Страница:
Я писала о полуденной трапезе после молитвы. Она начинается с овощного мезе. Холодные и горячие салаты заправлены тмином и оливковым маслом. Самый лучший, самый благоуханный из них – батиджаан. В нем жареные баклажаны перемешаны с апельсинами. Салат таббуле готовится из свежих томатов и поджаренных зерен пшеницы. Он заправляется давлеными листьями мяты… Хуммус – пюре из турецкого гороха – приправлен оливковым маслом, чесноком и лимонным соком. В раскаленном масле жарится до хрустящей корочки фалафель, шарики из горохового пюре. Но нельзя налегать на закуски, потому что настоящая еда еще впереди. Суп хариру готовят из жирной баранины с бобами и кориандром, чорба – куриный бульон, но до чего душистый и пряный, он кружит голову, как вино! Скоро уже подоспеет тажин – мясо, тушенное в глиняном коническом горшке, который тоже называется тажин. Мягкое, кисло-сладкое, благоухающее шафраном и пряностями, тушенное с овощами, орехами, сухофруктами, с зирой и жгучим кайенским перцем… А кускус? Если уже не можешь есть, насладись хотя бы видом его – гора золотистой крупы на огромном блюде, в центре – кусочки мяса и разноцветных овощей. Тут и тыква, и репа, и перец, и морковь… Кускус готовят женщины, это их труд, их гордость. Его, как и остальные блюда, едят руками, потом споласкивают пальцы в чашах с розовой водой.
После трапезы заваривают чай, зеленый или апельсиновый, на апельсиновой душистой воде. Подают крепкий кофе с кардамоном или каху кассе – кофе, сваренный со сливками. А к чаю – ломти мускатной дыни, редкостные фрукты, орехи, выпечку, сделанную по старинным арабским рецептам. Кааб-эль-гзаль – нечто вроде круассана, рогалик из хрустящего теста, наполненный миндальной пастой. Баклава, прослоенная поджаренными и молотыми орешками, фисташками, фундуком и медовым сиропом. Макруд – трубочки, наполненные приторно-сладкими финиками. Марокканская халва – шебакия! Сюрприз для самых искушенных гурманов – пирожки бриуаты, медовые, но с начинкой из копченой рыбы. А высший пилотаж – пастила, подаваемая на стол только в праздничный день и только в богатых домах! Но это не наша привычная пастила, так называется слоеный пирог с начинкой из мяса голубей, крутых яиц и лепестков миндаля… Этот пирог предлагают самым уважаемым гостям, и чем больше в пироге слоев – тем больше почета гостю!
А ветер с моря доносит свежий, терпкий аромат рыбы. На стихийных рынках Агадира, Эс-Сувейры и Рабата, в темных портовых кабачках предлагают только что пойманную рыбу, хвастают жирными спинами скатов, пугают образиной каменного окуня, навязывают муарового тунца, сватают пахнущую женщиной макрель, грозят серебряными ножичками сардин! Груды креветок стрекочут, как сверчки, осьминоги протягивают лиловые щупальца! И тут же, на месте, вам могут приготовить крабовый салат с апельсинами, тушенную на гриле рыбу, макрель, фаршированную помидорами, самак– би-тахина, рыбное филе с солеными лимонами или самак-кебаб – рыбный шашлычок.
И все засыпается пряностями, пряности в том климате – благословение и необходимость. О сухой огонь красного и черного перца! О пламенная нежность имбиря! Молотым тмином заправляют и мясо, и сласти. Крупа приобретает солнечный цвет от порошка куркумы и шафрана. Звездочки аниса добавляют в плоские хлебы. Сезам, тот самый сказочный сезам из старинной сказки, открывающий любые двери, украшает сласти. А если ты новичок в тонком мире специй – покупай рас-эль-ханут, готовую смесь, пригодную для любых блюд!
Специи вызывают жажду. Пророк запретил правоверным мусульманам пить вино, но мы, неверные, вполне можем приобщиться к марокканским винам. Густое, как мед, «Аит Суала»; кроваво-красный «Магриб»; терпкий «Талеб»; лучисто-солнечное «Оста-ле»; кисло-свежий «Булуан»; «Шюд-Сотель» с неповторимым оттенком мяты в послевкусии; «Бассро», лучше которого нет к рыбе…
Я так увлеклась статьей, что забыла бояться, пока шла в редакцию. Думаю, я престранно там выглядела – этакая дикарка в позвякивающих браслетах, с бусинками в растрепанных волосах, с марокканским загаром, появление которого я могу объяснить только чудом. И чудом же было то обстоятельство, что мою статью взяли, напечатали и предложили писать еще.
Я была счастлива, правда, к бочке меда примешивалась малая доза горького дегтя – а что, если меня разоблачат? Что, если какой-нибудь бывалый путешественник и гурман, прочитав мою статейку в журнале «Стиль», воскликнет:
– Что за чепуха тут понаписана? Все это враки! Автора на мыло!
Верите, я даже ночью просыпалась в холодном поту, так боялась разоблачения. Но вот номер журнала «Стиль» появился в киосках, вот я увидела свою статью, напечатанную черным по белому, а бывалый путешественник и гурман не появлялся, чтобы вывести меня на чистую воду. Вероятно, он был занят своими делами – дегустировал где-нибудь на острове Палау суп из летучих мышей, к примеру.
Правда, статью мою здорово урезали, а вместо моего имени и фамилии, которую я носила от рождения, под текстом красовался невообразимый псевдоним: «Милена Буше»!
Но в редакции мне быстренько объяснили, что так и надо. Что Милена Буше – это звучит, а Мария Бушуева – не звучит совершенно. Я смирилась отчасти еще и потому, что рассчитывала прогреметь своей фамилией на поприще большой литературы и не желала трепать ее попусту.
Полученный гонорар заставил меня окончательно забыть и о дурацком напыщенном псевдониме, и об угрызениях совести. Так щедро мое вранье не оплачивалось ни разу. Не помню, куда я дела эти деньги. Должно быть, купила какую-нибудь ерунду или устроила вечеринку для однокурсников.
Но хорошо помню ощущение свободы и радости, овладевшее мною.
Рубрику сделали постоянной. Лихорадочные фантазии Милены Буше появлялись теперь на глянцевых страницах из номера в номер, от месяца к месяцу.
– А ты развернулась, сестренка, – с удовольствием констатировала Елена Прекрасная, перелистывая свежий журнал «Стиля». – О твоих заметках в Москве говорят… Кстати, если уж к тебе пришла слава, не хотела бы ты что-нибудь переменить в своей внешности?
– Меня все устраивает.
– Ну, ты у нас невзыскательная особа… Тебя-то все устраивает, а вот твоих новых работодателей…
– А что такое? – озадачилась я.
Елена повернула ко мне журнал. Говоря по совести, я не потрудилась ознакомиться с другими материалами. На форзаце красовалась групповая фотография – творческий коллектив «Стиля» в полном составе. Надо ли говорить, что меня там не было…
Меня просто не пригласили сняться для разворота.
– Не очень-то и хотелось, – фыркнула я. Но я покривила душой. Досада грызла меня, как червяк – яблоко.
– Может, они просто забыли, – заметила Елена. Мои чувства были для нее как раскрытая книга, и ее не получалось обмануть напускным пренебрежением. – Но тебе действительно пора сменить прическу, скажем. А твой гардероб? Ты вообще носишь что-нибудь, кроме джинсов и футболок? Что это за вязаный ужас? А косметика у тебя есть?
– Есть, – с гордостью сообщила я. – Вот недавно губную помаду прикупила. Целый полтинник отдала.
– Ах, детка, – вздохнула Елена. – Поехали-ка со мной.
– Куда?
– Начинается отделка щенка под капитана, – процитировала Елена свою любимую книгу.
И тут же принялась куда-то звонить. Для телефонных разговоров у нее был совсем другой тон и голос.
Я не была в парикмахерской с тех пор, как перед выпускным вечером в школе мне сделали укладку. В грязноватом салончике, где сильно пахло гречневой кашей, очевидно разогреваемой мастерами на обед, причесывала меня мрачная дама в несвежем халате. У меня возникло неприятное предчувствие, когда я увидела, что ее собственная шевелюра самым радикальным образом обесцвечена, начесана и залита лаком. Если уж она к своим собственным волосам так немилосердна, то что сделает с моими? Предчувствия меня не обманули. На моей голове образовалось точь-в-точь такое же воронье гнездо, что и у парикмахерши, минус «Блондоран». Дома я вымыла и расчесала волосы – не без труда, потому что лака на меня не пожалели. На выпускной пошла без всякой прически, что в любом случае дела не испортило – я была самой незаметной девушкой в классе…
С тех пор я не перешагивала порога цирюльней, ни провинциальных, ни столичных. Просто смирилась с тем, что с волосами мне не повезло. Жиденькие, цвет невнятный, да еще и торчат в разные стороны. С такими трудно сладить, если вот только стянуть резинкой и закрепить ободочком…
Но салон, куда привезла меня Елена, походил на нашу провинциальную парикмахерскую так же, как Елена на меня. И вообще напоминал интерьер инопланетного космического корабля. Там оказалось полно невообразимых предметов, назначение которых было мне совершенно неясно, клиенты сидели под серебряными пелеринами, а персонал порхал в серебряных комбинезонах. Меня представили инопланетянину Виталику.
– Ты уж постарайся, Виталик, – попросила его Елена, чуть ли не заискивая.
Виталик лапидарно кивнул и повлек меня к какому-то космическому прибору, оказавшемуся креслом. Я еще пыталась наладить контакт, но напрасно. Пришлось расслабиться и получать удовольствие, что я и сделала. Надо сказать, накануне я почти не спала, готовилась к сложному семинару, поэтому ухитрилась даже время от времени задремывать в удобном кресле. Иногда я все же бросала взгляд в зеркало, но каждый раз видела там нечто такое странное, что от страха предпочитала заснуть снова. Наконец меня растолкали и предложили оценить результат. Робея, я уставилась в зеркало.
Нет, я не изменилась до такой степени, чтобы не узнать себя. И не стала двойником Николь Кидман. У меня не появилось в одночасье густой и шикарной шевелюры. Но то, что я в минуты дикого самомнения называла прической, определенно преобразилось. Мои волосы стали более блестящими и гладкими. Их оттенок изменился – от блекло-мышиного в пепельный. И цвет глаз от этого казался поинтереснее, и кожа как-то выровнялась…
Я не стала невероятной красавицей, но перестала выглядеть неухоженной провинциальной цыпочкой.
Ошеломленная, я лепетала благодарности, которые Виталик слушал с утомленно-снисходительным видом. Елена, кажется, была не особенно довольна. Осмотрев меня с головы до ног, она спросила:
– А сколько ты весишь?
– Не знаю, – удивилась я. – У меня нет весов.
– Ну, ты даешь! Наверное, ты единственная девушка в Москве, которая не следит за своим весом. А на какой диете ты сидишь?
– На студенческой, – обозлилась я.
– Это как?
– «Макдоналдс» после стипендии, в остальное время – «Доширак».
– Очень нездоровая диета, – серьезно заметила сестрица.
– Хорошо тебе рассуждать, – не удержалась я от ехидного замечания. – Тебя твой сердечный друг ежедневно по ресторанам водит…
Елена вдруг так переменилась в лице, что я испугалась. На самом деле ее отношения с мужчиной, которого моя сестра называла «сердечный друг», оставались для меня тайной. Мне знакома была только внешняя сторона дела, выглядевшая сплошным праздником: подарки, цветы, рестораны. И сейчас, при взгляде на опечалившееся лицо Елены, я впервые подумала – может быть, их отношения не столь безоблачны? Но тут же отбросила эту мысль, потому что сестра заявила:
– Переходи с дрянной китайской хавки на наш отечественный кефир. Тогда и у тебя, может быть, найдется сердечный друг, который станет приглашать в рестораны. Но чтобы у тебя появился более реальный стимул, я отдам тебе кое-что из своего гардероба… Как только ты сможешь в это влезть. Рост у нас одинаковый. Фигуры похожи. Будешь принцессой!
Мне понадобилось всего две недели, чтобы скинуть пять килограммов. Елена исполнила данное обещание. А мне не привыкать было – донашивать за старшими сестрами. Тем более что от Елены мне перешли очень хорошие вещи. Я совершенно не разбиралась в брендах, и все громкие имена звучали для меня как одна вязкая скороговорка. Но я все равно понимала, что мне достался отличный гардероб. Со вкусом у сестры было все в порядке. Все отданные ею вещи подходили друг к другу так, что я могла одеваться, не глядя.
