Страница:
великие таинства, они затем низведут туда, с большим блеском, в
сопровождении многочисленного хора, наглость, разнузданность, распутство и
бесстыдство, увенчивая их венками и прославляя в смягченных выражениях:
наглость они будут называть просвещенностью, разнузданность - свободою,
распутство - великолепием, бесстыдство - мужеством. Разве не именно так
человек, воспитанный в границах необходимых вожделений, уж ев юные годы
переходит к развязному потаканию вожделениям, лишенным необходимости и
бесполезным.
Но если, на его счастье, вакхическое неистовство не будет у него
чрезмерным, а к тому же он станет немного постарше и главное смятение
отойдет уже в прошлое, он отчасти вернется к своим изгнанным было
вожделениям, не полностью станет отдаваться тем, которые вторглись, и в его
жизни установится какое-то равновесие желаний: всякий раз он будет
подчиняться тому из них, которое ему словно досталось по жребию, пока не
удовлетворит его полностью, а уж затем - другому желанию, причем ни одного
он не отвергнет, но все будет питать поровну. -
Изо дня в день такой человек живет, угождая первому налетевшему на него
желанию: то он пьянствует под звуки флейт, то вдруг пьет одну только воду и
изнуряет себя, то увлекается телесными упражнениями; а то бывает, что
нападет на него лень, и тогда ни до чего ему нет охоты. Порой он проводит
время в занятиях, кажущихся философскими. Часто занимают его общественные
дела: внезапно он вскакивает и говорит и делает что придется. Увлечется он
людьми военными - туда его и несет, а если дельцами, то тогда в эту сторону.
В его жизни нет порядка, в ней не царит необходимость; приятной, вольной и
блаженной называет он эту жизнь и как таковой все время ею и пользуется.
- Ты отлично показал уклад жизни свободного человека в условиях
равноправия.
- Что ж? Допустим ли мы, что подобного рода человек соответствует
демократическому строю и потому мы вправе назвать его демократическим?
- Допустим.
- Но самое дивное государственное устройство и самого дивного человека
нам еще остается разобрать: это - тирания и тиран.
Как из олигархии возникла демократия, не так ли и из демократии
получается тирания? ...
Благо, выдвинутое как конечная цель - в результате чего и установилась
олигархия, было богатство, не так ли? ...
А ненасытное стремление к богатству и пренебрежение всем, кроме наживы,
погубили олигархию. ...
Так вот, и то, что определяет как благо демократия и к чему она
ненасытно стремится, именно это ее и разрушает.
- Что же она, по-твоему, определяет как благо?
- Свободу. В демократическом государстве только и слышишь, как свобода
прекрасна и что лишь в таком государстве стоит жить тому, кто свободен по
своей природе. ...
Так вот... такое ненасытное стремление к одному и пренебрежение к
остальному искажает этот строй и подготавливает нужду в тирании. ...
Граждан, послушных властям, там смешивают с грязью как ничего не
стоящих добровольных рабов, зато правителей, похожих на подвластных, и
подвластных, похожих на правителей, там восхваляют и почитают как в частном,
так и в общественном обиходе.
Но крайняя свобода для народа такого государства состоит в том, что
купленные рабы и рабыни ничуть не менее свободны, чем их покупатели. Да, мы
едва не забыли сказать, какое равноправие и свобода существуют там у женщин
по отношению к мужчинам и у мужчин по отношению к женщинам. ...
...Лошади и ослы привыкли здесь выступать важно и с полной свободой,
напирая на встречных, если те не уступают им дороги! Так-то вот и все
остальное преисполняется свободой.
Так вот, мой друг, именно из этого правления, такого прекрасного и
по-юношески дерзкого, и вырастает, как мне кажется, тирания. ...
Та же болезнь, что развилась в олигархии и ее погубила, еще больше и
сильнее развивается здесь - из-за своеволия - и порабощает демократию. В
самом деле, все чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в
противоположную сторону, будь то состояние погоды, растений или тела. Не
меньше это наблюдается и в государственных устройствах. ...
Ведь чрезмерная свобода, по-видимому, и для отдельного человека, и для
государства оборачивается не чем иным, как чрезвычайным рабством. ...
Так вот, тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из
демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и
жесточайшее рабство.
Но думаю я, ты об этом не спрашивал, о том, какая болезнь,
встречающаяся в олигархии, так же точно подтачивает демократию и порабощает
ее. ...
Этой болезнью я считал появление особого рода людей, праздных и
расточительных, под предводительством отчаянных смельчаков, за которыми
тянутся и не столь смелые, мы их уподобили трутням, часть которых имеет
жало, а часть его лишена.
Оба этих разряда, чуть появятся, вносят расстройство в любой
государственный строй, как воспаление и желчь - в тело. и хорошему врачу, и
государственному законодателю надо заранее принимать против них меры не
менее, чем опытному пчеловоду, - главным образом, чтобы не допустить
зарождения трутней, - но, если уж они появятся, надо вырезать вместе с ними
и соты.
Разделим мысленно демократическое государство на три части - да это и в
действительности так обстоит. Одну часть составят подобного рода трутни: они
возникают здесь хоть и вследствие своеволия, но не меньше, чем при
олигархическом строе. ...
Там они не в почете, наоборот, их отстраняют от занимаемых должностей,
и потому им не на чем набить себе руку и набрать силу. А при демократии они,
за редкими исключениями, чуть ли не стоят во главе: самые ядовитые из
трутней произносят речи и действуют, а остальные усаживаются поближе к
помосту, жужжат и не допускают, чтобы кто-нибудь говорил иначе. Выходит, что
при таком государственном строе всем, за исключением немногого,
распоряжаются подобные люди.
Из дельцов самыми богатыми большей частью становятся и наиболее
собранные по природе. ...
С них-то трутням всего удобнее собрать побольше меду.
- Как же его и возьмешь с тех, у кого его мало?
- Таких богачей обычно называют сотами трутней.
Третий разряд составляет народ - те, что трудятся своими руками, чужды
делячества, да и имущества у них не много. Они всего многочисленнее и при
демократическом строе всего влиятельнее, особенно когда соберутся вместе.
- Да, но у них нет желания делать это часто, если им не достается их
доля меда.
