Некрасова Наталья. Великая игра

   Тот похлопал его по спине и мягко отстранил.
   — Не стоит, Ингро. Или уже Хонахт? — пристально глянул он на него. — Ты совершил великий подвиг и заслужил право на имя предка. Ты достоин большего, чем жить среди зверей или своих жалких сородичей.
   — Почему… они?.. А отец?..
   Ахтанир на миг презрительно поджал губы.
   — Они ненавидят тех, кто выше их. А твой отец… Ну, ты же знаешь обычай. Твой полубрат убил своего отца, потому как князь собирался убить тебя. Князь давал слово, что тебя не тронет. Нарушив клятву, твой отец нарушил Правду земли, вот сыну, полубрату твоему, и пришлось его убить, чтобы дурного не случилось, — все это красавец-сотник произносил с всезнающей усмешкой. — Так что теперь у Сов другой князь.
   — А моя мать?
   Ахтанир пожал плечами.
   — А что он ей сделает? Она живет, как и прежде. Только тебя она не примет. Ты не принес отцу Меча, ты теперь — серый волк.
   Ноздри Ингро задрожали. Теперь, стало быть, уже его братец должен будет доказать свою мужскую силу на вспаханном поле. Это будет по весне… Что ж, ему уже шестнадцать лет, вдруг сможет. Он осклабился. Тощий хлипкий юнец захочет стать мужчиной. Ну-ну. Сам он, даже будучи на полтора года моложе нынешнего князя, был не в пример крепче. И с девушками уже любился. А вот братец — вряд ли. Разве что зельечка ему приготовят… Ахтанир заметил его нехорошую усмешку.
   — Ингро, это все глупости. Смысл имеет лишь твой дар. Ты — кэнно аллар. Говорящий с животными. Это редкость. Тем более в наше время. — Ахтанир помрачнел. — Раньше люди могли говорить друг с другом мыслями, как ты со зверьми — Он повернулся к юноше. — Ты нам нужен, Ингро Ты — наша надежда вернуть забытое. — Он помолчал. Снова тепло улыбнулся. — Идем со мной. Аст Ахэ ценит людей не по их происхождению, а по их способностям. Ты там будешь в чести. Идем со мной.
   Ингро опустил голову, чтобы скрыть слезы. Почему этот человек говорит так, что за ним хочется идти не раздумывая, сделать для него все? «Нет, я не Хонахт. Я маленький одинокий Ингро, и этот человек щедро одарил меня своим теплом и покровительством…»
   — Я пойду с тобой, — тихо проговорил он, пряча глаза. — Я пойду с тобой в Аст Ахэ.
   Они проехали мимо Аст Иллаис, через все поселение — так настоял Ахтанир. Никто не посмел остановить их, никто не посмел сказать ни слова. Он был уже чужим — серым волком. Но серым волком из стаи Аст Ахэ. Ингро ощущал незримую силу, которая словно плащом окутывала их с Ахтаниром — ведь они только вдвоем были, а никто ничего даже не пытался им сделать! Он и радовался, и боялся. Но Ахтанир властно вел его за собой, и Ингро — или все же Хонахт? — повиновался.
   Они шли шестой день, ночуя то на одиноких хуторах, то просто в лесу. Пес молча бежал следом за ними. Иногда убегал куда-то в лес, иногда обгонял, но всегда возвращался. Ингро знал эту дорогу, хотя в Аст Ахэ никогда сам не бывал. Дальше Аст Алхор, городища Волков, он на юго-запад не ездил. Дорога на юг шла к горам, где жили гномы. С ними вели меновую торговлю, но ездили туда всего два раза в год, с мехами, медом, воском и прочим добром, оставляя его в определенный день в определенном месте, а затем забирали то, что давали в обмен гномы. Встречаться с ними было запрещено каким-то древним зароком, о причинах которого уже никто и не помнил.
   День был мягко-пасмурным, не слишком жарким и без дождя. Лучше для дороги и не придумать. Ахтанир ехал шагом, а Ингро шел у стремени. Возделанные поля и пастбища сменились дикими лугами, но дорога была прекрасной, широкой и ухоженной. Вот сюда привозят десятину. Сюда приходят серые волки вроде него или те, кого выбирают черные воины Твердыни для службы тано…
   — А почему нет полей? — несмело спросил он.
