Приближающееся лето нестерпимой жарой безжалостно вытесняло живительную весеннюю прохладу. В саду вавилонских царей, поднятом на высокую насыпь, стоял густой знойный аромат от множества распустившихся цветов. На верхних террасах сада широкие кроны лип и серебристых тополей заслоняли от палящих лучей солнца.
В день смотра войск Александр восседал на золотом троне на верхней террасе сада в тяжелых роскошных одеждах с высокой тиарой на голове. В Вавилоне он все больше превращался в восточного владыку: в одежде, в манере вести себя. Ему было нестерпимо жарко в густо затканном золотыми узорами одеянии. Тиара давила на голову. Золотые цепи и ожерелья стесняли дыхание. Слуги старались изо всех сил, но опахала из страусовых перьев не могли заменить бодрящей прохлады ветра. Угрюмый и усталый Александр руководил распределением новых командных должностей войска. По обеим сторонам трона на низких креслах с серебряными ножками сидели особо приближенные соратники, позади на почтительном расстоянии стояли евнухи со скрещенными по восточному обычаю на груди руками.
Среди окружающей царя свиты Селевк, долгое время отсутствовавший во дворце, к своему удивлению, заметил сводного брата Александра слабоумного Арридея.
Арридей сидел в кресле, озирался по сторонам и без причины улыбался. Время от времени он закидывал назад голову и подпрыгивал.
Селевк поднял вопросительный взгляд на Птолемея, который неотлучно находился во дворце.
– Арридея привез Кассандр из Македонии. Так решил Антипатр, – очень тихо, чтобы никто не услышал, шепнул другу Птолемей.
Тревожные предчувствия охватили Селевка: ох, не к добру приезд в Вавилон и Кассандра, и Арридея.
Новые войска проходили мимо отряд за отрядом. Их подвергали внимательному осмотру и распределяли между фалангами. Много персидских воинов попадало в македонские фаланги. Персы выслушивали приказы царя с низкими поклонами. Македоняне не кланялись.
Александр был сосредоточен. Он мысленно уже вел свою армию по новым землям.
Персидские юноши, стройные, с широким разворотом плеч, доставили ему особенно большую радость.
Царь похвалил Селевка за их превосходную выправку и выучку:
– Эти юные воины радуют глаз и вселяют уверенность. С ними мы завоюем весь оставшийся незавоеванным мир.
– Теперь это действительно возможно. Новая армия состоит из молодых и лучших, – отозвался Селевк.
– Я буду называть этих мальчиков своими наследниками, – громко, чтобы слышали все, проговорил Александр.
Слова царя вызвали негодование в душе стоявшего неподалеку Кассандра: «Теперь он называет своими наследниками презренных варваров. Неужели доблестные, непобедимые македоняне не отомстят ему за эти слова!»
Александр между тем одарил Селевка благодарной улыбкой. После похорон Гефестиона это была, пожалуй, первая улыбка на его лице. Вдохновленный великолепным зрелищем, он произнес:
– Селевк, ты и Певкеста потрудились на славу. Преобразование армии удалось!
Внезапно Александр почувствовал неимоверную усталость, вызванную жарой и отсутствием живительного ветра. Тиара сползала на мокрые от пота брови, давила на глаза. Он поднялся с трона, оставил на нем тиару и тяжелые одежды и быстрым шагом в одной тунике направился к находящемуся невдалеке бассейну. Следуя придворному этикету, за царем поспешили его приближенные, а евнухи остались на своих местах. Так полагалось у персидских царей. Так теперь полагалось и у царя царей Александра Великого из Македонии.
На своем месте остался и Арридей, совсем разомлевший от жары.
Евнухи стояли за троном и креслами военачальников и тихо разговаривали о новых наложницах гарема, которых царь не удостаивает своим вниманием, как, впрочем, и старых, о событиях, происходящих в Вавилоне.
В этот момент у подножия террасы появился бедно одетый мужчина. Незнакомец спокойно прошел через ряды евнухов, поднялся по ступеням, облачился в царскую одежду, украсил свою лохматую голову тиарой и занял место на троне, тупо озираясь по сторонам.
Арридей радостно захлопал в ладоши.
– Новый царь пришел! Новый царь сменил Александра! А я тоже скоро сменю Александра!
И Арридей весело засмеялся.
Все испуганно воззрились на пришельца, не веря собственным глазам. Это было самое ужасное из тех знамений, какие только можно было вообразить, самое страшное государственное преступление.
Евнухи начали рвать одежды, бить себя в грудь, кричать и стонать.
Один из них бросился вперед, чтобы стащить безумца с трона до возвращения царя, но громкие вопли остановили его, заставив застыть на месте:
– Царство останется без мужчин, если евнух прикоснется к трону!
Скорбный стон евнухов разнесся по саду.
Нагревшаяся в бассейне вода не принесла облегчения. Александр, не вытираясь, накинул тунику и быстрым шагом направился к трону. Крики евнухов оглушили его, и он остановился. Увидев на троне чужого человека, царь ужаснулся.
Телохранители немедленно стащили преступника с трона. Безумец смотрел вокруг, не понимая, из-за чего поднялся такой шум. С неизвестного грубо содрали царские одежды и тиару.
– Кто ты? Что тебе здесь нужно? Зачем ты сделал это? – спросил Александр.
Человек смотрел перед собой и молчал. Наконец, ни на кого не глядя, он произнес:
– Я родом из Сессены. Меня зовут Дионисием. Меня привезли сюда в цепях. Я был обвинен. Бог Серапис освободил меня. Он приказал надеть царскую тиару и сесть на трон.
Больше безумец ничего не сказал, хотя ему грозили жестокой казнью, если он не назовет тех, кто его подослал. Преступника увели.
Присутствующие замерли в страхе: неужели боги решили покарать царя?
Только Кассандр торжествовал: «Наконец-то на его жизнь упала зловещая тень!»
Александр в который раз почувствовал себя очень усталым. Огромным усилием воли он преодолел охватившую его слабость и, обратившись к военачальникам, приказал:
– Смотр войск продолжается!..
Весть о том, что кто-то занял трон царя, стремительно пронеслась по Вавилону.
– Этот Дионисий явно кем-то подослан, – говорили одни.
– Александр прогневал богов. Они не любят длительного счастья смертных, – утверждали другие.
– Это истинное знамение. Оно никем не подстроено, – не сомневались халдеи. – Это страшное предзнаменование! Царю царей грозит опасность!..
В многоколонный зал, где Апама серебряными нитями вышивала для Селевка гиматий, подарок к новому походу, доносилось из сада благоухание персидских роз. Вышивание доставляло Апаме наслаждение: ведь любовь к мужу пронизывала все ее существо. Однако тревожные мысли о том, что Селевк скоро отправится на новые битвы, а она не сможет теперь сопровождать его, омрачали радостное настроение. «Александр снова затевает войну. Он не способен быть мирным правителем, – думала Апама. – Люди прославляют воинов восторженней и громче, чем миротворцев. Почему? Для залечивания ран требуется гораздо больше ума, чем для того, чтобы их наносить».
Апама закончила вышивку пальмовой ветви, придирчиво осмотрела ее и осталась довольна своей работой. Она была искусной вышивальщицей. Этому ее научила мать. Во время походов с мужем Пармес сама ткала, шила и вышивала одежду для Спитамена, сыновей и дочери. Апама с самого раннего детства помогала матери. «Какой же ты будешь хозяйкой и как сможешь спросить работу со своих рабынь, если сама ничему не научишься?» – вспом нила она слова Пармес. Апама представила мужа на коне в развевающемся гиматии, улыбнулась и продолжила вышивание. Если бы Селевк только знал, с каким нетерпением она ждет его.
В день смотра войск Александр восседал на золотом троне на верхней террасе сада в тяжелых роскошных одеждах с высокой тиарой на голове. В Вавилоне он все больше превращался в восточного владыку: в одежде, в манере вести себя. Ему было нестерпимо жарко в густо затканном золотыми узорами одеянии. Тиара давила на голову. Золотые цепи и ожерелья стесняли дыхание. Слуги старались изо всех сил, но опахала из страусовых перьев не могли заменить бодрящей прохлады ветра. Угрюмый и усталый Александр руководил распределением новых командных должностей войска. По обеим сторонам трона на низких креслах с серебряными ножками сидели особо приближенные соратники, позади на почтительном расстоянии стояли евнухи со скрещенными по восточному обычаю на груди руками.
Среди окружающей царя свиты Селевк, долгое время отсутствовавший во дворце, к своему удивлению, заметил сводного брата Александра слабоумного Арридея.
Арридей сидел в кресле, озирался по сторонам и без причины улыбался. Время от времени он закидывал назад голову и подпрыгивал.
Селевк поднял вопросительный взгляд на Птолемея, который неотлучно находился во дворце.
– Арридея привез Кассандр из Македонии. Так решил Антипатр, – очень тихо, чтобы никто не услышал, шепнул другу Птолемей.
Тревожные предчувствия охватили Селевка: ох, не к добру приезд в Вавилон и Кассандра, и Арридея.
Новые войска проходили мимо отряд за отрядом. Их подвергали внимательному осмотру и распределяли между фалангами. Много персидских воинов попадало в македонские фаланги. Персы выслушивали приказы царя с низкими поклонами. Македоняне не кланялись.
Александр был сосредоточен. Он мысленно уже вел свою армию по новым землям.
Персидские юноши, стройные, с широким разворотом плеч, доставили ему особенно большую радость.
Царь похвалил Селевка за их превосходную выправку и выучку:
– Эти юные воины радуют глаз и вселяют уверенность. С ними мы завоюем весь оставшийся незавоеванным мир.
– Теперь это действительно возможно. Новая армия состоит из молодых и лучших, – отозвался Селевк.
– Я буду называть этих мальчиков своими наследниками, – громко, чтобы слышали все, проговорил Александр.
Слова царя вызвали негодование в душе стоявшего неподалеку Кассандра: «Теперь он называет своими наследниками презренных варваров. Неужели доблестные, непобедимые македоняне не отомстят ему за эти слова!»
Александр между тем одарил Селевка благодарной улыбкой. После похорон Гефестиона это была, пожалуй, первая улыбка на его лице. Вдохновленный великолепным зрелищем, он произнес:
– Селевк, ты и Певкеста потрудились на славу. Преобразование армии удалось!
Внезапно Александр почувствовал неимоверную усталость, вызванную жарой и отсутствием живительного ветра. Тиара сползала на мокрые от пота брови, давила на глаза. Он поднялся с трона, оставил на нем тиару и тяжелые одежды и быстрым шагом в одной тунике направился к находящемуся невдалеке бассейну. Следуя придворному этикету, за царем поспешили его приближенные, а евнухи остались на своих местах. Так полагалось у персидских царей. Так теперь полагалось и у царя царей Александра Великого из Македонии.
На своем месте остался и Арридей, совсем разомлевший от жары.
Евнухи стояли за троном и креслами военачальников и тихо разговаривали о новых наложницах гарема, которых царь не удостаивает своим вниманием, как, впрочем, и старых, о событиях, происходящих в Вавилоне.
В этот момент у подножия террасы появился бедно одетый мужчина. Незнакомец спокойно прошел через ряды евнухов, поднялся по ступеням, облачился в царскую одежду, украсил свою лохматую голову тиарой и занял место на троне, тупо озираясь по сторонам.
Арридей радостно захлопал в ладоши.
– Новый царь пришел! Новый царь сменил Александра! А я тоже скоро сменю Александра!
И Арридей весело засмеялся.
Все испуганно воззрились на пришельца, не веря собственным глазам. Это было самое ужасное из тех знамений, какие только можно было вообразить, самое страшное государственное преступление.
Евнухи начали рвать одежды, бить себя в грудь, кричать и стонать.
Один из них бросился вперед, чтобы стащить безумца с трона до возвращения царя, но громкие вопли остановили его, заставив застыть на месте:
– Царство останется без мужчин, если евнух прикоснется к трону!
Скорбный стон евнухов разнесся по саду.
Нагревшаяся в бассейне вода не принесла облегчения. Александр, не вытираясь, накинул тунику и быстрым шагом направился к трону. Крики евнухов оглушили его, и он остановился. Увидев на троне чужого человека, царь ужаснулся.
Телохранители немедленно стащили преступника с трона. Безумец смотрел вокруг, не понимая, из-за чего поднялся такой шум. С неизвестного грубо содрали царские одежды и тиару.
– Кто ты? Что тебе здесь нужно? Зачем ты сделал это? – спросил Александр.
Человек смотрел перед собой и молчал. Наконец, ни на кого не глядя, он произнес:
– Я родом из Сессены. Меня зовут Дионисием. Меня привезли сюда в цепях. Я был обвинен. Бог Серапис освободил меня. Он приказал надеть царскую тиару и сесть на трон.
Больше безумец ничего не сказал, хотя ему грозили жестокой казнью, если он не назовет тех, кто его подослал. Преступника увели.
Присутствующие замерли в страхе: неужели боги решили покарать царя?
Только Кассандр торжествовал: «Наконец-то на его жизнь упала зловещая тень!»
Александр в который раз почувствовал себя очень усталым. Огромным усилием воли он преодолел охватившую его слабость и, обратившись к военачальникам, приказал:
– Смотр войск продолжается!..
Весть о том, что кто-то занял трон царя, стремительно пронеслась по Вавилону.
– Этот Дионисий явно кем-то подослан, – говорили одни.
– Александр прогневал богов. Они не любят длительного счастья смертных, – утверждали другие.
– Это истинное знамение. Оно никем не подстроено, – не сомневались халдеи. – Это страшное предзнаменование! Царю царей грозит опасность!..
* * *
Сердце Апамы в этот солнечный день пело от радости, – скоро у нее и Селевка родится сын, желанный и любимый. Богиня Анагита, к которой она в Экбатанах, принеся богатые жертвоприношения, обратилась с мольбой даровать ей сына, исполнила просьбу и оказала высочайшую милость. Недаром в саду в это утро расцвели голубые лилии. Сегодня наконец-то должен закончиться смотр войск. Скорей бы вернулся Селевк. Как он обрадуется! Она сообщит ему первому радостную весть! А затем матери. Интересно, как она воспримет эту новость? Ведь отец ее внука – македонянин…В многоколонный зал, где Апама серебряными нитями вышивала для Селевка гиматий, подарок к новому походу, доносилось из сада благоухание персидских роз. Вышивание доставляло Апаме наслаждение: ведь любовь к мужу пронизывала все ее существо. Однако тревожные мысли о том, что Селевк скоро отправится на новые битвы, а она не сможет теперь сопровождать его, омрачали радостное настроение. «Александр снова затевает войну. Он не способен быть мирным правителем, – думала Апама. – Люди прославляют воинов восторженней и громче, чем миротворцев. Почему? Для залечивания ран требуется гораздо больше ума, чем для того, чтобы их наносить».
Апама закончила вышивку пальмовой ветви, придирчиво осмотрела ее и осталась довольна своей работой. Она была искусной вышивальщицей. Этому ее научила мать. Во время походов с мужем Пармес сама ткала, шила и вышивала одежду для Спитамена, сыновей и дочери. Апама с самого раннего детства помогала матери. «Какой же ты будешь хозяйкой и как сможешь спросить работу со своих рабынь, если сама ничему не научишься?» – вспом нила она слова Пармес. Апама представила мужа на коне в развевающемся гиматии, улыбнулась и продолжила вышивание. Если бы Селевк только знал, с каким нетерпением она ждет его.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента