Страница:
– Действительно, сильный образ! Да и Колумб – персонаж неоднозначный! – согласилась я, хотя услышала о нем впервые от кубинского друга.
– Кстати, ты знаешь, что Карпентьер по матери наполовину русский? – неожиданно спросил Даниэль. – Может быть, поэтому у него так много глубокой философии и психологии в романах? Как думаешь?
– Честно говоря, не слышала об этом никогда, – устыдилась я. – У нас в последнее время вообще мало о кубинской литературе говорят.
– А еще он был дальним родственником вашего известного поэта начала прошлого века… – мой спутник задумался. – Такого, с красивой французской фамилией… Иван мне его стихи читал по-русски. Похожи на музыку – звонкие, переливные, напевные.
– Бальмонта что ли? – удивилась я такой тонкости восприятия, и порадовалась за себя, случайно угадавшую слово из кроссворда.
– Точно! Я и забыл.
– Пожалуй, почитаю Карпентьера! – воскликнула я. – Все это неожиданно. Но ты мне не дорассказал, упокоился-то этот первооткрыватель в итоге все-таки в Севилье? Или нет?
– Если бы все было так просто! Нет однозначного ответа! Теперь целый спор вокруг захоронений Колумба идет! Некоторые говорят, что его останки частично в Севилье, частично – в Санто-Доминго! Я читал, ученые даже проводили генетические экспертизы… Это Колумбу такое наказание свыше! – резюмировал Даниэль. – За то, что индейцев порубил и рабству дорогу открыл! Даже прагматичная и жестокая королева Изабелла посчитала, что работорговля – против любых религиозных заповедей и приказала закрыть невольничий рынок в Севилье. А Колумб считал работорговлю делом новым и перспективным, которое гораздо прибыльнее торговли золотом. Вот теперь покоя и не находит. Однако мы приехали.
Около кладбища было достаточно оживленно. Широкие ворота вели в смиренное царство мертвых, где на аллеях стояли красивые мраморные ангелы.
– Кладбище и вход в него, кстати, проектировал знаменитый архитектор Каликсто де Лойра, обрати внимание! Был целый конкурс по поводу дизайна Сементеро-дель-Колон! «Население» кладбища сегодня вполне сопоставимо с числом жителей Гаваны! Тут похоронено много знаменитых людей. Отец и мать великого Хосе Марти тоже на этом кладбище, – сказал Даниэль. – Ну что, ты со мной или в окрестностях погуляешь?
– С тобой! Хоть и не люблю я кладбища, но мне интересно! – я боязливо обернулась, и мы двинулись налево, в дальний кладбищенский угол. – И все же, куда мы идем?
– Я же тебе объяснил, маме прислали открытку, что сегодня повторная эксгумация останков моего дяди. Предыдущая была два года назад, но тогда он еще не разложился до конца, и пришлось еще на два года его замуровывать…
Улыбка стала медленно сползать с моего лица. Я потрясла моего спутника за рукав.
– Подожди. Ты что, шутишь так или говоришь серьезно? Черный юмор такой, да?
– Ничего подобного, все очень серьезно! – пожал плечами Даниэль. – Процедура эксгумации не из приятных, конечно, но куда деваться. Видишь, там впереди народ толпится и гробы достают. Нам туда!
– Я тебя, пожалуй, тут подожду, – заявила я, резко останавливаясь.
– Как хочешь!
Я стала нервно прогуливаться между роскошными старинными надгробиями. Прекрасные мраморные статуи, сиявшие в солнечных лучах, казались необыкновенными, располагавшими к возвышенным размышлениям о бренности мира и высших ценностях. Это кладбище похоже на музей скульптуры под открытым небом!..
Эксгумация? Чушь какая. У меня не проходило ощущение, что я стала объектом неудачного, даже жестокого, розыгрыша. В этот момент, задрав голову и заглядевшись на очередного печального ангела, я обо что-то споткнулась, и правая нога у меня поехала вперед, как на катке. Глянула под ноги – и подпрыгнула, взвизгнула, побежала прочь, что духу было. Все дело в том, что я наступила в чей-то открытый гроб, который уже явно использовался по прямому назначению. И в нем даже лежало полусгнившее тряпье.
Усилием воли я остановилась, подавила брезгливость и внимательно осмотрела аллейку. Около нескольких могил стояли совершенно одинаковые открытые коричневые гробики. Похоже, с эксгумацией меня действительно не дурили!
Минут через пять подошел Даниэль.
– Хорошо, что быстро. На этот раз все удачно прошло! Вечером расскажу маме.
– Что все значит? – потребовала объяснений я.
– А почему ты такая взъерошенная?
Я вкратце изложила мои приключения со злополучным гробом. Даниэль хохотал, держась за живот.
– Ничего смешного! – обиделась я. – Я чуть концы со страху не отдала!
– Нашла чего бояться! Подумаешь – старый гроб! Тут каждый день таких несколько десятков выволакивают!
– Но логика-то в чем? – недоумевала я.
– Смотри, – сказал парень, – большинство надгробий прикрыто тяжелыми бетонными крышками. Знаешь, почему?
– Нет!
– У нас на Колоне просто не хоронят покойников в землю, как у вас. Климат не тот, денег нет, да и пространства маловато. В земле сооружены специальные бетонные ниши. Туда один на другой ставят по восемь гробов. В день бывает примерно пятьдесят покойников. Потом крышку надгробия задвигают. Хочешь посмотреть, как все это выглядит?
– Да ни за что! – отшатнулась я. – И дальше…
– Проходит два года. Родственников приглашают на эксгумацию, крышку отодвигают, по очереди вынимают гробы… Потом из них достают останки и помещают в специальную коробочку. Коробочку замуровывают в стену. Вон там, дальше, целая стена такая. И мой дядя сегодня там тоже, наконец, оказался. Надо платить по песо в год, чтобы коробочка оставалась в стене, иначе ее перенесут в общую могилу, в cамый дальний край кладбища.
– А почему эксгумация-то была повторная? – не унималась я.
– А просто дядя болел долго, лекарства пил… Недоразложился за два года, короче. Вот его снова под землю и отправили. А мама второй раз на эксгумацию идти отказалась. Она у нас чувствительная! Хотя тут просто относятся к рождению и смерти, даже смеются над некоторыми явлениями. Мне очень нравится фильм «Смерть бюрократа», где показано, какие административные злоключения человек, бывший бюрократом при жизни, вынужден пройти после смерти. Поскольку отсутствие бумаг не позволяет признать его умершим! Нечастая удачная сатира на кубинскую действительность!
Мы шли по кладбищенской дорожке в историческую часть кладбища.
– Смотри! Это знаменитая могила, очень романтическая! – вдруг остановился Даниэль. – Сюда специально приезжают, о любви попросить. Здесь похоронены влюбленные – Маргарита и Модесто.
Я вгляделась в даты на надгробной плите. Маргарита прожила тридцать девять лет, а ее возлюбленный пережил ее почти на двадцать.
– После ее смерти он писал ей письма, признавался в любви. Еще при жизни они решили, что хотят быть похороненными вместе!
– Они были муж и жена?
– Нет. Это была высокая платоническая любовь!.. На плите, видишь, выбиты отрывки из писем.
– А это чьи склепы? – покосилась я на высокие, явно относительно современные постройки, больше напоминающие панельные домики.
– Тут похоронены пожарники. А там – электрики. В смысле, там замурованы коробочки с их останками.
– Те, кто при исполнении погиб?
– Не только. Все, кто профессионально работал в этой сфере.
– А кто оплачивает похороны? – спросила я. – И дорого ли это у вас сейчас стоит?
– Похороны целиком берет на себя государство. В день смерти тело увозят, предоставляют гроб, родственникам самим надо только венки купить. И цветы. Вот в этой церковке покойников отпевают…
– Я хочу зайти!
Внутри шел ремонт, тем не менее, священник оказался на месте. Я испуганно посмотрела на железные коляски на колесиках – на них явно перевозили гробы.
Они поговорили о чем-то с Даниэлем, и священник подошел ко мне, жизнерадостно поздоровался.
– Добро пожаловать к нам на кладбище! Правда, оно великолепно? А это очень старая церковь, – сказал он, – все первые захоронения находятся тоже поблизости. Но недавно у нас произошла беда. Я стоял вот тут, около порога. Как раз должны были подвезти трех покойников. И тут началась страшная гроза! Молния ударила через стекло прямо в центр церкви, где я обычно стою. От этого треснул даже мраморный пол. Вы только посмотрите!
Действительно, среди серых мраморных плит зияла здоровенная выбоина, как будто по полу долбанули снарядом. А по стене, от окна, пошла глубокая трещина.
– Наверно, это знак? – предположила я. – Я такое в Иерусалиме видела… На входе в Храм Гроба Господня. Только там история другая.
– Возможно… – не стал спорить священник. И радушно так продолжил, – Меня зовут Хесус.
– Подходящее имя! – съязвила я про себя и широко улыбнулась ему в ответ.
– Тут неподалеку от церкви есть несколько интересных могил, пойдем, я тебе покажу! – сказал Даниэль, распрощавшись со священником. – Вот довольно старый склеп, это единственная на кладбище могила, где покойник похоронен стоя!
– Почему стоя? – удивилась я.
– История говорит, что похороненный тут был сначала очень беден, но сумел удачно жениться на дочери сенатора, после чего стал богат и влиятелен. У нас есть поговорка про людей, которые родились стоя, что означает, что они всего добиваются. Вот его и похоронили стоя! Живая иллюстрация справедливости народной мудрости!
– А народ у вас ничего, юморной! – рассмеялась я.
– Что правда – то правда. Живем мы бедно, но весело! – кивнул Даниэль.
– А почему та могила, со статуей женщины с ребенком на руках, украшена цветами и так много народу? Не очередная эксгумация происходит, я надеюсь?
– Нет! – махнул рукой Даниэль. – Это Чудотворица, Милагроса, местная покровительница беременности и деторождения, так считается. К ней люди приезжают со всей страны помолиться. История была такая: похоронили однажды беременную женщину, а когда вскрыли гроб через два года – оказалось, у нее на груди дитя. Теперь ее просят об избавлении от недугов, о рождении здоровых детишек. А когда молитвы бывают услышаны, и люди исцеляются, они приносят живые цветы.
– Судя по количеству цветов, исцеленных немало!
– На кладбище Колон, да, наверно, как на любом другом кладбище мира, полно разных историй. Вот могила, которая в простонародье зовется «могилой собачки». Когда хозяйка Жаннетт умерла, пес пришел на кладбище и лежал на могиле, пока не умер. В итоге, собачку Ринти из уважения к преданности похоронили с хозяйкой. А вот могила заядлой доминошницы. Она умерла от инфаркта, когда в пух и прах проигралась. С ее могилы игроки периодически таскают, в качестве амулетов, на счастье каменные доминошки…А они как ты видишь немаленького размера!
– А где похоронены бывшие президенты Кубы? Тоже здесь? Мачадо, например?
– Тихо ты! – шикнул на меня Даниэль и покосился на охранника. – Мачадо точно похоронен тут, но где его могила – не знают даже те, кто на кладбище работает. Я специально разговаривал, спрашивал. Он для современных властей самый кровавый и самый запрещенный. Несколько президентов и их родственников лежат в той стороне кладбища, но лучше мы туда не пойдем. Еще тут большой некрополь революционеров, а отдельно – высокопоставленных членов партии… Там всегда охрана!
– А это мне не сильно-то и интересно! – пожала я плечами, невольно вспомнив про своего до невозможности высокопоставленного члена, брошенного мною в запале у отельного бассейна. – Ну что, движемся к выходу?
– Да, пожалуй…
– А это еще что такое? – я показала моему спутнику на большой полиэтиленовый пакет, весь облепленный мухами. – Расчлененка? Недозахороненные останки?
– Брухерия, – зевнув, ответил мой спутник. – Колдовство. «Палочники»» зарезали очередного петуха или кролика, бросили на кладбище. Обычное дело! Лучше не трогать, все же.
– Шутишь? Еще чего не хватало! Ничего себе, сюрпризы… – сказала я, ровным счетом ничего не понимая ни в его спокойствии, ни в палочниках, ни в брухерии, но на всякий случай старательно обходя зловонный мешок. – Колдовство! Надо же! У вас что, тоже верят во всю эту билиберду?
Даниэль посмотрел на меня немного странно.
– Знаешь, ты лучше на эту тему с другими людьми поговоришь, если тебе интересно! Я тебя познакомлю.
– Пойдем, съедим чего-нибудь, – сказала я, когда мы вышли с кладбища и двинулись пешком в сторону центра города. Аппетит просыпался по мере удаления от кладбища. – Я устала и проголодалась. Неслабые стрессы для девичьего организма!
– Я не против!
Мы уселись в небольшой закусочной типа фаст-фуд. Никаких международных опознаваемых брендов в заведении не было, но продовольственная корзина выглядела примерно так же, как в любой кафешке такого рода: курица фри, картошка, гамбургеры, софт-дринки. Только сильно дешевле, чем в Европе.
– Считается, что цены тут довольно высокие, – сказал между тем Даниэль. – Простые кубинцы нечасто появляются в таких заведениях.
– Не волнуйся, я плачу. Ты провел мне классную экскурсию!
– Правда? – по-детски обрадовался Даниэль. – Тебе понравилось? Здорово!
Мы поели и двинулись дальше.
– Сейчас я познакомлю тебя с моей сестрой Леа, эту ночь ты переночуешь у нее, чтобы тебе было нескучно! – сказал мой спутник. – У меня допоздна занятия музыкой. А ночью я играю в баре. Завтра мы встретимся, и я покажу тебе еще кое-что интересное.
– Моя сестра получает тут степень кандидата наук, – с гордостью сказал Даниэль. – Ей еще год учиться.
Леа была красивая, меднокожая мулатка лет тридцати с длинными вьющимися волосами, собранными в высокий хвост. Она мне сразу понравилась. В джинсах и футболке, с прекрасной стройной фигурой, она была очень похожа на европейку африканского происхождения. Таких красоток можно встретить в Лондоне или Париже.
– Все, оставляю вас наедине и удаляюсь! А то опоздаю! – поспешно сообщил Даниэль, чмокнул меня в обе щеки и исчез.
– Я сейчас иду в синагогу, на вечернюю службу, – неожиданно заявила Леа. – Пойдем вместе. Думаю, тебе будет интересно! Даниэль никогда не ходит… И мама не ходит, хотя наш дедушка Мигель до последнего дня ходил.
– А почему в синагогу? – удивилась я. – Ты разве еврейка? Я и не думала, что на Кубе есть евреи!
– Даниэль тебе не сказал? Наша мать Лючия – кубинская еврейка, – поделилась Леа. – Старший брат Иван – от русского отца. А сейчас Лючия замужем за известным бабалао из племени йоруба… Так что у нас с братьями много кровей намешано. Впрочем, как и у всех на Кубе.
– Замужем за кем, извини?
– За бабалао! Колдуном высокого посвящения, последователем африканского культа йоруба, – буднично сообщила Леа. – В переводе с их языка бабалао – «отец тайны».
– А ты замужем?
– Пока нет! Мой бойфренд Алекс – тоже немного еврей, но только по отцу. Это у нас не считается. Ему предстоит гиюр, принятие иудаизма. После этого он будет считаться настоящим евреем. А вообще представителей народа Книги на Кубе сейчас немного – примерно полторы тысячи, большинство живет в Гаване. Раньше было гораздо больше, только уехали все.
– А синагога тут одна? – полюбопытствовала я.
– Нет, в Гаване их сохранилось три. Но наша – самая крупная, в ней еще находится большая библиотека и общинный центр. Мы собираемся там на праздники. Тогда наши друзья-евреи из благотворительных организаций Канады и других стран присылают нам кошерную еду и религиозные принадлежности. К Песаху приходит целый контейнер мацы!
Мы подошли к замечательно отремонтированному, почти игрушечному на общем фоне зданию синагоги «Бет Шалом» в центре Гаваны. На широких белых дверях сверкали барельефы всех колен Израилевых. Символы не вполне понятные, но какие красивые!
– А меня пустят? – заволновалась я.
– Не волнуйся, у нас всех пускают! Это консервативная синагога.
Мы прошли в синагогу и сели на скамейки на первом этаже.
– У вас что, мужчины и женщины вместе сидят? – изумилась я. – Женщины разве не должны подниматься и сидеть этажом выше? Я слышала, у евреев так обычно бывает…
– Да, – пожала плечами Леа, – раньше это была ортодоксальная синагога, теперь – консервативная. На втором этаже сейчас комнаты для занятий. А мужчины и женщины во время служб сидят вместе на первом этаже. У нас это считается нормальным.
– А где же раввин? – спросила я. По моему примитивному представлению, на еврейской службе должен был обязательно быть седовласый ребе в кипе.
– У нас нет раввинов, – развела руками девушка. – Только хазаны. Семейная пара – приезжают по линии еврейских организаций на два года. А для особо важных ритуалов приглашаются раввины из Аргентины. На Кубе невозможно содержать своего раввина – слишком дорого…
На службе, как я заметила, было человек пятьдесят – все разного возраста.
– А вы соблюдаете кашрут? – спросила я шепотом.
– Да что ты! – отмахнулась Леа. – Какой кашрут, когда людям есть нечего? В Гаване всего одна лавка, где можно получить кошерное мясо. А у нас карточки, по которым дают куриные окорочка. По Галахе, еврейскому закону, их есть категорически нельзя. Но куда деваться? Не умирать же с голоду! Кто может – соблюдает кашрут, остальные по-разному.
После службы мы медленно побрели по темнеющей Гаване, продолжая разговор про евреев.
– А откуда на Кубе вообще взялись евреи? – с подозрением задала я дурацкий вопрос. – Куба же так далеко… И остров к тому же!
– Странная вообще получается ситуация, нам об этом на занятиях в общинном центре рассказывали, – задумчиво отозвалась Леа. – Несмотря на то, что первые евреи появились на Кубе еще во времена Колумба, вместе с его первыми кораблями, мало, кто сегодня знает, что мы вообще здесь есть! И были настоящими первыми поселенцами! Это произошло после позорного декрета королевы Изабеллы от 1492 года, когда евреев выгнали из Испании и они вынуждены были бежать из Европы. Потом приезжали те, кто спасался от еврейских погромов, войн. И ашкенази, и сефарды – Куба всем давала приют. Строились синагоги и еврейские кладбища, работали еврейские международные организации. По иронии судьбы даже основатель Коммунистической партии Кубы Фабио Гробарт был евреем! А сегодня нас совсем мало. Особенно на фоне китайцев, африканцев, выходцев с Антильских островов или с Гаити. Евреев на Кубе – меньшинство!
– А почему так получилось?
– Печальная история, – ответила Леа. – На занятиях нам рассказывали, что, несмотря на то, что евреи сыграли большую роль в экономике Кубы, в частности – в налаживании текстильного производства, торговли, после революции они должны были уехать. А ведь их было так много и в Гаване, особенно в Ведадо и Мирамаре, и в других городах! Они приезжали в разные времена отовсюду! Все жили мирно, поддерживали друг друга, хотя были синагоги разных направлений. Есть даже такая история, что в 1939 году, когда в Гавану зашел корабль с еврейскими беженцами из Европы, власти не разрешили им сойти на берег. Так вот, богатый еврей, владевший на Кубе многими казино, добился того, чтобы им разрешили сойти. И лично уплатил за каждого кругленькую по тем временам сумму! Даниэль до сих пор живет в доме, который когда-то считался еврейским. Там была продуктовая лавка нашего дедушки!
– А сейчас на Кубе вообще нет игровых заведений?
– Нет! Вообще! Даже скачки запрещены.
– А что так изменилось после революции, что заставило евреев уехать?
– Национализация! – произнесла, как отрезала Леа. – Большинство евреев не приняли перемены и революцию, у них все отобрали, поэтому они уехали, кто куда. Большинство, конечно, эмигрировало в США, остальные разъехались по Латинской Америке: Мексика, Пуэрто-Рико, Венесуэла. Знаю, что были те, кто репатриировался в Израиль. А мой дедушка, патриот Кубы, – наша мать – его идеальная копия! – решил остаться. В итоге, потерял все, кроме этой небольшой квартиры в Старой Гаване и старой американской машины. На ней сейчас Иван ездит.
– А как у вас с национальной рознью? Мусульмане-то есть на острове?
– Ага, есть. Из Африки, с Ближнего Востока, даже арабов из Палестины можно встретить. В последнее время их все больше становится, – пожала плечами Леа, – но для нас это ничего не значит. Хотя у Кубы с Израилем нет дипломатических отношений, а с Палестинской автономией – есть. Мы все живем мирно. И про то, что где-то евреи воюют с арабами, только иногда по телевизору слышим! Простые кубинцы все мирные, живут дружно. Нет у нас таких проблем.
Вечером я познакомилась с Эухенио, женихом Леа, и Лючией, матерью моих новых друзей. Лючия мне тоже сразу понравилась. Немного полноватая, доброжелательная, энергичная темнокожая кубинка, которая выглядела гораздо моложе своих лет, широко мне разулыбалась и поцеловала в обе щеки.
– Ну, входи скорее! Дай я посмотрю на тебя. Какая хорошенькая! – затарахтела она жизнерадостно. – К сожалению, мой муж Леонардо не смог прийти, он сейчас ритуал делает! Но потом вы обязательно познакомитесь.
– Непременно! – улыбнулась я.
Эухенио рассматривал меня исподволь и держался немного настороженно. Я оценила его возраст лет на сорок: зубов во рту у него уже было немного, да и волос на голове, впрочем, тоже.
– Чем ты занимаешься? – спросила я.
– Я сантехник! – с гордостью ответил он. – Работаю в нескольких гаванских отелях. И езжу на предприятия в аварийных бригадах.
– Очень полезная и нужная специальность! – одобрительно закивала головой Лючия. – И главное, всегда при деньгах. Ведь всем нужно чинить краны и водопровод! Особенно, такой гнилой как у нас!
– Главное, что можно не только на основной работе дела решать, но и еще много всего делать! – самодовольно сказал Эухенио.
– Он у нас молодец! – подтвердила Лючия.
Получился весьма симпатичный семейный ужин. Квартира, где жили Леа и ее парень, была совсем крошечная: одна комнатка и кухня, соединенные между собой коридором. Как раз в этом коридоре мы и уселись на диванчик, Эухенио принес столик для еды, Лючия разлила по стаканам мутноватого цвета жидкость.
– Что это? – удивилась я.
– Самогонка! – рассмеялись хозяева. – Но хорошая. Мы всегда у одних и тех же людей ее покупаем, они не обманывают. Не бойся, не отравишься.
– А почему вы ром не пьете?
– Потому, что дорого, – пожала плечами Лючия, ставя на стол дымящееся блюдо с едой.
– Это традиционная кубинская еда, – прокомментировала Леа и положила мне на тарелку несколько больших ложек кушанья. – Называется «морос и кристианос» – «мавры и христиане». Очень вкусно и питательно!
Я попробовала необычную еду с романтическим названием. Оказалось – хорошо знакомый рис с черной фасолью.
– Правда, вкусно, спасибо!
Мы еще посидели, выпили. Стало совсем просто и весело. Я рассказала историю нашего похода на кладбище с Даниэлем и эмоции, которые я испытала, узнав, что эксгумация – это не шутка. Все долго и весело смеялись.
– Просто у кубинцев другое отношение к смерти, чем у русских. У меня был русский любимый, Владимир Иванович, военный, я знаю, – улыбнувшись, сказала Лючия. – Он мне рассказывал, что у вас принято оплакивать покойников несколько дней, горевать, тосковать. У нас – нет.
– Если человек уже умер – что толку горевать? Надо отпустить его с миром, – поддержала ее Леа, – ведь вернуть его нельзя. У нас похороны – это повод для родственников и друзей собраться, поговорить о жизни, увидеться друг с другом. Конечно, никто не радуется смерти, но никто сильно и не горюет, жизнь-то продолжается.
– Владимир Иванович мне еще говорил, вы ходите потом часто на могилы, приносите цветы, даже еду. У нас такого нет. После эксгумации мы больше почти не ходим на кладбище. Мы предпочитаем помнить человека, думать о нем.
– Может, это и правильно… – задумалась я.
Под конец даже настороженный Эухенио повеселел и разговорился.
– Вообще-то я не очень хорошо раньше к русским относился, – заявил он. – А теперь вот смотрю на Веронику, а она ничего! Не такая, как многие другие.
– Это почему ты русских не любишь? – захотела узнать я.
