Страница:
– Тише, тише, – прозвучал голос Мегабиза.
– В моем доме можно ничего не бояться. Мы были уверены, что Александр погиб вместе со своим войском в Гедрозийской пустыне. Но он вернулся и снова крепко держит в руках бразды правления. Смещен сатрап Аспеста в Кармании.
– И кто там теперь?
– Тлеполем, доказавший царю свою благонадежность. Недавно повешен сатрап Орксин.
– Орксин? Один из самых могущественных сатрапов? – ахнул Мегабиз.
– В Сузах тоже неспокойно. По приказу Александра жестоко пытали, а затем казнили сатрапа Авулита и его юного сына Оксиафра. Мы все опасаемся за свое будущее.
При упоминании имени царя у Апамы появилось странное ощущение: Александр здесь и с осуждением смотрит на нее.
2
– В моем доме можно ничего не бояться. Мы были уверены, что Александр погиб вместе со своим войском в Гедрозийской пустыне. Но он вернулся и снова крепко держит в руках бразды правления. Смещен сатрап Аспеста в Кармании.
– И кто там теперь?
– Тлеполем, доказавший царю свою благонадежность. Недавно повешен сатрап Орксин.
– Орксин? Один из самых могущественных сатрапов? – ахнул Мегабиз.
– В Сузах тоже неспокойно. По приказу Александра жестоко пытали, а затем казнили сатрапа Авулита и его юного сына Оксиафра. Мы все опасаемся за свое будущее.
При упоминании имени царя у Апамы появилось странное ощущение: Александр здесь и с осуждением смотрит на нее.
2
– Только на подарки женихам и невестам ушло пятнадцать тысяч талантов, – вздыхал Харес, в который раз придирчиво рассматривая золотые венки и в который раз строго наказывая слугам не перепутать свадебные подарки. – Запомните, вот это для Гефестиона лично от царя.
Он передал слуге золотой кубок и меч. И, вспомнив, как сокрушался истинный эллин Гефестион, что царь женит его на варварке, хоть и знатной, подумал: «Бедные персиянки! Навряд ли женихи согласятся провести с ними даже первую брачную ночь. Сбегут сразу же после пира. Возможно, некоторые в угоду царю в первый раз согласятся, но на второй день точно сбегут. А, спрашивается, чем персиянки хуже эллинок? Красавицы! Скромные, нежные, а главное, покорные мужьям! Жаль, что мой возраст не позволяет взять в жены юную персиянку!»
Харес невольно залюбовался очередным ожерельем.
– Великолепная работа! Ювелиры потрудились на славу! Истинно царский подарок!
Заметив, что слуги и писцы замешкались, он строго напомнил:
– Это для невесты Гефестиона. Смотрите не перепутайте. Я сам все проверю.
Дел до начала торжеств было не счесть. Харес торопился проверить, закончено ли возведение свадебного шатра. В его распоряжении оставался всего один день, а завтра предстояли многочисленные репетиции с актерами, музыкантами, фокусниками и акробатами, ведь каждый должен был занять свое место в грандиозном представлении.
Стремительно покинув зал царского дворца, где писцы подробно заносили на дощечки, покрытые воском, описание подарков для каждой пары новобрачных, – их было девяносто, девяносто первой парой были Александр и Статира, дочь царя Дария, – Харес отправился к праздничному шатру, на ходу приговаривая:
– Молодцы мастера! Молодцы! Все успели к сроку! Думаю, что угодил царю, он будет доволен.
Подарки для простых воинов и их невест, которых было более девяти тысяч, считали в другом месте. Но и там благодаря стараниям Хареса все было готово.
Вскоре колесница Хареса остановилась у свадебного шатра. Рабы заканчивали затягивать потолок разноцветными, богато вышитыми тканями.
– Сегодня, едва солнце скроется за горизонтом, все будет готово, – склонившись в нижайшем поклоне, сообщил пожилой перс, следящий за работой. – Согласись, благороднейший, мудрейший и справедливейший Харес, эти ткани просто радуют глаз?
Харес снисходительно кивнул. Перс между тем продолжал восхвалять своих мастеров:
– Ткачи выполнили работу вовремя! А диковинные птицы, вышитые золотыми нитями, достойны радовать только глаза царя! Это будет такой праздник, какого еще не видала Персия. Пусть величайший царь Александр здравствует и царствует вечно!
– Твои речи мудры и угодны великому царю! – похвалил перса Харес.
В сопровождении свиты он прошелся вдоль высоких колонн, украшенных золотом, серебром и драгоценными камнями. Колонн было более пятидесяти, они эхом отражали доносившиеся издали звуки флейт. Это готовились к празднику знаменитые греческие флейтисты. С обитых золотом и серебром перекладин свешивались драгоценные ковры с рисунками из серебряных нитей на мифологические сюжеты.
Придирчиво осмотрев пиршественный зал, Харес проследовал в галерею, выстроенную вокруг шатра, где для женихов и невест было устроено девяносто спальных покоев, отделенных один от другого коврами. И уже в который раз он подумал: «Ни один эллин не покроет свой род позором, войдя в эти покои после свадебного пира. Надо же такое устроить: общая спальня для всех новобрачных! До такого еще не додумался ни один царь мира!»
А вслух произнес:
– Вот здесь наконец-то родятся дети, о которых мечтал царь Александр!
По приказу Хареса к нему приблизился, низко кланяясь, главный садовник дворца. Вдохновенный садовод начал петь хвалебный гимн своим прекрасным творениям, уверяя, что его розы самые лучшие, но Харес прервал его:
– Пол шатра и покоев для новобрачных надо усеять лепестками роз.
Распорядитель дворцовых церемоний, не заметив огорчения на лице лучшего садовода Персии, который своими неусыпными трудами довел искусство выращивания цветов до совершенства, уже шел дальше.
– Из фонтанов вместо воды должно бить вино, красное и белое, – приказал он.
Наконец Харес сел в двухколесную колесницу и велел погонщику везти себя как можно скорее в царский дворец.
Следуя приказу Александра, в Сузы уже прибыли военачальники со своими свитами, знатные вельможи с женами и дочерьми, гости из Азии и Европы. Прибыл и Мегабиз с племянницей.
