Налбандян Карен. Возвращение в Арканар

 

Налбандян Карен Эдуардович:

Возвращение в Арканар

 
Карен Налбандян
С благодарностью моей сестре Карине за помощь в этом проекте
 
 
Возвращение в Арканар?
Глава 1
Сломанный.
 
 
Я выключаю телевизор, я пишу тебе письмо
Про то, что больше не могу смотреть на дерьмо,
Про то, что больше нет сил,
Про то, что я почти запил, но не забыл тебя.
 
 
Виктор Цой
 
 
27 августа 32 года
09:30
 
 
Когда Антон в пятый раз услышал о визите дона Рэбы в Институт Экспериментальной истории, его мутило.
Чрезвычайный и полномочный посол Арканара вызывал у сотрудника Института лишь одно чувство – глубочайшей жалости. Жалости, что тогда, шесть лет назад не дал воли своему бешенству. "И тянутся с тех пор передо мной глухие окольные тропы".
 
 
С некоторых пор Антона мучило сомнение: кто же сошёл с ума – он, или весь остальной мир?
"Святой Орден – гарант программы просвещения Арканара''. "Дон Рэба – единственный надёжный союзник Земли в Запроливье". "Патриотическая школа – первый светский университет в Империи". Когда он слышал такое, ему начинало казаться, что вокруг бредят все. Тогда он вызывал на экран свой индекс здоровья и пытался убедить себя, что в Совете сидят настоящие профессионалы, которые видят перспективу дальше него. Помогало слабо.
Антон злобно мотнул головой и уставился в трактат отца Нанина. Когда-то с такой работой он справлялся играючи: освоить опус – выделить смысловые слои – вычленить основную мысль. С этой рукописью возился уже неделю.
Сосредоточиться не удавалось никак. К тому моменту, как Антон добирался до конца длиннейшего периода, начало уже прочно выпадало из памяти. Мучила тревога за Киру – две недели ни единой весточки. Вдобавок, неудержимо клонило ко сну – сказывалась безумная ночь.
 
 
27 августа 32 года
02:30
 
 
Гуляли соседи. С вечера потолок сотрясал походный марш Пица I "Крепче, воин, сжимай топор". Звукоизоляция второго уровня не спасала. После четвертого прохода Пица I внезапно сменил светский романс "Я как цветочек аленький". Под романс Антону почти удалось заснуть, но тут грянула притопами и прихлопами бесшабашная:
 
 
Я из Арканара
Ты из Арканара
Счастье-то какое
Мы из Арканара!
 
 
Этнографы придавали ей огромное значение. "Первая Арканарская песня на русском языке, несомненный признак интеграции культур". Одних диссертаций не меньше десятка.
Впрочем, окончательно взбесила Антона не она – следующая. Хоть пелась тише, лучше и под гитару. "Заточим длинные ножи о камни мостовой". Бывшего наблюдателя передёрнуло: "Марш серых рот". В висках застучало. Дальше – провал в памяти – ровно настолько чтоб оказаться этажом выше.
 
 
Сквозь красный туман он разглядывал их – полдюжины тупых рож, бессмысленные улыбки, запах перегара.
…Рожи и представления не имели, как близко оказались к летальному исходу, когда послали на "Ы" чудака-соседа да показали на прощанье нож.
Антон с трудом подавил в себе благородного дона Румату, возжелавшего поучить смердов правилам вежливости.
Деревянной походкой он спустился к себе – и тут до него дошло. С потрясающей ясностью ему представился забрызганный кровью потолок.
 
 
"Прав, прав доктор Александров! Только повторная реморализация", – Антон тупо смотрел в стену, – "Записаться завтра же, сразу после работы". Такие срывы случались всё чаще…
Вернувшись домой, он нажал на кнопку вызова аварийной службы. Заспанный голос с великолепным арканарским акцентом поинтересовался: "Чего? Поют? Убили кого? ". Узнав, что пока-таки никого, голос отключился и на повторные вызовы не реагировал.
 
 
…Вряд ли кто смог бы объяснить, отчего арканарские рабочие предпочитали селиться именно в этом районе. Наверное, сказывалась близость ульмотронного завода. В одном Антон был почти уверен – на несколько километров вокруг он оставался единственным землянином. Собственно, и его-то никто не держал – только гордость, да полжизни, прожитых на этой улице, да Кира. Желание сохранить всё так, как было. По себе он помнил, как это важно – Дом, куда можно вернуться. Оттого и поддерживал здесь безукоризненный порядок.
 
