Страница:
– Куда? – Он повернулся, и я увидел кровь, стекающую на глаза из‑под шлема. – Помоги.
Это звучало как приказ. В два шага солдат преодолел разделявшее нас расстояние и, перехватив за руки, сбросил ношу с плеч.
– Ноги держи…
Я послушно подхватил труп повыше лодыжек. Толстая кожа сапог была пропитана кровью. Я отвел взгляд. За моей спиной уже никого не было, где‑то рядом хлестко ударяли в спешке раздвигаемые ветви. Солдат стоял, откинув голову, и дышал глубоко и неровно. Потом он встряхнулся, как пес, и скомандовал:
– Пошли.
Мы спускались по склону к широкому тракту. Спотыкаясь о камни, я пытался охватить взглядом открывающуюся панораму. Вдоль совершенно разбитой грунтовой дороги длинной лентой вытянулся обоз, собранный из запряженных лошадьми телег. Двигаясь медленно и нехотя, под нами ползли крытые фургоны, разбитые колымаги, какие‑то абсолютно дикие волокуши. Люди, впряженные в волокуши, смотрели только себе под ноги. Возницы фургонов, плотно вставших вдоль тракта, грозили им кнутами, громко ругались, сплевывали. Они хотели двигаться дальше, но им мешал затор из брошенных хозяевами телег. Со всех сторон к обозу спускались люди. Затор постепенно рассасывался. Когда мы подошли ближе, движение на тракте уже возобновилось. Выйдя на дорогу, солдат остановил первый же фургон.
– Довезешь до гарнизона в Крючьях. – Не обращая внимания на протестующие возгласы хозяина, мы перевалили начавшее деревенеть тело через борт.
– Куда? Полотно! Там же полотно! Кровью испачкаешь!
– Заткнись… – Солдат вдруг оперся о высокое колесо фургона. Сморгнул, встряхнул головой, покачнулся. Я поддержал его, схватил под локоть.
Удар с разворота в челюсть отправил меня в грязь. Кулак плотно прошелся по скуле – перед глазами потемнело. Я сел, пытаясь разобраться с разбегающимися мыслями. Застонал, ощутив наливающуюся боль. Солдат потер костяшки, рассеянно оглянулся и бросил мне:
– Проваливай.
Развернувшись, он захромал в хвост обоза.
Пытаясь встать, я оперся о деревянную спицу. Фургон тронулся. Колесо подняло меня на ноги, волоча вперед. В ладони вонзились мелкие занозы. Шатаясь, я отошел в сторону. Ладони горели. Я встал у обочины, чтоб вынуть деревянные иглы. От затора не осталось и следа, и на дороге стало свободнее. Девочка! Я сплюнул. Кровью. Мне надо срочно найти девочку. Это я помнил очень четко. Вот только никак не мог сообразить – с чего начать поиски?
От непосильной умственной работы меня избавил всадник. Он промчался мимо на огромном, аспидно-черном коне. Я едва успел отскочить прочь – алое полотнище плаща наотмашь хлестнуло по лицу. Резко натянув поводья, он заставил жеребца взвиться на дыбы, развернул упирающееся животное и смерил меня долгим, насмешливым взглядом.
Липкий, холодный комок, собравшись где‑то под сердцем, подкатил к горлу. Ладони мгновенно вспотели, во рту пересохло. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя таким беззащитным. А всадник, играя, заставлял коня гарцевать на месте. Раззадоренное животное дико всхрапывало, кусало удила.
– Оставьте, если вы покалечите его, он не сможет идти.
Эти слова, произнесенные усталым, бесцветным голосом, принесли мне невероятное облегчение. Я резко, всем корпусом обернулся.
Этот всадник был облачен в стальную кирасу, защищавшую мощный торс. Шлем и мелкозернистая кольчужная сетка скрывали лицо, рука в кожаной перчатке сжимала длинное черное копье. Стальной наруч был испачкан запекшейся кровью. К седлу у бедра крепился небольшой щит с изображением сгорающей в желтом пламени черной птицы. Взгляд мой уперся в навершие спрятанного в ножны меча.
Опустив копье, воин слегка ткнул меня острием в плечо, очевидно, приказывая поворачиваться и идти. Признаться, я повиновался с радостью. Именно он опрокинул, развернул бесновавшуюся толпу назад: он или приведет меня к девочке, или поможет ее найти. Почему‑то я был в этом абсолютно уверен. Маньяк на вороном жеребце громко расхохотался и, все еще смеясь, убрался прочь.
Пока мы шли к самому хвосту обоза, я высматривал девочку среди вяло плетущихся телег. Ее, однако, нигде не было видно. Когда обоз, наконец, ушел вперед, я увидел толпу людей, таких же избитых и оборванных, как и я сам. Окруженные плотным кольцом солдат, они сидели прямо на земле. И тут до меня дошло. Я остановился как вкопанный. Острие копья ужалило спину. Кольцо разомкнулось. Обернувшись, я решительно шагнул к воину. Тот, явно удивленный, вскинул древко вертикально.
– Послушайте… – Конь скосил выкаченный глаз, потянулся губами. Я отвел морду рукой, взялся за повод.
– Но, но! Полегче! – Воин направил животное в сторону, я выпустил ремень.
Спрыгнув в жидкую грязь разбитой дороги, он приторочил копье к седлу, снял шлем, нацепил на луку. Обернулся, пятерней расчесывая длинные и светлые, ниспадающие до плеч волосы. Спешно подбежавший солдат принял уздечку, повел коня к обозу.
– Ну, – воин плюнул на наруч, растер прикипевшую кровь, поморщился недовольно, – что у тебя?
– Это… ошибка. – В горле мгновенно пересохло. Я понял вдруг, что не смогу ничего объяснить. Ничего, никому. Современный человек, сознание которого, казалось бы, уже предельно восприимчиво, и тот не поверил бы. Я сам не верил своим глазам… до сих пор я даже не пытался внятно соображать!
– Кто с тобой был? – Темные глаза смотрели пристально, рука в кожаной перчатке механически полировала сталь, та уже проблескивала сквозь красно-бурую грязь.
– Со мной? – Высохшие было ладони вспотели вновь.
– Да. С тобой, с тобой. – Кажется, я начинал раздражать его. Я понял, что должен, обязан убедить этого человека.
– Девочка. Маленькая девочка. Мы не грабители. Мы шли по лесу, заблудились, хотели отдохнуть в избушке… Мы плутаем уже сутки! Пошлите в лес солдат. Ребенка надо найти. Ее дома ждут!
Я тараторил, задыхаясь, спеша, и чем больше говорил, тем четче понимал: не то, не то он ожидал услышать и теперь не отпустит ни меня, ни девочку, пока не получит объяснений, удовлетворяющих его. Я замолчал.