– Потому, что вы нас кинули в 1991, и у нас был «специальный период»!
– Кстати, ты знаешь, что Карпентьер по матери наполовину русский? – неожиданно спросил Даниэль. – Может быть, поэтому у него так много глубокой философии и психологии в романах? Как думаешь?
– Честно говоря, не слышала об этом никогда, – устыдилась я. – У нас в последнее время вообще мало о кубинской литературе говорят.
– А еще он был дальним родственником вашего известного поэта начала прошлого века… – мой спутник задумался. – Такого, с красивой французской фамилией… Иван мне его стихи читал по-русски. Похожи на музыку – звонкие, переливные, напевные.
– Бальмонта что ли? – удивилась я такой тонкости восприятия, и порадовалась за себя, случайно угадавшую слово из кроссворда.
– Точно! Я и забыл.
– Пожалуй, почитаю Карпентьера! – воскликнула я. – Все это неожиданно. Но ты мне не дорассказал, упокоился-то этот первооткрыватель в итоге все-таки в Севилье? Или нет?
– Если бы все было так просто! Нет однозначного ответа! Теперь целый спор вокруг захоронений Колумба идет! Некоторые говорят, что его останки частично в Севилье, частично – в Санто-Доминго! Я читал, ученые даже проводили генетические экспертизы… Это Колумбу такое наказание свыше! – резюмировал Даниэль. – За то, что индейцев порубил и рабству дорогу открыл! Даже прагматичная и жестокая королева Изабелла посчитала, что работорговля – против любых религиозных заповедей и приказала закрыть невольничий рынок в Севилье. А Колумб считал работорговлю делом новым и перспективным, которое гораздо прибыльнее торговли золотом. Вот теперь покоя и не находит. Однако мы приехали.
Около кладбища было достаточно оживленно. Широкие ворота вели в смиренное царство мертвых, где на аллеях стояли красивые мраморные ангелы.
– Кладбище и вход в него, кстати, проектировал знаменитый архитектор Каликсто де Лойра, обрати внимание! Был целый конкурс по поводу дизайна Сементеро-дель-Колон! «Население» кладбища сегодня вполне сопоставимо с числом жителей Гаваны! Тут похоронено много знаменитых людей. Отец и мать великого Хосе Марти тоже на этом кладбище, – сказал Даниэль. – Ну что, ты со мной или в окрестностях погуляешь?
– С тобой! Хоть и не люблю я кладбища, но мне интересно! – я боязливо обернулась, и мы двинулись налево, в дальний кладбищенский угол. – И все же, куда мы идем?
– Я же тебе объяснил, маме прислали открытку, что сегодня повторная эксгумация останков моего дяди. Предыдущая была два года назад, но тогда он еще не разложился до конца, и пришлось еще на два года его замуровывать…
Улыбка стала медленно сползать с моего лица. Я потрясла моего спутника за рукав.
– Подожди. Ты что, шутишь так или говоришь серьезно? Черный юмор такой, да?
– Ничего подобного, все очень серьезно! – пожал плечами Даниэль. – Процедура эксгумации не из приятных, конечно, но куда деваться. Видишь, там впереди народ толпится и гробы достают. Нам туда!
– Я тебя, пожалуй, тут подожду, – заявила я, резко останавливаясь.
– Как хочешь!
Я стала нервно прогуливаться между роскошными старинными надгробиями. Прекрасные мраморные статуи, сиявшие в солнечных лучах, казались необыкновенными, располагавшими к возвышенным размышлениям о бренности мира и высших ценностях. Это кладбище похоже на музей скульптуры под открытым небом!..
Эксгумация? Чушь какая. У меня не проходило ощущение, что я стала объектом неудачного, даже жестокого, розыгрыша. В этот момент, задрав голову и заглядевшись на очередного печального ангела, я обо что-то споткнулась, и правая нога у меня поехала вперед, как на катке. Глянула под ноги – и подпрыгнула, взвизгнула, побежала прочь, что духу было. Все дело в том, что я наступила в чей-то открытый гроб, который уже явно использовался по прямому назначению. И в нем даже лежало полусгнившее тряпье.
Усилием воли я остановилась, подавила брезгливость и внимательно осмотрела аллейку. Около нескольких могил стояли совершенно одинаковые открытые коричневые гробики. Похоже, с эксгумацией меня действительно не дурили!
Минут через пять подошел Даниэль.
– Хорошо, что быстро. На этот раз все удачно прошло! Вечером расскажу маме.
– Что все значит? – потребовала объяснений я.
– А почему ты такая взъерошенная?
Я вкратце изложила мои приключения со злополучным гробом. Даниэль хохотал, держась за живот.
– Ничего смешного! – обиделась я. – Я чуть концы со страху не отдала!
– Нашла чего бояться! Подумаешь – старый гроб! Тут каждый день таких несколько десятков выволакивают!
– Но логика-то в чем? – недоумевала я.
– Смотри, – сказал парень, – большинство надгробий прикрыто тяжелыми бетонными крышками. Знаешь, почему?
– Нет!
– У нас на Колоне просто не хоронят покойников в землю, как у вас. Климат не тот, денег нет, да и пространства маловато. В земле сооружены специальные бетонные ниши. Туда один на другой ставят по восемь гробов. В день бывает примерно пятьдесят покойников. Потом крышку надгробия задвигают. Хочешь посмотреть, как все это выглядит?
– Да ни за что! – отшатнулась я. – И дальше…
– Проходит два года. Родственников приглашают на эксгумацию, крышку отодвигают, по очереди вынимают гробы… Потом из них достают останки и помещают в специальную коробочку. Коробочку замуровывают в стену. Вон там, дальше, целая стена такая. И мой дядя сегодня там тоже, наконец, оказался. Надо платить по песо в год, чтобы коробочка оставалась в стене, иначе ее перенесут в общую могилу, в cамый дальний край кладбища.
– А почему эксгумация-то была повторная? – не унималась я.
– А просто дядя болел долго, лекарства пил… Недоразложился за два года, короче. Вот его снова под землю и отправили. А мама второй раз на эксгумацию идти отказалась. Она у нас чувствительная! Хотя тут просто относятся к рождению и смерти, даже смеются над некоторыми явлениями. Мне очень нравится фильм «Смерть бюрократа», где показано, какие административные злоключения человек, бывший бюрократом при жизни, вынужден пройти после смерти. Поскольку отсутствие бумаг не позволяет признать его умершим! Нечастая удачная сатира на кубинскую действительность!
Мы шли по кладбищенской дорожке в историческую часть кладбища.
– Смотри! Это знаменитая могила, очень романтическая! – вдруг остановился Даниэль. – Сюда специально приезжают, о любви попросить. Здесь похоронены влюбленные – Маргарита и Модесто.
Я вгляделась в даты на надгробной плите. Маргарита прожила тридцать девять лет, а ее возлюбленный пережил ее почти на двадцать.
– После ее смерти он писал ей письма, признавался в любви. Еще при жизни они решили, что хотят быть похороненными вместе!
– Они были муж и жена?
– Нет. Это была высокая платоническая любовь!.. На плите, видишь, выбиты отрывки из писем.
– А это чьи склепы? – покосилась я на высокие, явно относительно современные постройки, больше напоминающие панельные домики.
– Тут похоронены пожарники. А там – электрики. В смысле, там замурованы коробочки с их останками.
– Те, кто при исполнении погиб?
– Не только. Все, кто профессионально работал в этой сфере.
– А кто оплачивает похороны? – спросила я. – И дорого ли это у вас сейчас стоит?
– Похороны целиком берет на себя государство. В день смерти тело увозят, предоставляют гроб, родственникам самим надо только венки купить. И цветы. Вот в этой церковке покойников отпевают…
– Я хочу зайти!
Внутри шел ремонт, тем не менее, священник оказался на месте. Я испуганно посмотрела на железные коляски на колесиках – на них явно перевозили гробы.
Они поговорили о чем-то с Даниэлем, и священник подошел ко мне, жизнерадостно поздоровался.
– Добро пожаловать к нам на кладбище! Правда, оно великолепно? А это очень старая церковь, – сказал он, – все первые захоронения находятся тоже поблизости. Но недавно у нас произошла беда. Я стоял вот тут, около порога. Как раз должны были подвезти трех покойников. И тут началась страшная гроза! Молния ударила через стекло прямо в центр церкви, где я обычно стою. От этого треснул даже мраморный пол. Вы только посмотрите!
Действительно, среди серых мраморных плит зияла здоровенная выбоина, как будто по полу долбанули снарядом. А по стене, от окна, пошла глубокая трещина.
– Наверно, это знак? – предположила я. – Я такое в Иерусалиме видела… На входе в Храм Гроба Господня. Только там история другая.
– Возможно… – не стал спорить священник. И радушно так продолжил, – Меня зовут Хесус.
– Подходящее имя! – съязвила я про себя и широко улыбнулась ему в ответ.
– Тут неподалеку от церкви есть несколько интересных могил, пойдем, я тебе покажу! – сказал Даниэль, распрощавшись со священником. – Вот довольно старый склеп, это единственная на кладбище могила, где покойник похоронен стоя!
– Почему стоя? – удивилась я.
– История говорит, что похороненный тут был сначала очень беден, но сумел удачно жениться на дочери сенатора, после чего стал богат и влиятелен. У нас есть поговорка про людей, которые родились стоя, что означает, что они всего добиваются. Вот его и похоронили стоя! Живая иллюстрация справедливости народной мудрости!
– А народ у вас ничего, юморной! – рассмеялась я.
– Что правда – то правда. Живем мы бедно, но весело! – кивнул Даниэль.
– А почему та могила, со статуей женщины с ребенком на руках, украшена цветами и так много народу? Не очередная эксгумация происходит, я надеюсь?
– Нет! – махнул рукой Даниэль. – Это Чудотворица, Милагроса, местная покровительница беременности и деторождения, так считается. К ней люди приезжают со всей страны помолиться. История была такая: похоронили однажды беременную женщину, а когда вскрыли гроб через два года – оказалось, у нее на груди дитя. Теперь ее просят об избавлении от недугов, о рождении здоровых детишек. А когда молитвы бывают услышаны, и люди исцеляются, они приносят живые цветы.
– Судя по количеству цветов, исцеленных немало!
– На кладбище Колон, да, наверно, как на любом другом кладбище мира, полно разных историй. Вот могила, которая в простонародье зовется «могилой собачки». Когда хозяйка Жаннетт умерла, пес пришел на кладбище и лежал на могиле, пока не умер. В итоге, собачку Ринти из уважения к преданности похоронили с хозяйкой. А вот могила заядлой доминошницы. Она умерла от инфаркта, когда в пух и прах проигралась. С ее могилы игроки периодически таскают, в качестве амулетов, на счастье каменные доминошки…А они как ты видишь немаленького размера!
– А где похоронены бывшие президенты Кубы? Тоже здесь? Мачадо, например?
– Тихо ты! – шикнул на меня Даниэль и покосился на охранника. – Мачадо точно похоронен тут, но где его могила – не знают даже те, кто на кладбище работает. Я специально разговаривал, спрашивал. Он для современных властей самый кровавый и самый запрещенный. Несколько президентов и их родственников лежат в той стороне кладбища, но лучше мы туда не пойдем. Еще тут большой некрополь революционеров, а отдельно – высокопоставленных членов партии… Там всегда охрана!
– А это мне не сильно-то и интересно! – пожала я плечами, невольно вспомнив про своего до невозможности высокопоставленного члена, брошенного мною в запале у отельного бассейна. – Ну что, движемся к выходу?
– Да, пожалуй…
– А это еще что такое? – я показала моему спутнику на большой полиэтиленовый пакет, весь облепленный мухами. – Расчлененка? Недозахороненные останки?
– Брухерия, – зевнув, ответил мой спутник. – Колдовство. «Палочники»» зарезали очередного петуха или кролика, бросили на кладбище. Обычное дело! Лучше не трогать, все же.
– Шутишь? Еще чего не хватало! Ничего себе, сюрпризы… – сказала я, ровным счетом ничего не понимая ни в его спокойствии, ни в палочниках, ни в брухерии, но на всякий случай старательно обходя зловонный мешок. – Колдовство! Надо же! У вас что, тоже верят во всю эту билиберду?
Даниэль посмотрел на меня немного странно.
– Знаешь, ты лучше на эту тему с другими людьми поговоришь, если тебе интересно! Я тебя познакомлю.
