминаторе крыло с таким видом, будто опасался, что оно вот-вот отвалится.
   Остаток полета прошел в полном спокойствии, если не считать появления стюардессы, которая принесла прохладительные напитки и предложила Римо сводить его ребенка в кабину к пилотам.
   Глава 3
   Вторую гражданскую войну следовало подавить в зародыше, ограничив распространение боевых действий районом шоссе Ричмонд - Питерсберг Тэрнпайк, прежде чем возникшее недоразумение разрастется до масштабов общенародного бедствия.
   Губернатор Виргинии вызвал Национальную гвардию. Подразделение, откликнувшееся на просьбу о помощи, выступило из Форта Ли, территория которого примыкала к питерсбергскому национальному полю битвы. В форте как раз проходили праздничные маневры, посвященные Дню поминовения павших, но гвардейцы не стали терять драгоценного времени. Они получили приказ прекратить беспорядки, с которыми не могла справиться местная полиция. Вооруженное винтовками "М-16", танками и прочими инструментами ведения современной войны, подразделение без всякого труда разогнало бы толпу игрушечных солдатиков с мушкетами, которые заряжались со ствола и набивались черным порохом.
   Если бы не то прискорбное обстоятельство, что вызванное подразделение гвардии восходило своими корнями к легендарной бригаде Стоунволла. Когда капитан Ройял Пэйдж приказал своим солдатам остановиться, он ожидал чего угодно - от актов гражданского неповиновения до прямого мятежа.
   Вместо этого взору капитана предстало зрелище, наполнившее его душу горделивым сознанием принадлежности к числу истинных патриотов Виргинии, потомков Дикси.
   Вдоль дороги протянулся лагерь инфантерии южан, в центре которого сгрудились пленники в перепачканных синих мундирах. Их стальные кони были свалены в жалкую кучу.
   - Ну и дела, - пробормотал капитан, вспомнив о своем двоюродном прадеде, Боргарде Пэйдже, принимавшем участие в обеих битвах при Манассасе. - Отдохните, ребята, - добавил он, растягивая слова на южный манер. - А я тем временем узнаю, что и как.
   Капитан двинулся по направлению к лагерю, сбросив пояс с кобурой и подняв руки вверх.
   - Стой! Кто идет? Друг или враг?
   - Я был и всегда буду другом той формы, что вы носите, сэр, и счастлив тем, что мне предстоит вступить в следующее столетие с гордым флагом бригады Стоунволла в руках. Назовите же имя того подразделения, к которому я имею честь приблизиться.
   - Шестая виргинская пехотная рота "выходного дня".
   - В таком случае вы должны знать полковника Хазарда.
   - Так точно. Этим утром мне довелось исполнить печальную обязанность по преданию земле его благородного праха.
   - Значит, полковник Хазард погиб?
   - Застрелен вероломными синими мундирами.
   - Я служил под началом полковника в том самом гвардейском батальоне, которым командую сейчас.
   Капитану Пэйджу позволили подойти поближе. Он пожал руку плотному мужчине с бачками, одетому в серую форму Конфедерации, и осведомился:
   - Это и есть те самые мерзавцы-янки?
   - Нет. Тех мы давно перебили. Это - подкрепление. Первый массачусетский.
   - Я слышал, они не умеют стрелять.
   - В Новой Англии нет ни одного хорошего стрелка.
   Мужчины обменялись саркастическими улыбками, и капитан спросил:
   - Что вы собираетесь делать с этими синебрюхими трусами?
   - Еще не решили. И тем не менее они - наши пленники.
   Пэйдж нахмурился.
   - Я получил приказ прекратить кровопролитие.
   - Горько слышать, сэр.
   - Мне тоже.
   - Особенно если учесть, что враг вот-вот подступит к нашим рубежам. Мужчина в сером мундире мрачно посмотрел на север в сторону Питерсберга.
   Капитан Пэйдж задумался.
   - Когда вы ждете саквояжников?
   - Точно в полдень.
   - Как вы полагаете, не стоит ли согнать янки в кучу, укрыться в кратере и подождать дальнейшего развития событий? - осторожно спросил капитан.
   - А что скажут ваши люди?
   - А ваши?
   - Они такие же сыны Виргинии, как и вы.
   - Что ж, давайте готовиться к передислокации.
   Капитан Пэйдж вернулся к ожидавшей его танковой колонне и поспешил ввести своих солдат в курс дела.
   - Судя по всему, эти доблестные воины стали жертвой провокации и были вынуждены защищать свои честь и жизнь, - сказал он. - К тому же их застали спящими, отняв последнюю возможность отдохнуть перед схваткой с наступающей армией, которая, как вы знаете из утренних газет и телепередач, вот-вот наводнит пределы Старого Доминиона, словно бесчисленная прожорливая саранча. Нимало не сомневаюсь, - добавил капитан, - что всем вам известна история того места, где они были расстреляны. Именно здесь безжалостные трусливые убийцы под командованием полковника Генри Плизантса - да будет проклято это имя - прорыли туннель под фортом, который защищали лучшие солдаты Конфедерации, и взорвали пороховой заряд. Звуки взрыва до сих пор отзываются в наших душах, ибо я знаю, что среди вас есть потомки тех, чьи жизни унесло нечестивое пламя.
   По колонне прокатился ропот ненависти.