   Ахтанир посмотрел сверху вниз, улыбнулся своей пронзающей душу блаженством улыбкой, и ответил:
   — А зачем? Твердыня призвана защищать и оберегать людей. А мечом не пашут.
   — А дружины князей? — снова робко осведомился Ингро.
   Ахтанир только усмехнулся.
   — Помнишь набег орков три года назад? И что смогли сделать князья? А когда лесные дикари в голодный год полезли? Или волчий год, когда звери скот резали почем зря, даже на людей нападали?
   — Да. — Ингро замолчал.
   — Вспомни поветрие, что восемь лет назад косило народ. Тогда Аст Алхор наполовину вымерла, народ в леса побежал. И что смогли знахари? Наши лекари вас спасали. — Ингро немного озадачило это «наши» и «ваши», ведь все они были из одного народа как-никак, но он промолчал. Люди Аст Ахэ и правда были какими-то другими. — Когда неурожай, кто помогает освящать поля, и потом они родят? Кто скот лечит? Все мы. Вы — дикари, Ингро. И если бы не мы, все вы давно бы уже перемерли. — Он помолчал. — И всего-то десятина, а еще кто-то недоволен…
   Ингро потупил взгляд, словно это он был виноват в этой черной неблагодарности. Ахтанир почувствовал смятение юноши.
   — Ты станешь одним из нас, Ингро. Это великая честь и великая обязанность. Я сейчас не стану рассказывать тебе ничего, сам поймешь.
   Ингро молча кивнул. Он много слышал об Аст Ахэ, но все эти слухи были похожи на сказки да байки-страшилки. Он не то чтобы верил, но ведь слухи не на пустом месте растут. Все не просто так. И потому он был сейчас маленьким Ингро, а не могучим Хонахтом.
   Все это было похоже на какую-то сказку про младшего сына, который пошел по свету удачи искать. Крепость была просто огромной, она торжествовала и подавляла. Сложенная из черного камня (откуда только возили?), она могла вместить и Аст Иллаис, и все поселение Сов, а то и все их земли. Сколько же народу тут живет?
   И как их прокормить?
   Словно отвечая на его мысли, Ахтанир трепещущим от волнения голосом торжественно произнес:
   — Аст Ахэ. Средоточие древних знаний, силы и справедливости.
   Ингро показалось, что тот чуть не плачет.
   Ингро смотрел на черный замок, открыв рот. Это было совершенно ни на что не похоже. Ни домов вокруг, ни полей, ничего. Пусто. Только замок.
   — Тут… никого нет, — повернулся он к Ахтаниру. Тот засмеялся.
   — Просто ты не видишь. Мы умеем следить незаметно. А наши отряды постоянно патрулируют не только окрестности замка, но и земли Семи Кланов. А по ту сторону холма наши люди пасут коров и коней. Ладно, едем.
   По опушенному подъемному мосту они перешли через глубокий ров, огибавший высокий холм и соединявшийся с рекой у его подножия. Солнце опускалось над лесом, ветер разметал облака, и замок стал ослепительно черным, а река заиграла серебром. Это было настолько красиво, что у Ингро на миг замерло сердце.
   — Идем же, — нетерпеливо позвал его Ахтанир. Они вошли — и только тогда Ингро увидел часовых. В черном, в прекрасных доспехах — видать, славные тут кузнецы, за одну такую кольчугу коров сорок можно отдать. Они приветствовали Ахтанира и снова замерли, глядя куда-то вдаль с чуть заметной спокойной торжествующей улыбкой, как на древних изваяниях на родовом кладбище, когда старинное мастерство еще не было потеряно. И Ахтанир мгновенно стал таким же, внезапно отдалившись от Ингро, который сразу почувствовал себя потерянным и одиноким.
   — Следуй за мной, — сказал он, спешиваясь и отдавая повод коня одному из стражей.