- А разве они не всегда в доле, поскольку власти имеют возможность
отнять собственность у имущих и раздать ее народу, оставив большую часть
себе?
- Таким-то способом они всегда получают свою долю. -
- А разве народ не привык особенно отличать кого-то одного, ухаживать
за ним и его возвеличивать?
- Конечно, привык.
- Значит, уж это-то ясно, что, когда появляется тиран, он вырастает
именно из этого корня, то есть как ставленник народа.
Он тот, кто подымает восстание против обладающих собственностью. ...
Если он потерпел неудачу, подвергся изгнанию, а потом вернулся - назло
своим врагам, - то возвращается он уже как законченный тиран.
В первые дни, вообще в первое время он приветливо улыбается всем, кто
бы ему ни встретился, а о себе утверждает, что он вовсе не тиран; он дает
много обещаний частным лицам и обществу; он освобождает людей от долгов и
раздает землю народу и своей свите. Так притворяется он милостивым ко всем и
кротким. ...
Когда же он примирится кое с кем из своих врагов, а иных уничтожит, так
что они перестанут его беспокоить, я думаю, первой его задачей будет
постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в
предводителе... да и для того, чтобы из-за налогов люди обеднели и
перебивались со дня на день, меньше злоумышляя против него. ...
А если он заподозрит кого в вольных мыслях и в отрицании его правления,
то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю.
Ради всего этого тирану необходимо постоянно будоражить всех посредством
войны. ...
Но такие действия делают его все более и более ненавистным для граждан.
...
Между тем и некоторые из влиятельных лиц, способствовавших его
возвышению, станут открыто, да и в разговорах между собой выражать ему
недовольство всем происходящим - по крайней мере те, кто посмелее. ...
Чтобы сохранить за собой власть, тирану придется их всех уничтожить,
так что в конце концов не останется никого ни из друзей, ни из врагов, кто
бы на что-то годился. ...
Значит, тирану надо зорко следить за тем, кто мужествен, кто
великодушен, кто разумен, кто богат. Велико же счастье тирана: он поневоле
враждебен всем этим людям и строит против них козни, пока не очистит от них
государство.
- Дивное очищение, нечего сказать!
- Да, оно противоположно тому, что применяют врачи: те удаляют из тела
все наихудшее, оставляя самое лучшее, здесь же дело обстоит наоборот. -
О его блаженстве говорит и стоящий перед ним выбор: либо обитать вместе
с толпой негодяев, притом тех, кто его ненавидит, либо проститься с жизнью.
И не правда ли, чем более он становится ненавистен гражданам этими
своими действиями, тем больше требуется ему верных телохранителей?
- Конечно.
- А кто ему верен? Откуда их взять?
- Их налетит сколько угодно, стоит лишь заплатить.
- Клянусь собакой, мне кажется, ты опять заговорил о каких-то трутнях,
о чужеземном сброде.
- Это тебе верно кажется.
- ...Давай вернемся снова к этому войску тирана, столь многочисленному,
великолепному, пестрому, всегда меняющему свой состав, и посмотрим, на какие
средства оно содержится. ...
Понимаю: раз народ породил тирана, народу же и кормить его и его
сподвижников.
А если народ в негодовании скажет, что взрослый сын не вправе кормиться
за счет отца, скорее уж, наоборот, отец за счет сына, и что отец не для того
родил сына и поставил его на ноги, чтобы самому, когда тот подрастет,
попасть в рабство к своим же собственным рабам и кормить и сына, и рабов и
всякое отрепье? Напротив, раз представитель народа так выдвинулся, народ мог
бы рассчитывать освободиться от богачей и так называемых достойных людей;
теперь же народ велит и ему и его сподвижникам покинуть пределы государства:
как отец выгоняет из дому сына вместе с пьяной ватагой.
- Народ тогда узнает, клянусь Зевсом, что за тварь он породил, да еще и
любовно вырастил; он убедится, насколько мощны те, кого он пытается выгнать
своими слабыми силами. -
- По пословице, "избегая дыма, угодишь в огонь"; так и народ из
подчинения свободным людям попадает в услужение к деспотической власти и
свою неумеренную свободу меняет на самое тяжкое и горькое рабство - рабство
у рабов.
Остается рассмотреть самого человека при тираническом строе ... ...
Посмотри же, что мне хочется здесь выяснить: из тех удовольствий и
вожделений, которые лишены необходимости, некоторые представляются мне
противозаконными. Они, пожалуй, присущи всякому человеку, но, обуздываемые
законами и лучшими вожделениями, либо вовсе исчезают у некоторых людей, либо
ослабевают и их остается мало. Однако есть и такие люди, у которых они
становятся и сильнее, и многочисленнее.
- О каких вожделениях ты говоришь?
- О тех, что пробуждаются во время сна, когда дремлет главное, разумное
и кроткое, начало души, зато начало дикое, звероподобное под влиянием
сытости и хмеля вздымается на дыбы, отгоняет от себя сон и ищет, как бы
удовлетворить свой норов. Если ему вздумается, оно не остановится даже перед
попыткой сойтись с собственной матерью, да и с кем попало из людей, богов
или зверей; оно осквернит себя каким угодно кровопролитием и не воздержится
ни от какой пищи. Одним словом, ему все нипочем в его бесстыдстве и
безрассудстве. -
Когда человек соблюдает себя в здоровой воздержанности, он, отходя ко
сну, пробуждает свое разумное начало, потчует его прекрасными доводами и
рассуждениями и таким образом воздействует на свою совесть. Вожделеющее же
начало он хоть и не морит голодом, но и не удовлетворяет его до пресыщения:
пусть оно успокоится и не тревожит своими радостями и скорбями
благороднейшее в человеке; пусть это последнее без помехи, само по себе, в
совершенной своей чистоте стремится к исследованию и ощущению того, что ему
еще не известно, будь то прошлое, настоящее или будущее.
Но мы слишком отклонились в строну, говоря об этом. Мы хотели убедиться
лишь вот в чем: какой-то страшный, дикий и беззаконный вид желаний таится
внутри каждого человека, даже в тех из нас, что кажутся вполне умеренными;
это-то и обнаруживается в сновидениях.