   - Тот страшный час оказался самым мрачным мгновением битвы при Питерсберге, - продолжал Пэйдж. - И несмотря на то что героические воины под началом генерал-майора Махони сумели отразить последовавшее наступление федеральных войск, эта трагедия навсегда останется в наших сердцах. Этот гордый великолепный город вот-вот подвергнется новому нашествию. Мне остается лишь предположить, что ненавистный Север, повинный в клеветнических измышлениях, был подвигнут на злодеяния тем самым врагом, которого вы все знаете и именем которого я не решаюсь осквернить чистый воздух Виргинии. Иными словами, я готов обратиться к вам с призывом поддержать наших братьев, носящих серую форму.
   Его слова были встречены молчанием.
   - Разумеется, я не имею права требовать, чтобы вы, парни, последовали моему примеру. И дам вам возможность взвесить все за и против и прийти к решению.
   Когда отпущенное время истекло, капитан сказал:
   - Я присоединяюсь к своим землякам-виргинцам и остаюсь в их рядах до тех пор, пока не будут наказаны истинные виновники трагедии. Ваше слово, ребята.
   Никто не возразил.
   Пленники в синих мундирах, пунцовые от стыда и связанные по рукам и ногам, были погружены в грузовики и танки Национальной гвардии, облепленные солдатами Конфедерации, которые размахивали своими фуражками и победно улыбались.
   - По направлению к кратеру... Марш! - скомандовал капитан Пэйдж.
   Над полем разразился воинственный повстанческий клич, потонувший в грохоте выстрелов; подразделение, которое впоследствии получит имя Объединенного конфедеративного союза мстителей, выступило на государственное шоссе номер 95, в просторечии Ричмонд - Питерсберг Тэрнпайк, и покатило на юг, не встречая ни малейшего сопротивления.
   Когда весть о восстании докатилась до администрации штата, губернатор Виргинии уже знал, что ему делать. Он позвонил Президенту Соединенных Штатов Америки.
   Выслушав доклад губернатора. Президент поблагодарил его и положил трубку. Он тоже знал, что ему делать. Он нажал кнопку и вызвал свою супругу. Первую леди страны.
   - Над Виргинией сгустились грозовые тучи, - сказал он, когда супруга вошла в кабинет.
   - Я слышала. Может быть, отдать приказ о подчинении виргинской Национальной гвардии федеральным властям?
   - Поступи я так, и меня тотчас линчуют на дороге в Литтл-Рок, когда я буду возвращаться с работы домой, - отозвался Президент, копаясь в ящиках стола. - Ты не видела мою футболку? Ту самую, с эмблемой колледжа Смита?
   - Хотела бы я знать, отчего всякий раз, когда начинаются неприятности, ты отправляешься на пробежку в этой майке.
   - Сколько раз повторять! - раздраженно ответил Президент. - Этот вопрос не обсуждается.
   Первая леди бросила на супруга ледяной взгляд.
   - Чего ты хочешь добиться, напяливая эту тряпку?
   - Продлить твое пребывание на посту супруги Президента до конца положенного срока, - упавшим голосом откликнулся Президент. - Если в стране разразится гражданская война, к четвертому июля нас здесь уже не будет.
   Сердитый блеск в глазах Первой леди немедленно угас.
   - Я шепну газетчикам, что ты собираешься на прогулку, - торопливо произнесла она. - Тогда твоя майка обязательно попадет на телеэкраны.
   Как только она закрыла за собой двери Овального кабинета. Президент поднялся на ноги и подошел к зарешеченному окну, выходившему на Южную лужайку. Отсюда открывался тот самый вид, которым любовались все предыдущие президенты, начиная с Авраама Линкольна, самого несчастного руководителя государства в истории США. Сохранилось даже старинное мутноватое оконное стекло.
   Зато обязанности хозяина этого зала претерпели некоторые изменения. Перед Линкольном стояла задача объединения молодой нации. Тогда, в девятнадцатом столетии, эта задача казалась невероятно трудной, но теперь, в двадцатом. Президенту все чаще приходилось не столько улаживать внутренние конфликты, сколько приглядывать за скандальной семейкой зарубежных народов.
   В течение сотни лет президентская миссия в общем и целом оставалась прежней - сохранять единство страны. На долю Линкольна выпало примирение Севера и Юга. Какой простой кажется эта задача в наши дни! Ибо современная Америка, хотя и объединенная законом, была поделена на тысячи частей незримыми губительными границами. Великому демократическому эксперименту угрожали многочисленные силы, исподволь внедрившиеся в культурно-политическую структуру государства.
   Первым эту ужасную истину осознал руководитель страны, правивший тридцать лет назад, - гениальный Президент, достойный звания великомученика наравне с самим Линкольном. Америка умирала. Законы и руководители государства оказались не в силах обеспечить его единство. По Штатам прокатилась волна беззакония. Правительственные учреждения не могли ее обуздать, поскольку источник угрозы крылся среди государственной администрации.
   Бесчестные суды и судьи замахнулись на саму Конституцию, и она перестала быть неприступным оплотом закона, который была призвана защищать, и превратилась в серьезную помеху на пути сохранения величайшей нации в истории человечества. Настало время прибегнуть к чрезвычайным мерам.
   Поначалу Президент намеревался дать решительный бой и отменить Конституцию, бросив себя на алтарь спасения отечества. Впрочем, сотню лет назад подобное стоило Линкольну жизни.
   И Президент пошел другим путем.
   В обстановке строжайшей секретности была создана особая организация, КЮРЕ, возглавляемая одним-единственным человеком, достойным высочайшего доверия. Слово "КЮРЕ"* следовало понимать буквально; организация призвана была служить могучим средством для исцеления больной нации - лекарством, безусловно, горьким, но если бы оно подействовало, страна протянула бы до следующего века, а возможно, и дольше.