– А теперь послушай‑ка сюда. – Он приобнял меня за плечи, шагнул, увлекая далее. – Скачи ты верхом, во весь опор, хоть сутки, а до ближайшего людского поселения не доберешься. Что, скажи на милость, этот «ребенок» делает здесь, с тобой? Ты украл девочку у родителей? Думаю, нет. Эта маленькая бестия оглушила одного из моих солдат, стянула его нож и запутала следы так, что наш лучший следопыт до сих пор разобраться не может, – я замер, тот подтолкнул меня в спину, к сидевшим на земле пленным, – так что тебе придется идти вместе с нами. В столицу. Эй! В кандалы его!
Я вскинулся, но рука, только что лежавшая у меня на плече, вцепилась в шею, сдавив намертво. Я вскрикнул, резкая боль заставила присесть, подоспевшие солдаты заломили руки за спину, пальцы, впившиеся в ложбинки между ключиц, ослабили хватку, я дернулся, но было уже поздно. Щелкнул замок, закрепляя за мной новый статус. Высокий светловолосый грабитель, сидевший рядом, покосился зло и недоверчиво.
– Твой человек, Кат?
Светловолосый зашипел сквозь зубы – гневно раздулись ноздри хищно загнутого носа, – дернул головой.
– Я не Кат. Меня зовут Сет. И убери отсюда этого… – смерил меня взглядом, будто кипятком ошпарил. Не найдя достойного определения, сплюнул в грязь. – Хочешь подсадить крысу? Не утруждайся. Обещай замолвить за меня словечко, и еще до Мадры я сдам тебе атамана, – он улыбнулся криво, – тепленьким…
Воин усмехнулся, сокрушенно качнул головой, присел рядом на корточки.
– Звать‑то тебя, может, и Сет, а прозывают – точно Катом. Ты известный грабитель и душегуб… Разве что с Одноглазым сравнишься? Нет? Не повезло Одноглазому – не такое теплое у него местечко… А то, глядишь, и заткнул бы тебя за пояс, а? – Он длил паузу, дожидаясь ответа. Сет улыбался, но молчал. – Ну, ничего… – Поднимаясь, воин хлопнул ладонью о колено, звук вышел глухим и влажным. – Прибудем на место, всех вас перевешаем. Разбору не будет.
Развернувшись, он побрел куда‑то в сторону, на ходу снимая и складывая на руки семенящему рядом солдату тяжелую, глухо звякающую амуницию. Я провожал его взглядом, пытаясь осмыслить услышанное, поверить в происходящее. Бред принимал все более ужасающие формы. Хотелось кричать, и я вскрикнул – от боли, когда что‑то холодно и бодряще нырнуло под ребра. Обернувшись, я наткнулся на серо-стальной взгляд.
Глава 2
Это звучало как приказ. В два шага солдат преодолел разделявшее нас расстояние и, перехватив за руки, сбросил ношу с плеч.
– Ноги держи…
Я послушно подхватил труп повыше лодыжек. Толстая кожа сапог была пропитана кровью. Я отвел взгляд. За моей спиной уже никого не было, где‑то рядом хлестко ударяли в спешке раздвигаемые ветви. Солдат стоял, откинув голову, и дышал глубоко и неровно. Потом он встряхнулся, как пес, и скомандовал:
– Пошли.
Мы спускались по склону к широкому тракту. Спотыкаясь о камни, я пытался охватить взглядом открывающуюся панораму. Вдоль совершенно разбитой грунтовой дороги длинной лентой вытянулся обоз, собранный из запряженных лошадьми телег. Двигаясь медленно и нехотя, под нами ползли крытые фургоны, разбитые колымаги, какие‑то абсолютно дикие волокуши. Люди, впряженные в волокуши, смотрели только себе под ноги. Возницы фургонов, плотно вставших вдоль тракта, грозили им кнутами, громко ругались, сплевывали. Они хотели двигаться дальше, но им мешал затор из брошенных хозяевами телег. Со всех сторон к обозу спускались люди. Затор постепенно рассасывался. Когда мы подошли ближе, движение на тракте уже возобновилось. Выйдя на дорогу, солдат остановил первый же фургон.
– Довезешь до гарнизона в Крючьях. – Не обращая внимания на протестующие возгласы хозяина, мы перевалили начавшее деревенеть тело через борт.
– Куда? Полотно! Там же полотно! Кровью испачкаешь!
– Заткнись… – Солдат вдруг оперся о высокое колесо фургона. Сморгнул, встряхнул головой, покачнулся. Я поддержал его, схватил под локоть.
Удар с разворота в челюсть отправил меня в грязь. Кулак плотно прошелся по скуле – перед глазами потемнело. Я сел, пытаясь разобраться с разбегающимися мыслями. Застонал, ощутив наливающуюся боль. Солдат потер костяшки, рассеянно оглянулся и бросил мне:
– Проваливай.
Развернувшись, он захромал в хвост обоза.
Пытаясь встать, я оперся о деревянную спицу. Фургон тронулся. Колесо подняло меня на ноги, волоча вперед. В ладони вонзились мелкие занозы. Шатаясь, я отошел в сторону. Ладони горели. Я встал у обочины, чтоб вынуть деревянные иглы. От затора не осталось и следа, и на дороге стало свободнее. Девочка! Я сплюнул. Кровью. Мне надо срочно найти девочку. Это я помнил очень четко. Вот только никак не мог сообразить – с чего начать поиски?
От непосильной умственной работы меня избавил всадник. Он промчался мимо на огромном, аспидно-черном коне. Я едва успел отскочить прочь – алое полотнище плаща наотмашь хлестнуло по лицу. Резко натянув поводья, он заставил жеребца взвиться на дыбы, развернул упирающееся животное и смерил меня долгим, насмешливым взглядом.
Липкий, холодный комок, собравшись где‑то под сердцем, подкатил к горлу. Ладони мгновенно вспотели, во рту пересохло. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя таким беззащитным. А всадник, играя, заставлял коня гарцевать на месте. Раззадоренное животное дико всхрапывало, кусало удила.
– Оставьте, если вы покалечите его, он не сможет идти.
Эти слова, произнесенные усталым, бесцветным голосом, принесли мне невероятное облегчение. Я резко, всем корпусом обернулся.
Этот всадник был облачен в стальную кирасу, защищавшую мощный торс. Шлем и мелкозернистая кольчужная сетка скрывали лицо, рука в кожаной перчатке сжимала длинное черное копье. Стальной наруч был испачкан запекшейся кровью. К седлу у бедра крепился небольшой щит с изображением сгорающей в желтом пламени черной птицы. Взгляд мой уперся в навершие спрятанного в ножны меча.
Опустив копье, воин слегка ткнул меня острием в плечо, очевидно, приказывая поворачиваться и идти. Признаться, я повиновался с радостью. Именно он опрокинул, развернул бесновавшуюся толпу назад: он или приведет меня к девочке, или поможет ее найти. Почему‑то я был в этом абсолютно уверен. Маньяк на вороном жеребце громко расхохотался и, все еще смеясь, убрался прочь.
Пока мы шли к самому хвосту обоза, я высматривал девочку среди вяло плетущихся телег. Ее, однако, нигде не было видно. Когда обоз, наконец, ушел вперед, я увидел толпу людей, таких же избитых и оборванных, как и я сам. Окруженные плотным кольцом солдат, они сидели прямо на земле. И тут до меня дошло. Я остановился как вкопанный. Острие копья ужалило спину. Кольцо разомкнулось. Обернувшись, я решительно шагнул к воину. Тот, явно удивленный, вскинул древко вертикально.
– Послушайте… – Конь скосил выкаченный глаз, потянулся губами. Я отвел морду рукой, взялся за повод.
– Но, но! Полегче! – Воин направил животное в сторону, я выпустил ремень.
Спрыгнув в жидкую грязь разбитой дороги, он приторочил копье к седлу, снял шлем, нацепил на луку. Обернулся, пятерней расчесывая длинные и светлые, ниспадающие до плеч волосы. Спешно подбежавший солдат принял уздечку, повел коня к обозу.
– Ну, – воин плюнул на наруч, растер прикипевшую кровь, поморщился недовольно, – что у тебя?
– Это… ошибка. – В горле мгновенно пересохло. Я понял вдруг, что не смогу ничего объяснить. Ничего, никому. Современный человек, сознание которого, казалось бы, уже предельно восприимчиво, и тот не поверил бы. Я сам не верил своим глазам… до сих пор я даже не пытался внятно соображать!
– Кто с тобой был? – Темные глаза смотрели пристально, рука в кожаной перчатке механически полировала сталь, та уже проблескивала сквозь красно-бурую грязь.
– Со мной? – Высохшие было ладони вспотели вновь.
– Да. С тобой, с тобой. – Кажется, я начинал раздражать его. Я понял, что должен, обязан убедить этого человека.
– Девочка. Маленькая девочка. Мы не грабители. Мы шли по лесу, заблудились, хотели отдохнуть в избушке… Мы плутаем уже сутки! Пошлите в лес солдат. Ребенка надо найти. Ее дома ждут!
Я тараторил, задыхаясь, спеша, и чем больше говорил, тем четче понимал: не то, не то он ожидал услышать и теперь не отпустит ни меня, ни девочку, пока не получит объяснений, удовлетворяющих его. Я замолчал.
– А теперь послушай‑ка сюда. – Он приобнял меня за плечи, шагнул, увлекая далее. – Скачи ты верхом, во весь опор, хоть сутки, а до ближайшего людского поселения не доберешься. Что, скажи на милость, этот «ребенок» делает здесь, с тобой? Ты украл девочку у родителей? Думаю, нет. Эта маленькая бестия оглушила одного из моих солдат, стянула его нож и запутала следы так, что наш лучший следопыт до сих пор разобраться не может, – я замер, тот подтолкнул меня в спину, к сидевшим на земле пленным, – так что тебе придется идти вместе с нами. В столицу. Эй! В кандалы его!
Я вскинулся, но рука, только что лежавшая у меня на плече, вцепилась в шею, сдавив намертво. Я вскрикнул, резкая боль заставила присесть, подоспевшие солдаты заломили руки за спину, пальцы, впившиеся в ложбинки между ключиц, ослабили хватку, я дернулся, но было уже поздно. Щелкнул замок, закрепляя за мной новый статус. Высокий светловолосый грабитель, сидевший рядом, покосился зло и недоверчиво.
– Твой человек, Кат?
Светловолосый зашипел сквозь зубы – гневно раздулись ноздри хищно загнутого носа, – дернул головой.
– Я не Кат. Меня зовут Сет. И убери отсюда этого… – смерил меня взглядом, будто кипятком ошпарил. Не найдя достойного определения, сплюнул в грязь. – Хочешь подсадить крысу? Не утруждайся. Обещай замолвить за меня словечко, и еще до Мадры я сдам тебе атамана, – он улыбнулся криво, – тепленьким…
Воин усмехнулся, сокрушенно качнул головой, присел рядом на корточки.
– Звать‑то тебя, может, и Сет, а прозывают – точно Катом. Ты известный грабитель и душегуб… Разве что с Одноглазым сравнишься? Нет? Не повезло Одноглазому – не такое теплое у него местечко… А то, глядишь, и заткнул бы тебя за пояс, а? – Он длил паузу, дожидаясь ответа. Сет улыбался, но молчал. – Ну, ничего… – Поднимаясь, воин хлопнул ладонью о колено, звук вышел глухим и влажным. – Прибудем на место, всех вас перевешаем. Разбору не будет.
Развернувшись, он побрел куда‑то в сторону, на ходу снимая и складывая на руки семенящему рядом солдату тяжелую, глухо звякающую амуницию. Я провожал его взглядом, пытаясь осмыслить услышанное, поверить в происходящее. Бред принимал все более ужасающие формы. Хотелось кричать, и я вскрикнул – от боли, когда что‑то холодно и бодряще нырнуло под ребра. Обернувшись, я наткнулся на серо-стальной взгляд.
Глава 2
Со мной никто не разговаривал. После того как я упомянул лабиринт, пленные старались держаться подальше – насколько позволяла цепь. Да после того как нас подняли и – тычками и ударами – погнали вперед, вдогонку успевшему скрыться обозу, никто и не болтал. Мы бежали. Сначала вразнобой, конвульсивно дергая сковывавшую нас в одну связку цепь. Потом, когда Сет раздал достаточно команд и пинков, – ровно и слаженно, будто воинская часть на марше. Хорошо хоть не в полной выкладке, но с руками, скрученными за спиной. Общаться с солдатами мне не хотелось – я и без разговоров боялся сорвать дыхалку.
Мы с Сетом бежали в паре, он был ближе всех в связке, я ориентировался на него. Сет дышал через нос и смотрел под ноги. Я, борясь с искушением вывалить язык на плечо, захлопнул пасть и тоже начал следить за дорогой, – земля, разбитая десятками ног и колес, казалась одной сплошной и гладкой поверхностью. Вглядываться в это жидкое месиво было бесполезно, я надеялся лишь поймать и упредить тот момент, когда нога подвернется в щиколотке, запнувшись о камень, спрятанный под водой.
Но когда, наконец, послышался и неслаженный скрип колымаг, и разноголосый говор людей, и крики животных, солдаты дали команду «шагом». И мы пошли. Быстро, но пошли. Догнав плетущиеся в хвосте волокуши, мы уже выровняли дыхание и даже чуть сбавили шаг. Я понял: эта длинная живая цепочка движется со скоростью последнего составляющего ее звена. А последними идут люди. Пользуясь раскатанной будто специально для них дорогой, они тянут смастеренные из лозы и гибких пород дерева волокуши, на которые валом свалено сено, а поверх – нехитрые изделия деревенского ремесленника. Не иначе на продажу в город… или на ярмарку.
– Съели, да? – На ворохе корзин, придерживая их и держась за них – одновременно, ехал мальчишка лет семи. Облаченный в грязную, но крепкую робу, босой… Босой. Я подумал эту мысль дважды, и все же она не желала укладываться в голове.
– Сколько вас полегло? Половину перебили дружинники? Больше? – Мне невольно захотелось надрать наглецу уши. Триста метров бегом да в одной связке странным образом сблизили меня с грабителями.
– Храбрый, да? – Заговоривший попытался плечом утереть разбитый в кровь нос, не сумел и, в два шага нагнав товарища, утерся о его спину, – где бы вы были, кабы не дружинники? Перерезали б мы горло твоему папашке, а тебя к себе бы взяли, – он шмыгнул, затянувшись глубоко, прочистил горло и сплюнул бурые сгустки, – только язык сперва укоротили бы… Храбрец.
Связка грянула хохотом, верховые обеспокоенно подтянулись ближе, хозяин волокуши нервно передернул плечами, вся плетеная конструкция опасно покачнулась, но мальчишка удержал равновесие.
– Заткнись! – Сет рявкнул это одновременно с отцом ребенка. Вскинул голову, смерив балагура взглядом. Тот заткнулся. Ненадолго.
Обоз плелся вяло, лес у обочин не занимал взгляда, и через несколько минут разговор возобновился.
– Грех тебе глумиться, последыш. Думаешь, нам твои корзины нужны были? Ну, взяли бы, конечно, парочку… на хозяйство. Так то – добыча не богатая.
– Я не последыш. – Мальчишка настороженно прищурился. – С чего ты взял, будто я – последыш?
– А как же, – грабитель обернулся, подмигивая идущим следом товарищам, – раз ты на базар едешь, значит, ты и младшенький, а прибьем тваво батьку, как раз и останешься… последыш!
– Твоя неправда! – Слезы зазвенели в голосе, и только поэтому он сумел перекрыть гогот. – Неправда ваша! Как вы батьку прибьете, когда вы связанные?!
– Ой, связанные! – Балагур никак не унимался. – Вот погоди, ночь придет – весь обоз перережем! Чай, с замками обращаться умеем и ножи в руках держать сподручные!
– Мооол-чать! – Охрана не выдержала, солдат дернул коня в сторону, ожег весельчака плетью.
Гогот стих. Лишь некоторые крутили еще головами, стряхивая набежавшие на глаза слезы, а неугомонный балагур тихонько похохатывал.
Мальчишка обиделся и заметно испугался. Осторожно перебирая ногами, забрался повыше. Не рискуя повернуться спиной, стал смотреть по сторонам, на медленно плывущие мимо деревья.
В связке завязались тихие разговоры:
– …Телег по десять…
– Сколько раз уже было…
– Ей-ей, лучше… голову отсекли… встал бы обоз… от хвоста путь загородил…
– …Полегло бы народу сколько…
– …Да, уж все меньше… взяли бы добычу богатую…
– …Тут уж не товар… тугие кошельки в голове… охрана знатная…
– …Ту охрану считать поздно…
Я крутился во все стороны, пытаясь уловить суть. Хотя разговор шел почти шепотом, пленные грабители без труда слышали друг друга, я же – скорее читал по губам.
– Ты уши не больно‑то развешивай. – Сет ткнул меня локтем в бок.
Я обернулся.
– Он это серьезно? Что всех повесят? Без разбору?
– Капитан Вадимир? Этот серьезен. Слово сдержит – как пить дать… – Сет потупил взгляд, задумался. – Ты и вправду не знаешь?
– Что? – безуспешно попытался сообразить я.
– Да ты и впрямь… не отсюда, – он сверлил меня взглядом. – Была б моя воля, я б тебя… Чую, доставишь ты хлопот нам…
– Это еще почему? – Я вскинулся, почуяв невысказанную угрозу.
– То б нас повесили, и дело с концами… Боюсь, пытать станут.
– Что-о-о?! – Я бы остановился, если б не тянувшая вперед цепь.
– Сдается мне, братец, лазутчик ты. Белгрская ищейка… И историю на твоем месте я придумал бы повеселей, чем про лабиринт россказни. – Одним взглядом он измерил меня вдоль, поперек и вглубь. – Не выбираются такие, как ты, из лабиринта. Будет тебя Вадимир расспрашивать, молчи лучше со своими сказками.
Если, разговаривая, он приблизился почти вплотную, то теперь демонстративно отступил на всю длину в принципе короткой цепи.
Я задумался над его словами. Крепко задумался. Капитан не поверил моему рассказу о девочке. Очевидно, ей удалось хорошо спрятаться в лесу, а солдата оглушил кто‑нибудь из грабителей, тот, кому повезло больше, чем товарищам. И я уже не знал, так ли это хорошо, как кажется на первый взгляд. Ребенок. Один. В лесу. Допустим, она без труда проведет там день, а если не испугается и не заплутает, может и вернуться в избушку. Но маленькая девочка. Одна. В лесу… Ночью.
Я зябко поежился, так неприятна была эта внезапная мысль. О том, что она может рискнуть и попытаться найти дорогу домой, я предпочитал даже не думать. Огляделся: солнце вставало над вершинами самых высоких деревьев и начало уже припекать, дорога подсыхала, жижа под ногами превращалась в вязкую грязь. Прошло часа полтора – не больше, еще есть время, но с каждой секундой путь обратно становится все длиннее. Итак, мне надо было срочно покинуть обоз.
– Сет.– Он отшатнулся, когда я качнулся к нему, уперся плечом в плечо.
– Боже! Откуда же ты взялся? – Он зло вздернул верхнюю губу. – Чего тебе еще?
– Помоги мне бежать, Сет!
– Да ты спятил! – Теперь запнулся он, нарушив равномерное движение в связке. – Кем ты себя мнишь?
– Если ты мне не поможешь, я… – Губы внезапно пересохли. – Я сдам тебя Вадимиру!
– Да? – Кажется, я развеселил его. – И как же ты это сделаешь? Расскажи, мне очень любопытно.
Облизывая пересохшие губы, я в последний раз прикинул, все ли правильно рассчитал.
– Я не только сдам тебя, Кат… – тонко выдержанная пауза позволила мне заметить чуть дернувшийся уголок глаза, – я расскажу капитану, кто именно обещал всеми силами помогать Белгру.
Он растянул губы в улыбке.
– В такие байки не поверит даже Вадимир.
Это не вселяло надежд, обыкновенный грабитель видел меня насквозь. Но я уже не мог отступить.
– Конечно, я не прибегу и не стану выкладывать ему все на тарелочке… Но если я буду молчать… Откажусь отвечать на любые вопросы… Скажу, что скорее умру, нежели признаюсь хоть в чем‑нибудь… – Я снова склонился к самому его уху и зашептал, не в силах остановиться: – Как ты думаешь, долго ли будут нас пытать, прежде чем повесят, в этом случае?
Выложив все, я понял, что меня слушает связка до последнего человека. Слушает молча и очень внимательно.
– Нет, ты точно спятил… Ты этого не сделаешь, – Сет уже не пытался отстраниться. Мы шли в ногу, плечо к плечу, сцепившись взглядами, за нами наблюдала вся цепь, и я затылком чувствовал, что и мальчишка, задремавший было на ворохе корзин, встрепенулся и, сонно протирая глаза, повернул любопытный нос в нашу сторону.
– Сделаю. Если не покину обоз сегодня же… сделаю! Мне все равно уж будет. – Я врал вдохновенно, потому что и сам верил лжи. По крайней мере, на тот момент. И, кажется, Сет дрогнул.
– Посмотрим, – буркнул он, отворачиваясь.
И мы пошли дальше. Связка молчала, бросала временами косые взгляды, но все чаще и дольше, понурив головы, смотрела под ноги. Чем выше вставало солнце, тем труднее было идти. Грязь сначала загустела, потом засохла комьями и наконец осыпалась мелкой рыжей пылью. Ярко-рыжей, почти красной пылью. Я так устал, что, лишь когда вздымаемая десятками ног, колес и копыт взвесь начала подниматься клубами и окутала нас облаком, вяло подумал, что действительно нахожусь далеко-далеко от родных суглинков и черноземов. Люди кашляли и прятали лица в ткань – натягивали на нос широкие вороты рубашек, я же пытался защититься майкой, долго не мог зацепить тугую резинку и, наконец, орудуя зубами, кое‑как справился. Я уже давно не чувствовал под собой ног, но больше всего мне хотелось пить. Я с нетерпением ждал вечера. Мне казалось, что у меня появится шанс.
Лучи, падающие с ясного неба, впивались в плечи раскаленными иглами, выжигали глаза, заставляя опускать голову, поливали спину нестерпимым жаром. Долгожданные сумерки принесли некоторое облегчение, а с наступлением темноты был объявлен привал и разложены сторожевые костры. Обоз, днем вялый и разморенный, ожил.
Мы опустились на горячую, разогретую за день землю. Люди рядом жаловались на затекшие в заскорузлых от грязи сапогах ноги. Просили снять цепи, чтобы разуться, почиститься. Многие просили воды. Солдаты деловито сновали мимо и не обращали внимания на просьбы и требования пленников.
Обозники раскладывали свои маленькие костерки, ставили на них незамысловатую глиняную посуду и варили походные похлебки: широко вокруг растекся одуряющий аромат мяса, овощей, специй. С голодухи у меня закружилась голова. Рот наполнился вязкой слюной. Я сглатывал, но чувствовал лишь сухую крупу дорожной пыли с солоноватым привкусом пота.
Недалеко от меня и других пленников смеялись и оживленно переговаривались довольные, располагавшиеся на отдых свободные люди. Теперь я слушал другую часть истории нападения на обоз. Она подтверждала мои догадки. Обычная тактика грабителей – пропустить богатую, хорошо охраняемую голову обоза и отсечь пару десятков последних телег, принадлежащих мелким купцам и крестьянам, – в этот раз не принесла успеха. Буквально перед стычкой обоз нагнал свежесформированный отряд вольных дружинников, направлявшийся в столицу. Джентльменам удачи изменила их своенравная покровительница. Появись дружинники чуть раньше, они не узнали бы, что происходит за их спинами, задержись чуть в пути – и пришлось бы преследовать грабителей по остывшим следам, в чужом, плохо знакомом лесу.
К моему несчастью, я попал в самую гущу событий: дружинники сильно потрепали шайку, да и преследование тех, кто пытался скрыться, сложилось удачно. Но Вадимир был порядком рассержен. Внезапное и непрошеное вмешательство озлобленных постоянными грабежами крестьян стоило жизни шестерым молодым, не обученным еще толком дружинникам. И потому ликование спасенных торговцев было тихим и сдержанным, с оглядкой на посуровевших солдат, потерявших своих товарищей.
Солдаты не спешили заняться нуждами пленных. Помимо костров на периметре они поставили костры поменьше, на которых и готовили в объемных походных котлах какое‑то густое варево. Торговец средней руки в знак благодарности предоставил один из своих фургонов капитану Вадимиру и его офицерам. Вскоре после того, как обоз окончательно замер – жующий и успокоенный, – за мной пришли. Двое солдат молча и деловито сняли оковы. Получив возможность разогнуть руки, я почувствовал, как же они затекли, даже зашипел от боли. С трудом встал, был подхвачен с обеих сторон дюжими парнями в кольчугах и то ли отведен, то ли оттранспортирован к фургону капитана.
– Эй! Куда?! А как же мы?! – возмущались за спиной, но никто не обратил внимания на эти крики.
Пока меня волокли мимо костров – я явно не успевал за широко шагавшими и сытно отужинавшими парнями, – со всех сторон вслед несся едва различимый гневный ропот. Многие ехали на базар с семьями, и женщины не могли сдержать торжествующего гнева. Мне пообещали и каторгу, и веревку на шею, и вечные муки ада. Я же пытался размять руки и срочно придумать какую‑нибудь правдоподобную историю.
Фургон с приподнятым на шестах боковым полотнищем был ярко освещен изнутри парой фонарей, распространявших густой, тяжелый запах масла. Под своеобразным навесом расположился сооруженный из снятого борта фургона стол, за которым, сидя на чурбаке, меня ждал капитан. Он писал что‑то на длинном куске то ли бумаги, то ли пергамента – фонари давали ровный ярко-желтый свет. Я почему‑то ожидал увидеть перо, по типу фазаньего, но капитан вертел в пальцах и покусывал длинное тонкое стило. Я так и не смог придумать ничего более-менее подходящего для предстоявшего разбирательства, хотя опыт общения с грабителями убедил меня в серьезности намерений абсолютно всех здешних обитателей. Я готовился к худшему и уповал на импровизацию. Однако капитан не обратил на меня ровно никакого внимания.
– Карманы, – бросил он коротко.
Почуяв движение, я опередил расторопных служивых, и сам вывернул содержимое наружу: зажигалка, складной нож, блокнотик из заднего кармана джинсов. Документы, телефон и бумажник остались у девочки, в куртке. Один из конвоиров принял добычу, другой – обшарил‑таки мои карманы сам, провел ладонями вдоль пояса, проверяя ремень, приподнял брючины, ощупал голени. Кроссовки живо его заинтересовали.
– Гляди‑ка, чудная обувка… – Капитан вскинул голову, скользнул взглядом, но остался равнодушен, а вот часы на руке его привлекли больше.
– Ну‑ка, сними браслет.
– Это не браслет, это часы, – брякнул я, расстегивая замок.
– Тебя забыли спросить.
Солдат принял часы, пару раз щелкнул замком, пока нес к столу капитана, передал в руки и покрутил головой удивленно.
– Такая дорогая вещица в такой дешевой оправе, серебро было бы много богаче. С какого чудака ты это снял?
– Что за металл? Сталь? – Капитан покрутил мои титановые часы, закрыл-открыл браслет, отложил в сторону. Взял блокнот, пролистал. Вернулся на первую страницу. – Соколов Никита Александрович. Это чье?
– Мое. – Я был готов ко всему, но этот вопрос меня ошарашил. Я стремительно терял уверенность в собственных силах.
– Значит, это твое имя? – Кажется, столь легкое признание мной собственного имени внушало ему сомнения.
– Да.
– Ну-ну. А почему здесь, – он развернул блокнот ко мне, указал на бледно-серое печатное слово «name», – письмо белгрское, а все остальное написано по‑нашему?
Я не нашелся, что ответить. Боюсь, что и выражением лица я создал себе ряд дополнительных проблем. Вадимир рассматривал меня крайне внимательно. Наконец он вздохнул удрученно.
– С глаз! – Я не успел еще сообразить, что же он имел в виду, как два верных конвоира вновь подхватили меня под руки и развернули назад, к пленным.
– Стойте! Да постойте же! – Я рисковал свернуть шею, а капитан даже не поднял голову.
Это было не то, чего я ожидал. Совсем не то. Вадимир не собирался разговаривать со мной. А я думал было уболтать его, теперь, очевидно, сделать это будет не так‑то просто. Записная книжка с номерами телефонов. Интересно, к каким выводам придет этот средневековый Шерлок, просмотрев ее внимательно: резидентура? шифры? суммы? – я хохотнул. Солдат помоложе посмотрел на меня ошалело, второй – просто врубил подзатыльник. Хорошо врубил – до звона в ушах.
Когда показалась цепь заключенных, я увидел, что скованы они уже только за ноги, сидят на земле, едят с круглых деревянных плошек, по нескольку человек с каждой, только и видно было, что мелькающие руки. Я нашел взглядом Сета. Он помахал мне приветливо и улыбнулся. Это заставило меня замереть на полушаге.
– Давай. – Ощутимый толчок в спину послал меня дальше вперед. – Вишь? Дружки твои заждались. Радуются.
Мы подошли к цепи. Один конвоир опустил мне руки на плечи и надавил, заставляя сесть, второй – нагнулся подобрать свободную пару кандалов. Тут‑то Сет и залепил ему в лицо деревянным блюдом.
Не издав и звука, круто и по косой, солдат провернулся вокруг своей оси, упал и замер на земле, не шевелясь. Второй отпустил меня, кинулся на помощь товарищу. Цепь накрыла его лавиной. Забыв о еде, люди повскакивали с мест, заслонили меня от других, спешащих на подмогу, конвойных. Повалив солдата, они пинали его ногами. Первый мой порыв – кинуться на помощь избиваемому человеку – пресек Сет. Он силой развернул меня к обочине и лесу:
Мы с Сетом бежали в паре, он был ближе всех в связке, я ориентировался на него. Сет дышал через нос и смотрел под ноги. Я, борясь с искушением вывалить язык на плечо, захлопнул пасть и тоже начал следить за дорогой, – земля, разбитая десятками ног и колес, казалась одной сплошной и гладкой поверхностью. Вглядываться в это жидкое месиво было бесполезно, я надеялся лишь поймать и упредить тот момент, когда нога подвернется в щиколотке, запнувшись о камень, спрятанный под водой.
Но когда, наконец, послышался и неслаженный скрип колымаг, и разноголосый говор людей, и крики животных, солдаты дали команду «шагом». И мы пошли. Быстро, но пошли. Догнав плетущиеся в хвосте волокуши, мы уже выровняли дыхание и даже чуть сбавили шаг. Я понял: эта длинная живая цепочка движется со скоростью последнего составляющего ее звена. А последними идут люди. Пользуясь раскатанной будто специально для них дорогой, они тянут смастеренные из лозы и гибких пород дерева волокуши, на которые валом свалено сено, а поверх – нехитрые изделия деревенского ремесленника. Не иначе на продажу в город… или на ярмарку.
– Съели, да? – На ворохе корзин, придерживая их и держась за них – одновременно, ехал мальчишка лет семи. Облаченный в грязную, но крепкую робу, босой… Босой. Я подумал эту мысль дважды, и все же она не желала укладываться в голове.
– Сколько вас полегло? Половину перебили дружинники? Больше? – Мне невольно захотелось надрать наглецу уши. Триста метров бегом да в одной связке странным образом сблизили меня с грабителями.
– Храбрый, да? – Заговоривший попытался плечом утереть разбитый в кровь нос, не сумел и, в два шага нагнав товарища, утерся о его спину, – где бы вы были, кабы не дружинники? Перерезали б мы горло твоему папашке, а тебя к себе бы взяли, – он шмыгнул, затянувшись глубоко, прочистил горло и сплюнул бурые сгустки, – только язык сперва укоротили бы… Храбрец.
Связка грянула хохотом, верховые обеспокоенно подтянулись ближе, хозяин волокуши нервно передернул плечами, вся плетеная конструкция опасно покачнулась, но мальчишка удержал равновесие.
– Заткнись! – Сет рявкнул это одновременно с отцом ребенка. Вскинул голову, смерив балагура взглядом. Тот заткнулся. Ненадолго.
Обоз плелся вяло, лес у обочин не занимал взгляда, и через несколько минут разговор возобновился.
– Грех тебе глумиться, последыш. Думаешь, нам твои корзины нужны были? Ну, взяли бы, конечно, парочку… на хозяйство. Так то – добыча не богатая.
– Я не последыш. – Мальчишка настороженно прищурился. – С чего ты взял, будто я – последыш?
– А как же, – грабитель обернулся, подмигивая идущим следом товарищам, – раз ты на базар едешь, значит, ты и младшенький, а прибьем тваво батьку, как раз и останешься… последыш!
– Твоя неправда! – Слезы зазвенели в голосе, и только поэтому он сумел перекрыть гогот. – Неправда ваша! Как вы батьку прибьете, когда вы связанные?!
– Ой, связанные! – Балагур никак не унимался. – Вот погоди, ночь придет – весь обоз перережем! Чай, с замками обращаться умеем и ножи в руках держать сподручные!
– Мооол-чать! – Охрана не выдержала, солдат дернул коня в сторону, ожег весельчака плетью.
Гогот стих. Лишь некоторые крутили еще головами, стряхивая набежавшие на глаза слезы, а неугомонный балагур тихонько похохатывал.
Мальчишка обиделся и заметно испугался. Осторожно перебирая ногами, забрался повыше. Не рискуя повернуться спиной, стал смотреть по сторонам, на медленно плывущие мимо деревья.
В связке завязались тихие разговоры:
– …Телег по десять…
– Сколько раз уже было…
– Ей-ей, лучше… голову отсекли… встал бы обоз… от хвоста путь загородил…
– …Полегло бы народу сколько…
– …Да, уж все меньше… взяли бы добычу богатую…
– …Тут уж не товар… тугие кошельки в голове… охрана знатная…
– …Ту охрану считать поздно…
Я крутился во все стороны, пытаясь уловить суть. Хотя разговор шел почти шепотом, пленные грабители без труда слышали друг друга, я же – скорее читал по губам.
– Ты уши не больно‑то развешивай. – Сет ткнул меня локтем в бок.
Я обернулся.
– Он это серьезно? Что всех повесят? Без разбору?
– Капитан Вадимир? Этот серьезен. Слово сдержит – как пить дать… – Сет потупил взгляд, задумался. – Ты и вправду не знаешь?
– Что? – безуспешно попытался сообразить я.
– Да ты и впрямь… не отсюда, – он сверлил меня взглядом. – Была б моя воля, я б тебя… Чую, доставишь ты хлопот нам…
– Это еще почему? – Я вскинулся, почуяв невысказанную угрозу.
– То б нас повесили, и дело с концами… Боюсь, пытать станут.
– Что-о-о?! – Я бы остановился, если б не тянувшая вперед цепь.
– Сдается мне, братец, лазутчик ты. Белгрская ищейка… И историю на твоем месте я придумал бы повеселей, чем про лабиринт россказни. – Одним взглядом он измерил меня вдоль, поперек и вглубь. – Не выбираются такие, как ты, из лабиринта. Будет тебя Вадимир расспрашивать, молчи лучше со своими сказками.
Если, разговаривая, он приблизился почти вплотную, то теперь демонстративно отступил на всю длину в принципе короткой цепи.
Я задумался над его словами. Крепко задумался. Капитан не поверил моему рассказу о девочке. Очевидно, ей удалось хорошо спрятаться в лесу, а солдата оглушил кто‑нибудь из грабителей, тот, кому повезло больше, чем товарищам. И я уже не знал, так ли это хорошо, как кажется на первый взгляд. Ребенок. Один. В лесу. Допустим, она без труда проведет там день, а если не испугается и не заплутает, может и вернуться в избушку. Но маленькая девочка. Одна. В лесу… Ночью.
Я зябко поежился, так неприятна была эта внезапная мысль. О том, что она может рискнуть и попытаться найти дорогу домой, я предпочитал даже не думать. Огляделся: солнце вставало над вершинами самых высоких деревьев и начало уже припекать, дорога подсыхала, жижа под ногами превращалась в вязкую грязь. Прошло часа полтора – не больше, еще есть время, но с каждой секундой путь обратно становится все длиннее. Итак, мне надо было срочно покинуть обоз.
– Сет.– Он отшатнулся, когда я качнулся к нему, уперся плечом в плечо.
– Боже! Откуда же ты взялся? – Он зло вздернул верхнюю губу. – Чего тебе еще?
– Помоги мне бежать, Сет!
– Да ты спятил! – Теперь запнулся он, нарушив равномерное движение в связке. – Кем ты себя мнишь?
– Если ты мне не поможешь, я… – Губы внезапно пересохли. – Я сдам тебя Вадимиру!
– Да? – Кажется, я развеселил его. – И как же ты это сделаешь? Расскажи, мне очень любопытно.
Облизывая пересохшие губы, я в последний раз прикинул, все ли правильно рассчитал.
– Я не только сдам тебя, Кат… – тонко выдержанная пауза позволила мне заметить чуть дернувшийся уголок глаза, – я расскажу капитану, кто именно обещал всеми силами помогать Белгру.
Он растянул губы в улыбке.
– В такие байки не поверит даже Вадимир.
Это не вселяло надежд, обыкновенный грабитель видел меня насквозь. Но я уже не мог отступить.
– Конечно, я не прибегу и не стану выкладывать ему все на тарелочке… Но если я буду молчать… Откажусь отвечать на любые вопросы… Скажу, что скорее умру, нежели признаюсь хоть в чем‑нибудь… – Я снова склонился к самому его уху и зашептал, не в силах остановиться: – Как ты думаешь, долго ли будут нас пытать, прежде чем повесят, в этом случае?
Выложив все, я понял, что меня слушает связка до последнего человека. Слушает молча и очень внимательно.
– Нет, ты точно спятил… Ты этого не сделаешь, – Сет уже не пытался отстраниться. Мы шли в ногу, плечо к плечу, сцепившись взглядами, за нами наблюдала вся цепь, и я затылком чувствовал, что и мальчишка, задремавший было на ворохе корзин, встрепенулся и, сонно протирая глаза, повернул любопытный нос в нашу сторону.
– Сделаю. Если не покину обоз сегодня же… сделаю! Мне все равно уж будет. – Я врал вдохновенно, потому что и сам верил лжи. По крайней мере, на тот момент. И, кажется, Сет дрогнул.
– Посмотрим, – буркнул он, отворачиваясь.
И мы пошли дальше. Связка молчала, бросала временами косые взгляды, но все чаще и дольше, понурив головы, смотрела под ноги. Чем выше вставало солнце, тем труднее было идти. Грязь сначала загустела, потом засохла комьями и наконец осыпалась мелкой рыжей пылью. Ярко-рыжей, почти красной пылью. Я так устал, что, лишь когда вздымаемая десятками ног, колес и копыт взвесь начала подниматься клубами и окутала нас облаком, вяло подумал, что действительно нахожусь далеко-далеко от родных суглинков и черноземов. Люди кашляли и прятали лица в ткань – натягивали на нос широкие вороты рубашек, я же пытался защититься майкой, долго не мог зацепить тугую резинку и, наконец, орудуя зубами, кое‑как справился. Я уже давно не чувствовал под собой ног, но больше всего мне хотелось пить. Я с нетерпением ждал вечера. Мне казалось, что у меня появится шанс.
Лучи, падающие с ясного неба, впивались в плечи раскаленными иглами, выжигали глаза, заставляя опускать голову, поливали спину нестерпимым жаром. Долгожданные сумерки принесли некоторое облегчение, а с наступлением темноты был объявлен привал и разложены сторожевые костры. Обоз, днем вялый и разморенный, ожил.
Мы опустились на горячую, разогретую за день землю. Люди рядом жаловались на затекшие в заскорузлых от грязи сапогах ноги. Просили снять цепи, чтобы разуться, почиститься. Многие просили воды. Солдаты деловито сновали мимо и не обращали внимания на просьбы и требования пленников.
Обозники раскладывали свои маленькие костерки, ставили на них незамысловатую глиняную посуду и варили походные похлебки: широко вокруг растекся одуряющий аромат мяса, овощей, специй. С голодухи у меня закружилась голова. Рот наполнился вязкой слюной. Я сглатывал, но чувствовал лишь сухую крупу дорожной пыли с солоноватым привкусом пота.
Недалеко от меня и других пленников смеялись и оживленно переговаривались довольные, располагавшиеся на отдых свободные люди. Теперь я слушал другую часть истории нападения на обоз. Она подтверждала мои догадки. Обычная тактика грабителей – пропустить богатую, хорошо охраняемую голову обоза и отсечь пару десятков последних телег, принадлежащих мелким купцам и крестьянам, – в этот раз не принесла успеха. Буквально перед стычкой обоз нагнал свежесформированный отряд вольных дружинников, направлявшийся в столицу. Джентльменам удачи изменила их своенравная покровительница. Появись дружинники чуть раньше, они не узнали бы, что происходит за их спинами, задержись чуть в пути – и пришлось бы преследовать грабителей по остывшим следам, в чужом, плохо знакомом лесу.
К моему несчастью, я попал в самую гущу событий: дружинники сильно потрепали шайку, да и преследование тех, кто пытался скрыться, сложилось удачно. Но Вадимир был порядком рассержен. Внезапное и непрошеное вмешательство озлобленных постоянными грабежами крестьян стоило жизни шестерым молодым, не обученным еще толком дружинникам. И потому ликование спасенных торговцев было тихим и сдержанным, с оглядкой на посуровевших солдат, потерявших своих товарищей.
Солдаты не спешили заняться нуждами пленных. Помимо костров на периметре они поставили костры поменьше, на которых и готовили в объемных походных котлах какое‑то густое варево. Торговец средней руки в знак благодарности предоставил один из своих фургонов капитану Вадимиру и его офицерам. Вскоре после того, как обоз окончательно замер – жующий и успокоенный, – за мной пришли. Двое солдат молча и деловито сняли оковы. Получив возможность разогнуть руки, я почувствовал, как же они затекли, даже зашипел от боли. С трудом встал, был подхвачен с обеих сторон дюжими парнями в кольчугах и то ли отведен, то ли оттранспортирован к фургону капитана.
– Эй! Куда?! А как же мы?! – возмущались за спиной, но никто не обратил внимания на эти крики.
Пока меня волокли мимо костров – я явно не успевал за широко шагавшими и сытно отужинавшими парнями, – со всех сторон вслед несся едва различимый гневный ропот. Многие ехали на базар с семьями, и женщины не могли сдержать торжествующего гнева. Мне пообещали и каторгу, и веревку на шею, и вечные муки ада. Я же пытался размять руки и срочно придумать какую‑нибудь правдоподобную историю.
Фургон с приподнятым на шестах боковым полотнищем был ярко освещен изнутри парой фонарей, распространявших густой, тяжелый запах масла. Под своеобразным навесом расположился сооруженный из снятого борта фургона стол, за которым, сидя на чурбаке, меня ждал капитан. Он писал что‑то на длинном куске то ли бумаги, то ли пергамента – фонари давали ровный ярко-желтый свет. Я почему‑то ожидал увидеть перо, по типу фазаньего, но капитан вертел в пальцах и покусывал длинное тонкое стило. Я так и не смог придумать ничего более-менее подходящего для предстоявшего разбирательства, хотя опыт общения с грабителями убедил меня в серьезности намерений абсолютно всех здешних обитателей. Я готовился к худшему и уповал на импровизацию. Однако капитан не обратил на меня ровно никакого внимания.
– Карманы, – бросил он коротко.
Почуяв движение, я опередил расторопных служивых, и сам вывернул содержимое наружу: зажигалка, складной нож, блокнотик из заднего кармана джинсов. Документы, телефон и бумажник остались у девочки, в куртке. Один из конвоиров принял добычу, другой – обшарил‑таки мои карманы сам, провел ладонями вдоль пояса, проверяя ремень, приподнял брючины, ощупал голени. Кроссовки живо его заинтересовали.
– Гляди‑ка, чудная обувка… – Капитан вскинул голову, скользнул взглядом, но остался равнодушен, а вот часы на руке его привлекли больше.
– Ну‑ка, сними браслет.
– Это не браслет, это часы, – брякнул я, расстегивая замок.
– Тебя забыли спросить.
Солдат принял часы, пару раз щелкнул замком, пока нес к столу капитана, передал в руки и покрутил головой удивленно.
– Такая дорогая вещица в такой дешевой оправе, серебро было бы много богаче. С какого чудака ты это снял?
– Что за металл? Сталь? – Капитан покрутил мои титановые часы, закрыл-открыл браслет, отложил в сторону. Взял блокнот, пролистал. Вернулся на первую страницу. – Соколов Никита Александрович. Это чье?
– Мое. – Я был готов ко всему, но этот вопрос меня ошарашил. Я стремительно терял уверенность в собственных силах.
– Значит, это твое имя? – Кажется, столь легкое признание мной собственного имени внушало ему сомнения.
– Да.
– Ну-ну. А почему здесь, – он развернул блокнот ко мне, указал на бледно-серое печатное слово «name», – письмо белгрское, а все остальное написано по‑нашему?
Я не нашелся, что ответить. Боюсь, что и выражением лица я создал себе ряд дополнительных проблем. Вадимир рассматривал меня крайне внимательно. Наконец он вздохнул удрученно.
– С глаз! – Я не успел еще сообразить, что же он имел в виду, как два верных конвоира вновь подхватили меня под руки и развернули назад, к пленным.
– Стойте! Да постойте же! – Я рисковал свернуть шею, а капитан даже не поднял голову.
Это было не то, чего я ожидал. Совсем не то. Вадимир не собирался разговаривать со мной. А я думал было уболтать его, теперь, очевидно, сделать это будет не так‑то просто. Записная книжка с номерами телефонов. Интересно, к каким выводам придет этот средневековый Шерлок, просмотрев ее внимательно: резидентура? шифры? суммы? – я хохотнул. Солдат помоложе посмотрел на меня ошалело, второй – просто врубил подзатыльник. Хорошо врубил – до звона в ушах.
Когда показалась цепь заключенных, я увидел, что скованы они уже только за ноги, сидят на земле, едят с круглых деревянных плошек, по нескольку человек с каждой, только и видно было, что мелькающие руки. Я нашел взглядом Сета. Он помахал мне приветливо и улыбнулся. Это заставило меня замереть на полушаге.
– Давай. – Ощутимый толчок в спину послал меня дальше вперед. – Вишь? Дружки твои заждались. Радуются.
Мы подошли к цепи. Один конвоир опустил мне руки на плечи и надавил, заставляя сесть, второй – нагнулся подобрать свободную пару кандалов. Тут‑то Сет и залепил ему в лицо деревянным блюдом.
Не издав и звука, круто и по косой, солдат провернулся вокруг своей оси, упал и замер на земле, не шевелясь. Второй отпустил меня, кинулся на помощь товарищу. Цепь накрыла его лавиной. Забыв о еде, люди повскакивали с мест, заслонили меня от других, спешащих на подмогу, конвойных. Повалив солдата, они пинали его ногами. Первый мой порыв – кинуться на помощь избиваемому человеку – пресек Сет. Он силой развернул меня к обочине и лесу: