Наталья Миронова. В ожидании Айвенго

   Этери смутилась. Это напоминало невольничий рынок. И ей ужасно неловко было чувствовать себя благодетельницей, этакой дамой-патронессой. Но она преодолела смущение, представилась и повторила то, что уже говорила в кабинете хозяйки приюта:
   – У меня большой дом. Мне нужна уборщица. Зарплата, стол и квартира.
   И опять вперед всех выскочила молоденькая татарка Гюльнара:
   – Меня! Меня возьми!
   – Замолчи, Гюльнара, – остановила ее на этот раз Евгения Никоновна. – Ты и здесь-то от дежурства отлыниваешь, где тебе в частном доме управиться!
   – Возьми меня, – попросила та женщина с ребенком, что раньше назвала Левана «кобелиной». – Я и стирать, и готовить, и полы мыть – все умею.
   – Готовить не нужно, – улыбнулась ей Этери, но развить свою мысль не смогла. Объяснять этим несчастным женщинам, что у нее есть повариха?
   Тут опять встряла Гюльнара:
   – Да куда ей с ребенком? Меня возьми!
   Ей очень хотелось пожить в богатом доме.
   – А возьми нас вдвоем, – вновь обратилась к Этери женщина с ребенком. – Меня и Дашку. Можно на одну зарплату. Ничего, нам хватит.
   Сидевшая рядом с ней высокая худая женщина с изможденным, исстрадавшимся лицом энергично закивала.
   – Мы тут сдружились. Когда надо, я за ребенком присмотрю, работать будем по очереди, а когда надо, и вместе. Девочка у нас тихая, она не помешает.
   – Нет, – сказала Этери, – если уж брать двоих, так и платить обеим. А как вы к собакам относитесь? Мне собак вычесывать надо, это работа для двоих.
   – А не покусают? – опасливо спросила женщина с ребенком.
   – Нет. Собаки у меня умные, добрые, но их вычесывать полагается как можно чаще, хоть каждый день, а у меня времени не хватает. И лучше вдвоем: пес одним боком любит чесаться, другим нет, приходится держать, уговаривать, сидеть с ним в обнимку…
   – Во дожили! – раздался чей-то сварливый голос. – Тут людям есть нечего, а они собак держат.
   Этери остановила гордый взгляд на подавшей голос ненавистнице собак.
   – У меня двое детей, им полезно с собаками общаться. Они растут добрыми, ответственными, да и на воздухе бывают чаще. Кстати, грумер – специалист по уходу за собаками – прекрасная профессия. И денежная.
   Робко подняла руку женщина со сломанной ключицей:
   – Я ветеринарный техникум кончала…
   – Вот и хорошо, – обрадовалась Этери. – Могу порекомендовать вас в клуб собаководства, у них там курсы грумеров есть.
   – Так небось платные… – неуверенно предположила женщина.
   – Платные, – подтвердила Этери, – но я заплачу, если будете учиться. Вы пока выздоравливайте, а я вам для начала литературу какую-нибудь привезу по собачьей морфологии.
   – А нас? – спросила та, которую назвали Дашкой. – Нас с Машкой возьмешь?
   – Считайте, мы уже договорились, – улыбнулась ей Этери. – Только придется немного подождать, мне ремонт нужно сделать.
   – Мы с Дашкой и ремонт можем, – заговорила названная Машкой. – Правда, Дашунь?
   – Нет, ремонт давайте я сама, – отказалась Этери. – Я завтра ремонтников найму. Не волнуйтесь, это быстро. А как вашу девочку зовут? Сколько ей лет?
   – Полтора годика, а звать Анечкой.
   – Хорошо. Я дам знать, когда можно будет переехать.
   Этери бросила молящий взгляд на Евгению Никоновну. Ей хотелось поскорее уйти. Не видеть зависти, злобы, разочарования на многих лицах.
   – Идемте. – Евгения Никоновна словно угадала ее мысли. – Вам придется привыкать к аудитории, если хотите здесь преподавать, – продолжала она, когда они вышли за дверь. – Люди не ангелы. Всякие попадаются. Но вы сделали прекрасный выбор. Марья Гурьянова и Дарья Веденеева вам отлично подойдут. Порядочные, работящие… Идемте ко мне, я должна вам кое-что объяснить.
   – Простите, а кто такая эта Гюльнара? – невольно полюбопытствовала Этери. – Она не похожа на жертву домашнего насилия.
   – Гюльнара Махмудова росла в набожной семье, ее растили, как принцессу. А когда срок подошел, решили отдать замуж за старика. Она удрала из дому. Избалованная, характер трудный…
   Поднявшись на второй этаж, Евгения Никоновна пропустила Этери вперед в дверях кабинета и вошла сама, прикрыв за собой дверь.
   – Садитесь. Я должна вам кое-что рассказать о Марье Гурьяновой и Дарье Веденеевой. У Гурьяновой ситуация классическая. Муж пьет, бьет, однажды ударил, когда она дочку на руках держала. Девочка пострадала. Этого Марья не снесла, пошла в травмпункт, а там увидела нашу листовку – и сюда. Самый распространенный случай: обычно они терпят, пока не коснется детей.
   – А когда дети видят, как отец бьет мать, это ничего? – вырвалось у Этери.
   – Чего, – невесело улыбнулась в ответ Евгения Никоновна, – но мы имеем дело уже с конечным продуктом. К нам приходят, когда уже край, дальше некуда. – Она нахмурилась. – Многие не приходят. В России девяносто пять процентов убийств – бытовуха. «Жена слишком долго открывала вторую бутылку водки. Хозяин осерчал, саданул, не рассчитал удара». Или обед не был готов, когда он домой вернулся. Или еще что-то в том же роде. Рубашка не постирана. Ну а дальше – осерчал, саданул, не рассчитал. Давайте вернемся к Марье Гурьяновой. Она прошла курс реабилитации, подала на развод. Жилплощадь муж ей не отдает, разменять – практически нереально: маленькая двухкомнатная квартира в панельном доме. Алименты с него требовать тоже бесполезно. Одна надежда, если можно так сказать, – добавила Евгения Никоновна, – что рано или поздно пьянство его погубит, и тогда она сможет вернуться в эту квартиру, где они с дочкой вместе прописаны. Ни продать, обменять квартиру без ее разрешения он не может. Но она работала сцепщицей в депо Москва-Сортировочная, а теперь дочку не с кем оставить. Да и не такая это профессия, чтоб заработать на няню да на съемную квартиру…
   – А сколько ей лет? – спросила Этери.
   – Думаете, за пятьдесят? – засмеялась Евгения Никоновна. – Ей тридцать четыре года. Замужем девять лет. Несколько раз не донашивала, наконец родила. Располнела после родов, такое бывает. Ну и жизнь состарила. Но она не спилась вместе с мужем, вот что хорошо! Она прилежная, работящая, вы не пожалеете, что ее взяли.
   Этери кивнула.
   – А вторая? Дарья?
   – Тут случай потяжелее. Муж военный. Жена без работы. Тоже дочку родила. Муж пил – увы, это вечная у нас присказка. Спьяну начал ее ревновать. Его сослуживцы подзуживали. Веденеева – ее девичья фамилия, по мужу она Рогачева. Вот они и начали над ним подшучивать, что он, дескать, неспроста фамилию Рогачев носит: жена ему рога наставляет. Он взбеленился и однажды в пьяном угаре убил ребенка.
   – Из-за такой чепухи? Этого не может быть, – в ужасе прошептала Этери.
   – К сожалению, может. Вспомните того мерзавца, что сбросил двух девочек с восьмого этажа. Тоже из ревности. Это было здесь, в Москве. А Дарья с мужем жила во Владимире…
   – Во Владимире? А как она оказалась здесь?
   – После убийства сослуживцы мужа стали его выгораживать. На Дарью давили, чтобы она взяла вину на себя. Ей, мол, дадут по минимуму, они походатайствуют… Вас это удивляет?
   – Удивляет? Да я ушам своим не верю! – призналась Этери. – Они же сами все это устроили!
   – Такова маскулинная психология. – Горькая улыбка скривила губы Евгении Никоновны. – Мужчина не может быть жертвой. Женщина – расходный материал, ее всегда можно заменить. У нас в стране многие так думают.
   – Давайте вернемся к Дарье, – предложила Этери.
   – Дарья прыгнула в электричку и уехала в Москву. Тоже, между прочим, непростой фокус. Ее уже арестовать хотели, ей чудом удалось вырваться. Увидела нашу листовку в поезде. В Москве пришла к нам. Первое время жила на нелегальном положении: судить за убийство ребенка кого-то надо! Мы корреспондентов во Владимир посылали, об этом случае в газетах писали, в Интернете. Даже по телевизору было. Весь город знает, что муж убил дочку, но все твердят: она довела. Не сидеть же ему теперь! Но мы добились, чтобы с нее сняли обвинение.
   Евгения Никоновна помолчала.
   – Ее муж недаром боялся ареста. Его зарезали в тюрьме, еще до суда. Уголовники детоубийц не любят. Просто объясняю, что вам волноваться не о чем: она законная вдова, обвинения с нее сняты, новый паспорт получила на девичью фамилию. Но жилплощадь была служебная, и теперь ей негде жить. Да и не на что. Она родителям написала, у них свой дом в Слободском, под Кировом, но они ни в какую. Работы нет, есть нечего, а она ведь Марью с дочкой хотела с собой взять, привязалась очень к девочке. Вы не передумаете? Возьмете их?
   Этери вспомнила измученное лицо Дарьи и уже почти зажившие, но все-таки еще заметные следы побоев на лице Марьи.
   – Нет, не передумаю. И я вам еще рабочие места найду.
   – Вот и договорились.
   – Я хотела спросить еще об одной женщине – Ульяне Адырхановой.
   Евгения Никоновна сурово нахмурилась.
   – Здесь такой нет.
   – Я ее видела, – возразила Этери, – мы с ней знакомы…
   – Хотите, покажу списки всех, кто здесь живет? Здесь такой женщины нет, – с нажимом повторила Евгения Никоновна.
   – Я понимаю, она скрывается… Ну хорошо, – сдалась Этери, – если она не хочет меня видеть, будем считать, что и я ее не видела. Но вы все-таки передайте женщине, которой здесь нет, что я ей не враг. Что я могу помочь. И ни за что ее не выдам. Простите, я пойду. Мне скоро к врачу ехать, к глазнику.
   – Поезжайте. Оставьте мне ваш телефон, мы обо всем договоримся. И о занятиях, и когда Маша с Дашей смогут к вам переехать.
   Этери оставила ей визитку со всеми своими координатами. Евгения Никоновна проводила ее до двери.

Глава 7

   Дверь открылась, стукнув по голове Гюльнару Махмудову.
   – Ты что тут делаешь? – рассердилась Евгения Никоновна. – Опять под дверями подслушиваешь?
   – Я не подслушиваю, больно надо! Я хотела постучать…
   – Ухом хотела постучать? – Евгения Никоновна схватила Гюльнару за распаренное и красное от усердия правое ухо, но тут же отпустила. – Ты с двух дежуришь по младшей группе, я ничего не путаю? Ну и где группа, а где ты?
   – Тоська опять плачет, – пожаловалась Гюльнара.
   – А ты успокоить не можешь. Гюльнара, ты не отрабатываешь постой. Еще раз увижу под дверями – отправлю в милицию, пусть там с тобой разбираются. Марш на дежурство! Не хотите ее взять? – насмешливо спросила Евгения Никоновна, когда Гюльнара убежала.
   – Я таких хабалок на дух не переношу, – призналась Этери. – Одну позавчера уволила, вот теперь на ее место Дарью с Марьей наняла. Вакансия уже закрыта, – улыбнулась она Евгении Никоновне.
   Та улыбнулась в ответ.
   – Извините, я побегу посмотрю, кто там плачет. Детей нельзя оставлять без присмотра. До свиданья.
   – До свиданья.
   Этери спустилась вниз, нашла кабинетик Софьи Михайловны и негромко постучала.
   – Можно?
   – Входите, я уже закончила. Сейчас домой поеду. А вы – к Самохвалову.
   – Давайте я вас на машине подвезу, – предложила Этери.
   – Да я такси вызову, – отказалась Софья Михайловна. – Скажите лучше, вы взяли кого-нибудь?
   – Взяла. Я вам по дороге расскажу. Вы где живете?
   – В Сивцевом Вражке. Тут пешком дойти можно, но мне уже тяжеловато…
   – Вот и давайте я подвезу. Зачем вам час такси ждать? А пешком – слишком далеко. – И Этери вызвала по мобильному водителя.
   – Ну ладно. А вы не опоздаете?
   – Я успею.
   – Вы же столько времени ничего не ели! – спохватилась Софья Михайловна.
   – Ничего. Мне все последнее время есть не хочется.
   – Это очень плохо.
   – Знаю, – усмехнулась Этери. – Только не говорите мне, чтобы я показалась врачу. Я ем. Через силу, но ем. Идемте.
   Они вместе вышли из здания приюта.
   – Хотите сесть спереди? – предложила Этери. – Там удобнее, ногам места больше…
   – Нет, я лучше сяду сзади, рядом с вами, если вы не против, – отказалась Софья Михайловна. – Мы же хотим поговорить.
   – Тогда садитесь справа, – Этери сама открыла дверцу старой женщине, махнув водителю, чтоб не выходил, – а я слева.
   Она захлопнула дверцу за Софьей Михайловной, обогнула машину и села.
   – Игорь, едем в Сивцев Вражек. А потом на Миусы. Вы поели?
   – Да, Этери Авессаломовна, поел.
   – Вот и хорошо. Я взяла двух женщин, – повернулась Этери к своей спутнице. – Гурьянову и Веденееву.
   – Прекрасно. Вы не пожалеете.
   – И еще одну обещала на курсы грумеров устроить. Это такие собачьи парикмахеры. Но у нее ключица сломана…
   – Муж табуреткой угостил, – сухо сообщила Софья Михайловна. – Она чудом жива осталась.
   – Я чувствую себя Пьером Безуховым, – призналась Этери. – Он хотел делать добро, а выходило наперекосяк. Боюсь что-то сделать не так.
   – Не волнуйтесь, пока у вас все прекрасно получается. А если что не так, мы с Евгешей поможем.
   – Я хотела спросить о ней… если можно. О Евгении Никоновне. Почему она этим занялась? Почему открыла приют?
   – Вы уверены, что не хватит с вас на сегодня страшных историй? – с грустной усмешкой спросила Софья Михайловна. – Готовы выслушать еще одну?
   Этери кивнула.
   – У Евгеши была старшая сестра. Замужняя, муж пил, бил ее, она терпела, все по хрестоматии. А надо сказать, что родителей они лишились рано, сестра Евгешу, можно сказать, вырастила. И вот однажды он забил жену до смерти. Потом оправдывался, что не хотел, не рассчитал, пьяный был, ничего не помнит. Тоже обычный припев.
   Этери вспомнила, как только что теми же самыми словами ей рассказывала о пьяных мужьях сама Евгения Никоновна.
   – Евгеша тогда уже студенткой была, – продолжала Софья Михайловна. – Ушла жить в общежитие от этих драк и скандалов. Ну а когда это случилось, забрала племянницу, вырастила как родную дочь. Сама замуж так и не вышла. Перевелась с юридического на психологию и вот – в конце концов открыла этот центр. Это отдельная песня, я вам как-нибудь в другой раз расскажу. А сейчас я уже дома. Вот здесь остановите, пожалуйста, – попросила она водителя. – Спасибо вам, Этери. Спасибо, что подвезли. Поезжайте к Самохвалову. А в следующий четверг я вас жду.
   На этот раз водитель вышел из машины и открыл дверцу старой женщине. Когда он снова сел за руль, Этери протянула ему буклет со схемой проезда.
   – Нам сюда.
   – Поесть не хотите, Этери Авессаломовна?
   – Нет, Игорь, спасибо, я не голодная. Дома поем. Поехали, а то и вправду опоздаем.
 
   Игорь доставил ее по указанному адресу близ Миусской площади. Профессор Самохвалов оказался на удивление молод для столь солидного звания, но дело свое знал. Он проверял и перепроверял глаз Этери множеством сложнейших приборов, измерил глазное давление, сделал несколько обезболивающих уколов, а потом самый главный исцеляющий укол прямо в глазное яблоко, наложил повязку и велел до завтра не снимать. Прописал примочки и капли – с утра и перед сном – и велел показаться через десять дней.
   – У вас есть кому наложить повязку?
   Этери сказала, что есть.
   – Хорошо. Повязку носите не снимая, меняйте утром и вечером. Следите, чтобы вода не попадала в глаз при умывании. Лекарства можно купить в нашей аптеке, у нас тут все есть, и бинты тоже. Обязательно соблюдайте протокол: глаз – это не шутки. Я вам талон выпишу, придете ко мне через десять дней.
   – Спасибо, доктор.
   – Всего доброго. Надеюсь, вы не за рулем?
   – Нет, у меня водитель, – заверила профессора Этери.
   – Пока глаз не пройдет, за руль садиться нельзя. У вас будет болеть голова, всегда так бывает, когда вся нагрузка – на один глаз. Старайтесь щадить себя. Отдыхайте с закрытыми глазами, не перенапрягайте здоровый глаз. Физические нагрузки отмените на время.
   – Доктор, у меня двое детей.
   – Да, это проблема… А бабушки у них есть?
   – Есть моя мама, – сказала Этери. – И вообще, есть кому за ними присмотреть, но, вы же понимаете, они требуют маму.
   – О папе речи нет, насколько я понимаю…
   – Нет, – отрезала она, – о папе речи нет.
   – Сделайте, что сможете. Скажите детям, что мама заболела, пусть пожалеют и поиграют в тихие игры, – посоветовал на прощание Самохвалов. – Если сильно разболится голова, принимайте то, что вы обычно принимаете от головной боли. Но не злоупотреблять. Я вас записал на двадцать шестое. Талончик не потеряйте. До свидания.
 
   «Какой душевный мужик, – думала Этери, пока Игорь вез ее домой. – Похож на медведя, но ни намека на косолапость. Сразу видно: он даже случайно не двинет по глазу, никогда не будет злиться и срывать зло на жене, пусть и бывшей. Надо надеяться, с женой ему повезло».
   Пока она ехала, ей позвонил по сотовому другой душевный мужик – адвокат Понизовский.
   – Шпион выходит на связь, – шутливо отрапортовал он. – Первое и главное: вы – свободная женщина.
   – Спасибо, – безрадостно поблагодарила Этери.
   – Это еще не все. Отбил для вас двадцать четыре процента акций. Это не блокирующий пакет, но недостающий процент вы легко докупите на свободном рынке.
   – Можно я вам это поручу? – спросила Этери. – Не знаю пока, зачем мне это нужно, но есть у меня предчувствие, что мне этот блокирующий пакет еще понадобится. А сколько это по деньгам?
   – Вот так сразу – не могу вам сказать. Надо посмотреть, как акции «Мартэкс Груп» котируются на рынке. Я узнаю и позвоню вам, хорошо? Между прочим, адвокат вашего бывшего мужа ситуацию просек. Его это очень беспокоит.
   – Он хороший адвокат, – равнодушно отозвалась Этери, не сразу уловив главное. – Простите, что вы сейчас сказали? Можете повторить?
   – Адвокат боится, что вы можете завладеть блокирующим пакетом, – удивленно повторил Понизовский.
   – Нет, я не о том… Раз боится, надо обязательно взять этот блокирующий пакет. Но вы как-то по-другому сказали про адвоката.
   – По-другому? – Понизовский был в явной растерянности. – Я сказал, что адвокат вашего бывшего мужа…
   – Вот! – возопила Этери. – «Бывшего»! Вот оно – ключевое слово!
   – Я назвал вас свободной женщиной, – с легкой насмешкой напомнил Понизовский, – но это вас не вдохновило. Оказывается, главное – назвать мужа бывшим… Ладно, буду знать. А насчет акций не беспокойтесь. Это же не горит, насколько я понимаю?
   – Нет, у меня уже ничего не горит. Все, что могло сгореть, давно сгорело. Но мы должны обязательно докупить этот недостающий процент, может быть, даже с запасом. Да, а доверенность безотзывная?
   – Нет, самая обычная. – По голосу было слышно, что Понизовский улыбается. – Адвокат предлагал оформить безотзывную, но я заверил вашего… э-э-э… бывшего мужа, что вам и в голову не придет отзывать доверенность. Что вы даже слов таких не знаете. Боюсь, адвокат мне не поверил.
   – Как же вы вышли из положения? – заинтересовалась Этери.
   – Сказал, что на безотзывную доверенность у меня полномочий нет. Что я должен с вами посоветоваться по этому поводу. Что заседание придется перенести… Ваш бывший сдался.
   – Понятно. Что ж, приятно для разнообразия побыть хозяйкой положения. Мне надоело проигрывать. Спасибо вам, Павел Михайлович. Я была у глазного врача, он забинтовал мне полголовы и велел на десять дней устроить постельный режим. Ну… полупостельный. Двадцать шестого я иду к нему снимать повязку, после этого надеюсь войти в рабочий ритм. И тогда мы с вами повидаемся, хорошо? Я позвоню. Вы никуда не собираетесь на Новый год?
   – Нет, я буду здесь. Мы с женой однажды съездили на Новый год в Коста-Рику, и это была тоска зеленая. Мне на пальмы и море смотреть не хотелось вместо честной елки и снега.
   По каким-то неуловимым признакам, по непередаваемой интонации Этери догадалась, что жена не была с ним заодно, но уточнять, конечно, не стала. Она еще раз поблагодарила и попрощалась. Душевный мужик, но какая-то женщина его не оценила. Этери даже вспомнила ее: видела несколько раз в театре и на светских мероприятиях. «Блондинка», – всплыли в уме собственные слова. Жена Понизовского не походила на золотуську, но все равно…
   Ладно, ее это не касается. В самом деле: и чего она взъелась? Катя тоже блондинка. Но Катя совсем другая… Кстати, она же обещала Кате позвонить! Набрала номер:
   – Катька, привет, я не помешала?
   – Нет, нормально. Ну рассказывай.
   – Рассказываю, – с ласковой насмешкой отозвалась Этери. – Я – свободная женщина. Только что говорила с Понизовским, нас развели.
   – Что-то непохоже, чтоб ты рвала на себе волосы, – столь же насмешливо заметила Катя.
   – Вот еще! Не дождесси!
   – Ну слава богу! А у Софьи Михайловны была? – строго спросила Катя.
   – Была, не занудствуй. Поговорили и о пожаре, и о моем глазе, она меня к глазнику послала, вот сейчас от него возвращаюсь. Холера протекает нормально. Только устала я что-то. Прости, – спохватилась Этери, – что-то часто я на усталость жалуюсь.
   – Тебе надо отдохнуть, – забеспокоилась Катя, – на тебя сразу слишком много всего свалилось.
   – Вот и доктор велел мне больше отдыхать… Но никак не получается. Завтра придут ремонтники… Я решила поступить просто и незамысловато: часть комнат закрыть. На кой они мне? Но оставшиеся надо как-то обставить, а у меня идей – ноль. Как подумаю: стоит ли отделать стены в цвет старого золота, а шторы повесить цвета авокадо, сразу начинается мигрень. Ты мне поможешь?
   – Ask! – воскликнула Катя. – Say!
   Этери засмеялась. Это была их старая студенческая шутка: говорить «Спрашиваешь!» и «Скажешь тоже!» в буквальном переводе на английский.
   – Ладно, я тебе еще позвоню. Не знаю, когда работы начнутся, дом сперва надо просушить хорошенько. Спасибо, Катька, пока!
   Этери вдруг вспомнила, что перед отъездом сунула в сумку Катин плеер. Вытащила его, прижала к уху один наушник (второе ухо оказалось под бинтами) и врубила Рэя Чарльза. Пошел вон, Джек. И больше сюда ни ногой.
   Она свободная женщина. И муж у нее – бывший. Все равно что покойник. Одна из ее многочисленных приятельниц, разведясь с мужем, начала говорить так: «Свекровь моя, покойница…» Не в том смысле, что мертвая, а в том, что бывшая. Вот и мы теперь будем так говорить. Леван вообще в последнее время вызывал у Этери ассоциации со смертью, с похоронами. Вещи его собирала, думала, это хуже, чем хоронить. Вспомнила об этом, когда увидела сгоревшего медведя… «Ничего, – она переключилась на Глорию Гейнор, – я буду жить!»