В редакции это заметили и отметили. Приняли, как говорится, к сведению. Однажды девочки из отдела моды даже одолжили у меня серьги для какой-то важной съемки. Я удивилась – на мой взгляд, серьги были симпатичные, но ничего особенного. Так, лазуритовые пирамидки в серебряной проволоке. А модели заладили щебетать на каком-то попугайском языке: «Этро, этро»…
Я успешно защитила диплом на тему «Связи с общественностью в Интернете». Тема эта тогда была новой и перспективной, мне предложили аспирантуру, но я ушла от ответа. Я уже не представляла себя синим чулком в целомудренном твидовом костюмчике. Я почувствовала вкус и тягу к жизни. Будущее виделось мне в радужных тонах. Но сначала, прежде чем вступить в него, мне следовало разделаться с одной мелочью, на которую раньше не хватало ни сил, ни времени. А именно – приобрести сексуальный опыт.
Выпускной устроили в «Лагуне». Я была в бледно-зеленом платье, но уже не из гардероба Елены Прекрасной. Его я купила сама, и перед тем как достать кошелек, долго рассматривала ценник, прикидывая, не ошиблись ли продавцы, не добавили ли случайно лишний нолик? Увы, цена оказалась болезненно реальной, но удержаться от покупки я уже не могла – платье сидело безукоризненно. К тому же оно показалось мне единственным шансом привлечь внимание Никиты Павкина, моего красавчика-однокурсника, на которого я тайно заглядывалась все годы учебы. Тайно – не из-за девичьей застенчивости, а оттого, что сусальная красота чернокудрого, синеглазого Павкина казалась мне его единственным достоинством. Молодой человек был глуповат и самодоволен. Тем не менее то одна, то другая моя сокурсница падала жертвой его чар и уносилась с восторженной физиономией на его «Тойоте». Это давало мне основания считать Никиту искушенным любовником, которому можно, пожалуй, доверить мою перестоявшуюся невинность.
Но я ошиблась. Ох, как я ошиблась! Для своей цели я могла выбрать кого угодно, хотя бы пожилого профессора Игнатова, каждую лекцию начинавшего со слов: «Тут ведь в чем дело-то…», хотя бы видавшего виды бармена, виртуозно манипулирующего шейкером. Да чего там – даже охранник клуба, профессионально мрачный парнище с лиловыми прыщами на бритой шее, жующий зубочистку, справился бы лучше.
Сначала Павкин долго не мог понять, что от него требуется – вернее, он просто не замечал тех неловких знаков внимания, что я ему оказывала. Я не была сильна в искусстве флирта. Пришлось действовать напрямую – пригласить Никиту на танец. Он удивился, но последовал за мной на пятачок, где под пульсацию клубной музыки спазматически подергивались наши однокурсники.
После танца дело пошло повеселей – Никита купил мне коктейль «Маргарита» и начал нашептывать на ушко всякие занятные глупости. Впрочем, от волнения я не понимала ни слова, только проглотила два коктейля подряд, решив, что это мне будет кстати. Наши отношения развивались стремительно, и уже через час я согласилась на предложение Никиты уединиться. Вставая из-за столика, я слегка покачнулась. Уп-пс, кажется, мне не стоило налегать на «Маргариту», ведь я совершенно не приучена к спиртному.
Я думала, мы сядем в машину и умчимся куда-то во тьму, в уютное холостяцкое гнездышко Никиты. Ночь, наполненная ласками… Блаженная усталость… Нежное прощание на рассвете…
Все же мне стоило читать поменьше книг и хотя бы изредка выбираться с подружками в клубы – чтобы изучать жизнь на практике, так сказать.
Никита повлек меня не к дверям, а к лесенке, ведущей вниз, в цоколь. Там располагались самые пафосные сортиры, которые мне только приходилось видеть. Зеленые полупрозрачные плиты пола подсвечивались снизу. Раковины и унитазы тоже были прозрачные и подсвеченные. Тихо играла музыка. Но, несмотря на все красоты, это место не подходило для романтического уединения. И только я собралась рассказать об этом своему кавалеру, как он впился ртом в мои губы. Перед поцелуем Никита позаботился освежить рот жевательной резинкой, так что я почувствовала холодок ментола, и… И больше ничего.
И тут Никита надавил мне на плечи самым недвусмысленным образом. Даже такая ботаничка, как я, догадалась бы, что это значит.
– Ну же, детка… Сделай мне приятное…
Организм возмутился за меня – выпитые коктейли вдруг рванулись из моего организма. Я вывернулась из рук Павкина, метнулась в кабинку и осквернила изящный унитаз в форме морской раковины содержимым своего желудка.
Павкин, разумеется, не стал ждать, когда я проблююсь, и отчалил обратно в зал, веселиться. Я умылась, прополоскала рот и покинула клуб. Я чувствовала себя оскорбленной. Как если бы я пригласила Павкина на домашний обед, а он предпочел перекусить шаурмой у привокзального киоска.
Как-то я поделилась своими мыслями с Еленой, но та расхохоталась мне в лицо.
– Ты думаешь, секс – для тебя? Нет, моя дорогая. Секс – для мужчин. Для того, чтобы держать их в руках. Помнишь царицу Цирцею?
– Цирцея своей любовью превращала мужчин в свиней.
– Вот именно. Потом этих свиней можно пасти, доить и пускать на сало.
– Свиней не доят.
– Этих – доят, можешь быть уверена.
Мы сидели у нее на кухне. Теперь у Елены было свое жилье, купленное ей в подарок ее… Женихом? Нет, она больше не называла своих многочисленных приятелей – женихами. Младшая сестренка выросла, и с ней можно было быть искренней.
– Да, я куртизанка, – с обезоруживающей прямотой признавалась Елена Прекрасная. – Если хочешь, гейша.
– Спасибо, я ничего такого не хочу, – пробормотала я.
– Презираешь меня? – прищурилась Елена. – Напрасно.