 
Заглянул в комнату Киры. Её книги, её огромный плюшевый медведь… тут каждая вещь помнила её. Вот только вид за окнами становился год от года всё более безрадостным. Загаженные детские площадки, пни на месте старого парка, фасады домов в жирных кляксах копоти. Арканарцы любили шашлыки под открытым небом.
Уже несколько лет перестали заезжать сюда аварийщики – даже для проведения необходимых работ. Более-менее спасала "Охранная гвардия" – отдел аварийной службы, наскоро набранный из арканарцев же. Методы у них, по слухам, были ужасны, но лишь им одним удавалось поддерживать подобие порядка в этих дебрях.
Создавать "Охранную гвардию" пришлось в авральном порядке три года назад. Тогда, безо всякой видимой причины несколько тысяч разъяренных арканарцев, вооружённых дрекольём и обрезками металлических труб выплеснулись на улицы и двинулись к городу.
Совет раскололся. Александр Васильевич, говорят, предлагал применить чуть ли не водомёты, на что уважаемый Ямакава поинтересовался, почему тогда не пулемёты. "Поймите, если сравнивать их цивилизацию с нашей – это всего лишь дети".
Тем временем аварийная служба лихорадочно эвакуировала район за районом и не успевала.
Вот тогда-то на пути озверевшей от вседозволенности толпы появился одинокий человек.
Тогда Антон впервые за три года увидел дона Рэбу. Страшно исхудавший, в чёрной сутане на голое тело он бесстрашно встал перед толпой и воздел руки. И семь тысяч людей только что готовых ломать и убивать, разом опустились перед ним на колени…
 
 
27 августа 32 года
11:45
 
 
Антон взглянул на часы. Прошло уже два часа, а обзор не сдвинулся ни на строчку. Время принимать лекарства. Он извлёк из флакона две капсулы и, страдальчески морщась, проглотил. Собрался. Попытался вникнуть. То, что он прочёл, добило окончательно: " Глава 2. О благородном разбойнике Ваге, прозванном Колесом, спасавшем грамотеев в годы серой смуты". Историки… Хвостом вас по голове… И Рэба… Какого рожна понадобилось старому стервятнику в Институте?
 
 
Антон прикрыл глаза и попытался фильтровать шум. Несмотря на проклятую реморализацию этот примитивный навык практически не пострадал. Может оттого, что закрепляли его на уровне рефлексов.
Вокруг кипела суета, летали обрывки фраз. Из обрывков постепенно вырастал во всей красе сердечный друг дон Пампа но-Бау. Каковой во главе объединённой баронской дружины славно прошёлся с востока на запад Арканара, вышвырнул Орден из столицы и ныне собирался короноваться под именем Пампы Первого.
Тем самым на операции "Рог изобилия" можно было ставить большой и жирный треф.
Вот и заседала теперь Дирекция Института во главе с Александром Васильевичем Симоновым совместно с Чрезвычайным и Полномочным…
Дверь распахнулась.
 
 
…– Это – дон Румата? – в глазах дона Рэбы не было презрения – одно лишь удивление, да бесконечная жалость, – этого человека хорошо отделали. Кто?
 

   – Нет, Ваше Преосвященство, теперь с ним всё хорошо, – охотно пояснял Казимир Сташевский – начальник антоновского отдела, – С ним работали наши лучшие врачи – доктор Александров и другие.
   – Передайте доктору Александрову моё искреннее восхищение. Всегда полагал, что располагаю лучшими специалистами в этой области.
   – Не беспокойтесь, Ваше Преосвященство, Земля предоставит вам всё необходимое, чтобы обучить ваших специалистов всему, что мы умеем.
 

 
Они давно вышли, а Антон всё сидел в своей загородке и, казалось, дремал. За эти шесть лет к нему привыкли и не особо стеснялись. Всё так же из обрывков разговоров стали проявляться контуры плана под кодовым названием "Двойное Касание". Оставалось последнее, во что Антон не мог, не хотел верить – но вот раскатился по коридору зычный бас Славы Цюрупы: "Гор-рбатого! Я сказал, Гор-рбатого". Теперь всё становилось на свои места.
 
