- Только безграмотный человек может так говорить! Да ты, Аркадий, знаешь ли вообще, что такое рифма? Так вот запомни: рифма бывает мужская и женская, ассонансная и диссонансная, оригинальная и банальная, достаточная и недостаточная, открытая и внутренняя, богатая и приблизительная...
Лохов почти задохнулся, форсируя голос. Собутыльники оторопело на него взирали. Иван выбрался из-за стола, пошёл к двери и, размахивая указующим перстом правой руки, продолжал на ходу:
- А ещё рифма бывает и глагольная, и глубокая, и грамматическая, и каламбурная... Мало? Бывает корневая, бывает неточная, бывает омонимическая... Бывает неравносложная! Бывает разнородная! Бывает разноударная!..
Уже от двери, взявшись за ручку, Иван выдал ещё очередь:
- Я уж не говорю, что рифма бывает составная, бывает тавтологическая, бывает тематическая, бывает точная, бывает усечённая!.. И даже, Аркадий Васильевич, запомни это особо: бывает рифма-эхо!..
Лохов вышел и хлопнул дверью так, что по всем этажам Дома печати загуляла-пронеслась вот эта как раз самая рифма...
Рифма-эхо.
* * *
Он - погибает!
Лохов понял это отчётливо, осознал всем своим неприкаянным существом: он спивается, он опускается, он деградирует - по-ги-ба-ет! Неужели ничего ему в жизни больше не осталось, как только пить-спиваться, кропать от времени до времени отрывочные стишки, тискаться-публиковаться в районке, жить в чужом доме, сшибать на опохмелку гроши, страдать от одиночества... А тут как на грех позвонил Толя Скопюк: всё, нажились-нагостились в проклятой Германии, навкалывались - возвращаемся нах хаус...
Иван три дня и три ночи лежал в своей комнате-норе, сказавшись больным, никуда не выходил и - думал, думал, мучительно размышлял. И для начала решил без оглядки и сомнений покончить-развязаться с Домом печати, уйти из газеты.
И - надо же! - сработал, видимо, так называемый наполеоновский закон, который в данном случае можно было сформулировать так: надо решиться и начать менять свою судьбу, и тогда провидение, сама Судьба начнёт тебе помогать. Во-первых, вместе с расчётом Лохов сразу получил и задерживаемую зарплату за три месяца: на руках очутилась вполне приличная куча денег. А во-вторых, он на радостях осмелился заглянуть-зайти в "Золотую рыбку", впервые в жизни попробовал мартини со льдом... Но дело, конечно, не в буржуйском вермуте. Дело было в хозяине "Золотой рыбки", в этом старом еврее, который удивительно походил на знаменитого певца-эстрадника не только именем-отчеством и пуленепробиваемым чёрным париком, но и хроническим плаксиво-скорбным выражением-маской на бабьем лице. Именно эта встреча нежданная с Иосифом Давидовичем Гроссманом, как короткое замыкание, словно бы высекла сноп искр, высветивший Лохову гениально-поэтический план по выходу из личного жизненного тупика-кризиса.
И ведь как специально расчёт с долгами выдали ему новёхонькими, свежеотштампованными сотенными. Иван, к счастью, их даже не перегнул пополам, так целёхонькими и положил в дипломат. Ему к месту и к случаю вспомнился анекдот из французской жизни о фальшивых стофранковых билетах. Дома Лохов ещё раз пересмотрел-пересчитал: таких "фальшивых" сторублёвок оказалось у него тринадцать штук. Он смущаться не стал: дело, что ни говори, он затеял, может быть, и справедливое, но отчасти и мошенническое. Так что если Господь Бог отвернётся от Ивана, то останется на нечистую силу надеяться, а та цифру 13 оченно даже любит-уважает.
План можно было начинать приводить в исполнение сразу, но Лохов решил не суетиться. Надо было и бородой для конспирации покрыться, и жильцам дать время-возможность съехать, но главное: стоило дождаться подступа своего счастливого года и вообще - наполнить операцию поэзией, создать настоящую жизненную поэму с рифмами-перекличками дат и событий.
Он же не какой-нибудь отпетый мошенник.
Он - поэт!
* * *
Лохов верил в успех своей поэмы.
И как же сжималось его сердце, когда 30-го декабря он шёл в "Золотую рыбку" с двумя последними сотенными в кармане...
Однако ж все, в конце концов, получилось, как он рассчитал-замыслил. Судьба, наконец, повернулась к нему своим прекрасным добрым лицом.
Начиналась новая жизнь...
* * *
Когда Иван позвонил в дверь некогда родимой квартиры - было два ночи.
Аня, открыв ему, щурилась со сна, запахивала халатик на груди, непонимающе слушала его извинения и не могла никак сообразить - чего он хочет?
А Лохов хотел поначалу только отдать деньги, коротко пояснить суть дела и тут же уйти-исчезнуть, но от уже подзабытого запаха своей квартиры, от вида полусонной бывшей жены он расслабился, сник, обезволел.
- Извини! Кофеем напоишь? - спросил он, пытаясь добавить в голос шутливости.
- Конечно! - обрадовалась и полностью проснулась Анна. - Раздевайся, проходи...
Лохов разделся, пристроил шарфик на привычный крюк, достал свои старые тапки из обувного ящика, приткнул в угол сумку, прошел на кухню, осмотрелся.
- Извини! Всё торгуешь?
- Торгую.
- Прости!.. Одна живёшь?
- Одна. Мне, Ваня, уже пятый десяток... Забыл?
- Извини, извини! Ну и что? Тебе только чуть за сорок! - бодро взялся успокаивать Иван. - И в сорок пять, извини, баба ягодка опять... А что, Татьяна Ильинична женихов тебе не ищет?
- Они к свадьбе Ивашки уже вплотную готовятся - не до меня, усмехнулась Анна и вдруг серьёзно добавила. - Да и не хочу я никаких женихов!.. Я, может, тебя до сих пор люблю...
- Да?! - изумился Лохов. - А знаешь, какие стихи недавно у меня написались? Извини!..
Простые радости свои
мне предлагала жизнь, врачуя.
Но о тебе я вспомнил. И
остановился, боль почуяв.
Пора смириться мне давно
с тем, что меня ты разлюбила.
И остаётся лишь одно
забыть, забыть про всё, что было...
Анна подошла к нему, обхватила его лысую голову, с грустью сказала:
- Зачем-то бороду отрастил... Перегаром пахнет... Поэт ты талантливый, а в жизни совсем дуралей... Я тебя больше никуда не отпущу!
- Нет, Аня, извини, - встряхнул головой Лохов, высвободился из её объятий. - Мне сейчас срочно надо уехать. Я ещё толком не решил - куда, но, скорей всего, пока в свою деревню. Вот я тебе оставляю, извини...
Он вынул из кармана пачку зелёной инвалюты.
- Вот здесь пять тысяч долларов. Извини! Ты не бойся - они мои и вполне праведным путём получены. Брось ты эту торговлю, отдай все долги Елизаровой... Только деньги, извини, ты обменяй прежде на наши и не говори про все: скажи в "Русское лото" выиграла... Живи, пиши свои картины замечательные...
Лохов вдруг оживился:
- Извини, я вот что подумал: они ж тебя в покое не оставят. Продай ты к чертям собачьим эту квартиру или законсервируй и приезжай ко мне в деревню... У меня вон ещё десять тысяч в сумке... Представляешь, какая жизнь у нас пойдёт?!..
Конечно, Анна не сразу согласилась деньги взять... Конечно, не сразу и решилась она хотя бы возмечтать о крутой перемене своей жизни-судьбы... Но ведь и Лохов, разумеется, не сразу ушёл, да и гощение его в родном доме у бывшей жены, понятно, одним кофе и беседами не ограничилось...
Когда под утро расставались - споров уже не было: Лохов обустроится-обживётся, позвонит Ане, вызовет её.
И - жить!
5
Иосиф Давидович Гроссман изо всех сил хранил тайну целых три дня.
Он под благовидным предлогом утром и вечером исчезал из дому или "Золотой рыбки", мчался на своём "ауди" на улицу Энгельса, самолично убирал-мыл за котом ванночку-парашу, выводил собаку на гуляние, затем кормил животин и возвращался. Он даже субботу этими делами-заботами осквернил-похерил.