– Я не могу тебя презирать, но и не понимаю, как…
– Как я могла дойти до жизни такой? Что ж, я тебе объясню. Поверь, малютка, нелегко быть красивой девушкой в большом городе. Повсюду соблазны… И отовсюду, куда ни сунься, к тебе тянутся похотливые ручонки. Чтобы чего-то добиться, нужно быть сговорчивой. Быть ласковой. Они так и говорят – будь ласкова со мной, кошечка. Владельцы модельных агентств. Хозяева модных домов и ночных клубов. Продюсеры. Даже фотографы.
К счастью, это длится недолго. Тут главное – удержаться на плаву. Не растрачивать себя зря, не приобрести репутации легкой на передок штучки. Тогда грош тебе будет цена, и ты начнешь скатываться все ниже и ниже, пока однажды вечером не обнаружишь себя на трассе. Станешь приторговывать собой за шашлык из местного кафе и рассказывать товаркам о своей прошлой карьере… Причем они даже не поверят тебе, вот что обидно! Я сориентировалась быстро. А вот многие не успели. Тщательный выбор, трезвый расчет, холодная голова и горячие объятия! У меня было несколько романов, каждый из которых поднимал меня на ступеньку выше. Я не стала топ-моделью, не стала поп-звездой. Зато я сделалась идеальной любовницей – женщиной, обладание которой льстит тщеславию. Женщиной, которая не даст мужчине заскучать, но и не будет докучать ему. Если он показывается со мной на публике – ему завидуют. Если он остается со мной наедине – его ждут самые утонченные наслаждения. Впрочем, – Елена дернула носиком, – нужно признать, немногим из моих приятелей нужен секс. Утоленное самолюбие – вот их главный кайф. И они готовы платить за это. Деньги, меха, бриллианты. Я ужинаю в лучших ресторанах. Я летаю на уик-энды в Париж. Я загораю на Мальдивах. Покупаю одежду в Милане. И главное – я больше не жертва, я охотник.
– И на кого же ты охотишься?
– А ты не понимаешь, дурочка? Мне нужен муж. Годы-то идут, часики тикают. Мне уже двадцать пять…
Я хотела ее поправить, но воздержалась. Прекрасная Елена просто слишком привыкла скрывать свой возраст.
– Уже двадцать пять. На пятки наступают молодые да ранние. Пора, пора мне вытащить свой выигрышный билетик. Замуж, и сразу ребенка. А ты смотри, не сделай такой глупости, не принеси в подоле. С тобой, сестреночка, поговорить за предохранение или сама разберешься?
– Уже разобралась, спасибо.
– Вот и ладненько. Так что не забивай себе голову глупостями, красотка. Получай удовольствие не от секса, а от других вещей. Сама видишь – из-за этой глупости подняли слишком много шума. Я вот, например, получила настоящий оргазм, когда купила эти босоножки от Джимми Чу… Примерь-ка!
Глава 3
После трапезы заваривают чай, зеленый или апельсиновый, на апельсиновой душистой воде. Подают крепкий кофе с кардамоном или каху кассе – кофе, сваренный со сливками. А к чаю – ломти мускатной дыни, редкостные фрукты, орехи, выпечку, сделанную по старинным арабским рецептам. Кааб-эль-гзаль – нечто вроде круассана, рогалик из хрустящего теста, наполненный миндальной пастой. Баклава, прослоенная поджаренными и молотыми орешками, фисташками, фундуком и медовым сиропом. Макруд – трубочки, наполненные приторно-сладкими финиками. Марокканская халва – шебакия! Сюрприз для самых искушенных гурманов – пирожки бриуаты, медовые, но с начинкой из копченой рыбы. А высший пилотаж – пастила, подаваемая на стол только в праздничный день и только в богатых домах! Но это не наша привычная пастила, так называется слоеный пирог с начинкой из мяса голубей, крутых яиц и лепестков миндаля… Этот пирог предлагают самым уважаемым гостям, и чем больше в пироге слоев – тем больше почета гостю!
А ветер с моря доносит свежий, терпкий аромат рыбы. На стихийных рынках Агадира, Эс-Сувейры и Рабата, в темных портовых кабачках предлагают только что пойманную рыбу, хвастают жирными спинами скатов, пугают образиной каменного окуня, навязывают муарового тунца, сватают пахнущую женщиной макрель, грозят серебряными ножичками сардин! Груды креветок стрекочут, как сверчки, осьминоги протягивают лиловые щупальца! И тут же, на месте, вам могут приготовить крабовый салат с апельсинами, тушенную на гриле рыбу, макрель, фаршированную помидорами, самак– би-тахина, рыбное филе с солеными лимонами или самак-кебаб – рыбный шашлычок.
И все засыпается пряностями, пряности в том климате – благословение и необходимость. О сухой огонь красного и черного перца! О пламенная нежность имбиря! Молотым тмином заправляют и мясо, и сласти. Крупа приобретает солнечный цвет от порошка куркумы и шафрана. Звездочки аниса добавляют в плоские хлебы. Сезам, тот самый сказочный сезам из старинной сказки, открывающий любые двери, украшает сласти. А если ты новичок в тонком мире специй – покупай рас-эль-ханут, готовую смесь, пригодную для любых блюд!
Специи вызывают жажду. Пророк запретил правоверным мусульманам пить вино, но мы, неверные, вполне можем приобщиться к марокканским винам. Густое, как мед, «Аит Суала»; кроваво-красный «Магриб»; терпкий «Талеб»; лучисто-солнечное «Оста-ле»; кисло-свежий «Булуан»; «Шюд-Сотель» с неповторимым оттенком мяты в послевкусии; «Бассро», лучше которого нет к рыбе…
Я так увлеклась статьей, что забыла бояться, пока шла в редакцию. Думаю, я престранно там выглядела – этакая дикарка в позвякивающих браслетах, с бусинками в растрепанных волосах, с марокканским загаром, появление которого я могу объяснить только чудом. И чудом же было то обстоятельство, что мою статью взяли, напечатали и предложили писать еще.
Я была счастлива, правда, к бочке меда примешивалась малая доза горького дегтя – а что, если меня разоблачат? Что, если какой-нибудь бывалый путешественник и гурман, прочитав мою статейку в журнале «Стиль», воскликнет:
– Что за чепуха тут понаписана? Все это враки! Автора на мыло!
Верите, я даже ночью просыпалась в холодном поту, так боялась разоблачения. Но вот номер журнала «Стиль» появился в киосках, вот я увидела свою статью, напечатанную черным по белому, а бывалый путешественник и гурман не появлялся, чтобы вывести меня на чистую воду. Вероятно, он был занят своими делами – дегустировал где-нибудь на острове Палау суп из летучих мышей, к примеру.
Правда, статью мою здорово урезали, а вместо моего имени и фамилии, которую я носила от рождения, под текстом красовался невообразимый псевдоним: «Милена Буше»!
Но в редакции мне быстренько объяснили, что так и надо. Что Милена Буше – это звучит, а Мария Бушуева – не звучит совершенно. Я смирилась отчасти еще и потому, что рассчитывала прогреметь своей фамилией на поприще большой литературы и не желала трепать ее попусту.
Полученный гонорар заставил меня окончательно забыть и о дурацком напыщенном псевдониме, и об угрызениях совести. Так щедро мое вранье не оплачивалось ни разу. Не помню, куда я дела эти деньги. Должно быть, купила какую-нибудь ерунду или устроила вечеринку для однокурсников.
Но хорошо помню ощущение свободы и радости, овладевшее мною.
Рубрику сделали постоянной. Лихорадочные фантазии Милены Буше появлялись теперь на глянцевых страницах из номера в номер, от месяца к месяцу.
– А ты развернулась, сестренка, – с удовольствием констатировала Елена Прекрасная, перелистывая свежий журнал «Стиля». – О твоих заметках в Москве говорят… Кстати, если уж к тебе пришла слава, не хотела бы ты что-нибудь переменить в своей внешности?
– Меня все устраивает.
– Ну, ты у нас невзыскательная особа… Тебя-то все устраивает, а вот твоих новых работодателей…
– А что такое? – озадачилась я.
Елена повернула ко мне журнал. Говоря по совести, я не потрудилась ознакомиться с другими материалами. На форзаце красовалась групповая фотография – творческий коллектив «Стиля» в полном составе. Надо ли говорить, что меня там не было…
Меня просто не пригласили сняться для разворота.
– Не очень-то и хотелось, – фыркнула я. Но я покривила душой. Досада грызла меня, как червяк – яблоко.
– Может, они просто забыли, – заметила Елена. Мои чувства были для нее как раскрытая книга, и ее не получалось обмануть напускным пренебрежением. – Но тебе действительно пора сменить прическу, скажем. А твой гардероб? Ты вообще носишь что-нибудь, кроме джинсов и футболок? Что это за вязаный ужас? А косметика у тебя есть?
– Есть, – с гордостью сообщила я. – Вот недавно губную помаду прикупила. Целый полтинник отдала.
– Ах, детка, – вздохнула Елена. – Поехали-ка со мной.
– Куда?
– Начинается отделка щенка под капитана, – процитировала Елена свою любимую книгу.
И тут же принялась куда-то звонить. Для телефонных разговоров у нее был совсем другой тон и голос.
Я не была в парикмахерской с тех пор, как перед выпускным вечером в школе мне сделали укладку. В грязноватом салончике, где сильно пахло гречневой кашей, очевидно разогреваемой мастерами на обед, причесывала меня мрачная дама в несвежем халате. У меня возникло неприятное предчувствие, когда я увидела, что ее собственная шевелюра самым радикальным образом обесцвечена, начесана и залита лаком. Если уж она к своим собственным волосам так немилосердна, то что сделает с моими? Предчувствия меня не обманули. На моей голове образовалось точь-в-точь такое же воронье гнездо, что и у парикмахерши, минус «Блондоран». Дома я вымыла и расчесала волосы – не без труда, потому что лака на меня не пожалели. На выпускной пошла без всякой прически, что в любом случае дела не испортило – я была самой незаметной девушкой в классе…
С тех пор я не перешагивала порога цирюльней, ни провинциальных, ни столичных. Просто смирилась с тем, что с волосами мне не повезло. Жиденькие, цвет невнятный, да еще и торчат в разные стороны. С такими трудно сладить, если вот только стянуть резинкой и закрепить ободочком…
Но салон, куда привезла меня Елена, походил на нашу провинциальную парикмахерскую так же, как Елена на меня. И вообще напоминал интерьер инопланетного космического корабля. Там оказалось полно невообразимых предметов, назначение которых было мне совершенно неясно, клиенты сидели под серебряными пелеринами, а персонал порхал в серебряных комбинезонах. Меня представили инопланетянину Виталику.
– Ты уж постарайся, Виталик, – попросила его Елена, чуть ли не заискивая.
Виталик лапидарно кивнул и повлек меня к какому-то космическому прибору, оказавшемуся креслом. Я еще пыталась наладить контакт, но напрасно. Пришлось расслабиться и получать удовольствие, что я и сделала. Надо сказать, накануне я почти не спала, готовилась к сложному семинару, поэтому ухитрилась даже время от времени задремывать в удобном кресле. Иногда я все же бросала взгляд в зеркало, но каждый раз видела там нечто такое странное, что от страха предпочитала заснуть снова. Наконец меня растолкали и предложили оценить результат. Робея, я уставилась в зеркало.
Нет, я не изменилась до такой степени, чтобы не узнать себя. И не стала двойником Николь Кидман. У меня не появилось в одночасье густой и шикарной шевелюры. Но то, что я в минуты дикого самомнения называла прической, определенно преобразилось. Мои волосы стали более блестящими и гладкими. Их оттенок изменился – от блекло-мышиного в пепельный. И цвет глаз от этого казался поинтереснее, и кожа как-то выровнялась…
Я не стала невероятной красавицей, но перестала выглядеть неухоженной провинциальной цыпочкой.
Ошеломленная, я лепетала благодарности, которые Виталик слушал с утомленно-снисходительным видом. Елена, кажется, была не особенно довольна. Осмотрев меня с головы до ног, она спросила:
– А сколько ты весишь?
– Не знаю, – удивилась я. – У меня нет весов.
– Ну, ты даешь! Наверное, ты единственная девушка в Москве, которая не следит за своим весом. А на какой диете ты сидишь?
– На студенческой, – обозлилась я.
– Это как?
– «Макдоналдс» после стипендии, в остальное время – «Доширак».
– Очень нездоровая диета, – серьезно заметила сестрица.
– Хорошо тебе рассуждать, – не удержалась я от ехидного замечания. – Тебя твой сердечный друг ежедневно по ресторанам водит…
Елена вдруг так переменилась в лице, что я испугалась. На самом деле ее отношения с мужчиной, которого моя сестра называла «сердечный друг», оставались для меня тайной. Мне знакома была только внешняя сторона дела, выглядевшая сплошным праздником: подарки, цветы, рестораны. И сейчас, при взгляде на опечалившееся лицо Елены, я впервые подумала – может быть, их отношения не столь безоблачны? Но тут же отбросила эту мысль, потому что сестра заявила:
– Переходи с дрянной китайской хавки на наш отечественный кефир. Тогда и у тебя, может быть, найдется сердечный друг, который станет приглашать в рестораны. Но чтобы у тебя появился более реальный стимул, я отдам тебе кое-что из своего гардероба… Как только ты сможешь в это влезть. Рост у нас одинаковый. Фигуры похожи. Будешь принцессой!
Мне понадобилось всего две недели, чтобы скинуть пять килограммов. Елена исполнила данное обещание. А мне не привыкать было – донашивать за старшими сестрами. Тем более что от Елены мне перешли очень хорошие вещи. Я совершенно не разбиралась в брендах, и все громкие имена звучали для меня как одна вязкая скороговорка. Но я все равно понимала, что мне достался отличный гардероб. Со вкусом у сестры было все в порядке. Все отданные ею вещи подходили друг к другу так, что я могла одеваться, не глядя.
В редакции это заметили и отметили. Приняли, как говорится, к сведению. Однажды девочки из отдела моды даже одолжили у меня серьги для какой-то важной съемки. Я удивилась – на мой взгляд, серьги были симпатичные, но ничего особенного. Так, лазуритовые пирамидки в серебряной проволоке. А модели заладили щебетать на каком-то попугайском языке: «Этро, этро»…
Я успешно защитила диплом на тему «Связи с общественностью в Интернете». Тема эта тогда была новой и перспективной, мне предложили аспирантуру, но я ушла от ответа. Я уже не представляла себя синим чулком в целомудренном твидовом костюмчике. Я почувствовала вкус и тягу к жизни. Будущее виделось мне в радужных тонах. Но сначала, прежде чем вступить в него, мне следовало разделаться с одной мелочью, на которую раньше не хватало ни сил, ни времени. А именно – приобрести сексуальный опыт.
Выпускной устроили в «Лагуне». Я была в бледно-зеленом платье, но уже не из гардероба Елены Прекрасной. Его я купила сама, и перед тем как достать кошелек, долго рассматривала ценник, прикидывая, не ошиблись ли продавцы, не добавили ли случайно лишний нолик? Увы, цена оказалась болезненно реальной, но удержаться от покупки я уже не могла – платье сидело безукоризненно. К тому же оно показалось мне единственным шансом привлечь внимание Никиты Павкина, моего красавчика-однокурсника, на которого я тайно заглядывалась все годы учебы. Тайно – не из-за девичьей застенчивости, а оттого, что сусальная красота чернокудрого, синеглазого Павкина казалась мне его единственным достоинством. Молодой человек был глуповат и самодоволен. Тем не менее то одна, то другая моя сокурсница падала жертвой его чар и уносилась с восторженной физиономией на его «Тойоте». Это давало мне основания считать Никиту искушенным любовником, которому можно, пожалуй, доверить мою перестоявшуюся невинность.
Но я ошиблась. Ох, как я ошиблась! Для своей цели я могла выбрать кого угодно, хотя бы пожилого профессора Игнатова, каждую лекцию начинавшего со слов: «Тут ведь в чем дело-то…», хотя бы видавшего виды бармена, виртуозно манипулирующего шейкером. Да чего там – даже охранник клуба, профессионально мрачный парнище с лиловыми прыщами на бритой шее, жующий зубочистку, справился бы лучше.
Сначала Павкин долго не мог понять, что от него требуется – вернее, он просто не замечал тех неловких знаков внимания, что я ему оказывала. Я не была сильна в искусстве флирта. Пришлось действовать напрямую – пригласить Никиту на танец. Он удивился, но последовал за мной на пятачок, где под пульсацию клубной музыки спазматически подергивались наши однокурсники.
После танца дело пошло повеселей – Никита купил мне коктейль «Маргарита» и начал нашептывать на ушко всякие занятные глупости. Впрочем, от волнения я не понимала ни слова, только проглотила два коктейля подряд, решив, что это мне будет кстати. Наши отношения развивались стремительно, и уже через час я согласилась на предложение Никиты уединиться. Вставая из-за столика, я слегка покачнулась. Уп-пс, кажется, мне не стоило налегать на «Маргариту», ведь я совершенно не приучена к спиртному.
Я думала, мы сядем в машину и умчимся куда-то во тьму, в уютное холостяцкое гнездышко Никиты. Ночь, наполненная ласками… Блаженная усталость… Нежное прощание на рассвете…
Все же мне стоило читать поменьше книг и хотя бы изредка выбираться с подружками в клубы – чтобы изучать жизнь на практике, так сказать.
Никита повлек меня не к дверям, а к лесенке, ведущей вниз, в цоколь. Там располагались самые пафосные сортиры, которые мне только приходилось видеть. Зеленые полупрозрачные плиты пола подсвечивались снизу. Раковины и унитазы тоже были прозрачные и подсвеченные. Тихо играла музыка. Но, несмотря на все красоты, это место не подходило для романтического уединения. И только я собралась рассказать об этом своему кавалеру, как он впился ртом в мои губы. Перед поцелуем Никита позаботился освежить рот жевательной резинкой, так что я почувствовала холодок ментола, и… И больше ничего.
И тут Никита надавил мне на плечи самым недвусмысленным образом. Даже такая ботаничка, как я, догадалась бы, что это значит.
– Ну же, детка… Сделай мне приятное…
Организм возмутился за меня – выпитые коктейли вдруг рванулись из моего организма. Я вывернулась из рук Павкина, метнулась в кабинку и осквернила изящный унитаз в форме морской раковины содержимым своего желудка.
Павкин, разумеется, не стал ждать, когда я проблююсь, и отчалил обратно в зал, веселиться. Я умылась, прополоскала рот и покинула клуб. Я чувствовала себя оскорбленной. Как если бы я пригласила Павкина на домашний обед, а он предпочел перекусить шаурмой у привокзального киоска.
Как-то я поделилась своими мыслями с Еленой, но та расхохоталась мне в лицо.
– Ты думаешь, секс – для тебя? Нет, моя дорогая. Секс – для мужчин. Для того, чтобы держать их в руках. Помнишь царицу Цирцею?
– Цирцея своей любовью превращала мужчин в свиней.
– Вот именно. Потом этих свиней можно пасти, доить и пускать на сало.
– Свиней не доят.
– Этих – доят, можешь быть уверена.
Мы сидели у нее на кухне. Теперь у Елены было свое жилье, купленное ей в подарок ее… Женихом? Нет, она больше не называла своих многочисленных приятелей – женихами. Младшая сестренка выросла, и с ней можно было быть искренней.
– Да, я куртизанка, – с обезоруживающей прямотой признавалась Елена Прекрасная. – Если хочешь, гейша.
– Спасибо, я ничего такого не хочу, – пробормотала я.
– Презираешь меня? – прищурилась Елена. – Напрасно.
– Я не могу тебя презирать, но и не понимаю, как…
– Как я могла дойти до жизни такой? Что ж, я тебе объясню. Поверь, малютка, нелегко быть красивой девушкой в большом городе. Повсюду соблазны… И отовсюду, куда ни сунься, к тебе тянутся похотливые ручонки. Чтобы чего-то добиться, нужно быть сговорчивой. Быть ласковой. Они так и говорят – будь ласкова со мной, кошечка. Владельцы модельных агентств. Хозяева модных домов и ночных клубов. Продюсеры. Даже фотографы.
К счастью, это длится недолго. Тут главное – удержаться на плаву. Не растрачивать себя зря, не приобрести репутации легкой на передок штучки. Тогда грош тебе будет цена, и ты начнешь скатываться все ниже и ниже, пока однажды вечером не обнаружишь себя на трассе. Станешь приторговывать собой за шашлык из местного кафе и рассказывать товаркам о своей прошлой карьере… Причем они даже не поверят тебе, вот что обидно! Я сориентировалась быстро. А вот многие не успели. Тщательный выбор, трезвый расчет, холодная голова и горячие объятия! У меня было несколько романов, каждый из которых поднимал меня на ступеньку выше. Я не стала топ-моделью, не стала поп-звездой. Зато я сделалась идеальной любовницей – женщиной, обладание которой льстит тщеславию. Женщиной, которая не даст мужчине заскучать, но и не будет докучать ему. Если он показывается со мной на публике – ему завидуют. Если он остается со мной наедине – его ждут самые утонченные наслаждения. Впрочем, – Елена дернула носиком, – нужно признать, немногим из моих приятелей нужен секс. Утоленное самолюбие – вот их главный кайф. И они готовы платить за это. Деньги, меха, бриллианты. Я ужинаю в лучших ресторанах. Я летаю на уик-энды в Париж. Я загораю на Мальдивах. Покупаю одежду в Милане. И главное – я больше не жертва, я охотник.
– И на кого же ты охотишься?
– А ты не понимаешь, дурочка? Мне нужен муж. Годы-то идут, часики тикают. Мне уже двадцать пять…
Я хотела ее поправить, но воздержалась. Прекрасная Елена просто слишком привыкла скрывать свой возраст.
– Уже двадцать пять. На пятки наступают молодые да ранние. Пора, пора мне вытащить свой выигрышный билетик. Замуж, и сразу ребенка. А ты смотри, не сделай такой глупости, не принеси в подоле. С тобой, сестреночка, поговорить за предохранение или сама разберешься?
– Уже разобралась, спасибо.
– Вот и ладненько. Так что не забивай себе голову глупостями, красотка. Получай удовольствие не от секса, а от других вещей. Сама видишь – из-за этой глупости подняли слишком много шума. Я вот, например, получила настоящий оргазм, когда купила эти босоножки от Джимми Чу… Примерь-ка!
Глава 3
Я слишком привыкла верить своей старшей сестре, чтобы подвергать сомнению ее жизненную позицию. Хотя, несомненно, для себя я желала лучшего… И большего. Откровенно говоря, я сомневалась в том, что мне стоит связывать свою дальнейшую карьеру с глянцевым журналом. Да, все это красиво, и блестяще, и увлекательно, но чем-то похоже на босоножки от Джимми Чу. Слишком тонки ремешки, слишком высоки каблуки, слишком много непрактичных блесток.
Для трудной дороги человеческого счастья нужно что-то понадежнее, пусть и попроще, и погрубее.
Я посоветовалась с Катериной. В конце концов, она тоже была моей старшей сестрой. Правда, она мало знала о жизни московского полусвета, но много – о жизненной лотерее, в которой так важно вытащить свой выигрышный билетик…
Как я уже говорила, Катя училась в школе весьма посредственно, зато хорошо стряпала и еще лучше шила. Она хотела стать модельером, но провалилась на вступительных испытаниях – ее рисунок оказался ниже всякой критики. Родители уговаривали Катю подождать год, поработать, а потом попытаться еще разок. Но Катя отнесла документы в медицинское училище. Там был недобор, и ее приняли. К всеобщему удивлению, ей понравилось в меде. Она стала почти отличницей. Может быть, ее преуспевание зависело от особенностей характера? Катя не признавала абстрактных знаний, которые приобретаются просто так, для общего развития. Она была девушкой практического склада. А так как она была еще и миловидной, то после учебы смогла найти работу мечты. Вернее, работа мечты нашла ее сама. В лице известного пластического хирурга Беляева.
Беляев, без шуток, был гением. Из разных концов страны к нему ехали дамы, озабоченные формой своих носов и грудей. Столичные львицы объявляли завистливым подругам, что едут подтянуть физиономию в швейцарскую или австрийскую клинику, а сами подавались в глубь страны, к Беляеву. Более того, гражданочки из Европы тоже наносили ему визиты, потому что делать пластику у Беляева им обходилось в разы дешевле, чем на родине. Но, как и всякий гений, Беляев обладал сложным характером и вздорным нравом.
Он третировал медицинских сестер, обзывая их дурындами, сонными тетерями и разинями. Впрочем, начальству он тоже спуска не давал. Беляев виртуозно ругался матом, был не дурак выпить и во время операций имел дурное обыкновение декламировать стихи, да какие! Таких стишков ни в одной хрестоматии не сыщещь – хулиганские вирши Лермонтова, к примеру, или даже срамные оды Баркова. В моменты очень хорошего настроения светило распевало частушки, тоже, как можно догадаться, малопристойные.
Пациенткам причуды хирурга казались милыми и забавными, они их развлекали, а вот персонал, бывало, нервничал. Правда, даже те, кто на дух не переносил обсценной лексики, крепко держались за свои рабочие места – в клинике недурно платили. И нипочем Катерине не попасть на такое доходное место, кабы не случай, бог-изобретатель.
В отделение челюстно-лицевой хирургии, где она проходила практику, Беляева привезли на консультацию. Катя видела из окошка палаты высокого и грузного человека, который медленно выбирался из автомобиля.
У Беляева была физиономия древнего римлянина времен упадка Империи – благородный, но несколько оплывший профиль, саркастически сложенный рот, веселые глаза и основательный нос клубничного оттенка. Когда этот «римлянин» вломился в палату к подопечному Катеньки, она остолбенела. Незнакомец был без халата и бахил, от него ощутимо попахивало алкоголем. Без лишних церемоний он прошествовал к постели больного и полез ему под повязки. Для полноты картины пришелец бормотал себе под нос что-то совершенно неприличное. Катерина никогда еще не видела близко гениальных хирургов. Надо вам сказать, что палату занимал бизнесмен средней руки, пострадавший вследствие происков конкурентов. Моя невероятная сестрица предположила, что враги явились доконать пошедшего на поправку больного, и бросилась на его защиту.
Катя уперла руки в боки и сказала все, что думает о вторжении неизвестного нахала, а потом попыталась вытолкать его из палаты. Сбежавшийся на шум персонал стал свидетелем необыкновенного аттракциона. Миниатюрная медсестра Бушуева, уперев руки в обширный живот именитого хирурга, буксует ногами, обутыми в теннисные туфли, по недавно протертому линолеуму, а Беляев хохочет во все горло и называет ее маленькой злючкой. На кровати же в это время в пароксизме корчился пациент, которого и приехал осмотреть гений пластической хирургии. У бедолаги, видите ли, челюсть оказалась сломана в двух местах, и смеяться ему было совершенно противопоказано.
Для трудной дороги человеческого счастья нужно что-то понадежнее, пусть и попроще, и погрубее.
Я посоветовалась с Катериной. В конце концов, она тоже была моей старшей сестрой. Правда, она мало знала о жизни московского полусвета, но много – о жизненной лотерее, в которой так важно вытащить свой выигрышный билетик…
Как я уже говорила, Катя училась в школе весьма посредственно, зато хорошо стряпала и еще лучше шила. Она хотела стать модельером, но провалилась на вступительных испытаниях – ее рисунок оказался ниже всякой критики. Родители уговаривали Катю подождать год, поработать, а потом попытаться еще разок. Но Катя отнесла документы в медицинское училище. Там был недобор, и ее приняли. К всеобщему удивлению, ей понравилось в меде. Она стала почти отличницей. Может быть, ее преуспевание зависело от особенностей характера? Катя не признавала абстрактных знаний, которые приобретаются просто так, для общего развития. Она была девушкой практического склада. А так как она была еще и миловидной, то после учебы смогла найти работу мечты. Вернее, работа мечты нашла ее сама. В лице известного пластического хирурга Беляева.
Беляев, без шуток, был гением. Из разных концов страны к нему ехали дамы, озабоченные формой своих носов и грудей. Столичные львицы объявляли завистливым подругам, что едут подтянуть физиономию в швейцарскую или австрийскую клинику, а сами подавались в глубь страны, к Беляеву. Более того, гражданочки из Европы тоже наносили ему визиты, потому что делать пластику у Беляева им обходилось в разы дешевле, чем на родине. Но, как и всякий гений, Беляев обладал сложным характером и вздорным нравом.
Он третировал медицинских сестер, обзывая их дурындами, сонными тетерями и разинями. Впрочем, начальству он тоже спуска не давал. Беляев виртуозно ругался матом, был не дурак выпить и во время операций имел дурное обыкновение декламировать стихи, да какие! Таких стишков ни в одной хрестоматии не сыщещь – хулиганские вирши Лермонтова, к примеру, или даже срамные оды Баркова. В моменты очень хорошего настроения светило распевало частушки, тоже, как можно догадаться, малопристойные.
Пациенткам причуды хирурга казались милыми и забавными, они их развлекали, а вот персонал, бывало, нервничал. Правда, даже те, кто на дух не переносил обсценной лексики, крепко держались за свои рабочие места – в клинике недурно платили. И нипочем Катерине не попасть на такое доходное место, кабы не случай, бог-изобретатель.
В отделение челюстно-лицевой хирургии, где она проходила практику, Беляева привезли на консультацию. Катя видела из окошка палаты высокого и грузного человека, который медленно выбирался из автомобиля.
У Беляева была физиономия древнего римлянина времен упадка Империи – благородный, но несколько оплывший профиль, саркастически сложенный рот, веселые глаза и основательный нос клубничного оттенка. Когда этот «римлянин» вломился в палату к подопечному Катеньки, она остолбенела. Незнакомец был без халата и бахил, от него ощутимо попахивало алкоголем. Без лишних церемоний он прошествовал к постели больного и полез ему под повязки. Для полноты картины пришелец бормотал себе под нос что-то совершенно неприличное. Катерина никогда еще не видела близко гениальных хирургов. Надо вам сказать, что палату занимал бизнесмен средней руки, пострадавший вследствие происков конкурентов. Моя невероятная сестрица предположила, что враги явились доконать пошедшего на поправку больного, и бросилась на его защиту.
Катя уперла руки в боки и сказала все, что думает о вторжении неизвестного нахала, а потом попыталась вытолкать его из палаты. Сбежавшийся на шум персонал стал свидетелем необыкновенного аттракциона. Миниатюрная медсестра Бушуева, уперев руки в обширный живот именитого хирурга, буксует ногами, обутыми в теннисные туфли, по недавно протертому линолеуму, а Беляев хохочет во все горло и называет ее маленькой злючкой. На кровати же в это время в пароксизме корчился пациент, которого и приехал осмотреть гений пластической хирургии. У бедолаги, видите ли, челюсть оказалась сломана в двух местах, и смеяться ему было совершенно противопоказано.