 
Больше всего на свете Арата Горбатый ценит свободу.
Арата Горбатый не подчиняется никому, даже богам, спустившимся с неба. И когда завтра он обнаружит, что у Земли нет средств на продолжение его очередной… кажется, эсторской авантюры, Арата Горбатый полностью волен в своих решениях. Но и оружие, и золото, и даже инструктора найдутся, как только мятежнику придёт в голову выбрать нужное Институту направление. Так было при Антоне, отчего не быть тому же при Казимире? Великолепно обученная и вооружённая крестьянская армия – а если понадобится, то и несколько, с ходу возьмёт оставшийся незащищённым замок Бау. Семью барона вывезут в Область Святого Ордена. Лучшие психологи Института уже просчитали шестнадцать вариантов возможных действий дона Пампы, а лучшие аналитики разработали оптимальную стратегию для любого из них.
 
 
Антон взглянул на часы. Было только двеннадцать. Трактат отца Нанина полетел в сторону. На экран посыпались данные. То и дело спотыкаясь об ограничения доступа, продираясь сквозь сонную одурь, за два часа он смог подготовить доклад. Где, тряхнув стариной, на 8 листах доказывал опасность прямого вмешательства. На оставшихся семи рассматривались четыре варианта альтернативных стратегий.
 

   – Не знаю, Тошка, – с сомнением покачала головой Стеллочка, – я передала Александру Васильевичу твой доклад, и он сказал, что это чрезмерно интересно, и что он непременно ознакомится. Когда будет время… Только вот Казик уже вылетел…

 
Антон слепо вернулся в закуток. Пошарил на столе. "Трактат о Серой смуте" кто-то уже забрал, на его месте обнаружилась солидных размеров тетрадь в кожаном переплёте.
Это были чьи-то записи – разрозненные и не о чём.
 
 
" Весною – рассвет.
Все белее края гор, вот они слегка озарились светом. Тронутые пурпуром облака тонкими лентами стелются по небу.
Летом – ночь. Слов нет, она прекрасна в лунную пору, но и безлунный мрак радует глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки.
Если один-два светляка тускло мерцают в темноте, все равно это восхитительно. Даже во время дождя – необыкновенно красиво".
Антон перевернул сразу несколько страниц:
 
 
" Каким ничтожными…
 
 
Какими ничтожными кажутся мне те женщины, которые, не мечтая о лучшем будущем ревниво блюдут своё будничное семейное счастье. Я хотела бы, чтоб каждая девушка до замужества побывала во дворце и познакомилась с жизнью большого света. Терпеть не могу придирчивых людей, которые злословят по поводу придворных дам. Предположим, нет дыма без огня. Придворная дама не сидит затворницей, она встречается со множеством людей…"
 
 
Ещё пара страниц:
 
 
"То, что заставляет сердце сильнее биться…
 
 
Как взволновано твое сердце, когда случается: Кормить воробьиных птенчиков.
Ехать в экипаже мимо играющих детей. Заметить, что драгоценное зеркало уже слегка потускнело.
Ночью, когда ждешь своего возлюбленного, каждый легкий звук заставляет тебя вздрагивать: шелест дождя или шорох ветра".
 
 
"Дон Рэба – общая мишень для насмешек.
 
 
Дон Рэба – общая мишень для насмешек. Стоит людям заприметить, что его сопровождает слуга достойного вида, как уж непременно подзовут и спросят:
– Как ты можешь служить такому господину? О чем только ты думаешь?
В доме его все заведено наилучшим порядком: искусные руки наряжают его, и он всегда одет щеголевато, лучше других; цвета подобраны со вкусом. Но люди только посмеиваются:
– Эх, если бы в этот наряд облачить кого-нибудь другого! "
 
 
"Если служанка начнёт расхваливать человека…
 
 
Если служанка начнёт расхваливать человека благородного – ах, он такой милый, такой обходительный – тот сразу упадёт в моих глазах. И наоборот, только выиграет, если служанка станет его бранить. Да и к тому же, когда такие люди примутся хвалить, то непременно ввернут какую-нибудь глупость "
 
 
И последнее:
 
 
"Другим
Ты можешь сказать,
Что это слухи.
Но когда сердце спрашивает,
Как ты ему ответишь?"
 
 
Антон закрыл тетрадь в лёгком ошеломлении и полез в прилагающуюся информацию. "Архив Министерства Охраны, Арканар, – прочитал он, – дневник донны Оканы"
И тогда накатило чувство огромного стыда.
"Мы убили её. Рэба ведь пытал и убил её не из ревности. Просто ему необходимо было совершенно точно знать, что один его знакомый кавалер – вовсе не такой повеса, каким хочет казаться. А значит, девушка этого самого кавалера вовсе не игрушка, а рычаг, за который упомянутым кавалером можно крутить как угодно.
А теперь мы ещё и ограбили их. Эта книга обречена годами пылиться в запасниках Института, и навсегда выпасть из истории Арканара".
 