Наконец, невмоготу стало хранить-готовить сюрприз для Светы-рыбки и Яшеньки, надоело слушать-сглатывать от жены "жида пархатого" - рассказал всё ей, признался. Она поначалу и верить не хотела, кричать безобразно начала, но Иосиф Давидович как смог её успокоил, убеждал, что нет нужды и возможности этому простецкому парню-мужику его, старого еврея, обмануть, вокруг пальца обвести... Но Света-рыбонька всё равно в случае чего пообещала сорвать с него, Иосифа Давидовича, его дурацкий парик с клопами, разодрать в клочья и подать в суд на развод с соответствующим дележом "Золотой рыбки"...
Иосифа Давидовича пот прошиб.
* * *
На Рождество, в четверг, 7-го - погода случилась хуже некуда.
Чертыхаясь, Иосиф Давидович шёл от машины к подъезду дома на Энгельса, представлял, как вымокнет сейчас с проклятой таксой под зимним мерзким дождём донельзя. Хвала Господу Вседержителю, он делает этих глупостей последний день...
Иосиф Давидович попытался открыть замок, но ничего не получалось. Вдруг дверь распахнулась и незнакомый человек, возникший на пороге, жизнерадостно завопил:
- Что за дела! Это вы и есть - Иосиф Давидович? Тут Ванёк написал записку, что вы ключи занесёте... Что за дела! Почему он нас не дождался, а?! Друган называется! Три года не видал и даже не поздоровались!..
У Иосифа Давидовича отпала челюсть, обнажив золото вставные зубов, и начала теряться точка опоры под увечной ногой. Он тупо смотрел на шумного человека, впадая в столбняк всё более и более и боясь до конца поверить в случившееся.
- Ах да! - воскликнул шумный человек. - Ванёк тут вам приказал отдать... Что за дела!
Он исчез на минуту и вынес-подал Иосифу Давидовичу странную страшную, невероятную вещь. Старый еврей мгновенно узнал-вспомнил её...
То была балалайка в целлофановом мешке-чехле.
Русский народный инструмент...
1999 г.
Лохов почти задохнулся, форсируя голос. Собутыльники оторопело на него взирали. Иван выбрался из-за стола, пошёл к двери и, размахивая указующим перстом правой руки, продолжал на ходу:
- А ещё рифма бывает и глагольная, и глубокая, и грамматическая, и каламбурная... Мало? Бывает корневая, бывает неточная, бывает омонимическая... Бывает неравносложная! Бывает разнородная! Бывает разноударная!..
Уже от двери, взявшись за ручку, Иван выдал ещё очередь:
- Я уж не говорю, что рифма бывает составная, бывает тавтологическая, бывает тематическая, бывает точная, бывает усечённая!.. И даже, Аркадий Васильевич, запомни это особо: бывает рифма-эхо!..
Лохов вышел и хлопнул дверью так, что по всем этажам Дома печати загуляла-пронеслась вот эта как раз самая рифма...
Рифма-эхо.
* * *
Он - погибает!
Лохов понял это отчётливо, осознал всем своим неприкаянным существом: он спивается, он опускается, он деградирует - по-ги-ба-ет! Неужели ничего ему в жизни больше не осталось, как только пить-спиваться, кропать от времени до времени отрывочные стишки, тискаться-публиковаться в районке, жить в чужом доме, сшибать на опохмелку гроши, страдать от одиночества... А тут как на грех позвонил Толя Скопюк: всё, нажились-нагостились в проклятой Германии, навкалывались - возвращаемся нах хаус...
Иван три дня и три ночи лежал в своей комнате-норе, сказавшись больным, никуда не выходил и - думал, думал, мучительно размышлял. И для начала решил без оглядки и сомнений покончить-развязаться с Домом печати, уйти из газеты.
И - надо же! - сработал, видимо, так называемый наполеоновский закон, который в данном случае можно было сформулировать так: надо решиться и начать менять свою судьбу, и тогда провидение, сама Судьба начнёт тебе помогать. Во-первых, вместе с расчётом Лохов сразу получил и задерживаемую зарплату за три месяца: на руках очутилась вполне приличная куча денег. А во-вторых, он на радостях осмелился заглянуть-зайти в "Золотую рыбку", впервые в жизни попробовал мартини со льдом... Но дело, конечно, не в буржуйском вермуте. Дело было в хозяине "Золотой рыбки", в этом старом еврее, который удивительно походил на знаменитого певца-эстрадника не только именем-отчеством и пуленепробиваемым чёрным париком, но и хроническим плаксиво-скорбным выражением-маской на бабьем лице. Именно эта встреча нежданная с Иосифом Давидовичем Гроссманом, как короткое замыкание, словно бы высекла сноп искр, высветивший Лохову гениально-поэтический план по выходу из личного жизненного тупика-кризиса.
И ведь как специально расчёт с долгами выдали ему новёхонькими, свежеотштампованными сотенными. Иван, к счастью, их даже не перегнул пополам, так целёхонькими и положил в дипломат. Ему к месту и к случаю вспомнился анекдот из французской жизни о фальшивых стофранковых билетах. Дома Лохов ещё раз пересмотрел-пересчитал: таких "фальшивых" сторублёвок оказалось у него тринадцать штук. Он смущаться не стал: дело, что ни говори, он затеял, может быть, и справедливое, но отчасти и мошенническое. Так что если Господь Бог отвернётся от Ивана, то останется на нечистую силу надеяться, а та цифру 13 оченно даже любит-уважает.
План можно было начинать приводить в исполнение сразу, но Лохов решил не суетиться. Надо было и бородой для конспирации покрыться, и жильцам дать время-возможность съехать, но главное: стоило дождаться подступа своего счастливого года и вообще - наполнить операцию поэзией, создать настоящую жизненную поэму с рифмами-перекличками дат и событий.
Он же не какой-нибудь отпетый мошенник.
Он - поэт!
* * *
Лохов верил в успех своей поэмы.
И как же сжималось его сердце, когда 30-го декабря он шёл в "Золотую рыбку" с двумя последними сотенными в кармане...
Однако ж все, в конце концов, получилось, как он рассчитал-замыслил. Судьба, наконец, повернулась к нему своим прекрасным добрым лицом.
Начиналась новая жизнь...
* * *
Когда Иван позвонил в дверь некогда родимой квартиры - было два ночи.
Аня, открыв ему, щурилась со сна, запахивала халатик на груди, непонимающе слушала его извинения и не могла никак сообразить - чего он хочет?
А Лохов хотел поначалу только отдать деньги, коротко пояснить суть дела и тут же уйти-исчезнуть, но от уже подзабытого запаха своей квартиры, от вида полусонной бывшей жены он расслабился, сник, обезволел.
- Извини! Кофеем напоишь? - спросил он, пытаясь добавить в голос шутливости.
- Конечно! - обрадовалась и полностью проснулась Анна. - Раздевайся, проходи...
Лохов разделся, пристроил шарфик на привычный крюк, достал свои старые тапки из обувного ящика, приткнул в угол сумку, прошел на кухню, осмотрелся.
- Извини! Всё торгуешь?
- Торгую.
- Прости!.. Одна живёшь?
- Одна. Мне, Ваня, уже пятый десяток... Забыл?
- Извини, извини! Ну и что? Тебе только чуть за сорок! - бодро взялся успокаивать Иван. - И в сорок пять, извини, баба ягодка опять... А что, Татьяна Ильинична женихов тебе не ищет?
- Они к свадьбе Ивашки уже вплотную готовятся - не до меня, усмехнулась Анна и вдруг серьёзно добавила. - Да и не хочу я никаких женихов!.. Я, может, тебя до сих пор люблю...
- Да?! - изумился Лохов. - А знаешь, какие стихи недавно у меня написались? Извини!..
Простые радости свои
мне предлагала жизнь, врачуя.
Но о тебе я вспомнил. И
остановился, боль почуяв.
Пора смириться мне давно
с тем, что меня ты разлюбила.
И остаётся лишь одно
забыть, забыть про всё, что было...