   Ингро путался в лабиринте стен, дворов, переходов, галерей, залов, каких-то площадок, лестниц, зубцов и башен, постепенно впадая в панику. Он попал в огромный муравейник. Встречные его словно бы и не видели — они здоровались только с Ахтаниром; порой на каком-то странном, пусть знакомом языке. И все они были похожи друг на друга общим возвышенно-отрешенным, спокойным выражением лица. Он вцепился в рукав Ахтанира. Тот спокойно взял его за руку и повел за собой. Пальцы его были прохладны.
   Лестницы. Переходы. Залы. Витражи. Изваяния. Люди. Звуки. Запахи.
   В голове уже медленно закружился водоворот. Ингро вдруг ощутил страшный голод и понял, что скоро упадет и потеряет сознание. В ушах звенело, звуки гасли, словно вязли в вате, мир начал блекнуть и вспыхивать бледно-желтыми пятнами. Сквозь пелену глухоты и слепоты он услышал свое имя, затем кто-то подхватил его, и он провалился в темноту.
   — …сумел?
   — Да учитель. Я не знаю другого способа, кроме как долететь туда на крыльях. — Голос Ахтанира. Первый голос был Ингро незнаком.
   После недолгого молчания:
   — Если все, что ты говоришь, правда, если ты не ошибся, ученик мой, то ты привез к нам великую надежду. Ты легко нашел его?
   — Да, учитель. Я ведь из Слышащих, — гордо сказал Ахтанир.
   Ингро не мог и не хотел открывать глаз. Было слишком тепло, уютно и мягко, и хотелось снова заснуть. Но этих двоих было не обмануть.
   — Не притворяйся, — сурово сказал первый голос, звучный и мягкий.
   Ингро послушно открыл глаза. Ахтанир стоял чуть в стороне. Другой же был прямо рядом с ним. Высокий, с гладко выбритым лицом и роскошной копной седых волос. На щеках его чернели ритуальные шрамы, руки он прятал в широких рукавах черного одеяния. Светлые глаза смотрели пронзительно и всезнающе.
   «Тано», — подумал Ингро и снова провалился в темноту от ужаса и счастья.
   Когда он снова пришел в себя, то чувствовал себя уже намного лучше и страшно хотел есть. С удивлением обнаружил, что на нем свежая рубашка и что он вообще чист. Значит, кто-то вымыл его, пока он был беспомощным? Он представил себя голым и бессильным, и ему стало невероятно стыдно перед тем неизвестным, который обихаживал его.
   Он лежал в маленькой комнате, узкой, с единственным окном, распахнутым настежь. В окно дул теплый ветерок. Стены были завешены толстыми шерстяными ткаными гобеленами с изображениями звезд, цветов, мечей и рун. Руны были знакомы, но складывались они в совершенно непонятные слова. В комнате еще был стул, сундук у стены, на котором лежала его одежда, в небольшой нише стояли кувшин и таз для умывания, у окна — небольшой стол. А на столе оловянные — не деревянные или глиняные! — миска и кружка с крышками, на белой полотняной салфетке — нож и ложка, на крышке миски — ломоть свежего пахучего хлеба. Ингро почувствовал, как взвыл от голода желудок, и, сглотнув обильную слюну, хотел было встать.
   — Не надо пока, — послышался мягкий девичий голос. — Сайэ. Я Тьалли. Целительница.
   Ей было немногим больше, чем ему. И как такая девчонка может быть лекарем? Все знахари, которых он в жизни видел, были немолодыми.
   — Тарно велел тебе сегодня еще полежать. — Она подошла, деловито подпихнула ему под спину подушку, заставила сесть. — Сейчас я накормлю тебя.
   Ингро покорно сел. Затем, помаявшись, спросил:
   — А отхожее место тут… где?
   Тьалли спокойно ответила, стоя у стола:
   — Горшок под постелью. Я потом вынесу.
   Ингро замешкался.
   — Может, я лучше дойду?
   — Нет. Тарно сказал — не надо ходить. Если ты смущаешься, я выйду.
   Вернувшись в комнату, она заставила его вымыть руки, умыться и прополоскать рот, затем постелила ему на колени салфетку и поставила миску.
   — Здесь мясо с кореньями и подливкой. Ешь, это полезно.
   Это было еще и вкусно, но девушка, похоже, не думала сейчас о еде как о чем-то вкусном. Отправляя в вопящий от нетерпения желудок сытную еду, он украдкой рассматривал ее. Золотистые волосы и веснушки, рыжие ресницы и брови над синими глазами. Не слишком-то хорошенькая, но милая. Одета она была в темно-серое платье, одновременно и скромное, и удивительным образом подчеркивающее ее тонкую фигурку.
   Ома дождалась, пока он поест, забрала посуду и собралась было идти.
   — Постой! — крикнул Ингро, испугавшись, что снова останется один со своими вопросами и страхами. Тьалли вернулась.
   — У тебя есть вопросы?
   — Д…да… а что со мной было?
   — Ничего особенного, — ответила Тьалли. — Так со всеми кто приезжает сюда в первый раз. Это место Силы и место, где живет тано. Не все могут выдержать величие, у многих поначалу голова кружится. Так и с тобой было. И со мной тоже.
   — А где мой меч?
   — Он у тано. Он призовет тебя, и ты возьмешь его из рук тано. Но сначала тебе надо как следует окрепнуть. Думаю, завтра тарно поутру посмотрит тебя, и тебе можно будет встать. Тебя познакомят с братьями и сестрами, все покажут.
   — А сейчас день или вечер?
   Тьалли глянула в окно.
   — Сейчас утро.
   — И что, я весь день буду валяться? Я ж с тоски подохну!
   Девушка пожала плечами.
   — Ты пока еще не умеешь ни собой, ни своим временем распоряжаться, — снисходительно сказала она. — Тебя научат, а пока не беспокойся, ты все равно заснешь через несколько минут.
   — Что? — взвился было Ингро и тут же ощутил тяжесть в голове и всем теле.
   — Ну, вот, — кивнула девушка, — отвар действует. Завтра все будет в порядке.
   …Волк смотрел из темноты желтыми глазами и ничего не говорил. Потом он повернулся и побежал прочь. Но каким-то образом Ингро все время видел его. Словно с птичьего полета — или он был Совой? Удивительный восторг, ощущение власти, того, что можешь все. Ветер под крылом и ночь вокруг, огромная древняя ночь. Он смутно осознавал, что это какое-то иное время и место — и все же он был здесь.
   Волк бежал и бежал, и был он огромен, а впереди вставала горная цепь с тремя зубчатыми вершинами-башнями, замок, словно бы выросший из скал. А потом он несся по коридорам, залам, подвалам, лестницам, мимо людей и знамен, мелодий и голосов, ощущая ужас и восторг. Его словно тянуло куда-то, и он уже не мог остановиться. А волк исчез. Но теперь какая-то другая сила вела его, и сопротивляться он не мог.
   Он остановился в каком-то зале с огромными колоннами, обвитыми не то змеями, не то толстыми лозами, по стенам холодным светом горели, не мерцая, светильники в чугунных скобах, гладкие черные стены отражали все словно зеркала. А в самом конце зала на высоком резном черном троне сидел некто с белыми волосами, и в руках его был тот самый меч Морнэллах…
   Он проснулся словно от толчка. Над ним стоял Ахтанир, ровно и спокойно улыбаясь.
   — Ты проснулся, — сказал он. Молодой темноволосый человек, широколицый и скуластый, стоявший рядом с Ахтаниром, коротко кивнул.
   — Сайэ, я Гэлеор. Я должен осмотреть тебя.
   Ингро повиновался, скованный странным оцепенением. Пальцы у Гэлеора были сухими и жесткими. Он коснулся лба, послушал сердце, стиснул запястье, немного помолчал, затем отпустил.
   — Он может встать. Разрешаю. — Затем кивнул Ахтаниру и вышел.
   Тот склонил голову набок. Отрешенно и благостно улыбнулся — там, в лесу он совсем по-другому улыбался — и сказал:
   — Ну, вставай, Ингро. Одевайся, идем трапезовать. Затем тебя ждет тано.
   Под присмотром Тьалли он умылся и оделся. Одежда была не та, в которой он сюда пришел, — черная рубаха и штаны. Рубаха была вышита по горловине и рукавам серебряной нитью простым, но красивым узором. Но этот узор ничего не говорил Ингро, и ему стало жаль материнской рубахи, красной, яркой. Мать вышивала узоры силы, удачи и защиты, а тут что? Просто двойная плетенка с узлами. Только вот она странным образом притягивала взгляд… Он резко отвел глаза. Опять начинала кружиться голова. Он решительно надел рубаху, сунул ноги в высокие башмаки, затянул пояс — пояс ему оставили. Надо будет закрепить на нем бляшку с громовым молотом в знак первой победы — добычи меча. Нет, даже две, если посчитать еще и победу вдень Элло. Интересно, тут принято вешать на пояс бляшки? И вообще, что тут принято?
   Да ему должны вернуть меч. От этой мысли он разволновался без меча ему было как-то неуютно. А вдруг не вернут?
   Тьалли дала ему деревянный гребень причесаться. Ингро пару раз провел по волосам и вышел.
   Наверное, он запомнит когда-нибудь все переходы этого огромного замка-муравейника, но пока он старался не отставать от Ахтанира. Да и незнакомые люди смущали его, и он всем своим видом старался показать — я при нем!
   Трапезная оказалась огромным залом, уставленным длинными деревянными столами. Сквозь распахнутые ставни лился теплый свет. За столами сидели, негромко и дружелюбно переговариваясь, люди — мужчины и женщины. Ингро застыл, не понимая, как тут считать старшинство, если и мужчины, и бабы сидят вперемешку, и старые с совсем юными тоже. Ахтанир усадил его где-то посередине и сам сел рядом, сказав что-то проходившей мимо женщине. Та кивнула мельком глянув на Ингро. Ингро вертел головой, не понимая, оказали ли ему честь, усадив посередине, а не в конце стола, Да еще рядом с сотником, или тут все не так?
   Как бы то ни было, а ели тут сытно, пусть и просто. Каша с медом и маслом, сыр и густое свежее молоко — к такому Ингро не привык и потому, встав от стола, почувствовал себя даже более чем сытым. Волнения ушли, и люди рядом казались милыми и добрыми. А они и вправду такими были. Тихие разговоры, осторожные движения, чтобы ненароком не задеть соседа. И лица — спокойные чистые, без пятнышка золотухи или какой еще парши. Они не были худыми, и жирных среди них тоже не было. Одежда их была опрятной, хотя и не слишком украшенной. Ничто не могло ему указать, кто же тут выше кого стоит. Ни одежда, ни круглый живот, ни украшения. Они были разными — и странно одинаковыми. От них если чем и пахло, так травами. Словно и не совсем люди они. Но он уже начинал чувствовать себя здесь почти своим, и это было хорошо.
   Создавалось впечатление, что весь замок тоже представляет собой какую-то странную «плетенку», только куда более замысловатую, чем вышивка у него на рубахе. В нем была какая-то закономерность, но она ускользала от Ингро. Наконец он перестал пытаться найти ее и просто шел за Ахтаниром, стараясь, чтобы от бесконечных поворотов «плетенки» снова не начала кружиться голова. Наконец после очередного поворота и подъема лестницы они оказались у высоких дверей из тяжелого старого дуба, потемневших от времени, окованных темной бронзой. Перед дверьми стояли двое воинов в полном вооружении, с уже знакомыми своей торжественной отрешенностью лицами. Такие приезжали к ним с весенним объездом каждый год. И вместе с Ахтаниром тоже приезжали такие.
   Ахтанир, сейчас одетый просто, как и все, коротко поклонился, приложив руку к груди, оба воина отсалютовали мечами. Затем он толкнул створки, и дверь распахнулась внутрь, в зал.
   Высокие колонны устремлялись вверх, теряясь в темноте под сводом, и взгляд тянулся за ними, улетая вверх, в темноту. Зал тоже был темен, потому как ставни были затворены, а по стенам горели белые толстые свечи чистого воска, не сальные. Шаги Ахтанира гулко раздавались под сводами, а Ингро старался ступать как можно тише, робея до дрожи в коленках. Потому что в конце зала на высоком черном резном каменном престоле восседал высокий человек в черных свободных одеждах с седыми, как лунный свет, волосами, как в его сне. Хотя это все же было не совсем так, как ему привиделось. Опустив голову, человек смотрел належавший у него на коленях клинок. Его клинок. Ингро сглотнул.
   Они приблизились. Ахтанир опустился на колено, прижал руку к груди.
   — Сайэ, айанто.
   — Сайэ, таирни. Встань, я рад тебе.
   Человек поднял взгляд льдисто-холодных глаз на Ингро, и тот застыл, как мышь перед змеей. Тано улыбнулся.
   — Подойди и не страшись. Как твое имя?
   Ингро не сразу смог ответить — во рту пересохло.
   — Я Ингро, — хриплым шепотом произнес он. — Сын Йалими из Сов…
   Почему-то сейчас ему не хотелось упоминать о своем родстве с князем. Он поймал себя на этом мгновением позже, когда вдруг подумал — а почему же я не сказал, что я княжич? Но это вдруг показалось ему таким пустяком — и это вожделенное родство, и даже мать, и вообще все его желания заслужить признание каких-то людей показались ему такими далекими и глупыми по сравнению со взглядом тано…
   Тано не показывал рук, как и следовало по обычаю, а от скул ко рту обе щеки прочерчивали черно-красные ритуальные шрамы.
   — Ты умеешь говорить со зверями, — это был не вопрос, и в голосе тано сквозила какая-то еле уловимая угроза, словно ответь Ингро «нет», он нарушил бы что-то очень важное, почти великое.
   — Да, — так же прошептал он.
   — Значит, — снова теплым голосом проговорил тано, — ты пришел туда, где тебе и должно быть. Повторяй. Ахтанир?
   Ахтанир кивнул. Потом повернулся к Ингро, тихонько, но крепко надавил ему на плечи, заставив опуститься на колени.
   — Эйр Ингро.
   — Эйр Ингро…
   — Мэй антье къатта кэнно-аллар.
   — Мэй антье къатта кэнно-аллар… — Ингро путался в словах, но ни тано, ни Ахтанир словно не замечали этого. Тано напряженно ждал конца действа. Ингро тоже — он боялся, что не сможет повторить верно незнакомые слова и его прогонят.
   — Дэй эртэ а гэлли-Эа.
   — Дэй эртэ а гэлли-Эа…
   — Эл-кэннэн Хонахт.
   — Эл-кэннэн Хонахт, — это имя он произнес твердо. Эти слова он почти понял — теперь это имя будет его по закону.
   — А къонэн Раэнэ.
   — А къонэн Раэнэ.
   Ахтанир отпустил его. Ингро постоял на коленях в растерянности. Поднял взгляд на тано. Тот еле заметно облегченно вздохнул. Улыбнулся и кивнул.
   — Подойди и возьми меч из моих рук.
   Ингро поднялся и благоговейно взял меч. Рук тано опять не было видно из-под широких рукавов.
   — Теперь ты сын Твердыни, Хонахт, — сказал Ахтанир. Тано молча улыбался, сверля его пронзительно светлым взглядом. — Теперь ты избран и выше любого князя, любого мудреца. Ты можешь то, чего никогда не смогут они. Тебе будет позволено то, что не позволено никому из простых людей. Ты — наш, Хонахт!
   В голосе Ахтанира снова звучала та торжественная теплота и гордость, которая так привлекла Ингро там, на каменистых холмах, в пещере.
   — Идем, я познакомлю тебя с твоими братьями и сестрами.
   В сказках, знакомых с детства, младшие обиженные сыновья, которых считали дурачками, всегда уходили из дому искать лучшей доли. И всегда встречался какой-нибудь мудрый зверь, говоривший человеческим голосом, или вещий сон снился, и приходил младший сын в Аст Ахэ — не нынешнюю, а древнюю, — где мудрый Тано давал ему всякие волшебные вещи или наделял силой, с помощью которой он побеждал всех врагов, добывал красавицу-жену и становился князем.
   В легендах и песнях, которые пересказывал эрто-эн-эл-ло, говорилось о великом и справедливом мудром правителе, давшем людям ремесла и законы, научившем читать письмена и ковать железо. Окруженный воинами справедливости, он долго жил среди людей, пока неправедные люди, исполнившись зла, не восстали против него и не объединились с белыми демонами. И великий Тано покинул людей, и лишь Верные хранят его знания и заветы в надежде, что однажды он вернется.
   Когда Хонахт перечитывал старинные книги в Аст Ахэ, погружаясь в затейливую вязь письмен, он постепенно забывал о том, что читает, видения вставали у него перед глазами, и он видел и Тано, и тех, кто был с ним, и его Ученика… а ведь говорят, что он остался в этом мире и бродит где-то среди людей… Хонахт закрывал глаза и мечтал, что вот он встречает его и приводит сюда, и он восходит на престол, и возвращаются старинные времена силы и справедливости…
   Обучение. Размеренное, жесткое, почти жестокое. Язык, письмо, постоянное повторение Заповедей Тано.
   Обучение сосредоточению и правильному дыханию.
   Наука трав — многие дают возможность хотя бы на время выходить из тела, и тогда начинаешь слышать то, что за пределом обычного слуха…
   Постоянное упражнение тела — на выносливость к холоду и жаре, голоду и жажде, боли, ранам, ядам, ко всему что может через тело сокрушить дух.
   А иногда экстаз боли тоже может привести к тому, что Ахтанир называл «прорывом», — к такому же выходу за пределы обычного мира.
   «Единство тела и духа, — говорил тано. — Единство стремления и покорности. Единство страдания и радости. Вот пути, ведущие к откровению и возвышению над собой».
   И великое, всеобъемлющее ощущение братства. Они — особенные. Они не такие, как обычные люди, погрязшие в пороках и неблагодарности.
   Как они не могут понять, что им нужен Хозяин?
   Он был избранным даже среди избранных. Ему хотелось бы стать воином и, как и прочие, упражняться с мечом и копьем, стрелять из лука, скакать на коне на зеленом ровном лугу подле замка, над крутым берегом реки. Это было прекрасно, и понятно, почему воины Аст Ахэ были настолько сильнее любой княжьей дружины. Они были лучше обучены, и, главное, они умели сражаться не каждый за себя ради славы себе и князю, а вместе — ради общей победы.
   Но Ингро-Хонахту не было суждено стать воином.
   Он уже давно забыл, сколько живет здесь. Наверное, он тут жил всегда. Другая жизнь — наверное, это просто сон. Уже выцветший и поблекший, глупый сон. И что в прежней жизни могло привлекать его? Ничего. Здесь его ценят и любят. Здесь все дружелюбны и добры друг к другу. Здесь есть четкие правила жизни и ответы на все вопросы, которые всегда даст тано. Здесь он особенный — и равный среди прочих особенных. Среди тех, кто родился в кланах, и тех, кто родился и вырос здесь. Последним так трудно было рассказывать про жизнь в кланах, они ее просто не понимали. И он тоже постепенно переставал ее понимать.
   Справедливость.
   Он знал, что здесь — правильно. И что он тоже будет поступать правильно, а как же может быть иначе? И ничего уже не хотелось, кроме как до конца овладеть своими странными способностями.
   Тано он почти не видел. Им занимались Ахтанир и Лэи-энно, из говорящих-с-травами.
   С тех пор, как он стал Совой и взлетел на скалу, ему еще ни разу не удавалось повторить этого. Странное звериное чутье сделалось острее, и общаться с животными стало легче. Никого так не слушались собаки и лошади, и никто не был так удачлив в охоте. Хотя охотился он редко и не очень ему это нравилось. Он понимал животных — людей ему было понимать сложнее. Вернее, они не были столь открыты, и ими нельзя было управлять. А это как раз было любопытнее всего. Но это было запрещено, и потому он украдкой пытался заглянуть в мысли соседа. Но это почти никогда не получалось, да и ловя пристальный взгляд Ахтанира, он быстро замыкался в себе, словно улитка вползала в домик, и ждал, не последует ли наказание.