 
Дверь операторской распахнулась с треском.
 

   – Дон Румата явились. Громовержец хренов, – сообщил кто-то, не особо понижая голос.

 
Антон проглотил и это. Его внутренний голос давно уже выдавал относительно своего хозяина одно хамство. Ничего удивительного, учитывая, как относятся к тебе люди, которых ты любишь и уважаешь. В конце концов именно они – то зеркало, в котором ты видишь себя. Так что мнение операторов уже ничего изменить не могло.
Антон был красноречив, как Демосфен. Он рассказал им о добром весёлом бароне Пампе, изложил свой анализ, предложил выходы. Собственно, просил он одного – пары минут односторонней связи на барона.
"А ещё – он мой друг". Когда он закончил, повисла тишина.
"Неужели прониклись?", – Антон лихорадочно прогонял текст предупреждения, чтобы вышло максимально кратко, убедительно и информативно. Дабы, услышав в буквальном смысле голос с неба, барон не валился ниц, а начинал действовать.
 

   – Н-да… Громовержец…

 
Потом у благородного дона Руматы поинтересовались, известно ли поименованному дону, где он находится? Что место это называется Институтом Экспериментальной Истории и находится на Земле, а не в этом, как его, Икающем лесу. И куда со своими предложениями благородный дон мог бы обратиться. Причём "благородный дон " в их устах звучало чем-то вроде "сукин сын".
На сей раз осатанели оба – и благородный дон, и сотрудник Института. И за меньшее в Арканаре раскладывали напополам. Чудовищным усилием воли сдержался.
Молча встал, не говоря не слова, двинулся к выходу, всё ещё сжимая в руках тетрадь в кожаном переплёте.
Подбитой птицей метнулся навстречу Пашка:
 

   – Тошка! Ты куда?! Что это с тобой? Подожди, я на минутку к дяде Саше, выйду – поговорим.

 
С отцом Кабани он столкнулся на выходе.
 

   – Ох! Дон Румата! – Да как вы? – Тот аж присел, и перешёл от удивления на арканарский, – да что с вами? Да на вас лица нет.
   – Нет. Со службы ушёл.
   – Пр-р-равильно, сын мой, – бодро согласился отец Кабани, увлекая Антона к нуль-камере – всякая служба есть насилие. За это надо выпить!
   – Надо… – прошептал Румата, нажимая клавишу "Мирза-Чарле".
 

 
28 августа 32 года
09:28
 
 
…Антон мучительно разлепил один глаз. В глаза било солнце. В уши – голоса с улицы.
 

   – А у нас нынче кто-то дверь вынес…
   – И у нас. Сосед наш, сказывают, гуляли…
 

 
Сел, стараясь не расплескать котелок с болью, по недоразумению посаженный на плечи вместо головы. Попытался вспомнить события этой ночи. На дне чёрного провала удалось обнаружить лишь уныло-обречённую физиономию отца Кабани. Одной рукой тот прижимал к себе толстую тетрадь в кожаном переплёте, другой нежно баюкал бутылку армянского коньяка и почему-то прощался.
 
 
Затрещал видеофон – барабанной дробью по перепонкам. Похоже
 
 
Скривившись, Антон ответил на вызов, одновременно отключив изображение.
 

   – Тошка, – Пашка, как всегда, забыл поздороваться, – Я тебе тут звоню, звоню… Кабани вчера с тобой уходил? Слава спрашивает, что ты с ним сделал, он ему позарез нужен.
   – Расчленил, – мрачно сообщил Антон.

 
Экран погас. Похоже, поверили.
 
 
А Антон схватился обеими руками за голову. Ещё и это! Наследие проклятого арканарского пьянства! Неужели, теперь он ещё и спивается?..
"Звоните в любом часу ", – вспомнил он доктора Александрова. Набрал номер. Хорошо поставленный автоматический голос сообщил, что "Доктор Александров временно недоступен, однако вы можете оставить ваше сообщение…". Чисто автоматически Антон нажал на сброс. Перед ним, как живой возник Роман Леопольдович – спортивный, бодрый: "Да вы не волнуйтесь, голубчик, дислексию мы тоже лечим". Между прочим, никакой дислексии, по крайней мере до того разговора, бывший наблюдатель за собой не замечал.
 
