Страница:
Наталья Аронова
Милена великолепная
Глава 1
Я уверена – на свете полным-полно людей, которые терпеть не могут праздновать дни рождения. Но большинство из них скрывает свои истинные чувства. Потому что попробуй в этом признаться в обществе, и на тебя сразу посмотрят косо. А-а, подумают люди, кокетничает. Выпендривается. Хочет сказать: у меня такая хорошая жизнь, что каждый день – праздник и никакого дня рождения не надо. Поэтому все помалкивают. А ведь, если вдуматься, празднование – сплошное вранье. Почему человек должен радоваться тому, что становится на год старше?
Все эти соображения я изложила своей маникюрше Жанне. Жанна – экзотического вида брюнетка с дреддами. У нее пирсинг в носу, пирсинг в брови и в нижней губе и, полагаю, имеется еще на тех местах, что мне, к счастью, не видны. Каждое ее ухо проколото не менее шести раз. В тусовке она известна под прозвищем Жанка Компостер. Выглядит она дико, но аюрведический маникюр делает превосходно. Собственно, никто не знает, что в действительности представляет из себя этот самый аюрведический маникюр, но Жанна делает его с соблюдением наибольшего количества церемоний и тонкостей, так что ее методу принято считать за золотой эталон. Остальные мастерицы на ее фоне выглядят жалкими подражательницами, особенно когда пытаются изобразить фирменный взгляд Жанки Компостера. Такой же отрешенно-возвышенный, как у копеечных статуэток Будды, которые туристы чемоданами привозят из поездок. Массируя клиентке руки горячими мешочками, набитыми целебными травами, Жанна выглядит так, словно одновременно массирует и ее дживу.
– Что Веды говорят о праздновании дня рождения? – спросила я маникюршу, просто для поддержания разговора.
– Рождение, как и смерть, есть часть сансары. Привязываясь к дате своего рождения, человек отягощает свою карму и отдаляет момент мокши – освобождения из круговорота рождений и смертей, всех страданий и ограничений материального существования.
Торжественно произнеся эту ересь, Жанна низко склонилась над моими руками. Едва не подпалила прядь волос на невидимом огоньке свечи. Стоял солнечный день, в свечах ни малейшей необходимости не имелось. Более того – в ярком свете солнца огонька свечи не было видно. Но она все равно горела. Так по ритуалу полагается.
Из обширного декольте Компостера выпала цепочка с кучей разнообразных медальонов. Медальоны зазвенели. Там были и шриватса, и мандала, и триратна. И ваджра, конечно. А еще анкх, коптский крест. И око Гора, древнеегипетский символ. Среди всего я углядела и православный крест.
Я едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.
Жаль, что сдержалась. В кои-то веки мне предоставлялась возможность посмеяться не на публику, не из вежливости, а над тем, что действительно показалось смешным.
Вообще-то, раньше я смеялась целые дни напролет. Но это было тысячу лет назад, еще в детстве. Девочки много смеются, особенно – счастливые девочки. В семье нас было трое, а значит, весь смех нужно умножить на три. Смех звучал в нашем доме с утра до вечера. Мы были, как в сказке, – три сестрицы. И звали нас, как в сказке – Елена Прекрасная, Катерина-искусница и умная Маша.
Елена Прекрасная была старшая и самая красивая. Наверное, ей одной досталась вся фамильная красота. Но она совсем не задирала нос. Хотя ей легко было зазнаться – что она красавица, это все признавали. Даже женщины, даже ровесницы. Просто ее красота казалась такой безусловной и уникальной, что ставила свою обладательницу выше зависти и даже выше подражания. У Ленки были пышные пепельные волосы, идеально тоненькая фигура, прелестное лицо со вздернутым носиком и огромными голубыми глазами. И она была добрая. И блистала самыми разнообразными талантами. Правда, блистала она везде, кроме школы. Но хорошей учебы от нее никто и не ждал. Не знаю, заметили ли вы, но в школе от красивых девушек требуют куда меньше, чем от обычных гаденьких школьниц с прыщиками и хвостиками. А у Елены Прекрасной было как минимум три причины на то, чтобы не учить наизусть стихи Некрасова, не вникать в алгебраические формулы и вообще не стачивать свои ровненькие зубки о неподатливый гранит науки. Лена занималась в модельном агентстве «Волжская красавица» – это раз. Посещала театральную студию – это два. Пела в поп-группе «Дюймовочки» – это три. Сама песенки сочиняет – это уж четыре до кучи! Любому ясно – Елене Прекрасной выпала судьба подняться до небес и жить там, в вышине, среди таких же звезд, в идеальном мире, какой можно увидеть только на глянцевых страницах модных журналов.
Катерину-искусницу, толстуху и плаксу, тоже уродиной не назовешь. И у нее волосы были пышные, а носик вздернутый. Училась она чуть получше, но тоже через пень-колоду, а пятерки получала только на уроке домоводства, на котором юных девиц обучали премудростям ведения домашнего хозяйства. К чему этот предмет в школе, почему девицы не могут учиться шить и готовить дома, у своих родительниц или там у бабушек, у кого те имеются, – совершенно неясно. Но Министерству образования виднее. Наверное. Помню, мы готовили какие-то бутерброды, потом винегрет и кормили мальчишек. Мальчишки съели это, и у них у всех разболелись животы. Но Катя была годом старше меня, и ее одноклассники никогда не травились продуктами домоводства. Хотя случаи членовредительства все же были. Когда двое мальчишек разбили друг другу носы из-за заварного пирожного, состряпанного моей умелой сестрицей. Все наши родственники приглашали Катю на семейные торжества с тем, чтобы она помогла приготовить жюльены или волованы. Но Катерина стряпала не только тонкие и сложные блюда, жюльены и тарталетки всякие, но даже вареная картошка получалась у нее куда вкуснее обычной. Или вот, к примеру, как делают и едят бутерброды простые смертные? Да просто отмахают ножом кусок хлеба и ломоть колбасы и съедят прямо у открытой двери холодильника, притоптывая ногой и роняя крошки, а потом утрутся рукавом да и побегут по своим делам. А Катя отрежет полупрозрачный ломтик хлеба, тонкий лепесток колбасы, добавит свежую веточку петрушки, каплю майонеза собственного приготовления, уложит всю красоту на фарфоровую тарелочку, и домашние сражаются за кусочек, словно это бог весть какое лакомство! И одеться она могла, как никто – переделывала готовые джинсы и маечки и получались почти дизайнерские вещи, каких ни у кого нет.
А третьей сестре, Маше, по-домашнему – Манечке, – ничего не досталось.
