Страница:
Саша вздохнула. Пока ее удел – терпеть ухаживания учителя физкультуры. Настырный, уверенный в себе, он уже несколько месяцев добивался ее внимания. Сейчас это казалось унизительным. Раньше Саша только посмеивалась и делала вид, что ничего не замечает. Девчонки с курса подшучивали над ее незадачливым ухажером, но Саша не обижалась. Девчонки делали это не со зла. Им было даже жаль ее, уставшую от внимания мужчины, к которому она была совершенно равнодушна. Она знала, что рано или поздно не выдержит и скажет что-то резкое. Пусть это закончится для нее неприятностями, зато она покончит с похотливыми взглядами и намеками. Почему за ней ухаживает коротышка с хорошо наметившейся лысиной на макушке? Она не давала повода. Ему ведь уже за сорок! Неужели в таком возрасте можно надеяться на ответное чувство?
Вот Юра Будинцев – другое дело. Он хоть и не под два метра ростом, но молод, красив и вообще – само обаяние. Везет Карине. Только что он в ней нашел? Сколько раз Саша слышала о своей подруге: «ни кожи, ни рожи», но, как показывал опыт, такие девчонки очень часто заполучали самых классных парней в институте. Самые эксклюзивные экземпляры попадали на крючок к вылитым крокодилам с кривыми ножками. Лескова уже не раз думала о том, что берут такие девы не внешностью, а тем, на что сама Саша пока не отважилась. В ее жизни еще не было серьезного романа. Горячие поцелуи, крепкие объятия, уговоры и просьбы возбужденных, сгорающих от желания юношей – ей так нравилось распалить и не дать, что вскоре за ней закрепилась слава «девицы-динамо».
Такая репутация в медицинском институте считалась позорной. Однако до поры до времени Шура не напрягалась по этому поводу. Она с детства знала, что всем не угодить, а ей самой нет никакого резона потерять девственность по пьянке в общаге, на чьей-то не слишком чистой постели, чтобы потом подробности интима витали по этажам. Всегда найдутся те, кто обо всех все знает и видел. Добрая половина девчонок из ее группы не была столь щепетильной и получила первый сексуальный опыт именно на скрипучих кроватях общаги, в маленьких комнатах, имеющих глаза и уши. Нет, это не для нее. У нее все будет не так. И пусть придется подождать. Сашка пока не видела причин, чтобы спешить.
Глава 3
Глава 4
Вот Юра Будинцев – другое дело. Он хоть и не под два метра ростом, но молод, красив и вообще – само обаяние. Везет Карине. Только что он в ней нашел? Сколько раз Саша слышала о своей подруге: «ни кожи, ни рожи», но, как показывал опыт, такие девчонки очень часто заполучали самых классных парней в институте. Самые эксклюзивные экземпляры попадали на крючок к вылитым крокодилам с кривыми ножками. Лескова уже не раз думала о том, что берут такие девы не внешностью, а тем, на что сама Саша пока не отважилась. В ее жизни еще не было серьезного романа. Горячие поцелуи, крепкие объятия, уговоры и просьбы возбужденных, сгорающих от желания юношей – ей так нравилось распалить и не дать, что вскоре за ней закрепилась слава «девицы-динамо».
Такая репутация в медицинском институте считалась позорной. Однако до поры до времени Шура не напрягалась по этому поводу. Она с детства знала, что всем не угодить, а ей самой нет никакого резона потерять девственность по пьянке в общаге, на чьей-то не слишком чистой постели, чтобы потом подробности интима витали по этажам. Всегда найдутся те, кто обо всех все знает и видел. Добрая половина девчонок из ее группы не была столь щепетильной и получила первый сексуальный опыт именно на скрипучих кроватях общаги, в маленьких комнатах, имеющих глаза и уши. Нет, это не для нее. У нее все будет не так. И пусть придется подождать. Сашка пока не видела причин, чтобы спешить.
Глава 3
Александра не знала, как она выдержала эти похороны. Невероятное количество скорбящей молодежи, отрешенное посеревшее лицо Дмитрия Ильича, его рыдающая жена. Горе изменило ее до неузнаваемости. Саша даже не сразу поняла, что именно эта женщина в черном платке – Светлана. В их последнюю встречу она выглядела иначе. Это была пышная крашеная блондинка с наглым прищуром прозрачных зеленых глаз. Грациозные движения и подчеркнутая уверенность в себе делали ее привлекательной. О таких женщинах обычно говорят – нельзя не заметить, но теперь это описание не имело к ней никакого отношения. Исхудалая, посеревшая, волосы давно не крашены, а глаза – они погасли.
Сжимая четыре красные розы, Саша никак не могла отважиться подойти к гробу, оставить цветы и попрощаться с Илюшей. Она понимала, что после этого нужно высказать соболезнования Дмитрию, Светлане, а это еще тяжелее, чем молча проститься с их сыном. Наконец Саша собрала нервы в кулак. В конце концов, она – психолог, она справится с собственными эмоциями, иначе – грош ей цена.
Несколько шагов дались Александре с трудом. Казалось, притяжение земли действует сильнее обычного. Ватные, тяжелые ноги едва ступали. У гроба никак не могла заставить себя посмотреть на Илью. Взгляд скользил по цветам, устилавшим белое покрывало. А потом она все-таки увидела неестественно желтое, застывшее лицо юноши. Казалось, она смотрит на него чужими глазами, это было похоже на фильм. Даже вздрогнула и тут же подумала, что в нем нет ни единой черты от отца. Как же он похож на свою мать. Аккуратно, бережно положив цветы поверх остальных, Александра задержалась у гроба. Она не замечала недоуменных взглядов. Она не могла отвести взгляд от лица умершего: решила обязательно найти в покойном что-то от его отца. Тщетно. Говорят, у него были Димины глаза… Она никогда не сможет в этом убедиться. Одно очевидно, это был красивый мальчик. И еще она знает, что он хотел стать врачом, как его отец.
– Прими соболезнования… – Вот она уже обнимает Прохорова. Он смотрит на нее непонимающими испуганными глазами. Кажется, он далек от происходящего. Узнает ли? – Держись, Димочка…
– Спасибо, – едва слышно, одними губами ответил Дмитрий Ильич.
На мгновение взгляд его стал жестким. Саша внутренне сжалась: в этом долгом тяжелом взгляде она почувствовала обвинение. Лескова понимала, что сейчас для него все недруги просто потому, что никто не поймет его боли. У всех, кто подходит и пытается утешить, нет такой глубокой раны в душе. Они могут говорить что угодно, но слова так и останутся словами. Александре захотелось провалиться сквозь землю, не знать, не чувствовать, не быть. Еще немного, и она не сможет сдвинуться с места. Она уже сама поверила в то, что виновата. Господи, помоги! Во рту пересохло, а ведь нужно повернуться и выразить соболезнования Светлане.
– Все слова – пустое, – осипшим голосом сказала Лескова, обращаясь к ней, – крепитесь. Крепитесь, Светлана Николаевна.
Прохорова ничего ей не ответила. Она уже не вытирала бегущие слезы, сопливый нос. Застонав, снова закачалась из стороны в сторону, закрыла лицо руками. Саша положила руку ей на плечо. Вздрогнув, женщина замерла. Потом резко дернула плечом, сбрасывая руку. Лица так и не открыла.
– Соболезную… – чувствуя неловкость, прошептала Александра и на негнущихся ногах направилась в толпу.
От подступивших слез все слилось в размытую серо-зеленую картину. Серость пасмурного дня, яркая свежая июньская трава. Какая несправедливость: природа оживает, а этот мальчик больше никогда не увидит цветущих кустов шиповника, не услышит пения птиц, не почувствует капли дождя на щеках. Для него все кончилось. Глядя на обезумевших от горя родителей Ильи, Саша подумала, что и для них – тоже. Их нет. Эти двое уже никогда не свяжут себя таким емким местоимением «мы». Есть он и она. Тот, кто связывал их, кто был смыслом их жизни, больше не нуждается в их заботе, любви, внимании. Он на пути в вечность и скоро предстанет перед самым справедливым и самым суровым судом. Наверняка ему нечего стыдиться, нечего бояться. Он просто не успел совершить то, за что другим придется держать ответ. В сдержанном шепоте, прорывающемся сквозь напряженную тишину, Саша только и слышала, какой прекрасный, воспитанный, умный, порядочный мальчик был Илюша. Слова сливались в бесконечный поток, поток – в волну, разрушающую волну, потому что того, о ком говорили, больше не было серди живых.
– Какая несправедливость, – вздохнул кто-то слева, – такой молодой. Пожить не успел. Пьянчуг, прости господи, которые и себя, и других мучают, плюют на свет, не забрать, а такого умницу…
Саша не стала больше слушать. Трагизм происходящего не укладывался у нее в голове. Если она чувствовала себя настолько подавленно, что творится в душе у Дмитрия и Светланы? Врагу не пожелаешь. Словно в ответ на мысли Саши, Прохорова запричитала, завыла. Мороз по коже, и вот уже несколько голосов слились в один страшный гул. Нельзя разобрать слов, никто не пытался их разобрать. У Саши сжалось сердце. Она уже жалела о том, что не послушалась матери: не стоило ей приходить сюда. Никому не легче от ее сочувствия. Дмитрию все равно, а Светлана… Она ее ненавидит и даже не попыталась скрыть этого даже в такой момент. Зачем же так? Ведь Саша не была ей соперницей. Не была в том смысле, в котором молодая девушка может конкурировать с опытной женщиной. Это было так давно, но Саше казалось, что время на миг вернулось вспять. Это было разрушительно и очень больно.
На кладбище Саша не поехала. Она решила, что просто не выдержит того, что там будет происходить. Заполненный автобус, наконец, уехал вслед за катафалком, а Лескова все еще не могла найти силы сойти с места. Достала сигареты, долго клацала зажигалкой, наконец автоматически дала кому-то прикурить, а сама так и не закурила. Зажав сигарету между зубами, пожевывала ее, бессмысленно глядя вдаль. Только теперь она почувствовала, как сильно разболелась голова. Нужно как-то дойти до машины – в аптечке есть обезболивающее. Снова ноги не слушаются. Эти двадцать метров показались Саше марафонской дистанцией. Ватное тело слабо реагировало на команды, во рту пересохло.
Тяжело опустив тело на водительское сиденье, Лескова открыла бардачок. Достала растворимый панадол-экстра, стаканчик, бутылку минералки без газа. Теплая «Моршинская» с «приправой» в виде лекарства показалась отвратительной. Опершись о подголовник затылком, Саша закрыла глаза. На черном фоне заплясали цветные языки, словно тлеющий костер. Обычно хватало нескольких минут, чтобы пришло облегчение. Но на этот раз боль была слишком сильной, до тошноты. В висках стучало – наверняка поднялось давление. Давно пора сделать энцефалограмму, заняться собой.
Кто-то постучал в закрытое окно. Александра вздрогнула, открыла глаза. От резкого движения кровь с утроенной силой застучала в висках. Машинально потирая их кончиками пальцев, Лескова увидела за стеклом мужчину лет шестидесяти с покрасневшими глазами. Он виновато улыбался и жестом просил открыть окно. Лицо знакомое, но имени Саша вспомнить не могла. Она нехотя опустила стеклоподъемник.
– Здравствуйте, Александра.
– Здравствуйте, – она ответила так, чтобы человеку стало ясно: его не узнали.
– Не помните меня? Аркадий Семенович… – улыбка сошла с его лица. – В те далекие времена я представлялся без отчества, а вот вы стали больше похожи на маму.
– Ах, да, конечно. – Лескова нехотя вышла из машины и протянула ему руку. Надо же было именно теперь встретиться. – Здравствуйте, Аркадий Семенович.
Прошло больше двадцати лет. Не мудрено, что Саша его не узнала. Давно, словно в дурной жизни, этот мужчина ухаживал за Риммой Григорьевной. Отношения не сложились. Тогда Саша не понимала, почему приятный во всех отношениях мужчина раздражал маму. Та говорила, что от Аркадия исходит приторный запах правильности. Римма Григорьевна не смогла избежать стереотипа, когда хорошим девочкам нравятся плохие мальчики. Аркадий Семенович был слишком воспитанным, слишком деликатным, чтобы на чем-то настаивать, проявлять инициативу. Ожидать от него чего-то непредсказуемого, горячего было ни к чему. Он слишком дозированно выдавал свои чувства. Принимать его ухаживания было скучно, но какое-то время Римма Григорьевна ждала пробуждения собственного здравого смысла и не отказывалась от встреч. Хватило ее не надолго. Впоследствии говорила, что ни о чем не жалеет. Александра не была уверена в искренности такого признания.
От густой шевелюры Аркадия Семеновича остались одни воспоминания. Теперь ее отсутствие маскировалось очень короткой стрижкой. Лицо, испещренное морщинами, бледное, усталое, очень отдаленно напоминало розовощекого энергичного мужчину, каким он остался в памяти Александры. Время безжалостно – эту истину Лескова открыла для себя давно и получала подтверждения на каждом шагу. Саша боялась, что ей не удастся скрыть свое разочарование. Владеть собой – одна из главных составляющих ее профессии, но сегодня Александра чувствовала себя опустошенной, обессиленной, к тому же – головная боль.
– Столько лет прошло, а я сразу узнал вас, – преданно глядя ей в глаза, произнес Аркадий Семенович. Осталась его вежливо-приторная манера общения, что вызвало у Саши очередную волну неприятия. По правде говоря, она не хотела разговаривать сейчас даже с папой римским, а этот мужчина заискивает и жеманно улыбается в надежде на ответную порцию открытости. – Помню, Сашенька, как мы в первый раз с Димой пришли к вам в гости. Как вчера было, честное слово. Я взял его с собой, так сказать, для поддержки. Я совсем не предполагал, что у него возникнет такая симпатия к вам, Сашенька.
– Простите, сегодня не самое удачное время для воспоминаний.
– Да, вы правы. Жаль, что после стольких лет мы встретились при таких печальных обстоятельствах.
– Прошу прощения, но я не очень хорошо себя чувствую. Я заставляю себя соображать. Эта панихида… она отняла все силы.
– Да, да. Разделяю ваши ощущения. Все это ужасно. Единственный ребенок, надежда родителей. Знаете, мне даже показалось, что Дима немного не в себе.
– Любой на его месте предпочел бы сойти с ума… – неожиданно сказала Саша. Страшно, что она на самом деле так думала. Наверное, она судила по себе. Такое горе ей помогло бы пережить лишь беспамятство. Хотя о чем это она? Забыла об абортах, жалостливая какая. – Не дай бог, конечно, жить в беспамятстве.
– Вы не знаете, о чем говорите, дорогая Александра Олеговна.
– А никто не знает… кроме Дмитрия Ильича… Светланы Николаевны…
– Никогда бы не подумал, что судьба поставит Диме такую подножку. Хотя, если разобраться, не первый раз спотыкается мой друг, не первый. – Аркадий Семенович многозначительно посмотрел на Сашу. – Давно его неприятности начались, очень давно.
– Вы давно знакомы, значит, знаете о нем немало, но сегодня не самый лучший день для воспоминаний, – нервозно заметила Александра.
– Вы тоже в курсе, Сашенька. Мне бы не хотелось говорить прямо…
– Извините, мне сегодня не до намеков.
– Тогда я скажу: он очень переживал, когда… когда у вас ничего не получилось.
– Опять вы! Нашли время, честное слово! Невозможно просто! Простите, мне нужно ехать, – Лескова уже не скрывала раздражения. Голова все еще раскалывалась, а общение с другом Прохорова не способствовало облегчению состояния. Снова сев за руль, Саша выглянула в открытое окно. – Кстати, вы почему на кладбище не поехали?
– Сердце, милая, барахлит, боюсь, не выдержу. А с Димой я разберусь. Он поймет.
– Остаться один на один с непоправимым – впору ли быть разумным?
– Вы ведь, Сашенька, тоже не поехали.
– У меня нет оправдания.
– А ваша мама? Римма Григорьевна здесь? – мужчина посмотрел по сторонам. Толпа постепенно рассеялась. Осталось лишь несколько старушек. Они продолжали обсуждать происшедшее. Одна то и дело вытирала платочком слезы, а две другие что-то наперебой говорили, говорили. – Я бы хотел ее увидеть, пообщаться.
– Нет, мама не приехала. Она не смогла.
– Да, да. Понимаю. Жаль, хотя повод, разумеется… – Аркадий Семенович многозначительно посмотрел на Александру. – У каждого из нас своя жизнь, свои испытания.
– Вы правы, но это не оправдание для того, кто не смог выразить соболезнование в такой трудный момент. – Саша почувствовала нарастающую злость на мать. Такое состояние охватывало ее не первый раз. Всегда, когда происходящее казалось несправедливым, Александра переключалась на претензии к матери. Она сама так и не устроила свою жизнь и приложила немало усилий для того, чтобы дочь разделила ее участь. Правда, если быть честной, нельзя забывать, что тогда, лет двадцать назад, Римма Григорьевна пыталась вразумить Сашу.
– Такие мужчины редкость. Ты не отталкивай его. Пора, наконец, повзрослеть, Шурка! – говорила мама. – Выходи за него, не раздумывая. Любовь придет. Главное, что он тебя любит, глупая! Не отвечай сгоряча. Подумай, прошу. Посмотри на меня: искать рано или поздно просто надоест, а что останется, кроме одиночества и разочарований?
Больше никогда, ни до ни после, Римма Григорьевна не показывала своего отношения к тому или иному мужчине в жизни Саши. Лишь со временем девушка увидела в этом доказательство того, что Прохоров по-настоящему понравился умудренной опытом женщине. Может быть, она и сама не возражала против романа с Дмитрием Ильичом, но разница в шесть лет… Тогда считалось, что женщина должна быть моложе, иначе гарантировалось клеймо коварной соблазнительницы, похотливой стервы. Римма Григорьевна могла мечтать, но Прохоров был влюблен в Сашу, а она все еще боялась повзрослеть.
Сжимая четыре красные розы, Саша никак не могла отважиться подойти к гробу, оставить цветы и попрощаться с Илюшей. Она понимала, что после этого нужно высказать соболезнования Дмитрию, Светлане, а это еще тяжелее, чем молча проститься с их сыном. Наконец Саша собрала нервы в кулак. В конце концов, она – психолог, она справится с собственными эмоциями, иначе – грош ей цена.
Несколько шагов дались Александре с трудом. Казалось, притяжение земли действует сильнее обычного. Ватные, тяжелые ноги едва ступали. У гроба никак не могла заставить себя посмотреть на Илью. Взгляд скользил по цветам, устилавшим белое покрывало. А потом она все-таки увидела неестественно желтое, застывшее лицо юноши. Казалось, она смотрит на него чужими глазами, это было похоже на фильм. Даже вздрогнула и тут же подумала, что в нем нет ни единой черты от отца. Как же он похож на свою мать. Аккуратно, бережно положив цветы поверх остальных, Александра задержалась у гроба. Она не замечала недоуменных взглядов. Она не могла отвести взгляд от лица умершего: решила обязательно найти в покойном что-то от его отца. Тщетно. Говорят, у него были Димины глаза… Она никогда не сможет в этом убедиться. Одно очевидно, это был красивый мальчик. И еще она знает, что он хотел стать врачом, как его отец.
– Прими соболезнования… – Вот она уже обнимает Прохорова. Он смотрит на нее непонимающими испуганными глазами. Кажется, он далек от происходящего. Узнает ли? – Держись, Димочка…
– Спасибо, – едва слышно, одними губами ответил Дмитрий Ильич.
На мгновение взгляд его стал жестким. Саша внутренне сжалась: в этом долгом тяжелом взгляде она почувствовала обвинение. Лескова понимала, что сейчас для него все недруги просто потому, что никто не поймет его боли. У всех, кто подходит и пытается утешить, нет такой глубокой раны в душе. Они могут говорить что угодно, но слова так и останутся словами. Александре захотелось провалиться сквозь землю, не знать, не чувствовать, не быть. Еще немного, и она не сможет сдвинуться с места. Она уже сама поверила в то, что виновата. Господи, помоги! Во рту пересохло, а ведь нужно повернуться и выразить соболезнования Светлане.
– Все слова – пустое, – осипшим голосом сказала Лескова, обращаясь к ней, – крепитесь. Крепитесь, Светлана Николаевна.
Прохорова ничего ей не ответила. Она уже не вытирала бегущие слезы, сопливый нос. Застонав, снова закачалась из стороны в сторону, закрыла лицо руками. Саша положила руку ей на плечо. Вздрогнув, женщина замерла. Потом резко дернула плечом, сбрасывая руку. Лица так и не открыла.
– Соболезную… – чувствуя неловкость, прошептала Александра и на негнущихся ногах направилась в толпу.
От подступивших слез все слилось в размытую серо-зеленую картину. Серость пасмурного дня, яркая свежая июньская трава. Какая несправедливость: природа оживает, а этот мальчик больше никогда не увидит цветущих кустов шиповника, не услышит пения птиц, не почувствует капли дождя на щеках. Для него все кончилось. Глядя на обезумевших от горя родителей Ильи, Саша подумала, что и для них – тоже. Их нет. Эти двое уже никогда не свяжут себя таким емким местоимением «мы». Есть он и она. Тот, кто связывал их, кто был смыслом их жизни, больше не нуждается в их заботе, любви, внимании. Он на пути в вечность и скоро предстанет перед самым справедливым и самым суровым судом. Наверняка ему нечего стыдиться, нечего бояться. Он просто не успел совершить то, за что другим придется держать ответ. В сдержанном шепоте, прорывающемся сквозь напряженную тишину, Саша только и слышала, какой прекрасный, воспитанный, умный, порядочный мальчик был Илюша. Слова сливались в бесконечный поток, поток – в волну, разрушающую волну, потому что того, о ком говорили, больше не было серди живых.
– Какая несправедливость, – вздохнул кто-то слева, – такой молодой. Пожить не успел. Пьянчуг, прости господи, которые и себя, и других мучают, плюют на свет, не забрать, а такого умницу…
Саша не стала больше слушать. Трагизм происходящего не укладывался у нее в голове. Если она чувствовала себя настолько подавленно, что творится в душе у Дмитрия и Светланы? Врагу не пожелаешь. Словно в ответ на мысли Саши, Прохорова запричитала, завыла. Мороз по коже, и вот уже несколько голосов слились в один страшный гул. Нельзя разобрать слов, никто не пытался их разобрать. У Саши сжалось сердце. Она уже жалела о том, что не послушалась матери: не стоило ей приходить сюда. Никому не легче от ее сочувствия. Дмитрию все равно, а Светлана… Она ее ненавидит и даже не попыталась скрыть этого даже в такой момент. Зачем же так? Ведь Саша не была ей соперницей. Не была в том смысле, в котором молодая девушка может конкурировать с опытной женщиной. Это было так давно, но Саше казалось, что время на миг вернулось вспять. Это было разрушительно и очень больно.
На кладбище Саша не поехала. Она решила, что просто не выдержит того, что там будет происходить. Заполненный автобус, наконец, уехал вслед за катафалком, а Лескова все еще не могла найти силы сойти с места. Достала сигареты, долго клацала зажигалкой, наконец автоматически дала кому-то прикурить, а сама так и не закурила. Зажав сигарету между зубами, пожевывала ее, бессмысленно глядя вдаль. Только теперь она почувствовала, как сильно разболелась голова. Нужно как-то дойти до машины – в аптечке есть обезболивающее. Снова ноги не слушаются. Эти двадцать метров показались Саше марафонской дистанцией. Ватное тело слабо реагировало на команды, во рту пересохло.
Тяжело опустив тело на водительское сиденье, Лескова открыла бардачок. Достала растворимый панадол-экстра, стаканчик, бутылку минералки без газа. Теплая «Моршинская» с «приправой» в виде лекарства показалась отвратительной. Опершись о подголовник затылком, Саша закрыла глаза. На черном фоне заплясали цветные языки, словно тлеющий костер. Обычно хватало нескольких минут, чтобы пришло облегчение. Но на этот раз боль была слишком сильной, до тошноты. В висках стучало – наверняка поднялось давление. Давно пора сделать энцефалограмму, заняться собой.
Кто-то постучал в закрытое окно. Александра вздрогнула, открыла глаза. От резкого движения кровь с утроенной силой застучала в висках. Машинально потирая их кончиками пальцев, Лескова увидела за стеклом мужчину лет шестидесяти с покрасневшими глазами. Он виновато улыбался и жестом просил открыть окно. Лицо знакомое, но имени Саша вспомнить не могла. Она нехотя опустила стеклоподъемник.
– Здравствуйте, Александра.
– Здравствуйте, – она ответила так, чтобы человеку стало ясно: его не узнали.
– Не помните меня? Аркадий Семенович… – улыбка сошла с его лица. – В те далекие времена я представлялся без отчества, а вот вы стали больше похожи на маму.
– Ах, да, конечно. – Лескова нехотя вышла из машины и протянула ему руку. Надо же было именно теперь встретиться. – Здравствуйте, Аркадий Семенович.
Прошло больше двадцати лет. Не мудрено, что Саша его не узнала. Давно, словно в дурной жизни, этот мужчина ухаживал за Риммой Григорьевной. Отношения не сложились. Тогда Саша не понимала, почему приятный во всех отношениях мужчина раздражал маму. Та говорила, что от Аркадия исходит приторный запах правильности. Римма Григорьевна не смогла избежать стереотипа, когда хорошим девочкам нравятся плохие мальчики. Аркадий Семенович был слишком воспитанным, слишком деликатным, чтобы на чем-то настаивать, проявлять инициативу. Ожидать от него чего-то непредсказуемого, горячего было ни к чему. Он слишком дозированно выдавал свои чувства. Принимать его ухаживания было скучно, но какое-то время Римма Григорьевна ждала пробуждения собственного здравого смысла и не отказывалась от встреч. Хватило ее не надолго. Впоследствии говорила, что ни о чем не жалеет. Александра не была уверена в искренности такого признания.
От густой шевелюры Аркадия Семеновича остались одни воспоминания. Теперь ее отсутствие маскировалось очень короткой стрижкой. Лицо, испещренное морщинами, бледное, усталое, очень отдаленно напоминало розовощекого энергичного мужчину, каким он остался в памяти Александры. Время безжалостно – эту истину Лескова открыла для себя давно и получала подтверждения на каждом шагу. Саша боялась, что ей не удастся скрыть свое разочарование. Владеть собой – одна из главных составляющих ее профессии, но сегодня Александра чувствовала себя опустошенной, обессиленной, к тому же – головная боль.
– Столько лет прошло, а я сразу узнал вас, – преданно глядя ей в глаза, произнес Аркадий Семенович. Осталась его вежливо-приторная манера общения, что вызвало у Саши очередную волну неприятия. По правде говоря, она не хотела разговаривать сейчас даже с папой римским, а этот мужчина заискивает и жеманно улыбается в надежде на ответную порцию открытости. – Помню, Сашенька, как мы в первый раз с Димой пришли к вам в гости. Как вчера было, честное слово. Я взял его с собой, так сказать, для поддержки. Я совсем не предполагал, что у него возникнет такая симпатия к вам, Сашенька.
– Простите, сегодня не самое удачное время для воспоминаний.
– Да, вы правы. Жаль, что после стольких лет мы встретились при таких печальных обстоятельствах.
– Прошу прощения, но я не очень хорошо себя чувствую. Я заставляю себя соображать. Эта панихида… она отняла все силы.
– Да, да. Разделяю ваши ощущения. Все это ужасно. Единственный ребенок, надежда родителей. Знаете, мне даже показалось, что Дима немного не в себе.
– Любой на его месте предпочел бы сойти с ума… – неожиданно сказала Саша. Страшно, что она на самом деле так думала. Наверное, она судила по себе. Такое горе ей помогло бы пережить лишь беспамятство. Хотя о чем это она? Забыла об абортах, жалостливая какая. – Не дай бог, конечно, жить в беспамятстве.
– Вы не знаете, о чем говорите, дорогая Александра Олеговна.
– А никто не знает… кроме Дмитрия Ильича… Светланы Николаевны…
– Никогда бы не подумал, что судьба поставит Диме такую подножку. Хотя, если разобраться, не первый раз спотыкается мой друг, не первый. – Аркадий Семенович многозначительно посмотрел на Сашу. – Давно его неприятности начались, очень давно.
– Вы давно знакомы, значит, знаете о нем немало, но сегодня не самый лучший день для воспоминаний, – нервозно заметила Александра.
– Вы тоже в курсе, Сашенька. Мне бы не хотелось говорить прямо…
– Извините, мне сегодня не до намеков.
– Тогда я скажу: он очень переживал, когда… когда у вас ничего не получилось.
– Опять вы! Нашли время, честное слово! Невозможно просто! Простите, мне нужно ехать, – Лескова уже не скрывала раздражения. Голова все еще раскалывалась, а общение с другом Прохорова не способствовало облегчению состояния. Снова сев за руль, Саша выглянула в открытое окно. – Кстати, вы почему на кладбище не поехали?
– Сердце, милая, барахлит, боюсь, не выдержу. А с Димой я разберусь. Он поймет.
– Остаться один на один с непоправимым – впору ли быть разумным?
– Вы ведь, Сашенька, тоже не поехали.
– У меня нет оправдания.
– А ваша мама? Римма Григорьевна здесь? – мужчина посмотрел по сторонам. Толпа постепенно рассеялась. Осталось лишь несколько старушек. Они продолжали обсуждать происшедшее. Одна то и дело вытирала платочком слезы, а две другие что-то наперебой говорили, говорили. – Я бы хотел ее увидеть, пообщаться.
– Нет, мама не приехала. Она не смогла.
– Да, да. Понимаю. Жаль, хотя повод, разумеется… – Аркадий Семенович многозначительно посмотрел на Александру. – У каждого из нас своя жизнь, свои испытания.
– Вы правы, но это не оправдание для того, кто не смог выразить соболезнование в такой трудный момент. – Саша почувствовала нарастающую злость на мать. Такое состояние охватывало ее не первый раз. Всегда, когда происходящее казалось несправедливым, Александра переключалась на претензии к матери. Она сама так и не устроила свою жизнь и приложила немало усилий для того, чтобы дочь разделила ее участь. Правда, если быть честной, нельзя забывать, что тогда, лет двадцать назад, Римма Григорьевна пыталась вразумить Сашу.
– Такие мужчины редкость. Ты не отталкивай его. Пора, наконец, повзрослеть, Шурка! – говорила мама. – Выходи за него, не раздумывая. Любовь придет. Главное, что он тебя любит, глупая! Не отвечай сгоряча. Подумай, прошу. Посмотри на меня: искать рано или поздно просто надоест, а что останется, кроме одиночества и разочарований?
Больше никогда, ни до ни после, Римма Григорьевна не показывала своего отношения к тому или иному мужчине в жизни Саши. Лишь со временем девушка увидела в этом доказательство того, что Прохоров по-настоящему понравился умудренной опытом женщине. Может быть, она и сама не возражала против романа с Дмитрием Ильичом, но разница в шесть лет… Тогда считалось, что женщина должна быть моложе, иначе гарантировалось клеймо коварной соблазнительницы, похотливой стервы. Римма Григорьевна могла мечтать, но Прохоров был влюблен в Сашу, а она все еще боялась повзрослеть.
Глава 4
Разрыв отношений между Кариной и Сашей на курсе обсуждался недолго. Все настолько привыкли к тому, что три года девчонки были не разлей вода, а то вдруг обходят друг друга стороной, обмениваются убийственными взглядами. На лекциях садятся за разные парты, на практических занятиях избегают оказаться рядом. Саша хотя бы словами не бросалась, а Звягинцева не упускала возможности съязвить в адрес бывшей подруги.
– Не поделили паренька, делов-то, – комментировали происшедшее сокурсники.
Все произошло в тот самый вечер, когда Карина с Юрой приехали к Лесковой в гости. Сначала балагурили, смеялись, поглощая приготовленный Сашей ужин. Будинцев нахваливал ее кулинарные способности, подтрунивая над Кариной, которая готовить не любила и не умела. Она считала, что время, проведенное на кухне, складывается в вычеркнутые из жизни годы. Она не собиралась тратить на стряпню столько сил и времени. У нее были амбициозные планы на будущее, выходящие далеко за рамки домашних забот.
– В жизни есть много чего поинтереснее плюшек и борщей, – парировала Звягинцева, совершенно не комплексуя.
Сошлись на том, что во всем важна золотая середина. Потом пили десертное вино, принесенное Юрой, немного захмелели. Решили послушать музыку, но неожиданно Саша предложила посмотреть фотографии, и остаток вечера прошел под комментарии Будинцева по поводу той или иной фотографии. Забавные детские снимки Саши, которых было не так много, вызывали у него особенно бурную реакцию.
– Ты только посмотри, Карина, какая она смешная! – восклицал Юра.
– Ребенок как ребенок, – было очевидно, что такое внимание к хозяйке дома раздражает ее подругу.
Саша кожей чувствовала недовольство со стороны Карины, но ничего не предпринимала. Собственно, она ничего такого и не делала, чтобы завладеть вниманием гостя. Она знала, что это чужой парень, парень ее лучшей подруги. На заигрывания с ним наложено строгое табу. Но, наверное, где-то Александра совершила оплошность, потому что все происшедшее позднее абсолютно вышло из-под контроля.
Значительно сократив время своего дружеского визита, Карина отправилась в прихожую первой.
– Ты идешь? – плохо скрывая досаду, обратилась она к Юре.
– Иду, иду. – Он улыбнулся, дождался, пока Карина выйдет из комнаты, и прошептал Саше на ухо: – Я провожу ее и вернусь.
Она не успела ничего ответить. Он не дал ей возможности возразить, потому что пулей вылетел за Кариной и галантно помог ей надеть дубленку. Быстро оделся сам, еще раз поблагодарил Сашу за гостеприимство.
– Да, подружка, все было замечательно, – в тон ему произнесла Звягинцева, но Саша понимала, что та спешит поскорее оказаться на безопасном расстоянии от нее.
Открыв дверь, Саша проводила гостей, застыла в дверном проеме. Она не чувствовала холода, борясь с желанием позвать подругу и открыть ей глаза на недостойное поведение Будинцева. Лескова невероятно волновалась. Она впервые оказалась в таком неприятном положении, которое усугублялось с каждой минутой. Оставалось надеяться, что Юра чуть-чуть выпил, немного расслабился и в какой-то момент почувствовал себя свободным от каких-либо обязательств. Наверняка морозный воздух отрезвит его. Фантазии уйдут вместе с градусами Он не вернется. Так же быстро, как разволновалась, Саша успокоилась. Ну, конечно, это была мальчишеская бравада. Никто не собирается посягать на ее чистоту. Никто не хочет рассорить ее с лучшей подругой.
Быстро вымыв посуду, Александра убралась на кухне. Выпила остывший кофе и направилась в душ. Она с наслаждением подставила тело горячим струям. Налила на мочалку ароматный гель, тщательно намылилась. Потом сделала воду погорячее и снова шагнула под серебристые дрожащие обжигающие нити. Саша фыркала, закрывала рот, пытаясь не наглотаться воды. Вымыв голову, перекрыла кран с горячей водой и, едва сдерживаясь, чтобы не завизжать, несколько секунд провела под освежающими струями. После жесткого обтирания, надев мамин махровый халат и обмотав голову полотенцем, Саша вышла из ванны. Ее программа на сегодня близилась к завершению. Осталось втереть в кожу бальзам для тела и лечь спать.
Проходя мимо входной двери, крепче зажала тюбик в ладони. Остановилась. Ее как магнитом тянуло к двери. Не включая в прихожей свет, подкралась и прильнула к дверному глазку: на лестничной площадке стоял Будинцев. Он курил, опершись о перила. Саша выронила бальзам на плетеный коврик у порога. Сердце колотилось так, что, казалось, этот звук слышен там, за дверью. А когда Юра резко повернул голову и посмотрел на дверь, Саша сжалась, замерла, перестала дышать. Теперь все зависело от того, откроет ли она Будинцеву? Наверняка он уже звонил, но Саша была в душе и не слышала.
Не в силах поверить, что его отвергли, Юра не уходил. Он знал, что его внешность, манеры действуют на девушек безотказно. Он привык к этому, а Лескова вела себя так, как будто ей не было никакого дела до его безграничного обаяния. Она была спокойна и даже немного инфантильна. Ему очень хотелось знать, о чем она думает. С Кариной все просто и ясно. Она не пытается быть загадочной, неприступной. Поначалу его это устраивало, а со временем надоело. Каждое свидание похоже на предыдущее. Даже секс какой-то скучный, однообразный. Карина дает понять, что в постели для нее не существует запретов, но каждый раз отказывается доставить ему удовольствие так, как ему хочется. Она кокетничает, переигрывает, пытается скрыть свои комплексы. Ее возможности давно не совпадают с бурной фантазией Юрия, а для Карины предел мечтаний – поза амазонки.
Почему-то с самых первых минут знакомства Будинцев был уверен, что с Сашей у них будет самый бесшабашный яркий секс, воспоминания о котором долго не улягутся в его полной цинизма и безответственности голове. Юра ни на секунду не сомневался, что эта девица нарочно игнорирует его знаки внимания, пропускает мимо ушей комплименты. Это известная тактика, следующим шагом которой будет сдача позиций после кратковременной осады. Юра решил, что ко всему девушка слишком тактична, чтобы открыто демонстрировать свою симпатию. Все-таки он пришел с Кариной, ее подругой. Но эти условности для самого Будинцева ничего не значили, значит, и Саше не стоит заморачиваться. Сегодня одна спутница, завтра другая. Он не собирается связывать себя серьезными отношениями ни с кем. Еще рано. Его кипучая энергия нуждается в выходе. Он должен выплескивать ее, получать новые ощущения. Для чего же еще молодость и здоровье? Не воспользоваться таким даром сполна – преступление!
Пыл юноши поубавился, когда в ответ на протяжный звонок заветная дверь так и не открылась. Будинцев растерялся. Он представил свое выражение лица и быстро отвернулся от равнодушного дверного глазка-шпиона. Поверить в то, что ему отказали, было трудно, но и после еще одного более требовательного нажатия на кнопку звонка его не пригласили войти. Тогда он автоматически достал сигарету и закурил. Таким способом он дал себе и Саше эти несколько минут на раздумывания. Истлеет сигарета, и он пойдет на последний автобус. Время близилось к полуночи.
Будинцев не мог предположить, что на самом деле произошло стечение обстоятельств: когда, предвкушая очередную победу, он звонил Саше, та принимала душ. А потом в какой-то момент в ней проснулась провидица. Ноги сами понесли ее к двери. Еще не глядя в глазок, она знала, что увидит Юру. Трудно сказать, кто оказался в более трудном положении: Будинцев с мыслями о неожиданном фиаско или Шура, борющаяся с муками совести. Надо сказать, раздумывали оба недолго. Когда Саша все-таки сделала выбор в пользу Карины, она осторожно на цыпочках стала удаляться от двери, но старая половица предательски скрипнула, и сразу раздался требовательный звонок. Саша быстро размотала полотенце, тряхнула влажными волосами и решительно распахнула дверь.
– Привет! – он улыбался, как ни в чем не бывало.
– Привет, – без энтузиазма ответила Лескова.
– Ты решила, что я пошутил?
– Вроде того.
– Так ты меня пригласишь войти?
– Даже не знаю, – Саша покраснела. Чтобы скрыть волнение, наклонилась и подняла с пола тюбик с бальзамом. – Я только что из душа.
– Вижу, – Будинцев осмелел. – Ты такая домашняя в этом халате.
– Мамин.
– К тому же у тебя волосы влажные, простудишься. – Перестав улыбаться, он призывно смотрел на Сашу. Он знал, что этот взгляд обычно заставляет дрогнуть самых неприступных. – Ты хочешь простудиться? Я, конечно, возьмусь тебя лечить, но, может быть, не будем рисковать?
Саша молча отступила в сторону, давая Будинцеву пройти. Остальное происходило словно во сне. Она утонула в его горячем шепоте, сопротивляться мягкому, но настойчивому натиску не было сил. Мысли о предательстве по отношению к лучшей подруге, моральный аспект, доводы рассудка – все это вытеснило бесшабашное желание преступить запретную черту. Чувствуя ее настроение, Будинцев торжествовал: он снова доказал, что сила его обаяния способна сломить любое сопротивление.
Они так и не уснули. То, что для Юры было лишь еще одной ступенью к самоутверждению, для Саши стало первым серьезным опытом близкого общения с мужчиной. Наверное, все произошло вовремя и без осложнений – в эту ночь в Шуре проснулась женщина.
– Не поделили паренька, делов-то, – комментировали происшедшее сокурсники.
Все произошло в тот самый вечер, когда Карина с Юрой приехали к Лесковой в гости. Сначала балагурили, смеялись, поглощая приготовленный Сашей ужин. Будинцев нахваливал ее кулинарные способности, подтрунивая над Кариной, которая готовить не любила и не умела. Она считала, что время, проведенное на кухне, складывается в вычеркнутые из жизни годы. Она не собиралась тратить на стряпню столько сил и времени. У нее были амбициозные планы на будущее, выходящие далеко за рамки домашних забот.
– В жизни есть много чего поинтереснее плюшек и борщей, – парировала Звягинцева, совершенно не комплексуя.
Сошлись на том, что во всем важна золотая середина. Потом пили десертное вино, принесенное Юрой, немного захмелели. Решили послушать музыку, но неожиданно Саша предложила посмотреть фотографии, и остаток вечера прошел под комментарии Будинцева по поводу той или иной фотографии. Забавные детские снимки Саши, которых было не так много, вызывали у него особенно бурную реакцию.
– Ты только посмотри, Карина, какая она смешная! – восклицал Юра.
– Ребенок как ребенок, – было очевидно, что такое внимание к хозяйке дома раздражает ее подругу.
Саша кожей чувствовала недовольство со стороны Карины, но ничего не предпринимала. Собственно, она ничего такого и не делала, чтобы завладеть вниманием гостя. Она знала, что это чужой парень, парень ее лучшей подруги. На заигрывания с ним наложено строгое табу. Но, наверное, где-то Александра совершила оплошность, потому что все происшедшее позднее абсолютно вышло из-под контроля.
Значительно сократив время своего дружеского визита, Карина отправилась в прихожую первой.
– Ты идешь? – плохо скрывая досаду, обратилась она к Юре.
– Иду, иду. – Он улыбнулся, дождался, пока Карина выйдет из комнаты, и прошептал Саше на ухо: – Я провожу ее и вернусь.
Она не успела ничего ответить. Он не дал ей возможности возразить, потому что пулей вылетел за Кариной и галантно помог ей надеть дубленку. Быстро оделся сам, еще раз поблагодарил Сашу за гостеприимство.
– Да, подружка, все было замечательно, – в тон ему произнесла Звягинцева, но Саша понимала, что та спешит поскорее оказаться на безопасном расстоянии от нее.
Открыв дверь, Саша проводила гостей, застыла в дверном проеме. Она не чувствовала холода, борясь с желанием позвать подругу и открыть ей глаза на недостойное поведение Будинцева. Лескова невероятно волновалась. Она впервые оказалась в таком неприятном положении, которое усугублялось с каждой минутой. Оставалось надеяться, что Юра чуть-чуть выпил, немного расслабился и в какой-то момент почувствовал себя свободным от каких-либо обязательств. Наверняка морозный воздух отрезвит его. Фантазии уйдут вместе с градусами Он не вернется. Так же быстро, как разволновалась, Саша успокоилась. Ну, конечно, это была мальчишеская бравада. Никто не собирается посягать на ее чистоту. Никто не хочет рассорить ее с лучшей подругой.
Быстро вымыв посуду, Александра убралась на кухне. Выпила остывший кофе и направилась в душ. Она с наслаждением подставила тело горячим струям. Налила на мочалку ароматный гель, тщательно намылилась. Потом сделала воду погорячее и снова шагнула под серебристые дрожащие обжигающие нити. Саша фыркала, закрывала рот, пытаясь не наглотаться воды. Вымыв голову, перекрыла кран с горячей водой и, едва сдерживаясь, чтобы не завизжать, несколько секунд провела под освежающими струями. После жесткого обтирания, надев мамин махровый халат и обмотав голову полотенцем, Саша вышла из ванны. Ее программа на сегодня близилась к завершению. Осталось втереть в кожу бальзам для тела и лечь спать.
Проходя мимо входной двери, крепче зажала тюбик в ладони. Остановилась. Ее как магнитом тянуло к двери. Не включая в прихожей свет, подкралась и прильнула к дверному глазку: на лестничной площадке стоял Будинцев. Он курил, опершись о перила. Саша выронила бальзам на плетеный коврик у порога. Сердце колотилось так, что, казалось, этот звук слышен там, за дверью. А когда Юра резко повернул голову и посмотрел на дверь, Саша сжалась, замерла, перестала дышать. Теперь все зависело от того, откроет ли она Будинцеву? Наверняка он уже звонил, но Саша была в душе и не слышала.
Не в силах поверить, что его отвергли, Юра не уходил. Он знал, что его внешность, манеры действуют на девушек безотказно. Он привык к этому, а Лескова вела себя так, как будто ей не было никакого дела до его безграничного обаяния. Она была спокойна и даже немного инфантильна. Ему очень хотелось знать, о чем она думает. С Кариной все просто и ясно. Она не пытается быть загадочной, неприступной. Поначалу его это устраивало, а со временем надоело. Каждое свидание похоже на предыдущее. Даже секс какой-то скучный, однообразный. Карина дает понять, что в постели для нее не существует запретов, но каждый раз отказывается доставить ему удовольствие так, как ему хочется. Она кокетничает, переигрывает, пытается скрыть свои комплексы. Ее возможности давно не совпадают с бурной фантазией Юрия, а для Карины предел мечтаний – поза амазонки.
Почему-то с самых первых минут знакомства Будинцев был уверен, что с Сашей у них будет самый бесшабашный яркий секс, воспоминания о котором долго не улягутся в его полной цинизма и безответственности голове. Юра ни на секунду не сомневался, что эта девица нарочно игнорирует его знаки внимания, пропускает мимо ушей комплименты. Это известная тактика, следующим шагом которой будет сдача позиций после кратковременной осады. Юра решил, что ко всему девушка слишком тактична, чтобы открыто демонстрировать свою симпатию. Все-таки он пришел с Кариной, ее подругой. Но эти условности для самого Будинцева ничего не значили, значит, и Саше не стоит заморачиваться. Сегодня одна спутница, завтра другая. Он не собирается связывать себя серьезными отношениями ни с кем. Еще рано. Его кипучая энергия нуждается в выходе. Он должен выплескивать ее, получать новые ощущения. Для чего же еще молодость и здоровье? Не воспользоваться таким даром сполна – преступление!
Пыл юноши поубавился, когда в ответ на протяжный звонок заветная дверь так и не открылась. Будинцев растерялся. Он представил свое выражение лица и быстро отвернулся от равнодушного дверного глазка-шпиона. Поверить в то, что ему отказали, было трудно, но и после еще одного более требовательного нажатия на кнопку звонка его не пригласили войти. Тогда он автоматически достал сигарету и закурил. Таким способом он дал себе и Саше эти несколько минут на раздумывания. Истлеет сигарета, и он пойдет на последний автобус. Время близилось к полуночи.
Будинцев не мог предположить, что на самом деле произошло стечение обстоятельств: когда, предвкушая очередную победу, он звонил Саше, та принимала душ. А потом в какой-то момент в ней проснулась провидица. Ноги сами понесли ее к двери. Еще не глядя в глазок, она знала, что увидит Юру. Трудно сказать, кто оказался в более трудном положении: Будинцев с мыслями о неожиданном фиаско или Шура, борющаяся с муками совести. Надо сказать, раздумывали оба недолго. Когда Саша все-таки сделала выбор в пользу Карины, она осторожно на цыпочках стала удаляться от двери, но старая половица предательски скрипнула, и сразу раздался требовательный звонок. Саша быстро размотала полотенце, тряхнула влажными волосами и решительно распахнула дверь.
– Привет! – он улыбался, как ни в чем не бывало.
– Привет, – без энтузиазма ответила Лескова.
– Ты решила, что я пошутил?
– Вроде того.
– Так ты меня пригласишь войти?
– Даже не знаю, – Саша покраснела. Чтобы скрыть волнение, наклонилась и подняла с пола тюбик с бальзамом. – Я только что из душа.
– Вижу, – Будинцев осмелел. – Ты такая домашняя в этом халате.
– Мамин.
– К тому же у тебя волосы влажные, простудишься. – Перестав улыбаться, он призывно смотрел на Сашу. Он знал, что этот взгляд обычно заставляет дрогнуть самых неприступных. – Ты хочешь простудиться? Я, конечно, возьмусь тебя лечить, но, может быть, не будем рисковать?
Саша молча отступила в сторону, давая Будинцеву пройти. Остальное происходило словно во сне. Она утонула в его горячем шепоте, сопротивляться мягкому, но настойчивому натиску не было сил. Мысли о предательстве по отношению к лучшей подруге, моральный аспект, доводы рассудка – все это вытеснило бесшабашное желание преступить запретную черту. Чувствуя ее настроение, Будинцев торжествовал: он снова доказал, что сила его обаяния способна сломить любое сопротивление.
Они так и не уснули. То, что для Юры было лишь еще одной ступенью к самоутверждению, для Саши стало первым серьезным опытом близкого общения с мужчиной. Наверное, все произошло вовремя и без осложнений – в эту ночь в Шуре проснулась женщина.