 
Синдром АГЛ. Шесть лет… Никто не мог объяснить ему. где он подхватил эту заразу, и почему она перешла в хроническую форму. "Полагаю, дело во взаимодействии с биоблокадой". Дальше предположений дело не двигалось. Шестой год он чувствовал себя старой разбитой колымагой, место которой где-то на свалке – слабость, непрерывные боли в суставах… Шестой год на каких-то невообразимых препаратах…
И тут, похоже с похмелья, его и осенило. Румата вспомнил человека, который должен был знать о синдроме АГЛ – всё.
 
 
Спустился, пересёк загаженный вестибюль, (под ногами захрустело битое стекло), и привычно кинул взгляд на почтовую ячейку. Вместо привычной пустоты там белело письмо.
 

   – Кира! – боль ушла, как по волшебству, мир обрёл цвета и даже грязный двор показался уютным и родным.
 

 
28 августа 32 года
11:00
 
 
…Доктор Будах был величественен. Высоченные седовласые врачи смотрели на него снизу вверх. Антону не предлагали ждать. Два-три слова свите и…
 

   – Я к вашим услугам, дон Румата.
 

 
Подробный дотошный осмотр.
Румата удивлённо разглядывал рабочий кабинет, оборудованный по последнему слову науки. На столе толстая монография "Проф. Будах. Ген p53 в Y-токсин-индуцированном апоптозе", терминал БВИ, приёмник экспресс-лаборатории. Несмотря на всё это, половину анализов профессор сделал своеручно. Колдуя над пробирками, он продолжал неспешную беседу:
 

   – Всегда полагал, что знаю вашу историю. Гур Сочинитель замечательно изложил её в своей книге.
   – Да, "Румата и Окана"… Любовь одной ночи, злодей, замученная красавица, и герой – один против всех. Не так это было, совсем не так… Впрочем, кто бы поверил в любовь благородного дона и рыжей девчонки?
   – Вы забываете, я видел вас… И Киру… И немного понимаю в людях.
   – Да, простите… Уважаемый Гур Сочинитель в общем-то прав. Во всём, кроме одного… Когда любимый человек умирает у тебя на руках – ты вначале сделаешь всё, чтобы спасти его, прежде чем мстить, не так ли? Когда я был пилотом, нас учили многому. Например – как поддерживать жизнедеятельность до подхода спасателей.
 

 
…Одному не учили – как делать это, не прекращая фехтовать. Он удерживал тоненький огонёк жизни, и рубил нападавших. Давно уже насмерть, без дураков. Впрочем, монахи тоже плюнули на инструкции. Румата перестал считать арбалетные стрелы, вонзающиеся в него. Да только много же стрел понадобится, чтобы остановить сильного человека, знающего, в чём его цель.
Стоя уже на одном колене, прикрывая Киру собой, Румата заорал в сорванный со лба передатчик:
"Помощь посылайте, чёрт побери! Здесь человек умирает!!!"
 

   – Нас спасли. Мы летели домой, и Кира читала мне Цурэна. Это было замечательно!
 

 
…Не так он представлял себе возвращение. Никто не звал его в рубку, оба были страшно слабы – но они были вместе. И оттого Румата был по-настоящему счастлив. После шести лет оказаться, наконец, на Земле, дома, вспоминать вкус земляники и запах родного города, слышать крики стрижей в вечернем небе… Пройтись по Невскому…
А ещё рядом была Кира – и он видел планету её глазами.
Как ни странно, первое время его поражала удивительная красота землян и землянок. Потом понял что это – отсутствие следов оспы. В Арканаре – особая примета.
 
 
Он бы счастлив – и не замечал этих новых взглядов, поспешно опущенных глаз…
 
 
Счастлива была и Кира. Лишь однажды, в первый месяц, горько прошептала: "А я думала, ты дворянин!".
Румате тогда пришлось долго объяснять, что все люди рождены равными. И она поверила.
 
 
Потом было большое заседание Совета, где подробно разбирались все их действия. Просматривались многие часы видеозаписей. Особое внимание уделили последнему совещанию в Пьяной Берлоге.
 

