Страница:
торжество".
Он смотрел на хмурое лицо Васильева и думал, что этот человек не
может радоваться своему спасению. Но что должен сделать Синицкий? Как
ему держаться с ним?
Он чувствовал, что сейчас, как никогда, старшему его товарищу
нужна помощь... Как подойти к нему? Как найти верный тон? Нет, не
помогут здесь слова утешения.
Студент мучительно ломал голову.
- Надеюсь, что эти приключения навсегда отбили у вас охоту
заниматься нефтеразведкой? - неожиданно обратился к нему Васильев.
Синицкий обрадовался:
- Нет, Александр Петрович! Совсем наоборот. Теперь меня от такого
дела, как говорится, за уши не оттащишь. - Он бодро встал, прошелся по
берегу и насмешливо протянул: - Да-а, всякие бывают приключения!
Кстати, мне кажется, что это не остров Робинзона Крузо. Там, насколько
я помню, росли пальмы и бананы... А здесь...
- Вы недовольны? - равнодушно спросил Васильев.
- Да как вам сказать... внизу было уютнее, - в тон ему заметил
студент, пряча улыбку. - Но, конечно, несколько душно.
- Вот и дышите! Я уже осмотрел эти камни. К сожалению, здесь,
кроме воздуха, вы не найдете ничего более существенного.
- Я это и предполагал, - сказал Синицкий, стараясь не показать
своего беспокойства. - У нас ничего нет, Александр Петрович?
Васильев отрицательно покачал головой.
- Значит, обойдемся, - с деланной беспечностью сказал студент,
заметив тревогу на лице Васильева. - Будем считать, что только в
книгах сердобольные романисты обычно дают потерпевшим кораблекрушение
ящик сухарей и бочонок воды... Они понимают, что без этого нельзя.
Посади Робинзона на такой остров, он на тридцатой странице и помрет.
- Чудак вы, Синицкий! - Васильев улыбнулся. - Не можете без
шуток. Да понимаете ли вы наше положение?..
- Мне кажется, что да, - спокойно ответил студент.
- Неизвестно, сколько дней будет висеть этот туман, - продолжал
Васильев. - Если не найдут первый шар, то едва ли и нас будут искать.
- Я тоже так думаю.
Мурлыкая себе под нос, студент подошел к цистерне, заглянул в
люк, ощупал выходящие из шара контакты и сказал:
- Честное слово, Александр Петрович, я до сих пор не могу придти
в себя от изумления. Как это вы здорово придумали - замкнуть рубильник
изнутри шара!
Васильев промолчал. Он сидел на песке и задумчиво один за другим
бросал камешки в воду. Они низко летели над волнами и с звонким
плеском скрывались под водой. Ему нравились эти короткие, четкие
всплески, похожие на цоканье лошадиных копыт.
- Александр Петрович, - не унимался Синицкий, - мне кажется, что
за половину крохотной булочки - знаете, такие бывают поджаристые, с
тонкой корочкой - я бы отдал полжизни...
- Молчите, Синицкий!.. Иначе я вам предложу целую, чтобы вы с
жизнью совсем распростились.
- Ну, не буду. Все! - Синицкий умолк.
Гремела галька. Шипели пенящиеся волны.
- Но как подвести понтоны?.. - как будто спрашивая самого себя,
прошептал Васильев.
- Вы о чем, Александр Петрович? - спросил озадаченный Синицкий.
- Тысячи тонн нагрузки... Как поднять? - продолжал Васильев.
Юноша решил отвлечь его от печальных мыслей. Он подвинулся к
Васильеву и мечтательно заговорил:
- Вы знаете, Александр Петрович, иногда мне кажется, что все-таки
остались на земле романтические приключения. Конечно, очень трудно
поверить, что в век атомной энергии, радиолокации, ракетных двигателей
два человека вдруг оказались на необитаемом острове. - Синицкий
вздохнул. - Слово-то какое - "необитаемый"! Я о нем только в детстве
слышал...
- Насколько я понимаю, ваше детство окончилось совсем недавно, -
хмуро заметил Васильев.
Через минуту он посмотрел на цистерну и увидел, что из люка
торчали ноги Синицкого.
Наконец студент вылез из шара и вытащил оттуда аппарат
ультразвуковой локации, длинный хобот которого тут же уперся в песок.
- Я думаю, Александр Петрович, - со смущенной улыбкой начал
Синицкий, - что если бы у вас была возможность выбирать, то вместо
этого аппарата вы все-таки взяли бы ящик сухарей, как это делали наши
старые знакомые - опытные, видавшие виды мореплаватели.
Васильев молчал.
- Не хотите ли этим заняться? - сказал он через минуту и протянул
Синицкому несколько проволочных колец, скрепленных между собой. - Нури
утверждает, что его головоломки отвлекают от неприятных мыслей.
- Прекрасно! По-моему, это самое подходящее занятие в нашем
положении, - согласился студент и взял у Васильева кольца.
На острове стояла тишина.
- Александр Петрович, - наконец нарушил молчание Синицкий,
углубившись в разгадывание проволочного фокуса, - вопрос можно?
- Ну?
- Сколько верблюд может жить без пищи?
- Несколько месяцев.
- Завидный пример! - Синицкий вздохнул. - Несколько месяцев...
Верблюд... "Он живет среди пустынь. Ест невкусные кусты". - Студент
вынул из кармана магнитофон и подкинул его на руке. - Ну и положение!
Нарочно не придумаешь!.. И что, главное, обидно: начнешь рассказывать
- никто не поверит... Честное слово, не поверит!
- Вы и этим недовольны?
- Ну еще бы!.. Разве я мечтал когда-нибудь попасть в герои
приключенческого романа? А получилось... Только уж очень странно.
Вроде как судьба решила посмеяться над нами. Подумать только: посадить
такого конструктора и студента, почти геолога, - Синицкий скромно
улыбнулся, - посадить на голые камни и дать им в руки два аппарата:
"Вот, мол, вам чудеса техники. Посмотрим, как вы будете
выкручиваться..." Обидно даже говорить!
Синицкий замолк, потом постучал пальцем по стеклянному экрану
аппарата:
- А еще обиднее сознавать, что в нашем положении эта высокая
техника не стоит... той булочки... поджаристой, с розовой корочкой!
Глава двадцать шестая
ТУМАН НАД КАСПИЕМ
Капризно и беспокойно Каспийское море. Редко, очень редко
выпадают тихие, штилевые дни... В такой день летчику, привыкшему к
своей коротенькой трассе Баку - Красноводск, хочется пролететь над
самой водой и, высунувшись за борт кабины, полюбоваться отражением
своего самолета.
Такие дни надо отмечать в календаре красным, как праздничные,
если бы только знать, когда они будут... Впрочем, и в такой день к
вечеру подует ветерок - сначала робкий, неуверенный, а через час,
глядишь, разбушуется так, что тот же летчик, уже на обратном пути, с
тревогой сжимает ручку управления самолетом, стараясь забраться
повыше...
Бывают и другие причуды у Каспия... Иногда он кутается в теплую
шубу. Густой белый туман накрывает его с головой. Взглянув на карту,
вы можете представить себе, что его усатая голова находится около
устья Волги...
Летом и ранней осенью подобные капризы бывают редко. Но надо же
было случиться, что именно в начале октября, когда происходили все
описываемые здесь события, Каспий вдруг начал окутываться туманом.
Летчиков это не беспокоило: они могли идти над морем слепым
полетом, включив автопилот и полукомпас. Дорога насквозь
просвечивалась невидимыми лучами радиомаяков. Путь безопасен, идешь
как по рельсам!.. Но искать пропавший шар в тумане нелегко. Как его
увидишь? Он такой же белый, как и туманная пелена...
Густой туман опустился и над островом. Синицкий сидел на камне,
глядя на тусклое солнце. Оно казалось электрической лампочкой,
просвечивающей сквозь толстый слой пара, как в бане. Было так жарко,
точно остров находился под тропиками.
Воды у новых островитян было достаточно. Вот уже несколько часов
без перерыва работал перегонный аппарат, "изобретенный" Васильевым. Но
это только вода! Синицкий думал о другом: вот уже два дня он и
Васильев ничего не ели.
Над гребнями волн взлетали бакланы, похожие на хлопья пены.
Иногда нет-нет и блеснет в клюве птицы трепещущая рыбешка...
С жестокой завистью смотрел на них Синицкий. Он думал, что через
несколько дней, если придется сидеть на этом голодном острове, он уже
будет мечтать о том, с каким невероятным наслаждением вонзил бы зубы в
еще теплое тело крючконосой птицы...
Огненный солнечный шар, казалось, вот-вот сорвется вниз: он
постепенно обрастал темно-красными облаками, они как бы тянули его за
горизонт, понемногу обрывая дрожащие нити - лучи.
Неподалеку от Синицкого сел баклан. Птица держала в кривом хищном
клюве поникшую рыбешку и посматривала на человека злыми,
настороженными глазами. Синицкий медленно пополз к ней. Баклан
взмахнул крыльями и перелетел на другое место... Человек снова
двинулся за ним. Баклан равнодушно оглянулся и улетел...
Других птиц Синицкий пытался подбить камнями, но из этого тоже
ничего не получалось... Бакланы мгновенно улетали, как только видели,
что человек берет камень или пытается поднять руку.
Синицкий вспомнил, что где-то читал о приемах североамериканских
индейцев. Он лег на остывающую гальку и притворился мертвым.
Медленно тянулись томительные минуты. Юноше казалось, что от этой
ничтожной птицы, которую он должен поймать, зависит все. Ему
представлялось, что проходят часы, дни... Все его тело затекло,
онемело...
Огромный баклан сел почти рядом. Синицкий не дышал. Сквозь
полузакрытые веки он видел, как птица повернула к нему горбатый клюв.
Она, наверное, была удивлена и с любопытством смотрела на человека.
"Сейчас или никогда", подумал студент. Все мускулы у него напряглись.
Так зверь готовится к прыжку...
Резкий бросок! Казалось, что в нем сосредоточилась вся энергия,
накапливаемая годами. Опять неудача! Баклан метнулся в сторону и
мгновенно исчез в тумане.
- Не годится, Николай Тимофеевич, - сказал Васильев, который
издали наблюдал за действиями Синицкого. - Так охотились пещерные
люди, потом они изобрели палку.
- Эх, если бы сделать лук! - с сожалением, будто о несбыточной
мечте, высказал свое желание студент.
- Попробуем другую технику. - Васильев вдруг вспомнил о
сигнальных ракетах.
Он побежал к цистерне и вытащил оттуда несколько картонных
трубок. Ракетницу он позабыл в подводном доме, поэтому пользоваться
зарядами обычным способом оказалось невозможным. Да и вряд ли удобно
стрелять птицу сигнальными ракетами!
- Помогите мне, Синицкий, - сказал инженер. - Нужно расплести эти
провода на отдельные жилки.
Васильев передал студенту куски кабеля.
Мысль изобретателя продолжала работать, для нее все было
осуществимым. Васильев набрал около себя горсть мелких камешков, затем
вскрыл трубки ракет, вынул капсюли, вставил туда петли из тонкой
проволочки, то есть сделал простейшие электрозапалы, снова зарядил
трубки взрывчатой смесью. Затем он положил сверх нее камешки, забил
тряпками, как пыжами, и, обращаясь к Синицкому, спросил:
- Ну, охотник, готово?
- Надеюсь, что я правильно решил эту задачу? - поддерживая
шутливый тон, сказал студент, передавая Васильеву длинные, тонкие
проволочки.
- Ничего. Подаете надежды, - не глядя на него, заметил инженер и
соединил провода с концами проволочных петель.
Он расставил ракеты в разных местах, надежно укрепляя их между
камнями, причем таким образом, чтобы концы трубок были направлены на
те участки островка, где обычно садились бакланы.
- Местность минирована, - заявил Васильев. - Тащите аккумулятор!
Инженер присоединил все концы от пяти ракет к одной контактной
гайке. От каждой ракеты шло по два конца; вторые концы Васильев
разложил перед собой.
Синицкий невольно любовался четкими и экономными движениями
товарища, когда тот присоединял провода, скручивая их быстро и ловко.
Ему были понятны эти приготовления. Он знал, что если прикоснуться
свободным проводом ко второй клемме аккумулятора, ток побежит к
ракете, накалит в ней тонкую проволочку...
Сухой и короткий треск прервал размышления Синицкого. Взметнулось
красное пламя, осветившее берег, скалы и белый шар, словно вспыхнувший
в эту минуту. Огненно-красная птица с распростертыми крыльями взлетела
вверх и, как обожженная, упала на камни.
Синицкий бросился к ней. Он взял птицу за крыло и высоко поднял
ее над головой. На лице его светилось нескрываемое торжество.
Васильев сделал ему знак, указывая на другого баклана. Птица
спускалась на гладкий серый камень почти вертикально, как геликоптер.
Инженер взял провод от третьей ракеты, коснулся им контакта, и снова
раздался выстрел.
Взлетело зеленое пламя, и все на острове мгновенно
преобразилось... Зазеленел песок, как свежая весенняя трава. Скалы
стали похожими на островерхие кипарисы, а круглые валуны - на кусты.
Над ними простирала трепещущие крылья невиданная зеленая птица. Она
медленно падала на песок.
- Александр Петрович! - крикнул Синицкий. - Можно мне взять
коробку от одного аккумулятора?
- Пожалуйста.
- А повар из меня выйдет?
- Попробуйте.
Синицкий обрадовано схватил подстреленных бакланов, затем
разобрал аккумулятор и побежал с его коробкой в глубь острова.
Через несколько минут Васильев подошел к нему.
- Как вам нравится моя затея? - спросил Синицкий, пристраивая над
синеньким огоньком железную коробку. - Смотрите: полный комфорт!..
Газовая плита... Сейчас вода закипит...
Засучив рукава, он хлопотал около плоского камня, ощипывая на нем
птицу.
- Знаете, Александр Петрович, мне кажется, что теперь я понимаю
огнепоклонников, - говорил студент, ловко орудуя перочинным ножом. -
Археологи доказывают, что эти исторические личности строили храмы там,
где горели огоньки нефтяного газа. А я думаю, что это были не храмы, а
первые газовые кухни.
Тщательно, как хорошая хозяйка, Синицкий вымыл плоский камень,
похожий на низкий стол, поставил банку посредине, вынул из нее уже
сварившуюся птицу и разделил ее на небольшие куски. Затем он высыпал в
стаканчик соль, оставшуюся во фляжке после перегонки воды.
- Прошу к столу! - широким жестом хлебосола обратился студент к
Васильеву, но тут же смутился. - Попробуйте, что у меня получилось.
Незаметно подкрадывались сумерки.
"Вот и еще один день прошел, а помощи никакой. Может, нас уже
перестали искать? Там ничего не знают", думал Васильев, следя, как
Синицкий убирал с каменного стола.
Васильев не мог выносить бездеятельности. Разве можно спокойно
думать о том, что глубоко под водой разрушается его творение, которому
он отдал все свои силы... нет, всего себя!.. Он уже представлял себе,
как скоро вылетит в Москву, в Ленинград, добьется решения, и сразу же,
немедленно начнут поднимать подводный дом. Инженер верил, что в этом
его поддержит Рустамов. Директор тоже согласится. "Сколько еще дней,
сколько долгих часов я вынужден провести в бездействии?.." спрашивал
себя бывший капитан подводного дома.
Он лежал на песке и бесцельно смотрел на желтое пятно угасающего
солнца...
Синицкий с возрастающей тревогой наблюдал за Васильевым. Ему
очень хотелось что-нибудь сделать для своего старшего друга: утешить
его, сказать умные, прочувствованные или просто ласковые слова. Однако
все это казалось ему неловким и сентиментальным. "Свое отношение надо
доказывать делом, а не словами", решил студент, приподнялся, стряхнул
прилипший к рукаву песок и направился к берегу.
Здесь, подле шара, около скалы, он расчистил от камней небольшую
площадку, затем стал перетаскивать на это место каменные плиты.
- Что вы хотите делать? Зачем столько камней? - спросил Васильев,
приподнимаясь на локте.
- Хочу построить дом, Александр Петрович. Надоело жить в шаре.
Это только американцы выдумывают шарообразные дома. Я видел на
картинке такую, с позволения сказать, архитектуру. Да вы и сами
помните!
Васильев молчал. Какое-то теплое, неясное чувство овладевало им.
Вот они здесь, двое, на обломках скал. Кругом пустота, бескрайное
море, туман. И все-таки здесь кусок советской земли, и, самое главное,
рядом стоит твой друг, с которым тебя породнила страна.
Инженер вдруг совершенно ясно понял, что, несмотря на разницу
лет, характеров, привычек и всего, чем определяется человеческая
индивидуальность, у него, опытного конструктора, и у юного студента
общие стремления, одни помыслы и одна всепобеждающая мечта... Будет
когда-нибудь Синицкий управлять Каспийским архипелагом из плавучих
гасановских островов. Настанет время великого изобилия не только
нефти, хлеба, но и всех плодов земли...
...Строительство дома подходило к концу. Камни были хорошо
уложены, все отверстия в стенах закрыты. Крышу Синицкий сделал из
светлых продолговатых камней, похожих на толстые доски.
Уже почти совсем стемнело, когда молодой строитель приволок
огромную охапку сухих водорослей.
- Вот и постель! - сказал Синицкий, протаскивая "морское сено"
внутрь дома. Он аккуратно расстелил его по песчаному полу и, вылезая
обратно, пригласил: - Пожалуйте на новоселье! Устраивайтесь поудобнее.
Он опять забрался в цистерну, вытащил из аккумуляторного
отделения запасную лампочку, нащупал под ногами обрывки проводов и
взял еще одну банку аккумулятора.
- Теперь наш "каменный шалаш" с электричеством, - сказал студент,
соединяя провода.
...Спокойные волны лениво катали по берегу гремящую гальку.
Синицкий рассказывал инженеру о своих товарищах, о лабораторных
опытах и о том, как трудно себе выбрать профессию по душе. Так
например, однажды он чуть было совсем не распростился с моделями и
приемниками, после того как несколько дней походил в зоопарк. Его
увлекла самоотверженная работа ученых, которые занимались изучением
жизни зверей.
- Завидую я тебе, Николай! - вдруг заговорил Васильев. - Зверей
ты видел только в зоопарке. Будем надеяться, что никогда ты не увидишь
их в человечьем обличье. А вот мне пришлось... После войны по всяким
репарационным делам я попал в Вену. Ради любопытства зашел в кино.
Перед каким-то ковбойским фильмом давали спортивную американскую
хронику... Я многое встречал в жизни, дорогой мой друг... не все люди,
даже у нас, напоминают хрусталь своей чистотой и прозрачностью. Но тут
я навсегда возненавидел всех тех, кто снимал эту хронику, кто выпустил
ее и кто хохотал, глядя на это позорное для человека зрелище... - Он с
трудом перевел дух, как бы чувствуя невыносимую тяжесть, и продолжал:
- Показывали "веселый номер" - вольно-американскую борьбу двух женщин.
Они выступали на специальной эстраде, покрытой жидкой грязью. Через
несколько минут этих женщин уже нельзя было отличить одну от другой...
Буквально воплями восхищения сопровождался этот номер. Толпа вокруг
ринга была показана во всем ее американском великолепии... Ты пойми,
Николай, с незапамятных времен человечество воспитывалось в любви и
уважении к женщине. Ей писал сонеты Петрарка. Данте шептал имя
Беатриче. Великие умы посвящали женщине свои лучшие творения,
художники с нее писали картины. Она всегда была источником жизни,
радости и вдохновения...
Синицкий слушал своего старшего друга с тайным волнением и вместе
с тем был удивлен этой речью, которую он никак не предполагал услышать
от сурового и замкнутого в себе инженера.
- Я не могу понять людей, - продолжал Васильев, - будь то
американцы или голландцы, если они позволяют каким-нибудь негодяям
публичное издевательство над женщиной. Я уже не говорю о том
человеческом отребье, которое могло этим восхищаться. Зал, где
показывали столь мерзкую картину, был набит американскими офицерами. Я
слышал их одобрительное ржанье, когда на экране голодная женщина, ради
того чтобы заработать на хлеб, шлепалась в жидкую грязь для потехи
глазеющих на нее сытых, розовощеких скотов...
Он замолчал, и почему-то ему вспомнился другой вечер... Праздник
на крыше института. Девушки в длинных одеждах плывут в медленном танце
и чуть слышно звенят наперстками по фарфору... С ласковой нежностью
смотрят на них люди, светятся счастьем их глаза. Юноши готовы бросить
на сцену все цветы, что украшают праздничные столы...
- Ты еще многое не успел оценить, мой друг, - задумчиво сказал
инженер. - Все тебе кажется у нас привычным и обыкновенным... А вот я
видел...
Долго еще рассказывал Васильев о своих встречах на Западе,
вспомнил и о сыне, но только о письме умолчал. Ему самому оно казалось
невероятным. Он все еще с удивлением ощупывал в кармане плотный, будто
жестяной конверт.
Постепенно тускнела лампочка на аккумуляторе. Ее свет стал
желтым, затем красным, как будто бы в ней светил подернутый пеплом
уголек.
...Наступило утро, но и оно не принесло ничего утешительного.
Туман не рассеивался. Казалось, он стал еще более густым и тяжелым.
Бакланы, напуганные фейерверком, уже не садились на островок. Да
и ракет не осталось, охотиться нечем. Синицкий, для того чтобы
скоротать время, возился с ультразвуковым аппаратом.
- Удивительная история! - сетовал он, постукивая пальцем по
экрану. - Какую великолепную технику подарила нам капризная судьба!
Десять тысяч стоит один аппарат, дороже "Москвича", а мы бы его с
радостью отдали за пару бакланов... Конечно, не ахти какая
гастрономия, а вот... - он комично развел руками, - печальная
необходимость.
- Знала бы Саида, как ты высоко оценил ее опытный прибор! Ты же
понижаешь, что надо было хоть его спасти. Он все-таки нашел нефть.
- Сейчас бы я предпочел найти что-либо другое. - Синицкий
вздохнул и проглотил слюну. - Помню я об интересных опытах. Ученые
опускали в воду кварцевую пластинку, излучающую ультразвук, и вода
вроде как кипела. Вынимали пластинку - вода сразу становилась
спокойной... Занятные фокусы! Такие же, как и с загадочными кольцами.
Он зевнул и вдруг застыл с открытым ртом. Какая-то острая мысль
буквально парализовала все его движения. Он даже боялся вздохнуть.
Но вот оцепенение прошло. Синицкий схватил аппарат, подбежал к
воде и зашел в нее по пояс. Опустив хобот аппарата вниз, он резким
движением повернул переключатель. Послышалось слабое жужжанье.
Стараясь не дышать, студент смотрел в воду.
Вдруг на воде показалось белое брюшко всплывшей рыбы, затем еще и
еще - целый десяток оглушенных ультразвуком рыб.
- Смотрите, - крикнул находчивый рыболов, - какие огромные! Это
кутумы!.. Молодец Саида, делает аппараты и для разведки и для рыбного
промысла! - Он стал бросать рыбу на берег. - Александр Петрович,
ничего не трогайте, я сам все сделаю, - умоляюще попросил он, увидев,
что Васильев собирает рыбу. - Одну минутку! Я только возьму посуду.
Синицкий забрал свой улов, затем коробку от аккумулятора и
побежал к скалам...
За обедом Синицкий по-прежнему был весел, шутил и старался
развеселить Васильева. Тот почти не отвечал на его вопросы и часто
смотрел вверх, как бы прислушиваясь к шуму несуществующего самолета.
Васильев вдруг встал, прошелся несколько раз вдоль берега,
остановился около лежащих на песке аккумуляторных пластин и долго
рассматривал их.
Возле "каменного шалаша" он взял разрядившийся аккумулятор и со
всего размаха ударил о камень.
На песок полился электролит. Темная полоска потянулась к морю.
Инженер с ожесточением расколотил аккумулятор на части.
"Что это с ним? - испугался Синицкий. - Уж не случилось ли чего?"
Васильев смотрел, как темнеет песок, и чему-то улыбался.
Хмурый, взъерошенный паренек выбежал из радиорубки на палубу. Он
прижимал к белому кителю морскую фуражку и беспокойно оглядывался по
сторонам. Все тонуло в густом тумане. Палуба казалась пустой... Радист
посмотрел на капитанский мостик, откуда, как ему казалось, слышались
голоса, но и там никого не было видно. Подбежал к лестнице, взглянул
вверх: сплошное молоко. На спасательном круге еле-еле разбиралась
знакомая надпись: "Калтыш"...
Стуча каблуками по железным ступенькам, радист взбежал на мостик,
где стояли Агаев и Рустамов.
- Товарищ начальник! - закричал он. - Нашли, честное слово,
нашли!
- Цистерну? - обрадовался директор.
- Нет, букву.
- Ничего не понимаю! Какую букву? - рассердился Агаев. - Говори
толком!
- Сейчас Саида передавала.
Директор и Рустамов побежали в радиорубку.
За час до того, как радист сообщил о непонятной передаче Саиды,
на острове происходило следующее.
Васильев, к возраставшему беспокойству Синицкого, с той же
странной улыбкой выдернул пластины из второго аккумулятора, разломал
их на отдельные полоски и начал аккуратно раскладывать на песке.
Синицкий недоуменно пожал плечами и осторожно, боясь рассердить
инженера, сказал:
- Я бы мог подобрать темные камешки, Александр Петрович. Стоило
ли труда ломать аккумулятор?
- Камешки с самолета не видны, - загадочно улыбнулся Васильев.
- А вы находите, что такие пластинки в тумане увидят? - удивленно
спросил Синицкий, но, взглянув на улыбающегося инженера, закрыл рот
рукой. - Молчу! Иногда такое подумаешь...
Он опустился на песок и вместе с инженером стал торопливо
раскладывать пластины.
В радиорубке было жарко и душно.
- Где же передача Саиды? - нетерпеливо спросил Рустамов.
Радист, закусив губу, нервно вертел ручки приемника.
- Я беспокоюсь за нее, - сказал Агаев, заглядывая в окно. - Она
полетела на самолете без поплавков.
- Ничего, летчик у нее опытный, - заметил Рустамов. - Но пора бы
ей возвращаться на базу. Горючего не хватит.
Будто в ответ на это, в репродукторе на столе радиста послышался
громкий и спокойный голос Саиды:
- Я "Пион"... Пролетаем над островом. Видим его на экране
локатора. Выложена металлическая буква "В". Сообщаю координаты.
Остров оказался всего лишь в пятидесяти километрах от того места,
где сейчас находился экспериментальный танкер института "Калтыш".
Он смотрел на хмурое лицо Васильева и думал, что этот человек не
может радоваться своему спасению. Но что должен сделать Синицкий? Как
ему держаться с ним?
Он чувствовал, что сейчас, как никогда, старшему его товарищу
нужна помощь... Как подойти к нему? Как найти верный тон? Нет, не
помогут здесь слова утешения.
Студент мучительно ломал голову.
- Надеюсь, что эти приключения навсегда отбили у вас охоту
заниматься нефтеразведкой? - неожиданно обратился к нему Васильев.
Синицкий обрадовался:
- Нет, Александр Петрович! Совсем наоборот. Теперь меня от такого
дела, как говорится, за уши не оттащишь. - Он бодро встал, прошелся по
берегу и насмешливо протянул: - Да-а, всякие бывают приключения!
Кстати, мне кажется, что это не остров Робинзона Крузо. Там, насколько
я помню, росли пальмы и бананы... А здесь...
- Вы недовольны? - равнодушно спросил Васильев.
- Да как вам сказать... внизу было уютнее, - в тон ему заметил
студент, пряча улыбку. - Но, конечно, несколько душно.
- Вот и дышите! Я уже осмотрел эти камни. К сожалению, здесь,
кроме воздуха, вы не найдете ничего более существенного.
- Я это и предполагал, - сказал Синицкий, стараясь не показать
своего беспокойства. - У нас ничего нет, Александр Петрович?
Васильев отрицательно покачал головой.
- Значит, обойдемся, - с деланной беспечностью сказал студент,
заметив тревогу на лице Васильева. - Будем считать, что только в
книгах сердобольные романисты обычно дают потерпевшим кораблекрушение
ящик сухарей и бочонок воды... Они понимают, что без этого нельзя.
Посади Робинзона на такой остров, он на тридцатой странице и помрет.
- Чудак вы, Синицкий! - Васильев улыбнулся. - Не можете без
шуток. Да понимаете ли вы наше положение?..
- Мне кажется, что да, - спокойно ответил студент.
- Неизвестно, сколько дней будет висеть этот туман, - продолжал
Васильев. - Если не найдут первый шар, то едва ли и нас будут искать.
- Я тоже так думаю.
Мурлыкая себе под нос, студент подошел к цистерне, заглянул в
люк, ощупал выходящие из шара контакты и сказал:
- Честное слово, Александр Петрович, я до сих пор не могу придти
в себя от изумления. Как это вы здорово придумали - замкнуть рубильник
изнутри шара!
Васильев промолчал. Он сидел на песке и задумчиво один за другим
бросал камешки в воду. Они низко летели над волнами и с звонким
плеском скрывались под водой. Ему нравились эти короткие, четкие
всплески, похожие на цоканье лошадиных копыт.
- Александр Петрович, - не унимался Синицкий, - мне кажется, что
за половину крохотной булочки - знаете, такие бывают поджаристые, с
тонкой корочкой - я бы отдал полжизни...
- Молчите, Синицкий!.. Иначе я вам предложу целую, чтобы вы с
жизнью совсем распростились.
- Ну, не буду. Все! - Синицкий умолк.
Гремела галька. Шипели пенящиеся волны.
- Но как подвести понтоны?.. - как будто спрашивая самого себя,
прошептал Васильев.
- Вы о чем, Александр Петрович? - спросил озадаченный Синицкий.
- Тысячи тонн нагрузки... Как поднять? - продолжал Васильев.
Юноша решил отвлечь его от печальных мыслей. Он подвинулся к
Васильеву и мечтательно заговорил:
- Вы знаете, Александр Петрович, иногда мне кажется, что все-таки
остались на земле романтические приключения. Конечно, очень трудно
поверить, что в век атомной энергии, радиолокации, ракетных двигателей
два человека вдруг оказались на необитаемом острове. - Синицкий
вздохнул. - Слово-то какое - "необитаемый"! Я о нем только в детстве
слышал...
- Насколько я понимаю, ваше детство окончилось совсем недавно, -
хмуро заметил Васильев.
Через минуту он посмотрел на цистерну и увидел, что из люка
торчали ноги Синицкого.
Наконец студент вылез из шара и вытащил оттуда аппарат
ультразвуковой локации, длинный хобот которого тут же уперся в песок.
- Я думаю, Александр Петрович, - со смущенной улыбкой начал
Синицкий, - что если бы у вас была возможность выбирать, то вместо
этого аппарата вы все-таки взяли бы ящик сухарей, как это делали наши
старые знакомые - опытные, видавшие виды мореплаватели.
Васильев молчал.
- Не хотите ли этим заняться? - сказал он через минуту и протянул
Синицкому несколько проволочных колец, скрепленных между собой. - Нури
утверждает, что его головоломки отвлекают от неприятных мыслей.
- Прекрасно! По-моему, это самое подходящее занятие в нашем
положении, - согласился студент и взял у Васильева кольца.
На острове стояла тишина.
- Александр Петрович, - наконец нарушил молчание Синицкий,
углубившись в разгадывание проволочного фокуса, - вопрос можно?
- Ну?
- Сколько верблюд может жить без пищи?
- Несколько месяцев.
- Завидный пример! - Синицкий вздохнул. - Несколько месяцев...
Верблюд... "Он живет среди пустынь. Ест невкусные кусты". - Студент
вынул из кармана магнитофон и подкинул его на руке. - Ну и положение!
Нарочно не придумаешь!.. И что, главное, обидно: начнешь рассказывать
- никто не поверит... Честное слово, не поверит!
- Вы и этим недовольны?
- Ну еще бы!.. Разве я мечтал когда-нибудь попасть в герои
приключенческого романа? А получилось... Только уж очень странно.
Вроде как судьба решила посмеяться над нами. Подумать только: посадить
такого конструктора и студента, почти геолога, - Синицкий скромно
улыбнулся, - посадить на голые камни и дать им в руки два аппарата:
"Вот, мол, вам чудеса техники. Посмотрим, как вы будете
выкручиваться..." Обидно даже говорить!
Синицкий замолк, потом постучал пальцем по стеклянному экрану
аппарата:
- А еще обиднее сознавать, что в нашем положении эта высокая
техника не стоит... той булочки... поджаристой, с розовой корочкой!
Глава двадцать шестая
ТУМАН НАД КАСПИЕМ
Капризно и беспокойно Каспийское море. Редко, очень редко
выпадают тихие, штилевые дни... В такой день летчику, привыкшему к
своей коротенькой трассе Баку - Красноводск, хочется пролететь над
самой водой и, высунувшись за борт кабины, полюбоваться отражением
своего самолета.
Такие дни надо отмечать в календаре красным, как праздничные,
если бы только знать, когда они будут... Впрочем, и в такой день к
вечеру подует ветерок - сначала робкий, неуверенный, а через час,
глядишь, разбушуется так, что тот же летчик, уже на обратном пути, с
тревогой сжимает ручку управления самолетом, стараясь забраться
повыше...
Бывают и другие причуды у Каспия... Иногда он кутается в теплую
шубу. Густой белый туман накрывает его с головой. Взглянув на карту,
вы можете представить себе, что его усатая голова находится около
устья Волги...
Летом и ранней осенью подобные капризы бывают редко. Но надо же
было случиться, что именно в начале октября, когда происходили все
описываемые здесь события, Каспий вдруг начал окутываться туманом.
Летчиков это не беспокоило: они могли идти над морем слепым
полетом, включив автопилот и полукомпас. Дорога насквозь
просвечивалась невидимыми лучами радиомаяков. Путь безопасен, идешь
как по рельсам!.. Но искать пропавший шар в тумане нелегко. Как его
увидишь? Он такой же белый, как и туманная пелена...
Густой туман опустился и над островом. Синицкий сидел на камне,
глядя на тусклое солнце. Оно казалось электрической лампочкой,
просвечивающей сквозь толстый слой пара, как в бане. Было так жарко,
точно остров находился под тропиками.
Воды у новых островитян было достаточно. Вот уже несколько часов
без перерыва работал перегонный аппарат, "изобретенный" Васильевым. Но
это только вода! Синицкий думал о другом: вот уже два дня он и
Васильев ничего не ели.
Над гребнями волн взлетали бакланы, похожие на хлопья пены.
Иногда нет-нет и блеснет в клюве птицы трепещущая рыбешка...
С жестокой завистью смотрел на них Синицкий. Он думал, что через
несколько дней, если придется сидеть на этом голодном острове, он уже
будет мечтать о том, с каким невероятным наслаждением вонзил бы зубы в
еще теплое тело крючконосой птицы...
Огненный солнечный шар, казалось, вот-вот сорвется вниз: он
постепенно обрастал темно-красными облаками, они как бы тянули его за
горизонт, понемногу обрывая дрожащие нити - лучи.
Неподалеку от Синицкого сел баклан. Птица держала в кривом хищном
клюве поникшую рыбешку и посматривала на человека злыми,
настороженными глазами. Синицкий медленно пополз к ней. Баклан
взмахнул крыльями и перелетел на другое место... Человек снова
двинулся за ним. Баклан равнодушно оглянулся и улетел...
Других птиц Синицкий пытался подбить камнями, но из этого тоже
ничего не получалось... Бакланы мгновенно улетали, как только видели,
что человек берет камень или пытается поднять руку.
Синицкий вспомнил, что где-то читал о приемах североамериканских
индейцев. Он лег на остывающую гальку и притворился мертвым.
Медленно тянулись томительные минуты. Юноше казалось, что от этой
ничтожной птицы, которую он должен поймать, зависит все. Ему
представлялось, что проходят часы, дни... Все его тело затекло,
онемело...
Огромный баклан сел почти рядом. Синицкий не дышал. Сквозь
полузакрытые веки он видел, как птица повернула к нему горбатый клюв.
Она, наверное, была удивлена и с любопытством смотрела на человека.
"Сейчас или никогда", подумал студент. Все мускулы у него напряглись.
Так зверь готовится к прыжку...
Резкий бросок! Казалось, что в нем сосредоточилась вся энергия,
накапливаемая годами. Опять неудача! Баклан метнулся в сторону и
мгновенно исчез в тумане.
- Не годится, Николай Тимофеевич, - сказал Васильев, который
издали наблюдал за действиями Синицкого. - Так охотились пещерные
люди, потом они изобрели палку.
- Эх, если бы сделать лук! - с сожалением, будто о несбыточной
мечте, высказал свое желание студент.
- Попробуем другую технику. - Васильев вдруг вспомнил о
сигнальных ракетах.
Он побежал к цистерне и вытащил оттуда несколько картонных
трубок. Ракетницу он позабыл в подводном доме, поэтому пользоваться
зарядами обычным способом оказалось невозможным. Да и вряд ли удобно
стрелять птицу сигнальными ракетами!
- Помогите мне, Синицкий, - сказал инженер. - Нужно расплести эти
провода на отдельные жилки.
Васильев передал студенту куски кабеля.
Мысль изобретателя продолжала работать, для нее все было
осуществимым. Васильев набрал около себя горсть мелких камешков, затем
вскрыл трубки ракет, вынул капсюли, вставил туда петли из тонкой
проволочки, то есть сделал простейшие электрозапалы, снова зарядил
трубки взрывчатой смесью. Затем он положил сверх нее камешки, забил
тряпками, как пыжами, и, обращаясь к Синицкому, спросил:
- Ну, охотник, готово?
- Надеюсь, что я правильно решил эту задачу? - поддерживая
шутливый тон, сказал студент, передавая Васильеву длинные, тонкие
проволочки.
- Ничего. Подаете надежды, - не глядя на него, заметил инженер и
соединил провода с концами проволочных петель.
Он расставил ракеты в разных местах, надежно укрепляя их между
камнями, причем таким образом, чтобы концы трубок были направлены на
те участки островка, где обычно садились бакланы.
- Местность минирована, - заявил Васильев. - Тащите аккумулятор!
Инженер присоединил все концы от пяти ракет к одной контактной
гайке. От каждой ракеты шло по два конца; вторые концы Васильев
разложил перед собой.
Синицкий невольно любовался четкими и экономными движениями
товарища, когда тот присоединял провода, скручивая их быстро и ловко.
Ему были понятны эти приготовления. Он знал, что если прикоснуться
свободным проводом ко второй клемме аккумулятора, ток побежит к
ракете, накалит в ней тонкую проволочку...
Сухой и короткий треск прервал размышления Синицкого. Взметнулось
красное пламя, осветившее берег, скалы и белый шар, словно вспыхнувший
в эту минуту. Огненно-красная птица с распростертыми крыльями взлетела
вверх и, как обожженная, упала на камни.
Синицкий бросился к ней. Он взял птицу за крыло и высоко поднял
ее над головой. На лице его светилось нескрываемое торжество.
Васильев сделал ему знак, указывая на другого баклана. Птица
спускалась на гладкий серый камень почти вертикально, как геликоптер.
Инженер взял провод от третьей ракеты, коснулся им контакта, и снова
раздался выстрел.
Взлетело зеленое пламя, и все на острове мгновенно
преобразилось... Зазеленел песок, как свежая весенняя трава. Скалы
стали похожими на островерхие кипарисы, а круглые валуны - на кусты.
Над ними простирала трепещущие крылья невиданная зеленая птица. Она
медленно падала на песок.
- Александр Петрович! - крикнул Синицкий. - Можно мне взять
коробку от одного аккумулятора?
- Пожалуйста.
- А повар из меня выйдет?
- Попробуйте.
Синицкий обрадовано схватил подстреленных бакланов, затем
разобрал аккумулятор и побежал с его коробкой в глубь острова.
Через несколько минут Васильев подошел к нему.
- Как вам нравится моя затея? - спросил Синицкий, пристраивая над
синеньким огоньком железную коробку. - Смотрите: полный комфорт!..
Газовая плита... Сейчас вода закипит...
Засучив рукава, он хлопотал около плоского камня, ощипывая на нем
птицу.
- Знаете, Александр Петрович, мне кажется, что теперь я понимаю
огнепоклонников, - говорил студент, ловко орудуя перочинным ножом. -
Археологи доказывают, что эти исторические личности строили храмы там,
где горели огоньки нефтяного газа. А я думаю, что это были не храмы, а
первые газовые кухни.
Тщательно, как хорошая хозяйка, Синицкий вымыл плоский камень,
похожий на низкий стол, поставил банку посредине, вынул из нее уже
сварившуюся птицу и разделил ее на небольшие куски. Затем он высыпал в
стаканчик соль, оставшуюся во фляжке после перегонки воды.
- Прошу к столу! - широким жестом хлебосола обратился студент к
Васильеву, но тут же смутился. - Попробуйте, что у меня получилось.
Незаметно подкрадывались сумерки.
"Вот и еще один день прошел, а помощи никакой. Может, нас уже
перестали искать? Там ничего не знают", думал Васильев, следя, как
Синицкий убирал с каменного стола.
Васильев не мог выносить бездеятельности. Разве можно спокойно
думать о том, что глубоко под водой разрушается его творение, которому
он отдал все свои силы... нет, всего себя!.. Он уже представлял себе,
как скоро вылетит в Москву, в Ленинград, добьется решения, и сразу же,
немедленно начнут поднимать подводный дом. Инженер верил, что в этом
его поддержит Рустамов. Директор тоже согласится. "Сколько еще дней,
сколько долгих часов я вынужден провести в бездействии?.." спрашивал
себя бывший капитан подводного дома.
Он лежал на песке и бесцельно смотрел на желтое пятно угасающего
солнца...
Синицкий с возрастающей тревогой наблюдал за Васильевым. Ему
очень хотелось что-нибудь сделать для своего старшего друга: утешить
его, сказать умные, прочувствованные или просто ласковые слова. Однако
все это казалось ему неловким и сентиментальным. "Свое отношение надо
доказывать делом, а не словами", решил студент, приподнялся, стряхнул
прилипший к рукаву песок и направился к берегу.
Здесь, подле шара, около скалы, он расчистил от камней небольшую
площадку, затем стал перетаскивать на это место каменные плиты.
- Что вы хотите делать? Зачем столько камней? - спросил Васильев,
приподнимаясь на локте.
- Хочу построить дом, Александр Петрович. Надоело жить в шаре.
Это только американцы выдумывают шарообразные дома. Я видел на
картинке такую, с позволения сказать, архитектуру. Да вы и сами
помните!
Васильев молчал. Какое-то теплое, неясное чувство овладевало им.
Вот они здесь, двое, на обломках скал. Кругом пустота, бескрайное
море, туман. И все-таки здесь кусок советской земли, и, самое главное,
рядом стоит твой друг, с которым тебя породнила страна.
Инженер вдруг совершенно ясно понял, что, несмотря на разницу
лет, характеров, привычек и всего, чем определяется человеческая
индивидуальность, у него, опытного конструктора, и у юного студента
общие стремления, одни помыслы и одна всепобеждающая мечта... Будет
когда-нибудь Синицкий управлять Каспийским архипелагом из плавучих
гасановских островов. Настанет время великого изобилия не только
нефти, хлеба, но и всех плодов земли...
...Строительство дома подходило к концу. Камни были хорошо
уложены, все отверстия в стенах закрыты. Крышу Синицкий сделал из
светлых продолговатых камней, похожих на толстые доски.
Уже почти совсем стемнело, когда молодой строитель приволок
огромную охапку сухих водорослей.
- Вот и постель! - сказал Синицкий, протаскивая "морское сено"
внутрь дома. Он аккуратно расстелил его по песчаному полу и, вылезая
обратно, пригласил: - Пожалуйте на новоселье! Устраивайтесь поудобнее.
Он опять забрался в цистерну, вытащил из аккумуляторного
отделения запасную лампочку, нащупал под ногами обрывки проводов и
взял еще одну банку аккумулятора.
- Теперь наш "каменный шалаш" с электричеством, - сказал студент,
соединяя провода.
...Спокойные волны лениво катали по берегу гремящую гальку.
Синицкий рассказывал инженеру о своих товарищах, о лабораторных
опытах и о том, как трудно себе выбрать профессию по душе. Так
например, однажды он чуть было совсем не распростился с моделями и
приемниками, после того как несколько дней походил в зоопарк. Его
увлекла самоотверженная работа ученых, которые занимались изучением
жизни зверей.
- Завидую я тебе, Николай! - вдруг заговорил Васильев. - Зверей
ты видел только в зоопарке. Будем надеяться, что никогда ты не увидишь
их в человечьем обличье. А вот мне пришлось... После войны по всяким
репарационным делам я попал в Вену. Ради любопытства зашел в кино.
Перед каким-то ковбойским фильмом давали спортивную американскую
хронику... Я многое встречал в жизни, дорогой мой друг... не все люди,
даже у нас, напоминают хрусталь своей чистотой и прозрачностью. Но тут
я навсегда возненавидел всех тех, кто снимал эту хронику, кто выпустил
ее и кто хохотал, глядя на это позорное для человека зрелище... - Он с
трудом перевел дух, как бы чувствуя невыносимую тяжесть, и продолжал:
- Показывали "веселый номер" - вольно-американскую борьбу двух женщин.
Они выступали на специальной эстраде, покрытой жидкой грязью. Через
несколько минут этих женщин уже нельзя было отличить одну от другой...
Буквально воплями восхищения сопровождался этот номер. Толпа вокруг
ринга была показана во всем ее американском великолепии... Ты пойми,
Николай, с незапамятных времен человечество воспитывалось в любви и
уважении к женщине. Ей писал сонеты Петрарка. Данте шептал имя
Беатриче. Великие умы посвящали женщине свои лучшие творения,
художники с нее писали картины. Она всегда была источником жизни,
радости и вдохновения...
Синицкий слушал своего старшего друга с тайным волнением и вместе
с тем был удивлен этой речью, которую он никак не предполагал услышать
от сурового и замкнутого в себе инженера.
- Я не могу понять людей, - продолжал Васильев, - будь то
американцы или голландцы, если они позволяют каким-нибудь негодяям
публичное издевательство над женщиной. Я уже не говорю о том
человеческом отребье, которое могло этим восхищаться. Зал, где
показывали столь мерзкую картину, был набит американскими офицерами. Я
слышал их одобрительное ржанье, когда на экране голодная женщина, ради
того чтобы заработать на хлеб, шлепалась в жидкую грязь для потехи
глазеющих на нее сытых, розовощеких скотов...
Он замолчал, и почему-то ему вспомнился другой вечер... Праздник
на крыше института. Девушки в длинных одеждах плывут в медленном танце
и чуть слышно звенят наперстками по фарфору... С ласковой нежностью
смотрят на них люди, светятся счастьем их глаза. Юноши готовы бросить
на сцену все цветы, что украшают праздничные столы...
- Ты еще многое не успел оценить, мой друг, - задумчиво сказал
инженер. - Все тебе кажется у нас привычным и обыкновенным... А вот я
видел...
Долго еще рассказывал Васильев о своих встречах на Западе,
вспомнил и о сыне, но только о письме умолчал. Ему самому оно казалось
невероятным. Он все еще с удивлением ощупывал в кармане плотный, будто
жестяной конверт.
Постепенно тускнела лампочка на аккумуляторе. Ее свет стал
желтым, затем красным, как будто бы в ней светил подернутый пеплом
уголек.
...Наступило утро, но и оно не принесло ничего утешительного.
Туман не рассеивался. Казалось, он стал еще более густым и тяжелым.
Бакланы, напуганные фейерверком, уже не садились на островок. Да
и ракет не осталось, охотиться нечем. Синицкий, для того чтобы
скоротать время, возился с ультразвуковым аппаратом.
- Удивительная история! - сетовал он, постукивая пальцем по
экрану. - Какую великолепную технику подарила нам капризная судьба!
Десять тысяч стоит один аппарат, дороже "Москвича", а мы бы его с
радостью отдали за пару бакланов... Конечно, не ахти какая
гастрономия, а вот... - он комично развел руками, - печальная
необходимость.
- Знала бы Саида, как ты высоко оценил ее опытный прибор! Ты же
понижаешь, что надо было хоть его спасти. Он все-таки нашел нефть.
- Сейчас бы я предпочел найти что-либо другое. - Синицкий
вздохнул и проглотил слюну. - Помню я об интересных опытах. Ученые
опускали в воду кварцевую пластинку, излучающую ультразвук, и вода
вроде как кипела. Вынимали пластинку - вода сразу становилась
спокойной... Занятные фокусы! Такие же, как и с загадочными кольцами.
Он зевнул и вдруг застыл с открытым ртом. Какая-то острая мысль
буквально парализовала все его движения. Он даже боялся вздохнуть.
Но вот оцепенение прошло. Синицкий схватил аппарат, подбежал к
воде и зашел в нее по пояс. Опустив хобот аппарата вниз, он резким
движением повернул переключатель. Послышалось слабое жужжанье.
Стараясь не дышать, студент смотрел в воду.
Вдруг на воде показалось белое брюшко всплывшей рыбы, затем еще и
еще - целый десяток оглушенных ультразвуком рыб.
- Смотрите, - крикнул находчивый рыболов, - какие огромные! Это
кутумы!.. Молодец Саида, делает аппараты и для разведки и для рыбного
промысла! - Он стал бросать рыбу на берег. - Александр Петрович,
ничего не трогайте, я сам все сделаю, - умоляюще попросил он, увидев,
что Васильев собирает рыбу. - Одну минутку! Я только возьму посуду.
Синицкий забрал свой улов, затем коробку от аккумулятора и
побежал к скалам...
За обедом Синицкий по-прежнему был весел, шутил и старался
развеселить Васильева. Тот почти не отвечал на его вопросы и часто
смотрел вверх, как бы прислушиваясь к шуму несуществующего самолета.
Васильев вдруг встал, прошелся несколько раз вдоль берега,
остановился около лежащих на песке аккумуляторных пластин и долго
рассматривал их.
Возле "каменного шалаша" он взял разрядившийся аккумулятор и со
всего размаха ударил о камень.
На песок полился электролит. Темная полоска потянулась к морю.
Инженер с ожесточением расколотил аккумулятор на части.
"Что это с ним? - испугался Синицкий. - Уж не случилось ли чего?"
Васильев смотрел, как темнеет песок, и чему-то улыбался.
Хмурый, взъерошенный паренек выбежал из радиорубки на палубу. Он
прижимал к белому кителю морскую фуражку и беспокойно оглядывался по
сторонам. Все тонуло в густом тумане. Палуба казалась пустой... Радист
посмотрел на капитанский мостик, откуда, как ему казалось, слышались
голоса, но и там никого не было видно. Подбежал к лестнице, взглянул
вверх: сплошное молоко. На спасательном круге еле-еле разбиралась
знакомая надпись: "Калтыш"...
Стуча каблуками по железным ступенькам, радист взбежал на мостик,
где стояли Агаев и Рустамов.
- Товарищ начальник! - закричал он. - Нашли, честное слово,
нашли!
- Цистерну? - обрадовался директор.
- Нет, букву.
- Ничего не понимаю! Какую букву? - рассердился Агаев. - Говори
толком!
- Сейчас Саида передавала.
Директор и Рустамов побежали в радиорубку.
За час до того, как радист сообщил о непонятной передаче Саиды,
на острове происходило следующее.
Васильев, к возраставшему беспокойству Синицкого, с той же
странной улыбкой выдернул пластины из второго аккумулятора, разломал
их на отдельные полоски и начал аккуратно раскладывать на песке.
Синицкий недоуменно пожал плечами и осторожно, боясь рассердить
инженера, сказал:
- Я бы мог подобрать темные камешки, Александр Петрович. Стоило
ли труда ломать аккумулятор?
- Камешки с самолета не видны, - загадочно улыбнулся Васильев.
- А вы находите, что такие пластинки в тумане увидят? - удивленно
спросил Синицкий, но, взглянув на улыбающегося инженера, закрыл рот
рукой. - Молчу! Иногда такое подумаешь...
Он опустился на песок и вместе с инженером стал торопливо
раскладывать пластины.
В радиорубке было жарко и душно.
- Где же передача Саиды? - нетерпеливо спросил Рустамов.
Радист, закусив губу, нервно вертел ручки приемника.
- Я беспокоюсь за нее, - сказал Агаев, заглядывая в окно. - Она
полетела на самолете без поплавков.
- Ничего, летчик у нее опытный, - заметил Рустамов. - Но пора бы
ей возвращаться на базу. Горючего не хватит.
Будто в ответ на это, в репродукторе на столе радиста послышался
громкий и спокойный голос Саиды:
- Я "Пион"... Пролетаем над островом. Видим его на экране
локатора. Выложена металлическая буква "В". Сообщаю координаты.
Остров оказался всего лишь в пятидесяти километрах от того места,
где сейчас находился экспериментальный танкер института "Калтыш".