– Милена Антоновна, – начал он, и я его сразу прервала.
Мне самой понравился этот жест – я выставила руку ладонью вперед и принесла прохладным тоном, подслушанным у Великой и Ужасной:
– Во-первых, рада тому, что вы знаете мое имя. Вы не указали его на обложке книги, так что сейчас я имею право удивляться. Во-вторых, вы можете звать меня Миленой, или Марией Антоновной…
– Как у Гоголя, – сказал «Версаль».
– Что?
– Ну, у Гоголя в «Ревизоре». Дочка городничего, Марья Антоновна. Извините…
Как-то сбил он меня с тона. Разумеется, я была в курсе того, что меня зовут как дочку городничего. Вот только я давно не встречала человека, который бы мне об этом сказал. Последним, кажется, был преподаватель русской литературы на втором курсе. И теперь вот этот. Значит, тоже книжный червь. Вроде меня.
– Н-да… Так что же вы мне хотели сказать? Вас-то, кстати, как зовут?
– Алексей Федорович, – поклонился Версаль. Он смотрел на меня выжидающе. Наверное, ждал, что я закричу: «Надо же, как Алешу Карамазова!» Но я кричать не стала.
– Чего же вы от меня хотите, Алексей Федорович?
– Договориться! – едва не закричал он.
Так заверещал, что я немедленно вспомнила о своей роли снежной королевы и отхлебнула остывшего кофе.
– Договариваться нужно было раньше.
– Бес попутал, Мария Антоновна, – убедительно заговорил Версаль, прижимая к руки к галстуку. – Хотелось издательство приподнять. Дело всей жизни ведь пропадает. Сам не знаю, как на это пошел…
– Вы мне еще про детей малых расскажите.
– Что ж, и дети есть. Я знаю, ваш юрист мне звонил… Озвучил сумму иска. Это невозможно, Мария Антоновна, клянусь вам, невозможно. У нас таких денег нет. Обанкротимся ведь. Уже не поднимусь.
– Да что ж вы от меня-то хотите? – удивилась я.
– Откажитесь от претензий. Задним числом напишем договор. Выплатим вам гонорар. Выпустим допечатку, где будет указано ваше авторство. Да что там – еще издадим. Две книги! Три! Знаете, даже в самые первые дни продажи были неплохие. У вас большое будущее… Не стану обещать многое – но все, что могу, сделаю. Не погубите, Марья Антоновна…
Все это было для меня чересчур и стало напоминать сцену из какой-нибудь пьесы Островского.
– Я – вор, да, я – сволочь. Но вы-то, вы девушка добрая, милая, душевная. Я сразу, как вас увидел, сразу и понял, какой вы человек. Вы же сами потом замучаетесь угрызениями совести. Послушайтесь своего сердца, прошу вас. Хотите, я перед вами на колени встану?
– Еще чего придумали! Значит, так. Сейчас я ухожу. О своем решении сообщу вам по телефону. Ясно?
– Ясно, – закивал мелко Алексей Федорович. – Всю жизнь вам благодарен буду… Надеюсь, вы примете правильное решение.
Ночь спала плохо. Мучили кошмары. Бледный и трясущийся Алексей Федорович являлся мне во снах. Где-то поблизости были и его дети, голодные и истощенные. Все они норовили бухнуться передо мной на колени. Встала разбитой, поехала к юристу. Рассказала о вчерашнем разговоре.
Генералов смотрел на меня, как на умственно отсталого ребенка. С добротой и сочувствием. Он сказал:
– Милена, как вы наивны. Это разрывает мне сердце. Он же ловкач. Специалист по подобного рода махинациям. Он давил на жалость, потом на честолюбие. Но я не позволю вам наделать глупостей. Я все сам решу. И знаете, что я вам хотел сказать…
Я затаила дыхание. Ну, интересно же, что он скажет. Хотя я и сама очень проницательная. Я сразу поняла, что Версаль меня обманывает и вообще жуликоватый тип. Слишком ботинки у него блестели. У приличных людей так не блестят.
