Страница:
Критика культуры.
Современная культура осуждалась Толстым за ее внутренний социальный антагонизм, за ее антинародный характер. Наука - за то, что и она есть удел богатых. Это особенно ярко выразилось в отношении Толстого к медицине. Услуги врачей и лекарства не доступны простым людям. Совет врача бедняку, своему пациенту, - лучше питаться или отдыхать на курорте - звучал бы как издевательство. Народ голодает и бедствует, писал Толстой, а профессора астрономии считают звезды на небе, профессора-зоологи - классифицируют казявок; профессора-историки спорят, какая была борода у Барбароссы. Но если даже научное знание используется техникой, промышленностью и сельским хозяйством - это еще хуже, ибо еще сильнее эксплуатируется - с помощью науки - рабочий и крестьянин.
Потеряв связь с народом, "образованные классы" общества потеряли и смысл жизни. Этот "смысл" для них измельчился в погоню за призрачными благами, в суету и тщеславие. Аморализму высших классов противостоит истинная - народная, крестьянская мораль (она же и мораль христианская). Для крестьянина-труженика смысл жизни ясен: жить нужно "для бога, для души", а это значит - не для славы и богатства, а для труда и любви.
Критикуя систему образования, преследующую ложную цель - сообщения учащимся массы бесполезных знаний, - Толстой организует в Ясной Поляне свою школу для крестьянских детей, положив в основу обучения привитие ученикам простых общечеловеческих норм нравственности.
Эстетика. Требования простоты и естественности распространялись Толстым и на искусство. Искусство, по Толстому, компенсирует, восполняет ограниченность эмоционального опыта индивида, дает ему возможность пережить и прочувствовать то, что пережили и прочувствовали сотни и тысячи других людей - разных времен и народов. Главное и самое ценное в художественном произведении - идея, отсутствие которой не может восполнить никакое изящество формы или красота стиля. Из многих и многих видов искусств Толстой особо выделял музыку - по силе ее непосредственного воздействия на человека (См. "Крейцерову сонату"). В то же время к сценическому воплощению музыки - к опере и балету - писатель относился более чем скептически, не принимая ту меру условности, которую содержат в себе эти жанры. Чрезмерное развитие эстетического элемента ("искусство для искусства") лишает искусство его главного смысла и значения - этического, нравственного.
Философия истории.
В обобщенном виде взгляд на всемирную историю изложен Толстым во второй части "Эпилога" к роману "Война и мир". Писатель иронизирует над теми историками (а таких было немало), которые рассматривали историю как историю прихотей и капризов "великих личностей": вождей и полководцев. Какая сила движет народами? - ставит вопрос Толстой. Этой силой не только не могут быть отдельные личности, ею не могут быть и общественные идеи, происхождение которых само требует объяснения, т.е. не может быть, сама по себе, умственная деятельность людей.
История не есть дело избранных, она есть дело всех. При том, однако, уточнении, что непосредственные деятели, участники событий принимают на себя меньшую ответственность по сравнению с теми, чью власть они осуществляли, чьи приказания и команды выполняли. Нравственная и физическая деятельность, соединяясь, составляют причину явлений. Такой вывод Толстой считает историческим законом. Совместима ли с ним свобода воли человека?
Признавая, что антиномия свободы и необходимости древнейшая и труднейшая в истории мысли, Толстой разрешает ее так. Чем дальше во времени отстоит от нас событие, тем более необходимым оно представляется и тем меньше места в нем занимает элемент свободы. Напротив, текущие события (или события недавнего прошлого) представляются нам во многом случайными, совершенными по воле людей, которая могла бы быть и иной. А это значит, что свобода и необходимость - не только объективная, но и субъективная мера событий: чем больше мы знаем о причинах, побудивших тот или иной поступок, то или иное действие человека, тем более необходимым и менее свободным оно будет нам казаться. Как бы ни отстаивал разум (а с ним и наука) законы необходимости в истории, внутреннее сознание каждому человеку говорит о его свободе. Свобода - первый и вернейший признак жизни. Но углубляясь в сущность исторического процесса, отвлекаясь от внешнего и случайного, необходимо, пишет автор "Войны и мира", отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость.
Этика ненасилия.
Главным врагом свободы является насилие человека над человеком. Проблема насилия, вопрос об источниках его возникновения, о его формах, значении в общественной жизни, действии на нравственную жизнь людей, о его правомерности или неправомерности - всегда были в центре мировоззрения писателя. Толстой много писал о войне, но всегда замечал, что война интересует его не с исторической или стратегической, но только с этической точки зрения. В педагогических статьях 60-х гг. основным принципом, на котором строилась вся практика яснополянской школы. Толстой провозглашает решительное и безоговорочное отрицание насилия в воспитании и обучении. В произведениях, написанных в 80-е гг. и позже, Толстой развивает критику общественного строя, основанного на порабощении меньшинством большинства. Теперь его занимает не вопрос власти вообще, но главным образом вопрос о власти государственной, и не о насилии вообще, но о насилии, осуществляемом государственными учреждениями и лицами, представляющими государственную власть.
Но можно ли уничтожить насилие насилием? Ответ Толстого категорический - нет! Единственным средством радикального уничтожения зла может быть только непротивление злу насилием. Народу, считает писатель, нужно освободиться от иллюзий, будто смена форм государственного устройства (насильственная политическая революция) уменьшит в обществе насилие, тогда как в действительности может произойти лишь изменение его формы. Насилие губит не только тех, против кого оно непосредственно направлено, оно губит и самих насильников, так как развращает их, убивает в них все человеческое. С другой стороны, жертвы насилия несут свою долю ответственности и вины за него. Несут, когда подчиняются насильникам и помогают им, тем самым, творить зло.
