Страница:
напряжение, накопившееся за последнее время и появлялась надежда.
Прошла зима, больше похожая на осень, со всеми тяготами тяжелой
эвакуационной жизни и волнениями за судьбу близких. Время тянулось медленно.
Возвращаясь поздно вечером после смены, Аня, обычно, старалась зайти в дом
неслышно, чтобы не потревожить Софью Александровну, которая спала или делала
вид, что спит. Аня знала, что когда бы она не вернулась, ее всегда ждет
незамысловатый ужин- теплая картофелина или каша, завернутые в одеяло. И как
мало они бы не разговаривали между собой в последнее время, она чувствовала
на себе эту заботу свекрови. Так могла бы заботиться о ней родная тетя,
оставшаяся где-то в зоне фашистской оккупации.
Но на этот раз, едва приоткрыв дверь в комнату, Аня сразу почувствовала
какую-то перемену. Она не успела войти, как свекровь шагнула ей навстречу:
- Письмо. Он жив!
Аня схватила конверт, и не раздеваясь, стала торопливо читать вслух.
"Все уже нормально, мои дорогие. Нахожусь в госпитале, был тяжело ранен в
шею, если бы на сантимметр ближе к артерии, наверно, уже не писал бы вам
сегодня. Верю, что ваша любовь сберегла мне жизнь. Как вы, мои родные мама и
жена? Часто думаю о вас и очень скучаю. "
Письмо было написано на листке из школьной тетради Небольшое, оно было
обращено к обеим женщинам. Как будто он и представить себе не мог, что за
это длинное и тяжелое время, что-то могло разъединить их. Мать снова и снова
читала письмо, в глазах ее блестели слезы, она улыбалась впервые за долгое
время. И Аня улыбалась ей в ответ. И сразу все повеселело в их комнатке, и
они долго не могли уснуть в эту ночь. Вспоминали и надеялись...
Снова наступила весна, теплая, яркая, с ароматом цветущих деревьев,
заполнившим город. И хотя жизнь текла по-прежнему однообразно, со всеми
трудностями и невзгодами - весна и недавнее письмо от Семена вселяли
какую-то добрую надежду, что война скоро закончится и они вернутся к себе
домой, в свой город.
Уже отцвело абрикосовое дерево во дворе. Стало жарко, душно. Темными
ночами, несмотря на усталость, Ане не спалось. Она выходила во двор и долго
сидела под деревом, обхватив колени руками. С дежурства возвращалась Фатима,
соседка. Иногда она подсаживалась к Ане и они тихо разговаривали. Фатима
рассказывала, что мужа ее после тяжелого ранения списали на инвалидность.
После газовой гангрены ему ампутировали ногу и теперь он будет ходить на
костылях. Шофером, как прежде ему не работать, но главное- возвращается. И в
темноте ее узкие глаза блестели, светились радостью.
- И твой вернется, вот увидишь- успокаивала она Аню.
Но писем от Семена снова долго не было и снова они со свекровью ждали и
волновались.
Однажды после утренней смены они с Целиной, как всегда вышли вместе из
проходной и вдруг та, вскрикнув, сорвалась с места и бросилась на шею
высокому черноволосому парню в военной форме, стоявшему неполалеку.
- Янка!.. Братик! Неужели это ты? - Целина повисла у него на шее, не
замечая, что их обступили женщины, смотрят, вытирают слезы.
Аня стояла в сторонке. Она сразу узнала его по фотографии и молча
наблюдала за этой встречей, радуясь за подругу.
- Это мой брат. Он с фронта, он летчик- Целина не переставала сообщать
окружающим о своей радости. Наконец она оглянулась, ища глазами Аню.
- Аня! Или сюда скорее. Познакомься с моим братом.
Аня подошла поближе, протянула руку лейтенанту.
- Я много слышала о вас.
Он задержал ее руку в своей
- Хорошего или плохого? - все еще не выпуская ее руки, улыбаясь смотрел
на нее.
Аня смутилась от притягиваюшего его взгляда, Почувствовала, как
неожиданно заколотилось и сладко сжалось сердце. Она поспешно выдернула руку
и повернувшись, быстро пошла по улице, спиной ощущая, что он смотрит ей
вслед.
Вечером Аня все время почему-то возвращалась мыслями к этой неожиданной
встрече. Она легла пораньше спать, но долго не могла уснуть. Софья
Алексанлровна тоже не спала, ворочалась, вздыхала. Нового письма от Семена
все еще не было и она снова замкнулась в себе.
На следующий день на работе женщины только и говорили о приезде
Целиного брата. Все радовались за нее, будто бы к ним родной человек
приехал.
Вернувшись со смены и наскоро поев, Аня вытащила старую, неизвестно
откуда завалявшуюся книжку и уселась под деревом. Она читала знакомые
строчки, но сосредоточиться не могла и, захлопнув книгу, снова ушла в
комнату, легла на топчан.
Уже начинало темнеть, когла она услышала скрип калитки и веселый
Целинин голос во дворе. Та что-то говорила Софье Александровне. Свекровь
зашла в дом: "Пришла подружка с братом, зовут тебя погулять немного. "
На минуту Аня замешкалась в нерешительности. Затем быстро пригладив
рассческой волосы, выскочила из двери. Она успела перехватить слегка
ироничный взгляд Софьи Александровны, но все сомнения сразу же оставили ее,
как только шагнула за калитку, навстречу ожидавшим ее молодым людям.
Они гуляли по темным, тихим улочкам неподалеку от дома, разговаривали,
смеялись. Затем Целина зевнув, сказала, что проспит утреннюю смену и весело
намекнув брату, что Аня замужем, чтоб не задерживал ее, пошла домой.
Они шли рядом молча, чувствуя какую-то неловкость. Затем он заговорил:
- Я хотел увидеть вас снова. Не сердитесь? Сестра рассказала мне о вас,
о вашей семье.
Аня промолчала. Лишь подумала, что ей тоже хотелось увидеть его. Он
рассказывал о войне, о том, что пришлось ему пережить. О своих ночных
вылетах, каждый из которых мог стать последним. О том, как чудом уцелел в
последнем бою, сумев добраться до запасного аэродрома и посадить горящий
самолет.
Они распрощались у ее дома. Закурив, он ушел в темноту, не оглядываясь.
Едва открыв дверь, Аня поняла, что свекровь ждала ее, не спит еще. И
подумала, что не должна была давать ей повода для каких - либо домыслов. Не
имела права. Но сон охватил ее, едва коснулась головой подушки. А утром она
уже не испытывала никаких угрызений совести, ничего особенного ведь и не
было.
На следующий день Аня, почти последней, вышла из ворот фабрики. И когда
увидела его, стоявшего напротив через дорогу, в белой тениске и парусиновых
туфлях, такого юного, похожего на мальчишку - у нее защемило в груди от
неясного какого-то предчувствия.
Он стоял прислонившись спиной к дереву и как-то несмело улыбался ей.
Она сама подошла к нему и ни слова не говоря, они побрели вместе вдоль
улицы. Потом свернули к площади, к арыку.
Сидели на скамейке, о чем-то разговаривали. Потом снова медленно шли
вдоль улиц.
Она поздно вернулась домой и снова чувствовала в темноте укоризненное
молчание свекрови. Но почему-то долго сосредочиться на этом не могла.
Янка приходил каждый день к фабрике, ждал пока она выбегала из
проходной. И они снова шли, куда глаза глядят. Аня была как в тумане.
Какое-то новое неизведанное течение влекло ее, тянуло куда-то без дум, без
мыслей Она не замечала ничего - ни окружающих ее людей, ни встревоженных
взглядов свекрови, да и Целины тоже. Ей было все равно...
... Он узжал ночью. Накануне они бродили по уже знакомым им улочкам, по
старому абрикосовому саду. Все происходило, будто в заколдованном сне. Из
Аниной памяти улетучились все слова. Остались лишь его глаза, его руки, его
губы. Встретиться, чтобы расстаться... Они плакали, не стесняясь своих слез.
Будушее их было таким непредсказуемым.
- Я вернусь, Аня... И не жалей, что эта короткая наша встреча
состоялась... Знай, что ты единственная, навсегда, на всю жизнь... Ты
единственная...
Словно нереальный, заколдованный сон, пробежали эти дни. Осунувшаяся, с
потухшими, глубоко запавшими глазами, Аня постепенно пробуждалась от него.
Как и прежде ходила на смену, теперь уже вечернюю. Возвращалась поздно ночью
домой. И все время, не переставая, думала о нем...
Со свекровью избегала встречаться глазами, разговаривать. Она
сознавала, что нанесла ей боль, но не думала сейчас об этом. Ей было все
равно. Она не расскаивалась ни в чем. Короткое свое, неожиданное счастье,
она готова была отстаивать и не променяла бы его ни на что. Лишь бы он
вернулся к ней живой, лишь бы вернулся...
Прошла неделя. Мрачная, молчаливая Софья Александровна еще больше
сгорбилась и жила лишь ожиданием письма от сына. И оно, долгожданное,
пришло. Мать прочитала его сама и сразу же села писать ответ. "Ну что ж, тем
лучше, - подумала Аня- Пусть напишет ему сразу обо всем, пусть сразу знает.
" Не думалось сейчас о том, что предала Семена, больше всего ей почему-то
жаль было мать.
Но события в их жизни только начинали разворачиваться. Прошло немного
времени, и Аня вдруг почувствовала, что беременна. Запахи ацетона, клея
стали для нее невыносимыми. Она сидела на работе, сцепив побелевшие губы,
едва выдерживая до перерыва, чтобы выскочить в уборную.
В цеху женщины сразу поняли в чем дело. И поглядывали на нее кто
осуждающе, кто насмешливо. Она похудела, побледнела, не могла смотреть на
привычную еду. Не говоря никому ни слова, по утрам, с трудом сдерживая
рвоту, выбегала на улицу. Однажды, когда на рассвете она выбежала из дому и
ее стало выворачивать наизнанку, она вдруг почувствовала на плече чью-то
руку. Сзади стояла свекровь со стаканом воды.
- Выпей. Станет легче.
То ли от долго сдерживанмых чувств, то ли от участливого прикосновния
этой старой женщины, она вдруг разрыдалась вслух. Ей стало немного легче и
они вернулись в дом.
- Ну, что будешь делать? - спросила свекровь тихо и, не дожидаясь
ответа, отвернулась.
Снова потянулись серые будни с томительно медленно текущим временем и
тщетным ожиданием письма от Янки.
Как-то Аня, не выдержав, подошла к Целине. В последнее время, когда
Анино положение стало очевидным, они снова сблизились.
- Скажи, хоть что-нибудь было от Янки?
- Нет... Мои старики спрашивают о тебе. Зашла бы..
Зато письма от Семена стали приходить часто. Он писал, что служит при
штабе, что скучает и любит их обеих. Просил Аню написать ему. Свекровь
читала теперь письма вслух. О том, что произошло, он не упоминал ни слова.
Видимо, не написала мать ничего. Лишь однажды после очередного его письма,
она сказала Ане:
- Напиши ему что- нибудь.
- Нет. Не могу-Аня опустила голову.
- Напиши, что сможешь. Он на войне. Ему нужны наши письма.
И она написала. Ради матери. О фабрике, о работе, городе.
Работала она теперь только в дневную смену. Приходила домой, съедала
тарелку похлебки, долго, уставившись в одну точку, сидела у окна.
Приближалось время родов. Аня не задумывалась о том, как все будет. Она
жила ожиданием письма, хотя бы одной весточки. Хотя бы знать, жив ли он.
Схватки начались ночью. Она встала, бесшумно ходила по комнате, крепко
сжимая губы, чтобы не застонать. Но свекровь вскочила сразу же
- Что, уже? - накинув платок, она побежала к соседке. К счастью, та
недавно вернулась с дежурства. Вместе они начали хлопотать возле Ани. Когда
невыносимая боль схваток время от времени раздирали ее тело, не в силах
сдерживаться, она кричала, утыкаясь лицом в подушку. Фатима покрикивала на
нее, что-то говорила то по- узбекски, то по- русски. Свекровь, бледная, с
выбившимися из-пол платка седыми прядями, суетилась, помогала, как могла.
Наконец, поздним утром, измученные женщины приняли ребенка. Раздался
крик новорожденного
- МалЬчик- Аня услышала голос соседки, как из тумана. Она видела, как
они вдвоем со свекровью ополаскивают ребенка в тазике с водой и заворачивают
в разорванную простыню.
- Ничего. Вырастет большой, будет вам помощь.
Ребенок, туго запеленутый, лежал рядом с Аней, но она не чувствовала
ничего, кроме тяжелой усталости. У нее закрывались глаза, хотелось спать
Утром следующего дня она хотела вскочить, как обычно, но свекровь
прикрикнув на нее, подала ей ребенка в кровать.
На фабрике Ане дали отпуск. Женщины из цеха принесли в подарок пеленки
и бутылочку с соской. Каждый день забегала Целина, брала на руки ребенка,
улыбалась, вглядывалась в него. Она сказала Ане, что отец написал письмо в
часть, где сын служил и они ждут ответа.
Спустя месяц, сцедив молоко в бутылочку и оставив ребенка на свекровь,
Аня вышла на работу. Домой возвращалась бегом с набухшими от молока грудями,
хватала малыша, прикладывала к груди и чувствовала, как охватывает ее
огромная волна нежности и любви к этому маленькому существу и понимала, что
только он теперь ее счастье, ее будущее...
Ребенок рос хилым и слабеньким, часто болел, В такие дни, когда надо
было оставлять больного ребенка и убегать на смену, она струдом отрывалась
от него. И хотя постоянно волновалась за его жизнь, она знала, что оставляет
его в надежных руках. Она видела, что Софья Александровна очень привязана к
малышу, хотя и старалась проявлять при Ане сдержанность. Она стирала
самодельные пеленки, пеленала, купала и вскакивала при первом его писке. Но
время от времени она вдруг останавливалась, задумывалась надолго.
Война тянулась уже четвертый год Некоторые беженцы стали возвращаться в
родные места. Гарику пошел второй год, а вестей от Янки все не было. Изредка
Аня с ребенком захаживала к Целине и старикам. Они обнимали, целовали его,
утирая слезы, находили сходство с сыном. В ответе, полученном из части
значилось"пропал без вести. ". Но они надеялись, что сын жив, может быть
попал в плен. И они говорили об этом Ане. И тогда ей тоже начинало казаться,
что он еще вернется.
Пришел с фронта муж Фатимы, и счастью той не было границ. Во дворе
сразу стало веселей.
Безногий фронтовик часто играл с мальчиком во дворе кубиками, которые
сам и смастерил. Иногда Софья Александровна оставляла на него ребенка и
уходила выстаивать очередь за хлебом. А Аня смотрела на повеселевшую соседку
и было ей по хорошему завидно чужому счастью, и таким недостижимым и далеким
казалось ее.
Однажлы поздно вечером, когда ребенок уже спал, и Софья Александровна
начала стелить себе постель, раздался громкий стук в двери и послышался
громкий и взолнованный голос Фатимы
- Откройте скорее!
Аня подбежала к двери, откинула дверной крючок и остановилась,
остолбенела - на пороге стоял Семен.
Широкоплечий, в плотно облегающей офицерской форме, улыбающийся, он
шагнул к Ане и крепко обнял ее.
Подскочившая мать бросилась ему на шею, обхватила плечи, стала целовать
его и рыдать одновременнно.
Аня отошла в сторонку, стояла прямая, бледная, одеревеневшая.
Наконец, мать оторвалась от Семена и в неярком свете керосиновой лампы
стало видно, что он весь седой. Он снова повернулся к Ане, почувствовав ее
отчужденность. Затем медленно обвел глазами комнату, и вдруг взгляд его
застыл на самодельной детской кроватке. Недоумение и испуг стали медленно
отражаться на его лице. Он так и стоял у входа, не проходя в комнату
Фатима, до сих пор стоявшая на пороге, быстро повернулась и вышла.
Несколько минут стояла гнетушая тишина, только дыхание спящего ребенка
ясно слышалось в полумраке комнаты.
Наконец, Семен произнес
- Что же вы молчите..? Что молчишь ты, мать?
Софья Александровна стояла, опираясь спиной о стенку. Голова ее была
низко опущена, слезы беспрерывно текли по лицу.
- Мне нечего тебе сказать, сын... Мне нет оправдания...
Аня, все так же стояла неподвижно. Она не произнесла ни единого слова.
Прошло еще несколько минут. Семен, сделав шаг в комнату, тяжело
опустился на стул. Обхватив голову руками, он глухо простонал
- Что же вы сделали со мной? Как вы могли так предать меня. За что?
Снова рыдала Софья Александровна. Все, накопившееся у нее на душе за
эти годы, все, что держала в себе, чувствуя вину перед сыном и привязанность
к этой молодой женщине и ее ребенку, и вся эта неопределеннность, наконец
дали выход. И она рыдала, не могла остановиться.
Семен сидел, все так же опустив голову на стол, то ли думал, то ли
дремал. Едва забрезжил рассвет, он встал, взял свой чемодан, шинель, и
обращаясь к матери, сказал:
- Я ухожу. Напишу тебе потом...
Он ушел в сторону вокзала. Мать долго стояла у калитки, молча смотрела
ему вслед.
Первое время обе женщины почти не разговаривали друг с другом. Но общая
какая-то вина и особенно тревога за снова заболевшего ребенка, незаметно
сблизила их, дала повод для примирения.
Спустя некоторое время, Аня решилась сказать свекрови вслух то, что
долго вынашивала в себе, не осмеливаясь произнести:
- Я знаю, что никогла и ничем не смогу отблагодарить вас за все, что вы
делаете для меня.
Но Софья Александровна сердито остановила ее
- Мне вовсе не нужна твоя благодарность. Я оберегала покой сына и
молилась, чтобы он вернулся живым... Я надеялась, что он сможет простить,
понять... Но, наверно, он поступил правильно.
Больше они никогда не возвращались к этому разговору
Вскоре эвакуированные рабочие, фабрика стали собираться назад, в свой
освобожденный город. Прощаясь с Аней, Целина, родители плакали, долго
целовали Гарика, просили не отдаляться.
... Таким же жарким летом, но уже втроем, возвращались они домой. Свой домик
в разрушенном переулке, узнали с трудом. Все заросло бурьяном, обветшало и
покосилось. Но все-таки это было жилье и они сразу же принялись за работу,
стараясь восстановить своми руками все, что могли. И хотя дождь протекал
сквозь дырявую крышу и окна долго были заставлены фанерой, постепенно они
стали входить в ритм тяжелой послевоенной жизни. С карточками на хлеб,
талонами на уголь и всякими бесконечными очередями. Еще раньше Ане сообщили,
что тетя и другие ее родственники погибли в фашистском гетто.
Вначале Аня работала на фабрике. З атем, по настояниюю свекрови, она
стала учиться в педагогическом институте и жили тогда они на одну пенсию
Софьи Александровны Сын подрастал, пошел в школу. Им занималась бабушка. Аня
работала в школе, затем в институте усовершенствования учителей. Со
временем, она почти не изменилась, по- прежнему оставалась стройной,
моложавой. С годами даже красивее. За ней пытались ухаживать, но она не
проявляла к этому никакого интереса.
Жили они уже в новой квартире, с окнами и балконом на синюю морскую
гладь. Сын вырос, высокий, черноволосый, внешне был очень похож был на Янку.
Изредка приходили письма для матери от Семена. Он жил в Москве,
руководил крупной фабрикой, женился. Приезжала летом и Целина с мужем и
дочерью, гостили несколько дней. Все вместе ездили на море, загорали,
купались.
Софья Алексанровна, сильно постаревшая за последние годы, ходила совсем
согнувшись, но приветливая улыбка по прежнему сохранялась на ее морщинистом
лице. Она оставалась дома одна, когда разбегались по утрам Аня и Гаррик и
старалась как могла, помогать по хозяйству.
Однажды Гарик привел в дом молоденькую красивую девушку, сокурсницу, и
обьявил матери и бабушке, что собирается жениться на ней. До окончания учебы
еще оставалось много времени, но никакие доводы не были приняты. Свадьба
была веселой, пышной и молодые стали жить в просторной профессорской
квартире Эллиных родителей. В выходной приходили на обед к матери. Аня
готовила любимые блюда сына, пекла пирог. Элла была внимательна к родным
мужа, и за столом бывало по- семейному уютно и тепло.
Потом, после ухода детей, они снова оставались вдвоем. Однажды Софья
Александровна сказала Ане:
- Почему бы тебе не выйти замуж? Ведь столько времени ты одна.
Аня не отвечала. Она и сама понимала, что годы ее уходят. Сыну она она
уже не нужна, и впереди ждет ее одиночество. Но нет. Не встретился больше на
ее пути человек, которого могла бы полюбить, как тогда Наверно, все в жизни
бывает только раз.
Свекровь часто прихваривала. Как-то оставшись одна, упала, сломала
ногу. Долго лежала в гипсе и Аня недосыпала, ухаживала, всеми силами
старалась приободрить свекровь, вселить надежду, что снова поднимется, хотя
и верилось в это с трудом. Она позвонила Семену в Москву, надеясь, что
приезд сына будет чудодейственным лекарством для матери. Но срочные дела не
позволили ему приехать, и он лишь звонил, уточнял состояние. Приехать обещал
попозже. Дети, Гарик и Элла заходили часто. Наблюдая, как хлопочет Аня возле
больной свекрови, Элла, будущий врач, не задумываясь, посоветовала отдать
бабушку в дом престарелых:
- Там ей будет хорошо. За ними ухаживают круглые сутки. А вы ведь
работаете, вы же свалитесь с ног.
- Тише- еле сдерживаясь, чтобы не ответить резкостью, произнесла Аня. -
Я сама разберусь, что мне делать.
- А что особенного- обиделась невестка. Она ведь вам даже не родная.
- Не тебе судить, родная она мне или не родная - Аня отвернулась от
убежденной в своей правоте Эллы - и больше никогда об этом не говори.
Она уволилась с работы и полностью отдала себя уходу за старой женщиной
Спустя некоторое время, на удивление всем, ей удалось немного поднять на
ноги 82- летнюю Софью Александровну. При помощи специально приспособленной
палочки, присланной Семеном из заграничной командировки, они иногда
выбирались вдвоем в парк, сидели на лавочке, разговаривали. И были они в это
время так похожи друг на друга. Как бывают похожи мать и дочь. Или сестры,
старшая и младшая. Как бывают похожи очень родные и близкие люди.
---------------------------------------------------------------
© Copyright Майя Немировская
Date: 05 Jul 2001
OCR: Tanya Povolotsky
---------------------------------------------------------------
Ему было всего двадцать, когда окружающий мир навсегда закрылся для
него темной, непроницаемой завесой...
... В то далекое и страшное утро, едва очнувшись от беспамятства, Науму
показалось, что за окном глубокая ночь. Он стал шарить вокруг себя, пытался
приподняться, но резкая пульсирующая боль в голове отбросила его назад.
- Смотрите, очнулся - услышал рядом чей-то голос, громко звавший
медсестру.
Шершавая холодная ладонь на секунду коснулась шеи.
- Лежи, лежи, не двигайся. Сейчас укол сделаю, будешь спать.
Немного затуманилось сознание. Он провалился в тяжелый кошмарный сон.
Затем пробуждение и снова темень вокруг. Из памяти стали медленно выплывать
короткие отрывчатые картины... Он бежит под оглушающим обстрелом, взрывами
гранат И вдруг эта ослепительно- жаркая вспышка огня и света, мгновенно
опалившая его лицо и отбросившая в какую-то глубокую черную бездну. И дальше
он ничего помнил...
Он попытался подняться. И снова его отбросило назад. Он стал медленно
ощупывать себя. Поднял руку к лицу, коснулся плотной, как гипс повязки и
вдруг страшная мысль обожгла его. Он был ранен тогда в глаза... Глухой стон
вырвался из груди. Он стал метаться по кровати, пытаясь освободитться от
бинтов. Поднимался и снова падал на подушку в глухой, бессильной ярости.
Прибежала медсестра, снова укол и снова тяжелый наркотический сон.
Наверно, наступило утро. Меряли температуру, давали лекарство. Потом
его переложили на каталку, повезли по коридору в перевязочную. Медсестра
осторожно снимала длинную, слипшуюся от крови повязку. Когда последний виток
бинта был отодран, Наум почувствовал приток свежего воздуха на лице. Болела
вся верхняя часть головы. А вокруг была все та же прежняя чернота. Он с
трудом поднял руку, пытаясь дотронуться до глаз, но остановился на полпути,
не решаясь.
- Держись, солдат! - услышал он прокуренный хрипловатый голос
склонившегося над ним хирурга. - Это война. Ты остался живой. Ты нужен своей
матери. Держись, сынок!...
Позже в палате, после очередного пробуждения то ли от сна, то ли от
беспамятства, с ним опять повторился приступ безысходной истерии. И снова
после одурманивающего лекарства, отступала куда-то боль и наплывало тупое
безразличие.
В такие минуты, словно сквозь туман, слышались чьи-то голоса, стоны,
ругань. Кто-то совсем рядом, видимо сосед по койке, рассказывал о себе. Как
учительствовал в сельской школе, как перед самой войной женился. И гложут
теперь сомнения, примет ли молодая жена его, инвалида незрячего Но, все
равно, нужно как-то приспосабливаться, ничего ведь не изменишь. Будет учить
азбуку слепых. Может, еще и в школе поработает.
Этот тихий, монотонный голос соседа, каким - то удивительным образом
расслаблял, заглушал чувство отчаяния и безысходности. И мысли о нелепости
такого своего существования ненадолго отступали...
Через две недели санитарный поезд увозил его в далекий Баку, в тыловой
госпиталь Вместе с другими раненными ехал и Захар, сосед по койке, и дальняя
трудная дорога еще больше сблизила их двоих, ставших товарищами по общей
беде.
... Крупная глазная клиника, наскоро переоборудованная в военный госпиталь,
приняла и разместила вновь прибывших. Несмотря на все трудностии
эвакуационной жизни, здесь царили строгий распорядок и дисциплина.. Не было
недостатка в необходимых медикаментах, перевязочном материале. И персонал
был доброжелателен и участлив к этим обездоленным людям, потерявшим зрение в
один миг.
... Вечером, после их вдвоем с Захаром размещения в большой, на двенадцать
человек палате, на дежурство заступила новая медсестра. Предыдущая,
передавая ей смену, задержалась ненадолго у кровати, где лежал Наум и что-то
тихо сказала той на незнакомом языке.
Позже, раздав лекарства и закончив с процедурами, новая остановилась
около него, осторожно поправила повязку. Она спросила откуда он родом и
предложила написать письмо домой. Пришла, освободившись, поздно ночью, тихо
стала у изголовья: "Не спишь"- еле слышно спросила и присела на краешек
кровати - " Диктуй"..
Прошла зима, больше похожая на осень, со всеми тяготами тяжелой
эвакуационной жизни и волнениями за судьбу близких. Время тянулось медленно.
Возвращаясь поздно вечером после смены, Аня, обычно, старалась зайти в дом
неслышно, чтобы не потревожить Софью Александровну, которая спала или делала
вид, что спит. Аня знала, что когда бы она не вернулась, ее всегда ждет
незамысловатый ужин- теплая картофелина или каша, завернутые в одеяло. И как
мало они бы не разговаривали между собой в последнее время, она чувствовала
на себе эту заботу свекрови. Так могла бы заботиться о ней родная тетя,
оставшаяся где-то в зоне фашистской оккупации.
Но на этот раз, едва приоткрыв дверь в комнату, Аня сразу почувствовала
какую-то перемену. Она не успела войти, как свекровь шагнула ей навстречу:
- Письмо. Он жив!
Аня схватила конверт, и не раздеваясь, стала торопливо читать вслух.
"Все уже нормально, мои дорогие. Нахожусь в госпитале, был тяжело ранен в
шею, если бы на сантимметр ближе к артерии, наверно, уже не писал бы вам
сегодня. Верю, что ваша любовь сберегла мне жизнь. Как вы, мои родные мама и
жена? Часто думаю о вас и очень скучаю. "
Письмо было написано на листке из школьной тетради Небольшое, оно было
обращено к обеим женщинам. Как будто он и представить себе не мог, что за
это длинное и тяжелое время, что-то могло разъединить их. Мать снова и снова
читала письмо, в глазах ее блестели слезы, она улыбалась впервые за долгое
время. И Аня улыбалась ей в ответ. И сразу все повеселело в их комнатке, и
они долго не могли уснуть в эту ночь. Вспоминали и надеялись...
Снова наступила весна, теплая, яркая, с ароматом цветущих деревьев,
заполнившим город. И хотя жизнь текла по-прежнему однообразно, со всеми
трудностями и невзгодами - весна и недавнее письмо от Семена вселяли
какую-то добрую надежду, что война скоро закончится и они вернутся к себе
домой, в свой город.
Уже отцвело абрикосовое дерево во дворе. Стало жарко, душно. Темными
ночами, несмотря на усталость, Ане не спалось. Она выходила во двор и долго
сидела под деревом, обхватив колени руками. С дежурства возвращалась Фатима,
соседка. Иногда она подсаживалась к Ане и они тихо разговаривали. Фатима
рассказывала, что мужа ее после тяжелого ранения списали на инвалидность.
После газовой гангрены ему ампутировали ногу и теперь он будет ходить на
костылях. Шофером, как прежде ему не работать, но главное- возвращается. И в
темноте ее узкие глаза блестели, светились радостью.
- И твой вернется, вот увидишь- успокаивала она Аню.
Но писем от Семена снова долго не было и снова они со свекровью ждали и
волновались.
Однажды после утренней смены они с Целиной, как всегда вышли вместе из
проходной и вдруг та, вскрикнув, сорвалась с места и бросилась на шею
высокому черноволосому парню в военной форме, стоявшему неполалеку.
- Янка!.. Братик! Неужели это ты? - Целина повисла у него на шее, не
замечая, что их обступили женщины, смотрят, вытирают слезы.
Аня стояла в сторонке. Она сразу узнала его по фотографии и молча
наблюдала за этой встречей, радуясь за подругу.
- Это мой брат. Он с фронта, он летчик- Целина не переставала сообщать
окружающим о своей радости. Наконец она оглянулась, ища глазами Аню.
- Аня! Или сюда скорее. Познакомься с моим братом.
Аня подошла поближе, протянула руку лейтенанту.
- Я много слышала о вас.
Он задержал ее руку в своей
- Хорошего или плохого? - все еще не выпуская ее руки, улыбаясь смотрел
на нее.
Аня смутилась от притягиваюшего его взгляда, Почувствовала, как
неожиданно заколотилось и сладко сжалось сердце. Она поспешно выдернула руку
и повернувшись, быстро пошла по улице, спиной ощущая, что он смотрит ей
вслед.
Вечером Аня все время почему-то возвращалась мыслями к этой неожиданной
встрече. Она легла пораньше спать, но долго не могла уснуть. Софья
Алексанлровна тоже не спала, ворочалась, вздыхала. Нового письма от Семена
все еще не было и она снова замкнулась в себе.
На следующий день на работе женщины только и говорили о приезде
Целиного брата. Все радовались за нее, будто бы к ним родной человек
приехал.
Вернувшись со смены и наскоро поев, Аня вытащила старую, неизвестно
откуда завалявшуюся книжку и уселась под деревом. Она читала знакомые
строчки, но сосредоточиться не могла и, захлопнув книгу, снова ушла в
комнату, легла на топчан.
Уже начинало темнеть, когла она услышала скрип калитки и веселый
Целинин голос во дворе. Та что-то говорила Софье Александровне. Свекровь
зашла в дом: "Пришла подружка с братом, зовут тебя погулять немного. "
На минуту Аня замешкалась в нерешительности. Затем быстро пригладив
рассческой волосы, выскочила из двери. Она успела перехватить слегка
ироничный взгляд Софьи Александровны, но все сомнения сразу же оставили ее,
как только шагнула за калитку, навстречу ожидавшим ее молодым людям.
Они гуляли по темным, тихим улочкам неподалеку от дома, разговаривали,
смеялись. Затем Целина зевнув, сказала, что проспит утреннюю смену и весело
намекнув брату, что Аня замужем, чтоб не задерживал ее, пошла домой.
Они шли рядом молча, чувствуя какую-то неловкость. Затем он заговорил:
- Я хотел увидеть вас снова. Не сердитесь? Сестра рассказала мне о вас,
о вашей семье.
Аня промолчала. Лишь подумала, что ей тоже хотелось увидеть его. Он
рассказывал о войне, о том, что пришлось ему пережить. О своих ночных
вылетах, каждый из которых мог стать последним. О том, как чудом уцелел в
последнем бою, сумев добраться до запасного аэродрома и посадить горящий
самолет.
Они распрощались у ее дома. Закурив, он ушел в темноту, не оглядываясь.
Едва открыв дверь, Аня поняла, что свекровь ждала ее, не спит еще. И
подумала, что не должна была давать ей повода для каких - либо домыслов. Не
имела права. Но сон охватил ее, едва коснулась головой подушки. А утром она
уже не испытывала никаких угрызений совести, ничего особенного ведь и не
было.
На следующий день Аня, почти последней, вышла из ворот фабрики. И когда
увидела его, стоявшего напротив через дорогу, в белой тениске и парусиновых
туфлях, такого юного, похожего на мальчишку - у нее защемило в груди от
неясного какого-то предчувствия.