– Пойдем, съедим чего-нибудь, – сказала я, когда мы вышли с кладбища и двинулись пешком в сторону центра города. Аппетит просыпался по мере удаления от кладбища. – Я устала и проголодалась. Неслабые стрессы для девичьего организма!
– Я не против!
Мы уселись в небольшой закусочной типа фаст-фуд. Никаких международных опознаваемых брендов в заведении не было, но продовольственная корзина выглядела примерно так же, как в любой кафешке такого рода: курица фри, картошка, гамбургеры, софт-дринки. Только сильно дешевле, чем в Европе.
– Считается, что цены тут довольно высокие, – сказал между тем Даниэль. – Простые кубинцы нечасто появляются в таких заведениях.
– Не волнуйся, я плачу. Ты провел мне классную экскурсию!
– Правда? – по-детски обрадовался Даниэль. – Тебе понравилось? Здорово!
Мы поели и двинулись дальше.
– Сейчас я познакомлю тебя с моей сестрой Леа, эту ночь ты переночуешь у нее, чтобы тебе было нескучно! – сказал мой спутник. – У меня допоздна занятия музыкой. А ночью я играю в баре. Завтра мы встретимся, и я покажу тебе еще кое-что интересное.
* * *
С Леа мы встретились около здания гаванского университета.– Моя сестра получает тут степень кандидата наук, – с гордостью сказал Даниэль. – Ей еще год учиться.
Леа была красивая, меднокожая мулатка лет тридцати с длинными вьющимися волосами, собранными в высокий хвост. Она мне сразу понравилась. В джинсах и футболке, с прекрасной стройной фигурой, она была очень похожа на европейку африканского происхождения. Таких красоток можно встретить в Лондоне или Париже.
– Все, оставляю вас наедине и удаляюсь! А то опоздаю! – поспешно сообщил Даниэль, чмокнул меня в обе щеки и исчез.
– Я сейчас иду в синагогу, на вечернюю службу, – неожиданно заявила Леа. – Пойдем вместе. Думаю, тебе будет интересно! Даниэль никогда не ходит… И мама не ходит, хотя наш дедушка Мигель до последнего дня ходил.
– А почему в синагогу? – удивилась я. – Ты разве еврейка? Я и не думала, что на Кубе есть евреи!
– Даниэль тебе не сказал? Наша мать Лючия – кубинская еврейка, – поделилась Леа. – Старший брат Иван – от русского отца. А сейчас Лючия замужем за известным бабалао из племени йоруба… Так что у нас с братьями много кровей намешано. Впрочем, как и у всех на Кубе.
– Замужем за кем, извини?
– За бабалао! Колдуном высокого посвящения, последователем африканского культа йоруба, – буднично сообщила Леа. – В переводе с их языка бабалао – «отец тайны».
– А ты замужем?
– Пока нет! Мой бойфренд Алекс – тоже немного еврей, но только по отцу. Это у нас не считается. Ему предстоит гиюр, принятие иудаизма. После этого он будет считаться настоящим евреем. А вообще представителей народа Книги на Кубе сейчас немного – примерно полторы тысячи, большинство живет в Гаване. Раньше было гораздо больше, только уехали все.
– А синагога тут одна? – полюбопытствовала я.
– Нет, в Гаване их сохранилось три. Но наша – самая крупная, в ней еще находится большая библиотека и общинный центр. Мы собираемся там на праздники. Тогда наши друзья-евреи из благотворительных организаций Канады и других стран присылают нам кошерную еду и религиозные принадлежности. К Песаху приходит целый контейнер мацы!
Мы подошли к замечательно отремонтированному, почти игрушечному на общем фоне зданию синагоги «Бет Шалом» в центре Гаваны. На широких белых дверях сверкали барельефы всех колен Израилевых. Символы не вполне понятные, но какие красивые!
– А меня пустят? – заволновалась я.
– Не волнуйся, у нас всех пускают! Это консервативная синагога.
Мы прошли в синагогу и сели на скамейки на первом этаже.
– У вас что, мужчины и женщины вместе сидят? – изумилась я. – Женщины разве не должны подниматься и сидеть этажом выше? Я слышала, у евреев так обычно бывает…
– Да, – пожала плечами Леа, – раньше это была ортодоксальная синагога, теперь – консервативная. На втором этаже сейчас комнаты для занятий. А мужчины и женщины во время служб сидят вместе на первом этаже. У нас это считается нормальным.
– А где же раввин? – спросила я. По моему примитивному представлению, на еврейской службе должен был обязательно быть седовласый ребе в кипе.
– У нас нет раввинов, – развела руками девушка. – Только хазаны. Семейная пара – приезжают по линии еврейских организаций на два года. А для особо важных ритуалов приглашаются раввины из Аргентины. На Кубе невозможно содержать своего раввина – слишком дорого…
На службе, как я заметила, было человек пятьдесят – все разного возраста.
– А вы соблюдаете кашрут? – спросила я шепотом.
– Да что ты! – отмахнулась Леа. – Какой кашрут, когда людям есть нечего? В Гаване всего одна лавка, где можно получить кошерное мясо. А у нас карточки, по которым дают куриные окорочка. По Галахе, еврейскому закону, их есть категорически нельзя. Но куда деваться? Не умирать же с голоду! Кто может – соблюдает кашрут, остальные по-разному.
После службы мы медленно побрели по темнеющей Гаване, продолжая разговор про евреев.
– А откуда на Кубе вообще взялись евреи? – с подозрением задала я дурацкий вопрос. – Куба же так далеко… И остров к тому же!
– Странная вообще получается ситуация, нам об этом на занятиях в общинном центре рассказывали, – задумчиво отозвалась Леа. – Несмотря на то, что первые евреи появились на Кубе еще во времена Колумба, вместе с его первыми кораблями, мало, кто сегодня знает, что мы вообще здесь есть! И были настоящими первыми поселенцами! Это произошло после позорного декрета королевы Изабеллы от 1492 года, когда евреев выгнали из Испании и они вынуждены были бежать из Европы. Потом приезжали те, кто спасался от еврейских погромов, войн. И ашкенази, и сефарды – Куба всем давала приют. Строились синагоги и еврейские кладбища, работали еврейские международные организации. По иронии судьбы даже основатель Коммунистической партии Кубы Фабио Гробарт был евреем! А сегодня нас совсем мало. Особенно на фоне китайцев, африканцев, выходцев с Антильских островов или с Гаити. Евреев на Кубе – меньшинство!
