Неизвестен Автор. Особое назначение (сборник)

   Костя - самый бывалый из них - выпил стакан, закусил шашлыком с луком и загадал загадку: где бы еще денег достать? Да не трояк, не пятерку какую-то, а настоящих денег. Густых.
   Юрка первый заговорил про магазин на рынке. Шустрый парень: в городе без году неделя, а на тебе, присмотрел магазин, изучил обстановку.
   "Хорошо бы его "сообразить", - говорил Юрка, - промтоварный этот магазинчик. Обуви туда много привезли, с утра очередь была. Сейчас уже покупателей нет, а выручка вся там, в магазине, инкассатор только вечером приедет.
   Вспомнил все это Гришка и судорожно вздохнул. Тогда ведь тоже воскресенье было - 11 декабря. Ветер мел по улицам Кзыл-Орды снежную пыль, а он гулял на воле. Жил, вроде бы, неплохо: слесарил на комбинате, хорошо зарабатывал, Нонка у него была...
   Только вот из-за нее пить стал много, после того, как бросила Нонка комбинат и пошла в ресторан, официанткой. Домой стала приходить за полночь, вертелись возле нее всякие-разные, заглядывались, провожать предлагали. Глаза у Нонки большие, карие и золотистые, губы полные, а фигура, как у артистки, фотографию которой Гришка вырезал из журнала "Новый фильм".
   Там, на воле, никогда газет Гришка не читал. Некогда было: все больше по пивным. А здесь журналы выписал: "Новый фильм", "За рулем", "Вокруг света". И газету "Известия". Читает статьи, рассказы про разные страны, про хороших, смелых людей. Интересно.
   И обидно за себя, что раньше на все смотрел сквозь пальцы.
   В колонии учиться пошел в восьмой класс. После работы. Воспитатель, начальник отряда капитан Роговой Николай Иванович, говорит: "Какие твои годы, Сомов, еще и институт окончишь."
   Да что там институт... Скорее бы на волю: мать повидать, на работу поступить хорошую - к станку или шофером.
   Быть бы ему потверже, порешительней. Не пить бы с первыми встречными-поперечными, не распускать слюни. Да и горя, если хорошо подумать, никакого не было, так, дурость одна.
   Нет же, пошел, покатился, связался с этими двумя залетными, решился с ними на лихое дело. Легких рублей захотелось, а они ох какие липкие и злые, легкие деньги! Хорошо еще, что дело вел Аргинбаев. Сумел заглянуть в душу, многое про него, Гришку, узнал. А то отбывать бы "Малому" длинный срок и загорать на строгорежимной коечке.
   Опять пошли воспоминания. Что же было дальше в то далекое декабрьское воскресенье?
   ...Ветер гнал по улицам колючую поземку, крепчал мороз, и люди спешили домой. А они, Гришка, Костя и Юрка, пришли на рынок.
   Укрылись за глинобитным дувалом, закурили, и Костя распределил роли.
   Гришка оробел, стало страшновато, только особая сорокаградусная подбадривала: "Ничего, парень, не трусь, с тобой вон какие орлы".
   А "орлы" еще там, за столиками в шашлычной поддразнивали: "Тебе что, кореш, пахать не надоело? За двадцать минут возьмем столько, сколько за год на своем комбинате не заработаешь. Да и выгнали тебя уже, наверное. За прогулы и пьянку по головке не гладят".
   Пошел Гришка с "орлами", у них, оказывается, у обоих были складные охотничьи ножи с черными колодками и широкими кинжальными лезвиями. Такими кого хочешь напугаешь, не то что двух продавщиц промтоварного магазина.
   Мало людей оставалось на улицах. Гришка хорошо помнит, как зашли в магазин...
   Деньги делили на квартире Костиной сожительницы Люды. Каждому почти по две тысячи. Костя забрал себе крупные бумажки - сотнями несколько было, по 50 я 25 рублей. Юрка взял все десятки, а Гришке отвалил пятерками и меньше целую кучу.