– Вы не обращайте внимания на его посулы. Я читал ваши материалы, они исключительно интересны. Милена, вы очень талантливая. Наш Издательский дом, на который мы оба работаем, непременно издаст ваши книги. Тем более что будет скандал. А скандал – это известность. Такой старт – половина успеха. Вы меня понимаете?
Его мне было куда проще понять, чем хозяина «Версаля». Генералов не воровал у меня статей, не перевирал мои тексты (я успела пролистать на досуге «По рецепту всему свету»), он выглядел солидным человеком, которому можно доверять. Единственный его недостаток – волосатые пальцы. Ну, тут уж человек не виноват. Это генетическое. Глупо выглядело бы, если бы он их брил или удалял с помощью воска. Это как-то мелко и не по-мужски. Потом, наверняка есть женщина, которой это нравится. Которая обожает эти руки. Впрочем, Генералов не женат, кольца на пальце не видно. На волосатом пальце…
– Милена!
Я вздрогнула.
– Простите, я задумалась.
– Надеюсь, вы примете правильное решение, – сказал Генералов, точь-в-точь словами директора «Версаля». Но прозвучало это по-другому.
Как приказ, которого нельзя ослушаться.
– Да. Приняла.
– Вот и хорошо. Наши сотрудники подготовили ряд документов. Вам надо их просмотреть и подписать.
– С удовольствием.
Я подписала все, не читая. Все равно я ничего не понимаю в юридическом эсперанто. Это какой-то ужасный язык. Он похож на китайский – в нем каждый иероглиф может иметь сто тысяч значений, в зависимости от контекста. Но то, что сказал мне Генералов, когда я закончила подписывать, двойного толкования не допускало.
А он произнес:
– Милена, не хотели бы вы сегодня пообедать со мной?
Я согласилась. Потому что меня никогда не приглашали обедать такие импозантные юристы. И это событие так вскружило мне голову, что я совершенно забыла, что обещала позвонить Версалю. Совсем у меня это из головы вон. Да и потом, что бы я ему сказала? Простите, я решила вас засудить? Сам должен понимать, чем подобные поступки заканчиваются. Не маленький.
Но он сам позвонил, где-то через три недели. Мой роман с Генераловым шел полным ходом. Мы уже не только обедали, но и ужинали, и танцевали. Он уже намекал, что ему мало поцелуев в машине. Что он ждет, когда я буду готова, с превеликим нетерпением. Это нетерпение я не могла разделить, как ни старалась. Но ведь это были отношения! Настоящие зрелые отношения со взрослым и ответственным человеком! И я должна оставаться на высоте.
Конечно, меня удерживал страх. Позвольте вам напомнить, что я на тот момент была еще невинной маргариткой.
Проконсультировалась со старшими товарищами – дала шанс Елене Прекрасной похихикать надо мной вдоволь.
– Не забудь сказать ему, чтобы он был поаккуратнее.
– Неловко как-то. Вот так с места в карьер заявить – ты, дорогой, первый? Подумает, что это его к чему-то обязывает.
– Тем лучше.
– Я так не считаю.
– Тогда ничего ему не говори. Будет сюрприз.
– Ничего себе сюрприз…
– Ну, хочешь, я свожу тебя в клинику? Один небольшой надрез, и твои проблемы будут решены. Давай?
– Давай.
– Серьезно?
– Серьезно – ты глупости говоришь. Потому что надрез тут ни при чем. Не в этом дело.
– А в чем?
– В отсутствии у меня необходимого опыта.
– Тогда давай – надрез и пять мужиков подряд. Наберешься опыта.
– Опять же – глупости.
– Ах, глупости? – возмутилась Елена. – Ты скажи просто, что тебе не хочется. Знаешь, если нет желания, то лучше не затевать все эти пляски.
– Тю-у, – удивилась я. – А кто уверял, что секс – это не для женщины, а для мужчины? Про Цирцею и свиней кто говорил?
– Малютка, – грустно произнесла Елена. – Все, что я говорила, относилось ко мне. А не к тебе. Тебе нужно его хотеть. Нужно, чтобы бабочки порхали в животе. Чтобы колени подгибались. Я же не говорю тебе о любви. Черт ее знает, я и сама не понимаю, что это такое, есть ли она вообще и откуда берется, и куда уходит. Но желание – это важно.
Я думала над ее словами и над многим другим. Так что вы сами понимаете, занятая своими важными проблемами, я забыла о «Версале». И ответила на звонок самым игривым тоном.
А мне сказали:
– Марья Антоновна…
Таким голосом, что у меня сердце похолодело. И я сразу поняла, что это «Версаль». Мне надо было отключить телефон, потому что я совсем не обязана с ним разговаривать. Но я стояла с этим своим похолодевшим сердцем и пошевелиться не могла. Мне показалось, что произошло что-то ужасное, немыслимое.
– Зачем же… Я думал, вы… Вам же самой теперь жизнь не в радость будет…
Я наконец ткнула пальцем в красную кнопку и давила на нее, пока экран телефона не погас.
А потом в газетах написали, что он покончил с собой.
Мне стало здорово не по себе, когда я об этом услышала. Но везде писали, что это произошло из-за каких-то семейных обстоятельств. Семейные обстоятельства у людей бывают страшно сложные. Например, жена изменила. Или скорее всего он сам жене изменил. Обманывал ее, а сам говорил: «Да, я сволочь. А ты – добрая. Хочешь, встану перед тобой на колени?»
Но жена его все равно раскусила и ушла. И тогда он – ап – вниз головой с балкона.
Все равно мне стало не по себе, когда я прочитала эту заметку. У меня мелькнула мысль, не в день ли своей смерти он мне звонил. Но я не стала сравнивать даты, незачем. И постаралась забыть этого несчастного неудачника.
Как вы можете видеть, не преуспела.
Генералов между тем предпринял самый решительный штурм.
Он пригласил меня в Париж на выходные. Как говорится, на уик-энд. Насчет Парижа можно говорить только так. Например, в Урюпинск можно съездить на выходные, а в Париж – только слетать на уик-энд.
Мне самой понравился этот жест – я выставила руку ладонью вперед и принесла прохладным тоном, подслушанным у Великой и Ужасной:
– Во-первых, рада тому, что вы знаете мое имя. Вы не указали его на обложке книги, так что сейчас я имею право удивляться. Во-вторых, вы можете звать меня Миленой, или Марией Антоновной…
– Как у Гоголя, – сказал «Версаль».
– Что?
– Ну, у Гоголя в «Ревизоре». Дочка городничего, Марья Антоновна. Извините…
Как-то сбил он меня с тона. Разумеется, я была в курсе того, что меня зовут как дочку городничего. Вот только я давно не встречала человека, который бы мне об этом сказал. Последним, кажется, был преподаватель русской литературы на втором курсе. И теперь вот этот. Значит, тоже книжный червь. Вроде меня.
– Н-да… Так что же вы мне хотели сказать? Вас-то, кстати, как зовут?
– Алексей Федорович, – поклонился Версаль. Он смотрел на меня выжидающе. Наверное, ждал, что я закричу: «Надо же, как Алешу Карамазова!» Но я кричать не стала.
– Чего же вы от меня хотите, Алексей Федорович?
– Договориться! – едва не закричал он.
Так заверещал, что я немедленно вспомнила о своей роли снежной королевы и отхлебнула остывшего кофе.
– Договариваться нужно было раньше.
– Бес попутал, Мария Антоновна, – убедительно заговорил Версаль, прижимая к руки к галстуку. – Хотелось издательство приподнять. Дело всей жизни ведь пропадает. Сам не знаю, как на это пошел…
– Вы мне еще про детей малых расскажите.
– Что ж, и дети есть. Я знаю, ваш юрист мне звонил… Озвучил сумму иска. Это невозможно, Мария Антоновна, клянусь вам, невозможно. У нас таких денег нет. Обанкротимся ведь. Уже не поднимусь.
– Да что ж вы от меня-то хотите? – удивилась я.
