Страница:
Время от времени Саша вдруг вспоминала о нем, пыталась представить, как-то ему живется? Она видела его счастливым и несчастным, довольным собой и обозленным на весь мир. Тогда, много лет назад, ей бы доставило удовольствие узнать о его страданиях, о том, что без нее смысл его жизни утерян. Такие мужчины не могут оставаться одинокими по той простой причине, что их хотят заполучить многие, и, устав от борьбы с собой, они обычно сдаются той, что понастойчивей. Даже когда они еще были вместе, рядом с Прохоровым была другая женщина. Эта другая, не раздумывая, родила от него ребенка. Живое голубоглазое доказательство того, во что Саша отказывалась верить. Она отказывалась воспринимать любую негативную информацию, считая ее проявлением элементарной зависти. Ведь тогда она знала, что Дмитрий любит ее. Ей было двадцать, и в этом нежном возрасте она была уверена, что, если любят, не изменяют. Правда, к тому времени она поняла, что не хочет за него замуж. Так она чувствовала тогда.
Мама, обычно равнодушная к ее личной жизни, пыталась уберечь от ошибки. Твердила, что Прохоров – хороший выбор, не стоит играть с чувствами взрослого мужчины. Саша должна была выбрать его, поверить ему. Она знала, что все зависит от ее решения. Она могла обрести настоящего друга, преданного, верного, щедрого. Что теперь вспоминать. Нет ничего более разрушительного, чем копание в прошлом, в котором уже ничего нельзя изменить. Молодость безрассудна и эгоистична. Отказавшись от Дмитрия Ильича, она не испытала чувства потери. Жизнь била ключом. Задумываться о том, как пережил их разрыв Прохоров, Саша тогда не стала. Ей было все равно, как сложится судьба Прохорова в дальнейшем…
Прошлое промелькнуло, оставив неприятный соленый привкус. Лескова давно так не плакала, но чувство облегчения не приходило. Она уже забыла, что можно так беззвучно, горько проливать слезы. Саша оплакивала ушедшую молодость, совершенные ошибки, непростительную жестокость. Телефон звонил, но Александра не могла ответить. Она не хочет ни с кем говорить. Ей нужно побыть с собой наедине.
Почему она чувствовала себя виновной в трагедии, произошедшей с сыном Дмитрия Ильича? Никакой логики. Это была глупость, необоснованное обвинение. Но какой бы ни была причина гибели Илюши, Александра знала, что все могло сложиться иначе. Если бы только можно было все вернуть. Одно-единственное желание, которое она бы загадала фее, волшебнику, золотой рыбке. Не три – одно: быть вместе с Дмитрием, не оттолкнуть его.
Их судьбы могли сплестись в один жесткий узел, если бы тогда, много лет назад, она не поддалась минутному порыву. Она сделала выбор, и с того момента все пошло наперекосяк. Зачем скрывать? Должна же она хотя бы наедине с собой быть откровенной. Все сложилось не так. Нужно было еще двадцать лет, чтобы окончательно это осознать. Приятнее и спокойнее жить в самообмане, надеяться и заговаривать рвущуюся изнутри пустоту, врачевать раны других. Отвлекаться на их проблемы и боль. От этого не становилось легче, просто время просачивалось день за днем, год за годом. Но в жизни все подчинено своим жестким законам. Саша оставляла открытым вопрос о справедливости такого хода событий, зная только, что рано или поздно придется платить по счетам. Саша вытирала слезы – кажется, она может оказаться банкротом.
Глава 2
Мама, обычно равнодушная к ее личной жизни, пыталась уберечь от ошибки. Твердила, что Прохоров – хороший выбор, не стоит играть с чувствами взрослого мужчины. Саша должна была выбрать его, поверить ему. Она знала, что все зависит от ее решения. Она могла обрести настоящего друга, преданного, верного, щедрого. Что теперь вспоминать. Нет ничего более разрушительного, чем копание в прошлом, в котором уже ничего нельзя изменить. Молодость безрассудна и эгоистична. Отказавшись от Дмитрия Ильича, она не испытала чувства потери. Жизнь била ключом. Задумываться о том, как пережил их разрыв Прохоров, Саша тогда не стала. Ей было все равно, как сложится судьба Прохорова в дальнейшем…
Прошлое промелькнуло, оставив неприятный соленый привкус. Лескова давно так не плакала, но чувство облегчения не приходило. Она уже забыла, что можно так беззвучно, горько проливать слезы. Саша оплакивала ушедшую молодость, совершенные ошибки, непростительную жестокость. Телефон звонил, но Александра не могла ответить. Она не хочет ни с кем говорить. Ей нужно побыть с собой наедине.
Почему она чувствовала себя виновной в трагедии, произошедшей с сыном Дмитрия Ильича? Никакой логики. Это была глупость, необоснованное обвинение. Но какой бы ни была причина гибели Илюши, Александра знала, что все могло сложиться иначе. Если бы только можно было все вернуть. Одно-единственное желание, которое она бы загадала фее, волшебнику, золотой рыбке. Не три – одно: быть вместе с Дмитрием, не оттолкнуть его.
Их судьбы могли сплестись в один жесткий узел, если бы тогда, много лет назад, она не поддалась минутному порыву. Она сделала выбор, и с того момента все пошло наперекосяк. Зачем скрывать? Должна же она хотя бы наедине с собой быть откровенной. Все сложилось не так. Нужно было еще двадцать лет, чтобы окончательно это осознать. Приятнее и спокойнее жить в самообмане, надеяться и заговаривать рвущуюся изнутри пустоту, врачевать раны других. Отвлекаться на их проблемы и боль. От этого не становилось легче, просто время просачивалось день за днем, год за годом. Но в жизни все подчинено своим жестким законам. Саша оставляла открытым вопрос о справедливости такого хода событий, зная только, что рано или поздно придется платить по счетам. Саша вытирала слезы – кажется, она может оказаться банкротом.
Глава 2
Первая любовь Риммы оказалась ее самым сильным разочарованием. Не она первая, не она последняя обожглась на всю жизнь. Познав то, что называют «любовью без памяти», девушка очень скоро начала ловить на себе косые взгляды соседей, осуждение всех, кто мог хоть что-то знать о ней, о ее родителях. В коммуналках не может быть секретов, здесь особая территория, где все обо всех известно. Улей всезнающей кухни гудел от известий о каждом, кто вел себя подобающим образом или, напротив, нарушал нормы приличия того времени. Здесь говорили намеками и прямо в зависимости от объекта внимания.