   Костя потом сказал, что лишнее ему будет, надо бы меньше. "Кто - в бороне, а кто - в стороне", - добавил Юрка. Намекал, что у Гришки ножичка не было.
   И отобрали часть, поделили на двоих. "Тебе хватит", - сказали.
   У Гришки ножа не было. Не любил такими штуками баловаться.
   Он пишет дальше: "С каждым днем я все больше понимаю свои ошибки. Как много я их допустил, а последняя, самая большая, не ошибка, а преступление. Разве я могу просить прощения потому, что меня опутали опытные жулики? Как много они у меня отняли, но больше всего виноват я сам..."
   Он плохо помнит, вернее, даже совсем не помнит, как его арестовали: был в стельку пьян. Опять пьянствовал с кем попало, со страху и с горя. В последний раз пил с Лешкой-сапожником, с которым свел скороспелую дружбу возле пивного павильона неподалеку от вокзала. Хотел было сбежать из Кзыл-Орды куда-нибудь на юг. Так советовали, прощаясь, "орлы" - Костя и Юрок. Они исчезли сразу же. Хитрые.
   Проснулся Гришка в освещенной электрическим светом комнате. Лампочка над дверью в железной сетке, как чиж в западне. Окошко в крупную клетку.
   Понял - в камере.
   Поднялся шатаясь - не отошел еще от вчерашнего - побрел к двери, забарабанил кулаками по железу.
   И сразу же, хоть и ночь была, - на допрос. Привели в чистый кабинет. На стенах карта, плакат. Помнит Гришка, сидел на стуле в углу кабинета и все смотрел на этот плакат. Там нарисован был пистолет в собранном и разобранном виде и заголовок такой: "9-мм пистолет Макарова (ПМ)". Вызубрил Гришка этот заголовок за долгие часы, когда сидел в чистом, светлом кабинете.
   А тогда, в первую ночь, увидел он за столом худощавого молодого майора. Писал что-то милицейский офицер и дымил сигаретой. "Не спит, меня ждет, зло подумал Гришка. - Сейчас терзать начнет. А я ему скажу: "Ничего не знаю".
   Майор дописал страницу, положил в пепельницу сигарету, кивнув на стул. "Ну что ж, познакомимся. Я следователь Аргинбаев. А вы?".
   "В гробу я видел такое знакомство, - мысленно ответил тогда Гришка, - в белых тапочках". Он надеялся еще выкрутиться.
   Не знал Сомов о том, что майором уже заведено уголовное дело, возбужденное, как говорят юристы, по признакам статьи 76-2 Уголовного кодекса Казахской ССР о разбойном нападении на магазин с целью завладеть государственным имуществом. В сейфе Аргинбаева лежит коричневая папка с надписью "Уголовное дело No 112".
   У Гришки голова разламывалась с похмелья, и он тупо смотрел на плакат, на котором написано крупно: "9-мм пистолет Макарова". А дальше что-то мелкими буквами. Сомов опять погрузился в воспоминания...
   * * *
   Прервем воспоминания Григория Сомова, осужденного по 76-й статье Уголовного кодекса Казахской ССР и отбывающего срок в колонии общего режима. Возвратимся к той зимней ночи, когда его привели в кабинет здания областного Управления внутренних дел.
   Майор Аргинбаев окончил писать, положил в пепельницу недокуренную сигарету, представился и взглянул на незнакомца. Перед ним сидел рослый парень, плечистый, лет двадцати трех-четырех. Замызганная стеганка не гармонировала с новенькими блестящими ботинками на меху. "Чехословацкие, определил Аргинбаев, - рублей сорок стоят..."
   Весь внешний вид молодого парня мог бы служить отличным наглядным пособием на лекции о вреде злоупотребления спиртными напитками. Давно не мытое лицо отекло, свалявшиеся нечесанные волосы прилипли ко лбу. Когда он попросил разрешения закурить, руки дрожали - никак не мог попасть кончиком сигареты в пляшущий огонек спички.
   - Что ж это ты, - добродушно, с явным сожалением сказал майор, - такой молодой, а спился?
   Задержанный молчал, с наслаждением затягивался сизым дымком. Комок пьяной жалости к себе подкатил к горлу.
   Следователь не торопил. Он взял со стола рапорт о задержании и стал читать, давая понять, что не очень нуждается в ответе.
   В рапорте говорилось, что старшина такой-то сего числа "произвел задержание" пьяного гражданина, не имеющего при себе документов. Задержанный вел себя подозрительно, тратил много денег на водку, спаивал находившихся возле ларька граждан, кричал, что может купить весь товар вместе с буфетчиком Аликом и уборщицей Нинкой... При появлении старшины новоявленный Ротшильд вдруг бросился бежать, но поскользнулся и упал, затем пытался вырваться из рук милиционера и ударить его. У задержанного было много денег купюрами в 1 и 3 рубля.
   Аргинбаев подошел к сейфу, щелкнул ключом, достал тоненькую коричневую папку с надписью "Уголовное дело No112" и быстро перелистал исписанные страницы.
   В деле было постановление о возбуждении уголовного преследования и несколько протоколов допросов потерпевших и свидетелей. Следователь нашел нужную страницу показания свидетельницы Розы Цой*. Она запомнила некоторые детали налета на магазин и смогла описать приметы преступников.
   ______________
   * Фамилии потерпевших, свидетелей и обвиняемых изменены.
   - Так-так, - вполголоса сказал следователь. - Значит, двое среднего роста лет по тридцать или немного постарше. А третий - молодой, высокий... Одет в черное полупальто, на ногах - кирзовые сапоги...
   - Гражданин следователь, - вдруг глухо, с дрожью в голосе сказал задержанный, - я сегодня ничего говорить не буду. Не могу - голова болит сильно... Разрешите еще сигарету.
   Аргинбаев протянул пачку и позвонил дежурному.
   - Ну что ж, идите, отдыхайте... Завтра встретимся. Уведите, - сказал он вошедшему сержанту.
   Оставшись один, следователь мысленно воссоздал портреты тех троих, ограбивших магазин, воссоздал по сбивчивым, неточным описаниям продавщиц магазина.
   Можно ли сразу, сейчас, утверждать, что задержанный и есть один из преступников? Конечно нет.
   Могут быть совпадения, стечения обстоятельств. Но сбрасывать со счета то, что он мог быть участником преступления, тоже нельзя.
   У каждого следователя обязательно есть книга с длинным названием: "Уголовно-процессуальный кодекс". Юристы называют ее коротко - УПК. Это свод законов для судьи, прокурора, следователя, ибо, как сказано в статье первой этого кодекса, "установленный порядок судопроизводства является единым и обязательным по всем уголовным делам и для всех судов, органов прокуратуры, следствия и дознания". Строжайшее соблюдение социалистической законности первейшая, святая обязанность советского юриста.
   Открыв УПК Казахской ССР и разыскав сто девятую статью, гласящую о задержании подозреваемого в совершении преступления, нетрудно узнать, что лицо, подозреваемое в преступлении, можно задержать лишь при наличии строго определенных условий, в частности, "если это лицо покушалось на побег или когда оно не имеет постоянного местожительства, или когда не установлена личность подозреваемого".
   Зная обстоятельства задержания сидящего перед ним человека, Аргинбаев не сомневался, что задержан он правильно, по закону.
   Теперь он обязан составить протокол задержания и сообщить об этом прокурору. И как можно скорее допросить подозреваемого, предварительно объявив ему, в чем он обвиняется.
   Первый допрос очень труден и вот почему: перед работником милиции находится человек, нервы которого, чаще всего, напряжены до предела. Юристы называют такое психическое состояние преступника "защитной доминантой". Если человек совершил преступление, он, как правило, заинтересован в том, чтобы скрыть его. И с этой целью старается маскироваться.
   Допустим - ему страшно: боится разоблачения, ответственности. Но он стремится не показать страха, наоборот, пытается быть самоуверенным, даже дерзким. Протестует против незаконного ареста, произвола. Начинает убеждать следователя в своей полной непричастности к преступлению, грубит, даже кричит. Его все еще не покидает мысль о том, что у следствия нет изобличающих данных, что от ответственности можно улизнуть.
   А следователь должен быть бдительным, внимательным, терпеливым и объективным. "Задачами предварительного следствия являются раскрытие преступления, установление лиц, его совершивших, путем собирания, закрепления, исследования и оценки доказательств". Так гласит закон.
   * * *
   ...- Вы гражданин, подозреваетесь в том, что принимали участие в разбойном нападении на магазин. Что можете сообщить следствию об этом?
   Задержанный опустил глаза, плечи его едва заметно вздрогнули. С секунду молчал, потом буркнул:
   - Брось, гражданин следователь. Чего на меня бочку катишь? - Потом уже смелее: - Это что, про деньги? Так я их выиграл в карты. В очко играли на "хате". За карты не имеете права...
   Примерно такой ответ и предполагал следователь. Сыграла "защитная доминанта", подозреваемый нашел, скорее всего, заранее облюбовал "легенду" и уцепился за нее.
   - Добро, - согласился майор. - Проверим. Квартиру покажете? - Он помолчал, перебирая журналы на книжной полке. - А пока вот что: мне некогда, нужно срочную бумагу дописать. А вы почитайте журнальчик. Вот здесь... - он нашел нужную страницу.
   Задержанный недоверчиво, поколебавшись, взял журнал, прочитал заголовок статьи, и лицо его вдруг побледнело. Но он ничего не сказал. Не швырнул журнал на стол. Сел на свой стул, принялся читать.
   Следователь писал, временами поглядывая на своего нового подопечного. Шло время. Тихо было в кабинете. Только временами звонил телефон, майор брал трубку, коротко отвечал; "Да", "Хорошо", "Зайду через полчаса".
   Статья прочитана. Задержанный тихо, чтобы не мешать хозяину кабинета, подошел к столу, положил журнал.
   - Прочитали?
   - Да.
   - Сейчас я ухожу. Часа через три я вызову. Думайте.
   Задержанного увели. Следователь, убирая бумаги со стола, еще раз заглянул на заголовок статьи, напечатанный в журнале "Социалистическая законность". Она называлась так: "Чистосердечное признание - смягчающее вину обстоятельство".
   * * *
   Каждый следователь знает, что подозреваемого необходимо допросить как можно скорее, чтобы получить показания. Но юрист должен быть психологом.
   Наблюдая за читавшим статью задержанным, майор пытался представить, что происходит в душе этого человека. Там шла борьба двух желаний: желания скрыться, спрятаться в себя, как улитка, держаться заранее разработанной версии. И желания открыться, облегчить себя, излить душу. Второе, по-видимому, брало верх.
   Через два часа, вызванный на допрос, подозреваемый сказал, что решил чистосердечно признаться и активно способствовать следствию в установлении истины по делу. Сказал словами журнальной статьи. Хорошо, видно, их запомнил. И осмыслил.
   Конечно, это была в некоторой степени удача. Не всегда так бывает. Но и кажущаяся "удача" определялась правильно выбранной тактикой, тем, что следователь верно определил характер парня, понял, что он не "матерый".
   Теперь задержанный назвал себя и стал рассказывать. О своей жизни, о старухе-матери и о жене Нонке. Что два года жили они вместе, но так и не расписались. Что красивая она, Нонка, только деньги любит слишком - жадная. О том, как стал ходить по пивным и шашлычным, "троить" возле магазинов, как познакомился с Юркой и Костей, фамилий которых не знает, как пил с ними три дня на их и свои деньги, а когда запасы "валюты" иссякли, заняли пятерку у знакомой уборщицы Нины. Как вьюжным воскресным днем пошли они втроем "соображать" промтоварный магазин на городском рынке.
   Все рассказал, а потом долго писал свои показания на бланке протокола допроса.
   Из протокола допроса подозреваемого Григория Сомова (написанного собственноручно).
   "...Деньги делили на квартире Костиной девушки. Людой ее зовут. Фамилии ее не знаю, адрес не помню, но дом показать могу. Когда мы пришли, Костя послал Люду за водкой и закуской, дал деньги и сказал, что много выиграл в карты, в очко. Пока она ходила в магазин, Костя делил деньги.
   Костя говорил, что здесь, в городе, не останется, уедет в Воронеж или еще куда-нибудь. У него есть надежные "хаты"...
   Из протокола допроса свидетельницы Валуевой Людмилы.
   "Золотов Константин жил у меня на квартире около месяца без прописки. Говорил, что работает шофером на автобазе, обещал прописаться. 4 декабря пришел со своим другом Юрой (фамилии не знаю) и каким-то молодым высоким парнем. Пришли они часа в четыре. Дал мне денег, сказал, что в карты выиграл, и послал за водкой. Они до вечера сидели дома, а вечером я пошла на работу в ночную смену. Утром Кости дома не оказалось, чемоданчика его тоже не было. Больше я ни его, ни Юру, ни третьего - молодого парня - не видела".
   * * *
   Эти показания сыграли определенную роль в ходе дальнейшей работы по уголовному делу No 112.
   Второй участник нападения на магазин, тридцатилетний Юрий Валиев, был задержан Аргинбаевым при попытке выехать из Кзыл-Орды. За третьим, Константином Золотовым, отправился начальник уголовного розыска старший лейтенант милиции Карим Жумагалиев. Нашел его в Воронеже, задержал и привез в Кзыл-Орду.
   Все это было не так просто. О поисках бывалых преступников Золотова и Валиева можно многое рассказать. Но это уже другая тема.
   Оба - и Золотов, и Валиев - особенно первый, имели по нескольку судимостей и, следовательно, немалый "опыт".
   Золотов так и не признал своего участия в разбойном нападении на промтоварный магазин. Однако, как говорится в одном из постановлений Пленума Верховно Суда СССР, "отрицание обвиняемым своей вины не может быть положено в основу оправдательного приговора, если оно противоречит другим доказательствам, объективно подтверждающим его вину".
   Так же и признание обвиняемым своей вины может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении его совокупностью других доказательств, собранных по делу.
   Поэтому, несмотря на признание вины двумя обвиняемыми и категорическое отрицание ее третьим следователь тщательно собирал доказательства: находил новых свидетелей и допрашивал их, искал улики, изобличающие преступников, проводил очные ставки, назначал экспертизы. Все обвиняемые были опознаны потерпевшими и свидетелями.
   Следователь изучил личность каждого обвиняемого. Это весьма важная составная часть каждого следствия: нужно хорошо разобраться в мотивах совершенного преступления, уяснить роль каждого его участника. Важно это изучение и для решения очень серьезного вопроса о виде и размере наказания, наиболее целесообразного для исправления и перевоспитания лица, совершившего преступление. Вот почему следователь, работая над уголовным делом, внимательно наблюдал за каждым обвиняемым, беседовал с ними, изучал их биографии, встречался с родственниками, знакомыми, со всеми, кто мог сообщить что-то новое.
   Следователь побывал на комбинате, где работал раньше Григорий Сомов, встретился с его матерью, вызывал на беседу Анастасию Звягину (Нонну, как она себя величала).
   А потом был суд. Он вынес строгий и справедливый приговор: инициаторы и прямые исполнители преступного замысла Константин Золотов и Юрий Валиев как рецидивисты были осуждены к 10 годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима.
   Суд счел возможным определить срок лишения свободы для Григория Сомова в 5 лет с отбыванием его в колонии общего режима, учитывая личность обвиняемого - он до этого не совершал правонарушений, работал. Учел суд также чистосердечное признание Сомова и помощь, оказанную им следствию.
   Так завершилось уголовное дело No 112, одно из многих, расследованных следователем Аргинбаевым. Можно добавить, что недавно Аргинбаев получил еще одно письмо от Григория Сомова, которое начинается словами: "Здравствуйте, товарищ следователь..."
   И в нем Сомов пишет, что уже освобожден, работает на строительстве шофером, учится в вечерней школе, в 11-м классе. Дали комнату в общежитии. К нему приехала мать. С прошлым покончено навсегда...
   * * *
   Я знаю следователя Аргинбаева еще с того времени, когда он, окончив юридический факультет Казахского государственного университета, одел милицейскую форму с погонами младшего лейтенанта и стал работать оперативным уполномоченным дознания.
   Сейчас подполковник милиции Мукали Аргинбаев возглавляет следственный отдел МВД Казахской ССР на транспорте. О нем, по-военному коротко, говорит характеристика: "Честен, добросовестен, принципиален. Следствие по уголовным делам ведет объективно и всесторонне. Воспитывать подчиненных и направлять их деятельность на выполнение задач, стоящих перед следствием, может..."
   НА ДЕСЯТЫЕ СУТКИ
   Случилось это майским вечером на одной из алма-атинских улиц. Зеленая и тенистая, она протянулась вдоль быстрой горной речки, бегущей в бетонных берегах.
   Было уже поздно, около одиннадцати. Давно зажглись фонари и опустели улицы. В дом Ивана Павловича Чернова* постучали. Он еще не спал, читал газету у настольной лампы. Одет был более чем по-домашнему - в трусах и майке. Вечер выдался необычно теплый в эту прохладную весну. Хозяйка дремала на диване у включенного телевизора.
   ______________
   * Фамилии изменены.
   Стук в калитку был требовательный, настойчивый. Иван Павлович сунул босые ноги в шлепанцы и пошел к двери.
   Кто бы это так поздно? Гостей Иван Павлович недолюбливал, соседей сторонился: не очень общительный был человек. И осторожный. Поэтому, не сходя с крылечка, крикнул в темноту:
   - Кто там? Чего надо?
   - Иван Палыч, - ответил ему молодой голос, - это я, ваш племянник, Гена. Выйди-ка сюда на пару минут...
   - Гена? - переспросил Чернов, и в его памяти замелькали имена многочисленных родственников, с которыми он, по правде говоря, почти не поддерживал связи. - Гена? - еще раз переспросил он. - Не помню такого что-то. Нет, не помню.
   - Да как же, Иван Павлович! Я сын Макарьина, Семена Сергеевича, брата вашего двоюродного. В Актюбинске мы жили...
   - А-а, - понимающе протянул хозяин. - Ну что ж, заходи. Да ты не бойся, собачку я еще не спустил, на цепи она...
   В углу двора глухим басом полаивал здоровый, откормленный пес, звенел толстой цепью.
   В комнате был уютный полумрак, что-то мелькало на экране телевизора, лилась негромкая музыка. Гость и хозяин, чтобы не потревожить дремавшую женщину, уселись у краешка стола и начали обычную в таких случаях не очень связную беседу. Говорили о том, кто, где да как живет, кто пишет письма, а кто ленится - даже с праздником не поздравляет.
   Хозяин осторожненько выспрашивал молодого родственника, узнавая много такого, о чем сам не подозревал. Что двоюродный брат его - Семен Сергеевич давно уже переехал из Актюбинска в Чимкент, а старик Захарыч прошлой весной умер. Недолго болел, свалил сердечный приступ. А ведь какой кряжистый был дед.
   Парень сидел спиной к дивану, говорил приглушенным голосом, а хозяйка, проснувшись, слушала их разговор. Ей не хотелось выдавать себя, показывать, что она проснулась - еще ужин в такое позднее время готовить придется, чай кипятить.