Он стоял прислонившись спиной к дереву и как-то несмело улыбался ей.
Она сама подошла к нему и ни слова не говоря, они побрели вместе вдоль
улицы. Потом свернули к площади, к арыку.
Сидели на скамейке, о чем-то разговаривали. Потом снова медленно шли
вдоль улиц.
Она поздно вернулась домой и снова чувствовала в темноте укоризненное
молчание свекрови. Но почему-то долго сосредочиться на этом не могла.
Янка приходил каждый день к фабрике, ждал пока она выбегала из
проходной. И они снова шли, куда глаза глядят. Аня была как в тумане.
Какое-то новое неизведанное течение влекло ее, тянуло куда-то без дум, без
мыслей Она не замечала ничего - ни окружающих ее людей, ни встревоженных
взглядов свекрови, да и Целины тоже. Ей было все равно...
... Он узжал ночью. Накануне они бродили по уже знакомым им улочкам, по
старому абрикосовому саду. Все происходило, будто в заколдованном сне. Из
Аниной памяти улетучились все слова. Остались лишь его глаза, его руки, его
губы. Встретиться, чтобы расстаться... Они плакали, не стесняясь своих слез.
Будушее их было таким непредсказуемым.
- Я вернусь, Аня... И не жалей, что эта короткая наша встреча
состоялась... Знай, что ты единственная, навсегда, на всю жизнь... Ты
единственная...
Словно нереальный, заколдованный сон, пробежали эти дни. Осунувшаяся, с
потухшими, глубоко запавшими глазами, Аня постепенно пробуждалась от него.
Как и прежде ходила на смену, теперь уже вечернюю. Возвращалась поздно ночью
домой. И все время, не переставая, думала о нем...
Со свекровью избегала встречаться глазами, разговаривать. Она
сознавала, что нанесла ей боль, но не думала сейчас об этом. Ей было все
равно. Она не расскаивалась ни в чем. Короткое свое, неожиданное счастье,
она готова была отстаивать и не променяла бы его ни на что. Лишь бы он
вернулся к ней живой, лишь бы вернулся...
Прошла неделя. Мрачная, молчаливая Софья Александровна еще больше
сгорбилась и жила лишь ожиданием письма от сына. И оно, долгожданное,
пришло. Мать прочитала его сама и сразу же села писать ответ. "Ну что ж, тем
лучше, - подумала Аня- Пусть напишет ему сразу обо всем, пусть сразу знает.
" Не думалось сейчас о том, что предала Семена, больше всего ей почему-то
жаль было мать.
Но события в их жизни только начинали разворачиваться. Прошло немного
времени, и Аня вдруг почувствовала, что беременна. Запахи ацетона, клея
стали для нее невыносимыми. Она сидела на работе, сцепив побелевшие губы,
едва выдерживая до перерыва, чтобы выскочить в уборную.
В цеху женщины сразу поняли в чем дело. И поглядывали на нее кто
осуждающе, кто насмешливо. Она похудела, побледнела, не могла смотреть на
привычную еду. Не говоря никому ни слова, по утрам, с трудом сдерживая
рвоту, выбегала на улицу. Однажды, когда на рассвете она выбежала из дому и
ее стало выворачивать наизнанку, она вдруг почувствовала на плече чью-то
руку. Сзади стояла свекровь со стаканом воды.
- Выпей. Станет легче.
То ли от долго сдерживанмых чувств, то ли от участливого прикосновния
этой старой женщины, она вдруг разрыдалась вслух. Ей стало немного легче и
они вернулись в дом.
- Ну, что будешь делать? - спросила свекровь тихо и, не дожидаясь
ответа, отвернулась.
Снова потянулись серые будни с томительно медленно текущим временем и
тщетным ожиданием письма от Янки.
Как-то Аня, не выдержав, подошла к Целине. В последнее время, когда
Анино положение стало очевидным, они снова сблизились.
- Скажи, хоть что-нибудь было от Янки?
- Нет... Мои старики спрашивают о тебе. Зашла бы..
Зато письма от Семена стали приходить часто. Он писал, что служит при
штабе, что скучает и любит их обеих. Просил Аню написать ему. Свекровь
читала теперь письма вслух. О том, что произошло, он не упоминал ни слова.
Видимо, не написала мать ничего. Лишь однажды после очередного его письма,
она сказала Ане:
- Напиши ему что- нибудь.
- Нет. Не могу-Аня опустила голову.
- Напиши, что сможешь. Он на войне. Ему нужны наши письма.
И она написала. Ради матери. О фабрике, о работе, городе.
Работала она теперь только в дневную смену. Приходила домой, съедала
тарелку похлебки, долго, уставившись в одну точку, сидела у окна.
Приближалось время родов. Аня не задумывалась о том, как все будет. Она
жила ожиданием письма, хотя бы одной весточки. Хотя бы знать, жив ли он.
Схватки начались ночью. Она встала, бесшумно ходила по комнате, крепко
сжимая губы, чтобы не застонать. Но свекровь вскочила сразу же
- Что, уже? - накинув платок, она побежала к соседке. К счастью, та
недавно вернулась с дежурства. Вместе они начали хлопотать возле Ани. Когда
невыносимая боль схваток время от времени раздирали ее тело, не в силах
сдерживаться, она кричала, утыкаясь лицом в подушку. Фатима покрикивала на
нее, что-то говорила то по- узбекски, то по- русски. Свекровь, бледная, с
выбившимися из-пол платка седыми прядями, суетилась, помогала, как могла.
Наконец, поздним утром, измученные женщины приняли ребенка. Раздался
крик новорожденного
- МалЬчик- Аня услышала голос соседки, как из тумана. Она видела, как
они вдвоем со свекровью ополаскивают ребенка в тазике с водой и заворачивают
в разорванную простыню.
- Ничего. Вырастет большой, будет вам помощь.
Ребенок, туго запеленутый, лежал рядом с Аней, но она не чувствовала
ничего, кроме тяжелой усталости. У нее закрывались глаза, хотелось спать
Утром следующего дня она хотела вскочить, как обычно, но свекровь
прикрикнув на нее, подала ей ребенка в кровать.
На фабрике Ане дали отпуск. Женщины из цеха принесли в подарок пеленки
и бутылочку с соской. Каждый день забегала Целина, брала на руки ребенка,
улыбалась, вглядывалась в него. Она сказала Ане, что отец написал письмо в
часть, где сын служил и они ждут ответа.
Спустя месяц, сцедив молоко в бутылочку и оставив ребенка на свекровь,
Аня вышла на работу. Домой возвращалась бегом с набухшими от молока грудями,
хватала малыша, прикладывала к груди и чувствовала, как охватывает ее
огромная волна нежности и любви к этому маленькому существу и понимала, что
только он теперь ее счастье, ее будущее...
Ребенок рос хилым и слабеньким, часто болел, В такие дни, когда надо
было оставлять больного ребенка и убегать на смену, она струдом отрывалась
от него. И хотя постоянно волновалась за его жизнь, она знала, что оставляет
его в надежных руках. Она видела, что Софья Александровна очень привязана к
малышу, хотя и старалась проявлять при Ане сдержанность. Она стирала
самодельные пеленки, пеленала, купала и вскакивала при первом его писке. Но
время от времени она вдруг останавливалась, задумывалась надолго.
Война тянулась уже четвертый год Некоторые беженцы стали возвращаться в
родные места. Гарику пошел второй год, а вестей от Янки все не было. Изредка
Аня с ребенком захаживала к Целине и старикам. Они обнимали, целовали его,
утирая слезы, находили сходство с сыном. В ответе, полученном из части
значилось"пропал без вести. ". Но они надеялись, что сын жив, может быть
попал в плен. И они говорили об этом Ане. И тогда ей тоже начинало казаться,
что он еще вернется.
Пришел с фронта муж Фатимы, и счастью той не было границ. Во дворе
сразу стало веселей.
Безногий фронтовик часто играл с мальчиком во дворе кубиками, которые
сам и смастерил. Иногда Софья Александровна оставляла на него ребенка и
уходила выстаивать очередь за хлебом. А Аня смотрела на повеселевшую соседку
и было ей по хорошему завидно чужому счастью, и таким недостижимым и далеким
казалось ее.
Однажлы поздно вечером, когда ребенок уже спал, и Софья Александровна
начала стелить себе постель, раздался громкий стук в двери и послышался
громкий и взолнованный голос Фатимы
- Откройте скорее!
Аня подбежала к двери, откинула дверной крючок и остановилась,
остолбенела - на пороге стоял Семен.
Широкоплечий, в плотно облегающей офицерской форме, улыбающийся, он
шагнул к Ане и крепко обнял ее.
Подскочившая мать бросилась ему на шею, обхватила плечи, стала целовать
его и рыдать одновременнно.
Аня отошла в сторонку, стояла прямая, бледная, одеревеневшая.
Наконец, мать оторвалась от Семена и в неярком свете керосиновой лампы
стало видно, что он весь седой. Он снова повернулся к Ане, почувствовав ее
отчужденность. Затем медленно обвел глазами комнату, и вдруг взгляд его
застыл на самодельной детской кроватке. Недоумение и испуг стали медленно
отражаться на его лице. Он так и стоял у входа, не проходя в комнату
Фатима, до сих пор стоявшая на пороге, быстро повернулась и вышла.
Несколько минут стояла гнетушая тишина, только дыхание спящего ребенка
ясно слышалось в полумраке комнаты.
Наконец, Семен произнес
- Что же вы молчите..? Что молчишь ты, мать?
Софья Александровна стояла, опираясь спиной о стенку. Голова ее была
низко опущена, слезы беспрерывно текли по лицу.
- Мне нечего тебе сказать, сын... Мне нет оправдания...
Аня, все так же стояла неподвижно. Она не произнесла ни единого слова.
Прошло еще несколько минут. Семен, сделав шаг в комнату, тяжело
опустился на стул. Обхватив голову руками, он глухо простонал
- Что же вы сделали со мной? Как вы могли так предать меня. За что?
Снова рыдала Софья Александровна. Все, накопившееся у нее на душе за
эти годы, все, что держала в себе, чувствуя вину перед сыном и привязанность
к этой молодой женщине и ее ребенку, и вся эта неопределеннность, наконец
дали выход. И она рыдала, не могла остановиться.
Семен сидел, все так же опустив голову на стол, то ли думал, то ли
дремал. Едва забрезжил рассвет, он встал, взял свой чемодан, шинель, и
обращаясь к матери, сказал:
- Я ухожу. Напишу тебе потом...
Он ушел в сторону вокзала. Мать долго стояла у калитки, молча смотрела
ему вслед.
Первое время обе женщины почти не разговаривали друг с другом. Но общая
какая-то вина и особенно тревога за снова заболевшего ребенка, незаметно
сблизила их, дала повод для примирения.
Спустя некоторое время, Аня решилась сказать свекрови вслух то, что
долго вынашивала в себе, не осмеливаясь произнести:
- Я знаю, что никогла и ничем не смогу отблагодарить вас за все, что вы
делаете для меня.
Но Софья Александровна сердито остановила ее
- Мне вовсе не нужна твоя благодарность. Я оберегала покой сына и
молилась, чтобы он вернулся живым... Я надеялась, что он сможет простить,
понять... Но, наверно, он поступил правильно.
Больше они никогда не возвращались к этому разговору
Вскоре эвакуированные рабочие, фабрика стали собираться назад, в свой
освобожденный город. Прощаясь с Аней, Целина, родители плакали, долго
целовали Гарика, просили не отдаляться.
... Таким же жарким летом, но уже втроем, возвращались они домой. Свой домик
в разрушенном переулке, узнали с трудом. Все заросло бурьяном, обветшало и
покосилось. Но все-таки это было жилье и они сразу же принялись за работу,
стараясь восстановить своми руками все, что могли. И хотя дождь протекал
сквозь дырявую крышу и окна долго были заставлены фанерой, постепенно они
стали входить в ритм тяжелой послевоенной жизни. С карточками на хлеб,
талонами на уголь и всякими бесконечными очередями. Еще раньше Ане сообщили,
что тетя и другие ее родственники погибли в фашистском гетто.
Вначале Аня работала на фабрике. З атем, по настояниюю свекрови, она
стала учиться в педагогическом институте и жили тогда они на одну пенсию
Софьи Александровны Сын подрастал, пошел в школу. Им занималась бабушка. Аня
работала в школе, затем в институте усовершенствования учителей. Со
временем, она почти не изменилась, по- прежнему оставалась стройной,
моложавой. С годами даже красивее. За ней пытались ухаживать, но она не
проявляла к этому никакого интереса.
Жили они уже в новой квартире, с окнами и балконом на синюю морскую
гладь. Сын вырос, высокий, черноволосый, внешне был очень похож был на Янку.
Изредка приходили письма для матери от Семена. Он жил в Москве,
руководил крупной фабрикой, женился. Приезжала летом и Целина с мужем и
дочерью, гостили несколько дней. Все вместе ездили на море, загорали,
купались.
Софья Алексанровна, сильно постаревшая за последние годы, ходила совсем
согнувшись, но приветливая улыбка по прежнему сохранялась на ее морщинистом
лице. Она оставалась дома одна, когда разбегались по утрам Аня и Гаррик и
старалась как могла, помогать по хозяйству.
Однажды Гарик привел в дом молоденькую красивую девушку, сокурсницу, и
обьявил матери и бабушке, что собирается жениться на ней. До окончания учебы
еще оставалось много времени, но никакие доводы не были приняты. Свадьба
была веселой, пышной и молодые стали жить в просторной профессорской
квартире Эллиных родителей. В выходной приходили на обед к матери. Аня
готовила любимые блюда сына, пекла пирог. Элла была внимательна к родным
мужа, и за столом бывало по- семейному уютно и тепло.
Потом, после ухода детей, они снова оставались вдвоем. Однажды Софья
Александровна сказала Ане:
- Почему бы тебе не выйти замуж? Ведь столько времени ты одна.
Аня не отвечала. Она и сама понимала, что годы ее уходят. Сыну она она
уже не нужна, и впереди ждет ее одиночество. Но нет. Не встретился больше на
ее пути человек, которого могла бы полюбить, как тогда Наверно, все в жизни
бывает только раз.
Свекровь часто прихваривала. Как-то оставшись одна, упала, сломала
ногу. Долго лежала в гипсе и Аня недосыпала, ухаживала, всеми силами
старалась приободрить свекровь, вселить надежду, что снова поднимется, хотя
и верилось в это с трудом. Она позвонила Семену в Москву, надеясь, что
приезд сына будет чудодейственным лекарством для матери. Но срочные дела не
позволили ему приехать, и он лишь звонил, уточнял состояние. Приехать обещал
попозже. Дети, Гарик и Элла заходили часто. Наблюдая, как хлопочет Аня возле
больной свекрови, Элла, будущий врач, не задумываясь, посоветовала отдать
бабушку в дом престарелых:
- Там ей будет хорошо. За ними ухаживают круглые сутки. А вы ведь
работаете, вы же свалитесь с ног.
- Тише- еле сдерживаясь, чтобы не ответить резкостью, произнесла Аня. -
Я сама разберусь, что мне делать.
- А что особенного- обиделась невестка. Она ведь вам даже не родная.
- Не тебе судить, родная она мне или не родная - Аня отвернулась от
убежденной в своей правоте Эллы - и больше никогда об этом не говори.
Она уволилась с работы и полностью отдала себя уходу за старой женщиной
Спустя некоторое время, на удивление всем, ей удалось немного поднять на
ноги 82- летнюю Софью Александровну. При помощи специально приспособленной
палочки, присланной Семеном из заграничной командировки, они иногда
выбирались вдвоем в парк, сидели на лавочке, разговаривали. И были они в это
время так похожи друг на друга. Как бывают похожи мать и дочь. Или сестры,
старшая и младшая. Как бывают похожи очень родные и близкие люди.
---------------------------------------------------------------
© Copyright Майя Немировская
Date: 05 Jul 2001
OCR: Tanya Povolotsky
---------------------------------------------------------------
Ему было всего двадцать, когда окружающий мир навсегда закрылся для
него темной, непроницаемой завесой...
... В то далекое и страшное утро, едва очнувшись от беспамятства, Науму
показалось, что за окном глубокая ночь. Он стал шарить вокруг себя, пытался
приподняться, но резкая пульсирующая боль в голове отбросила его назад.
- Смотрите, очнулся - услышал рядом чей-то голос, громко звавший
медсестру.
Шершавая холодная ладонь на секунду коснулась шеи.
- Лежи, лежи, не двигайся. Сейчас укол сделаю, будешь спать.
Немного затуманилось сознание. Он провалился в тяжелый кошмарный сон.
Затем пробуждение и снова темень вокруг. Из памяти стали медленно выплывать
короткие отрывчатые картины... Он бежит под оглушающим обстрелом, взрывами
гранат И вдруг эта ослепительно- жаркая вспышка огня и света, мгновенно
опалившая его лицо и отбросившая в какую-то глубокую черную бездну. И дальше
он ничего помнил...
Он попытался подняться. И снова его отбросило назад. Он стал медленно
ощупывать себя. Поднял руку к лицу, коснулся плотной, как гипс повязки и
вдруг страшная мысль обожгла его. Он был ранен тогда в глаза... Глухой стон
вырвался из груди. Он стал метаться по кровати, пытаясь освободитться от
бинтов. Поднимался и снова падал на подушку в глухой, бессильной ярости.
Прибежала медсестра, снова укол и снова тяжелый наркотический сон.
Наверно, наступило утро. Меряли температуру, давали лекарство. Потом
его переложили на каталку, повезли по коридору в перевязочную. Медсестра
осторожно снимала длинную, слипшуюся от крови повязку. Когда последний виток
бинта был отодран, Наум почувствовал приток свежего воздуха на лице. Болела
вся верхняя часть головы. А вокруг была все та же прежняя чернота. Он с
трудом поднял руку, пытаясь дотронуться до глаз, но остановился на полпути,
не решаясь.
- Держись, солдат! - услышал он прокуренный хрипловатый голос
склонившегося над ним хирурга. - Это война. Ты остался живой. Ты нужен своей
матери. Держись, сынок!...
Позже в палате, после очередного пробуждения то ли от сна, то ли от
беспамятства, с ним опять повторился приступ безысходной истерии. И снова
после одурманивающего лекарства, отступала куда-то боль и наплывало тупое
безразличие.
В такие минуты, словно сквозь туман, слышались чьи-то голоса, стоны,
ругань. Кто-то совсем рядом, видимо сосед по койке, рассказывал о себе. Как
учительствовал в сельской школе, как перед самой войной женился. И гложут
теперь сомнения, примет ли молодая жена его, инвалида незрячего Но, все
равно, нужно как-то приспосабливаться, ничего ведь не изменишь. Будет учить
азбуку слепых. Может, еще и в школе поработает.
Этот тихий, монотонный голос соседа, каким - то удивительным образом
расслаблял, заглушал чувство отчаяния и безысходности. И мысли о нелепости
такого своего существования ненадолго отступали...
Через две недели санитарный поезд увозил его в далекий Баку, в тыловой
госпиталь Вместе с другими раненными ехал и Захар, сосед по койке, и дальняя
трудная дорога еще больше сблизила их двоих, ставших товарищами по общей
беде.
... Крупная глазная клиника, наскоро переоборудованная в военный госпиталь,
приняла и разместила вновь прибывших. Несмотря на все трудностии
эвакуационной жизни, здесь царили строгий распорядок и дисциплина.. Не было
недостатка в необходимых медикаментах, перевязочном материале. И персонал
был доброжелателен и участлив к этим обездоленным людям, потерявшим зрение в
один миг.
... Вечером, после их вдвоем с Захаром размещения в большой, на двенадцать
человек палате, на дежурство заступила новая медсестра. Предыдущая,
передавая ей смену, задержалась ненадолго у кровати, где лежал Наум и что-то
тихо сказала той на незнакомом языке.
Позже, раздав лекарства и закончив с процедурами, новая остановилась
около него, осторожно поправила повязку. Она спросила откуда он родом и
предложила написать письмо домой. Пришла, освободившись, поздно ночью, тихо
стала у изголовья: "Не спишь"- еле слышно спросила и присела на краешек
кровати - " Диктуй"..