Человек, мой друг, становится полным тираном тогда, когда он пьян, или
слишком влюбчив, или же сошел с ума от разлития черной желчи, а все это
из-за того, что такова его натура, либо привычки, либо то и другое. ...
По-моему, после этого пойдут у них празднества, шествия всей ватагой,
пирушки, заведутся подружки, ну и так далее, ведь тиран-Эрот, обитающий в их
душе, будет править всем, что в ней есть. ...
С каждым днем и с каждой ночью будут расцветать много ужаснейших
вожделений, предъявляющих непомерные требования. ...
Значит, и доходы, если какие и были, скоро иссякнут. ...
А за этим последуют заклады имущества и сокращение средств. ...
Когда все истощится, тогда рой раздувшихся вожделений, угнездившихся в
этих людях, начнет жужжать и эти люди, словно гонимые стрекалом различных
желаний, а особенно Эротом, впадут в безумие и будут высматривать, у кого
что есть и что можно отнять с помощью обмана или насилия. ...
У них настоятельная потребность грабить, иначе придется терпеть
невыносимые муки и страдания.
Раньше, пока человек подчинялся обычаям, законам и своему отцу и
внутренне ощущал себя демократом, эти желания высвобождались у него лишь в
сновидениях; теперь же, когда его тиранит Эрот, человек навсегда становится
таким, каким изредка бывал во сне, ему не удержаться не от убийства, ни от
обжорства, ни от проступка, как бы ужасно все это не было: посреди
всяческого безначалия и беззакония в нем тиранически живет Эрот. Как
единоличный властитель, он доведет объятого им человека, словно подвластное
ему государство, до всевозможной дерзости, чтобы любой ценой удовлетворить
себя, и сопровождающую его буйную ватагу, составившуюся из всех тех
вожделений, что нахлынули на человека отчасти извне, из его дурного
окружения, отчасти же изнутри, от бывших в нем самом такого же рода
вожделений, которые он теперь распустил, дав им волю. -
Когда подобного рода людей в государстве немного, а все прочие мыслят
здраво, те уезжают в чужие земли, служат там телохранителями какого-нибудь
тирана или в наемных войсках, если где идет война. Когда же подобные
вожделения проявляются у них в мирных условиях, то у себя на родине они
творят много зла, хотя и по мелочам. ...
...Они совершают кражи, подкапываются под стены, отрезают кошельки,
раздевают прохожих, святотатствуют, продают людей в рабство. Бывает, что они
занимаются и доносами, если владеют словом, а то и выступают с ложными
показаниями или берут взятки.
- Нечего сказать, по мелочам! Так ведь ты выразился о причиняемом ими
зле, когда этих людей немного?
- Да, по мелочам, потому что сравнительно с великим злом это
действительно мелочи, ведь в смысле вреда и несчастья для государства все
это лишено, как говорится, того размаха, каким отличается тиран. когда в
государстве наберется много таких людей и их последователей и они ощутят
свою многочисленность, то как раз из их среды и рождается тиран, чему
способствует безрассудство народа. Это будет тот из них, кто сам в себе, то
есть в своей душе, носит самого великого и отъявленного тирана.
Подобного рода люди таковы и в частной жизни, еще прежде, чем станут у
власти. С кем бы они ни вступали в общение, они требуют лести и полной
готовности к услугам, а когда сами в чем-нибудь нуждаются, тогда так и льнут
к человеку, без стеснения делая вид, будто с ним близки, но, чуть добьются
своего, они опять с ним чужие. ...
Значит, за всю свою жизнь они ни разу ни с кем не бывали друзьями; они
вечно либо господствуют, либо находятся в рабстве: тираническая натура
никогда не отведывала ни свободы, ни подлинной дружбы.
Раз отдельный человек подобен государству, то и в нем необходимо должен
быть тот же порядок: душа его преисполнена рабством и низостью, те же ее
части, которые были наиболее порядочными, находятся в подчинении, а
господствует лишь малая ее часть, самая порочная и неистовая. ...
А ведь рабское и тиранически управляемое государство всего менее делает
то, что хочет. ...
Значит, и тиранически управляемая душа всего менее будет делать что ей
вздумается, если говорить о душе в целом. Всегда подстрекаемая и насилуемая
яростным слепнем, она будет полна смятения и раскаяния.
Богатым или бедным бывает по необходимости тиранически управляемое
государство?
- Бедным.
- Значит, и тиранически управляемой душе приходится неизбежно быть
всегда бедной и неудовлетворенной. -
Что же? Разве такое государство и такой человек не преисполнены
неизбежно страха? ...
Где же еще, в каком государстве, по-твоему, больше горя, стонов, плача,
страданий? ...
А думаешь ли ты, что всего этого больше у кого-нибудь другого, чем у
человека тиранического, неистовствующего из-за своих вожделений и страстей?
А разве не в такой тюрьме сидит тот тиран, чью натуру мы разбирали?
Ведь он полон множества разных страстей и страхов; со своей алчной душой
только он один во всем государстве не смеет ни выехать куда-либо, ни пойти
взглянуть на то, до чего охотники все свободнорожденные люди; большей частью
он, словно женщина, живет затворником в своем доме и завидует остальным
гражданам, когда кто-нибудь уезжает в чужие земли и может увидеть что-то
хорошее.
Вдобавок ко всем этим бедам еще хуже придется тому, кто внутренне плохо
устроен, то есть человеку с тираническими наклонностями, если он не проведет
свою жизнь как частное лицо, а будет вынужден каким-то случаем действительно
стать тираном и, не умея справляться с самим собой, попытается править
другими. Это вроде того, как если бы человек слабого здоровья, не
справляющийся со своими болезнями, проводил свою жизнь не в уединении, а,
напротив, был бы вынужден бороться и состязаться с другими людьми.
Значит... кто подлинно тиран, тот подлинно раб величайшей угодливости и
рабства, вынужденный льстить самым дурным людям. ему не удовлетворить своих
вожделений, очень многого ему крайне не достает, он оказывается поистине
бедняком, если кто сумеет охватить взглядом всю его душу. всю свою жизнь он
полон страха, он содрогается и мучается, коль скоро он сходен со строем того
государства, которым управляет. ...
...Власть неизбежно делает его завистливым, вероломным, несправедливым,
недружелюбным и нечестивым; он поддерживает и питает всяческое зло;
вследствие всего этого он будет чрезвычайно несчастен и такими же сделает
своих близких.
Раз государство подразделяется на три сословия, то и в душе каждого
отдельного человека можно различить три начала. ...
Мы говорили, что одно начало - это то, посредством которого человек
познает, другое - посредством которого он распаляется, третье же... мы
нарекли вожделеющим - из-за необычайной силы вожделений к еде, питью,
любовным утехам и всему тому, что с этим связано. Сюда относится и
сребролюбие, потому что для удовлетворения таких вожделений очень нужны
деньги. -
...И, если бы мы назвали это начало сребролюбивым и корыстолюбивым,
разве не было бы справедливым и такое наименование? ...
Дальше. Не скажем ли мы, что яростный дух всегда и всецело устремлен на
то, что бы взять верх над кем-нибудь, победить и прославиться? ...
Так что, если мы назовем его честолюбивым и склонным к соперничеству,
это будет уместно? ...
Ну а то начало, посредством которого мы познаем? Всякому ясно, что оно
всегда и полностью направлено на познание истины, то есть того, в чем она
состоит, а о деньгах и молве заботится менее всего. ...
Назвав его любознательным и философским, мы обозначили бы его
подходящим образом? ...
Но у одних людей правит в душе одно начало, у других - другое; это уж
как придется. ...
Поэтому давай прежде всего скажем, что есть три рода людей: одни -
философы, другие - честолюбцы, третьи - сребролюбцы.
И что есть три вида удовольствий, соответственно каждому из этих видов
людей.
А знаешь, если у тебя явится желание спросить поочередно этих трех
людей, какая жизнь всего приятнее, каждый из них будет особенно хвалить
свою. Делец скажет, что в сравнении с наживой удовольствие от почета или
знаний ничего не стоит, разве что из этого можно извлечь доход. -
А честолюбец? Разве он не считает, что удовольствия, доставляемые
деньгами, - это нечто пошлое, а с другой стороны, удовольствия от знаний,
поскольку наука не приносит почета, - это просто дым? ...
Чем же, думаем мы, считает философ все прочие удовольствия сравнительно
с познанием истины - в чем она состоит - и постоянным расширением своих
знаний в этой области? Разве он не находит, что все прочее очень далеко от
удовольствия? Да и в других удовольствиях он ничуть не нуждается, разве что
их уж нельзя избежать: поэтому-то он и называет их необходимыми.
Так посмотри: из этих трех человек кто всего опытнее в тех
удовольствиях, о которых мы говорили? ...
Философ намного превосходит корыстолюбца, ведь ему неизбежно пришлось
отведать того и другого с самого детства...
Многие почитают богатого человека, мужественного или мудрого, так что в
удовольствии от почета все имеют опыт и знают, что это такое. А какое
удовольствие доставляет созерцание бытия, этого никому, кроме философа,
вкусить не дано.
Итак, поскольку имеются три вида удовольствий, значит, то из них, что
соответствует познающей части души, будет наиболее полным, и, в ком из нас
эта часть преобладает, у того и жизнь будет всего приятнее. -
- Ясно, что удовольствия человека воинственного и честолюбивого ближе к
первым, чем удовольствия приобретателя.
- Значит, на последнем месте стоят удовольствия корыстолюбца.
- Конечно.
- Итак, вот прошли подряд как бы два состязания и дважды вышел
победителем человек справедливый, а несправедливый проиграл.
Вспомни слова больных... Они говорят: нет ничего приятнее, чем быть
здоровым. Но до болезни они не замечали, насколько это приятно.
И если человек страдает от какой-нибудь боли, ты слышал, как говорят,
что приятнее всего, когда боль прекращается. -
И во многих подобных же случаях ты замечаешь, я думаю, что люди, когда
у них горе, мечтают не о радостях, как о высшем удовольствии, о о том, чтобы
не было горя и наступил бы покой.
- Покой становится тогда, пожалуй, желанным и приятным.
- А когда человек лишается какой-нибудь радости, покой после
удовольствия будет печален.
Следовательно... покой только тогда и будет удовольствием, если его
сопоставить со страданием, и, наоборот, он будет страданием в сравнении с
удовольствием. Но с подлинным удовольствием эта игра воображения не имеет
ничего общего: в ней нет ровно ничего здравого, это одно наваждение.
Рассмотри же те удовольствия, которым не предшествует страдание, а то
ты, может быть, думаешь, будто ныне самой природой устроено так, что
удовольствие - это прекращение страдания, а страдание - прекращение
удовольствия.
Их много, и притом разных... возьми удовольствия, связанные с
обонянием: мы испытываем их внезапно с чрезвычайной силой и без всякого
предварительного страдания, а когда эти удовольствия прекращаются, они не
оставляют после себя никаких мучений.
Насчет удовольствия, страдания и промежуточного состояния люди
настроены так, что, когда их относит в сторону страдания, они судят верно и
подлинно страдают, но, когда они переходят от страдания к промежуточному
состоянию, они очень склонны думать, будто это приносит удовлетворение и
радость. Можно подумать, что они глядят на серое, сравнивая его с черным и
не зная белого, - так заблуждаются они, сравнивая страдание с его
отсутствием и не имея опыта в удовольствии. ...
Вдумайся вот во что: голод, жажда и тому подобное - разве это не
ощущение состояния пустоты в нашем теле? ...
А незнание и непонимание - разве это не состояние пустоты в душе? ...
Подобную пустоту человек заполнил бы, приняв пищу или поумнев. ...
А что было бы подлиннее: заполнение более действительным или менее
действительным бытием? ...
...То, что причастно вечно тождественному, подлинному и бессмертному,
что само тождественно и возникает в тождественном, не находишь ли ты более
действительным, чем то, что причастно вечно изменчивому и смертному, что
само таково и в таком же возникает?
Значит, всякого рода попечение о теле меньше причастно истине и бытию,
чем попечение о душе? ...
Значит, то, что заполняется более действительным и само более
действительно, в самом деле заполняется больше, чем то, что заполняется
менее действительным и само менее действительно? ...