– Откажитесь от претензий. Задним числом напишем договор. Выплатим вам гонорар. Выпустим допечатку, где будет указано ваше авторство. Да что там – еще издадим. Две книги! Три! Знаете, даже в самые первые дни продажи были неплохие. У вас большое будущее… Не стану обещать многое – но все, что могу, сделаю. Не погубите, Марья Антоновна…
Все это было для меня чересчур и стало напоминать сцену из какой-нибудь пьесы Островского.
– Я – вор, да, я – сволочь. Но вы-то, вы девушка добрая, милая, душевная. Я сразу, как вас увидел, сразу и понял, какой вы человек. Вы же сами потом замучаетесь угрызениями совести. Послушайтесь своего сердца, прошу вас. Хотите, я перед вами на колени встану?
– Еще чего придумали! Значит, так. Сейчас я ухожу. О своем решении сообщу вам по телефону. Ясно?
– Ясно, – закивал мелко Алексей Федорович. – Всю жизнь вам благодарен буду… Надеюсь, вы примете правильное решение.
Ночь спала плохо. Мучили кошмары. Бледный и трясущийся Алексей Федорович являлся мне во снах. Где-то поблизости были и его дети, голодные и истощенные. Все они норовили бухнуться передо мной на колени. Встала разбитой, поехала к юристу. Рассказала о вчерашнем разговоре.
Генералов смотрел на меня, как на умственно отсталого ребенка. С добротой и сочувствием. Он сказал:
– Милена, как вы наивны. Это разрывает мне сердце. Он же ловкач. Специалист по подобного рода махинациям. Он давил на жалость, потом на честолюбие. Но я не позволю вам наделать глупостей. Я все сам решу. И знаете, что я вам хотел сказать…
Я затаила дыхание. Ну, интересно же, что он скажет. Хотя я и сама очень проницательная. Я сразу поняла, что Версаль меня обманывает и вообще жуликоватый тип. Слишком ботинки у него блестели. У приличных людей так не блестят.
– Вы не обращайте внимания на его посулы. Я читал ваши материалы, они исключительно интересны. Милена, вы очень талантливая. Наш Издательский дом, на который мы оба работаем, непременно издаст ваши книги. Тем более что будет скандал. А скандал – это известность. Такой старт – половина успеха. Вы меня понимаете?
Его мне было куда проще понять, чем хозяина «Версаля». Генералов не воровал у меня статей, не перевирал мои тексты (я успела пролистать на досуге «По рецепту всему свету»), он выглядел солидным человеком, которому можно доверять. Единственный его недостаток – волосатые пальцы. Ну, тут уж человек не виноват. Это генетическое. Глупо выглядело бы, если бы он их брил или удалял с помощью воска. Это как-то мелко и не по-мужски. Потом, наверняка есть женщина, которой это нравится. Которая обожает эти руки. Впрочем, Генералов не женат, кольца на пальце не видно. На волосатом пальце…
– Милена!
Я вздрогнула.
– Простите, я задумалась.
– Надеюсь, вы примете правильное решение, – сказал Генералов, точь-в-точь словами директора «Версаля». Но прозвучало это по-другому.
Как приказ, которого нельзя ослушаться.
– Да. Приняла.
– Вот и хорошо. Наши сотрудники подготовили ряд документов. Вам надо их просмотреть и подписать.
– С удовольствием.
Я подписала все, не читая. Все равно я ничего не понимаю в юридическом эсперанто. Это какой-то ужасный язык. Он похож на китайский – в нем каждый иероглиф может иметь сто тысяч значений, в зависимости от контекста. Но то, что сказал мне Генералов, когда я закончила подписывать, двойного толкования не допускало.
А он произнес:
– Милена, не хотели бы вы сегодня пообедать со мной?
Я согласилась. Потому что меня никогда не приглашали обедать такие импозантные юристы. И это событие так вскружило мне голову, что я совершенно забыла, что обещала позвонить Версалю. Совсем у меня это из головы вон. Да и потом, что бы я ему сказала? Простите, я решила вас засудить? Сам должен понимать, чем подобные поступки заканчиваются. Не маленький.
Но он сам позвонил, где-то через три недели. Мой роман с Генераловым шел полным ходом. Мы уже не только обедали, но и ужинали, и танцевали. Он уже намекал, что ему мало поцелуев в машине. Что он ждет, когда я буду готова, с превеликим нетерпением. Это нетерпение я не могла разделить, как ни старалась. Но ведь это были отношения! Настоящие зрелые отношения со взрослым и ответственным человеком! И я должна оставаться на высоте.
Конечно, меня удерживал страх. Позвольте вам напомнить, что я на тот момент была еще невинной маргариткой.
Проконсультировалась со старшими товарищами – дала шанс Елене Прекрасной похихикать надо мной вдоволь.
– Не забудь сказать ему, чтобы он был поаккуратнее.
– Неловко как-то. Вот так с места в карьер заявить – ты, дорогой, первый? Подумает, что это его к чему-то обязывает.
– Тем лучше.
– Я так не считаю.
– Тогда ничего ему не говори. Будет сюрприз.
– Ничего себе сюрприз…
– Ну, хочешь, я свожу тебя в клинику? Один небольшой надрез, и твои проблемы будут решены. Давай?
– Давай.
– Серьезно?
– Серьезно – ты глупости говоришь. Потому что надрез тут ни при чем. Не в этом дело.
– А в чем?
– В отсутствии у меня необходимого опыта.
– Тогда давай – надрез и пять мужиков подряд. Наберешься опыта.
– Опять же – глупости.
– Ах, глупости? – возмутилась Елена. – Ты скажи просто, что тебе не хочется. Знаешь, если нет желания, то лучше не затевать все эти пляски.
– Тю-у, – удивилась я. – А кто уверял, что секс – это не для женщины, а для мужчины? Про Цирцею и свиней кто говорил?
– Малютка, – грустно произнесла Елена. – Все, что я говорила, относилось ко мне. А не к тебе. Тебе нужно его хотеть. Нужно, чтобы бабочки порхали в животе. Чтобы колени подгибались. Я же не говорю тебе о любви. Черт ее знает, я и сама не понимаю, что это такое, есть ли она вообще и откуда берется, и куда уходит. Но желание – это важно.
Я думала над ее словами и над многим другим. Так что вы сами понимаете, занятая своими важными проблемами, я забыла о «Версале». И ответила на звонок самым игривым тоном.
А мне сказали:
– Марья Антоновна…
Таким голосом, что у меня сердце похолодело. И я сразу поняла, что это «Версаль». Мне надо было отключить телефон, потому что я совсем не обязана с ним разговаривать. Но я стояла с этим своим похолодевшим сердцем и пошевелиться не могла. Мне показалось, что произошло что-то ужасное, немыслимое.
– Зачем же… Я думал, вы… Вам же самой теперь жизнь не в радость будет…
Я наконец ткнула пальцем в красную кнопку и давила на нее, пока экран телефона не погас.
А потом в газетах написали, что он покончил с собой.
Мне стало здорово не по себе, когда я об этом услышала. Но везде писали, что это произошло из-за каких-то семейных обстоятельств. Семейные обстоятельства у людей бывают страшно сложные. Например, жена изменила. Или скорее всего он сам жене изменил. Обманывал ее, а сам говорил: «Да, я сволочь. А ты – добрая. Хочешь, встану перед тобой на колени?»
Но жена его все равно раскусила и ушла. И тогда он – ап – вниз головой с балкона.
Все равно мне стало не по себе, когда я прочитала эту заметку. У меня мелькнула мысль, не в день ли своей смерти он мне звонил. Но я не стала сравнивать даты, незачем. И постаралась забыть этого несчастного неудачника.
Как вы можете видеть, не преуспела.
Генералов между тем предпринял самый решительный штурм.
Он пригласил меня в Париж на выходные. Как говорится, на уик-энд. Насчет Парижа можно говорить только так. Например, в Урюпинск можно съездить на выходные, а в Париж – только слетать на уик-энд.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента