Страница:
переехать к ним. - она замолчала, задумавшись, потом добавила грустно -- Но
я бы и не согласилась. Зависеть от настроения невестки? Нет. Как оно должно
быть, так пусть и будет. "Итс зэ лайф"
С этим вопросом здесь все в порядке. У детей своя жизнь. Она на них не
в обиде. Многие сверстницы- соседки еще завидуют ей, когда сыновья по
очереди приезжают по выходным и. прогуливаются с ней под руку перед домом,
на виду у всех. Иногда ведут ее обедать в ближайший кошерный ресторан А
потом, выполнив свой сыновний долг, оставляют ее одну. "Итс зэ лайф"-говорит
она, вздыхая...
И продолжает жить. Жить до конца
---------------------------------------------------------------
© Copyright Майя Немировская
Date: 05 Jul 2001
OCR: Tanya Povolotsky
---------------------------------------------------------------
Лиза навсегда покидала родной город. Сложные, противоречивые чувства
одолевали ее. Наверно, давно нужно было все бросить, разорвать этот
однообразный замкнутый круг и пробовать начать жизнь сначала. Но и будушее в
той незнакомой стране, куда она ехала, рисовалось довольно туманно... А еще
сознавала всю ответственность за судьбу двух близких ей людей. Но обратного
пути не было, оставалось лишь надеяться...
Они приехали в Америку. Родственников близких не было и рассчитывать на
чью-то помощь не приходилось. И она и мама, которой здесь до пенсии было еще
далеко, сразу согласились на первую же доступную работу. Восьмилетний Павлик
очень скоро освоился среди сверстников в школе. И мама старалась не
жаловаться - надо было как-то приспосабливаться.
А Лизе"клиентка" попалась трудная, капризная. Еще не старая тучная дама
с командирскими нотками в голосе, вечно чем-то недовольная. От новенькой
работницы старалась получить как можно больше - шапинг, уборка, обед. И
волосы перекрасить и занавеси повесить. Лиза не умела отказывать. Домой
возвращалась уставшая, выжатая, как лимон. Планы на задуманную учебу
откладывались неизвестно на когда. Промахи, ошибки - все постигалось на
собственном опыте.
Так прошла первая ее зима здесь, и знакомое ранее чувство разочарования
снова стало медленно заползать в душу.
Наступила весна. Непривычно быстро потеплело, зазеленело.
В один из вечеров, вытолкнутая толпой из душного трейна, она
замешкалась на платформе и почувствовав на лице дуновение свежего влажного
ветерка, подумала, что где-то рядом здесь океан, а она ни разу еще не ходила
к нему.
Вдоль шумной авеню она прошла с десяток блоков и вскоре оказалась на
узкой набережной с длинными скамейками под начавшими распускаться деревьями.
Лиза долго сидела, устремив взгляд на бесконечную водную гладь, на быстро
сужающуюся к горизонту слепящую оранжевую дорожку закатного солнца.
Незаметно вода у берега из синей становилась темно-зеленой, тяжелой,
неспокойной. И глядя на эту быструю смену красок, Лизе казалось, что во всей
этой угасающей природной гармонии есть частица ее жизни, ее самой...
... И почему-то всплыл из памяти тот мартовский сырой вечер, заводской дом
культуры и они, выпускники училища, дающие концерт. Юная, сияющая от первого
успеха на сцене Лиза и тот, похожий на Есенина, с золотистыми кудрями и
синими насмешливыми глазами, руководитель танцевального ансамбля. Уверенный
в своей неотразимости, как быстро выделил он ее тогда среди других, как
умело и настойчиво ухаживал. И зря старалась умудренная собственным горьким
опытом мама предостеречь дочь - никакие доводы не помогали. Едва Лиза
получила диплом, они поженились и Леонид перехал к ним, в их с мамой
двухкомнатную квартиру. Через год родился ребенок. Лиза, худенькая, еще не
окрепшая физически, сваливалась с ног от недосыпания, стирки пеленок,, от
мелких забот и нехватки денег. Особенно выматывалась, когда болел слабенький
Павлик. А Леонид возвращался домой поздно вечером после репетиций или
концертов, усталый, пресыщенный своим привычным успехом у окружающих, и
глядя на Лизу, бледную, встревоженную, не мог, да и не хотел понимать, что
происходит.
Оправдываясь занятостью, выездными концертами, часто не ночевал дома.
Дальше- больше, стал лгать, выкручиваться. И со своими тревогами и
сомнениями Лиза оставалась наедине. Прошло еще немного время и ей стало
очевидно, что ни она, ни сын этой "артистической" натуре больше не нужны.
Они расстались.
И сразу она как-то потухла, потускнела, замкнулась в себе. Продолжала
работать в музыкальной школе. Занималась с учениками и на дому. Единственной
радостью был сын. Понемногу стала учить его игре на пианино, приобщать к
музыке. А в личной ее жизни ничего не менялось. Не встречался больше на пути
человек, которого хотела бы видеть рядом с собой и сыном...
Потом началась волна выездов. Ничто не удерживало и Лизу. Ей так
хотелось видеть Павлика музыкантом, профессионалом, и она знала, что ему
здесь никогда не пробиться. А там, за рубежом это казалось осуществимее.
Правда, Софья Борисовна, мама, ехать не хотела, боялась перемен, боялась
оставить свою библиотеку, в которой проработала всю жизнь. Но понимала, что
отговаривать дочь не имеет права. Хотя бы ради внука, этого худенького,
серьезного не по годам мальчика...
... Уже начинало темнеть. Лиза нехотя поднималась со скамейки, чувствуя как
со свежим, пахнущим водорослями воздухом, незаметно вдохнула небольшой заряд
бодрости и слабой какой-то надежды.
Она стала время от времени приходить сюда за этой поддержкой. Сидела,
смотрела на закат солнца. Можно было не спешить- все хлопоты по дому и
присмотр за Павликом взяла на себя мама, не в пример ей, чувствовавшей себя
здесь в Америке более комфортно. Ей нравилось, что она может работать, быть
еще полезной для семьи.
Иногда, в выходной день они все втроем приходили сюда к океану и
мальчишка с радостью носился по набережной на подаренных соседсм-ровесником
старых роликах. Учился он в школе хорошо, дома все больше разговаривал по
английски. А Лиза, глядя на него, невольно терзалась мыслью - мальчик долгое
время не садится за пианино, теряет гибкость пальцев, отвыкает от упражнений
и привезенный учебник Черни валяется без надобности. Она собиралась идти
учиться, чтобы зарабатывать деньги на его образование, но пока все это было
так далеко...
По вечерам, уже по-летнему душным и влажным все скамейки на набережной
бывали заняты. Но необходимость немного побыть у воды стала привычной и Лиза
каждый раз приходила сюда, стояла облокотившись о перила, любовалась
закатом, старалась не думать ни о чем...
Какой-то высокий, худощавый старик в темных очках долго молча стоял
рядом.
- Закат солнца на океане - что может быть красивее, не правда ли? -
услышала Лиза его негромкий голос.
Лиза кивнула из вежливости. Как-то невзначай завязалась беседа.
- Я часто вижу тебя здесь. И почему-то всегда грустную...
Она ничего не ответила Он сказал, что тоже любит смотреть на вечерний
залив, часто приезжает сюда. Лиза слушала его, что-то отвечала, не отрывая
взгляда от шумных, наплывающих на камни тяжелых волн.
В следующий раз он снова подошел к ней и уже на правах знакомого мягко,
ненавязчиво пытался завязать разговор. И так бывало нередко. Когда она
появлялась на набережной, он теперь еще издали приветствовал ее своим
неизменным " Хау ар ю".
Незаметно она привыкла к этим беседам, к его негромкому, какому-то
очень спокойному голосу. Она даже бывала рада этому общению. И упражнения в
английском были совсем не лишними. Он рассказывал о себе, о недавно
оставленной службе в банке, о сыне-адвокате в Калифорнии, о своей
привязанности к сестре, живущей неподалеку, о своем с молодости увлечении -
игре в гольф.
Лиза мало говорила о себе. Не хотелось рассказывать о неудавшейся
жизни, о теперешних своих сомнениях. Зачем постороннему человеку знать обо
всем этом. Лишь о своей тревоге за сына, об его вынужденном перерыве в
занятиях музыкой не смогла умолчать.
- Я видел твоего сына, он очень похож на тебя. Не стоит так переживать,
все уладится - успокаивал в своей обычной манере Дэвид, и она чувствовала,
как ей нужны были сейчас эти слова, и как хотелось им верить.
... Уже заканчивалось лето, стали прохладными вечера на океане и все реже
после работы Лиза приходила сюда.
В этот день было ветренно, начинал накрапывать дождь и она подумала,
что не стоило было приходить. Набережная была совсем пустынна, лишь двое
подростков мчались наперегонки на велосипедах да одинокая мужская фигура
склонилась над ограждением. Узнав Дэвида, она подошла, окликнула. Он
обрадованно обернулся.
- Как хорошо, что ты пришла. Я боялся ты не появишься здесь больше. -
он помолчал - Похоже, я не зря ждал.
Она удивленно посмотрела на него. Зачем было ждать?
Заметив ее недоумение, он сказал:
- Знаешь, Лиз, я ждал тебя... Мне хотелось еще увидеть тебя. Я не
уверен будешь ли ты приходить сюда, когда наступит осень. Он помолчал
немного, затем добавил
- А еще я собирался пригласить тебя к себе домой... Что ты думаешь по
этому поводу?
От неожиданности она опешила. Ей и в голову никогда не могло прийти,
что этот старый американец, с которым она по- дружески беседовала летом,
вдруг станет приглашать ее домой. Он казался умным и тактичным. Ей интересно
было разговаривать с ним. Но видимо, он решил, что с ней можно не слишком
церемониться.
Он хотел еще что-то добавить, но она быстро, не дав ему открыть рот,
произнесла:
- Нет у меня никакого мнения на этот счет, Дэвид. Гуд Бай! -
повернулась и быстрым шагом ушла с набережной. Она чувствовала, что
огорошила его своим ответом. А впрочем, что это он вздумал ее приглашать
домой? Что может быть общего у него с ней, "рашен", к тому же вдвое моложе
себя.
В последующие дни она все время возвращалась мыслями к происшедшему.
Даже маме рассказала. Та удивилась: "А еще говорила, что он похож на
джентельмена".
Осенний дождь моросил вторую неделю, стало холодно, сыро и после работы
Лиза сразу шла домой. Учеба все еще откладывалась, нужно было совмещать ее с
работой, а учиться вечерами у нее не хватало сил.
В тот вечер она вышла из дверей трейна и поеживаясь от сырого ветра,
подняла воротник плаща, ускорила шаг. Вдруг кто-то произнес ее имя, потом
окликнул еще раз. Она оглянулась. Из стоявшей на обочине машины вылезал
Дэвид, она не сразу узнала его В вечерних сумерках, в пальто и кеппи он
казался моложе, еще выше ростом.
- Как поживаешь, Лиз? Надеюсь, у тебя все в порядке?
Некоторое время они шли рядом в каком-то неловком молчании.
- Извини за прошлый раз - он осторожно дотронулся до ее локтя и видимо
боясь, что она снова сбежит, не дослушает, быстро произнес
- Выслушай меня, Лиз. Мне необходимо поговорить с тобой. Я никогда
прежде тебе не рассказывал, но ты наверно и сама догадалась, что я одинок.
Кроме сына и сестры у меня нет никого. С женой мы расстались давно. Она
уехала, вышла снова замуж. Никаких проблем. С тех пор я живу один, никто мне
не нужен был... Сейчас я познакомился с тобой, ты стала моим другом... Не
торопись, выслушай меня сначала.
Она сразу не и поняла, о чем он говорит, к чему клонит. Но он повторил
снова. Он что с ума сошел? Лиза хотела произнести это вслух. Но что - то в
его взгляде остановило ее. И кроме того, ей почему-то вдруг стало смешно,
она едва не рассмеялась.
- Ты предлагаешь выйти за тебя замуж, так я поняла?.. Очень
интересно... И разница в возрасте тебя не смущает?
- Смущает и очень... Но не бывает же правил без исключений. Я все
обдумал. Подумай и ты.
Она и этот старый американец! Похоже, он всерьез делает ей предложение.
Никогда и не представлялось, что такое может произойти с ней. Он выжидающе
смотрел на нее и нужно было что- то отвечать. Некоторое время они шли молча.
И вдруг, неожиданно для себя самой, она произнесла:
- О кэй! Я подумаю.
Последующие две недели были очень тяжелыми для них с мамой. Болел
Павлик. Ангина с высокой температурой, от которой Лиза просто терялась. И
эти американские правила - нужно было тащить больного ребенка в госпиталь,
чтобы получить лечение. Она использовала свои выходные и мама свои - долго
выхаживали мальчика. Наконец стало ему лучше. Утром когда она убегала на
работу, оставляя его еще спящим, уже у двери Лиза вдруг услышала его слабый
голосок:
- А знаешь, мама, мне приснилось сегодня, что я играю свою сонатину.
Она чуть не расплакалась. Не смогла же сказать сыну, что и у нее в ушах
все еще звучат гаммы и этюды, что и она тоскует по своей профессии.
Она ехала в переполненном трейне на работу и всю дорогу надсадно щемило
в груди, из головы не лезли слова Павлика. Когда же она купит ему
инструмент, и не поздно ли будет? Ведь время стирает приобретенные навыки. А
вдруг он талантлив?
Спустя несколько дней, вечером, раздался звонок. Взял трубку Павлик,
стал отвечать по английски. Прислушавшись, Лиза поняла что он разговаривает
с Дэвидом. Она подошла к телефону.
- Хэлло, Лиз! Надеюсь все у вас уже в порядке. Я разговаривал с твоим
сыном. Он сказал что уже здоров... Я обещал научить его играть в гольф. Если
не возражаешь, я заеду за вами в воскресенье утром.
Когда это они успели договориться? Она хотела спросить, но увидев
умоляющий взгляд на бледном исхудалом после болезни личике сына - ответила
утвердительно. Павлик сказал, что Дэвид приглашал приехать с бабушкой. Та
пожала плечами: "Мне-то что там делать? " - но видно было по всему, что и
она не прочь немного прокатиться. Она знала о дружбе дочери с этим старым
американцем, но ни о чем большем Лиза ей не рассказывала.
Дэвид заехал за ними с самого утра, ждал пока они спустятся вниз, всю
дорогу шутил с Павликом, что тому, похоже, нравилось. Потом он показывал
свой дом с зеленеющей не по осеннему лужайкой. Все было ухожено и чисто в
этом небольшом старом коттедже.
Когда они спускались по крутой лестнице сверху, со второго этажа, Дэвид
неожиданно придержал за руку Павлика
- Пойдем со мной, у меня есть кое- что для тебя.
Он подвел мальчика к закрытой двери угловой комнаты и рывком распахнул
ее. Стоящие поодаль Лиза и мама видели, что тот чем-то радостно удивлен.
Лиза подошла поближе. В глубине небольшой узкой комнаты, у самого окна
стояло пианино. В косых утренних лучах, пробивающихся сквозь жалюзи, оно
блестело и переливалась перламутрово- коричневатым светом.
- "Балдвин"- прочитал вслух Павлик.
"Неужели он купил пианино? "-подумалось Лизе. Вряд ли. Но и не притащил
же с гарбича".
- Можешь сыграть что-нибудь, если хочешь - сказал Дэвид.
И Павлик, немного смущаясь, уселся на стоящий рядом с инструментом стул
и стал вспоминать пьесу, которую исполнял год назад на школьном конкурсе. Он
играл и оглядывался на маму, ожидая замечаний. Лиза молча улыбалась, но в
глазах на мгновение сверкнули слезы...
Потом Дэвид еще несколько раз за зиму привозил их сюда вдвоем с
Павликом. Незаметно, все освоились, стали чувствовать себя свободно.
Познакомились и со старшей сестрой Дэвида, улыбчивой, моложавой Бэтси.
Прошло еще немного времени и Лизе стало ясно, что придется принимать
решение...
Машина, только что мчавшаяся по вечернему хайвэю, свернула вправо и
остановилась у невысокой зеленой изгороди. Лиза открыла дверцу и достав с
заднего сидения пакеты, вышла. Навстречу с радостным тявканьем бежал
длинношерстный коричневый щенок. А следом уже спешили Дэвид и Павлик - ее
семья. ... Уже два года они вместе. Лиза, невысокая, изящная, с пышной
копной каштановых, с редкой проседью волос и блестящими карими глазами,
стала красива какой - то особой, зрелой красотой. Она работает клерком в том
же банке, где Дэвид прежде. Сам он, сухощавый, подтянутый, все так же
увлеченно играет с друзьями в гольф. С Павликом они в большой дружбе. Дважды
в неделю Дэвид возит его на уроки в музыкальную школу в Манхэттэн. Мальчик
называет его "дэди", и это вначале очень забавляло Софью Борисовну.
На все уговоры дочери поселиться вместе с ними, она не соглашается.
Живет в прежней своей квартире. Сохраняет свою независимость.
---------------------------------------------------------------
© Copyright Майя Немировская
Date: 05 Jul 2001
OCR: Tanya Povolotsky
---------------------------------------------------------------
Как-то слишком быстро, спустя месяц-другой после приезда, стало
затухать то радостное возбуждение от новых ярких впечатлений, разноцветных
шумных улиц, туманных силуэтов Манхэтена и громкоголосого колоритного
Брайтона. От подаренных НАЯНОЙ долларов и возможности купить на радостях
целое ведро хорошего мороженного.
И стало совершенно очевидно, что сидеть на пособии невозможно, да и
стыдно как-то. Мы ведь готовили себя там, дома, к любой работе.
И начинаются поиски этой самой работы. Выспрашивание у всех знакомых и
незнакомых, безуспешгные звонки по объявлениям из русских газет. И в конце
концов уясняешь, что машины есть кому мыть и без нас и что уровень нашего
английского явно недостаточен, и что наличие связей в этой стране важны не
меньше, чем там. И что средний возраст " пятьдесят" - совсем не стартовый
для работы. И вообще, все не так просто, как казалось вначале.
И поневоле оказываешься там, откуда начинают все вновь прибывшие - на
известной и популярной у русских эмигрантов, знаменитой "бирже труда".
Боро Парк. Раннее утро. У калитки типичного двухэтажного дома на тихой
зеленой улочке собирается человек десять-пятнадцать. Почти все "безъязыкие",
плохо ориентирующиеся в окрестностях, но решительно настроенные получить, во
что бы то ни стало, любую работу.
В "офисе", обычной хасидской квартире за длинным столом с унылым видом
уже сидят заблаговременно занявшие места "workers" - в основном среднего и
старшего возраста женщины.. Все взгляды устремлены на хозяйку- моложавую
хасидку в парике. Рядом с ней стоит русская, в нелепой шляпе с ромашками,
энергичная женщина. Это "транслейтер"
Телефон звонит беспрерывно- конец рабочей недели. Перед субботой, всем
нужны уборщицы. Хозяйка записывает адрес заказчика, колличество часов.
Переводчица заглядывает через ее плечо в тетрадь и распоряжается по своему
усмотрению.
- Семь часов. Кто берет? Давайте 7 долларов! Нет! Вы туда не пойдете,
там надо молодую. Я знаю, что вы там не понравитесь. Следующий. Ресторан,
восемь часов
- А что там надо делать? - робко задает та, чья очередь, наивный
вопрос.
- Кушать! Не хотите - не надо. Все. Кто дальше!
Очередь быстро редеет На трехчасовую работу нет желающих- невыгодно. Но
от первой работы нельзя отказываться и я беру бумажку с адресом, плачу три
доллара, иду искать нужный дом.
Две девушки лет 16-18 открывают мне дверь, небрежно показывают, где
убирать, садятся в кресла и продолжают прерванную моим приходом болтовню.
Яотмываю большую кухню с двумя раковинами грязной посуды, заставленную
всякими безделушками, флакончиками ванную и затоптанныый пластиковый пол
длинного коридора. Разгибаю мокрую спину. Одна из девиц, продолжая
разговаривать с сестрой и по телефону одновременно, протягивает заренее
приготовленные 18 долларов. Похоже, что обеим наплевать на качество уборки.
Можно было и не выкладываться так.
Но я иду, как говорится, " усталая, но довольная" своим первыми
заработанными деньгами.
Некоторое время хожу раз в неделю на биржу, не зная заранее, в какой
дом попаду, с какой хозяйкой придется встретиться. Но не ропщу- на первых
порах все же работа. И злополучный кошерный ресторан не пришлось преминуть.
Узнала все-таки, что там нужно делать.
- А, клиниг леди! - встретила меня в дверях хозяйка, крупная лет сорока
пяти женщина в зеленом шелковом костюме и кроссовках.
"Уборщицу называет "леди" Наверно и отношение будет соответствующим",
подумала я и стала стараться.
Как бы не так! С вечера не убранная посуда, мусор на карпете, бутылки,
залитые скатерти- все это в двух больших, на разных уровнях залах. Стоя в
дверях, как на командном плацдарме, хозяйка громким голосом отдавала
распоряжения сразу всем работникам- двум полькам, с утра уже жарившим что-то
на кухне, молодому рабочему- латиноамериканцу и маленькому бородатому
хасиду, оказавшимся ее мужем.
- Посуду в мойку. Скатерти - в одну сторону, салфетки в другую, Стулья
один в другой по десять штук и под стенку. Столы сдвинуть, пропылесосить оба
зала. Помыть туалеты- все эти команды относились ко мне, " клиниг леди"
- Хана-ан-! - зычно окликает она мужа - " Вос кроц тэ зэх? "- и муж
торопливо выскакиват из зала, показывая, что он не чешется. Заводит свой ВЭН
и куда-то мчится, что - то привозит, разгружает, расставляет
К часам трем я уже еле волочу ноги, мечтая, чтобы поскорее закончились
эти восемь часов моей ресторанной каторги.
- Скорее, скорее-торопит хозяйка - Суббота на носу. А еще нужно вымыть
зеркала в холле и подмести у входа.
Выйдя с метлой во двор, я с облегчением вдыхаю свежий осенний воздух,
но голос хозяйки "быстрее, быстрее" не дает расслабляться.
Заметив, что я закончила, переодеваюсь уже, хозяйка из открытых дверей
своего офиса, заинтересованно спрашивает, откуда я приехала и хвалит, что
понимаю идиш Но это впрочем не мешает ей обсчитать меня. Она протягивает мне
42 доллара. Не было сил доказывать, что я отработала все восемь часов, а не
семь. Я молча протягивю ей бумажку с адресом, выданную на бирже, где
написано "8 часов"
- Ах, извини-
Вряд ли она забыла на сколько времени заказывала "клининг- леди" Может
подумала, что не стану пересчитывать. Но заработанные тяжелым трудом доллары
были так ценны..
И мужчинам иногда удавалось "сняться". Их нанимают передвинуть тяжелую
мебель, покрасить лестницу, убрать бэкярд, или построить шалаш на балконе.
От домашней работы они тоже не отказываются. Но когда мой муж, например,
никогда дома не мывший окон, а здесь с радостью согласившийся на эту работу,
нечаянно опрокинул таз с водой на хозяйский карпет - терпение его лопнуло и
он категорически заявил, что больше туда ни ногой. И лишь после долгого
вылеживания на диване и появления первых признаков депрессии, он снова
решается пойти на биржу, но уже на так называемую, мужскую.
На солнцепеке или под дождем, подпирая спинами забор, терпеливо ждут
там часами, пока улыбнется им удача легалы и нелегалы, разных возрастов
мужчины.
К каждой подъехавшей машине с работодателем бросается с десяток работяг
и тот, кому повезет, быстро залазит в салон и едет куда-то иногда час или
больше, в неизвестном направлении По дороге хозяин обещает пять долларов в
час. Потом им приходится до вечера разгружать тяжеленные металлические
фермы, и в конце работы рассчет оказывается меньше, чем обещан. А еще
проблема, как добратся домой, толком не зная, где находишься.
Но постепенно осваиваемся. Набираем "экспириенс"
Я начинаю ухаживать за новорожденным ребенком Это уже по рекомендации
одной из хозяек, которой, видимо понравилась.
Ох, уж эти маленькие, такие хорошенькие хасидские дети! Однажды, убирая
очередную чью-то квартиру, увидела снизу, из прихожей, приползшего к самому
краю крутой, покрытой карпетом лестницы, годовалого малыша. Молодая мамаша
сидела, отвернувшись к окну "Ребенок может упасть"-сказала я, чуть не
рванувшись на лестницу, чтобы отодвинуть его от края.
- Все в порядке- спокойно ответила она. - Он умный, дальше не полезет.
И в самом деле, не полез, не скатился. Зря я волновалась.
Каждое утро я приезжаю к крошечному Иоси. Работа привычная, опыта
хватает. Кормлю его из бутылочки, меняю памперсы. Попутно чищу овощи для
хозяйсского обеда, складываю выстиранное белье. При малейшем писке ребенка
раздается телефонный звонок-мамаша спрашивает, как ребенок. Видно
срабатывает какое-то устройство, передающее сигнал.
А малыш на глазах растет, поправляется, узнает уже меня, улыбается
Постепенно привыкаю, даже привязываюсь к нему и к молодым родителям тоже,
занятым с утра до вечера своим бизнесом.
Но вначале лета все они уезжают в горы И снова поиски работы.
Переучиваться по своей прежней профессии уже поздновато - на работу вряд ли
устроиться. А вот работа "хоматенданта"одна из самых доступных и для женщины
вполне привычная.
С некоторым волнением прихожу в первый раз к престарелой американке.
Встречаю настороженный взгляд из-под толстых стекол очков. Немного даже
побаиваюсь ее вначале. Стараюсь не вносить перемен в ее привычную жизнь. Она
изучает меня тоже. И хотелось как-то понять эту очень старую, но сохранившую
здравый ум женщину, приехавшую в Америку еще в 20-х годах совсем юной
девушкой, имеющей детей, внуков, правнуков, но предпочитающую жить одной..
Мы подолгу беседуем, перемешивая английскую речь с идиш, она вспоминает
нелегкий труд в собственной швейной мастерской.. Она никогда никуда не
выезжала, и на самолете не летала ни разу. Лишь однажды дочь, сама уже
немолодая, взяла ее с собой в круиз на Багамы. И этих впечатлений хватило
ей. навсегда. И всем она довольна И старость у нее хорошая. И дети, и внуки,
и правнуки, живущие совсем рядом, изредка, но все же приглашают ее на пару
часов к себе. И она рассказывает об этом по много раз. Но замечаю в глазах
ее тоску, и когда в конце дня, оставляю ее одну в большой, пустой квартире,
почему-то ощущаю щемящую жалость к ней, к ее одинокой, в сущности,
старости...
Поздняя, трудовая наша школа Многим, из недавно приехавших в Америку,
приходиться постигать ее. И хорошо, что она есть. И что помогает нам
чувствовать, хоть такую, но все же нашу восстребованность здесь.
я бы и не согласилась. Зависеть от настроения невестки? Нет. Как оно должно
быть, так пусть и будет. "Итс зэ лайф"
С этим вопросом здесь все в порядке. У детей своя жизнь. Она на них не
в обиде. Многие сверстницы- соседки еще завидуют ей, когда сыновья по
очереди приезжают по выходным и. прогуливаются с ней под руку перед домом,
на виду у всех. Иногда ведут ее обедать в ближайший кошерный ресторан А
потом, выполнив свой сыновний долг, оставляют ее одну. "Итс зэ лайф"-говорит
она, вздыхая...
И продолжает жить. Жить до конца
---------------------------------------------------------------
© Copyright Майя Немировская
Date: 05 Jul 2001
OCR: Tanya Povolotsky
---------------------------------------------------------------
Лиза навсегда покидала родной город. Сложные, противоречивые чувства
одолевали ее. Наверно, давно нужно было все бросить, разорвать этот
однообразный замкнутый круг и пробовать начать жизнь сначала. Но и будушее в
той незнакомой стране, куда она ехала, рисовалось довольно туманно... А еще
сознавала всю ответственность за судьбу двух близких ей людей. Но обратного
пути не было, оставалось лишь надеяться...
Они приехали в Америку. Родственников близких не было и рассчитывать на
чью-то помощь не приходилось. И она и мама, которой здесь до пенсии было еще
далеко, сразу согласились на первую же доступную работу. Восьмилетний Павлик
очень скоро освоился среди сверстников в школе. И мама старалась не
жаловаться - надо было как-то приспосабливаться.
А Лизе"клиентка" попалась трудная, капризная. Еще не старая тучная дама
с командирскими нотками в голосе, вечно чем-то недовольная. От новенькой
работницы старалась получить как можно больше - шапинг, уборка, обед. И
волосы перекрасить и занавеси повесить. Лиза не умела отказывать. Домой
возвращалась уставшая, выжатая, как лимон. Планы на задуманную учебу
откладывались неизвестно на когда. Промахи, ошибки - все постигалось на
собственном опыте.
Так прошла первая ее зима здесь, и знакомое ранее чувство разочарования
снова стало медленно заползать в душу.
Наступила весна. Непривычно быстро потеплело, зазеленело.
В один из вечеров, вытолкнутая толпой из душного трейна, она
замешкалась на платформе и почувствовав на лице дуновение свежего влажного
ветерка, подумала, что где-то рядом здесь океан, а она ни разу еще не ходила
к нему.
Вдоль шумной авеню она прошла с десяток блоков и вскоре оказалась на
узкой набережной с длинными скамейками под начавшими распускаться деревьями.
Лиза долго сидела, устремив взгляд на бесконечную водную гладь, на быстро
сужающуюся к горизонту слепящую оранжевую дорожку закатного солнца.
Незаметно вода у берега из синей становилась темно-зеленой, тяжелой,
неспокойной. И глядя на эту быструю смену красок, Лизе казалось, что во всей
этой угасающей природной гармонии есть частица ее жизни, ее самой...
... И почему-то всплыл из памяти тот мартовский сырой вечер, заводской дом
культуры и они, выпускники училища, дающие концерт. Юная, сияющая от первого
успеха на сцене Лиза и тот, похожий на Есенина, с золотистыми кудрями и
синими насмешливыми глазами, руководитель танцевального ансамбля. Уверенный
в своей неотразимости, как быстро выделил он ее тогда среди других, как
умело и настойчиво ухаживал. И зря старалась умудренная собственным горьким
опытом мама предостеречь дочь - никакие доводы не помогали. Едва Лиза
получила диплом, они поженились и Леонид перехал к ним, в их с мамой
двухкомнатную квартиру. Через год родился ребенок. Лиза, худенькая, еще не
окрепшая физически, сваливалась с ног от недосыпания, стирки пеленок,, от
мелких забот и нехватки денег. Особенно выматывалась, когда болел слабенький
Павлик. А Леонид возвращался домой поздно вечером после репетиций или
концертов, усталый, пресыщенный своим привычным успехом у окружающих, и
глядя на Лизу, бледную, встревоженную, не мог, да и не хотел понимать, что
происходит.
Оправдываясь занятостью, выездными концертами, часто не ночевал дома.
Дальше- больше, стал лгать, выкручиваться. И со своими тревогами и
сомнениями Лиза оставалась наедине. Прошло еще немного время и ей стало
очевидно, что ни она, ни сын этой "артистической" натуре больше не нужны.
Они расстались.
И сразу она как-то потухла, потускнела, замкнулась в себе. Продолжала
работать в музыкальной школе. Занималась с учениками и на дому. Единственной
радостью был сын. Понемногу стала учить его игре на пианино, приобщать к
музыке. А в личной ее жизни ничего не менялось. Не встречался больше на пути
человек, которого хотела бы видеть рядом с собой и сыном...
Потом началась волна выездов. Ничто не удерживало и Лизу. Ей так
хотелось видеть Павлика музыкантом, профессионалом, и она знала, что ему
здесь никогда не пробиться. А там, за рубежом это казалось осуществимее.
Правда, Софья Борисовна, мама, ехать не хотела, боялась перемен, боялась
оставить свою библиотеку, в которой проработала всю жизнь. Но понимала, что
отговаривать дочь не имеет права. Хотя бы ради внука, этого худенького,
серьезного не по годам мальчика...
... Уже начинало темнеть. Лиза нехотя поднималась со скамейки, чувствуя как
со свежим, пахнущим водорослями воздухом, незаметно вдохнула небольшой заряд
бодрости и слабой какой-то надежды.
Она стала время от времени приходить сюда за этой поддержкой. Сидела,
смотрела на закат солнца. Можно было не спешить- все хлопоты по дому и
присмотр за Павликом взяла на себя мама, не в пример ей, чувствовавшей себя
здесь в Америке более комфортно. Ей нравилось, что она может работать, быть
еще полезной для семьи.
Иногда, в выходной день они все втроем приходили сюда к океану и
мальчишка с радостью носился по набережной на подаренных соседсм-ровесником
старых роликах. Учился он в школе хорошо, дома все больше разговаривал по
английски. А Лиза, глядя на него, невольно терзалась мыслью - мальчик долгое
время не садится за пианино, теряет гибкость пальцев, отвыкает от упражнений
и привезенный учебник Черни валяется без надобности. Она собиралась идти
учиться, чтобы зарабатывать деньги на его образование, но пока все это было
так далеко...
По вечерам, уже по-летнему душным и влажным все скамейки на набережной
бывали заняты. Но необходимость немного побыть у воды стала привычной и Лиза
каждый раз приходила сюда, стояла облокотившись о перила, любовалась
закатом, старалась не думать ни о чем...
Какой-то высокий, худощавый старик в темных очках долго молча стоял
рядом.
- Закат солнца на океане - что может быть красивее, не правда ли? -
услышала Лиза его негромкий голос.
Лиза кивнула из вежливости. Как-то невзначай завязалась беседа.
- Я часто вижу тебя здесь. И почему-то всегда грустную...
Она ничего не ответила Он сказал, что тоже любит смотреть на вечерний
залив, часто приезжает сюда. Лиза слушала его, что-то отвечала, не отрывая
взгляда от шумных, наплывающих на камни тяжелых волн.
В следующий раз он снова подошел к ней и уже на правах знакомого мягко,
ненавязчиво пытался завязать разговор. И так бывало нередко. Когда она
появлялась на набережной, он теперь еще издали приветствовал ее своим
неизменным " Хау ар ю".
Незаметно она привыкла к этим беседам, к его негромкому, какому-то
очень спокойному голосу. Она даже бывала рада этому общению. И упражнения в
английском были совсем не лишними. Он рассказывал о себе, о недавно
оставленной службе в банке, о сыне-адвокате в Калифорнии, о своей
привязанности к сестре, живущей неподалеку, о своем с молодости увлечении -
игре в гольф.
Лиза мало говорила о себе. Не хотелось рассказывать о неудавшейся
жизни, о теперешних своих сомнениях. Зачем постороннему человеку знать обо
всем этом. Лишь о своей тревоге за сына, об его вынужденном перерыве в
занятиях музыкой не смогла умолчать.
- Я видел твоего сына, он очень похож на тебя. Не стоит так переживать,
все уладится - успокаивал в своей обычной манере Дэвид, и она чувствовала,
как ей нужны были сейчас эти слова, и как хотелось им верить.
... Уже заканчивалось лето, стали прохладными вечера на океане и все реже
после работы Лиза приходила сюда.
В этот день было ветренно, начинал накрапывать дождь и она подумала,
что не стоило было приходить. Набережная была совсем пустынна, лишь двое
подростков мчались наперегонки на велосипедах да одинокая мужская фигура
склонилась над ограждением. Узнав Дэвида, она подошла, окликнула. Он
обрадованно обернулся.
- Как хорошо, что ты пришла. Я боялся ты не появишься здесь больше. -
он помолчал - Похоже, я не зря ждал.
Она удивленно посмотрела на него. Зачем было ждать?
Заметив ее недоумение, он сказал:
- Знаешь, Лиз, я ждал тебя... Мне хотелось еще увидеть тебя. Я не
уверен будешь ли ты приходить сюда, когда наступит осень. Он помолчал
немного, затем добавил
- А еще я собирался пригласить тебя к себе домой... Что ты думаешь по
этому поводу?
От неожиданности она опешила. Ей и в голову никогда не могло прийти,
что этот старый американец, с которым она по- дружески беседовала летом,
вдруг станет приглашать ее домой. Он казался умным и тактичным. Ей интересно
было разговаривать с ним. Но видимо, он решил, что с ней можно не слишком
церемониться.
Он хотел еще что-то добавить, но она быстро, не дав ему открыть рот,
произнесла:
- Нет у меня никакого мнения на этот счет, Дэвид. Гуд Бай! -
повернулась и быстрым шагом ушла с набережной. Она чувствовала, что
огорошила его своим ответом. А впрочем, что это он вздумал ее приглашать
домой? Что может быть общего у него с ней, "рашен", к тому же вдвое моложе
себя.
В последующие дни она все время возвращалась мыслями к происшедшему.
Даже маме рассказала. Та удивилась: "А еще говорила, что он похож на
джентельмена".
Осенний дождь моросил вторую неделю, стало холодно, сыро и после работы
Лиза сразу шла домой. Учеба все еще откладывалась, нужно было совмещать ее с
работой, а учиться вечерами у нее не хватало сил.
В тот вечер она вышла из дверей трейна и поеживаясь от сырого ветра,
подняла воротник плаща, ускорила шаг. Вдруг кто-то произнес ее имя, потом
окликнул еще раз. Она оглянулась. Из стоявшей на обочине машины вылезал
Дэвид, она не сразу узнала его В вечерних сумерках, в пальто и кеппи он
казался моложе, еще выше ростом.
- Как поживаешь, Лиз? Надеюсь, у тебя все в порядке?
Некоторое время они шли рядом в каком-то неловком молчании.
- Извини за прошлый раз - он осторожно дотронулся до ее локтя и видимо
боясь, что она снова сбежит, не дослушает, быстро произнес
- Выслушай меня, Лиз. Мне необходимо поговорить с тобой. Я никогда
прежде тебе не рассказывал, но ты наверно и сама догадалась, что я одинок.
Кроме сына и сестры у меня нет никого. С женой мы расстались давно. Она
уехала, вышла снова замуж. Никаких проблем. С тех пор я живу один, никто мне
не нужен был... Сейчас я познакомился с тобой, ты стала моим другом... Не
торопись, выслушай меня сначала.
Она сразу не и поняла, о чем он говорит, к чему клонит. Но он повторил
снова. Он что с ума сошел? Лиза хотела произнести это вслух. Но что - то в
его взгляде остановило ее. И кроме того, ей почему-то вдруг стало смешно,
она едва не рассмеялась.
- Ты предлагаешь выйти за тебя замуж, так я поняла?.. Очень
интересно... И разница в возрасте тебя не смущает?
- Смущает и очень... Но не бывает же правил без исключений. Я все
обдумал. Подумай и ты.
Она и этот старый американец! Похоже, он всерьез делает ей предложение.
Никогда и не представлялось, что такое может произойти с ней. Он выжидающе
смотрел на нее и нужно было что- то отвечать. Некоторое время они шли молча.
И вдруг, неожиданно для себя самой, она произнесла:
- О кэй! Я подумаю.
Последующие две недели были очень тяжелыми для них с мамой. Болел
Павлик. Ангина с высокой температурой, от которой Лиза просто терялась. И
эти американские правила - нужно было тащить больного ребенка в госпиталь,
чтобы получить лечение. Она использовала свои выходные и мама свои - долго
выхаживали мальчика. Наконец стало ему лучше. Утром когда она убегала на
работу, оставляя его еще спящим, уже у двери Лиза вдруг услышала его слабый
голосок:
- А знаешь, мама, мне приснилось сегодня, что я играю свою сонатину.
Она чуть не расплакалась. Не смогла же сказать сыну, что и у нее в ушах
все еще звучат гаммы и этюды, что и она тоскует по своей профессии.
Она ехала в переполненном трейне на работу и всю дорогу надсадно щемило
в груди, из головы не лезли слова Павлика. Когда же она купит ему
инструмент, и не поздно ли будет? Ведь время стирает приобретенные навыки. А
вдруг он талантлив?
Спустя несколько дней, вечером, раздался звонок. Взял трубку Павлик,
стал отвечать по английски. Прислушавшись, Лиза поняла что он разговаривает
с Дэвидом. Она подошла к телефону.
- Хэлло, Лиз! Надеюсь все у вас уже в порядке. Я разговаривал с твоим
сыном. Он сказал что уже здоров... Я обещал научить его играть в гольф. Если
не возражаешь, я заеду за вами в воскресенье утром.
Когда это они успели договориться? Она хотела спросить, но увидев
умоляющий взгляд на бледном исхудалом после болезни личике сына - ответила
утвердительно. Павлик сказал, что Дэвид приглашал приехать с бабушкой. Та
пожала плечами: "Мне-то что там делать? " - но видно было по всему, что и
она не прочь немного прокатиться. Она знала о дружбе дочери с этим старым
американцем, но ни о чем большем Лиза ей не рассказывала.
Дэвид заехал за ними с самого утра, ждал пока они спустятся вниз, всю
дорогу шутил с Павликом, что тому, похоже, нравилось. Потом он показывал
свой дом с зеленеющей не по осеннему лужайкой. Все было ухожено и чисто в
этом небольшом старом коттедже.
Когда они спускались по крутой лестнице сверху, со второго этажа, Дэвид
неожиданно придержал за руку Павлика
- Пойдем со мной, у меня есть кое- что для тебя.
Он подвел мальчика к закрытой двери угловой комнаты и рывком распахнул
ее. Стоящие поодаль Лиза и мама видели, что тот чем-то радостно удивлен.
Лиза подошла поближе. В глубине небольшой узкой комнаты, у самого окна
стояло пианино. В косых утренних лучах, пробивающихся сквозь жалюзи, оно
блестело и переливалась перламутрово- коричневатым светом.
- "Балдвин"- прочитал вслух Павлик.
"Неужели он купил пианино? "-подумалось Лизе. Вряд ли. Но и не притащил
же с гарбича".
- Можешь сыграть что-нибудь, если хочешь - сказал Дэвид.
И Павлик, немного смущаясь, уселся на стоящий рядом с инструментом стул
и стал вспоминать пьесу, которую исполнял год назад на школьном конкурсе. Он
играл и оглядывался на маму, ожидая замечаний. Лиза молча улыбалась, но в
глазах на мгновение сверкнули слезы...
Потом Дэвид еще несколько раз за зиму привозил их сюда вдвоем с
Павликом. Незаметно, все освоились, стали чувствовать себя свободно.
Познакомились и со старшей сестрой Дэвида, улыбчивой, моложавой Бэтси.
Прошло еще немного времени и Лизе стало ясно, что придется принимать
решение...
Машина, только что мчавшаяся по вечернему хайвэю, свернула вправо и
остановилась у невысокой зеленой изгороди. Лиза открыла дверцу и достав с
заднего сидения пакеты, вышла. Навстречу с радостным тявканьем бежал
длинношерстный коричневый щенок. А следом уже спешили Дэвид и Павлик - ее
семья. ... Уже два года они вместе. Лиза, невысокая, изящная, с пышной
копной каштановых, с редкой проседью волос и блестящими карими глазами,
стала красива какой - то особой, зрелой красотой. Она работает клерком в том
же банке, где Дэвид прежде. Сам он, сухощавый, подтянутый, все так же
увлеченно играет с друзьями в гольф. С Павликом они в большой дружбе. Дважды
в неделю Дэвид возит его на уроки в музыкальную школу в Манхэттэн. Мальчик
называет его "дэди", и это вначале очень забавляло Софью Борисовну.
На все уговоры дочери поселиться вместе с ними, она не соглашается.
Живет в прежней своей квартире. Сохраняет свою независимость.
---------------------------------------------------------------
© Copyright Майя Немировская
Date: 05 Jul 2001
OCR: Tanya Povolotsky
---------------------------------------------------------------
Как-то слишком быстро, спустя месяц-другой после приезда, стало
затухать то радостное возбуждение от новых ярких впечатлений, разноцветных
шумных улиц, туманных силуэтов Манхэтена и громкоголосого колоритного
Брайтона. От подаренных НАЯНОЙ долларов и возможности купить на радостях
целое ведро хорошего мороженного.
И стало совершенно очевидно, что сидеть на пособии невозможно, да и
стыдно как-то. Мы ведь готовили себя там, дома, к любой работе.
И начинаются поиски этой самой работы. Выспрашивание у всех знакомых и
незнакомых, безуспешгные звонки по объявлениям из русских газет. И в конце
концов уясняешь, что машины есть кому мыть и без нас и что уровень нашего
английского явно недостаточен, и что наличие связей в этой стране важны не
меньше, чем там. И что средний возраст " пятьдесят" - совсем не стартовый
для работы. И вообще, все не так просто, как казалось вначале.
И поневоле оказываешься там, откуда начинают все вновь прибывшие - на
известной и популярной у русских эмигрантов, знаменитой "бирже труда".
Боро Парк. Раннее утро. У калитки типичного двухэтажного дома на тихой
зеленой улочке собирается человек десять-пятнадцать. Почти все "безъязыкие",
плохо ориентирующиеся в окрестностях, но решительно настроенные получить, во
что бы то ни стало, любую работу.
В "офисе", обычной хасидской квартире за длинным столом с унылым видом
уже сидят заблаговременно занявшие места "workers" - в основном среднего и
старшего возраста женщины.. Все взгляды устремлены на хозяйку- моложавую
хасидку в парике. Рядом с ней стоит русская, в нелепой шляпе с ромашками,
энергичная женщина. Это "транслейтер"
Телефон звонит беспрерывно- конец рабочей недели. Перед субботой, всем
нужны уборщицы. Хозяйка записывает адрес заказчика, колличество часов.
Переводчица заглядывает через ее плечо в тетрадь и распоряжается по своему
усмотрению.
- Семь часов. Кто берет? Давайте 7 долларов! Нет! Вы туда не пойдете,
там надо молодую. Я знаю, что вы там не понравитесь. Следующий. Ресторан,
восемь часов
- А что там надо делать? - робко задает та, чья очередь, наивный
вопрос.
- Кушать! Не хотите - не надо. Все. Кто дальше!
Очередь быстро редеет На трехчасовую работу нет желающих- невыгодно. Но
от первой работы нельзя отказываться и я беру бумажку с адресом, плачу три
доллара, иду искать нужный дом.
Две девушки лет 16-18 открывают мне дверь, небрежно показывают, где
убирать, садятся в кресла и продолжают прерванную моим приходом болтовню.
Яотмываю большую кухню с двумя раковинами грязной посуды, заставленную
всякими безделушками, флакончиками ванную и затоптанныый пластиковый пол
длинного коридора. Разгибаю мокрую спину. Одна из девиц, продолжая
разговаривать с сестрой и по телефону одновременно, протягивает заренее
приготовленные 18 долларов. Похоже, что обеим наплевать на качество уборки.
Можно было и не выкладываться так.
Но я иду, как говорится, " усталая, но довольная" своим первыми
заработанными деньгами.
Некоторое время хожу раз в неделю на биржу, не зная заранее, в какой
дом попаду, с какой хозяйкой придется встретиться. Но не ропщу- на первых
порах все же работа. И злополучный кошерный ресторан не пришлось преминуть.
Узнала все-таки, что там нужно делать.
- А, клиниг леди! - встретила меня в дверях хозяйка, крупная лет сорока
пяти женщина в зеленом шелковом костюме и кроссовках.
"Уборщицу называет "леди" Наверно и отношение будет соответствующим",
подумала я и стала стараться.
Как бы не так! С вечера не убранная посуда, мусор на карпете, бутылки,
залитые скатерти- все это в двух больших, на разных уровнях залах. Стоя в
дверях, как на командном плацдарме, хозяйка громким голосом отдавала
распоряжения сразу всем работникам- двум полькам, с утра уже жарившим что-то
на кухне, молодому рабочему- латиноамериканцу и маленькому бородатому
хасиду, оказавшимся ее мужем.
- Посуду в мойку. Скатерти - в одну сторону, салфетки в другую, Стулья
один в другой по десять штук и под стенку. Столы сдвинуть, пропылесосить оба
зала. Помыть туалеты- все эти команды относились ко мне, " клиниг леди"
- Хана-ан-! - зычно окликает она мужа - " Вос кроц тэ зэх? "- и муж
торопливо выскакиват из зала, показывая, что он не чешется. Заводит свой ВЭН
и куда-то мчится, что - то привозит, разгружает, расставляет
К часам трем я уже еле волочу ноги, мечтая, чтобы поскорее закончились
эти восемь часов моей ресторанной каторги.
- Скорее, скорее-торопит хозяйка - Суббота на носу. А еще нужно вымыть
зеркала в холле и подмести у входа.
Выйдя с метлой во двор, я с облегчением вдыхаю свежий осенний воздух,
но голос хозяйки "быстрее, быстрее" не дает расслабляться.
Заметив, что я закончила, переодеваюсь уже, хозяйка из открытых дверей
своего офиса, заинтересованно спрашивает, откуда я приехала и хвалит, что
понимаю идиш Но это впрочем не мешает ей обсчитать меня. Она протягивает мне
42 доллара. Не было сил доказывать, что я отработала все восемь часов, а не
семь. Я молча протягивю ей бумажку с адресом, выданную на бирже, где
написано "8 часов"
- Ах, извини-
Вряд ли она забыла на сколько времени заказывала "клининг- леди" Может
подумала, что не стану пересчитывать. Но заработанные тяжелым трудом доллары
были так ценны..
И мужчинам иногда удавалось "сняться". Их нанимают передвинуть тяжелую
мебель, покрасить лестницу, убрать бэкярд, или построить шалаш на балконе.
От домашней работы они тоже не отказываются. Но когда мой муж, например,
никогда дома не мывший окон, а здесь с радостью согласившийся на эту работу,
нечаянно опрокинул таз с водой на хозяйский карпет - терпение его лопнуло и
он категорически заявил, что больше туда ни ногой. И лишь после долгого
вылеживания на диване и появления первых признаков депрессии, он снова
решается пойти на биржу, но уже на так называемую, мужскую.
На солнцепеке или под дождем, подпирая спинами забор, терпеливо ждут
там часами, пока улыбнется им удача легалы и нелегалы, разных возрастов
мужчины.
К каждой подъехавшей машине с работодателем бросается с десяток работяг
и тот, кому повезет, быстро залазит в салон и едет куда-то иногда час или
больше, в неизвестном направлении По дороге хозяин обещает пять долларов в
час. Потом им приходится до вечера разгружать тяжеленные металлические
фермы, и в конце работы рассчет оказывается меньше, чем обещан. А еще
проблема, как добратся домой, толком не зная, где находишься.
Но постепенно осваиваемся. Набираем "экспириенс"
Я начинаю ухаживать за новорожденным ребенком Это уже по рекомендации
одной из хозяек, которой, видимо понравилась.
Ох, уж эти маленькие, такие хорошенькие хасидские дети! Однажды, убирая
очередную чью-то квартиру, увидела снизу, из прихожей, приползшего к самому
краю крутой, покрытой карпетом лестницы, годовалого малыша. Молодая мамаша
сидела, отвернувшись к окну "Ребенок может упасть"-сказала я, чуть не
рванувшись на лестницу, чтобы отодвинуть его от края.
- Все в порядке- спокойно ответила она. - Он умный, дальше не полезет.
И в самом деле, не полез, не скатился. Зря я волновалась.
Каждое утро я приезжаю к крошечному Иоси. Работа привычная, опыта
хватает. Кормлю его из бутылочки, меняю памперсы. Попутно чищу овощи для
хозяйсского обеда, складываю выстиранное белье. При малейшем писке ребенка
раздается телефонный звонок-мамаша спрашивает, как ребенок. Видно
срабатывает какое-то устройство, передающее сигнал.
А малыш на глазах растет, поправляется, узнает уже меня, улыбается
Постепенно привыкаю, даже привязываюсь к нему и к молодым родителям тоже,
занятым с утра до вечера своим бизнесом.
Но вначале лета все они уезжают в горы И снова поиски работы.
Переучиваться по своей прежней профессии уже поздновато - на работу вряд ли
устроиться. А вот работа "хоматенданта"одна из самых доступных и для женщины
вполне привычная.
С некоторым волнением прихожу в первый раз к престарелой американке.
Встречаю настороженный взгляд из-под толстых стекол очков. Немного даже
побаиваюсь ее вначале. Стараюсь не вносить перемен в ее привычную жизнь. Она
изучает меня тоже. И хотелось как-то понять эту очень старую, но сохранившую
здравый ум женщину, приехавшую в Америку еще в 20-х годах совсем юной
девушкой, имеющей детей, внуков, правнуков, но предпочитающую жить одной..
Мы подолгу беседуем, перемешивая английскую речь с идиш, она вспоминает
нелегкий труд в собственной швейной мастерской.. Она никогда никуда не
выезжала, и на самолете не летала ни разу. Лишь однажды дочь, сама уже
немолодая, взяла ее с собой в круиз на Багамы. И этих впечатлений хватило
ей. навсегда. И всем она довольна И старость у нее хорошая. И дети, и внуки,
и правнуки, живущие совсем рядом, изредка, но все же приглашают ее на пару
часов к себе. И она рассказывает об этом по много раз. Но замечаю в глазах
ее тоску, и когда в конце дня, оставляю ее одну в большой, пустой квартире,
почему-то ощущаю щемящую жалость к ней, к ее одинокой, в сущности,
старости...
Поздняя, трудовая наша школа Многим, из недавно приехавших в Америку,
приходиться постигать ее. И хорошо, что она есть. И что помогает нам
чувствовать, хоть такую, но все же нашу восстребованность здесь.