Раз бывает приятно, когда тебя наполняет что-нибудь подходящее по своей
природе, то и действительное наполнение чем-то более действительным
заставляло бы более действительно и подлинно радоваться подлинному
сопровождении многочисленного хора, наглость, разнузданность, распутство и
бесстыдство, увенчивая их венками и прославляя в смягченных выражениях:
наглость они будут называть просвещенностью, разнузданность - свободою,
распутство - великолепием, бесстыдство - мужеством. Разве не именно так
человек, воспитанный в границах необходимых вожделений, уж ев юные годы
переходит к развязному потаканию вожделениям, лишенным необходимости и
бесполезным.
Но если, на его счастье, вакхическое неистовство не будет у него
чрезмерным, а к тому же он станет немного постарше и главное смятение
отойдет уже в прошлое, он отчасти вернется к своим изгнанным было
вожделениям, не полностью станет отдаваться тем, которые вторглись, и в его
жизни установится какое-то равновесие желаний: всякий раз он будет
подчиняться тому из них, которое ему словно досталось по жребию, пока не
удовлетворит его полностью, а уж затем - другому желанию, причем ни одного
он не отвергнет, но все будет питать поровну. -
Изо дня в день такой человек живет, угождая первому налетевшему на него
желанию: то он пьянствует под звуки флейт, то вдруг пьет одну только воду и
изнуряет себя, то увлекается телесными упражнениями; а то бывает, что
нападет на него лень, и тогда ни до чего ему нет охоты. Порой он проводит
время в занятиях, кажущихся философскими. Часто занимают его общественные
дела: внезапно он вскакивает и говорит и делает что придется. Увлечется он
людьми военными - туда его и несет, а если дельцами, то тогда в эту сторону.
В его жизни нет порядка, в ней не царит необходимость; приятной, вольной и
блаженной называет он эту жизнь и как таковой все время ею и пользуется.
- Ты отлично показал уклад жизни свободного человека в условиях
равноправия.
- Что ж? Допустим ли мы, что подобного рода человек соответствует
демократическому строю и потому мы вправе назвать его демократическим?
- Допустим.
- Но самое дивное государственное устройство и самого дивного человека
нам еще остается разобрать: это - тирания и тиран.
Как из олигархии возникла демократия, не так ли и из демократии
получается тирания? ...
Благо, выдвинутое как конечная цель - в результате чего и установилась
олигархия, было богатство, не так ли? ...
А ненасытное стремление к богатству и пренебрежение всем, кроме наживы,
погубили олигархию. ...
Так вот, и то, что определяет как благо демократия и к чему она
ненасытно стремится, именно это ее и разрушает.
- Что же она, по-твоему, определяет как благо?
- Свободу. В демократическом государстве только и слышишь, как свобода
прекрасна и что лишь в таком государстве стоит жить тому, кто свободен по
своей природе. ...
Так вот... такое ненасытное стремление к одному и пренебрежение к
остальному искажает этот строй и подготавливает нужду в тирании. ...
Граждан, послушных властям, там смешивают с грязью как ничего не
стоящих добровольных рабов, зато правителей, похожих на подвластных, и
подвластных, похожих на правителей, там восхваляют и почитают как в частном,
так и в общественном обиходе.
Но крайняя свобода для народа такого государства состоит в том, что
купленные рабы и рабыни ничуть не менее свободны, чем их покупатели. Да, мы
едва не забыли сказать, какое равноправие и свобода существуют там у женщин
по отношению к мужчинам и у мужчин по отношению к женщинам. ...
...Лошади и ослы привыкли здесь выступать важно и с полной свободой,
напирая на встречных, если те не уступают им дороги! Так-то вот и все
остальное преисполняется свободой.
Так вот, мой друг, именно из этого правления, такого прекрасного и
по-юношески дерзкого, и вырастает, как мне кажется, тирания. ...
Та же болезнь, что развилась в олигархии и ее погубила, еще больше и
сильнее развивается здесь - из-за своеволия - и порабощает демократию. В
самом деле, все чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в
противоположную сторону, будь то состояние погоды, растений или тела. Не
меньше это наблюдается и в государственных устройствах. ...
Ведь чрезмерная свобода, по-видимому, и для отдельного человека, и для
государства оборачивается не чем иным, как чрезвычайным рабством. ...
Так вот, тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из
демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и
жесточайшее рабство.
Но думаю я, ты об этом не спрашивал, о том, какая болезнь,
встречающаяся в олигархии, так же точно подтачивает демократию и порабощает
ее. ...
Этой болезнью я считал появление особого рода людей, праздных и
расточительных, под предводительством отчаянных смельчаков, за которыми
тянутся и не столь смелые, мы их уподобили трутням, часть которых имеет
жало, а часть его лишена.
Оба этих разряда, чуть появятся, вносят расстройство в любой
государственный строй, как воспаление и желчь - в тело. и хорошему врачу, и
государственному законодателю надо заранее принимать против них меры не
менее, чем опытному пчеловоду, - главным образом, чтобы не допустить
зарождения трутней, - но, если уж они появятся, надо вырезать вместе с ними
и соты.
Разделим мысленно демократическое государство на три части - да это и в
действительности так обстоит. Одну часть составят подобного рода трутни: они
возникают здесь хоть и вследствие своеволия, но не меньше, чем при
олигархическом строе. ...
Там они не в почете, наоборот, их отстраняют от занимаемых должностей,
и потому им не на чем набить себе руку и набрать силу. А при демократии они,
за редкими исключениями, чуть ли не стоят во главе: самые ядовитые из
трутней произносят речи и действуют, а остальные усаживаются поближе к
помосту, жужжат и не допускают, чтобы кто-нибудь говорил иначе. Выходит, что
при таком государственном строе всем, за исключением немногого,
распоряжаются подобные люди.
Из дельцов самыми богатыми большей частью становятся и наиболее
собранные по природе. ...
С них-то трутням всего удобнее собрать побольше меду.
- Как же его и возьмешь с тех, у кого его мало?
- Таких богачей обычно называют сотами трутней.
Третий разряд составляет народ - те, что трудятся своими руками, чужды
делячества, да и имущества у них не много. Они всего многочисленнее и при
демократическом строе всего влиятельнее, особенно когда соберутся вместе.
- Да, но у них нет желания делать это часто, если им не достается их
доля меда.
- А разве они не всегда в доле, поскольку власти имеют возможность
отнять собственность у имущих и раздать ее народу, оставив большую часть
себе?
- Таким-то способом они всегда получают свою долю. -
- А разве народ не привык особенно отличать кого-то одного, ухаживать
за ним и его возвеличивать?
- Конечно, привык.
- Значит, уж это-то ясно, что, когда появляется тиран, он вырастает
именно из этого корня, то есть как ставленник народа.
Он тот, кто подымает восстание против обладающих собственностью. ...
Если он потерпел неудачу, подвергся изгнанию, а потом вернулся - назло
своим врагам, - то возвращается он уже как законченный тиран.
В первые дни, вообще в первое время он приветливо улыбается всем, кто
бы ему ни встретился, а о себе утверждает, что он вовсе не тиран; он дает
много обещаний частным лицам и обществу; он освобождает людей от долгов и
раздает землю народу и своей свите. Так притворяется он милостивым ко всем и
кротким. ...
Когда же он примирится кое с кем из своих врагов, а иных уничтожит, так
что они перестанут его беспокоить, я думаю, первой его задачей будет
постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в
предводителе... да и для того, чтобы из-за налогов люди обеднели и
перебивались со дня на день, меньше злоумышляя против него. ...
А если он заподозрит кого в вольных мыслях и в отрицании его правления,
то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю.
Ради всего этого тирану необходимо постоянно будоражить всех посредством
войны. ...
Но такие действия делают его все более и более ненавистным для граждан.
...
Между тем и некоторые из влиятельных лиц, способствовавших его
возвышению, станут открыто, да и в разговорах между собой выражать ему
недовольство всем происходящим - по крайней мере те, кто посмелее. ...
Чтобы сохранить за собой власть, тирану придется их всех уничтожить,
так что в конце концов не останется никого ни из друзей, ни из врагов, кто
бы на что-то годился. ...
Значит, тирану надо зорко следить за тем, кто мужествен, кто
великодушен, кто разумен, кто богат. Велико же счастье тирана: он поневоле
враждебен всем этим людям и строит против них козни, пока не очистит от них
государство.
- Дивное очищение, нечего сказать!
- Да, оно противоположно тому, что применяют врачи: те удаляют из тела
все наихудшее, оставляя самое лучшее, здесь же дело обстоит наоборот. -
О его блаженстве говорит и стоящий перед ним выбор: либо обитать вместе
с толпой негодяев, притом тех, кто его ненавидит, либо проститься с жизнью.
И не правда ли, чем более он становится ненавистен гражданам этими
своими действиями, тем больше требуется ему верных телохранителей?
- Конечно.
- А кто ему верен? Откуда их взять?
- Их налетит сколько угодно, стоит лишь заплатить.
- Клянусь собакой, мне кажется, ты опять заговорил о каких-то трутнях,
о чужеземном сброде.
- Это тебе верно кажется.
- ...Давай вернемся снова к этому войску тирана, столь многочисленному,
великолепному, пестрому, всегда меняющему свой состав, и посмотрим, на какие
средства оно содержится. ...
Понимаю: раз народ породил тирана, народу же и кормить его и его
сподвижников.
А если народ в негодовании скажет, что взрослый сын не вправе кормиться
за счет отца, скорее уж, наоборот, отец за счет сына, и что отец не для того
родил сына и поставил его на ноги, чтобы самому, когда тот подрастет,
попасть в рабство к своим же собственным рабам и кормить и сына, и рабов и
всякое отрепье? Напротив, раз представитель народа так выдвинулся, народ мог
бы рассчитывать освободиться от богачей и так называемых достойных людей;
теперь же народ велит и ему и его сподвижникам покинуть пределы государства:
как отец выгоняет из дому сына вместе с пьяной ватагой.
- Народ тогда узнает, клянусь Зевсом, что за тварь он породил, да еще и
любовно вырастил; он убедится, насколько мощны те, кого он пытается выгнать
своими слабыми силами. -
- По пословице, "избегая дыма, угодишь в огонь"; так и народ из
подчинения свободным людям попадает в услужение к деспотической власти и
свою неумеренную свободу меняет на самое тяжкое и горькое рабство - рабство
у рабов.
Остается рассмотреть самого человека при тираническом строе ... ...
Посмотри же, что мне хочется здесь выяснить: из тех удовольствий и
вожделений, которые лишены необходимости, некоторые представляются мне
противозаконными. Они, пожалуй, присущи всякому человеку, но, обуздываемые
законами и лучшими вожделениями, либо вовсе исчезают у некоторых людей, либо
ослабевают и их остается мало. Однако есть и такие люди, у которых они
становятся и сильнее, и многочисленнее.
- О каких вожделениях ты говоришь?
- О тех, что пробуждаются во время сна, когда дремлет главное, разумное
и кроткое, начало души, зато начало дикое, звероподобное под влиянием
сытости и хмеля вздымается на дыбы, отгоняет от себя сон и ищет, как бы
удовлетворить свой норов. Если ему вздумается, оно не остановится даже перед
попыткой сойтись с собственной матерью, да и с кем попало из людей, богов
или зверей; оно осквернит себя каким угодно кровопролитием и не воздержится
ни от какой пищи. Одним словом, ему все нипочем в его бесстыдстве и
безрассудстве. -
Когда человек соблюдает себя в здоровой воздержанности, он, отходя ко
сну, пробуждает свое разумное начало, потчует его прекрасными доводами и
рассуждениями и таким образом воздействует на свою совесть. Вожделеющее же
начало он хоть и не морит голодом, но и не удовлетворяет его до пресыщения:
пусть оно успокоится и не тревожит своими радостями и скорбями
благороднейшее в человеке; пусть это последнее без помехи, само по себе, в
совершенной своей чистоте стремится к исследованию и ощущению того, что ему
еще не известно, будь то прошлое, настоящее или будущее.
Но мы слишком отклонились в строну, говоря об этом. Мы хотели убедиться
лишь вот в чем: какой-то страшный, дикий и беззаконный вид желаний таится
внутри каждого человека, даже в тех из нас, что кажутся вполне умеренными;
это-то и обнаруживается в сновидениях.
Человек, мой друг, становится полным тираном тогда, когда он пьян, или
слишком влюбчив, или же сошел с ума от разлития черной желчи, а все это
из-за того, что такова его натура, либо привычки, либо то и другое. ...
По-моему, после этого пойдут у них празднества, шествия всей ватагой,
пирушки, заведутся подружки, ну и так далее, ведь тиран-Эрот, обитающий в их
душе, будет править всем, что в ней есть. ...
С каждым днем и с каждой ночью будут расцветать много ужаснейших
вожделений, предъявляющих непомерные требования. ...
Значит, и доходы, если какие и были, скоро иссякнут. ...
А за этим последуют заклады имущества и сокращение средств. ...
Когда все истощится, тогда рой раздувшихся вожделений, угнездившихся в
этих людях, начнет жужжать и эти люди, словно гонимые стрекалом различных
желаний, а особенно Эротом, впадут в безумие и будут высматривать, у кого
что есть и что можно отнять с помощью обмана или насилия. ...
У них настоятельная потребность грабить, иначе придется терпеть
невыносимые муки и страдания.
Раньше, пока человек подчинялся обычаям, законам и своему отцу и
внутренне ощущал себя демократом, эти желания высвобождались у него лишь в
сновидениях; теперь же, когда его тиранит Эрот, человек навсегда становится
таким, каким изредка бывал во сне, ему не удержаться не от убийства, ни от
обжорства, ни от проступка, как бы ужасно все это не было: посреди
всяческого безначалия и беззакония в нем тиранически живет Эрот. Как
единоличный властитель, он доведет объятого им человека, словно подвластное
ему государство, до всевозможной дерзости, чтобы любой ценой удовлетворить
себя, и сопровождающую его буйную ватагу, составившуюся из всех тех
вожделений, что нахлынули на человека отчасти извне, из его дурного
окружения, отчасти же изнутри, от бывших в нем самом такого же рода
вожделений, которые он теперь распустил, дав им волю. -
Когда подобного рода людей в государстве немного, а все прочие мыслят
здраво, те уезжают в чужие земли, служат там телохранителями какого-нибудь
тирана или в наемных войсках, если где идет война. Когда же подобные
вожделения проявляются у них в мирных условиях, то у себя на родине они
творят много зла, хотя и по мелочам. ...
...Они совершают кражи, подкапываются под стены, отрезают кошельки,
раздевают прохожих, святотатствуют, продают людей в рабство. Бывает, что они
занимаются и доносами, если владеют словом, а то и выступают с ложными
показаниями или берут взятки.
- Нечего сказать, по мелочам! Так ведь ты выразился о причиняемом ими
зле, когда этих людей немного?
- Да, по мелочам, потому что сравнительно с великим злом это
действительно мелочи, ведь в смысле вреда и несчастья для государства все
это лишено, как говорится, того размаха, каким отличается тиран. когда в
государстве наберется много таких людей и их последователей и они ощутят
свою многочисленность, то как раз из их среды и рождается тиран, чему
способствует безрассудство народа. Это будет тот из них, кто сам в себе, то
есть в своей душе, носит самого великого и отъявленного тирана.
Подобного рода люди таковы и в частной жизни, еще прежде, чем станут у
власти. С кем бы они ни вступали в общение, они требуют лести и полной
готовности к услугам, а когда сами в чем-нибудь нуждаются, тогда так и льнут
к человеку, без стеснения делая вид, будто с ним близки, но, чуть добьются
своего, они опять с ним чужие. ...
Значит, за всю свою жизнь они ни разу ни с кем не бывали друзьями; они
вечно либо господствуют, либо находятся в рабстве: тираническая натура
никогда не отведывала ни свободы, ни подлинной дружбы.
Раз отдельный человек подобен государству, то и в нем необходимо должен
быть тот же порядок: душа его преисполнена рабством и низостью, те же ее
части, которые были наиболее порядочными, находятся в подчинении, а
господствует лишь малая ее часть, самая порочная и неистовая. ...
А ведь рабское и тиранически управляемое государство всего менее делает
то, что хочет. ...
Значит, и тиранически управляемая душа всего менее будет делать что ей
вздумается, если говорить о душе в целом. Всегда подстрекаемая и насилуемая
яростным слепнем, она будет полна смятения и раскаяния.
Богатым или бедным бывает по необходимости тиранически управляемое
государство?
- Бедным.
- Значит, и тиранически управляемой душе приходится неизбежно быть
всегда бедной и неудовлетворенной. -
Что же? Разве такое государство и такой человек не преисполнены
неизбежно страха? ...
Где же еще, в каком государстве, по-твоему, больше горя, стонов, плача,
страданий? ...
А думаешь ли ты, что всего этого больше у кого-нибудь другого, чем у
человека тиранического, неистовствующего из-за своих вожделений и страстей?
А разве не в такой тюрьме сидит тот тиран, чью натуру мы разбирали?
Ведь он полон множества разных страстей и страхов; со своей алчной душой
только он один во всем государстве не смеет ни выехать куда-либо, ни пойти
взглянуть на то, до чего охотники все свободнорожденные люди; большей частью
он, словно женщина, живет затворником в своем доме и завидует остальным
гражданам, когда кто-нибудь уезжает в чужие земли и может увидеть что-то
хорошее.
Вдобавок ко всем этим бедам еще хуже придется тому, кто внутренне плохо
устроен, то есть человеку с тираническими наклонностями, если он не проведет
свою жизнь как частное лицо, а будет вынужден каким-то случаем действительно
стать тираном и, не умея справляться с самим собой, попытается править
другими. Это вроде того, как если бы человек слабого здоровья, не
справляющийся со своими болезнями, проводил свою жизнь не в уединении, а,
напротив, был бы вынужден бороться и состязаться с другими людьми.
Значит... кто подлинно тиран, тот подлинно раб величайшей угодливости и
рабства, вынужденный льстить самым дурным людям. ему не удовлетворить своих
вожделений, очень многого ему крайне не достает, он оказывается поистине
бедняком, если кто сумеет охватить взглядом всю его душу. всю свою жизнь он
полон страха, он содрогается и мучается, коль скоро он сходен со строем того
государства, которым управляет. ...
...Власть неизбежно делает его завистливым, вероломным, несправедливым,
недружелюбным и нечестивым; он поддерживает и питает всяческое зло;
вследствие всего этого он будет чрезвычайно несчастен и такими же сделает
своих близких.
Раз государство подразделяется на три сословия, то и в душе каждого
отдельного человека можно различить три начала. ...
Мы говорили, что одно начало - это то, посредством которого человек
познает, другое - посредством которого он распаляется, третье же... мы
нарекли вожделеющим - из-за необычайной силы вожделений к еде, питью,
любовным утехам и всему тому, что с этим связано. Сюда относится и
сребролюбие, потому что для удовлетворения таких вожделений очень нужны
деньги. -
...И, если бы мы назвали это начало сребролюбивым и корыстолюбивым,
разве не было бы справедливым и такое наименование? ...
Дальше. Не скажем ли мы, что яростный дух всегда и всецело устремлен на
то, что бы взять верх над кем-нибудь, победить и прославиться? ...
Так что, если мы назовем его честолюбивым и склонным к соперничеству,
это будет уместно? ...
Ну а то начало, посредством которого мы познаем? Всякому ясно, что оно
всегда и полностью направлено на познание истины, то есть того, в чем она
состоит, а о деньгах и молве заботится менее всего. ...
Назвав его любознательным и философским, мы обозначили бы его
подходящим образом? ...
Но у одних людей правит в душе одно начало, у других - другое; это уж
как придется. ...
Поэтому давай прежде всего скажем, что есть три рода людей: одни -
философы, другие - честолюбцы, третьи - сребролюбцы.
И что есть три вида удовольствий, соответственно каждому из этих видов
людей.
А знаешь, если у тебя явится желание спросить поочередно этих трех
людей, какая жизнь всего приятнее, каждый из них будет особенно хвалить
свою. Делец скажет, что в сравнении с наживой удовольствие от почета или
знаний ничего не стоит, разве что из этого можно извлечь доход. -
А честолюбец? Разве он не считает, что удовольствия, доставляемые
деньгами, - это нечто пошлое, а с другой стороны, удовольствия от знаний,
поскольку наука не приносит почета, - это просто дым? ...
Чем же, думаем мы, считает философ все прочие удовольствия сравнительно
с познанием истины - в чем она состоит - и постоянным расширением своих
знаний в этой области? Разве он не находит, что все прочее очень далеко от
удовольствия? Да и в других удовольствиях он ничуть не нуждается, разве что
их уж нельзя избежать: поэтому-то он и называет их необходимыми.
Так посмотри: из этих трех человек кто всего опытнее в тех
удовольствиях, о которых мы говорили? ...
Философ намного превосходит корыстолюбца, ведь ему неизбежно пришлось
отведать того и другого с самого детства...
Многие почитают богатого человека, мужественного или мудрого, так что в
удовольствии от почета все имеют опыт и знают, что это такое. А какое
удовольствие доставляет созерцание бытия, этого никому, кроме философа,
вкусить не дано.
Итак, поскольку имеются три вида удовольствий, значит, то из них, что
соответствует познающей части души, будет наиболее полным, и, в ком из нас
эта часть преобладает, у того и жизнь будет всего приятнее. -
- Ясно, что удовольствия человека воинственного и честолюбивого ближе к
первым, чем удовольствия приобретателя.
- Значит, на последнем месте стоят удовольствия корыстолюбца.
- Конечно.
- Итак, вот прошли подряд как бы два состязания и дважды вышел
победителем человек справедливый, а несправедливый проиграл.
Вспомни слова больных... Они говорят: нет ничего приятнее, чем быть
здоровым. Но до болезни они не замечали, насколько это приятно.
И если человек страдает от какой-нибудь боли, ты слышал, как говорят,
что приятнее всего, когда боль прекращается. -
И во многих подобных же случаях ты замечаешь, я думаю, что люди, когда
у них горе, мечтают не о радостях, как о высшем удовольствии, о о том, чтобы
не было горя и наступил бы покой.
- Покой становится тогда, пожалуй, желанным и приятным.
- А когда человек лишается какой-нибудь радости, покой после
удовольствия будет печален.
Следовательно... покой только тогда и будет удовольствием, если его
сопоставить со страданием, и, наоборот, он будет страданием в сравнении с
удовольствием. Но с подлинным удовольствием эта игра воображения не имеет
ничего общего: в ней нет ровно ничего здравого, это одно наваждение.
Рассмотри же те удовольствия, которым не предшествует страдание, а то
ты, может быть, думаешь, будто ныне самой природой устроено так, что
удовольствие - это прекращение страдания, а страдание - прекращение
удовольствия.
Их много, и притом разных... возьми удовольствия, связанные с
обонянием: мы испытываем их внезапно с чрезвычайной силой и без всякого
предварительного страдания, а когда эти удовольствия прекращаются, они не
оставляют после себя никаких мучений.
Насчет удовольствия, страдания и промежуточного состояния люди
настроены так, что, когда их относит в сторону страдания, они судят верно и
подлинно страдают, но, когда они переходят от страдания к промежуточному
состоянию, они очень склонны думать, будто это приносит удовлетворение и
радость. Можно подумать, что они глядят на серое, сравнивая его с черным и
не зная белого, - так заблуждаются они, сравнивая страдание с его
отсутствием и не имея опыта в удовольствии. ...
Вдумайся вот во что: голод, жажда и тому подобное - разве это не
ощущение состояния пустоты в нашем теле? ...
А незнание и непонимание - разве это не состояние пустоты в душе? ...
Подобную пустоту человек заполнил бы, приняв пищу или поумнев. ...
А что было бы подлиннее: заполнение более действительным или менее
действительным бытием? ...
...То, что причастно вечно тождественному, подлинному и бессмертному,
что само тождественно и возникает в тождественном, не находишь ли ты более
действительным, чем то, что причастно вечно изменчивому и смертному, что
само таково и в таком же возникает?
Значит, всякого рода попечение о теле меньше причастно истине и бытию,
чем попечение о душе? ...
Значит, то, что заполняется более действительным и само более
действительно, в самом деле заполняется больше, чем то, что заполняется
менее действительным и само менее действительно? ...
Раз бывает приятно, когда тебя наполняет что-нибудь подходящее по своей
природе, то и действительное наполнение чем-то более действительным
заставляло бы более действительно и подлинно радоваться подлинному