Манечка – это я.
Ни красоты, ни таланта, ни золотых рук.
Все с частицей «не». Не стройная я была, а плоская и костлявая; глаза не голубые, а серые, как скучный осенний дождичек; волосы не пышные, а лохматые; носик не изящно вздернутый, а просто курносый. И ни талантов, ни дарований – ничего-то мне не досталось, все разобрали старшие сестры. Да и откуда бы взяться талантам, если со старшей сестрой все равно не сравниться, а средняя сама тебе все сошьет-приготовит? Поэтому я старалась учиться. Мне это нравилось. Я прошла школьную программу с опережением на два года – делала домашние задания за сестер. Мне это ничего не стоило, а для них алгебраические формулы были темным лесом, и в библиотеки они носа не казали.
Я же, будучи настоящим книжным червем, из библотек не вылезала. К десяти годам перечитала все книги в детской библиотеке и меня записали во взрослую. Еще я сама писала рассказы, но никому их не показывала. Рассказы же – не стихи. Никто не хочет слушать тебя дольше пяти минут. Пять минут – это предел человеческого внимания. А кроме того, в семье уже имелась одна творческая личность. Ленка сочиняла стихи, и это было куда выгодней в смысле демонстрации таланта. Стихи можно положить на музыку и петь, а песню все послушают, особенно если ее поет хорошенькая девушка и аккомпанирует себе на гитаре. Закинув ножку на ножку. Старательно подбирая аккорды.
Забыла.
Все забыла.
Да и есть ли смысл помнить такие мелочи, как стихотворение, написанное когда-то талантливой старшей сестрой к твоему четырнадцатилетию, если даже начертания самой судьбы – штука до крайности непрочная и их можно стереть, как когда-то влажной тряпкой стирали с доски ученические каракули? В самом деле, почему наши жизни сложились именно так, как сложились? Почему Елена Прекрасная отказалась от звездной карьеры и выбрала долю простой смертной – ничтожнейшей из смертных, по правде говоря… Почему Катерина, которая, казалось бы, рождена быть заботливой хозяйкой и прекрасной матерью, стала именно тем, кем она стала? Почему я… Почему я…
Почему я ненавижу свои дни рождения?
Ведь раньше я их любила. Мы все вместе пекли пирог – разумеется, готовила Катя, а мы с Леной просто терлись на кухне, рассыпая повсюду муку и поочередно окуная пальцы в облако воздушного крема. С утра приходили поздравить родственники, к вечеру собиралась компания молодежи. Мы зажигали свечи, включали музыку, самозабвенно танцевали. Одной бутылки вина хватало на всех, вся еда казалась вкусной, все шутки смешными… Куда это ушло?
Я задумалась. Вдруг кто-то схватил меня за голову горячими, мягкими лапами. От ужаса и неожиданности я чуть не завопила и вырвала свою руку из цепких пальцев Жанны, приступившей к массажу. Оказывается, ее напарница, неприметная девица в бледно-розовом сари, неслышно подошла ко мне со спины с горячим полотенцем.
– Что с вами, Милена? – маникюрша таращилась на меня во все глаза.
Она была вправе удивляться – я приезжала к ней на маникюр по меньшей мере два раза в месяц, и никаких сюрпризов в процедуре для меня не содержалось.
– Извините. Я задумалась, – объяснила я.
Жанна и незаметная девица понимающе переглянулись.
Может быть, мне это только показалось, но на душе вдруг стало еще мрачнее, чем раньше, а во рту появился гадкий привкус, словно я сосала медную монетку.
А ведь все так хорошо начиналось…
Я проснулась в хорошем настроении. Выпила имбирно-пряничный латте в «Старбаксе». Мне даже удалось впихнуть в себя сандвич. Распланировала день так, чтобы он оказался идеальным…
Но человек предполагает, а Господь располагает, или как-то так.
Настроение испорчено. А ведь впереди насыщенный самыми приятными хлопотами день.
– Что это за масло? – спросила я, уловив удушающе-сладкий, с прогорклыми нотками, запашок.
– Голубой гималайский мак, – многозначительно ответила Жанна. – Очень редкий и таинственный цветок, поэтому его масло такое дорогое. Он цветет только…
– Нет такого! – оборвала я маникюршу.
– Что, извините? – Жанна вытаращилась на меня, словно я была такой же редкостью, как и голубой гималайский мак.
– Нет такого цветка. Поэтому масло его не может быть ни дорогим, ни дешевым.
– Как скажете, – пробормотала Жанна.
Мне стало неловко. В конце концов, она не была виновата в моем дурацком настроении.
Что ж, аюрведические процедуры мне сегодня не удались. Будем надеяться, шопинг пойдет повеселее. Вообще-то, я покупаю гардероб в Милане. Но как раз пару недель назад выяснилось, что мне совершенно нечего надеть на вечеринку в честь собственного дня рождения. Мотаться в Италию мне было некогда. И тогда я позвонила в бутик «Prada» и попросила привезти мне платье. Вообще-то, следовало забрать его еще три дня назад, но я как-то замоталась, забегалась.
Правду говоря, у меня просто не было настроения. Для того, чтобы забрать вечернее платье от «Prada», нужно особое настроение, и я ждала, когда оно придет. Тщетно. Но это не значит, что свой день рождения я буду отмечать в каком-то старье.
Когда я притормаживаю у бутика, мое настроение улучшается. У меня чудесный маленький автомобильчик. Я только недавно расплатилась за него сполна, на радостях окрестила его бутылкой минеральной воды и назвала Мальчиком. В Мальчике пахнет моими привычными духами. Отвратительный запах масла почти выветрился. Мои руки выглядят превосходно.
Мне нравится бутик «Prada». Там все по высшему классу: продавщицы, тонко сочетающие вышколенность и фамильярность, и атмосфера богатства и легкомыслия, и то, что они держат для клиентов не только минеральную воду без газа, но и кока-колу.
А кока-кола – это очень вкусно. Хотя после одной баночки мне приходится сидеть три дня на капустной диете.
Но на этот раз меня встретили не старательные улыбки продавщиц, а фальшивый оскал кинозвезды Алены Фруминой. Вы же знаете Алену Фрумину? Наверняка знаете, если видели сериал «Звезда любви рассветной». Сериал невыносимо длинный и бездарный, с кучей исторических ляпов и сюжетных несостыковок, но он победно прошествовал по всем центральным каналам и теперь продолжает свою бессмысленную жизнь на каналах кабельных. Что интересным образом характеризует вкусы современных зрителей. Фрумина играет молодую и прекрасную отроковицу Анастасию, которая предназначена стать женой царю Иоанну Грозному, то ли пятой, то ли шестой. Но она влюблена в молодого опричника Семена… Дворцовые интриги, страшные тайны, тайные связи, потерянные и найденные дети. Боже, какая чушь!
