– Как же не грубо. У женщины есть отличное влагалище, но ты его игнорируешь, и, по-моему, это очень невежливо. И потом, есть в таком сексе что-то насильственное, тебе не кажется? Принудительное?
   – Дело в разнообразии, – мягко говорит Фрэнк. – Такой секс отличается от стандартного, только и всего. Кроме того, некоторые женщины сами об этом просят.
   – Что? Так и говорят – трахни меня в зад? – спрашиваю я изумленно.
   – Да. Просят, чтобы я с ними обошелся пожестче.
   – А если она согласна на анальный секс, то она – похотливая самка?
   – Может быть. Нет определенного набора навыков, которыми должна обладать похотливая самка. Даже обычная миссионерская позиция может оказаться развратной, если девушка – похотливая самка. Но в целом, да, анальный секс – несомненно признак похотливости.
   Я сижу молча, стараясь переварить эту увлекательную информацию.
   – А что это за парень, с которым ты болтала на приеме? – спрашивает вдруг Фрэнк.
   – Кандидат в ухажеры, – гордо говорю я.
   – Диджей?
   – Да. А что, ты его знаешь? Его зовут М. С. Янгста.
   – Он известный. И очень шумный, – добавляет Фрэнк, выписывая при этом кренделя обеими руками, как подобает настоящему ди-джею.
   – В обычной жизни его зовут Адриан.
   – Да, у них у всех обычные имена. Помню, был такой диджей, Миста Килла, так он оказался сыном провинциального викария, урожденный Найджел. Обхохочешься.
   Мы оба смеемся.
   – И ты с ним собираешься на свидание? Ох черт, я объелся.
   – Ну, он пригласил, и я думаю, почему бы и нет. Как считаешь?
   – Не знаю даже...
   – Все равно хуже, чем с Купером, не будет.
   – Пожалуй, нет.
   – Уф, я тоже объелась. – Я отодвигаю тарелку. – Но для еще одной маленькой кульфи, если они с миндалем, могла бы найти местечко.
   – Так себе ухажер, – выносит приговор Фрэнк.
   – Ой, молчал бы. Кстати, – внезапно говорю я, – я знаю целую кучу фильмов про анальный секс. Это своего рода игра, я раньше коллекционировала их названия.
   – Как это?
   – Ну, вышел фильм под названием “Глубокое воздействие”, и я подумала, что так можно было назвать только кино про анальный секс.
   – Какая глупость, – качает головой Фрэнк, но сам улыбается.
   – А потом я стала замечать, что таких названий пруд пруди... “Незаконное проникновение”, например.
   – О господи, – выдыхает Фрэнк, едва подавив смешок. – Вот так, значит, ты развлекаешься в свободное время?
   – Это началось пару лет назад, от скуки. Но теперь я уже не могу остановиться. Это превратилось в хобби, и я коллекционирую названия. Есть такой старый фильм, там еще Лорен Баколл и Богарт играют, его недавно показывали по четвертому каналу, так он называется “Незаконный проход”.
   Теперь Фрэнк уже смеется в полный голос, он подавился лепешкой и машет руками, умоляя меня перестать его смешить. Но я неумолима. Наконец-то мне есть с кем поделиться своими бесценными наблюдениями.
   – Есть и другие, не такие жестокие. Вот, например, “Смертельное оружие” с Мелом Гибсоном. Помнишь? Еще “Бездна” и “Первая кровь”. И “Кровь и гром”, но это больше про метеоризм.
   – “Повелители ветров”, – едва может выдавить Фрэнк, – когда я был маленьким, этот фильм считался классикой.
   – Ну, если уж мы заговорили о классике, как не вспомнить “Унесенных ветром” и “Проход в Индию”.
   Фрэнк жестами просит меня передать ему воды и отпивает большой глоток.
   – Понятно, – хрипит он. – По-моему, они подразделяются на два жанра: про анальный секс непосредственно и про тех, кого пучит.
   – Точно, – улыбаюсь я, довольная его сообразительностью.
   – А можно мне тоже в эту игру поиграть?
   – Конечно. – Я поднимаю стакан пива: – До дна. Добро пожаловать в наши ряды. Теперь ты должен каждую неделю называть новый фильм.
   – Договорились. Знаешь, я уже сто лет так не смеялся. – Он чокается со мной и вытирает слезы.
   – А ты попробуй для разнообразия разговаривать сженщинами, а не совать им сразу руку в трусы, увидишь, как с ними весело, – терпеливо объясняю я.
   – А я и не сую им руку сразу в трусы.
   – Хм, – фыркаю я. – Тогда ты меня провел. На-ка вот, попробуй моего мороженого.
   Фрэнк послушно открывает рот.
   – Может быть, ты сексоман, как Майкл Дуглас или этот, тоже рыжий, как его зовут, такой несимпатичный?
   – Хакнэлл, – подсказывает Фрэнк уже серьезно. – Мик Хакнэлл. Спасибо.
   – В общем, – продолжаю весело наставлять я, – в следующий раз попробуй сначала с ней пообщаться. Гарантирую, ты будешь приятно удивлен.
   – Большинство женщин не обладают такими великолепными навыками общения, как ты, – произносит Фрэнк с явным сарказмом, – и твоим шармом.
   – Фрэнк, ну что ты как маленький. Я же не сказала, что какМик Хакнэлл...
   – Ты не могла бы перестать талдычить про Мика Хакнэлла?
   – Я не говорила, что ты такой же,как он, или что ты похожна него. Он вообще противный, а ты в некотором роде красавец. Он – чудовище,ему только детей пугать. Ты намного симпатичнее. Намного.
   – За тебя. – Фрэнк слабо улыбается. – Просто я терпеть не могу Мика Хакнэлла, а люди все время поминают его в моем присутствии. И все из-за волос.
   На улице дует пронизывающий холодный ветер, и мокро – недавно прошел дождь. Я цепляюсь за локоть Фрэнка, потому что, выбравшись из-за стола, ощутила, насколько пьяна. Фрэнк выпил больше меня, но с виду совершенно трезвый. Мы стоим, мерзнем и ждем такси.
   – Ох, – стону я, – мне бы сейчас чайку горячего.
   – Иди сюда. – Фрэнк расстегивает и распахивает свое пальто. Я захожу в пальто, и он снова его запахивает. Через некоторое время я замечаю, что мой зад прижимается прямо к его члену.
   – Только не вздумай возбудиться, – категорически заявляю я, – и не пытайся овладеть мной сзади.
   – Стелла, я стараюсь держать себя в руках изо всех сил, – подчеркнуто медленно говорит он. – Может, пойдем к стоянке такси?
   – Думаешь, они предложат нам горячего чаю?
   – Вряд ли. Но они отвезут нас домой.
   – Домой?
   – Это всего лишь предложение. Если ты все еще хочешь на вечеринку, я не против. Но я знаю, что ты имела в виду, когда говорила про чашечку чая.
   – И можно развести огонь в камине.
   – И даже посмотреть кино...
   – Но, Фрэнки, ты же так и не научил меня снимать мужиков.
   Мы идем по улице, завернувшись в его пальто, как четвероногое двухголовое чудище.
   – Еще снимем, – обещает он.
   – Ты думаешь, тебе светит?
   – Нет, дурочка, – стукает он меня сверху по голове. – Я имел в виду, что мы можем повторить вылазку на следующей неделе. Ага, вон и такси. – А потом он говорит что-то на своем северном наречии – из всего предложения я могу понять только “ступай какашки”.
   – Что?
   – Осторожно, не наступи на собачье дерьмо, – улыбается Фрэнк. – На нормальном языке это звучит так... – И опять говорит что-то по-своему.
   От этих слов меня разбирает смех, и я перестаю себя контролировать минут на десять.
   Я хохочу во весь голос, согнувшись от бессилия, едва не вываливаясь из его пальто, да так, что Фрэнку пару раз приходится меня подхватывать.
   – У тебя что, на самом деле был такой сильный акцент?
   – Да. Я слишком долго прожил в Лондоне – акцент поистерся, но время от времени я не прочь поболтать на родном наречии.
   – Ой, поболтай со мной, когда еще раз пойдем тусоваться, – прошу я.
   – На следующей неделе, – уточняет Фрэнк. – Продолжим на следующей неделе. А сейчас поехали домой.

11

   Вернувшись домой, первым делом иду проверить, как там папа и Хани. Оба посапывают – один громче, другая потише. Фрэнк разводит в камине огонь, а я на кухне ставлю чайник. На улице опять льет. Что может быть приятнее, чем тихий вечер дома, у камина, с чашкой крепкого чая, в то время как за окном хлещет холодный дождь?
   Я возвращаюсь в гостиную с двумя кружками сладкого чая – бергамотовый для меня и обычный для Фрэнка, – и тут нашу домашнюю идиллию разрушает скрежет ключа. Никак, Руперт – я отдала ему запасной ключ.
   – Черт! – недовольно ворчит Фрэнк. – Кого принесла нелегкая в такое время? Уже час ночи.
   – Это мы, – чмокает Руперт из прихожей. – Мы с Крессидой решили пропустить по стаканчику перед сном.
   – А, – вздыхаю я. – Замечательно.
   Я уже настроилась на тихий, интимный вечер. Думала, посмотрим вдвоем “Крестного отца”, Фрэнк побольше расскажет мне о похотливых самках и еще посмешит меня своим северным деревенским акцентом. И главное, даст мне пару полезных советов касательно секса. (Хотя Руперту эти советы пригодились бы больше, ибо он совершенный профан в постели. Может, нам устроить семейныйпросветительский семинар?)
   – Добрый вечер. – Щеки Крессиды сейчас еще розовее, чем в начале вечера. – Ах, мы так славно провели время.
   – Да, – киваю я, – это хороший ресторан. Там очень романтичная атмосфера – все эти зеркала.
   – И отличный выбор вин. – Руперт нагло обращается к Фрэнку, который поднимает на него колючий взгляд.
   – Я не слишком хорошо разбираюсь в винах, предпочитаю пиво или что покрепче, – отзывается тот.
   – Слушай, перестань строить из себя неотесанного болвана, – говорю я Фрэнку, когда он со злостью тычет кочергой в поленья. – Руперт тоже ничего не смыслит в винах. Он так сказал, только чтобы произвести впечатление на Крессиду.
   – На Кресс. – Самому Руперту и его кресс-салатовой подружке это кажется необыкновенно смешным, и они начинают ржать, как пара лошадей. Встали, значит, посредине комнаты, строят друг другу глазки и никуда не собираются уходить.
   – Что будете пить? – спрашиваю я, пытаясь скрыть раздражение. – Кипяток в чайнике, а на холодильнике стоит бутылка кальвадоса.
   – Я бы не отказался от “ун петит Кальва”. – Руперт уверен, что это он по-французски сказал. – А ты, Кресс?
   – Ой, я и не думала, что ты знаешь французский, – расплывается в улыбке Крессида.
   – У него масса скрытых талантов, – ворчу я.
   – А я бы не отказалась от еще одного бокала белого вина. – Крессида глядит на меня с некоторой досадой.
   – Руперт, кухня вон там, – намекаю я. Он стоит, потирая руки, и пялится на точеные лодыжки Крессиды. – Я тебе не официантка.
   – Спокойно, спокойно, – бормочет Руперт и неверной походкой направляется на кухню. – Уже иду. А кростини не осталось?
   – А вы тоже хорошо провели время? – спрашивает вежливая Крессида.
   – Отлично, – говорит Фрэнк, присаживаясь на подлокотник кресла, в котором сижу я. Он рассеянно наклоняется и мимолетом втягивает запах моих волос, как будто это не я сижу, а Хани, к которой он все время тайком принюхивается. Я это давно заметила, но разве его можно винить за эту слабость – она и в самом деле восхитительно пахнет.
   – А что вы делали?
   – Сходили выпить в бар, оттуда пошли на скучную вечеринку, встретили там отца Хани, – рассказываю я. – А потом славно поболтали за ужином. Про секс.
   – Ты просто помешана на сексе, – встревает Руперт, возвращаясь с двумя бокалами. – И всегда была такой.
   – Правда? – спрашивает Фрэнк с неподдельным удивлением. – Невероятно.
   – Правда? – вторит ему Крессида. – А откуда, – улыбается она, играя ямками на пухленьких влюбленных щечках, – мистер, это известно вам?
   – Оттуда, где он с ней этим занимался, – Ну и хам же этот Фрэнк. Немного такта ему бы не помешало.
   – Славно сказано, – говорю я ему со вздохом.. – Просто отлично, Фрэнки.
   – Простите? – Крессида недоуменно смотрит на нас.
   – Я сказал, – невозмутимо отвечает Фрэнк, – что Руперт знает об этом, потому что он ее трахал. Он. Ее.
   – Не называй меня “ее”, – возмущаюсь я. – Фрэнк, имей хоть каплю приличия.
   – Он трахал Стеллу, – поправляется Фрэнк. Крессида в затруднении, вид у нее не слишком радостный.
   – Это было давно, – утешаю я, – один или два раза.
   – Ну, по-моему, больше, чем два, – со смешком вставляет Руперт. – Ой. – К нему вдруг вернулась память. – Ой, да. Ой, черт! Проклятье! Черт побери. Э-эм, Кресс?
   – Да, – отзывается она ледяным тоном.
   – Кресс, видишь ли... Дорогая, понимаешь... Дело в том...
   – Дело в том, что мы были женаты, – перебиваю я его лепет. Иногда эта английская тряпка выводит меня из себя. – Это было сто или двести лет назад. После Кембриджа.
   – А ты об этом не знала? – спрашивает Фрэнк.
   – Нет, – тихо отвечает Крессида.
   – Вот черт. Прости, дорогуша, – извиняется Фрэнк.
   – Мы были очень молоды, и это было ошибкой, – убеждаю я ее. – Катастрофой. И длилось всего тридцать секунд.
   Фрэнк смеется, но тут же изображает раскаяние.
   – Я имела в виду наш брак, -недовольно зыркаю на него я.
   – А теперь вы просто... друзья? -гундосит Крессида.
   – Да, – отвечаем мы с Рупертом хором.
   – И ты забыл упомянуть об этом, когда рассказывал мне о себе за ужином? – вопрошает Крессида, пристально глядя на Руперта.
   – Похоже, так. – Руперт заливается румянцем.
   – И ты спишь в ее доме.
   – Дорогая, я живу в Шотландии. Где мне еще спать?
   – В гостинице, – твердо говорит Крессида.
   – Но у меня две свободные комнаты, – встреваю я. – В этом огромном доме полно места. К чему лишние траты. И потом, он приезжает сюда не чаще чем раз в год.
   Фрэнк опять коротко гогочет. По-моему, он не самого лучшего мнения о Руперте. Когда мы с ним познакомились в Париже, Фрэнк сказал, что все представители среднего класса – членоголовые.
   – Правда? – спрашивает Крессида. Мы ее явно не убедили.
   – Правда, – уверяю я. – Честное слово. И если тебя это интересует, официально заявляю, что мы с Рупертом не трахаемся.
   – Нет, – в ее голосе снова звучат холодные нотки, – не интересует.
   – Значит, – весело продолжаю я, тактично умолчав, что на самом деле ее это очень даже интересует, и нечего врать, – никаких проблем нет, так?
   – Конечно, нет, – подытоживает Руперт, обняв Крессиду за плечи и целуя в щеку.
   – Просто это как-то, хм, ненормально. Разве нет? – спрашивает Крессида, не реагируя на поцелуй. – Но думаю, вы считаете это просто современным отношением к жизни.
   – По-моему, это вполне нормально.Неужели лучше, когда двое людей, которые раньше питали взаимные чувства и даже были женаты, теперь не хотят иметь ничего общего и шарахаются друг от друга как психи?
   Как это меня бесит! Так по-английски, так по-ханжески. Нет, в самом деле. Вот Руперт. Он был когда-то важной частью моей жизни. И я по сей день очень нежно к нему отношусь, в некотором смысле. И что мне теперь делать? Перестать с ним общаться только потому, что однажды мы спали в одной постели? Он меня не бил, не оскорблял и вообще был очень милым. Мы просто поженились не совсем обдуманно, но вполне обдуманно разошлись. И вот теперь какая-то Крессида, да и не только она, позволяет себе смотреть на меня свысока только лишь из-за того, что мы с Рупертом друзья и он иногда останавливается в моем доме на ночь. Почему? Почему это считается странным, если это самые что ни на есть нормальные отношения? Мой дядя Анри так любил свою бывшую жену, что пару раз в год спал с ней по старой памяти, и что? Кого это вообще касается, какое этим лицемерным, ничтожным ханжам дело? Так или иначе, в этих кругах приводить в пример дядюшку Анри не стоит.
   – Нет, – медленно говорит Крессида, – наверное, это не лучше.
   – Ну тогда, ради всего святого, ведите себя как взрослаяженщина! – говорю я, слегка переборщив в интонациях и вызвав тихое “полегче” со стороны Руперта.
   – А вас не волнует судьба вашей дочери? – робко спрашивает Крессида.
   – Хани? А что с ней? – Еще немного, и я окончательно выйду из себя. Я знаю, к чему она клонит. Сто раз это слышала.
   – При моей работе...
   – Крессида работает гувернанткой, – поясняет Руперт. – Но она делает карьеру. То есть она работает только в очень богатых семьях.
   – Просто я часто вижу, – продолжает она, – как развод сказывается на маленьких человечках.
   – Случается, – соглашаюсь я. – Что ж, к счастью, у нас с Рупертом не было маленьких человечков. (Честное слово, я была свято уверена, что “маленькие человечки” – это эвфемизм для “карликов”. Наверное, у таких людей, как Крессида, все английские слова – эвфемизмы.)
   – Но с вашим вторыммужем...
   – Мы не были женаты. Крессида вздыхает:
   – Ну, с вашим партнером. В социальном и личностном плане, – цитирует она, как отличница-зубрилка, – ребенок развивается наилучшим образом в условиях полной семьи с двумя родителями.
   – Да что вы говорите, – вежливо удивляюсь я. – Замечательно.
   – А ваша дочка, – продолжает Крессида, – растет без отца, понимаете?
   – Зато с матерью, которая помешана на сексе, – с улыбкой добавляет Фрэнк.
   Его попытка свести все к шутке не удалась. Фрэнк – просто уникум. Даже бровью не повел, ни тени смущения на лице.
   – Многие дети растут без отца, – говорю я многозначительно, в упор глядя на Фрэнка. – Ничего с этим не поделаешь, Крессида. Вряд ли матери-одиночки стали таковыми оттого, что однажды утром им пришла в голову гениальная мысль забеременеть и потом разойтись с мужем. По-моему, никто не желает своему ребенку расти безотцовщиной.
   Крессида трогает меня за руку:
   – Я не имела в виду, что вы сделали это нарочно.
   – Надеюсь, что нет. Ну так что же вы тогда имели в виду? Будьте любезны объяснить вкратце, потому что уже поздно и мне очень хочется спать.
   – Да ничего особенного, я так просто...
   – Спасибо, что поделились с нами своими соображениями. Кстати, хочу вам всем заметить, что, по моему убеждению, развод еще не означает конец дружбы между супругами. И если родители живут раздельно, это вовсе не значит, что их ребенок непременно страдает энурезом и психическими отклонениями.
   – Простите, если я некорректно выразилась, – бормочет Крессида. – Но я действительно считаю, что семья имеет большое значение...
   – Мы все считаем, что семья имеет большое значение, – резко обрываю я. – Только у одних из нас близких родственников оказывается больше, чем у других. Вот и вся разница.
   – М-м, – мямлит Крессида, которая явно не изменила своего мнения, но в отличие от меня готова к примирению.
   – А что касается секса, то, откровенно говоря, я не понимаю, почему, родив ребенка, я должна была превратиться во фригидную монашку. Не просветите меня в этом отношении? Видите ли, я не занимаюсь сексом на глазах собственной дочери. Я не прихожу к ней в комнату со словами: “Эй, детка, гляди, какого мама мужика себе урвала. Хочешь посмотреть, доченька?”
   – Хм, вы правы.
   – Рада, что мы это выяснили. Я иду спать. К своему ужасу, понимаю, что вот-вот заплачу.
   – Нет, – говорит Фрэнк, кладя руки мне на шею и массируя плечи. – Останься.
   Но его забывчивость меня сейчас тоже раздражает. Вот поэтому я и не могу поговорить с ним в открытую. Мне он очень нравится, мы славно провели вечер, но вот упомянули безотцовщину,а он и глазом не моргнул, да еще шуточки отпускал. По-моему, у него проблемы с моралью. Да, с нравственными ценностями. Извините за громкие слова, но этот человек бросил свою собственную дочь. И у него хватает наглости шутить по поводу моей одержимости сексом!
   – Пожалуйста, не уходи, – просит Руперт. – Выпей чего-нибудь. Вот, возьми мой бокал, – и протягивает мне бокал с кальвадосом.
   – Пожалуйста, – вторит ему Крессида.
   – Хорошо. – Я поворачиваюсь к Крессиде: – И прошу прощения. Я слишком бурно реагирую на подобные разговоры.
   – Все нормально. С моей стороны было неосмотрительно поднимать эту тему. Я слишком много выпила.
   – Нет. Просто не люблю, когда люди начинают воспитывать меня, говорить, будто у меня странный подход к воспитанию дочери, что я богема.
   Фрэнк сует мне мятый носовой платок, и я сморкаюсь.
   – Ну, формально, ты действительноиз богемы, – вежливо вставляет Руперт, за что получает по голове мастерски запущенной подушкой.
   – У Хани в жизни есть мужчина! – объявляю я, указывая на Фрэнка. – Так что ей не грозит вырасти лесбиянкой, до смерти боящейся мужчин. И у нее есть крестный отец – Руперт. И у нее есть я, а я люблю ее больше всех на свете. У нее прекрасная няня. Друзья. Отец обожает ее, посылает ей подарки, факсы, звонит по телефону. Он видится с ней при каждой возможности. К сожалению, сейчас он живет на другом конце земли. Но я совершенно спокойна за ее будущее. А теперь давайте сменим тему.
   Некоторое время мы сидим в тишине.
   – Как насчет фильма? – шепчет Фрэнк.
   – А который час?
   – Почти два.
   – Давай посмотрим в другой раз. Я бы хотела завтра поспать подольше, но Хани все равно встанет рано. А завтра выходной, и я не пригласила Мэри.
   – Ладно, ты, наверное, права.
   – Я иду наверх принимать ванну, – говорю я и встаю. На ногах я держусь не слишком уверенно – не надо было залпом пить бренди Руперта.
   – А я иду спать, – сообщает Фрэнк.
   – А ты как? – спрашиваю я Руперта. – Не устал? Уже два часа ночи.
   – Да нет, не очень, – отвечает Руперт, косясь на Крессиду, которая изучает пол.
   – Крессида, ты тоже можешь остаться, – улыбаюсь я ей, направляясь к двери. – Спокойной ночи.
   Пусть сами разбираются. Хотя она не похожа на девушку, которая даст на первом же свидании. Да что там, я же ничего в этом не понимаю, – может, она очень даже похотливая самка.
   Быстренько принимаю ванну и засыпаю, как только моя голова касается подушки. Последняя пьяная мысль перед погружением в глубокий сон: “Интересно, а как будет выглядеть Фрэнк, если его перекрасить в шатена?”

12

   – Я принесу тебе сок, – шепчет Фрэнк, словно возникнув из моего сна.
   Глаза слепит свет. У меня жуткая пульсирующая мигрень, голову словно схватила чья-то огромная рука и сжимает, сжимает, сжимает...
   – О-о-о, – стону я, отчаянно пытаясь вспомнить, что было вчера вечером. А вспоминаю я всегда туго – сплю очень крепко, будто в кому впадаю, с похмелья же соображаю еще хуже. – А ты что делаешь в моей постели?
   – Стелла, я не в твоей постели,а в твоей спальне, -улыбается Фрэнк.
   – А. – Я приподнимаюсь на подушке.
   – Мне видно твою грудь, – радостно сообщает Фрэнк. – Ты замерзла?
   – Эй... не смотреть! – Я натягиваю одеяло и подтыкаю его со всех сторон. – Который час? Где Хани? И почему ты здесь и строишь мне глазки? Перестань смотреть, я сказала. Ты пожираешь меня глазами, как... как похотливый самец.
   Фрэнк смеется, прикрывает глаза ладонью и протягивает мне стакан.
   – Твой папа оставил записку. Хани проснулась вчера в девять вечера и, видимо, потом долго не могла уснуть, потому что спит до сих пор. Он пошел по магазинам, в записке спрашивает, не хотим ли мы встретиться с ним в шесть в баре “Рида”. Руперта и Крессиды нигде не видно, и дверь в его комнату закрыта. Сейчас полдесятого. Прости, что расстроили тебя вечером. Но ты им тоже спуску не дала, – улыбается он. – И если ты себя чувствуешь примерно так же, как я, то, думаю, стаканчик сока тебе не помешает. А еще на кухне есть свежий чай. В памяти всплывают события вчерашнего вечера. Кажется, я нахамила Крессиде... или она нахамила мне? Перематываем дальше: Фрэнк, коктейли с личи, карри...
   – Ах да, на автоответчике сообщение от Доминика, – говорит Фрэнк. – Спрашивает разрешения прийти на ланч. Он в Сардесон.
   – Боже, – хриплю я, – как мне плохо. Будь добр, позвони ему и скажи, пусть приходит. Я спущусь через пару минут. Дома еда какая-нибудь есть? Душевное тебе спасибо за сок. Думаешь, с Хани все в порядке?
   – Наверное. Просто она впервые так поздно заснула. Сходить проверить?
   – Нет-нет. Пусть спит. А теперь выйди, пожалуйста, я хочу встать.
   Он поворачивается и направляется к двери.
   – Ах да, Фрэнки?
   – М-м?
   – Мне вчера тоже было очень весело. А теперь иди, мне надо одеться.
   Фрэнк подмигивает и вежливо закрывает за собой дверь.
   За ланчем собралась вся наша большая семья, которой я вчера вечером пугала Крессиду.
   Папы, правда, нет – он у своего портного. Но зато здесь Руперт, с ним скромная, молчаливая Крессида, Доминик со своей супругой Кейко (она ужасно высокая, особенно для японки), я, Фрэнк и Хани, которая, проснувшись только в десять, приветствовала своего отца без обычного восторга и весь день не слезала с коленей Фрэнка. (Я вижу, что Доминик это заметил и ему не понравилось.) Хани в восторге от куклы, которую ей подарила Кейко, и она очень приветлива с Домиником, просто с Фрэнком она еще приветливее.
   Несмотря на грандиозное похмелье, мы с Фрэнком сходили в магазин, нафаршировали и запекли двух куриц и целый грузовик тыквы. Фрэнк героически взял на себя чистку тыквы, нарезку пастернака, а я приготовила стручки фасоли. Мы накрыли стол в кухне и рухнули без сил в полдвенадцатого, размышляя, не опохмелиться ли. Фрэнк все-таки выпил стаканчик “Кровавой Мэри”. А я решила подождать до обеда.
   Руперт с Крессидой объявились к полудню. Она – свежа, но немного взъерошена, он – излучает довольство и, возможно, сексуальную удовлетворенность.
   – Как вкусно пахнет, – говорит Крессида. – Курица?
   – Да. Хорошо выспалась? Или устала? – нагло спрашиваю я. – Все-таки легли поздно.
   – О, – беспомощно бормочет Крессида. – О... – Краснеет и смотрит в пол.
   – Прекрасное утро, – громогласно заявляет Руперт, потирая руки. – Омлетика нет?
   – Нет, обед скоро. Выпей кофе – в кухне есть. На ланч придет Доминик.
   – Ой.
   – Не такой уж он страшный, Руперт. Если останетесь с ним наедине, то можете обменяться впечатлениями обо мне.