– А почему так получилось?
– Печальная история, – ответила Леа. – На занятиях нам рассказывали, что, несмотря на то, что евреи сыграли большую роль в экономике Кубы, в частности – в налаживании текстильного производства, торговли, после революции они должны были уехать. А ведь их было так много и в Гаване, особенно в Ведадо и Мирамаре, и в других городах! Они приезжали в разные времена отовсюду! Все жили мирно, поддерживали друг друга, хотя были синагоги разных направлений. Есть даже такая история, что в 1939 году, когда в Гавану зашел корабль с еврейскими беженцами из Европы, власти не разрешили им сойти на берег. Так вот, богатый еврей, владевший на Кубе многими казино, добился того, чтобы им разрешили сойти. И лично уплатил за каждого кругленькую по тем временам сумму! Даниэль до сих пор живет в доме, который когда-то считался еврейским. Там была продуктовая лавка нашего дедушки!
– А сейчас на Кубе вообще нет игровых заведений?
– Нет! Вообще! Даже скачки запрещены.
– А что так изменилось после революции, что заставило евреев уехать?
– Национализация! – произнесла, как отрезала Леа. – Большинство евреев не приняли перемены и революцию, у них все отобрали, поэтому они уехали, кто куда. Большинство, конечно, эмигрировало в США, остальные разъехались по Латинской Америке: Мексика, Пуэрто-Рико, Венесуэла. Знаю, что были те, кто репатриировался в Израиль. А мой дедушка, патриот Кубы, – наша мать – его идеальная копия! – решил остаться. В итоге, потерял все, кроме этой небольшой квартиры в Старой Гаване и старой американской машины. На ней сейчас Иван ездит.
– А как у вас с национальной рознью? Мусульмане-то есть на острове?
– Ага, есть. Из Африки, с Ближнего Востока, даже арабов из Палестины можно встретить. В последнее время их все больше становится, – пожала плечами Леа, – но для нас это ничего не значит. Хотя у Кубы с Израилем нет дипломатических отношений, а с Палестинской автономией – есть. Мы все живем мирно. И про то, что где-то евреи воюют с арабами, только иногда по телевизору слышим! Простые кубинцы все мирные, живут дружно. Нет у нас таких проблем.
Вечером я познакомилась с Эухенио, женихом Леа, и Лючией, матерью моих новых друзей. Лючия мне тоже сразу понравилась. Немного полноватая, доброжелательная, энергичная темнокожая кубинка, которая выглядела гораздо моложе своих лет, широко мне разулыбалась и поцеловала в обе щеки.
– Ну, входи скорее! Дай я посмотрю на тебя. Какая хорошенькая! – затарахтела она жизнерадостно. – К сожалению, мой муж Леонардо не смог прийти, он сейчас ритуал делает! Но потом вы обязательно познакомитесь.
– Непременно! – улыбнулась я.
Эухенио рассматривал меня исподволь и держался немного настороженно. Я оценила его возраст лет на сорок: зубов во рту у него уже было немного, да и волос на голове, впрочем, тоже.
– Чем ты занимаешься? – спросила я.
– Я сантехник! – с гордостью ответил он. – Работаю в нескольких гаванских отелях. И езжу на предприятия в аварийных бригадах.
– Очень полезная и нужная специальность! – одобрительно закивала головой Лючия. – И главное, всегда при деньгах. Ведь всем нужно чинить краны и водопровод! Особенно, такой гнилой как у нас!
– Главное, что можно не только на основной работе дела решать, но и еще много всего делать! – самодовольно сказал Эухенио.
– Он у нас молодец! – подтвердила Лючия.
Получился весьма симпатичный семейный ужин. Квартира, где жили Леа и ее парень, была совсем крошечная: одна комнатка и кухня, соединенные между собой коридором. Как раз в этом коридоре мы и уселись на диванчик, Эухенио принес столик для еды, Лючия разлила по стаканам мутноватого цвета жидкость.
– Что это? – удивилась я.
– Самогонка! – рассмеялись хозяева. – Но хорошая. Мы всегда у одних и тех же людей ее покупаем, они не обманывают. Не бойся, не отравишься.
– А почему вы ром не пьете?
– Потому, что дорого, – пожала плечами Лючия, ставя на стол дымящееся блюдо с едой.
– Это традиционная кубинская еда, – прокомментировала Леа и положила мне на тарелку несколько больших ложек кушанья. – Называется «морос и кристианос» – «мавры и христиане». Очень вкусно и питательно!
Я попробовала необычную еду с романтическим названием. Оказалось – хорошо знакомый рис с черной фасолью.
– Правда, вкусно, спасибо!
Мы еще посидели, выпили. Стало совсем просто и весело. Я рассказала историю нашего похода на кладбище с Даниэлем и эмоции, которые я испытала, узнав, что эксгумация – это не шутка. Все долго и весело смеялись.
– Просто у кубинцев другое отношение к смерти, чем у русских. У меня был русский любимый, Владимир Иванович, военный, я знаю, – улыбнувшись, сказала Лючия. – Он мне рассказывал, что у вас принято оплакивать покойников несколько дней, горевать, тосковать. У нас – нет.
– Если человек уже умер – что толку горевать? Надо отпустить его с миром, – поддержала ее Леа, – ведь вернуть его нельзя. У нас похороны – это повод для родственников и друзей собраться, поговорить о жизни, увидеться друг с другом. Конечно, никто не радуется смерти, но никто сильно и не горюет, жизнь-то продолжается.
– Владимир Иванович мне еще говорил, вы ходите потом часто на могилы, приносите цветы, даже еду. У нас такого нет. После эксгумации мы больше почти не ходим на кладбище. Мы предпочитаем помнить человека, думать о нем.
– Может, это и правильно… – задумалась я.
Под конец даже настороженный Эухенио повеселел и разговорился.
– Вообще-то я не очень хорошо раньше к русским относился, – заявил он. – А теперь вот смотрю на Веронику, а она ничего! Не такая, как многие другие.
– Это почему ты русских не любишь? – захотела узнать я.
– Потому, что вы нас кинули в 1991, и у нас был «специальный период»!