Сейчас, когда у меня так часто бывает бессонница, и я бессмысленно переключаю телевизор с канала на канал, мне этот сериал частенько попадается. Вряд ли мне приходилось смотреть его дольше пяти минут кряду, но девица Анастасия даже за это короткое время ухитряется обнажить то ногу, то плечико, то даже бюст. Удивительная распущенность для тех суровых времен! Да ей бы за такое непотребство… Впрочем, выглядит Алена как скромница. У нее круглое личико, розовые щеки, длинные пышные волосы, которые она заплетает в косу. Получается такая кроткая шалунья, резвящаяся сиротка.
Когда-то мы с Фруминой были подругами. Насколько это вообще возможно в нашем кругу. Теперь между нами тот самый худой мир, который лучше доброй ссоры. Не стоило Алене кидаться на Стаса, едва я только уехала на Кипр. А Стасу не стоило мне об этом рассказывать, если уж на то дело пошло. О том, как Фрумина обхватила его поясницу мускулистыми ногами, натренированными в школе верховой езды. «Оседлала меня, как Буцефала», – с некоторой гордостью сообщил Стас. Фрумина шептала ему, что бедненькая Милена, то есть я, ничего не узнает. А они тем временем сполна насладятся друг другом. Выпьют до дна чашу счастья! Эти слова Фрумина явно позаимствовала из своей роли в сериале. Тоже мне, звезда любви рассветной!
Увидев меня, Фрумина засверкала всеми своими винирами так, что я невольно ощупала языком свои собственные зубы, ноющие после многократных отбеливаний.
– Миле-е-е-ена, – заблажила она отвратительным мяукающим голосишком, – как я рада тебя видеть, дорогая!
А я вот была совершенно не рада ее видеть. И не только потому, что Фрумина – змея подколодная, но и потому, что стояла она перед зеркалом в моем платье. В том платье, что я заказала для себя! А у ног Фруминой уже ползала девушка с полным ртом булавок. Разумеется, ведь мое платье оказалось звезде слишком длинно: Алена Фрумина, несмотря на весь свой невероятный гонор, ростом была от горшка два вершка, положение не спасали даже головокружительные шпильки!
Платье, надо вам сказать, было просто феерическое, такое грех осквернять иголками и булавками! Нежная ткань бледно-зелотого цвета, струящаяся драпировка, а по лифу вышивка серебряными розами. Между прочим, Фрумина с ее бежевыми волосами и сливочного оттенка кожей в таком наряде выглядела бледной молью – совершенно некрасиво и невыразительно. Этот цвет могла позволить себе только темноволосая девушка! Но Алена, кажется, ни о чем таком не думала и казалась себе невероятной красавицей.
– И я рада, – согласилась я, чтобы не завопить, как базарная торговка: «А ну, скидавай мое барахло немедленно!»
– Как тебе мое платье? – продолжала кривляться Алена.
– М-м-м… По-моему, этот оттенок бежевого тебе не идет. Сливается с кожей и с волосами.
– Неужели? – неискренне огорчилась змея подколодная. – А мне-то казалось…
– Ты в нем кажешься в два раза шире, – злорадно сообщила я. – Лица вообще не видно, просто непропеченный блин на плечах…
– Тем лучше, – вздохнула Алена. – Значит, у меня не получится затмить тебя на твоем празднике.
Вероятно, моя физиономия отразила некоторое сомнение – я очень хорошо помнила, что не приглашала эту змеищу на свою вечеринку. С чего бы это? Или я была пьяна, подписывая приглашения? Рука у меня дрогнула, когда я добавляла в свой вечерний чай черный ром?
– Я спутница Тодорова, – оповестила Алена и захихикала так, словно я была ее закадычной подружкой и сейчас должна порадоваться тому, что товарка так удачно устроила свою личную жизнь.
Вот только мне совсем не хотелось радоваться.
Тодоров – деловой знакомый Стаса, он был ему нужен, и Стас попросил, чтобы я его пригласила. Я его уже видела. И он произвел на меня впечатление. Разумеется, я не влюбилась, еще чего! Мое сердце отдано Стасу. У нас зрелые, сбалансированные отношения, мы очень серьезно друг к другу относимся… Но у Тодорова такие удивительные черные глаза, просто как у актера индийского кино!
Мама когда-то обожала индийское кино, у нее была целая коллекция фильмов на видеокассетах. Иногда по выходным мы раскладывали огромный старый диван в гостиной, укладывались все вчетвером под старый плед, смотрели «Любовь должна была случиться» или «Горькую правду» с неотразимым Аджай Девганом и жевали плюшки с корицей, выпеченные Катериной. У Тодорова были точь– в-точь такие черные глаза, как у Аджай Девгана.
А Фрумина, чувырла белобрысая, непотребная отроковица Анастасия, захапала себе этого красавчика, хотя она даже старше его. Не знаю, сколько ей лет, но по многочисленным приметам, знакомым только опытному глазу, я видела – она уже вступила в борьбу за молодость. В борьбу, которую нам всем придется проиграть.
Так нет же, мало ей Тодорова! Она и мое платье хотела захапать!
– Это платье привезли для меня. Почему его примеряет эта особа? – спросила я у продавщицы, почти не понижая голоса.
Та сделала круглые глаза и принялась оправдываться:
– Вы хотели забрать его неделю назад, но не забрали, и Нелли Владимировна приказала поставить его на продажу…
– Но я же звонила! – рявкнула я, не сдержавшись. – Я же звонила и предупреждала!
– Не звонили, – уверенно возразила продавщица.
– Какие-то проблемы? – подала голос Фрумина.
Не сомневаюсь, что она прекрасно слышала весь наш разговор от первого и до последнего слова, это можно было понять по ее победной улыбке.
Я знаю, мне следовало настоять на своем. Устроить сцену. Вызвать директора магазина. Я же помню, что я звонила. Или нет? В любом случае мне нужно проявить характер.
Но у меня это почти никогда не получается.
В сущности, я страшная размазня.
Да еще и врунья.
Впрочем, у меня это с детства.