Такая мысль Толстого кажется парадоксальной, но она очень важна. Из нее следует, что великий писатель отнюдь не отождествлял непротивление злу насилием с пассивной покорностью насильникам (та критика толстовсгва, которая не замечает этого, бьет мимо цели). Но Толстой поясняет свою позицию: если бы многомиллионный индийский народ не подчинялся насильникам - британским колонизаторам, - никакая сила не могла бы его покорить. Не подчинялся - это значит не выполнял бы, несмотря на любые репрессии со стороны британской администрации, никаких ее приказов и распоряжений, тем самым сделал бы правление колонизаторов невозможным. (Эту тактику, как известно, успешно применил не без влияния Толстого М. Ганди в XX веке, в борьбе за независимость Индии).
Этику ненасилия Толстого критиковали многие (от Ленина до русского философа-гегельянца Ильина), и критиковали не без оснований. Но нельзя не признать, что в принципе ненасилия (точнее: ненасильственного сопротивления злу) выражается самосознание высокого нравственного превосходства человека-труженика над своим физически еще сильным, но морально опустошенным угнетателем. Толстой был прав в главном: никакое насилие - ни изуверства фашизма, ни террор расистов, ни сверхоружие у претендентов на мировое господство - не в силах убить в человеке-труженике стремление к добру и гуманизму.
5. Н. Ф. Федоров
Федоров Николай Федорович (1828-1903) - внебрачный сын князя П. И. Гагарина, начал свою трудовую жизнь школьным учителем в провинции. Через 14 лет, в 1868 году он поступает на службу в Румянцевский музей, а последние годы жизни работает в библиотеке при Архиве Министерства иностранных дел. Материально Федоров жил очень скудно, но, по свидетельству близко знавших его, отдавал большую часть своих доходов нуждающимся сослуживцам и студентам. Он прожил жизнь "одиноким мыслителем", был как бы не от мира сего, и его нередко называли святым еще при жизни. Записывать свои мысли Федоров стал поздно и не систематически, при жизни почти не печатал своих работ. Только после его смерти друзья собрали его записи воедино и опубликовали их под общим названием "Философия общего дела".
Свои размышления Федоров называл "нравственным материализмом", ибо мечтал нравственно преобразовать человека и общество, используя при этом науку, которая совпадала с материализмом в признании первичности объективной реальности и вторичности сознания, мышления. Но на самом деле учение Федорова намного сложнее, т. к. включает в себя хрис-тологию (учение о Христе).
Нравственное падение человечества началось, считал мыслитель, когда люди свыклись с мыслью о неизбежности смерти, признали ее господство, возвели ее в закон. Тем самым они восстали против Христа, Который победил смерть, и сформировали цивилизацию, культивирующую особые формы взаимоотношений между поколениями: молодые (сыны) восприняли смерть отцов (предков) как естественную необходимость, освобождающую от чувства вины и ответственности перед умершими. Более того, возникло негативное отношение к культу предков, а критика и осуждение старшего поколения превратились в норму. Открыто же молодое поколение заявило о своем превосходстве перед отцами, о своей свободе от их нравственных устоев в эпоху гуманизма и Просвещения. В XVIII веке возник культ молодости, приведший, как считал Федоров, к первому глубокому падению совести в человеческом роде. Притча о блудном сыне стала символом европейской цивилизации, в которой высшей ценностью стало не отцелюбие, а веще- и женолюбие.
Забывшие отцов теряют чувство Отечества, у них разрушается нравственная структура души, атрофируются способности к высшим нравственным переживаниям. Отрекшись от отцов, сыны человеческие служат корыстным целям, будь то экономические, политические, национальные и даже религиозные, что порождает ситуацию, когда "жить вместе невыносимо, а жить врозь невозможно. В итоге появляется вражда, рознь, пороки, от которых общество не может освободиться, оно судит и наказывает, а преступления не прекращаются; оно устанавливает порядок, а порядок вечно нарушается...", - писал мыслитель.
Небратское, враждебное состояние общества зафиксировал Декарт в своем главном тезисе: "Мыслю, следовательно, существую". В нем, по мнению Федорова, неосознано выражен принцип существования человека, не знающего чувства утраты и скорби по умершим отцам, ориентированного только на интеллектуальную рефлексию, которая заменяет веру сомнением, надежду отчаянием, любовь - бесстрастием и равнодушием. Если бы Декарт до конца осознал, что западноевропейский человек XVII века уже лишился полноты личного бытия и приспособился жить в условиях вражды и розни, то сформулировал бы свой главный тезис так: "мыслю, следовательно, "истребляю", "вытесняю" другого как мирным путем, через конкуренцию, так и насильственно в ходе войн, являющихся продолжением экономической борьбы", писал Федоров.
Уверенный в том, что современная европейская цивилизация приведет человечество к полной морально-нравственной деградации, он разрабатывает проект построения цивилизации братства и родства, дружбы и любви. Логика его рассуждений такова: если все беды современной цивилизации коренятся в том, что люди признали неизбежность смерти, подчинились слепой природе, несущей гибель, отступили от Христа, победившего смерть и оповестившего людей об их бессмертии, то начинать построение цивилизации братства и родства следует с объединения людей в едином общем деле борьбы со смертью, продления жизни живущих, воскрешения мертвых. Идея воскрешения не есть чистая мысль: Христос не просто учил о воскрешении. Он воскрес и тем оповестил людей о их реальном бессмертии. Люди же, сокрушался Федоров, не поверили в возможность воскрешения людей, не предпринимали попыток воскресить предков и именно поэтому жили не по Христу. Воскрешение как цель общего дела всех людей сможет, считал мыслитель, объединить их естественно, в силу своей понятности и близости всем без исключения. Всякие иные цели: классовые, национальные, политические, экономические и т.д. не могут стать общими, а потому ведут к разобщению, розни, недоверию.