   Беседа продолжалась минут сорок. Наконец, парень встал:
   - Поздновато уже, Иван Павлович, я пойду. Пора и честь знать. Как-нибудь в субботу или в воскресенье загляну, посидим за графинчиком, потолкуем. - Он мельком взглянул на диван. - Вы меня проводите до калитки. Еще пару слов сказать надо.
   Чернов накинул пиджак и, шлепая комнатными туфлями, пошел вслед за гостем.
   - И то, - сказал он. - Запру калитку и отпущу собачку. Кобель у меня презлющий, никого не пустит. А ты, Гена, заходи. Оно, конечно, лучше в субботу или в воскресенье.
   На некоторое время совсем тихо стало в доме. Только потрескивал телевизор.
   Хозяйка встала, потянувшись, подошла к своему "Рекорду", щелкнула ручкой выключателя.
   В это время во дворе кто-то крикнул. Крикнул страшно, по-звериному. Потом еще и еще раз. Хозяйка обомлела, свинцом налились ноги, часто и гулко забилось сердце. Громко хлопнула калитка, послышался топот ног убегающего человека и через несколько секунд в комнате появился хозяин. Не вошел, а ввалился, хватаясь за грудь, и тут же упал навзничь на ковровую дорожку.
   По полу быстро растеклась кровь.
   - Племянник, племянник... - прохрипел Чернов, судорожно вытянулся и замер.
   Хозяйка кинулась к соседям. Полуодетый сосед, не вникая в подробности, опрометью побежал к телефону.
   В окнах небольших домиков погасли огни. Едва-едва шумит ветер в кронах высоких тополей и журчит вода в горной речушке. Тихо... Но вот к дому, возле которого робко столпились наскоро одетые соседи, а на скамейке, безучастно опустив руки и всхлипывая, сидит хозяйка, подъехали милицейский "газик" с дежурным нарядом милиции и белая "Волга" неотложной помощи.
   Молодой врач с санитаром и два работника милиции быстро прошли в калитку. Дорогу им боязливо указывал сосед, первым прибежавший на крик. Он остался в сенях, в комнату не пошел.
   - Да, - сказал врач. - Нам здесь делать нечего. Ему уже не поможешь.
   Дежурный работник милиции, оставив в дверях помощника, пошел к своей машине, по рации связался с управлением.
   - Я третий, я третий... Как слышите? Высылайте срочно опергруппу... Да, срочно. Позвоните домой Тугельбаеву, сообщите дежурному следователю прокуратуры. Как поняли? Прием...
   Возле дома собиралось все больше народу. Останавливались запоздалые прохожие, выходили соседи, потревоженные непривычным в поздний час шумом моторов. Слышался приглушенный шепот:
   - Что такое? Случилось что?
   - Да вот, говорят, Чернова порезали...
   Наиболее любопытные пытались войти во двор, дежурный уговаривал:
   - Нельзя сюда, граждане, отойдите...
   Опять подошли машины. Прибыла оперативная группа, приехали заместитель начальника угрозыска УВД города Алма-Аты Тугельбаев, дежурный следователь прокуратуры Советского района Крылков. Начался осмотр места происшествия. Щелкал фотоаппаратом эксперт научно-технического отдела, писал протокол осмотра следователь прокуратуры, работники уголовного розыска беседовали с соседями, с задержавшимися возле дома, где произошло несчастье, прохожими...
   Утром, ровно в девять, невыспавшийся, но бодрый и как всегда спокойный майор Тугельбаев докладывал заместителю начальника Алма-Атинского УВД полковнику Рахимову о происшествии и проделанной за ночь работе. На столе перед полковником веером лежали фотографии: общий вид дома, где совершено убийство; калитка, двор, кем-то брошенный у крыльца окурок сигареты. Вот на фотографии комнатные туфли. Одна на земле, возле цветущих кустиков ириса, другая на первой ступеньке крыльца. И, наконец, пострадавший, лежащий с запрокинутой головой и остановившимся навсегда взглядом открытых глаз.