Некрасова Наталья. Великая игра

   О нем я не знаю почти ничего, впрочем, как и об остальных. Но «почти ничего» в отношении господина Элвира чуть ли не равно «совсем ничего». Нигде никаких документов. Только какие-то намеки, обрывки сведений, слухи. Наверное, потому я боюсь его больше всех остальных Бессмертных. Но остальные хотя бы понятно, откуда родом. А этот словно из ниоткуда пришел. Я хотя бы могу предположить, зачем остальные нужны Самому. Но этот?
   Мне кажется, что он знает все про всех. По крайней мере, когда он изволит остановить на тебе свой красный взгляд из темноты капюшона или заговорить с тобой, начинает казаться, что он видит тебя насквозь и знает твои мысли — даже те, которые еще и родиться-то у тебя в голове не успели. И он явно знает, что я пытаюсь найти сведения о нем. Он всегда так загадочно и почти ласково улыбается при встрече, что я вижу — он все знает. И это для него игра.
   Он юн. Настолько юн, что это просто не вяжется с всезнающей холодностью и усталостью его взгляда. С первого взгляда ему не дашь больше семнадцати лет. Да, я понимаю, что он намного старше — Бессмертные не стареют с того момента, как принимают кольцо. Или не меняются так, как меняются с годами люди.
   Я не знаю, к какому народу он принадлежит. По масти он похож на нуменорца или человека из северных эдайн, но сложением не тянет — хрупкий, тоненький, того гляди ветром сдует. Длинные пепельные волосы и огромные серо-зеленые глаза под черными ресницами.
   Впрочем, когда смотришь ему прямо в лицо, видишь только бледное размытое пятно с черными провалами глаз, в которых плавают красные тусклые огоньки.
   Иногда мне кажется, что если он улыбнется, во рту у него мелькнут остренькие белые клыки. Но каждый раз он улыбается одними губами.
   Вот все, что я о нем знаю: он родом откуда-то с севера, но не из нуменорских колоний. Он очень древней крови, такой же древней, как Моро Бессмертный. В прошлом их предков тоже есть нечто общее. Он очень образован. Он умеет убеждать — просто виртуозно.
   А еще — между Самим и господином Элвиром есть какая-то странная связь. Особая.
   Как он сюда пришел, с чем, почему получил кольцо — я не знаю.
   Это все, что я могу сказать о нем.
   Но однажды на своем столе я нашел листок тонкой бумаги, на которой в Ханатте любят писать во время стихотворных состязаний. Ее называют лунной, потому что у них принято смотреть на каллиграфически начертанные строки, глядя на круг полной луны через листок такой бумаги. Я взял листок и огляделся по сторонам. Прямо как вор. Хотя листок я ни у кого не крал, мне кто-то сам его положил, чего ж я опасаюсь?
   Однако я запер дверь в свой кабинет — мой господин Аргор сейчас все равно все по военным делам в Минас-Моргуле мотается, то есть отсутствует, и всеми канцелярскими делами я сам распоряжаюсь. Я схватил листок. Бисерным, паучьим почерком на отличном разговорном ах'энн почти правильной ритмической прозой была написана «краткая повесть» в стиле ханаттайских придворных «печальных повестей об ищущих неведомое». Я уселся поудобнее и принялся читать.

ПОВЕСТЬ О ЗВЕЗДОЧЕТЕ¹⁴

   — Дитя мое, сын мой, зачем ты уходишь, меня оставляя?
   — О мать моя, мать, не держи меня — сын твой рожден под звездою странствий, и Путь мой далек. Земля-у-Моря, мой дом — не удержат меня. Пора мне идти.
   — О, Элвир, мой сын, скажи мне, куда ты уходишь?
   — О мать моя, мать, я иду за звездой, и нет мне покоя.
   — О сын мой, сын, не скрой от меня, что сердце твое терзает?
   — О мать моя, мать, я ищу следы Учителя. Где его Путь. Зачем покинул он нас и куда ушел он? И где звезда, что Мельтор звалась, почему погасла она? Я не знаю. Сказали мне мудрые, что на юге, в далеком краю загорелась сестра ее. Верю сердцем, что это знак. Не могу я остаться.
   — О, сын мой, сын… Не зря в час рождения твоего в наш дом Странник вошел — и отныне судьба твоя Странником стать. Нарек он тебя Звездочетом — звезда ведет тебя вдаль. Ступай же, сын мой, мой Элвир, мой Звездочет.
   — О мать моя, мать, я вернусь. След Учителя я найду, и вернусь в нашу землю я с вестью о нем…
   К Востоку лежал мой путь, где сумрак рассвета таится в узких глазах людей. На Север путь мой лежал, где древняя память живет. К Закату лежал мой путь, где чужой закон, где сердца ледяные и жажда войны. Ныне к Югу мой путь, где горит Звезда над горами. Любовь и Мудрость зажгли ее, как и ту звезду, что погасла, что Мельтор звалась.
   И горы черные встали передо мной, и в ущелье вошел я, и вот вижу — всадник на черном коне, в одеянии черном, и ветер плащ развевает. И словно крыла полуночной птицы плащ его. И бледен венец стальной на челе его, и меч его бледен в холодной ночи.
   — Стой, пришелец. Что ищешь ты здесь? Откуда ты родом? Как имя твое?
   — Привет тебе, страж-государь. Я иду за Звездой, иду из далеких краев. Имя мне Элвир.
   — Где же, странник, твой меч? Опасны дороги, ты безоружен. Меня обмануть ты хочешь? Как же дорогами мира ты мог идти, безоружный, слабый и одинокий?
   — Мой народ не носит меча. Оружие наше — слово, любовь и мудрость.
   — Странен народ твой. Но мир так велик, что может всякое быть. Так что же ты ищешь?
   — Я ищу следы того, кого Учителем звали мы. Много веков, как он нас покинул. Был на Восходе я — и не нашел ответа. Север молчит, а Запад жесток, и слова там тонут в звоне металла. Вот — я пришел сюда, чтобы ответ сыскать.
   — Что же, мой Повелитель многое знает, и мудрость его велика и прекрасна. Странно, однако, что ждали вы столько веков и лишь сейчас пожелали искать Учителя след, если он так был вам дорог. Как его звали?
   — Мелькор.
   — Мелькор? Странник, видать, земля твоя впрямь далека, раз и за тысячи лет не дошли туда вести!
   — Страж-король, я молю тебя — если ты знаешь — скажи мне! Истерзано сердце мое, и тоска убивает меня!
   — Знаю. Но не я, Звездочет, расскажу тебе повесть былого. Пусть Повелитель расскажет тебе о том, что свершилось. Следуй за мной.
   И вот коня повернул он, странника взял на седло. И сказал ему тихо:
   — Друг, не зови меня королем. Мое имя Аргор.
   Не было бы страшно — посмеялся бы вдоволь. Да, приходили сюда порой блаженненькие из Ханатты, как приходили, так и уходили. Их дальше озера Нурнен никто не пускал. Не думаю, чтобы в старину бывало иначе. Здесь нужны не блаженненькие, здесь нужны полезные. И чтобы мой начальник вот так разговаривал со всяким встречным-поперечным? Интересно, над кем он издевается — надо мной или над Бессмертным Королем? Похоже, господин Элвир затеял со мной игру. Охота поразвлечься. Скучно ему, видать. Ну, столько лет не умирать — затоскуешь тут…
   М-да. Раз он вот так оставил сие творение у меня на столе, то ясно дает понять — для него не тайна то, чем я втихую занимаюсь. Не думаю, чтобы это было преступным и чем-то подрывало устои державы, но кто знает? Как бы то ни было, мой собственный начальник прикончит меня, если что. Но он сначала скажет и растолкует, за что меня отправит на тот свет, а то, может, и оправдаться получится. Или не получится.
   Да что я задумываюсь? Сейчас не до меня. Сейчас решаются дела куда более великие, и никого не интересует какой-то секретарь, на досуге составляющий для себя жизнеописание Бессмертных. Но раз господина Элвира заинтересовало — может, и есть в этом некий больший смысл?
   И не сыграть ли мне с ним в эту игру? Первый ход был его. Теперь, стало быть, мой.
   Я достал новую, еще не начатую тетрадь и аккуратно подшил в нее листок. Затем красиво написал на первой странице: «Жизнеописание господина Бессмертного Элвира». Пронумеровал документ. А затем написал: «Комментарии к документу номер 1». И вот что я там изложил.
   «Судя по данному документу, господин Элвир происхождение свое ведет из так называемой земли у моря она же Эс-Тэллиа. Об той земле, почитай, никому и ничего не известно, кроме того, что расположена она в широтах, где жить настолько тяжела и трудна, что обитающие там племена как дикарями были, так и остались. Ибо времени ни на что другое, кроме добывания пропитания и размножения, не остается. Отсюда следует мне заключить, что либо сия земля просто не существует и господин Элвир скрывает почему-то происхождение свое, либо земля сия необычными свойствами обладает. В последнее как-то не верится.
   Второе. Никогда господин Аргор не был стражем. Это удел солдат, а он всегда был военачальником.
   Третье. Уж кто-кто, а господин мой Аргор себя королем всегда считал и считает. И подобное обращение его уж никак не смутило бы, он воспринял бы его как должное.
   Четвертое. Господин Аргор никогда не считал, не считает и не будет считать своим учителем Мелькора хотя бы в силу своей нуменорской гордыни и никогда так его не назовет. Его предки Мелькора били, а у битого нуменорцам учиться нечему.
   Пятое. Мимо такого блаженненького он в лучшем случае проехал бы, не глядя, а вообще свита, скорее всего, надрала бы страннику задницу и либо отправила бы камень ломать, либо сдала бы оркам на пропитание.
   Шестое. Я не могу себе вообще представить, как сей Валаров одуванчик до Мордора добрел.
   Хотелось бы все-таки узнать, зачем господин Элвир покинул свою землю, как он сюда дошел и опять же зачем и чем он полезен Властелину нашему, да живет он вечно, Гортхауэру — Ортхэннэру — Саурону».
   Я злорадно поставил жирную точку и запрятал тетрадь в ящик. Вот и посмотрим.
   Посмотрение произошло довольно скоро. Уже на второй день я застал господина Элвира собственной персоной в моем кабинете. Он мило мне улыбнулся и даже встал, освобождая мое любимое кресло. Сам переместился к окну, где воссел на стул. Поскольку стоял хоть вечно пасмурный, да день, он набросил на свои пепельные волосы капюшон.
   — С вами приятно иметь дело, господин секретарь. Ваша наглость мне нравится.
   — Всегда приятно говорить правду, — схамил я, полагаясь на своего начальника. — А уж как приятно было бы еще правду и услышать!
   — А зачем она вам? Да и кому она вообще нужна? Ну, узнаете вы всю правду, и что это изменит? Понимаете ли, друг мой, мы, Бессмертные, уже на такой высоте, что ни правда, ни ложь ничего не прибавит нам и не убавит. Даже если бы за нами стояли жуткие преступления, это уже ничего не изменит. Разве не так?
   — Именно.
   — Так зачем вам? Какая в этом выгода?
   — Никакой, — пожал я плечами. — Любопытно.
   Он вальяжно облокотился на подоконник.
   — Кто знает, кто знает. Может, и выйдет польза. Знаете ли, не обязательно правду скрывать. Ее можно… ну, преподнести должным образом.
   Я понял и закивал.
   — Ну вот, вы же умнейший человек!
   Он резко встал.
   — Ведь в каждой легенде можно откопать правду. Верно? Ив каждой легенде можно эту же самую правду… закопать. А легенды нам нужны, верно? Любому государству нужны свои легенды и свои герои. На них зиждется история.
   — Верно, — покорно ответил я.
   Он обошел вокруг комнаты кошачьим легким шагом.
   — Что толку рассказывать вам о моей земле, вы все равно ее не увидите.
   — Так мне же интересно, господин Элвир.
   — И почему же? — покосился он на меня красным взглядом.
   Я не сразу нашел, что сказать. Когда говоришь с Бессмертным, надо очень тщательно подбирать слова.
   — Я воспринимаю Эс-Тэллиа как сказку. Но вы — живой человек оттуда. Я слышал только смутные, туманные предания. Хотелось бы знать, что стоит за этими сказками…
   — Это, друг мой, не сказки. — Он ласково рассмеялся. И У меня аж мурашки по спине побежали. — Во-первых, — он многозначительно посмотрел на меня — мол, читал я твои комментарии, — она и вправду в очень холодных и далеких краях. И вокруг если кто и живет, то сущие дикари, которым времени их краткой жизни только и хватает на добычу пропитания и размножение. — Он с ехидной улыбочкой чуть поклонился. — И земля эта и правда обладает необычными, так скажем свойствами. Ее окружает с суши вечный лес, сквозь который могут пройти лишь жители этой страны — если, так скажем, большой мир его не испортил — да еще те, кого мы сами приводим. Ну, была пара-другая случаев, когда приходили ну совсем со стороны. А так — заходят в лес и уже не выходят. — Он снова глянул на меня. — Надо сказать, что у нас не слишком-то холодно. Вулканы, гейзеры. Белые ирисы и единороги, — мечтательно зажмурился он. — И будет так, пока стоит Закон земли. Вот так. — Он снова открыл глаза и посмотрел на меня — словно две черных бездонных дыры с красными углями на дне. И куда делась их мягкая зелень? — Полгода ночь, полгода день.
   — А про Закон земли можно поподробнее? — осторожно спросил я.
   — Можно, но попозже. — По его губам снова скользнула усмешечка. — Я расскажу тебе сущую правду, но все будут считать ее сказочкой. Такова жизнь. Сегодня я желаю ответить по пунктам на твое обвинение, друг мой. Итак, пункт второй. Да, Аргор в короне на вороном коне меня не встречал. Меня приволокли с веревкой на шее, потому как взяли как шпиона, и эта нуменорская сволочь меня допрашивала.
   Тут я предпочел потупить взгляд, потому как представил себе картину. Не очень понятно было, как этот тоненький юноша после этого вообще жив остался.
   — Ничего, я крепче, чем кажусь. Кроме того, у меня была одна вещь, которая меня и спасла. Мне надо было, чтобы она попала к тано. Она и попала. Я, понимаешь ли, хорошо знал, к кому иду и что ему будет ценно. Да, ты прав, наш Аргор, принц Эльдарион (последние слова он произнес совсем другим тоном, словно бы ругался), вбил себе в голову, что он король. Ну да, подданных у него полно — все здешние нуменорцы и ты в том числе. И корона тоже есть. Только ему ведь не просто королем быть охота — всенуменорский он у нас король, понимаешь ли. Ему вас одних мало. И ничего он слышать не желает — а ведь все предсказания, слова и клятвы что-то да значат. Говорят же ему — засохло в Гондоре Белое Древо, окончился род Королей, и ты, стало быть, не король. То есть не нуменорский король, другое королевство предстоит тебе. Нет, хочется ему во врата Города въехать на вороном коне! Ты верно сказал — уперся. Гордыня. — Он помолчал. — И наконец четвертый пункт. Самый важный.
   Он помрачнел.
   — Это отчасти касается и Закона моей земли. Зачем я покинул свою землю? Про все эти звезды — это для восторженных. Хотя и в этом есть правда. Мы хорошо знаем звездное небо — не зря же ночь полгода. Странники наши в большой мир выходят и даже возвращаются. Так что то, что в мире творится, мы все же знаем. Потому я знал, в какую сторону идти, — ориентировался по звездам. И зная, кого ищу.
   Он улыбнулся.
   — Конечно, красиво звучит — потянуло найти Тано, узнать его судьбу. Но надо быть совсем уж блаженным, — он изящно сплел тонкие пальцы, — чтобы не понять и не узнать того, что произошло две тысячи лет назад. За столько-то веков… — Он помрачнел. — Правители всегда все знают, — с горечью сказал он, — и всегда знали. Скрывали от нас, как говорится, ради нашей же пользы и спокойствия. Тайное знание, страшное знание. Но я тоже узнал. Догадался, докопался. И мне стало страшно. Да, мы тысячи лет жили без Тано, без Мелькора, вроде все было как всегда, но сколько это продлится? Что с нами будет? Представьте себе, что это узнали бы все…
   Я представил. Не понравилось.
   — А еще мне, понимаете ли, надоела благость моей земли. Благостность. У нас прекрасные законы. У нас нет греха. Везде есть правила, по которым живут. Только блюдут эти правила сами же люди. У нас их блюдет сама земля. Чуть нарушил — она тебя просто выпихивает. Не переносит она тебя. Что скрывать, для нас, избранных, сию благую землю создал Мелькор. Да, мы его очень даже любим, восхваляем и Учителем зовем. Знаем мы побольше, чем и нуменорцы знали, и вы тоже. Да, я честно исполнял все, что предписано. Но, небо, как же там скучно! Благостно, сытно, мирно — и тяжело. Я понял, что я неправильный, когда мне стало тошно от страданий.
   — То есть? — осмелился встрять я. — Вас наказывали?
   Он тихо рассмеялся.
   — О, нет. Страдания, понимаете ли, считаются в нашей земле великой ценностью. Они очищают и совершенствуют душу. Тот, кто не страдает, по меньшей мере странен. Тот, кто не мечтает о смерти, как о продолжении Пути, — не наш.
   — Тогда почему вы все еще не вымерли? — удивился я
   — Потому что самоубийство не приветствуется — ты не получишь отведенных тебе страданий и не очистишься этим самым страданием для того, чтобы уйти на Путь… Нельзя умирать прежде времени… — Он заговорил как бы про себя — быстрым полушепотом, словно сумасшедший. Я даже испугался. — И нельзя, чтобы людей было больше, чем есть, еды не хватит… а живем мы долго… и женщины не могут рожать… да и роди тут, если все друг другу уже давно родня по крови. Нас же немного. И куда уродов девать… — Он словно очнулся и опять заговорил как ни в чем не бывало: — И непонятно, почему земля вот этих уродов не выпихивает. Значит, они правильны?..
   Кстати, я ведь не совсем напридумывал насчет того, что ушел я узнать, что случилось с Тано. Понимаете ли, друг мой, мы ведь помним и чтим его заветы. Очень трепетно чтим. А Тано говорил о бесконечности Пути. Бесконечности. Понимаете? А мы давно уже никуда не идем. Закон земли — раз и навсегда. Только начинаешь куда-то идти, так скажем, как земля начинает тебя отвергать. В чем дело? Мы что-то утратили? Мы что-то не так понимаем? А ведь никто ничего не знает, мудрые говорят — слушай, мол, сердцем… Я и слушал. — Он опять замолчал, и я побоялся спрашивать, как все же он ушел. Я хотел знать все в подробностях — но не осмеливался спрашивать. Наверное, это так и останется простором для моих измышлений. Он, словно читая мои мысли, насмешливо посмотрел на меня. — Понимаете ли, проницательный друг мой, стать странником — единственный способ законно оттуда уйти, не нарушая никаких правил и не рискуя быть вышвырнутым. Пусть там живет тот, кому это нравится или кто опасается Закона. — Он вдруг ударил кулаком по столу. — Или закон этот дурен, или мы выродились. Тано, как я помню, велел творить, не ограничивая себя ничем, слушая только сердце. Хрен вам! — Я аж вздрогнул, настолько непристойно прозвучало в его устах это довольно невинное ругательство. — Человек — извилистая тварь, он так все повернет, что любое деяние станет преступлением! — Он скривился, словно собирался заплакать. — Я спрашивал. Я честно пытался понять.
   Я ждал продолжения, но он не стал развивать эту тему.
   — Словом, я стал странником. Мне было что искать, мне было куда идти и что дать Тано. Я рассчитал верно. — Он вдруг снова заулыбался. — Вы правы. И задницу мне надрали, и оркам чуть не скормили, но до Мордора я добрел. Большой мир быстро учит, а у меня была цель, до которой я намеревался дожить. И, как видите, дожил.
   — А… что вы предложили Самому? — обмирая от собственной наглости, пробормотал я.
   — Что? — Он рассеянно дернул плечом. — А, одну красивую вещь. Браслет. Браслет, выточенный, похоже, из цельного кристалла мориона. Внутри пульсирует красная точка. Вроде моего глаза, — усмехнулся он. — Над алым пятном светится в воздухе руна Эрат, руна Пламени, знак Движения и Творения.
   Он снова стал обаятелен и плотоядно мягок. Откуда-то извлек бокалы черного хрусталя. Похоже было, что их не резали, а тянули из расплава, и они застывали на воздухе странными, текучими изгибами. Я уже знал, что это еще один его излюбленный фокус — извлечение из ниоткуда бокалов и вина, причем вино всегда было отменным.
   — Что ты знаешь о нас, Бессмертных? Это все всего лишь то, что знаешь ты, то, как понимаешь ты. Так что пиши. В этом нет вреда, потому что нет правды, как нет и лжи.
   А разливаемое по бокалом вино призывно журчало, бормотало, уговаривало. Такое коварное, такое ласковое. И я спросил:
   — Пусть то, что написано мной, — не правда. Не вся правда.
   — Точнее, не ложь, — как сытая ласка улыбнулся он. — Так что ты хотел сказать?
   — Я хотел спросить, зачем вы Самому? Я понимаю пользу остальных. Вашей — не вижу.
   — Понимаешь? — насмешливо поднял он брови. — Тогда ты чрезвычайно умен, — медово протянул он, и мне стало страшно. — Нет. Ты только думаешь, что понимаешь. Но тебе и не надо. Тем более знать, зачем я ему понадобился. Главное, что я нужен ему, и этого достаточно.
   — Но чем?
   Он с нехорошей усмешкой обернулся ко мне.
   — Уж не ради, как вы, нуменорцы, говорите, харадского греха. Я довольно тебе сказал. Хочешь — думай, ищи, вычисляй. Я с удовольствием почитаю. И откомментирую. По пунктам.
   Больше я ничего не знаю о нем. Он еще часто приходил ко мне, пока позволяла война. Кое-что рассказывал про других своих собратьев — порой с издевкой, порой чуть ли не с сочувствием.
   …Прямо-таки роман в переписке. Мой господин затребовал из архивов разведки материалы по последнему гондорско-умбарскому конфликту. Господин Орхальдор, который к господину Аргору относится с подчеркнутым отчуждением, причем взаимным, документы выдал после долгой и нудной канцелярской волокиты. Наконец пухлый том лежал у меня на столе. Естественно, я не мог не заглянуть туда. Донесения нашей разведки с севера. Гондорских донесений почти не было — наместник Денетор противник опасный. Забавнее всего оказалось то, что и мы, и он копали в одном направлении. Все это я окрестил бы делом Торонгиля.
   Любопытнее всего были последние, совсем свеженькие документы, с извращенной любезностью присланные лично господином Орхальдором. После прочтения оных мой господин долго буйствовал, по причине чего я предпочел на глаза ему не попадаться. Господину Сайте это стоило некоторого количества орков. Согласитесь, я такого не пережил бы. Мне влетело, да, куда ж денешься, зато жив остался. И, главное, имел удовольствие прочесть собственноручную резолюцию господина моего Аргора на последнем отчете, написанном рукой господина Орхальдора: «Просрали, козлы».
   Всегдашний обмен любезностями.
   Как бы то ни было, через некоторое время мой господин успокоился. И напугал меня. Он стал каким-то другим. Спокойным и торжественно-замкнутым. Отстраненным, словно готовился к чему-то великому. Окончательному.
   — Скоро все будет кончено, — сказал он мне однажды. — Он последний. И я тоже. Останется один. Истинный король. — Он улыбнулся. Холодно и надменно. — Останется только один. И понятно, кто.

То, чего не было в записках Секретаря

   …Майя положил на стол браслет. Пристально посмотрел на стоявшего перед ним оборванца. Жестом отпустил молчаливых гвардейцев — здешних нуменорцев. Те повиновались.
   — Ты хотел меня видеть — ты меня видишь.
   Оборванец глубоко вздохнул, чуть прикрыв глаза, и слабо улыбнулся.
   — Значит, эта вещь тебе известна и что-то для тебя да значит, — почти прошептал он.
   — Откуда она у тебя и что тебе от меня надо? Оборванец медленно кивнул — или поклонился — и сказал:
   — Мне надо было увидеть тебя — я тебя увидел. Мне надо было увидеть, что ты именно тот, кому я хотел бы оказаться полезным, — я это тоже увидел. Я хочу остаться при тебе.
   — И чем же ты хочешь мне быть полезным?
   Оборванец сел, поблагодарив, словно бы ему предложили сесть. Майя внутренне усмехнулся — его забавлял этот человек.
   — Тано, ты не будешь против, если я начну с самого начала?
   Майя весело рассмеялся.
   — Ну, говори. — Он подпер щеку рукой, изящно облокотившись на подлокотник высокого резного кресла черного дерева, доставленного в качестве очередного дара — или дани — из Ханатты. Надо же иногда и поразвлечь себя. Любопытный мальчик. Никакого страха, никакого восторга — он спокоен и напорист. Кто знает, может, и пригодится.
   Юный бродяга коротко кивнул. Вздохнул, собираясь с духом, потом вдруг рассмеялся, замотав головой.
   — Даже не знаю, с чего начать. Столько раз проговаривал — и вот растерялся. — Он снова помотал головой, затем поднял взгляд прозрачно-светлых глаз, и взгляд этот оказался неожиданно холодным и жестким. Любопытно. — Для начала, я тебе полезен хотя бы тем, что принес тебе это, — он показал подбородком на браслет. — Я знал, кого я ищу и почему. Тано Мелькор ушел из мира, ты остался. Я не знал, каким ты будешь. Предания — это одно, жизнь — другое. Я всего ничего живу на свете, я не могу знать, как все было на самом деле и что я встречу. Но больше было некуда. Не к кому. Я сразу понял это, когда вышел за пределы нашего Леса. — Он задумался на мгновение. — Наша земля не жила бы, если бы ее не поддерживало некое заклинание. Некая сила. Я только под ее защитой и жил. А когда вышел из ее круга — сразу ощутил, что мне худо в этом мире. Когда я добрел до здешних мест, я почувствовал себя снова как дома. Здесь та же сила…
   Я вышел летом, естественно, когда через наши ледяные пустоши пройти можно. Болота, мухи, все ровное, как тарелка. Пока добрел до холмов, чуть не сдох. «Упорный мальчик», — внутренне улыбнулся майя. — Я, — хмыкнул он, скривившись, — по Закону нашей земли не мог носить оружия. Я даже не умел им пользоваться. У меня был только охотничий нож. Я избегал людей, вообще всех избегал. Я мог умереть с голоду, утонуть в болоте, меня сотни раз могли сожрать звери, зарезать орки или разбойники. Когда я добрался до колоний, я был просто счастлив. Там куда как безопаснее, хотя такие, как я — никто и звать никак, да еще непонятно, откуда и куда… Словом, я в колониях Нуменора вполне мог наткнуться точно на такого же, хм, приятного собеседника, как… король? Его здесь так называют… — Спасало меня то, что я умею сочинять правдоподобные истории и уговаривать и языки быстро усваиваю. Даже местное орчье меня за нуменорца приняло, — горделиво улыбнулся он.