В какой-то момент именно Римма и ее молодой человек стали самой главной темой воркующих хозяек. Все видели красивую пару, все ждали свадьбы. Родители Риммы уже несколько раз принимали жениха в доме, оказывали ему всяческое внимание, но история закончилась весьма тривиально. Жених вдруг пропал, как будто и не было его вовсе. Римма с каждым днем становилась все бледнее, тише. Родители видели, как переживает дочь, успокаивали, но дело было не только в тоске по любимому. Пришло время признаться в том, что девушка позволила себе больше, чем предписывали неписаные правила морали. Римма была беременна.
Ребенка решили оставить. Надежда Петровна – мать Риммы – сначала плакала, а потом взяла себя в руки и на людях не показывала, как тяжело на душе. Единственная дочь опозорила, осрамила, но что поделаешь. Ходила с гордо поднятой головой, на коварные вопросы «доброжелателей» не отвечала. Отец вначале за ремень схватился, хотел исполосовать мерзавку, но, справившись с гневом, рассудил здраво:
– Что случилось, то случилось. Благо, отсюда мы скоро переедем. Будем надеяться, что молва за нами не потащится. – Григорий Романович погрозил дочери увесистым кулаком. – Квартиру нам государство выделило. Думал, заживем как короли, а ты нам в подоле ляльку. Тьфу, дура девка.
– Да оставь ты ее, Гриша, – вступилась за дочь Надежда Петровна, – на ней и так лица нет.
– Лица нет? Зато пузо скоро будет.
– Ничего, справимся. Главное, ты, дочка, на новом месте-то говори, что погиб муж. Трагически погиб, мол, и без подробностей. Люди сначала поспрашивают, а потом успокоятся, в душу ж не заглянешь. Здесь мы переморгаем, недолго осталось.
Родившаяся девочка удивительным образом вобрала в себя все от отца. Несмотря на протесты родителей, Римма с чистой совестью записала ее как Александру Олеговну Лескову. Отец настаивал, чтобы внучка носила его фамилию и отчество, но всегда мягкая и уступчивая Римма проявила несвойственное упрямство.
– У нее есть отец, – тихо, но тоном, не допускающим возражения, произнесла она. – Может быть, он одумается.
Она, действительно, какое-то время ждала. Но Олег и не думал возвращаться. Его судьба осталась для Риммы неизвестной. Вопросов ей больше не задавали. Осуждающие взгляды соседей постепенно сменились жалобными комментариями:
– Вот не повезло девке. Заморочил голову паршивец.
– Ох уж эти мужики. Ребенок – его копия, а ему, лиходею, все равно.
Лесков был мужчиной видным, так что на маленькую Сашеньку смотрели с восхищением. Прелестный ребенок вызывал восторг у всех, кроме ее матери. Видя в ней предавшего ее любовь мужчину, Римма была сдержанна в чувствах. Нет, она никогда не желала дочери зла, но ее материнская любовь всегда была приправлена щедрой порцией раздражения, вспыльчивости, контролировать которые Римма себя не утруждала.
Переезд на новую квартиру решил часть проблем: здесь никто не знал Кудрявцевых, никому не было дела до отца Саши. Жизнь в многоквартирном доме кипела. Жильцов сотни, поздоровались друг с другом – уже хорошо. Правда, версию о гибели Лескова все же пришлось озвучивать. Соседям, с которыми сложились хорошие отношения, Надежда Петровна сказала, что зять был завидный, но не пришлось дочке пожить всласть. Смерть она ведь всегда лучших забирает.
Вот так Римма похоронила Олега. Версия о его трагической гибели настолько часто повторялась, что в какой-то момент в нее поверили и сами создатели. На молодую интересную женщину с ребенком смотрели с уважением. Вот ведь какая верная – столько лет тоскует по мужу. Никому не приходило в голову, что Римма отчаянно пыталась найти спутника жизни, но серьезные отношения не складывались. Нравилась она – не нравились ей, она сгорала от чувства – к ней оставались холодны. Особенно непредсказуемой была реакция, когда Римма признавалась, что у нее есть дочь. Некоторые претенденты на руку и сердце исчезали сразу, другие пытались выглядеть благородно и даже знакомились с Сашей, но не более того. Шоколадки, куклы – заигрывания с ребенком длились одно-два свидания, после чего любовный пыл улетучивался, отношения заканчивались. К тридцати годам Римма не хотела мириться с одиночеством, не переставала надеяться.
Когда Саше исполнилось пятнадцать, бабушка и дедушка окончательно переехали жить в деревню. Уйдя на пенсию, они все чаще говорили, что городская суета сокращает их жизнь, вот и решились, наконец. Дом в деревне был небольшой, но с огромным садом и казавшимся бесконечным огородом. Раньше родители Риммы проводили здесь все выходные и праздники, возделывая благодатную землю. Теперь, когда переехали сюда жить, решили завести птицу, поросят.
– Вот вам здоровая, экологически чистая еда, – всякий раз приговаривал Григорий Романович, приезжая к дочке с гостинцем. Он явно получал удовольствие от того, что взращивал собственными руками.
– Ну, что ты, батя, тяжесть такую тащил. У меня холодильник от продуктов ломится, – недовольно бурчала на отца Римма, но все равно чмокала его в щеку. – Спасибо, конечно.
До рождения Саши она успела окончить техникум общественного питания, получить специальность. На работу решила выйти, едва Саше исполнилось полтора года. Ясли были для Риммы настоящим спасением. Благо, все рядышком, буквально через дорогу. Малышку в детский сад, а сама летела в магазин. За прилавком она чувствовала себя богиней. Покупатели мужского пола были щедры на комплименты. Эти знаки внимания всегда поднимали Римме настроение. На многие хотелось откликнуться, но сдерживал опыт неудавшихся отношений с отцом Саши. Со временем вела себя свободнее, решив, что не стоит вести монашеский образ жизни только потому, что первый мужчина оказался подлецом. Ей было все труднее справляться с периодами, когда ее женская природа начинала властно требовать эмоций, удовольствий.