Все эти соображения я изложила своей маникюрше Жанне. Жанна – экзотического вида брюнетка с дреддами. У нее пирсинг в носу, пирсинг в брови и в нижней губе и, полагаю, имеется еще на тех местах, что мне, к счастью, не видны. Каждое ее ухо проколото не менее шести раз. В тусовке она известна под прозвищем Жанка Компостер. Выглядит она дико, но аюрведический маникюр делает превосходно. Собственно, никто не знает, что в действительности представляет из себя этот самый аюрведический маникюр, но Жанна делает его с соблюдением наибольшего количества церемоний и тонкостей, так что ее методу принято считать за золотой эталон. Остальные мастерицы на ее фоне выглядят жалкими подражательницами, особенно когда пытаются изобразить фирменный взгляд Жанки Компостера. Такой же отрешенно-возвышенный, как у копеечных статуэток Будды, которые туристы чемоданами привозят из поездок. Массируя клиентке руки горячими мешочками, набитыми целебными травами, Жанна выглядит так, словно одновременно массирует и ее дживу.
– Что Веды говорят о праздновании дня рождения? – спросила я маникюршу, просто для поддержания разговора.
– Рождение, как и смерть, есть часть сансары. Привязываясь к дате своего рождения, человек отягощает свою карму и отдаляет момент мокши – освобождения из круговорота рождений и смертей, всех страданий и ограничений материального существования.
Торжественно произнеся эту ересь, Жанна низко склонилась над моими руками. Едва не подпалила прядь волос на невидимом огоньке свечи. Стоял солнечный день, в свечах ни малейшей необходимости не имелось. Более того – в ярком свете солнца огонька свечи не было видно. Но она все равно горела. Так по ритуалу полагается.
Из обширного декольте Компостера выпала цепочка с кучей разнообразных медальонов. Медальоны зазвенели. Там были и шриватса, и мандала, и триратна. И ваджра, конечно. А еще анкх, коптский крест. И око Гора, древнеегипетский символ. Среди всего я углядела и православный крест.
Я едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.
Жаль, что сдержалась. В кои-то веки мне предоставлялась возможность посмеяться не на публику, не из вежливости, а над тем, что действительно показалось смешным.
Вообще-то, раньше я смеялась целые дни напролет. Но это было тысячу лет назад, еще в детстве. Девочки много смеются, особенно – счастливые девочки. В семье нас было трое, а значит, весь смех нужно умножить на три. Смех звучал в нашем доме с утра до вечера. Мы были, как в сказке, – три сестрицы. И звали нас, как в сказке – Елена Прекрасная, Катерина-искусница и умная Маша.
Елена Прекрасная была старшая и самая красивая. Наверное, ей одной досталась вся фамильная красота. Но она совсем не задирала нос. Хотя ей легко было зазнаться – что она красавица, это все признавали. Даже женщины, даже ровесницы. Просто ее красота казалась такой безусловной и уникальной, что ставила свою обладательницу выше зависти и даже выше подражания. У Ленки были пышные пепельные волосы, идеально тоненькая фигура, прелестное лицо со вздернутым носиком и огромными голубыми глазами. И она была добрая. И блистала самыми разнообразными талантами. Правда, блистала она везде, кроме школы. Но хорошей учебы от нее никто и не ждал. Не знаю, заметили ли вы, но в школе от красивых девушек требуют куда меньше, чем от обычных гаденьких школьниц с прыщиками и хвостиками. А у Елены Прекрасной было как минимум три причины на то, чтобы не учить наизусть стихи Некрасова, не вникать в алгебраические формулы и вообще не стачивать свои ровненькие зубки о неподатливый гранит науки. Лена занималась в модельном агентстве «Волжская красавица» – это раз. Посещала театральную студию – это два. Пела в поп-группе «Дюймовочки» – это три. Сама песенки сочиняет – это уж четыре до кучи! Любому ясно – Елене Прекрасной выпала судьба подняться до небес и жить там, в вышине, среди таких же звезд, в идеальном мире, какой можно увидеть только на глянцевых страницах модных журналов.
Катерину-искусницу, толстуху и плаксу, тоже уродиной не назовешь. И у нее волосы были пышные, а носик вздернутый. Училась она чуть получше, но тоже через пень-колоду, а пятерки получала только на уроке домоводства, на котором юных девиц обучали премудростям ведения домашнего хозяйства. К чему этот предмет в школе, почему девицы не могут учиться шить и готовить дома, у своих родительниц или там у бабушек, у кого те имеются, – совершенно неясно. Но Министерству образования виднее. Наверное. Помню, мы готовили какие-то бутерброды, потом винегрет и кормили мальчишек. Мальчишки съели это, и у них у всех разболелись животы. Но Катя была годом старше меня, и ее одноклассники никогда не травились продуктами домоводства. Хотя случаи членовредительства все же были. Когда двое мальчишек разбили друг другу носы из-за заварного пирожного, состряпанного моей умелой сестрицей. Все наши родственники приглашали Катю на семейные торжества с тем, чтобы она помогла приготовить жюльены или волованы. Но Катерина стряпала не только тонкие и сложные блюда, жюльены и тарталетки всякие, но даже вареная картошка получалась у нее куда вкуснее обычной. Или вот, к примеру, как делают и едят бутерброды простые смертные? Да просто отмахают ножом кусок хлеба и ломоть колбасы и съедят прямо у открытой двери холодильника, притоптывая ногой и роняя крошки, а потом утрутся рукавом да и побегут по своим делам. А Катя отрежет полупрозрачный ломтик хлеба, тонкий лепесток колбасы, добавит свежую веточку петрушки, каплю майонеза собственного приготовления, уложит всю красоту на фарфоровую тарелочку, и домашние сражаются за кусочек, словно это бог весть какое лакомство! И одеться она могла, как никто – переделывала готовые джинсы и маечки и получались почти дизайнерские вещи, каких ни у кого нет.
А третьей сестре, Маше, по-домашнему – Манечке, – ничего не досталось.
Манечка – это я.
Ни красоты, ни таланта, ни золотых рук.
Все с частицей «не». Не стройная я была, а плоская и костлявая; глаза не голубые, а серые, как скучный осенний дождичек; волосы не пышные, а лохматые; носик не изящно вздернутый, а просто курносый. И ни талантов, ни дарований – ничего-то мне не досталось, все разобрали старшие сестры. Да и откуда бы взяться талантам, если со старшей сестрой все равно не сравниться, а средняя сама тебе все сошьет-приготовит? Поэтому я старалась учиться. Мне это нравилось. Я прошла школьную программу с опережением на два года – делала домашние задания за сестер. Мне это ничего не стоило, а для них алгебраические формулы были темным лесом, и в библиотеки они носа не казали.
Я же, будучи настоящим книжным червем, из библотек не вылезала. К десяти годам перечитала все книги в детской библиотеке и меня записали во взрослую. Еще я сама писала рассказы, но никому их не показывала. Рассказы же – не стихи. Никто не хочет слушать тебя дольше пяти минут. Пять минут – это предел человеческого внимания. А кроме того, в семье уже имелась одна творческая личность. Ленка сочиняла стихи, и это было куда выгодней в смысле демонстрации таланта. Стихи можно положить на музыку и петь, а песню все послушают, особенно если ее поет хорошенькая девушка и аккомпанирует себе на гитаре. Закинув ножку на ножку. Старательно подбирая аккорды.
О, черт, как же там дальше было?
Ты помнишь, как птица ночью кричала,
Ты помнишь прощальный огонь причала,
Ты даже помнишь, что было сначала,
Только забыл, как сердце стучало,
Забыл, как сердце мое стучало…
Забыла.
Все забыла.
Да и есть ли смысл помнить такие мелочи, как стихотворение, написанное когда-то талантливой старшей сестрой к твоему четырнадцатилетию, если даже начертания самой судьбы – штука до крайности непрочная и их можно стереть, как когда-то влажной тряпкой стирали с доски ученические каракули? В самом деле, почему наши жизни сложились именно так, как сложились? Почему Елена Прекрасная отказалась от звездной карьеры и выбрала долю простой смертной – ничтожнейшей из смертных, по правде говоря… Почему Катерина, которая, казалось бы, рождена быть заботливой хозяйкой и прекрасной матерью, стала именно тем, кем она стала? Почему я… Почему я…
Почему я ненавижу свои дни рождения?
Ведь раньше я их любила. Мы все вместе пекли пирог – разумеется, готовила Катя, а мы с Леной просто терлись на кухне, рассыпая повсюду муку и поочередно окуная пальцы в облако воздушного крема. С утра приходили поздравить родственники, к вечеру собиралась компания молодежи. Мы зажигали свечи, включали музыку, самозабвенно танцевали. Одной бутылки вина хватало на всех, вся еда казалась вкусной, все шутки смешными… Куда это ушло?
Я задумалась. Вдруг кто-то схватил меня за голову горячими, мягкими лапами. От ужаса и неожиданности я чуть не завопила и вырвала свою руку из цепких пальцев Жанны, приступившей к массажу. Оказывается, ее напарница, неприметная девица в бледно-розовом сари, неслышно подошла ко мне со спины с горячим полотенцем.
– Что с вами, Милена? – маникюрша таращилась на меня во все глаза.
Она была вправе удивляться – я приезжала к ней на маникюр по меньшей мере два раза в месяц, и никаких сюрпризов в процедуре для меня не содержалось.
– Извините. Я задумалась, – объяснила я.
Жанна и незаметная девица понимающе переглянулись.
Может быть, мне это только показалось, но на душе вдруг стало еще мрачнее, чем раньше, а во рту появился гадкий привкус, словно я сосала медную монетку.
А ведь все так хорошо начиналось…
Я проснулась в хорошем настроении. Выпила имбирно-пряничный латте в «Старбаксе». Мне даже удалось впихнуть в себя сандвич. Распланировала день так, чтобы он оказался идеальным…
Но человек предполагает, а Господь располагает, или как-то так.
Настроение испорчено. А ведь впереди насыщенный самыми приятными хлопотами день.
– Что это за масло? – спросила я, уловив удушающе-сладкий, с прогорклыми нотками, запашок.
– Голубой гималайский мак, – многозначительно ответила Жанна. – Очень редкий и таинственный цветок, поэтому его масло такое дорогое. Он цветет только…
– Нет такого! – оборвала я маникюршу.
– Что, извините? – Жанна вытаращилась на меня, словно я была такой же редкостью, как и голубой гималайский мак.
– Нет такого цветка. Поэтому масло его не может быть ни дорогим, ни дешевым.
– Как скажете, – пробормотала Жанна.
Мне стало неловко. В конце концов, она не была виновата в моем дурацком настроении.
Что ж, аюрведические процедуры мне сегодня не удались. Будем надеяться, шопинг пойдет повеселее. Вообще-то, я покупаю гардероб в Милане. Но как раз пару недель назад выяснилось, что мне совершенно нечего надеть на вечеринку в честь собственного дня рождения. Мотаться в Италию мне было некогда. И тогда я позвонила в бутик «Prada» и попросила привезти мне платье. Вообще-то, следовало забрать его еще три дня назад, но я как-то замоталась, забегалась.
Правду говоря, у меня просто не было настроения. Для того, чтобы забрать вечернее платье от «Prada», нужно особое настроение, и я ждала, когда оно придет. Тщетно. Но это не значит, что свой день рождения я буду отмечать в каком-то старье.
Когда я притормаживаю у бутика, мое настроение улучшается. У меня чудесный маленький автомобильчик. Я только недавно расплатилась за него сполна, на радостях окрестила его бутылкой минеральной воды и назвала Мальчиком. В Мальчике пахнет моими привычными духами. Отвратительный запах масла почти выветрился. Мои руки выглядят превосходно.
Мне нравится бутик «Prada». Там все по высшему классу: продавщицы, тонко сочетающие вышколенность и фамильярность, и атмосфера богатства и легкомыслия, и то, что они держат для клиентов не только минеральную воду без газа, но и кока-колу.
А кока-кола – это очень вкусно. Хотя после одной баночки мне приходится сидеть три дня на капустной диете.
Но на этот раз меня встретили не старательные улыбки продавщиц, а фальшивый оскал кинозвезды Алены Фруминой. Вы же знаете Алену Фрумину? Наверняка знаете, если видели сериал «Звезда любви рассветной». Сериал невыносимо длинный и бездарный, с кучей исторических ляпов и сюжетных несостыковок, но он победно прошествовал по всем центральным каналам и теперь продолжает свою бессмысленную жизнь на каналах кабельных. Что интересным образом характеризует вкусы современных зрителей. Фрумина играет молодую и прекрасную отроковицу Анастасию, которая предназначена стать женой царю Иоанну Грозному, то ли пятой, то ли шестой. Но она влюблена в молодого опричника Семена… Дворцовые интриги, страшные тайны, тайные связи, потерянные и найденные дети. Боже, какая чушь!
Сейчас, когда у меня так часто бывает бессонница, и я бессмысленно переключаю телевизор с канала на канал, мне этот сериал частенько попадается. Вряд ли мне приходилось смотреть его дольше пяти минут кряду, но девица Анастасия даже за это короткое время ухитряется обнажить то ногу, то плечико, то даже бюст. Удивительная распущенность для тех суровых времен! Да ей бы за такое непотребство… Впрочем, выглядит Алена как скромница. У нее круглое личико, розовые щеки, длинные пышные волосы, которые она заплетает в косу. Получается такая кроткая шалунья, резвящаяся сиротка.
Когда-то мы с Фруминой были подругами. Насколько это вообще возможно в нашем кругу. Теперь между нами тот самый худой мир, который лучше доброй ссоры. Не стоило Алене кидаться на Стаса, едва я только уехала на Кипр. А Стасу не стоило мне об этом рассказывать, если уж на то дело пошло. О том, как Фрумина обхватила его поясницу мускулистыми ногами, натренированными в школе верховой езды. «Оседлала меня, как Буцефала», – с некоторой гордостью сообщил Стас. Фрумина шептала ему, что бедненькая Милена, то есть я, ничего не узнает. А они тем временем сполна насладятся друг другом. Выпьют до дна чашу счастья! Эти слова Фрумина явно позаимствовала из своей роли в сериале. Тоже мне, звезда любви рассветной!
Увидев меня, Фрумина засверкала всеми своими винирами так, что я невольно ощупала языком свои собственные зубы, ноющие после многократных отбеливаний.
– Миле-е-е-ена, – заблажила она отвратительным мяукающим голосишком, – как я рада тебя видеть, дорогая!
А я вот была совершенно не рада ее видеть. И не только потому, что Фрумина – змея подколодная, но и потому, что стояла она перед зеркалом в моем платье. В том платье, что я заказала для себя! А у ног Фруминой уже ползала девушка с полным ртом булавок. Разумеется, ведь мое платье оказалось звезде слишком длинно: Алена Фрумина, несмотря на весь свой невероятный гонор, ростом была от горшка два вершка, положение не спасали даже головокружительные шпильки!
Платье, надо вам сказать, было просто феерическое, такое грех осквернять иголками и булавками! Нежная ткань бледно-зелотого цвета, струящаяся драпировка, а по лифу вышивка серебряными розами. Между прочим, Фрумина с ее бежевыми волосами и сливочного оттенка кожей в таком наряде выглядела бледной молью – совершенно некрасиво и невыразительно. Этот цвет могла позволить себе только темноволосая девушка! Но Алена, кажется, ни о чем таком не думала и казалась себе невероятной красавицей.
– И я рада, – согласилась я, чтобы не завопить, как базарная торговка: «А ну, скидавай мое барахло немедленно!»
– Как тебе мое платье? – продолжала кривляться Алена.
– М-м-м… По-моему, этот оттенок бежевого тебе не идет. Сливается с кожей и с волосами.
– Неужели? – неискренне огорчилась змея подколодная. – А мне-то казалось…
– Ты в нем кажешься в два раза шире, – злорадно сообщила я. – Лица вообще не видно, просто непропеченный блин на плечах…
– Тем лучше, – вздохнула Алена. – Значит, у меня не получится затмить тебя на твоем празднике.
Вероятно, моя физиономия отразила некоторое сомнение – я очень хорошо помнила, что не приглашала эту змеищу на свою вечеринку. С чего бы это? Или я была пьяна, подписывая приглашения? Рука у меня дрогнула, когда я добавляла в свой вечерний чай черный ром?
– Я спутница Тодорова, – оповестила Алена и захихикала так, словно я была ее закадычной подружкой и сейчас должна порадоваться тому, что товарка так удачно устроила свою личную жизнь.
Вот только мне совсем не хотелось радоваться.
Тодоров – деловой знакомый Стаса, он был ему нужен, и Стас попросил, чтобы я его пригласила. Я его уже видела. И он произвел на меня впечатление. Разумеется, я не влюбилась, еще чего! Мое сердце отдано Стасу. У нас зрелые, сбалансированные отношения, мы очень серьезно друг к другу относимся… Но у Тодорова такие удивительные черные глаза, просто как у актера индийского кино!
Мама когда-то обожала индийское кино, у нее была целая коллекция фильмов на видеокассетах. Иногда по выходным мы раскладывали огромный старый диван в гостиной, укладывались все вчетвером под старый плед, смотрели «Любовь должна была случиться» или «Горькую правду» с неотразимым Аджай Девганом и жевали плюшки с корицей, выпеченные Катериной. У Тодорова были точь– в-точь такие черные глаза, как у Аджай Девгана.
А Фрумина, чувырла белобрысая, непотребная отроковица Анастасия, захапала себе этого красавчика, хотя она даже старше его. Не знаю, сколько ей лет, но по многочисленным приметам, знакомым только опытному глазу, я видела – она уже вступила в борьбу за молодость. В борьбу, которую нам всем придется проиграть.
Так нет же, мало ей Тодорова! Она и мое платье хотела захапать!
– Это платье привезли для меня. Почему его примеряет эта особа? – спросила я у продавщицы, почти не понижая голоса.
Та сделала круглые глаза и принялась оправдываться:
– Вы хотели забрать его неделю назад, но не забрали, и Нелли Владимировна приказала поставить его на продажу…
– Но я же звонила! – рявкнула я, не сдержавшись. – Я же звонила и предупреждала!
– Не звонили, – уверенно возразила продавщица.
– Какие-то проблемы? – подала голос Фрумина.
Не сомневаюсь, что она прекрасно слышала весь наш разговор от первого и до последнего слова, это можно было понять по ее победной улыбке.
Я знаю, мне следовало настоять на своем. Устроить сцену. Вызвать директора магазина. Я же помню, что я звонила. Или нет? В любом случае мне нужно проявить характер.
Но у меня это почти никогда не получается.
В сущности, я страшная размазня.
Да еще и врунья.
Впрочем, у меня это с детства.
Глава 2
Я знаю, принято считать, что женщина, достигшая вершин жизни, очень целеустремленная, и характер у нее – кремень, и нервы стальные.
Но для начала давайте разберемся, что такое – эти самые жизненные вершины.
Самое распространенное мнение, что самая крутая карьера для женщины – это быть у всех на виду и на слуху, тратить деньги на бриллианты, дизайнерские шмотки и косметику, развлекаться и вообще вести прохладную жизнь. Все девочки стремятся к этому, все только об этом и мечтают, а кто не мечтает – те слишком хорошо осознают, что грош цена им на этом празднике жизни.
Вот и я не мечтала о таком «празднике». Хочу напомнить, я была домашней девочкой, зубрилкой и книжным червем. Да еще и довольно страшненькой, особенно на фоне миловидных сестер.
Надо же мне было чем-то выделяться! Вот я и врала, как нанятая. Однажды я все новогодние каникулы провалялась дома с бронхитом, читала Луи Буссенара. А когда пришла в школу, рассказала, что за эти десять дней успела смотаться в Африку и путешествовала там в компании отважного охотника Виктора Гюйона, попросту Фрикэ, и спортсмена-миллионера Андре Бреванна. Самое интересное, что мне поверили. Разоблачила меня учительница географии, старая и вздорная Валентина Павловна. Она потащила меня к директору – для чего, для какой такой ужасной кары? Директор, к счастью, оказался разумным человеком, он и объяснил разгневанной географичке, что девочка любит читать, у девочки развита фантазия. Она будет учиться в университете, да, детка?
Итак, участь моя была предрешена, как пишут в романах. Я собиралась поступить на филологический факультет университета, потом, вероятно, пошла бы в аспирантуру, а там, глядишь, и сама стала бы преподавать русскую литературу девятнадцатого века. Завела бы себе десяток кошек, осталась бы старой девой и нянчила племянников или вышла бы замуж за кого-нибудь такого же скучного и правильного, в таком же, как у меня, полушерстяном костюмчике и стоптанных штиблетах.
Но судьба рассудила иначе. Или я сама немного переборщила? Началось все с золотой медали. Хотя не такая уж она была и золотая, между нами говоря… но все же давала право на поступление в любой вуз страны практически без экзаменов. Грех упустить такой случай. Вместо провинциального университета я поступила на факультет журналистики в МГУ и стала столичной жительницей.
Откровенно говоря, в моей жизни мало что изменилось с переездом в Москву. Только вместо собственной комнаты в родительском доме у меня появилась комната в общежитии. Я делила ее с соседкой – но и дома рядом со мной всегда находились сестренки. А так… Точно тем же покрывалом была покрыта моя кровать, и точно так же сидел на ней коричневый медведь по прозвищу Бантик, а на завтрак я варила себе овсяную кашку. Я была хорошей девочкой, не пила и не курила, не пользовалась косметикой и после занятий возвращалась к себе или торчала в библиотеке. Журналистка из меня выходила та еще, надо признаться. Я не испытывала ни малейшей «охоты к перемене мест» и все впечатления черпала из книг. Приближался выпуск, а я так и не решила, чем мне заниматься после университета. А ведь возможностей было море!
И это море однажды подкатилось к самым моим ногам – в лице моей сестрицы Елены, Елены Прекрасной, вполне себе процветающей столичной дивы. В те времена она, как и я, все еще проводила в жизнь собственные планы и следовала предначертаниям судьбы.
Правда, у нее уже тогда не заладилось. Она работала в модельном агентстве, но карьеры не сделала. Ее теснили молоденькие «вешалки», которые были даже не «стройные» или «худенькие», а попросту истощенные. Она училась в театральном, но многого от выбранной профессии не ждала – кино по тем временам почти не снимали, а в театре платили гроши. Основные свои надежды Елена Прекрасная, как и многие из нас, грешных, возлагала на богатого мужа, который, разумеется, просто обязан был попасться в сети ее красоты и обаяния и забрать свою избранницу в дивный новый мир. Время от времени в жизни Елены появлялись претенденты на эту роль, но после строжайшего кастинга выбывали из борьбы… Или выбывала сама Елена. Но в тот день она была на коне, вернее, на белом «Мерседесе», и гордо смотрела в будущее. Ее остроносые туфельки цвета фуксии уверенно процокали по коридору общежития. К сожалению, я смогла предложить гостье только чашку чая – один пакетик на двоих. Впрочем, сестра принесла с собой трюфельный тортик из очень дорогой кондитерской, куда я по тем временам и носу сунуть не смела. Небрежно ковыряя погнутой алюминиевой ложечкой свой кусок, толщиной с папиросную бумагу, Елена сделала мне предложение, от которого я не посмела отказаться:
– Видишь ли, солнышко, мой бойфренд сейчас занимается подбором кадров для журнала «Стиль»…
Я молча кивнула. Журнал «Стиль» не входил в круг моего чтения. Но я, безусловно, видела его в киосках. Стоил он столько, что если бы я вздумала его купить, мне пришлось бы отказываться от завтраков в течение целого месяца.
– Я порекомендовала тебя. Ты можешь попробовать написать о кухне какой-нибудь страны.
– Я же ничего не понимаю в кулинарии! – испугалась я.
– Это всем известно, – удрученно покивала головой моя сестрица, рассматривая поцарапанную клеенку, всю в васильках. – Но тут это тебе и не нужно. Тебе же не предлагают написать точный рецепт – возьмите, мол, мешок муки, два литра молока и полкило сковородок… Нужно просто и красиво описать, что кушают в какой-нибудь экзотической местности. Может, саранчу, там, или червяков в пальмовых листьях…
– Да я не была ни в какой экзотической местности! Даже в Польше не была, даже в Болгарии!
– А ты вообрази, что была! У тебя же того, фантазия развита, воображение работает. Это же твой шанс, дурочка! Как ты не понимаешь?
Пришлось понять, тем более что Ленка припомнила мне мою африканскую авантюру по мотивам Буссенара… По старой памяти я решила остановиться на Марокко. Проштудировала литературу и атласы… Несколько дней думала только о Марокко, бредила им. Ходила по московским улицам, а видела перед собой мечети и фонтаны Марракеша, узкие переулки Касабланки и руины Анфы. Я, как наяву, любовалась аркой Каракаллы и трепетала перед собором Нотр-Дам. Я вдыхала океанский бриз Танжера и пряные ароматы базара Гран-Сокко. Ночами мне снилось пиратское золото Могадора и берберские украшения Тизнита, в ушах звучали страшные сказки Магриба и гортанные бедуинские напевы. Я прониклась духом Марокко. На моей бледной коже даже появились следы загара – откуда ему взяться, если лето в Москве выдалось непогожее и солнце почти не выглядывало из-за низких серых облаков? Я накупила разноцветных бус, звенящих браслетов. В секонд-хенде приобрела длинную летящую юбку, расписанную невероятными, жаркими цветами. Так в ней и пошла в редакцию, по моросящему дождичку. Относить материал, настуканный на университетском компьютере. Три страницы двенадцатым кеглем, они были заучены мной наизусть.
Но для начала давайте разберемся, что такое – эти самые жизненные вершины.
Самое распространенное мнение, что самая крутая карьера для женщины – это быть у всех на виду и на слуху, тратить деньги на бриллианты, дизайнерские шмотки и косметику, развлекаться и вообще вести прохладную жизнь. Все девочки стремятся к этому, все только об этом и мечтают, а кто не мечтает – те слишком хорошо осознают, что грош цена им на этом празднике жизни.