Призывая человечество построить цивилизацию братства и родства, Федоров был уверен, что образец такой цивилизации дан в христианском учении о Троице, в котором содержится указание пути всемирной истории, а также образец идеального общества, где союз людей скреплен силой чувства родства и любви, а не внешним принуждением экономических, юридических и др. норм и установлений. Учение о Троице показывает людям, как жить в единстве и мире, а не в розни и борьбе. Во имя Троицы безумно и нелепо объявлять войны, заключать кабальные торговые соглашения, составлять договоры о найме на работу и т.д. И хотя учение о Троице сопряжено с глубинами человеческой совести, в нем нет ничего бессознательного: здесь все есть знание-ведение, считал Федоров. Поэтому для построения общества по образцу Троицы нужно добровольно согласиться постоянно исполнять обет православной Церкви, который есть даваемая раз и навсегда клятва исполнять завет отцов.
Особое внимание уделяет Федоров анализу соотношения цели и средств построения нравственного общества. Нравственные цели сами по себе еще не являются гарантом нравственного деяния: для осуществления высоких целей часто использовались низкие цели, вплоть до преступных. Но существует одна цель, реализация которой, по мнению Федорова, принципиально невозможна безнравственными средствами. Такой целью является борьба со смертью и всеобщее дело воскрешения мертвых. В ее основе лежит неукоснительное исполнение пятой заповеди Божией: "Чти отца твоего и матерь твою, да благо тебе будет и да долголетен будешь на земле".
На пути реализации этой цели человечество переориентирует свою предметно-преобразовательную деятельность, поняв, что наращивание материального богатства ведет в никуда. Изменятся и цели научного познания: ученые будут добывать знания не ради получения максимальных прибылей, создания все более мощных средств массового уничтожения людей и т.д., а для борьбы с болезнями, голодом, для продления жизни. Конечная цель науки открыть способы избавления человечества от смерти и средства воскрешения отцов. Задача ученых - привнести разум в слепую природу, несущую болезни, голод, разрушение, смерть. Призывая народы объединиться в деле выработки всеобщего плана регуляции сил слепой природы, мыслитель пророчески предсказал неизбежность объединения людей планеты для решения проблем, которые мы сегодня называем экологическими. Он мечтал о взаимодействии океанических и континентальных стран в общем деле регуляции слепых сил природы, к которым относил прежде всего смерть.
На вопрос, какой народ может первым начать всеобщее дело построения нравственного общества на планете, Федоров отвечал - православный. Этим, как он считал, определяется и особая историческая роль России, которой суждено трудиться для достижения цели объединения человечества и построения священной истории. Опыт объединения людей у России уже имеется, ибо с древних времен славяне в своей континентальной глуши легко шли на контакты и общение с другими племенами. Но выполнить в полной мере свою миссию Россия не сможет до тех пор, пока русский народ "не проснется", не освободится от интеллектуального, нравственного и экономического ига Запада.
Как оценили проект Федорова русские философы и мыслители? Ф. М. Достоевский соглашался с ним. Вл. Соловьев писал, что принимает проект "безусловно и без всяких разговоров". Правда, в дальнейшем он критически оценил слишком большой натурализм проекта. Н. А. Бердяев утверждал, что никогда еще на человеческом языке не был высказан такой "радикально-дерзновенный проект всеобщего спасения".
Наряду с положительными оценками федоровского проекта, были и критические, связанные с тем, что в своих построениях мыслитель ушел в сторону от православия и христологии. В чем выразился этот "уход"? Прот. Г. Флоренский писал, что свой замысел - воскресить мертвых - Федоров надеялся реализовать вне всякой мистики, с помощью одного только рационального знания, науки. В смерти он не чувствовал тайны, связанной с первородным грехом, рассматривал ее как результат неразумности слепой природы, поэтому рецепты против смерти надеялся получить от ученых, оставляя в стороне вопрос о благодати Божией. В православии воскрешение связывается с мистическим чудом, а Федоров противопоставил ему человеческое общее дело на основе научного познания. Он надеялся, что с делом воскрешения мертвых и избавления от смерти живущих человечество справится само без помощи Бога. В его идеях ничего не изменится, если из них убрать все слова о Боге и Христе. Вот эта слишком "гуманистическая самоуверенность" превращает исследования Н. Федорова в "одинокую мечту об общем деле", чуждую православию и христологии, считал про-т. Г. Флоровский.
Бесспорно, учение Федорова есть разновидность социальной утопии, в которой мыслитель искал способ выхода человечества из нравственного тупика современной цивилизации, предлагая ему реализовать еще не испробованный в истории путь развития.
6. К. Н. Леонтьев
Леонтьев Константин Николаевич (1831-1891), выдающийся русский писатель, публицист и философ, родился в Калужской губернии в семье небогатого помещика. Природа одарила его физической красотой, аристократизмом чувств, смелостью, эстетическим вкусом. Огромное влияние на становление личности К. Леонтьева оказала мать, преподав ему первые уроки патриотизма, уважения к монархии и ко всему прекрасному. После окончания гимназии учился на медицинском факультете Московского университета, но в связи с начавшейся русско-турецкой войной (1853-1856) завершить полностью образование не удалось: в 1854 году Леонтьев был назначен ординатором в госпиталь. В 1857 году он увольняется из армии, а в 1858 году оставляет навсегда врачебную деятельность и в дальнейшем посвящает себя писательскому творчеству. В свет выходят романы "Подлипки", "В своем краю". Во время работы секретарем русского посольства на острове Крит (1863- 1867), Леонтьев написал "Очерки Крита", "Хризо" и другие произведения. Но имя Леонтьева как литератора и его произведения не вошли в историю русской литературы. Позже Н. Бердяев писал, что в этом "было что-то загадочно-роковое".
Прирожденный эстет Леонтьев вплоть до 1871 года был увлечен эллинской эстетикой, языческим восприятием красоты. Но в 1871 году мыслитель переживает событие, резко изменившее его мировоззрение и мироощущение: он внезапно тяжело заболел и в отчаянии перед приближающейся смертью обратился с молитвой к Богородице о спасении, обещая в случае выздоровления принять монашеский постриг. Наступившее через два часа облегчение, а затем и полное выздоровление ставят Леонтьева перед проблемой исполнения данного обета: он отправляется на Афон с целью принять монашеский постриг, но старцы советуют ему не торопиться. Потребность приобщиться к монастырской жизни уже не оставляла его: несколько раз он ступал на аскетическую стезю, но каждый раз покидал обитель, подтверждая этим правоту афонских старцев о его неготовности к монашеской жизни. И только в августе 1891 года Леонтьев бесповоротно встал на путь отречения от мира и принял тайный постриг с именем Климента. В ноябре этого же года он умер в Троице-Сергиевой лавре.
После события 1871 года к Леонтьеву приходит осознание несовместимости эллинского эстетизма и христианского учения о загробной жизни. Начались мучительные поиски ответа на вопрос, как совместить увлеченность женщинами, любование силой, пестротой и яркостью красок в природе, одежде и быте с христианским мировоззрением: ведь не преображенная Христом языческая красота есть зло и грех. Некоторые исследователи, например прот. Г. Флоровский, считали, что Леонтьев не сумел до конца отказаться от языческой влюбленности в красоту жизни, а потому признал необходимость подчиниться христианству только в силу страха перед загробным судом. Христианство было для него прежде всего "якорем личного спасения": он верил без любви к Христу, без радости, что делало его веру сродни протестантской.
Религиозные искания изменили душевное состояние Леонтьева, привели к критическому пересмотру прежней жизни, обострили чувство любви к России. Однажды он ударил хлыстом французского консула, позволившего говорить о России в оскорбительном тоне, и в результате лишился хорошего служебного места.
Желание прояснить истоки самобытности России пробуждает его интерес к Византии. В 1875 году он пишет программную работу "Византизм и Славянство". Уже из названия работы видно, что Леонтьев противопоставляет византизм и славянство. С его точки зрения, принадлежность России к славянскому миру не может объяснить специфику ее культуры. Сла-визм есть идея "общей крови (хотя и не совсем чистой) и сходных языков", а не характеристика славянской культуры, ее религиозных, юридических, бытовых, художественных особенностей. Славянские народы (чехи, болгары, словаки, сербы, поляки) не имеют единой религии, характеризуются ярко выраженными культурными различиями. Для существования славян, утверждал Леонтьев, "необходима" мощь России", но "для силы России необходим византизм". Именно "византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую Русь". Вместе с византизмом на русскую землю пришло самодержавие, восточное православие, а также нравственный идеал, отрицающий ориентацию на земное счастье, богатство, возможность полного совершенства земной личности. Самодержавная власть, "столь для нас плодотворная и спасительная", окрепла, считал Леонтьев, под влиянием православия, под влиянием византийских идей.
Но сможет ли Россия на неопределенно долгое время сохранить наиболее приемлемую для нее форму государства - самодержавную монархию? Для ответа на этот вопрос Леонтьев разрабатывает свою концепцию развития, согласно которой процесс развития есть движение от "простоты к оригинальности и сложности" при постепенном "укреплении" внутреннего "единства" составных элементов. "Высшая точка развития" есть "высшая степень сложности, объединенная неким внутренним деспотическим единством". Весь процесс развития состоит из трех этапов: первичной простоты; цветущей, высшей сложности; вторичного смесительного упрощения. Последний третий этап есть начало разложения и гибели как природного, так и социального организма.
Этому триединому процессу как закону подчинено все существующее в пространстве и времени. Всеобщность этого закона Леонтьев демонстрирует на материале медицины, астрономии, истории философии, литературы, живописи, архитектуры. Но главное для него - доказать, что этому закону подчинена жизнь государств и культур. Анализ истории государств Древнего Востока, Античного мира, Европы Нового времени укрепил уверенность Леонтьева во всеобщности триединого процесса развития. Высшая точка развития государств совпадала всегда и везде, доказывал Леонтьев, со вторым периодом процесса развития, когда появлялась политическая форма, которая "крепко" держала "общественный материал в своих организующих, деспотических объятиях", ограничивая все стремления к разбеганию, к распадению. Развитие государств всегда шло по пути укрепления власти, что удовлетворяло внутреннюю потребность общественного организма в единстве. Высшей силы государственная власть достигала в эпохи "цветущей сложности" (второй период развития), когда являлись "великие замечательные диктаторы, императоры, короли или по крайней мере гениальные демагоги и тираны". (Термины "демагог" и "тиран" Леонтьев употреблял в древнеэллинском смысле: в переводе с греческого "демагог" - вождь народа, а "тиран" - единоличный правитель).
История древних и новых государств демонстрирует, делает вывод Леонтьев, одну и ту же закономерность: по мере укрепления власти делается меньше равенства и свободы. Это дает основание говорить о безнравственности деспотий, о связанных с ними страданиях и лишениях народа. Леонтьев категорически не соглашался с такими утверждениями. "Никто не знает, пишет он, - при каком правлении люди живут приятнее", меньше страдают. "Страдания сопровождают одинаково и процесс роста и развития, и процесс разложения. Все болит у древа жизни людской...". Что же касается свободы, то многовековой опыт человечества учит: "Человек ненасытен, если ему дать свободу".
Внешнее освобождение человека от сословного, государственного и т.д. подчинения порождает, утверждал Леонтьев, безответственность. Внешняя юридическая свобода не гарантирует, что человек обязательно воспользуется ею для личностного, нравственного совершенствования. Леонтьев был уверен, что социальная наука ведет себя наивно и нечестно, когда ставит такие конечные цели, как "всеобщее царство блага", так как никто не знает, возможно ли оно. Ее задача - подвергать научной, "бесстрастной, безжалостной оценке" социальные процессы, а не лить сентиментальные слезы по поводу страданий и стонов человеческих. За такие взгляды Леонтьев еще при жизни был обвинен в аморализме, а в последующем провозглашен "русским Ницше", так как во многом предвосхитил мысли немецкого философа.
Современная культура осуждалась Толстым за ее внутренний социальный антагонизм, за ее антинародный характер. Наука - за то, что и она есть удел богатых. Это особенно ярко выразилось в отношении Толстого к медицине. Услуги врачей и лекарства не доступны простым людям. Совет врача бедняку, своему пациенту, - лучше питаться или отдыхать на курорте - звучал бы как издевательство. Народ голодает и бедствует, писал Толстой, а профессора астрономии считают звезды на небе, профессора-зоологи - классифицируют казявок; профессора-историки спорят, какая была борода у Барбароссы. Но если даже научное знание используется техникой, промышленностью и сельским хозяйством - это еще хуже, ибо еще сильнее эксплуатируется - с помощью науки - рабочий и крестьянин.
Потеряв связь с народом, "образованные классы" общества потеряли и смысл жизни. Этот "смысл" для них измельчился в погоню за призрачными благами, в суету и тщеславие. Аморализму высших классов противостоит истинная - народная, крестьянская мораль (она же и мораль христианская). Для крестьянина-труженика смысл жизни ясен: жить нужно "для бога, для души", а это значит - не для славы и богатства, а для труда и любви.
Критикуя систему образования, преследующую ложную цель - сообщения учащимся массы бесполезных знаний, - Толстой организует в Ясной Поляне свою школу для крестьянских детей, положив в основу обучения привитие ученикам простых общечеловеческих норм нравственности.
Эстетика. Требования простоты и естественности распространялись Толстым и на искусство. Искусство, по Толстому, компенсирует, восполняет ограниченность эмоционального опыта индивида, дает ему возможность пережить и прочувствовать то, что пережили и прочувствовали сотни и тысячи других людей - разных времен и народов. Главное и самое ценное в художественном произведении - идея, отсутствие которой не может восполнить никакое изящество формы или красота стиля. Из многих и многих видов искусств Толстой особо выделял музыку - по силе ее непосредственного воздействия на человека (См. "Крейцерову сонату"). В то же время к сценическому воплощению музыки - к опере и балету - писатель относился более чем скептически, не принимая ту меру условности, которую содержат в себе эти жанры. Чрезмерное развитие эстетического элемента ("искусство для искусства") лишает искусство его главного смысла и значения - этического, нравственного.
Философия истории.
В обобщенном виде взгляд на всемирную историю изложен Толстым во второй части "Эпилога" к роману "Война и мир". Писатель иронизирует над теми историками (а таких было немало), которые рассматривали историю как историю прихотей и капризов "великих личностей": вождей и полководцев. Какая сила движет народами? - ставит вопрос Толстой. Этой силой не только не могут быть отдельные личности, ею не могут быть и общественные идеи, происхождение которых само требует объяснения, т.е. не может быть, сама по себе, умственная деятельность людей.
История не есть дело избранных, она есть дело всех. При том, однако, уточнении, что непосредственные деятели, участники событий принимают на себя меньшую ответственность по сравнению с теми, чью власть они осуществляли, чьи приказания и команды выполняли. Нравственная и физическая деятельность, соединяясь, составляют причину явлений. Такой вывод Толстой считает историческим законом. Совместима ли с ним свобода воли человека?
Признавая, что антиномия свободы и необходимости древнейшая и труднейшая в истории мысли, Толстой разрешает ее так. Чем дальше во времени отстоит от нас событие, тем более необходимым оно представляется и тем меньше места в нем занимает элемент свободы. Напротив, текущие события (или события недавнего прошлого) представляются нам во многом случайными, совершенными по воле людей, которая могла бы быть и иной. А это значит, что свобода и необходимость - не только объективная, но и субъективная мера событий: чем больше мы знаем о причинах, побудивших тот или иной поступок, то или иное действие человека, тем более необходимым и менее свободным оно будет нам казаться. Как бы ни отстаивал разум (а с ним и наука) законы необходимости в истории, внутреннее сознание каждому человеку говорит о его свободе. Свобода - первый и вернейший признак жизни. Но углубляясь в сущность исторического процесса, отвлекаясь от внешнего и случайного, необходимо, пишет автор "Войны и мира", отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость.
Этика ненасилия.
Главным врагом свободы является насилие человека над человеком. Проблема насилия, вопрос об источниках его возникновения, о его формах, значении в общественной жизни, действии на нравственную жизнь людей, о его правомерности или неправомерности - всегда были в центре мировоззрения писателя. Толстой много писал о войне, но всегда замечал, что война интересует его не с исторической или стратегической, но только с этической точки зрения. В педагогических статьях 60-х гг. основным принципом, на котором строилась вся практика яснополянской школы. Толстой провозглашает решительное и безоговорочное отрицание насилия в воспитании и обучении. В произведениях, написанных в 80-е гг. и позже, Толстой развивает критику общественного строя, основанного на порабощении меньшинством большинства. Теперь его занимает не вопрос власти вообще, но главным образом вопрос о власти государственной, и не о насилии вообще, но о насилии, осуществляемом государственными учреждениями и лицами, представляющими государственную власть.
Но можно ли уничтожить насилие насилием? Ответ Толстого категорический - нет! Единственным средством радикального уничтожения зла может быть только непротивление злу насилием. Народу, считает писатель, нужно освободиться от иллюзий, будто смена форм государственного устройства (насильственная политическая революция) уменьшит в обществе насилие, тогда как в действительности может произойти лишь изменение его формы. Насилие губит не только тех, против кого оно непосредственно направлено, оно губит и самих насильников, так как развращает их, убивает в них все человеческое. С другой стороны, жертвы насилия несут свою долю ответственности и вины за него. Несут, когда подчиняются насильникам и помогают им, тем самым, творить зло.
Такая мысль Толстого кажется парадоксальной, но она очень важна. Из нее следует, что великий писатель отнюдь не отождествлял непротивление злу насилием с пассивной покорностью насильникам (та критика толстовсгва, которая не замечает этого, бьет мимо цели). Но Толстой поясняет свою позицию: если бы многомиллионный индийский народ не подчинялся насильникам - британским колонизаторам, - никакая сила не могла бы его покорить. Не подчинялся - это значит не выполнял бы, несмотря на любые репрессии со стороны британской администрации, никаких ее приказов и распоряжений, тем самым сделал бы правление колонизаторов невозможным. (Эту тактику, как известно, успешно применил не без влияния Толстого М. Ганди в XX веке, в борьбе за независимость Индии).
Этику ненасилия Толстого критиковали многие (от Ленина до русского философа-гегельянца Ильина), и критиковали не без оснований. Но нельзя не признать, что в принципе ненасилия (точнее: ненасильственного сопротивления злу) выражается самосознание высокого нравственного превосходства человека-труженика над своим физически еще сильным, но морально опустошенным угнетателем. Толстой был прав в главном: никакое насилие - ни изуверства фашизма, ни террор расистов, ни сверхоружие у претендентов на мировое господство - не в силах убить в человеке-труженике стремление к добру и гуманизму.
5. Н. Ф. Федоров
Федоров Николай Федорович (1828-1903) - внебрачный сын князя П. И. Гагарина, начал свою трудовую жизнь школьным учителем в провинции. Через 14 лет, в 1868 году он поступает на службу в Румянцевский музей, а последние годы жизни работает в библиотеке при Архиве Министерства иностранных дел. Материально Федоров жил очень скудно, но, по свидетельству близко знавших его, отдавал большую часть своих доходов нуждающимся сослуживцам и студентам. Он прожил жизнь "одиноким мыслителем", был как бы не от мира сего, и его нередко называли святым еще при жизни. Записывать свои мысли Федоров стал поздно и не систематически, при жизни почти не печатал своих работ. Только после его смерти друзья собрали его записи воедино и опубликовали их под общим названием "Философия общего дела".
Свои размышления Федоров называл "нравственным материализмом", ибо мечтал нравственно преобразовать человека и общество, используя при этом науку, которая совпадала с материализмом в признании первичности объективной реальности и вторичности сознания, мышления. Но на самом деле учение Федорова намного сложнее, т. к. включает в себя хрис-тологию (учение о Христе).
Нравственное падение человечества началось, считал мыслитель, когда люди свыклись с мыслью о неизбежности смерти, признали ее господство, возвели ее в закон. Тем самым они восстали против Христа, Который победил смерть, и сформировали цивилизацию, культивирующую особые формы взаимоотношений между поколениями: молодые (сыны) восприняли смерть отцов (предков) как естественную необходимость, освобождающую от чувства вины и ответственности перед умершими. Более того, возникло негативное отношение к культу предков, а критика и осуждение старшего поколения превратились в норму. Открыто же молодое поколение заявило о своем превосходстве перед отцами, о своей свободе от их нравственных устоев в эпоху гуманизма и Просвещения. В XVIII веке возник культ молодости, приведший, как считал Федоров, к первому глубокому падению совести в человеческом роде. Притча о блудном сыне стала символом европейской цивилизации, в которой высшей ценностью стало не отцелюбие, а веще- и женолюбие.
Забывшие отцов теряют чувство Отечества, у них разрушается нравственная структура души, атрофируются способности к высшим нравственным переживаниям. Отрекшись от отцов, сыны человеческие служат корыстным целям, будь то экономические, политические, национальные и даже религиозные, что порождает ситуацию, когда "жить вместе невыносимо, а жить врозь невозможно. В итоге появляется вражда, рознь, пороки, от которых общество не может освободиться, оно судит и наказывает, а преступления не прекращаются; оно устанавливает порядок, а порядок вечно нарушается...", - писал мыслитель.
Небратское, враждебное состояние общества зафиксировал Декарт в своем главном тезисе: "Мыслю, следовательно, существую". В нем, по мнению Федорова, неосознано выражен принцип существования человека, не знающего чувства утраты и скорби по умершим отцам, ориентированного только на интеллектуальную рефлексию, которая заменяет веру сомнением, надежду отчаянием, любовь - бесстрастием и равнодушием. Если бы Декарт до конца осознал, что западноевропейский человек XVII века уже лишился полноты личного бытия и приспособился жить в условиях вражды и розни, то сформулировал бы свой главный тезис так: "мыслю, следовательно, "истребляю", "вытесняю" другого как мирным путем, через конкуренцию, так и насильственно в ходе войн, являющихся продолжением экономической борьбы", писал Федоров.
Уверенный в том, что современная европейская цивилизация приведет человечество к полной морально-нравственной деградации, он разрабатывает проект построения цивилизации братства и родства, дружбы и любви. Логика его рассуждений такова: если все беды современной цивилизации коренятся в том, что люди признали неизбежность смерти, подчинились слепой природе, несущей гибель, отступили от Христа, победившего смерть и оповестившего людей об их бессмертии, то начинать построение цивилизации братства и родства следует с объединения людей в едином общем деле борьбы со смертью, продления жизни живущих, воскрешения мертвых. Идея воскрешения не есть чистая мысль: Христос не просто учил о воскрешении. Он воскрес и тем оповестил людей о их реальном бессмертии. Люди же, сокрушался Федоров, не поверили в возможность воскрешения людей, не предпринимали попыток воскресить предков и именно поэтому жили не по Христу. Воскрешение как цель общего дела всех людей сможет, считал мыслитель, объединить их естественно, в силу своей понятности и близости всем без исключения. Всякие иные цели: классовые, национальные, политические, экономические и т.д. не могут стать общими, а потому ведут к разобщению, розни, недоверию.
Призывая человечество построить цивилизацию братства и родства, Федоров был уверен, что образец такой цивилизации дан в христианском учении о Троице, в котором содержится указание пути всемирной истории, а также образец идеального общества, где союз людей скреплен силой чувства родства и любви, а не внешним принуждением экономических, юридических и др. норм и установлений. Учение о Троице показывает людям, как жить в единстве и мире, а не в розни и борьбе. Во имя Троицы безумно и нелепо объявлять войны, заключать кабальные торговые соглашения, составлять договоры о найме на работу и т.д. И хотя учение о Троице сопряжено с глубинами человеческой совести, в нем нет ничего бессознательного: здесь все есть знание-ведение, считал Федоров. Поэтому для построения общества по образцу Троицы нужно добровольно согласиться постоянно исполнять обет православной Церкви, который есть даваемая раз и навсегда клятва исполнять завет отцов.
Особое внимание уделяет Федоров анализу соотношения цели и средств построения нравственного общества. Нравственные цели сами по себе еще не являются гарантом нравственного деяния: для осуществления высоких целей часто использовались низкие цели, вплоть до преступных. Но существует одна цель, реализация которой, по мнению Федорова, принципиально невозможна безнравственными средствами. Такой целью является борьба со смертью и всеобщее дело воскрешения мертвых. В ее основе лежит неукоснительное исполнение пятой заповеди Божией: "Чти отца твоего и матерь твою, да благо тебе будет и да долголетен будешь на земле".
На пути реализации этой цели человечество переориентирует свою предметно-преобразовательную деятельность, поняв, что наращивание материального богатства ведет в никуда. Изменятся и цели научного познания: ученые будут добывать знания не ради получения максимальных прибылей, создания все более мощных средств массового уничтожения людей и т.д., а для борьбы с болезнями, голодом, для продления жизни. Конечная цель науки открыть способы избавления человечества от смерти и средства воскрешения отцов. Задача ученых - привнести разум в слепую природу, несущую болезни, голод, разрушение, смерть. Призывая народы объединиться в деле выработки всеобщего плана регуляции сил слепой природы, мыслитель пророчески предсказал неизбежность объединения людей планеты для решения проблем, которые мы сегодня называем экологическими. Он мечтал о взаимодействии океанических и континентальных стран в общем деле регуляции слепых сил природы, к которым относил прежде всего смерть.
На вопрос, какой народ может первым начать всеобщее дело построения нравственного общества на планете, Федоров отвечал - православный. Этим, как он считал, определяется и особая историческая роль России, которой суждено трудиться для достижения цели объединения человечества и построения священной истории. Опыт объединения людей у России уже имеется, ибо с древних времен славяне в своей континентальной глуши легко шли на контакты и общение с другими племенами. Но выполнить в полной мере свою миссию Россия не сможет до тех пор, пока русский народ "не проснется", не освободится от интеллектуального, нравственного и экономического ига Запада.
Как оценили проект Федорова русские философы и мыслители? Ф. М. Достоевский соглашался с ним. Вл. Соловьев писал, что принимает проект "безусловно и без всяких разговоров". Правда, в дальнейшем он критически оценил слишком большой натурализм проекта. Н. А. Бердяев утверждал, что никогда еще на человеческом языке не был высказан такой "радикально-дерзновенный проект всеобщего спасения".
Наряду с положительными оценками федоровского проекта, были и критические, связанные с тем, что в своих построениях мыслитель ушел в сторону от православия и христологии. В чем выразился этот "уход"? Прот. Г. Флоренский писал, что свой замысел - воскресить мертвых - Федоров надеялся реализовать вне всякой мистики, с помощью одного только рационального знания, науки. В смерти он не чувствовал тайны, связанной с первородным грехом, рассматривал ее как результат неразумности слепой природы, поэтому рецепты против смерти надеялся получить от ученых, оставляя в стороне вопрос о благодати Божией. В православии воскрешение связывается с мистическим чудом, а Федоров противопоставил ему человеческое общее дело на основе научного познания. Он надеялся, что с делом воскрешения мертвых и избавления от смерти живущих человечество справится само без помощи Бога. В его идеях ничего не изменится, если из них убрать все слова о Боге и Христе. Вот эта слишком "гуманистическая самоуверенность" превращает исследования Н. Федорова в "одинокую мечту об общем деле", чуждую православию и христологии, считал про-т. Г. Флоровский.
Бесспорно, учение Федорова есть разновидность социальной утопии, в которой мыслитель искал способ выхода человечества из нравственного тупика современной цивилизации, предлагая ему реализовать еще не испробованный в истории путь развития.
6. К. Н. Леонтьев
Леонтьев Константин Николаевич (1831-1891), выдающийся русский писатель, публицист и философ, родился в Калужской губернии в семье небогатого помещика. Природа одарила его физической красотой, аристократизмом чувств, смелостью, эстетическим вкусом. Огромное влияние на становление личности К. Леонтьева оказала мать, преподав ему первые уроки патриотизма, уважения к монархии и ко всему прекрасному. После окончания гимназии учился на медицинском факультете Московского университета, но в связи с начавшейся русско-турецкой войной (1853-1856) завершить полностью образование не удалось: в 1854 году Леонтьев был назначен ординатором в госпиталь. В 1857 году он увольняется из армии, а в 1858 году оставляет навсегда врачебную деятельность и в дальнейшем посвящает себя писательскому творчеству. В свет выходят романы "Подлипки", "В своем краю". Во время работы секретарем русского посольства на острове Крит (1863- 1867), Леонтьев написал "Очерки Крита", "Хризо" и другие произведения. Но имя Леонтьева как литератора и его произведения не вошли в историю русской литературы. Позже Н. Бердяев писал, что в этом "было что-то загадочно-роковое".
Прирожденный эстет Леонтьев вплоть до 1871 года был увлечен эллинской эстетикой, языческим восприятием красоты. Но в 1871 году мыслитель переживает событие, резко изменившее его мировоззрение и мироощущение: он внезапно тяжело заболел и в отчаянии перед приближающейся смертью обратился с молитвой к Богородице о спасении, обещая в случае выздоровления принять монашеский постриг. Наступившее через два часа облегчение, а затем и полное выздоровление ставят Леонтьева перед проблемой исполнения данного обета: он отправляется на Афон с целью принять монашеский постриг, но старцы советуют ему не торопиться. Потребность приобщиться к монастырской жизни уже не оставляла его: несколько раз он ступал на аскетическую стезю, но каждый раз покидал обитель, подтверждая этим правоту афонских старцев о его неготовности к монашеской жизни. И только в августе 1891 года Леонтьев бесповоротно встал на путь отречения от мира и принял тайный постриг с именем Климента. В ноябре этого же года он умер в Троице-Сергиевой лавре.
После события 1871 года к Леонтьеву приходит осознание несовместимости эллинского эстетизма и христианского учения о загробной жизни. Начались мучительные поиски ответа на вопрос, как совместить увлеченность женщинами, любование силой, пестротой и яркостью красок в природе, одежде и быте с христианским мировоззрением: ведь не преображенная Христом языческая красота есть зло и грех. Некоторые исследователи, например прот. Г. Флоровский, считали, что Леонтьев не сумел до конца отказаться от языческой влюбленности в красоту жизни, а потому признал необходимость подчиниться христианству только в силу страха перед загробным судом. Христианство было для него прежде всего "якорем личного спасения": он верил без любви к Христу, без радости, что делало его веру сродни протестантской.
Религиозные искания изменили душевное состояние Леонтьева, привели к критическому пересмотру прежней жизни, обострили чувство любви к России. Однажды он ударил хлыстом французского консула, позволившего говорить о России в оскорбительном тоне, и в результате лишился хорошего служебного места.
Желание прояснить истоки самобытности России пробуждает его интерес к Византии. В 1875 году он пишет программную работу "Византизм и Славянство". Уже из названия работы видно, что Леонтьев противопоставляет византизм и славянство. С его точки зрения, принадлежность России к славянскому миру не может объяснить специфику ее культуры. Сла-визм есть идея "общей крови (хотя и не совсем чистой) и сходных языков", а не характеристика славянской культуры, ее религиозных, юридических, бытовых, художественных особенностей. Славянские народы (чехи, болгары, словаки, сербы, поляки) не имеют единой религии, характеризуются ярко выраженными культурными различиями. Для существования славян, утверждал Леонтьев, "необходима" мощь России", но "для силы России необходим византизм". Именно "византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую Русь". Вместе с византизмом на русскую землю пришло самодержавие, восточное православие, а также нравственный идеал, отрицающий ориентацию на земное счастье, богатство, возможность полного совершенства земной личности. Самодержавная власть, "столь для нас плодотворная и спасительная", окрепла, считал Леонтьев, под влиянием православия, под влиянием византийских идей.
Но сможет ли Россия на неопределенно долгое время сохранить наиболее приемлемую для нее форму государства - самодержавную монархию? Для ответа на этот вопрос Леонтьев разрабатывает свою концепцию развития, согласно которой процесс развития есть движение от "простоты к оригинальности и сложности" при постепенном "укреплении" внутреннего "единства" составных элементов. "Высшая точка развития" есть "высшая степень сложности, объединенная неким внутренним деспотическим единством". Весь процесс развития состоит из трех этапов: первичной простоты; цветущей, высшей сложности; вторичного смесительного упрощения. Последний третий этап есть начало разложения и гибели как природного, так и социального организма.
Этому триединому процессу как закону подчинено все существующее в пространстве и времени. Всеобщность этого закона Леонтьев демонстрирует на материале медицины, астрономии, истории философии, литературы, живописи, архитектуры. Но главное для него - доказать, что этому закону подчинена жизнь государств и культур. Анализ истории государств Древнего Востока, Античного мира, Европы Нового времени укрепил уверенность Леонтьева во всеобщности триединого процесса развития. Высшая точка развития государств совпадала всегда и везде, доказывал Леонтьев, со вторым периодом процесса развития, когда появлялась политическая форма, которая "крепко" держала "общественный материал в своих организующих, деспотических объятиях", ограничивая все стремления к разбеганию, к распадению. Развитие государств всегда шло по пути укрепления власти, что удовлетворяло внутреннюю потребность общественного организма в единстве. Высшей силы государственная власть достигала в эпохи "цветущей сложности" (второй период развития), когда являлись "великие замечательные диктаторы, императоры, короли или по крайней мере гениальные демагоги и тираны". (Термины "демагог" и "тиран" Леонтьев употреблял в древнеэллинском смысле: в переводе с греческого "демагог" - вождь народа, а "тиран" - единоличный правитель).
История древних и новых государств демонстрирует, делает вывод Леонтьев, одну и ту же закономерность: по мере укрепления власти делается меньше равенства и свободы. Это дает основание говорить о безнравственности деспотий, о связанных с ними страданиях и лишениях народа. Леонтьев категорически не соглашался с такими утверждениями. "Никто не знает, пишет он, - при каком правлении люди живут приятнее", меньше страдают. "Страдания сопровождают одинаково и процесс роста и развития, и процесс разложения. Все болит у древа жизни людской...". Что же касается свободы, то многовековой опыт человечества учит: "Человек ненасытен, если ему дать свободу".
Внешнее освобождение человека от сословного, государственного и т.д. подчинения порождает, утверждал Леонтьев, безответственность. Внешняя юридическая свобода не гарантирует, что человек обязательно воспользуется ею для личностного, нравственного совершенствования. Леонтьев был уверен, что социальная наука ведет себя наивно и нечестно, когда ставит такие конечные цели, как "всеобщее царство блага", так как никто не знает, возможно ли оно. Ее задача - подвергать научной, "бесстрастной, безжалостной оценке" социальные процессы, а не лить сентиментальные слезы по поводу страданий и стонов человеческих. За такие взгляды Леонтьев еще при жизни был обвинен в аморализме, а в последующем провозглашен "русским Ницше", так как во многом предвосхитил мысли немецкого философа.