Молоденькая темнокожая рабыня гасила светильники. Изящные длинные косы, перевитые разноцветными лентами, струились по ее плечам. Когда последний светильник был погашен, рабыня остановилась в нескольких шагах от ложа Апамы. Заметив, что знатная гостья наконец-то проснулась, девушка подошла так близко, что Апама ощутила исходивший от нее запах мирры. Склонившись в низком поклоне, почти касаясь лбом пола, рабыня сообщила, что ей велено проводить Апаму в баню, которая приготовлена для знатной гостьи и жен хозяина, а затем подготовить ее к встрече с женихом, который пожелал познакомиться с невестой накануне предстоящей свадьбы.
В сопровождении рабыни Апама пошла по длинным, казавшимся бесконечными переходам дворца в женские бани, находившиеся на территории гарема.
Уже издали до нее донесся гул голосов: смеющихся, болтающих, поющих.
Среди густого облака влажного пара, который вскоре окутал Апаму, двигались полунагие фигуры нескольких десятков женщин. По мраморным плитам бани мелькали босые стройные ноги.
Многие женщины, лежа на скамьях, весело разговаривали, некоторые спорили. Три женщины пели задорную песню.
Среди всей этой суматохи расхаживали нагие рабыни, разносившие на головах нагретые покрывала.
Заметив новенькую, женщины бесцеремонно начали разглядывать ее.
– Новая наложница? – послышались голоса.
Евнух, охраняющий вход в зал для купания, пояснил:
– Нет, это знатная гостья хозяина. Ее завтра выдают замуж за македонянина.
Теперь на Апаму уже смотрели с жалостью и сочувствием: ведь о жестокости македонян слагались легенды.
От запаха благовоний, смешанных с горячим водяным паром, у девушки закружилась голова. Закончив купание, Апама вместе с женами и наложницами хозяина легла на мягкие подушки, разложенные вдоль стен громадного зала. Между тем юная рабыня неторопливо вытирала ее влажное тело мягкими подушечками из верблюжьей шерсти.
Более часа пролежала Апама в приятной полудреме. Она очнулась от шума шагов, – в зал вошли многочисленные рабыни. Все женщины, как по команде, поднялись со своих подушек. Мази и благовония полились на красавиц. Тела их вскоре благоухали утонченными ароматами, а роскошные волосы были искусно уложены.
Апама, которую причесывала утренняя рабыня, с интересом наблюдала за происходящим вокруг.
Внезапно крик радости встретил прибывшего в зал главного евнуха гарема. Несколько прелестниц, лукаво смеясь, запели ему хвалебную песнь, но их оттеснила толпа просительниц.
Улыбающийся евнух одной обещал наказать обидчицу, другой – драгоценные украшения, третьей – дорогие наряды, четвертую отругал за непослушание.
Рабыня попросила Апаму пройти в отведенные ей покои, чтобы нарядить в праздничные одежды.
Апама покорно позволила надеть на себя богатое платье, туфли, расшитые жемчугом, ожерелье, серьги, браслеты и кольца. Она была так ошеломлена внезапно изменившимся течением своей жизни, что очень обрадовалась приходу Мегабиза.
– Нравлюсь я тебе?
Мегабиз улыбнулся.
– Мне ты нравишься всегда. Главное, чтобы ты понравилась своему жениху.
– Он скоро придет?
– Он уже здесь. Он ждет тебя. Пойдем!
Апама сжала руки. Жених, более пугающий, чем желанный, ее ждет! Как во сне она шла за дядей по длинным залам дворца.
В одном из залов, в котором наконец остановился Мегабиз, навстречу двинулась высокая мужская фигура. Сердце девушки учащенно забилось. Глаза ее не отрываясь смотрели на незнакомца. Апама поняла, что это и есть Селевк.
Казалось, время остановилось. В зале воцарилась глубокая тишина.
Селевк был высок, широкоплеч, в каждом его движении чувствовались ловкость и сила. Видно было, что он привык к нелегкому труду воина.
Апама вглядывалась в мужественное, невозмутимое лицо. Стоящий перед ней македонец был, пожалуй, самым красивым из всех мужчин, которых она когда-либо видела. Но ведь, отправляясь в Сузы, она дала клятву матери. Внезапная грусть овладела Апамой. Она почувствовала, что этот македонянин может заставить ее забыть о сделанном обещании. Мысли о мести врагам сейчас были далеко-далеко.
Некоторое время молодые люди молча смотрели друг на друга. Наконец Селевк шагнул вперед, откинул покрывало с лица девушки, взял своей рукой ее нежную белую руку.
– Так вот ты какая, Апама…
Македонянин и персиянка стояли друг против друга. Невидимые нити объединили их души! Воспоминания о подобных минутах сохраняются в памяти и оказывают впоследствии влияние на всю дальнейшую судьбу.
Все жители Суз явились посмотреть на этот праздник: на стенах и крышах не было свободных мест.
Площадь перед царским дворцом превратилась в один огромный шатер из ярких тканей с кистями из золотых нитей. Вокруг шатра находились навесы для многочисленных гостей.
Глашатаи, расставленные вокруг шатра, призваны были оповещать о происходящем, чтобы ни один человек в городе не пропустил ничего важного. Они должны были трубить в трубы, когда будут провозглашаться здравицы, повторять тосты и, главное, объявить, когда в шатер войдут женихи и невесты.
Свадьба устраивалась по персидским обычаям.
Большой зал пиршества был освещен тысячами светильников, пламя которых отражалось на золотых и серебряных узорах, покрывающих колонны. Длинный стол стоял посреди зала, представляя сказочно великолепное зрелище, поражавшее богатством расставленной посуды – кубков, чаш, ваз и курильниц. С одной стороны стола парами расставленные кресла ожидали женихов Запада и невест Востока. Золотой трон царя и трон его невесты возвышались посредине. Напротив находились места для гостей. Кругом были расставлены столы для посольств, находящихся в городе. Пиршественные столы для войска были установлены вблизи царского шатра.
– Скоро начало! Скоро явятся гости! Скоро прибудет царь! – Харес придирчиво осматривал все вокруг. Он вновь обратился к старшему стольнику, знатному придворному персу: – Все ли готово?
– Все ли готово? – повторил вопрос старший стольник старшему виночерпию.
– К свадебному пиру вино готово! – с гордостью ответил виночерпий. – Хиосское вино превосходит качеством все, что я пивал до сих пор. Попробуйте!
Виночерпий одной рукой взял изящный золотой кубок, а другой – маленький ковшик и стал наливать вино тонкой длинной струей в узкое отверстие кубка.
Затем он с изящным поклоном передал кубок Харесу.
Тот медленно отпил драгоценную влагу и воскликнул, возвращая кубок:
– Иностранные гости правы, восхищаясь искуснейшими в мире персидскими виночерпиями!
– Благодарю тебя, благородный Харес. – Виночерпий склонился в почтительном поклоне.
Трубы протрубили начало празднества…
Харес поспешил навстречу входящим гостям, при помощи жезлоносцев указывая на места. Гости царя, которых было более девяти тысяч, постепенно рассаживались за столами.
Глядя вокруг, многие недоумевали:
– Какое расточительство!
– Недолго так истощить даже самую богатую казну!
Некоторые тихо переговаривались друг с другом:
– Насилие над чувствами людей.
– В массовом бракосочетании есть что-то зловещее.
– Благородных женщин поверженных стран будут подводить к мужчинам-победителям, как кобыл к жеребцам…
Вскоре звуки труб возвестили приближение царя. Как только он вошел в шатер, гости поднялись со своих мест и приветствовали величайшего правителя громовым, непрестанно возобновляющимся криком:
– Да здравствует царь царей, царь четырех стран света, великий Александр!
Пурпурный ковер, на который мог ступать только царь, был постлан по направлению к трону.
Александр предстал в митре и одеянии персидских царей, чтобы выглядеть по-настоящему величественно. Персидское одеяние подчеркивало весьма невысокий рост Александра. В Персии каждый знал поговорку: «Рост царя – это рост его души».
Едва царь сел на трон, звуки труб возвестили, что он совершает возлияние богам.
– Великий царь благодарит богов и просит ниспослать семейное счастье и здоровое потомство ему самому и всем новобрачным! – торжественно прокричали глашатаи.
Вместе с царем совершили возлияние богам и все гости, каждый из своей золотой чаши – подарка царя.
Закончив возлияние, Александр высоко поднял чашу.
– Осушите же чаши, друзья, ибо в них заключена радость! Чтобы сегодня мы все изведали рай!
– Владыка мира провозглашает тост за невест. Он сравнивает их со звездами, несущими свет, и наказывает женихам хранить верность своим женам и свято охранять семейный очаг! – провозгласили глашатаи.
За тостом царя последовали тосты женихов. Они были за здоровье отцов невест, славных вождей персов, суровых, полных отваги, подаривших миру красавиц. Взять их в жены – величайшее счастье для мужей.
Отцы невест оказали ответную честь женихам, после чего все выпили за здоровье и мудрость великого царя, чей взор устремлен в будущее, созидать которое будут дети от сегодняшних браков.
Наконец трубы оповестили о появлении невест. На ковер, усыпанный лепестками роз, вступили девяносто одна девушка. Лица дочерей знатнейших семейств Персиды, Бактрии, Мидии, Сузианы скрывали покрывала.
Отцы, взяв за руки дочерей, повели их к женихам.
Оксарт первым подвел свою племянницу к царю. Александр поднялся с трона, приветствуя, и принял руку своей невесты. Царь Дарий передал собственную красоту всем своим детям. Равно как и стать: Статира была выше Александра на целую ладонь.
Царь лично усадил Статиру на почетное место рядом с троном, и разница в росте мгновенно пропала. Александр, увидев невесту в покоях ее матери-царицы, велел укоротить ножки кресла.
Гефестион с Драпетидой составили следующую пару. Артакама из рода Артабаза заняла место рядом с Птолемеем. Апама, дочь Спитамена, – рядом с Селевком.
Женихи приоткрыли покрывала. Гул восхищения пронесся по залу. Красота девушек была поразительна.
То, что девяносто одну невесту, не перепутав, подвели к девяносто одному жениху, было заслугой распорядителя придворных церемоний Хареса. Его организация свадебного торжества была безупречной.
Селевк, один из немногих, откровенно любовался своей невестой, но, заметив насмешливый взгляд Гефестиона, принял невозмутимый вид.
И Гефестион, и Птолемей, и многие другие ближайшие соратники Александра совершенно равнодушно смотрели на своих избранниц.
Вскоре свадебная песня, исполняемая многоголосым хором, зазвучала под сводами шатра. Песню подхватили тысячи хористов на площади, и праздничное пение, усиленное толпой, понеслось во все уголки города.
Апама, попав в сверкающий огнями и золотом зал, испытала вначале легкое головокружение. Она впервые оказалась в таком шумном, многолюдном обществе. Ее окружали женщины, блистающие молодостью и красотой, мужчины с суровыми лицами и, как ей казалось, равнодушными взглядами. Но, ощутив нежное прикосновение руки Селевка, она почувствовала себя увереннее.
Во время исполнения свадебной песни, когда все взоры были обращены на царя, Апама внимательно наблюдала за Александром. Почтительно склонившихся перед повелителем мира слуг было не счесть, во всех взглядах читались покорность и подобострастие. Апама видела Александра впервые. Несмотря на маленький рост, в фигуре царя ощущалась грозная сила хищника, всегда готового броситься в схватку с теми, кто стоит на его пути.
Видя сказочную роскошь праздника, Апама усмехалась про себя: «Ты хочешь казаться щедрым, всемогущий царь? Да, ты богат. Но скольких людей ты погубил?..»
Мечтая о мести всемогущему Александру, Апама испытывала какое-то болезненное наслаждение. Ей казалось, что она не ощущает страха перед великим царем. Ведь если бы Александру пришла однажды мысль убить дочь бунтаря Спитамена, он не причинил бы ей большего зла, чем уже причинил.
Неожиданно Александр, внимательно разглядывавший невест, встретился взглядом с Апамой, которая сидела вблизи от царского трона. Выражение глаз царя было холодным и загадочным. Апама ощутила беспокойство. Их взгляды скрестились. Юная персиянка содрогнулась, поняв, что эти безжалостные глаза могут постичь любую тайну. Она вдруг увидела, что глаза царя разного цвета: один – голубой, а другой – светло-карий. Это открытие, как громом, поразило Апаму. Такие разноцветные глаза она видела впервые в жизни. А вдруг Александр действительно сын всемогущего бога эллинов Зевса, как рассказывала мать и как считает дядя Мегабиз? Именно Зевс сделал своего сына непобедимым. Ни яд, ни кинжал, ни отравленные стрелы, ни камень из пращи – ничто не может поразить сына бога.
Звуки свадебной песни постепенно оглушали Апаму. Песня казалась ей невероятно длинной и скучной. И чуждой, как и все происходящее вокруг. Много гостей и шума, много невест и женихов. Трудно было поверить, что это свадебный пир. Между тем внимание Александра перешло на других невест. Апама же исподтишка изучала облик своего врага: дерзкое лицо воина, загорелое и обветренное, сверкающие глаза, резко очерченные губы, густые рыжие волосы, разлохмаченные, напоминающие львиную гриву, наконец, широкие плечи и сильные, цепкие руки. Александр производил впечатление человека, способного сокрушить любые преграды. Среди своих военачальников он выделялся красотой, умом, страстью, энергией.
«Твоя жестокость, царь, рано или поздно обратится против тебя самого! Я выполню свою клятву, – произнесла мысленно Апама. – Твой час еще не пробил, но я верю, что он скоро пробьет. Теперь я жена твоего друга Селевка и смогу отомстить тебе за отца!»
Свадебная песня наконец-то закончилась.
Взгляд Селевка медленно обратился к Апаме. В нем сквозила такая нежность, что девушка пришла в смятение: «Я не думала, что мой муж будет так хорош собой. Он может стать для меня действительно любимым человеком».
Голос распорядителя придворных церемоний Хареса вернул Апаму к действительности:
– Настало время женам покинуть пиршественный зал. А мужчины за праздничными тостами продолжат свадебный пир.
Девушка вздрогнула. Ей почему-то показалось, что все смотрят именно на нее. Она покраснела и торопливо встала. Ее взгляд задержался на Селевке, прося не оставаться слишком долго с гостями. Свадебная ночь должна принадлежать только им двоим.
Персиянки медленно покинули пиршественный зал. Длинное шествие возглавила Статира вместе с Драпетидой, Артакама и Апама следовали за ними.
Пиршество, на котором остались одни мужчины, возобновилось. В присутствии будущих тестей, представлявших благороднейшие семьи Персии, македоняне сначала сдерживали себя. Но это вынужденное воздержание длилось недолго.
Под стремительные звуки струн и удары бубнов в зал вбежали греческие танцовщицы и принялись кружиться, извиваться, вращать бедрами в движениях любимого гетерами танца. Сила Эроса воспламенила и персидских вельмож. В их руках застыли недопитые чаши, глаза жадно любовались телодвижениями полуобнаженных танцовщиц.
Знатный перс Аргест воскликнул:
– Гречанки танцуют превосходно!
– Им нет равных в танцах, – подтвердил Мегабиз и, выразительно посмотрев на Гефестиона, о любви которого к Александру было всем известно, шепнул своему родственнику Артембару: – Прекрасно задумано! Перед ночью любви этот танец воспламенит даже самых равнодушных к женским чарам мужчин.
Захмелевший царь, наклонившись к Гефестиону, сидевшему от него по левую руку, мечтательно произнес:
– У нас скоро будут дети от прекрасных персиянок. Так мы все породнимся.
– О великий! – упавшим голосом произнес Гефестион. – Каким испытаниям ты нас подвергаешь! Это страшнее, чем Гедрозийская пустыня. Я не вынесу этой брачной ночи!
– Гефестион, мой любимый, нежный и преданный друг! – ласково сказал Александр. – Я себя тоже подвергаю испытанию. Но ведь ты знаешь, чего я хочу. Теперь, когда тысячи македонян породнились с персами, разлад между эллинами и варварами сам собою исчезнет. И это укрепит мою власть.
Гефестион осушил очередную чашу с вином. Он знал, что Александр смешением народов стремится укрепить свое разноплеменное государство. Но провести ночь с персиянкой, даже царского рода и даже очень красивой…
– Твое решение, великий, правильно и мудро. Только выполнить его нам, эллинам, будет очень трудно.
И Гефестион, и прочие македонцы преодолеть исторически присущее эллинам отвращение к варварам не могли. Они могли только скрывать его.
После танцовщиц перед пирующими появились несколько юношей и зрелых мужей. Началось выступление поэтов на тему гомеровских сказаний. Под аккомпанемент двух лир образовавшие круг поэты пропели поэму о Навсикае, прекрасной дочери царя феаков Алкиноя, влюбившейся в потерпевшего кораблекрушение Одиссея. Александра и его македонских друзей увлекли стихи о подвигах Одиссея, с детства близкие каждому эллину. Персы же слушали, хмурясь, не переставая есть или пить.
Александр, заметив, что персидские вельможи скучают и слушают выступление греческих поэтов только из вежливости, дал знак Харесу пригласить фокусников из Индии.
Гефестион, осушавший один кубок за другим, наконец развеселился. Высоко подняв наполненный кубок, он, смеясь, провозгласил:
– Многих женщин, даже очень красивых, всемогущий Зевс вылепил из хрюшек. Так выпьем, друзья, за то, чтобы наши юные жены всегда оставались стройными и не нагуливали у домашнего очага жир!
Птолемей, у которого также не было ни малейшего желания отправляться к своей персидской жене, весело подхватил:
– Лично я больше всего боюсь женщин, созданных из коварных лис. Нрав их меняется каждый час. Вот худшее из зол, что Зевс дал в дар мужьям.
Александр попытался утихомирить разошедшихся друзей:
– Все сказанное вами, друзья, не имеет отношения к знатным персиянкам. Они лучшие и благороднейшие из жен. Персиянки подарят нам славное и сильное потомство.
Гефестион, обычно никогда не перечащий царю, упрямо бурчал, осушая кубок за кубком:
– Любая женщина, особенно варварка, есть зло из зол.
К счастью, изрядно захмелевшие персы не слышали слов лучшего друга царя.
Александр уже в который раз напоминал македонцам, что пора идти к женам. Но это заставляло его ближайших друзей снова и снова осушать кубки и произносить очередные тосты за женщин, нрав которых по повелению всемогущего Зевса весьма различен…
Рабыни сняли с Апамы одежду и обувь, посадили на табурет и начали протирать ее тело влажными душистыми полотенцами. Все происшедшее в течение дня невероятно утомило Апаму. Она чувствовала себя усталой. Энергичные растирания были приятны, ей вскоре стало лучше. Между тем рабыни стали натирать ее руки, шею, плечи, грудь, ноги маслянистыми благовониями с различными цветочными запахами. Усталость вскоре уступила место бодрости. Закончив растирание, одна из рабынь принялась расчесывать Апаме распущенные волосы.
Он передал слуге золотой кубок и меч. И, вспомнив, как сокрушался истинный эллин Гефестион, что царь женит его на варварке, хоть и знатной, подумал: «Бедные персиянки! Навряд ли женихи согласятся провести с ними даже первую брачную ночь. Сбегут сразу же после пира. Возможно, некоторые в угоду царю в первый раз согласятся, но на второй день точно сбегут. А, спрашивается, чем персиянки хуже эллинок? Красавицы! Скромные, нежные, а главное, покорные мужьям! Жаль, что мой возраст не позволяет взять в жены юную персиянку!»
Харес невольно залюбовался очередным ожерельем.
– Великолепная работа! Ювелиры потрудились на славу! Истинно царский подарок!
Заметив, что слуги и писцы замешкались, он строго напомнил:
– Это для невесты Гефестиона. Смотрите не перепутайте. Я сам все проверю.
Дел до начала торжеств было не счесть. Харес торопился проверить, закончено ли возведение свадебного шатра. В его распоряжении оставался всего один день, а завтра предстояли многочисленные репетиции с актерами, музыкантами, фокусниками и акробатами, ведь каждый должен был занять свое место в грандиозном представлении.
Стремительно покинув зал царского дворца, где писцы подробно заносили на дощечки, покрытые воском, описание подарков для каждой пары новобрачных, – их было девяносто, девяносто первой парой были Александр и Статира, дочь царя Дария, – Харес отправился к праздничному шатру, на ходу приговаривая:
– Молодцы мастера! Молодцы! Все успели к сроку! Думаю, что угодил царю, он будет доволен.
Подарки для простых воинов и их невест, которых было более девяти тысяч, считали в другом месте. Но и там благодаря стараниям Хареса все было готово.
Вскоре колесница Хареса остановилась у свадебного шатра. Рабы заканчивали затягивать потолок разноцветными, богато вышитыми тканями.
– Сегодня, едва солнце скроется за горизонтом, все будет готово, – склонившись в нижайшем поклоне, сообщил пожилой перс, следящий за работой. – Согласись, благороднейший, мудрейший и справедливейший Харес, эти ткани просто радуют глаз?
Харес снисходительно кивнул. Перс между тем продолжал восхвалять своих мастеров:
– Ткачи выполнили работу вовремя! А диковинные птицы, вышитые золотыми нитями, достойны радовать только глаза царя! Это будет такой праздник, какого еще не видала Персия. Пусть величайший царь Александр здравствует и царствует вечно!
– Твои речи мудры и угодны великому царю! – похвалил перса Харес.
В сопровождении свиты он прошелся вдоль высоких колонн, украшенных золотом, серебром и драгоценными камнями. Колонн было более пятидесяти, они эхом отражали доносившиеся издали звуки флейт. Это готовились к празднику знаменитые греческие флейтисты. С обитых золотом и серебром перекладин свешивались драгоценные ковры с рисунками из серебряных нитей на мифологические сюжеты.
Придирчиво осмотрев пиршественный зал, Харес проследовал в галерею, выстроенную вокруг шатра, где для женихов и невест было устроено девяносто спальных покоев, отделенных один от другого коврами. И уже в который раз он подумал: «Ни один эллин не покроет свой род позором, войдя в эти покои после свадебного пира. Надо же такое устроить: общая спальня для всех новобрачных! До такого еще не додумался ни один царь мира!»
А вслух произнес:
– Вот здесь наконец-то родятся дети, о которых мечтал царь Александр!
По приказу Хареса к нему приблизился, низко кланяясь, главный садовник дворца. Вдохновенный садовод начал петь хвалебный гимн своим прекрасным творениям, уверяя, что его розы самые лучшие, но Харес прервал его:
– Пол шатра и покоев для новобрачных надо усеять лепестками роз.
Распорядитель дворцовых церемоний, не заметив огорчения на лице лучшего садовода Персии, который своими неусыпными трудами довел искусство выращивания цветов до совершенства, уже шел дальше.
– Из фонтанов вместо воды должно бить вино, красное и белое, – приказал он.
Наконец Харес сел в двухколесную колесницу и велел погонщику везти себя как можно скорее в царский дворец.
Следуя приказу Александра, в Сузы уже прибыли военачальники со своими свитами, знатные вельможи с женами и дочерьми, гости из Азии и Европы. Прибыл и Мегабиз с племянницей.
* * *
Апама очнулась от глубокого сна. Великолепные покои были залиты солнечными лучами. Сон, сморивший ее после приезда в Сузы, оказался очень долгим; солнце, которое девушка при пробуждении посчитала утренним, находилось в зените.Молоденькая темнокожая рабыня гасила светильники. Изящные длинные косы, перевитые разноцветными лентами, струились по ее плечам. Когда последний светильник был погашен, рабыня остановилась в нескольких шагах от ложа Апамы. Заметив, что знатная гостья наконец-то проснулась, девушка подошла так близко, что Апама ощутила исходивший от нее запах мирры. Склонившись в низком поклоне, почти касаясь лбом пола, рабыня сообщила, что ей велено проводить Апаму в баню, которая приготовлена для знатной гостьи и жен хозяина, а затем подготовить ее к встрече с женихом, который пожелал познакомиться с невестой накануне предстоящей свадьбы.
В сопровождении рабыни Апама пошла по длинным, казавшимся бесконечными переходам дворца в женские бани, находившиеся на территории гарема.
Уже издали до нее донесся гул голосов: смеющихся, болтающих, поющих.
Среди густого облака влажного пара, который вскоре окутал Апаму, двигались полунагие фигуры нескольких десятков женщин. По мраморным плитам бани мелькали босые стройные ноги.
Многие женщины, лежа на скамьях, весело разговаривали, некоторые спорили. Три женщины пели задорную песню.
Среди всей этой суматохи расхаживали нагие рабыни, разносившие на головах нагретые покрывала.
Заметив новенькую, женщины бесцеремонно начали разглядывать ее.
– Новая наложница? – послышались голоса.
Евнух, охраняющий вход в зал для купания, пояснил:
– Нет, это знатная гостья хозяина. Ее завтра выдают замуж за македонянина.
Теперь на Апаму уже смотрели с жалостью и сочувствием: ведь о жестокости македонян слагались легенды.
От запаха благовоний, смешанных с горячим водяным паром, у девушки закружилась голова. Закончив купание, Апама вместе с женами и наложницами хозяина легла на мягкие подушки, разложенные вдоль стен громадного зала. Между тем юная рабыня неторопливо вытирала ее влажное тело мягкими подушечками из верблюжьей шерсти.
Более часа пролежала Апама в приятной полудреме. Она очнулась от шума шагов, – в зал вошли многочисленные рабыни. Все женщины, как по команде, поднялись со своих подушек. Мази и благовония полились на красавиц. Тела их вскоре благоухали утонченными ароматами, а роскошные волосы были искусно уложены.
Апама, которую причесывала утренняя рабыня, с интересом наблюдала за происходящим вокруг.
Внезапно крик радости встретил прибывшего в зал главного евнуха гарема. Несколько прелестниц, лукаво смеясь, запели ему хвалебную песнь, но их оттеснила толпа просительниц.
Улыбающийся евнух одной обещал наказать обидчицу, другой – драгоценные украшения, третьей – дорогие наряды, четвертую отругал за непослушание.
Рабыня попросила Апаму пройти в отведенные ей покои, чтобы нарядить в праздничные одежды.
Апама покорно позволила надеть на себя богатое платье, туфли, расшитые жемчугом, ожерелье, серьги, браслеты и кольца. Она была так ошеломлена внезапно изменившимся течением своей жизни, что очень обрадовалась приходу Мегабиза.
– Нравлюсь я тебе?
Мегабиз улыбнулся.
– Мне ты нравишься всегда. Главное, чтобы ты понравилась своему жениху.
– Он скоро придет?
– Он уже здесь. Он ждет тебя. Пойдем!
Апама сжала руки. Жених, более пугающий, чем желанный, ее ждет! Как во сне она шла за дядей по длинным залам дворца.
В одном из залов, в котором наконец остановился Мегабиз, навстречу двинулась высокая мужская фигура. Сердце девушки учащенно забилось. Глаза ее не отрываясь смотрели на незнакомца. Апама поняла, что это и есть Селевк.
Казалось, время остановилось. В зале воцарилась глубокая тишина.
Селевк был высок, широкоплеч, в каждом его движении чувствовались ловкость и сила. Видно было, что он привык к нелегкому труду воина.
Апама вглядывалась в мужественное, невозмутимое лицо. Стоящий перед ней македонец был, пожалуй, самым красивым из всех мужчин, которых она когда-либо видела. Но ведь, отправляясь в Сузы, она дала клятву матери. Внезапная грусть овладела Апамой. Она почувствовала, что этот македонянин может заставить ее забыть о сделанном обещании. Мысли о мести врагам сейчас были далеко-далеко.
Некоторое время молодые люди молча смотрели друг на друга. Наконец Селевк шагнул вперед, откинул покрывало с лица девушки, взял своей рукой ее нежную белую руку.
– Так вот ты какая, Апама…
Македонянин и персиянка стояли друг против друга. Невидимые нити объединили их души! Воспоминания о подобных минутах сохраняются в памяти и оказывают впоследствии влияние на всю дальнейшую судьбу.
* * *
Наступил долгожданный, единственный, беспримерный в истории день: свадебный пир десяти тысяч македонских воинов.Все жители Суз явились посмотреть на этот праздник: на стенах и крышах не было свободных мест.
Площадь перед царским дворцом превратилась в один огромный шатер из ярких тканей с кистями из золотых нитей. Вокруг шатра находились навесы для многочисленных гостей.
Глашатаи, расставленные вокруг шатра, призваны были оповещать о происходящем, чтобы ни один человек в городе не пропустил ничего важного. Они должны были трубить в трубы, когда будут провозглашаться здравицы, повторять тосты и, главное, объявить, когда в шатер войдут женихи и невесты.
Свадьба устраивалась по персидским обычаям.
Большой зал пиршества был освещен тысячами светильников, пламя которых отражалось на золотых и серебряных узорах, покрывающих колонны. Длинный стол стоял посреди зала, представляя сказочно великолепное зрелище, поражавшее богатством расставленной посуды – кубков, чаш, ваз и курильниц. С одной стороны стола парами расставленные кресла ожидали женихов Запада и невест Востока. Золотой трон царя и трон его невесты возвышались посредине. Напротив находились места для гостей. Кругом были расставлены столы для посольств, находящихся в городе. Пиршественные столы для войска были установлены вблизи царского шатра.
– Скоро начало! Скоро явятся гости! Скоро прибудет царь! – Харес придирчиво осматривал все вокруг. Он вновь обратился к старшему стольнику, знатному придворному персу: – Все ли готово?
– Все ли готово? – повторил вопрос старший стольник старшему виночерпию.
– К свадебному пиру вино готово! – с гордостью ответил виночерпий. – Хиосское вино превосходит качеством все, что я пивал до сих пор. Попробуйте!
Виночерпий одной рукой взял изящный золотой кубок, а другой – маленький ковшик и стал наливать вино тонкой длинной струей в узкое отверстие кубка.
Затем он с изящным поклоном передал кубок Харесу.
Тот медленно отпил драгоценную влагу и воскликнул, возвращая кубок:
– Иностранные гости правы, восхищаясь искуснейшими в мире персидскими виночерпиями!
– Благодарю тебя, благородный Харес. – Виночерпий склонился в почтительном поклоне.
Трубы протрубили начало празднества…
Харес поспешил навстречу входящим гостям, при помощи жезлоносцев указывая на места. Гости царя, которых было более девяти тысяч, постепенно рассаживались за столами.
Глядя вокруг, многие недоумевали:
– Какое расточительство!
– Недолго так истощить даже самую богатую казну!
Некоторые тихо переговаривались друг с другом:
– Насилие над чувствами людей.
– В массовом бракосочетании есть что-то зловещее.
– Благородных женщин поверженных стран будут подводить к мужчинам-победителям, как кобыл к жеребцам…
Вскоре звуки труб возвестили приближение царя. Как только он вошел в шатер, гости поднялись со своих мест и приветствовали величайшего правителя громовым, непрестанно возобновляющимся криком:
– Да здравствует царь царей, царь четырех стран света, великий Александр!
Пурпурный ковер, на который мог ступать только царь, был постлан по направлению к трону.
Александр предстал в митре и одеянии персидских царей, чтобы выглядеть по-настоящему величественно. Персидское одеяние подчеркивало весьма невысокий рост Александра. В Персии каждый знал поговорку: «Рост царя – это рост его души».
Едва царь сел на трон, звуки труб возвестили, что он совершает возлияние богам.
– Великий царь благодарит богов и просит ниспослать семейное счастье и здоровое потомство ему самому и всем новобрачным! – торжественно прокричали глашатаи.
Вместе с царем совершили возлияние богам и все гости, каждый из своей золотой чаши – подарка царя.
Закончив возлияние, Александр высоко поднял чашу.
– Осушите же чаши, друзья, ибо в них заключена радость! Чтобы сегодня мы все изведали рай!
– Владыка мира провозглашает тост за невест. Он сравнивает их со звездами, несущими свет, и наказывает женихам хранить верность своим женам и свято охранять семейный очаг! – провозгласили глашатаи.
За тостом царя последовали тосты женихов. Они были за здоровье отцов невест, славных вождей персов, суровых, полных отваги, подаривших миру красавиц. Взять их в жены – величайшее счастье для мужей.
Отцы невест оказали ответную честь женихам, после чего все выпили за здоровье и мудрость великого царя, чей взор устремлен в будущее, созидать которое будут дети от сегодняшних браков.
Наконец трубы оповестили о появлении невест. На ковер, усыпанный лепестками роз, вступили девяносто одна девушка. Лица дочерей знатнейших семейств Персиды, Бактрии, Мидии, Сузианы скрывали покрывала.
Отцы, взяв за руки дочерей, повели их к женихам.
Оксарт первым подвел свою племянницу к царю. Александр поднялся с трона, приветствуя, и принял руку своей невесты. Царь Дарий передал собственную красоту всем своим детям. Равно как и стать: Статира была выше Александра на целую ладонь.
Царь лично усадил Статиру на почетное место рядом с троном, и разница в росте мгновенно пропала. Александр, увидев невесту в покоях ее матери-царицы, велел укоротить ножки кресла.
Гефестион с Драпетидой составили следующую пару. Артакама из рода Артабаза заняла место рядом с Птолемеем. Апама, дочь Спитамена, – рядом с Селевком.
Женихи приоткрыли покрывала. Гул восхищения пронесся по залу. Красота девушек была поразительна.
То, что девяносто одну невесту, не перепутав, подвели к девяносто одному жениху, было заслугой распорядителя придворных церемоний Хареса. Его организация свадебного торжества была безупречной.
Селевк, один из немногих, откровенно любовался своей невестой, но, заметив насмешливый взгляд Гефестиона, принял невозмутимый вид.
И Гефестион, и Птолемей, и многие другие ближайшие соратники Александра совершенно равнодушно смотрели на своих избранниц.
Вскоре свадебная песня, исполняемая многоголосым хором, зазвучала под сводами шатра. Песню подхватили тысячи хористов на площади, и праздничное пение, усиленное толпой, понеслось во все уголки города.
Апама, попав в сверкающий огнями и золотом зал, испытала вначале легкое головокружение. Она впервые оказалась в таком шумном, многолюдном обществе. Ее окружали женщины, блистающие молодостью и красотой, мужчины с суровыми лицами и, как ей казалось, равнодушными взглядами. Но, ощутив нежное прикосновение руки Селевка, она почувствовала себя увереннее.
Во время исполнения свадебной песни, когда все взоры были обращены на царя, Апама внимательно наблюдала за Александром. Почтительно склонившихся перед повелителем мира слуг было не счесть, во всех взглядах читались покорность и подобострастие. Апама видела Александра впервые. Несмотря на маленький рост, в фигуре царя ощущалась грозная сила хищника, всегда готового броситься в схватку с теми, кто стоит на его пути.
Видя сказочную роскошь праздника, Апама усмехалась про себя: «Ты хочешь казаться щедрым, всемогущий царь? Да, ты богат. Но скольких людей ты погубил?..»
Мечтая о мести всемогущему Александру, Апама испытывала какое-то болезненное наслаждение. Ей казалось, что она не ощущает страха перед великим царем. Ведь если бы Александру пришла однажды мысль убить дочь бунтаря Спитамена, он не причинил бы ей большего зла, чем уже причинил.
Неожиданно Александр, внимательно разглядывавший невест, встретился взглядом с Апамой, которая сидела вблизи от царского трона. Выражение глаз царя было холодным и загадочным. Апама ощутила беспокойство. Их взгляды скрестились. Юная персиянка содрогнулась, поняв, что эти безжалостные глаза могут постичь любую тайну. Она вдруг увидела, что глаза царя разного цвета: один – голубой, а другой – светло-карий. Это открытие, как громом, поразило Апаму. Такие разноцветные глаза она видела впервые в жизни. А вдруг Александр действительно сын всемогущего бога эллинов Зевса, как рассказывала мать и как считает дядя Мегабиз? Именно Зевс сделал своего сына непобедимым. Ни яд, ни кинжал, ни отравленные стрелы, ни камень из пращи – ничто не может поразить сына бога.
Звуки свадебной песни постепенно оглушали Апаму. Песня казалась ей невероятно длинной и скучной. И чуждой, как и все происходящее вокруг. Много гостей и шума, много невест и женихов. Трудно было поверить, что это свадебный пир. Между тем внимание Александра перешло на других невест. Апама же исподтишка изучала облик своего врага: дерзкое лицо воина, загорелое и обветренное, сверкающие глаза, резко очерченные губы, густые рыжие волосы, разлохмаченные, напоминающие львиную гриву, наконец, широкие плечи и сильные, цепкие руки. Александр производил впечатление человека, способного сокрушить любые преграды. Среди своих военачальников он выделялся красотой, умом, страстью, энергией.
«Твоя жестокость, царь, рано или поздно обратится против тебя самого! Я выполню свою клятву, – произнесла мысленно Апама. – Твой час еще не пробил, но я верю, что он скоро пробьет. Теперь я жена твоего друга Селевка и смогу отомстить тебе за отца!»
Свадебная песня наконец-то закончилась.
Взгляд Селевка медленно обратился к Апаме. В нем сквозила такая нежность, что девушка пришла в смятение: «Я не думала, что мой муж будет так хорош собой. Он может стать для меня действительно любимым человеком».
Голос распорядителя придворных церемоний Хареса вернул Апаму к действительности:
– Настало время женам покинуть пиршественный зал. А мужчины за праздничными тостами продолжат свадебный пир.
Девушка вздрогнула. Ей почему-то показалось, что все смотрят именно на нее. Она покраснела и торопливо встала. Ее взгляд задержался на Селевке, прося не оставаться слишком долго с гостями. Свадебная ночь должна принадлежать только им двоим.
Персиянки медленно покинули пиршественный зал. Длинное шествие возглавила Статира вместе с Драпетидой, Артакама и Апама следовали за ними.
Пиршество, на котором остались одни мужчины, возобновилось. В присутствии будущих тестей, представлявших благороднейшие семьи Персии, македоняне сначала сдерживали себя. Но это вынужденное воздержание длилось недолго.
Под стремительные звуки струн и удары бубнов в зал вбежали греческие танцовщицы и принялись кружиться, извиваться, вращать бедрами в движениях любимого гетерами танца. Сила Эроса воспламенила и персидских вельмож. В их руках застыли недопитые чаши, глаза жадно любовались телодвижениями полуобнаженных танцовщиц.
Знатный перс Аргест воскликнул:
– Гречанки танцуют превосходно!
– Им нет равных в танцах, – подтвердил Мегабиз и, выразительно посмотрев на Гефестиона, о любви которого к Александру было всем известно, шепнул своему родственнику Артембару: – Прекрасно задумано! Перед ночью любви этот танец воспламенит даже самых равнодушных к женским чарам мужчин.
Захмелевший царь, наклонившись к Гефестиону, сидевшему от него по левую руку, мечтательно произнес:
– У нас скоро будут дети от прекрасных персиянок. Так мы все породнимся.
– О великий! – упавшим голосом произнес Гефестион. – Каким испытаниям ты нас подвергаешь! Это страшнее, чем Гедрозийская пустыня. Я не вынесу этой брачной ночи!
– Гефестион, мой любимый, нежный и преданный друг! – ласково сказал Александр. – Я себя тоже подвергаю испытанию. Но ведь ты знаешь, чего я хочу. Теперь, когда тысячи македонян породнились с персами, разлад между эллинами и варварами сам собою исчезнет. И это укрепит мою власть.
Гефестион осушил очередную чашу с вином. Он знал, что Александр смешением народов стремится укрепить свое разноплеменное государство. Но провести ночь с персиянкой, даже царского рода и даже очень красивой…
– Твое решение, великий, правильно и мудро. Только выполнить его нам, эллинам, будет очень трудно.
И Гефестион, и прочие македонцы преодолеть исторически присущее эллинам отвращение к варварам не могли. Они могли только скрывать его.
После танцовщиц перед пирующими появились несколько юношей и зрелых мужей. Началось выступление поэтов на тему гомеровских сказаний. Под аккомпанемент двух лир образовавшие круг поэты пропели поэму о Навсикае, прекрасной дочери царя феаков Алкиноя, влюбившейся в потерпевшего кораблекрушение Одиссея. Александра и его македонских друзей увлекли стихи о подвигах Одиссея, с детства близкие каждому эллину. Персы же слушали, хмурясь, не переставая есть или пить.
Александр, заметив, что персидские вельможи скучают и слушают выступление греческих поэтов только из вежливости, дал знак Харесу пригласить фокусников из Индии.
Гефестион, осушавший один кубок за другим, наконец развеселился. Высоко подняв наполненный кубок, он, смеясь, провозгласил:
– Многих женщин, даже очень красивых, всемогущий Зевс вылепил из хрюшек. Так выпьем, друзья, за то, чтобы наши юные жены всегда оставались стройными и не нагуливали у домашнего очага жир!
Птолемей, у которого также не было ни малейшего желания отправляться к своей персидской жене, весело подхватил:
– Лично я больше всего боюсь женщин, созданных из коварных лис. Нрав их меняется каждый час. Вот худшее из зол, что Зевс дал в дар мужьям.
Александр попытался утихомирить разошедшихся друзей:
– Все сказанное вами, друзья, не имеет отношения к знатным персиянкам. Они лучшие и благороднейшие из жен. Персиянки подарят нам славное и сильное потомство.
Гефестион, обычно никогда не перечащий царю, упрямо бурчал, осушая кубок за кубком:
– Любая женщина, особенно варварка, есть зло из зол.
К счастью, изрядно захмелевшие персы не слышали слов лучшего друга царя.
Александр уже в который раз напоминал македонцам, что пора идти к женам. Но это заставляло его ближайших друзей снова и снова осушать кубки и произносить очередные тосты за женщин, нрав которых по повелению всемогущего Зевса весьма различен…
* * *
Апама вошла в спальный покой, предназначенный для ее первой брачной ночи. Покой находился рядом с пиршественным залом, откуда доносились громкие мужские голоса, музыка и смех. Апама огляделась и невольно спросила себя, а не снится ли ей все это. В нескольких шагах от огромного ложа три темнокожие рабыни, одетые в одинаковые ярко-синие одеяния, молча ждали приказаний. Апама стояла с опущенными глазами, покрасневшая, но с внутренним предчувствием счастья. Она улыбнулась рабыням, догадавшись, что они должны подготовить ее к брачной ночи. Оживившись, рабыни стали зажигать светильники, и вскоре все детали обстановки стали отчетливо видны. Висящие с потолка, вышитые золотом ковры представляли откровенные сцены любовных наслаждений. Несколько ступеней, покрытых мягкими белоснежными шкурами, вели к громадному ложу, словно к алтарю. Зажженные светильники отражались в черном полу, блестящем, как озеро под луной.Рабыни сняли с Апамы одежду и обувь, посадили на табурет и начали протирать ее тело влажными душистыми полотенцами. Все происшедшее в течение дня невероятно утомило Апаму. Она чувствовала себя усталой. Энергичные растирания были приятны, ей вскоре стало лучше. Между тем рабыни стали натирать ее руки, шею, плечи, грудь, ноги маслянистыми благовониями с различными цветочными запахами. Усталость вскоре уступила место бодрости. Закончив растирание, одна из рабынь принялась расчесывать Апаме распущенные волосы.