Вот и я не мечтала о таком «празднике». Хочу напомнить, я была домашней девочкой, зубрилкой и книжным червем. Да еще и довольно страшненькой, особенно на фоне миловидных сестер.
Надо же мне было чем-то выделяться! Вот я и врала, как нанятая. Однажды я все новогодние каникулы провалялась дома с бронхитом, читала Луи Буссенара. А когда пришла в школу, рассказала, что за эти десять дней успела смотаться в Африку и путешествовала там в компании отважного охотника Виктора Гюйона, попросту Фрикэ, и спортсмена-миллионера Андре Бреванна. Самое интересное, что мне поверили. Разоблачила меня учительница географии, старая и вздорная Валентина Павловна. Она потащила меня к директору – для чего, для какой такой ужасной кары? Директор, к счастью, оказался разумным человеком, он и объяснил разгневанной географичке, что девочка любит читать, у девочки развита фантазия. Она будет учиться в университете, да, детка?
Итак, участь моя была предрешена, как пишут в романах. Я собиралась поступить на филологический факультет университета, потом, вероятно, пошла бы в аспирантуру, а там, глядишь, и сама стала бы преподавать русскую литературу девятнадцатого века. Завела бы себе десяток кошек, осталась бы старой девой и нянчила племянников или вышла бы замуж за кого-нибудь такого же скучного и правильного, в таком же, как у меня, полушерстяном костюмчике и стоптанных штиблетах.
Но судьба рассудила иначе. Или я сама немного переборщила? Началось все с золотой медали. Хотя не такая уж она была и золотая, между нами говоря… но все же давала право на поступление в любой вуз страны практически без экзаменов. Грех упустить такой случай. Вместо провинциального университета я поступила на факультет журналистики в МГУ и стала столичной жительницей.
Откровенно говоря, в моей жизни мало что изменилось с переездом в Москву. Только вместо собственной комнаты в родительском доме у меня появилась комната в общежитии. Я делила ее с соседкой – но и дома рядом со мной всегда находились сестренки. А так… Точно тем же покрывалом была покрыта моя кровать, и точно так же сидел на ней коричневый медведь по прозвищу Бантик, а на завтрак я варила себе овсяную кашку. Я была хорошей девочкой, не пила и не курила, не пользовалась косметикой и после занятий возвращалась к себе или торчала в библиотеке. Журналистка из меня выходила та еще, надо признаться. Я не испытывала ни малейшей «охоты к перемене мест» и все впечатления черпала из книг. Приближался выпуск, а я так и не решила, чем мне заниматься после университета. А ведь возможностей было море!
И это море однажды подкатилось к самым моим ногам – в лице моей сестрицы Елены, Елены Прекрасной, вполне себе процветающей столичной дивы. В те времена она, как и я, все еще проводила в жизнь собственные планы и следовала предначертаниям судьбы.
Правда, у нее уже тогда не заладилось. Она работала в модельном агентстве, но карьеры не сделала. Ее теснили молоденькие «вешалки», которые были даже не «стройные» или «худенькие», а попросту истощенные. Она училась в театральном, но многого от выбранной профессии не ждала – кино по тем временам почти не снимали, а в театре платили гроши. Основные свои надежды Елена Прекрасная, как и многие из нас, грешных, возлагала на богатого мужа, который, разумеется, просто обязан был попасться в сети ее красоты и обаяния и забрать свою избранницу в дивный новый мир. Время от времени в жизни Елены появлялись претенденты на эту роль, но после строжайшего кастинга выбывали из борьбы… Или выбывала сама Елена. Но в тот день она была на коне, вернее, на белом «Мерседесе», и гордо смотрела в будущее. Ее остроносые туфельки цвета фуксии уверенно процокали по коридору общежития. К сожалению, я смогла предложить гостье только чашку чая – один пакетик на двоих. Впрочем, сестра принесла с собой трюфельный тортик из очень дорогой кондитерской, куда я по тем временам и носу сунуть не смела. Небрежно ковыряя погнутой алюминиевой ложечкой свой кусок, толщиной с папиросную бумагу, Елена сделала мне предложение, от которого я не посмела отказаться:
– Видишь ли, солнышко, мой бойфренд сейчас занимается подбором кадров для журнала «Стиль»…
Я молча кивнула. Журнал «Стиль» не входил в круг моего чтения. Но я, безусловно, видела его в киосках. Стоил он столько, что если бы я вздумала его купить, мне пришлось бы отказываться от завтраков в течение целого месяца.
– Я порекомендовала тебя. Ты можешь попробовать написать о кухне какой-нибудь страны.
– Я же ничего не понимаю в кулинарии! – испугалась я.
– Это всем известно, – удрученно покивала головой моя сестрица, рассматривая поцарапанную клеенку, всю в васильках. – Но тут это тебе и не нужно. Тебе же не предлагают написать точный рецепт – возьмите, мол, мешок муки, два литра молока и полкило сковородок… Нужно просто и красиво описать, что кушают в какой-нибудь экзотической местности. Может, саранчу, там, или червяков в пальмовых листьях…
– Да я не была ни в какой экзотической местности! Даже в Польше не была, даже в Болгарии!
– А ты вообрази, что была! У тебя же того, фантазия развита, воображение работает. Это же твой шанс, дурочка! Как ты не понимаешь?
Пришлось понять, тем более что Ленка припомнила мне мою африканскую авантюру по мотивам Буссенара… По старой памяти я решила остановиться на Марокко. Проштудировала литературу и атласы… Несколько дней думала только о Марокко, бредила им. Ходила по московским улицам, а видела перед собой мечети и фонтаны Марракеша, узкие переулки Касабланки и руины Анфы. Я, как наяву, любовалась аркой Каракаллы и трепетала перед собором Нотр-Дам. Я вдыхала океанский бриз Танжера и пряные ароматы базара Гран-Сокко. Ночами мне снилось пиратское золото Могадора и берберские украшения Тизнита, в ушах звучали страшные сказки Магриба и гортанные бедуинские напевы. Я прониклась духом Марокко. На моей бледной коже даже появились следы загара – откуда ему взяться, если лето в Москве выдалось непогожее и солнце почти не выглядывало из-за низких серых облаков? Я накупила разноцветных бус, звенящих браслетов. В секонд-хенде приобрела длинную летящую юбку, расписанную невероятными, жаркими цветами. Так в ней и пошла в редакцию, по моросящему дождичку. Относить материал, настуканный на университетском компьютере. Три страницы двенадцатым кеглем, они были заучены мной наизусть.