Позднее, сменив несколько мест работы, Римма устроилась в универсам в центре города, практически сразу получив должность заведующей секцией. Никому не рассказала о том, что продвижение стало возможным благодаря близкому знакомству с директором магазина. Римму такое положение вещей устраивало. Зарплата хорошая, премиями не обижают, холодильник полон продуктов. Только вот родители не понимают и продолжают по старинке снабжать ее своими сельскими деликатесами: салом, мясом, яйцами.
– Бери, дочка, пока можем. Да и Сашку нужно откармливать – кожа и кости, прости господи.
Когда Григорий Романович произносил что-то в этом духе, Римма злилась. Отец не замечал косых взглядов дочери, потому что его приезду всегда радовалась внучка. В ее смеющихся карих глазах дед купался, как в теплых волнах прогретого июльским солнцем Азовского моря. Там он несколько лет подряд отдыхал с женой и Сашей. Кажется, это были самые счастливые времена. Теперь на поездку нет ни сил, ни средств. Покушать, как говорится, пожалуйста, а вот на излишки не скопили. Отдыхать по-людски стало не по карману, а уговорить Римму оздоровить дочку никак не получалось. У той, видите ли, свои планы, а Саша может прекрасно проводить лето у них в деревне. Как ни странно, Шура с удовольствием уезжала из душного города от равнодушия матери. Отдыхая друг от друга, они не успевали соскучиться за летние каникулы. Хорошее всегда быстро заканчивается. Так пролетало долгожданное лето, и снова наступала вереница серых будней, режим каждодневного выживания, в котором обе существовали сами по себе.
Они так и не стали подругами, как это случается у матерей с их взрослеющими дочерьми. Не было общих теплых воспоминаний, были лишь затаенные обиды и претензии друг к другу. Никаких советов, долгих задушевных разговоров по вечерам. Общение Риммы Григорьевны с Шурой зачастую ограничивалось обсуждением покупок, меню, распределением обязанностей по дому. Саша привыкла к тому, что мама не слишком вмешивается в ее жизнь. У подружек были другие отношения с родителями, более теплые, открытые, но в какой-то момент Саша поняла, что в таком положении вещей у нее есть свои преимущества. Одно из них главное, определяющее – свобода выбора. Что хорошего, когда каждый твой шаг контролируется? Ей казалось, что заботливые мамы переходят границу в своей опеке, внимании. Саша видела, как ершились ее подруги, тяготясь избыточным проявлением материнской любви, и думала о том, что в отношениях детей и родителей трудно достигнуть золотой середины.
К моменту окончания Сашей средней школы Римма все еще находилась в поиске своего идеала. Она снова сменила место работы – ушла из универсама, одно изменение автоматически повлекло за собой другие – новые знакомства, один любовник за другим. Ничего серьезного. Отражение в зеркале все чаще огорчало, а вот дочь, как назло, с годами расцветала, хорошела, становясь точной копией своего отца. Наступил момент, когда Римма не выдержала и сказала:
– С такими данными в актрисы бы надо попробовать, а?
Саша удивилась тому, как точно мать угадала ее заветную мечту. Вроде бы и не разговаривали об этом серьезно, а ведь попала в яблочко. Римма видела, что училась Саша ровно. Никаких проблем с точными науками, но любовь к лицедейству – это было то, от чего у девчонки замирало сердце. В драмкружке, постановки которого Римма смотрела тайком, Саше всегда давали главные роли. Она прекрасно справлялась с ними. Римма удивлялась: откуда у дочери такая способность перевоплощаться? Когда Саша подала документы в институт искусств, мало кто сомневался, что она не пройдет по конкурсу. Но ее актерская карьера так и не состоялась: два года Саша поступала, два раза тяжело переживала неудачу. Переживала сама – у мамы каждое лето была особенно горячая пора – любовная горячка, поездки на юг, разочарования, истерики. А провалы дочери на вступительных экзаменах маячили где-то на втором плане. Это был жалкий серый фон, от которого Римма пыталась избавиться, с головой окунаясь в водоворот страстей.
В результате, к всеобщему удивлению, Саша поступила в медицинский. Свой выбор она объяснила желанием доказать, что и в этот институт порой попадают без блата.
– Теперь у нас будет свой семейный доктор, – радовалась бабушка.
– Тебе очень пойдет белый халат, – заметила мать.
– Парни хорошие есть? – поинтересовался дед.
Веселый студенческий коллектив будущих медиков сложился сразу. В Сашиной группе что ни личность, то заводила и лидер, оспаривающий право быть в центре внимания. Немного циничные, очень уверенные в себе, не желающие заглядывать и на день вперед, они проживали каждый день как последний. После окончания лекций частенько собирались в небольшом уютном кафе неподалеку. Здесь все было не слишком дорого и достаточно вкусно. Студенты окрестили заведение «Кухней».
– Сегодня соберемся в «Кухне»?
– Подтягивайся в «Кухню»…
– Покуховарим после занятий?
Саша проводила здесь много времени, особенно в холодное время года, когда погода «радовала» проливными дождями, осенней сыростью, зимними морозами. Согревались дешевым портвейном, который тайком приносили с собой и осторожно разливали под столом в чашки из-под чая. Опытная барменша давно поняла, почему эта шумная компания очень редко заказывает кофе: после него нужно мыть чашки, не с гущей же вино попивать, а после самого крепкого чая, приправленного шутками-прибаутками, – нет. Эта ватага будущих медиков создавала особую атмосферу в заведении, поэтому барменша сквозь пальцы смотрела на выкрутасы весельчаков. Без них ее смена была бы просто скучной.
Посиделки в «Кухне» со временем становились все более редким мероприятием – увеличивались нагрузки в институте. Учиться с каждым годом становилось, с одной стороны, легче, с другой – труднее. Легче, потому что уже не чувствовала себя новичком, отпустили воспоминания о беззаботной школьной жизни. Труднее, потому что зачетные недели требовали все большей отдачи, а сессии – нервного напряжения. Лескова хотела стать хорошим врачом. В ее зачетке были оценки за знания, хотя сплошь и рядом студенты изворачивались, выкручивались, облегченно вздыхали, получив средний балл. Сашу это не устраивало. Она все чаще думала об ответственности за выбранную профессию, потому что в какой-то момент поняла серьезность выбора. Клятва Гиппократа неожиданно приобрела новые оттенки глубинной необратимости. Теперь это были не просто слова, произнесенные в эйфории от начала нового этапа, ожидания новых впечатлений. Она стала членом одной большой команды, где от каждого зависит успех всех. Правда, поделившись своими ощущениями с одногруппниками, Саша наткнулась на добродушное удивление.
– Ты, мать, не перегибай. Переучилась, по всему видно. Пора тебе на секс переключаться, а то крыша поедет, – вынесла вердикт староста группы Карина Звягинцева. С ней Лескова сдружилась и искренне считала, что та – ее первая настоящая подруга. Не то что в школе, драмкружке.
– Точно, вот на меня посмотри внимательно. Соберись и прислушайся к ощущениям, рождающимся пониже пояса… Что чувствуешь? – Сережа Абрамян, слывший первым ловеласом на факультете, обнял Сашу за талию. – Лескова, я ж в тебя безумно влюбленный!
Очередная посиделка в «Кухне» проходила под лозунгом спасения заблудшей души. Объектом спасения была Саша. Она уже жалела о своей излишней откровенности, хотя не могла не признать: пора заводить романы. Когда же еще? Слава последней девственницы факультета не слишком согревала. Только пока у Александры не было на примете того, кто, по ее мнению, достоин такого бесценного подарка. На последней дискотеке присматривалась. Тщетно. Даже разозлилась на себя. Мол, чего тебе, дурище, надо? Кого ищешь? Саша ждала, что сердце подскажет, но оно молчало. Даже мама, обычно соблюдавшая неписаную договоренность о невмешательстве, не выдержала:
– Шура, ты бы меня со своим мальчиком познакомила, что ли. Третий год учишься, пропадаешь целыми днями, а домой свою зазнобу не приводишь.
– Нет зазнобы, мам. – Саша совершила оплошность, признавшись в этом. У Риммы Григорьевны появился повод для насмешек. Она не упускала случая уколоть дочь, которая пока никак не воспользовалась авансом природы. – С такими данными и без провожатого. Позоришь ты меня, дочка.
– А я вот не считаю, что ты меня позоришь, – не выдержала Саша, – то с одним провожатым, то с другим.
Римма Григорьевна была вне себя от ярости. Ответила что-то обидное, но это не помогло успокоиться. Дочь, чертовка, права: ничего у них обеих не складывается. Только одна устала от поиска, а другая не спешила к нему приступать.
– Бойкая ты на язык стала, Сашенька.
– Растем-с. – Обычно, чтобы ссора не разгорелась, Шура ретировалась в свою комнату.
– Вот приедут бабушка с дедушкой, я им на тебя пожалуюсь! – это был последний козырь матери, действовавший на дочь убийственно. Сашка обожала стариков и меньше всего хотела огорчать их.
– Давай договоримся, мам, их в наши разборки не впутывать, – выглянула из комнаты Александра.
– Хорошо, – Римма Григорьевна неожиданно словно увидела дочь в другом свете. Не такая она уж и эгоистка, какой пытается выглядеть. Хорошая девочка, чувствительная. Ершится, так это проделки возраста. Все пройдет. – Давай разбираться в узком семейном кругу. Только знай, я очень хочу его расширить. Я устала от одиночества. Одна, столько лет одна…
– А я? Как же я, мам? – Саша не могла скрыть обиду.
– Я люблю тебя, Шурка. Только ты уже совсем взрослая. Иногда мне кажется, что моя любовь и забота тебя тяготят.
– Ты ошибаешься. Я их попросту не чувствую…
– Ты несправедлива ко мне, Александра. Я стараюсь, как могу. Да, я такая как есть, и можешь осуждать меня… Но другой я уже не стану.
Все произошло, как это часто бывает, неожиданно. Римма Григорьевна решила изменить стратегию и отдохнуть зимой. Летние приключения который год заканчивались плачевно. Может, зимой отдыхают мужчины посерьезнее? Купила путевку в Прикарпатье.
– Поеду, водички целебной попью. Говорят, там очень хороший источник.
– Конечно, мам, – Саша помогала матери паковать сумки. – Тебе нужно отдохнуть.
– Нам нужно отдохнуть, – поправила ее Римма Григорьевна, – друг от друга. Правда?
– Тебе виднее.
– Ты здесь посиделки не устраивай, хорошо? – в день отъезда мать нервничала, все время давала указания, предостерегала. Создавалось впечатление, что она волнуется из-за того, что Саша остается одна.
– Мам, ты не переживай, – Шуре было даже приятно. Редкие знаки внимания матери проявлялись по-разному. Чаще в виде колкостей, а на этот раз ее словно подменили. Она на самом деле нервничала.
– Я знаю, что говорю.
– Ну что со мной случится? С голоду не умру, в грязи не утону. Дорогу переходить умею.
– Я не о еде. Ты же понимаешь…
– Все будет нормально, мам.
Саша вздохнула с облегчением, проводя взглядом такси. Оно увозило мать на вокзал, а это означало начало трехнедельного рая. О том, что она временно одна на хозяйстве, Саша сказала Карине не сразу. Призналась мимоходом, в одну из посиделок в «Кухне».
– Ну, ты даешь, подруга! Уже семь дней такого кайфа, а ты ни гу-гу. Вот характер! – Звягинцева сделала вид, что обиделась, и тут же получила приглашение в гости. – Ну, это другое дело.
В этот момент Саша уже представляла, как завтра после занятий они приедут к ней домой, приготовят что-нибудь вкусненькое, а потом будут дурачиться допоздна. Может, Карина и заночует у нее. Пусть. Так даже веселее. Они будут смотреть телевизор, слушать музыку, пить чай с абрикосовым вареньем – оно особенно удавалось Римме Григорьевне – и болтать о планах на будущее, мечтать. Недели одиноких пробуждений и укладываний спать Сашке хватило, чтобы теперь мечтать об обществе подруги. Но в назначенный день Карина извинилась, сказав, что не сможет воспользоваться приглашением.
– Что случилось, Карина?
– Просто у меня… свидание.
– Свидание? – Саша почувствовала укол ревности. Звягинцева никогда не афишировала свою личную жизнь. Потом вдруг выяснялось, что у нее роман с пятикурсником, или непростые, по ее скупым словам, отношения с мужчиной много старше. Из нее приходилось вытягивать информацию по крупицам. – И с кем, если не секрет?
– С Юркой Будинцевым. Да, ты видела его на последней дискотеке в общаге.
– Что-то не припоминаю, – солгала Саша.
– Ну, ты ж тогда торопилась, я вас и познакомить не успела.
На самом деле Лескова прекрасно понимала, о ком идет речь. На дискотеке этого парня она выделила сразу. Внешне он был точной копией Юрия Антонова. Невысокий, смазливый, с очаровательной улыбкой, делающей его похожим на беззащитного ребенка, Будинцев понравился Саше с первого взгляда. Не успела она порадоваться долгожданному чувству, как ее ждало разочарование: к Юре подошла Карина и, поцеловав, совершенно бесцеремонно повисла у него на шее. Это было явной демонстрацией собственности. Саша болезненно поморщилась, отворачиваясь, чтобы не видеть откровенного поцелуя. Она не должна думать об этом юноше. Он на крючке у ее лучшей подруги, сияет, как начищенный самовар. Звягинцевой всегда удавалось отхватывать первоклассных парней.
– Когда же вы договорились? – Саша не могла скрыть огорчения. Запланированный вечер срывался.
– Да только что. Замотанный он – забот выше крыши. Учеба, работа – время в сутках не растянешь. Сама понимаешь, я должна воспользоваться моментом, – многозначительно улыбнулась Карина. Увидев, что Саша хмурится, поспешила ее успокоить: – Маман твоя еще не скоро вернется, не дуйся, еще подевичничаем.
А после занятий Карина вдруг всплеснула руками, хлопнула себя по лбу. Она выглядела так, словно только что открыла закон, по своей важности не уступающий открытию Ньютона. Как будто ей только что на голову свалилось то самое яблоко.
– Слушай, Шурка, а можно мы с Юрой к тебе в гости вечером приедем?
– Что? – вытянувшееся лицо подруги не предвещало положительного ответа. Саша была застигнута врасплох.
– Он такой юморист, обхохочемся! Оливье сообразим, котлет нажарим. Чего-нибудь для настроения примем, не возражаешь?
– Приезжайте. – Саша ненавидела себя за мягкотелость, Карину – за наглость.
Договорились на шесть вечера. Долго принимая душ, Саша думала о том, что ее квартира сегодня – место для самого настоящего свидания, что она здесь будет лишней. И как с этим быть, пока не знала. В голову лезли самые отвратительные мысли. Зависть к счастью подруги легко затмила трехлетнюю дружбу. Чтобы отвлечься, Саша возилась на кухне. Она приготовила столько еды, что хватило бы на роту. В кухне громко работало радио. Шура нервничала, но подпевала, пританцовывала, хотела настроиться на веселый лад. Но, чем больше она пыталась расслабиться и не нервничать перед предстоящим знакомством, тем сильнее стучала кровь в висках, тем неистовее билось сердце. Стоило только представить, что вот-вот Юра переступит порог ее дома, как в горле перехватывало дыхание. Все попытки вразумить себя заканчивались полным провалом, Саша поняла, что влюбилась.
Угораздило же ее. Обидно, что ничего не получится. Ей придется играть роль радушной хозяйки, с завистью наблюдать за влюбленными голубками. Карина может быть спокойна – Саша твердо решила не мешать счастью подруги. Хотя совершенно объективное отражение в зеркале не могло скрыть, что она гораздо красивее, эффектнее Звягинцевой. Что толку? Пускать в ход свое обаяние Саша не собирается. Так будет честно и правильно.
В какой-то момент именно Римма и ее молодой человек стали самой главной темой воркующих хозяек. Все видели красивую пару, все ждали свадьбы. Родители Риммы уже несколько раз принимали жениха в доме, оказывали ему всяческое внимание, но история закончилась весьма тривиально. Жених вдруг пропал, как будто и не было его вовсе. Римма с каждым днем становилась все бледнее, тише. Родители видели, как переживает дочь, успокаивали, но дело было не только в тоске по любимому. Пришло время признаться в том, что девушка позволила себе больше, чем предписывали неписаные правила морали. Римма была беременна.
Ребенка решили оставить. Надежда Петровна – мать Риммы – сначала плакала, а потом взяла себя в руки и на людях не показывала, как тяжело на душе. Единственная дочь опозорила, осрамила, но что поделаешь. Ходила с гордо поднятой головой, на коварные вопросы «доброжелателей» не отвечала. Отец вначале за ремень схватился, хотел исполосовать мерзавку, но, справившись с гневом, рассудил здраво:
– Что случилось, то случилось. Благо, отсюда мы скоро переедем. Будем надеяться, что молва за нами не потащится. – Григорий Романович погрозил дочери увесистым кулаком. – Квартиру нам государство выделило. Думал, заживем как короли, а ты нам в подоле ляльку. Тьфу, дура девка.
– Да оставь ты ее, Гриша, – вступилась за дочь Надежда Петровна, – на ней и так лица нет.
– Лица нет? Зато пузо скоро будет.
– Ничего, справимся. Главное, ты, дочка, на новом месте-то говори, что погиб муж. Трагически погиб, мол, и без подробностей. Люди сначала поспрашивают, а потом успокоятся, в душу ж не заглянешь. Здесь мы переморгаем, недолго осталось.
Родившаяся девочка удивительным образом вобрала в себя все от отца. Несмотря на протесты родителей, Римма с чистой совестью записала ее как Александру Олеговну Лескову. Отец настаивал, чтобы внучка носила его фамилию и отчество, но всегда мягкая и уступчивая Римма проявила несвойственное упрямство.
– У нее есть отец, – тихо, но тоном, не допускающим возражения, произнесла она. – Может быть, он одумается.
Она, действительно, какое-то время ждала. Но Олег и не думал возвращаться. Его судьба осталась для Риммы неизвестной. Вопросов ей больше не задавали. Осуждающие взгляды соседей постепенно сменились жалобными комментариями:
– Вот не повезло девке. Заморочил голову паршивец.
– Ох уж эти мужики. Ребенок – его копия, а ему, лиходею, все равно.
Лесков был мужчиной видным, так что на маленькую Сашеньку смотрели с восхищением. Прелестный ребенок вызывал восторг у всех, кроме ее матери. Видя в ней предавшего ее любовь мужчину, Римма была сдержанна в чувствах. Нет, она никогда не желала дочери зла, но ее материнская любовь всегда была приправлена щедрой порцией раздражения, вспыльчивости, контролировать которые Римма себя не утруждала.
Переезд на новую квартиру решил часть проблем: здесь никто не знал Кудрявцевых, никому не было дела до отца Саши. Жизнь в многоквартирном доме кипела. Жильцов сотни, поздоровались друг с другом – уже хорошо. Правда, версию о гибели Лескова все же пришлось озвучивать. Соседям, с которыми сложились хорошие отношения, Надежда Петровна сказала, что зять был завидный, но не пришлось дочке пожить всласть. Смерть она ведь всегда лучших забирает.
Вот так Римма похоронила Олега. Версия о его трагической гибели настолько часто повторялась, что в какой-то момент в нее поверили и сами создатели. На молодую интересную женщину с ребенком смотрели с уважением. Вот ведь какая верная – столько лет тоскует по мужу. Никому не приходило в голову, что Римма отчаянно пыталась найти спутника жизни, но серьезные отношения не складывались. Нравилась она – не нравились ей, она сгорала от чувства – к ней оставались холодны. Особенно непредсказуемой была реакция, когда Римма признавалась, что у нее есть дочь. Некоторые претенденты на руку и сердце исчезали сразу, другие пытались выглядеть благородно и даже знакомились с Сашей, но не более того. Шоколадки, куклы – заигрывания с ребенком длились одно-два свидания, после чего любовный пыл улетучивался, отношения заканчивались. К тридцати годам Римма не хотела мириться с одиночеством, не переставала надеяться.
Когда Саше исполнилось пятнадцать, бабушка и дедушка окончательно переехали жить в деревню. Уйдя на пенсию, они все чаще говорили, что городская суета сокращает их жизнь, вот и решились, наконец. Дом в деревне был небольшой, но с огромным садом и казавшимся бесконечным огородом. Раньше родители Риммы проводили здесь все выходные и праздники, возделывая благодатную землю. Теперь, когда переехали сюда жить, решили завести птицу, поросят.
– Вот вам здоровая, экологически чистая еда, – всякий раз приговаривал Григорий Романович, приезжая к дочке с гостинцем. Он явно получал удовольствие от того, что взращивал собственными руками.
– Ну, что ты, батя, тяжесть такую тащил. У меня холодильник от продуктов ломится, – недовольно бурчала на отца Римма, но все равно чмокала его в щеку. – Спасибо, конечно.
До рождения Саши она успела окончить техникум общественного питания, получить специальность. На работу решила выйти, едва Саше исполнилось полтора года. Ясли были для Риммы настоящим спасением. Благо, все рядышком, буквально через дорогу. Малышку в детский сад, а сама летела в магазин. За прилавком она чувствовала себя богиней. Покупатели мужского пола были щедры на комплименты. Эти знаки внимания всегда поднимали Римме настроение. На многие хотелось откликнуться, но сдерживал опыт неудавшихся отношений с отцом Саши. Со временем вела себя свободнее, решив, что не стоит вести монашеский образ жизни только потому, что первый мужчина оказался подлецом. Ей было все труднее справляться с периодами, когда ее женская природа начинала властно требовать эмоций, удовольствий.
Позднее, сменив несколько мест работы, Римма устроилась в универсам в центре города, практически сразу получив должность заведующей секцией. Никому не рассказала о том, что продвижение стало возможным благодаря близкому знакомству с директором магазина. Римму такое положение вещей устраивало. Зарплата хорошая, премиями не обижают, холодильник полон продуктов. Только вот родители не понимают и продолжают по старинке снабжать ее своими сельскими деликатесами: салом, мясом, яйцами.
– Бери, дочка, пока можем. Да и Сашку нужно откармливать – кожа и кости, прости господи.
Когда Григорий Романович произносил что-то в этом духе, Римма злилась. Отец не замечал косых взглядов дочери, потому что его приезду всегда радовалась внучка. В ее смеющихся карих глазах дед купался, как в теплых волнах прогретого июльским солнцем Азовского моря. Там он несколько лет подряд отдыхал с женой и Сашей. Кажется, это были самые счастливые времена. Теперь на поездку нет ни сил, ни средств. Покушать, как говорится, пожалуйста, а вот на излишки не скопили. Отдыхать по-людски стало не по карману, а уговорить Римму оздоровить дочку никак не получалось. У той, видите ли, свои планы, а Саша может прекрасно проводить лето у них в деревне. Как ни странно, Шура с удовольствием уезжала из душного города от равнодушия матери. Отдыхая друг от друга, они не успевали соскучиться за летние каникулы. Хорошее всегда быстро заканчивается. Так пролетало долгожданное лето, и снова наступала вереница серых будней, режим каждодневного выживания, в котором обе существовали сами по себе.
Они так и не стали подругами, как это случается у матерей с их взрослеющими дочерьми. Не было общих теплых воспоминаний, были лишь затаенные обиды и претензии друг к другу. Никаких советов, долгих задушевных разговоров по вечерам. Общение Риммы Григорьевны с Шурой зачастую ограничивалось обсуждением покупок, меню, распределением обязанностей по дому. Саша привыкла к тому, что мама не слишком вмешивается в ее жизнь. У подружек были другие отношения с родителями, более теплые, открытые, но в какой-то момент Саша поняла, что в таком положении вещей у нее есть свои преимущества. Одно из них главное, определяющее – свобода выбора. Что хорошего, когда каждый твой шаг контролируется? Ей казалось, что заботливые мамы переходят границу в своей опеке, внимании. Саша видела, как ершились ее подруги, тяготясь избыточным проявлением материнской любви, и думала о том, что в отношениях детей и родителей трудно достигнуть золотой середины.
К моменту окончания Сашей средней школы Римма все еще находилась в поиске своего идеала. Она снова сменила место работы – ушла из универсама, одно изменение автоматически повлекло за собой другие – новые знакомства, один любовник за другим. Ничего серьезного. Отражение в зеркале все чаще огорчало, а вот дочь, как назло, с годами расцветала, хорошела, становясь точной копией своего отца. Наступил момент, когда Римма не выдержала и сказала:
– С такими данными в актрисы бы надо попробовать, а?
Саша удивилась тому, как точно мать угадала ее заветную мечту. Вроде бы и не разговаривали об этом серьезно, а ведь попала в яблочко. Римма видела, что училась Саша ровно. Никаких проблем с точными науками, но любовь к лицедейству – это было то, от чего у девчонки замирало сердце. В драмкружке, постановки которого Римма смотрела тайком, Саше всегда давали главные роли. Она прекрасно справлялась с ними. Римма удивлялась: откуда у дочери такая способность перевоплощаться? Когда Саша подала документы в институт искусств, мало кто сомневался, что она не пройдет по конкурсу. Но ее актерская карьера так и не состоялась: два года Саша поступала, два раза тяжело переживала неудачу. Переживала сама – у мамы каждое лето была особенно горячая пора – любовная горячка, поездки на юг, разочарования, истерики. А провалы дочери на вступительных экзаменах маячили где-то на втором плане. Это был жалкий серый фон, от которого Римма пыталась избавиться, с головой окунаясь в водоворот страстей.
В результате, к всеобщему удивлению, Саша поступила в медицинский. Свой выбор она объяснила желанием доказать, что и в этот институт порой попадают без блата.
– Теперь у нас будет свой семейный доктор, – радовалась бабушка.
– Тебе очень пойдет белый халат, – заметила мать.
– Парни хорошие есть? – поинтересовался дед.
Веселый студенческий коллектив будущих медиков сложился сразу. В Сашиной группе что ни личность, то заводила и лидер, оспаривающий право быть в центре внимания. Немного циничные, очень уверенные в себе, не желающие заглядывать и на день вперед, они проживали каждый день как последний. После окончания лекций частенько собирались в небольшом уютном кафе неподалеку. Здесь все было не слишком дорого и достаточно вкусно. Студенты окрестили заведение «Кухней».
– Сегодня соберемся в «Кухне»?
– Подтягивайся в «Кухню»…
– Покуховарим после занятий?
Саша проводила здесь много времени, особенно в холодное время года, когда погода «радовала» проливными дождями, осенней сыростью, зимними морозами. Согревались дешевым портвейном, который тайком приносили с собой и осторожно разливали под столом в чашки из-под чая. Опытная барменша давно поняла, почему эта шумная компания очень редко заказывает кофе: после него нужно мыть чашки, не с гущей же вино попивать, а после самого крепкого чая, приправленного шутками-прибаутками, – нет. Эта ватага будущих медиков создавала особую атмосферу в заведении, поэтому барменша сквозь пальцы смотрела на выкрутасы весельчаков. Без них ее смена была бы просто скучной.
Посиделки в «Кухне» со временем становились все более редким мероприятием – увеличивались нагрузки в институте. Учиться с каждым годом становилось, с одной стороны, легче, с другой – труднее. Легче, потому что уже не чувствовала себя новичком, отпустили воспоминания о беззаботной школьной жизни. Труднее, потому что зачетные недели требовали все большей отдачи, а сессии – нервного напряжения. Лескова хотела стать хорошим врачом. В ее зачетке были оценки за знания, хотя сплошь и рядом студенты изворачивались, выкручивались, облегченно вздыхали, получив средний балл. Сашу это не устраивало. Она все чаще думала об ответственности за выбранную профессию, потому что в какой-то момент поняла серьезность выбора. Клятва Гиппократа неожиданно приобрела новые оттенки глубинной необратимости. Теперь это были не просто слова, произнесенные в эйфории от начала нового этапа, ожидания новых впечатлений. Она стала членом одной большой команды, где от каждого зависит успех всех. Правда, поделившись своими ощущениями с одногруппниками, Саша наткнулась на добродушное удивление.
– Ты, мать, не перегибай. Переучилась, по всему видно. Пора тебе на секс переключаться, а то крыша поедет, – вынесла вердикт староста группы Карина Звягинцева. С ней Лескова сдружилась и искренне считала, что та – ее первая настоящая подруга. Не то что в школе, драмкружке.
– Точно, вот на меня посмотри внимательно. Соберись и прислушайся к ощущениям, рождающимся пониже пояса… Что чувствуешь? – Сережа Абрамян, слывший первым ловеласом на факультете, обнял Сашу за талию. – Лескова, я ж в тебя безумно влюбленный!
Очередная посиделка в «Кухне» проходила под лозунгом спасения заблудшей души. Объектом спасения была Саша. Она уже жалела о своей излишней откровенности, хотя не могла не признать: пора заводить романы. Когда же еще? Слава последней девственницы факультета не слишком согревала. Только пока у Александры не было на примете того, кто, по ее мнению, достоин такого бесценного подарка. На последней дискотеке присматривалась. Тщетно. Даже разозлилась на себя. Мол, чего тебе, дурище, надо? Кого ищешь? Саша ждала, что сердце подскажет, но оно молчало. Даже мама, обычно соблюдавшая неписаную договоренность о невмешательстве, не выдержала:
– Шура, ты бы меня со своим мальчиком познакомила, что ли. Третий год учишься, пропадаешь целыми днями, а домой свою зазнобу не приводишь.
– Нет зазнобы, мам. – Саша совершила оплошность, признавшись в этом. У Риммы Григорьевны появился повод для насмешек. Она не упускала случая уколоть дочь, которая пока никак не воспользовалась авансом природы. – С такими данными и без провожатого. Позоришь ты меня, дочка.
– А я вот не считаю, что ты меня позоришь, – не выдержала Саша, – то с одним провожатым, то с другим.
Римма Григорьевна была вне себя от ярости. Ответила что-то обидное, но это не помогло успокоиться. Дочь, чертовка, права: ничего у них обеих не складывается. Только одна устала от поиска, а другая не спешила к нему приступать.
– Бойкая ты на язык стала, Сашенька.
– Растем-с. – Обычно, чтобы ссора не разгорелась, Шура ретировалась в свою комнату.
– Вот приедут бабушка с дедушкой, я им на тебя пожалуюсь! – это был последний козырь матери, действовавший на дочь убийственно. Сашка обожала стариков и меньше всего хотела огорчать их.
– Давай договоримся, мам, их в наши разборки не впутывать, – выглянула из комнаты Александра.
– Хорошо, – Римма Григорьевна неожиданно словно увидела дочь в другом свете. Не такая она уж и эгоистка, какой пытается выглядеть. Хорошая девочка, чувствительная. Ершится, так это проделки возраста. Все пройдет. – Давай разбираться в узком семейном кругу. Только знай, я очень хочу его расширить. Я устала от одиночества. Одна, столько лет одна…
– А я? Как же я, мам? – Саша не могла скрыть обиду.
– Я люблю тебя, Шурка. Только ты уже совсем взрослая. Иногда мне кажется, что моя любовь и забота тебя тяготят.
– Ты ошибаешься. Я их попросту не чувствую…
– Ты несправедлива ко мне, Александра. Я стараюсь, как могу. Да, я такая как есть, и можешь осуждать меня… Но другой я уже не стану.
Все произошло, как это часто бывает, неожиданно. Римма Григорьевна решила изменить стратегию и отдохнуть зимой. Летние приключения который год заканчивались плачевно. Может, зимой отдыхают мужчины посерьезнее? Купила путевку в Прикарпатье.
– Поеду, водички целебной попью. Говорят, там очень хороший источник.
– Конечно, мам, – Саша помогала матери паковать сумки. – Тебе нужно отдохнуть.
– Нам нужно отдохнуть, – поправила ее Римма Григорьевна, – друг от друга. Правда?
– Тебе виднее.
– Ты здесь посиделки не устраивай, хорошо? – в день отъезда мать нервничала, все время давала указания, предостерегала. Создавалось впечатление, что она волнуется из-за того, что Саша остается одна.
– Мам, ты не переживай, – Шуре было даже приятно. Редкие знаки внимания матери проявлялись по-разному. Чаще в виде колкостей, а на этот раз ее словно подменили. Она на самом деле нервничала.
– Я знаю, что говорю.
– Ну что со мной случится? С голоду не умру, в грязи не утону. Дорогу переходить умею.
– Я не о еде. Ты же понимаешь…
– Все будет нормально, мам.
Саша вздохнула с облегчением, проводя взглядом такси. Оно увозило мать на вокзал, а это означало начало трехнедельного рая. О том, что она временно одна на хозяйстве, Саша сказала Карине не сразу. Призналась мимоходом, в одну из посиделок в «Кухне».
– Ну, ты даешь, подруга! Уже семь дней такого кайфа, а ты ни гу-гу. Вот характер! – Звягинцева сделала вид, что обиделась, и тут же получила приглашение в гости. – Ну, это другое дело.
В этот момент Саша уже представляла, как завтра после занятий они приедут к ней домой, приготовят что-нибудь вкусненькое, а потом будут дурачиться допоздна. Может, Карина и заночует у нее. Пусть. Так даже веселее. Они будут смотреть телевизор, слушать музыку, пить чай с абрикосовым вареньем – оно особенно удавалось Римме Григорьевне – и болтать о планах на будущее, мечтать. Недели одиноких пробуждений и укладываний спать Сашке хватило, чтобы теперь мечтать об обществе подруги. Но в назначенный день Карина извинилась, сказав, что не сможет воспользоваться приглашением.
– Что случилось, Карина?
– Просто у меня… свидание.
– Свидание? – Саша почувствовала укол ревности. Звягинцева никогда не афишировала свою личную жизнь. Потом вдруг выяснялось, что у нее роман с пятикурсником, или непростые, по ее скупым словам, отношения с мужчиной много старше. Из нее приходилось вытягивать информацию по крупицам. – И с кем, если не секрет?
– С Юркой Будинцевым. Да, ты видела его на последней дискотеке в общаге.
– Что-то не припоминаю, – солгала Саша.
– Ну, ты ж тогда торопилась, я вас и познакомить не успела.
На самом деле Лескова прекрасно понимала, о ком идет речь. На дискотеке этого парня она выделила сразу. Внешне он был точной копией Юрия Антонова. Невысокий, смазливый, с очаровательной улыбкой, делающей его похожим на беззащитного ребенка, Будинцев понравился Саше с первого взгляда. Не успела она порадоваться долгожданному чувству, как ее ждало разочарование: к Юре подошла Карина и, поцеловав, совершенно бесцеремонно повисла у него на шее. Это было явной демонстрацией собственности. Саша болезненно поморщилась, отворачиваясь, чтобы не видеть откровенного поцелуя. Она не должна думать об этом юноше. Он на крючке у ее лучшей подруги, сияет, как начищенный самовар. Звягинцевой всегда удавалось отхватывать первоклассных парней.
– Когда же вы договорились? – Саша не могла скрыть огорчения. Запланированный вечер срывался.
– Да только что. Замотанный он – забот выше крыши. Учеба, работа – время в сутках не растянешь. Сама понимаешь, я должна воспользоваться моментом, – многозначительно улыбнулась Карина. Увидев, что Саша хмурится, поспешила ее успокоить: – Маман твоя еще не скоро вернется, не дуйся, еще подевичничаем.
А после занятий Карина вдруг всплеснула руками, хлопнула себя по лбу. Она выглядела так, словно только что открыла закон, по своей важности не уступающий открытию Ньютона. Как будто ей только что на голову свалилось то самое яблоко.
– Слушай, Шурка, а можно мы с Юрой к тебе в гости вечером приедем?
– Что? – вытянувшееся лицо подруги не предвещало положительного ответа. Саша была застигнута врасплох.
– Он такой юморист, обхохочемся! Оливье сообразим, котлет нажарим. Чего-нибудь для настроения примем, не возражаешь?
– Приезжайте. – Саша ненавидела себя за мягкотелость, Карину – за наглость.
Договорились на шесть вечера. Долго принимая душ, Саша думала о том, что ее квартира сегодня – место для самого настоящего свидания, что она здесь будет лишней. И как с этим быть, пока не знала. В голову лезли самые отвратительные мысли. Зависть к счастью подруги легко затмила трехлетнюю дружбу. Чтобы отвлечься, Саша возилась на кухне. Она приготовила столько еды, что хватило бы на роту. В кухне громко работало радио. Шура нервничала, но подпевала, пританцовывала, хотела настроиться на веселый лад. Но, чем больше она пыталась расслабиться и не нервничать перед предстоящим знакомством, тем сильнее стучала кровь в висках, тем неистовее билось сердце. Стоило только представить, что вот-вот Юра переступит порог ее дома, как в горле перехватывало дыхание. Все попытки вразумить себя заканчивались полным провалом, Саша поняла, что влюбилась.
Угораздило же ее. Обидно, что ничего не получится. Ей придется играть роль радушной хозяйки, с завистью наблюдать за влюбленными голубками. Карина может быть спокойна – Саша твердо решила не мешать счастью подруги. Хотя совершенно объективное отражение в зеркале не могло скрыть, что она гораздо красивее, эффектнее Звягинцевой. Что толку? Пускать в ход свое обаяние Саша не собирается. Так будет честно и правильно.