Анна подошла к нему, обхватила его лысую голову, с грустью сказала:
- Зачем-то бороду отрастил... Перегаром пахнет... Поэт ты талантливый, а в жизни совсем дуралей... Я тебя больше никуда не отпущу!
- Нет, Аня, извини, - встряхнул головой Лохов, высвободился из её объятий. - Мне сейчас срочно надо уехать. Я ещё толком не решил - куда, но, скорей всего, пока в свою деревню. Вот я тебе оставляю, извини...
Он вынул из кармана пачку зелёной инвалюты.
- Вот здесь пять тысяч долларов. Извини! Ты не бойся - они мои и вполне праведным путём получены. Брось ты эту торговлю, отдай все долги Елизаровой... Только деньги, извини, ты обменяй прежде на наши и не говори про все: скажи в "Русское лото" выиграла... Живи, пиши свои картины замечательные...
Лохов вдруг оживился:
- Извини, я вот что подумал: они ж тебя в покое не оставят. Продай ты к чертям собачьим эту квартиру или законсервируй и приезжай ко мне в деревню... У меня вон ещё десять тысяч в сумке... Представляешь, какая жизнь у нас пойдёт?!..
Конечно, Анна не сразу согласилась деньги взять... Конечно, не сразу и решилась она хотя бы возмечтать о крутой перемене своей жизни-судьбы... Но ведь и Лохов, разумеется, не сразу ушёл, да и гощение его в родном доме у бывшей жены, понятно, одним кофе и беседами не ограничилось...
Когда под утро расставались - споров уже не было: Лохов обустроится-обживётся, позвонит Ане, вызовет её.
И - жить!
5
Иосиф Давидович Гроссман изо всех сил хранил тайну целых три дня.
Он под благовидным предлогом утром и вечером исчезал из дому или "Золотой рыбки", мчался на своём "ауди" на улицу Энгельса, самолично убирал-мыл за котом ванночку-парашу, выводил собаку на гуляние, затем кормил животин и возвращался. Он даже субботу этими делами-заботами осквернил-похерил.
Наконец, невмоготу стало хранить-готовить сюрприз для Светы-рыбки и Яшеньки, надоело слушать-сглатывать от жены "жида пархатого" - рассказал всё ей, признался. Она поначалу и верить не хотела, кричать безобразно начала, но Иосиф Давидович как смог её успокоил, убеждал, что нет нужды и возможности этому простецкому парню-мужику его, старого еврея, обмануть, вокруг пальца обвести... Но Света-рыбонька всё равно в случае чего пообещала сорвать с него, Иосифа Давидовича, его дурацкий парик с клопами, разодрать в клочья и подать в суд на развод с соответствующим дележом "Золотой рыбки"...
Иосифа Давидовича пот прошиб.
* * *
На Рождество, в четверг, 7-го - погода случилась хуже некуда.
Чертыхаясь, Иосиф Давидович шёл от машины к подъезду дома на Энгельса, представлял, как вымокнет сейчас с проклятой таксой под зимним мерзким дождём донельзя. Хвала Господу Вседержителю, он делает этих глупостей последний день...
Иосиф Давидович попытался открыть замок, но ничего не получалось. Вдруг дверь распахнулась и незнакомый человек, возникший на пороге, жизнерадостно завопил:
- Что за дела! Это вы и есть - Иосиф Давидович? Тут Ванёк написал записку, что вы ключи занесёте... Что за дела! Почему он нас не дождался, а?! Друган называется! Три года не видал и даже не поздоровались!..
У Иосифа Давидовича отпала челюсть, обнажив золото вставные зубов, и начала теряться точка опоры под увечной ногой. Он тупо смотрел на шумного человека, впадая в столбняк всё более и более и боясь до конца поверить в случившееся.
- Ах да! - воскликнул шумный человек. - Ванёк тут вам приказал отдать... Что за дела!
Он исчез на минуту и вынес-подал Иосифу Давидовичу странную страшную, невероятную вещь. Старый еврей мгновенно узнал-вспомнил её...
То была балалайка в целлофановом мешке-чехле.
Русский народный инструмент...
1999 г.