   – Вы тогда уже спали… А мы пытались решить что-нибудь – поспешно и глупо. Вот я и предложил осмотреться и снова собраться через неделю… Эту неделю мне и попомнили – как полную профессиональную несостоятельность. "Вы должны были действовать немедленно, решать самостоятельно, по обстоятельствам… Вы – резидент".
   – Они ошибались?
   – Нет. Были правы. Александр Васильевич… Дон Кондор…. он сейчас директор Института… пристроил меня на совершенно бумажную работу. Заниматься теорией. Словом, в плане профессиональном – конец. Тогда я попробовал написать о том, что было с нами… Книгу… Что-то типа "Тяжело работать богом"… Пошли отклики… От "Вы хороший парень, но…" до …
 

 
Эта статья запомнилась ему особенно чётко. "День первый он начинает с изготовления фальшивой валюты с последующим сбыванием её преступным элементам, заканчивает визитом по бабам и приходит домой в стельку пьяным. Но это ещё ничего – вторым вечером он возвращается избитым до посинения в результате задержания. Вечером же дня третьего попытка арестовать его любовницу приводит к гибели большого количества людей."
 

   – Это – ложь?
   – Чистая правда. Мы занимались и этим, занимались вещами и похуже. Взявшись чистить нужник, трудно рассчитывать на чистые руки… Словом, идея не прокатила. Плюс, проклятая болезнь… Словом, я стал отдавать всё больше времени и сил Кире. Так меня тронуло это её наивное "хочу быть такой же умной, как ты".
 

 
…Начинать в 18 лет – дело почти безнадёжное, но она взялась за него. Села в школу. За три года проглотила десятилетний курс. Потом Гейдельберг…
 

   – Какой факультет?
   – Космобиология.

 
Кира брала упорством. Целеустремлённостью. Колоссальной работоспособностью и трудолюбием. Чёрными кругами под глазами. Антон помогал ей по мере сил. Кира уставала. Часто она просила лишь одного – оставить её в покое. Он и оставлял. А однажды вдруг обнаружил, что не понимает, о чём она говорит. Кира рассказывала ему о том, что они делают в университете, но это уже лежало за пределами его понимания.
 
 
Их дом… Поначалу он сверкал чистотой, так, что киберуборщик как-то разрядился от неупотребления. Кира даже готовила еду сама, чем вызывала жуткую зависть знакомых. Потом времени стало не хватать, пришлось снова переходить на Линию Доставки. Дом был завален пылью, а глупый кибер никак не мог уяснить, что разбросанная повсюду неопрятная бумага – не мусор. Пару раз на Антона накатывала паника – убрать, привести всё в порядок, вернуть Киру… А потом на кошачьих лапках подкралось одиночество. Им некогда и не о чём стало разговаривать. Он не понимал биологии, её не интересовали переводы с ируканского.
 

   – Я узнавал, в такой ситуации часто помогает завести детей… Но вот детей-то у нас быть и не могло. Генетическая несовместимость.

 
Доктор Будах грустно покивал.
 
 
Первое время к ним часто заходили. Друзья, знакомые… За шесть лет большинство нашли себя, остепенились, гитарный перезвон сменился разговорами о работе. На таких встречах Антон всё чаще мрачнел. Иногда – рассказывал, с каким-то извращённым удовольствием разглядывая вытягивающиеся, разом бледнеющие лица. Спасала Кира– лёгкий, славный человек. Да и гостям было легче общаться с нею – о знакомых и понятных вещах, чем с Руматой – с его жуткими воспоминаниями и висельным юмором.
Общее мнение выразила одна из сотрудниц Киры. Антон вернулся домой как раз в тот момент, когда она, тряхнув хорошенькой головкой, гневно произносила: "И я не понимаю, как наша Кирочка может жить с этим дикарём".
Всё чаще Киру звали одну.
В таких случаях Антон вылавливал Пашку и они уходили в Мирза-Чарле пить пиво в "Микки-Маусе" – баре-музее Юрковского. Последнем баре на Планете.
…Пашке было тоскливо… Он уже знал, что где-то заполночь Антон посмотрит совершенно трезвым глазом и непременно вспомнит:
 

   – Ах да, Пашка, а как там Анка?

 
Как-то Пашка передал ему приглашение в только-только создававшуюся бард-группу. Приглашал Фред Орлов – тряхнуть стариной и "сбацать что-нибудь эдакое". Две недели Антон, приглушённо матерясь, перебирал струны отвыкшими пальцами.
И сбацано было здорово!
Впервые за пять лет бывший наблюдатель почувствовал себя нужным. Впрочем, длилось это недолго – до представления Алике – Фредовой жене. Секунду она стояла неподвижно, а потом шарахнулась – как от ужаса: "Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет!" – срываясь на беззвучный крик повторяла она, и металась, сбивая стулья, металась в поисках выхода. Антон знал это состояние – истерика, переходящая в спазм.