Страница:
На тропинке под деревьями стояла почти полная темнота: луна в ту ночь пряталась за тучами. Я слышала только песни ночных существ. Мое присутствие не пугало их. Вернее, я словно проходила через ряды поющего вразнобой хора – кузнечики и другие звонкоголосые насекомые исполняли партии сопрано, а совы и жабы подтягивали им басом. Их веселая серенада не доставила мне удовольствия: я ни на минуту не забывала, куда направляюсь. Понимаю, что это покажется вам нелепым, но у меня возникло совершенно абсурдное ощущение, будто лесные жители насмехаются надо мной. Наконец я добралась до главной дороги и порадовалась тому, что к этому времени небо на востоке начало светлеть. Вскоре назойливый ночной хор смолкнет.
За пару сережек, которые он со звоном опустил к себе в карман, сонный смотритель пристани Хелдж-Хаус помог мне сесть в лодку, хотя и сделал это не слишком охотно.
– Надеюсь, молодая леди знает, что делает, – пробормотал он. Я ему не ответила.
Лодка отчалила от пристани, и когда проплывала по реке Дарент мимо рыбной заводи, мне показалось, что я услышала из монастыря далекий колокольный звон, зовущий к первым молитвам. Но возможно, мне это только почудилось.
Как далеко от Дартфорда находится Лондон? Пешком до него можно добраться за сутки, верхом на хорошей лошади – за два часа, а по воде – за четыре с лишним, поскольку река Дарент, прежде чем влиться в Темзу, петляет и извивается. Наверняка многие бы на моем месте предпочли другую дорогу в Лондон. Но я боялась, что на меня обратят внимание в деревне, если я попытаюсь нанять там повозку. А ведь мне, чтобы завершить свою миссию, нужно было исчезнуть на достаточно долгое время.
Вскоре после нашего отплытия начался дождь, и лодочник швырнул мне длинное покрывало, велев накинуть его. Тот, кто пользовался этой накидкой до меня, явно ел соленую рыбу – я все еще чувствовала ее запах. На реке меня окутал густой прохладный белый туман. Я почти ничего не видела. Слышны были только удары дождевых капель по воде, да гребец, сидевший у меня за спиной, время от времени покряхтывал, вытаскивая весла из серой воды. Я достала из кошелька Распятие и деревянные четки и начала читать молитвы Розария.[6]
«Маргарет, я иду к тебе. Я тебя не брошу!»
Туман рассеялся – и я увидела серое небо. Река становилась все шире, и к нам присоединялись другие лодки, большие и маленькие. Некоторые лодочники окликали того, что вез меня, громко отпуская неприличные замечания о пассажирке: негоже молодой женщине путешествовать без спутника. Я перебирала четки, не обращая внимания на этих глупцов. Как только мы причалили много южнее Лондонского моста, я выпрыгнула из лодки. Больше всего я боялась, что доберусь до места назначения слишком поздно.
И вот я здесь: я успела попасть на Смитфилд до начала казни, но никак не ожидала, что увижу тут столько людей, настоящее столпотворение. Собравшиеся простолюдины толклись на месте, перекрикивались, смеялись и пили. Я бродила среди них туда-сюда в поисках места, где будет происходить сожжение.
Когда я вышла к плотному кружку возбужденно выкрикивавших что-то людей, сердце мое отчаянно застучало. Неужели все-таки опоздала? Я принялась проталкиваться вперед, надеясь найти проход.
Но в середине круга я увидела не человека, а курицу. Искалеченная и окровавленная, с полными ужаса глазами, она была привязана за одну ногу к колышку. Стоявший напротив меня человек с испещренным оспой лицом держал над головой небольшую деревянную дубинку, готовясь бросить ее в цель.
Он раскрутил дубинку и, громко крякнув, швырнул ее в птицу.
– Чтоб у тебя рука отсохла! Что ты сделал, глупая твоя морда?! – завопил стоявший рядом со мной мужчина, отирая капающую со щеки красную жидкость. Удар оказался настолько сильным, что кровь, брызнувшая из несчастной птицы, попала на него.
Не обращая внимания на эти слова, человек с изрытым оспинами лицом вышел в центр круга.
– Это мой обед! – завопил он. – А сегодня даже не Жирный вторник.[7]
Я опустила глаза и увидела, что и мои собственные темные юбки забрызганы яркой кровью.
– О, Дева Мария, – простонала я и, сделав шаг назад, очутилась в луже и поскользнулась. Я начала падать, но успела ухватить за руку стоявшую рядом молодую женщину.
Это было ошибкой с моей стороны. Незнакомка – краснолицая, на плечо закинут мешок, какие носят прачки, – оттолкнула меня, пронзительно заверещав:
– Ты что, обокрасть меня вздумала?
– Что вы, мадам, я просто чуть не упала, – сказала я. – Примите мои извинения.
Прачка сделала издевательский реверанс:
– Нет, моя леди, это ты меня прости.
В толпе засмеялись. Несколько голов повернулось в нашу сторону.
Внезапно горячее зловонное дыхание обожгло мою шею, и в ту же секунду меня обхватили сзади две здоровенные ручищи. Я попыталась вырваться, но не смогла.
– Привет, куколка, – прорычал чей-то голос.
Наконец я оттолкнула незнакомца и потребовала:
– Уберите руки!
Он развернул меня, и я увидела этого наглого типа: высоченный, грудь колесом. Лица за грязной бородой было не разглядеть – виднелись только выпученные глаза и свернутый набок нос.
– Неужели я тебе не нравлюсь? – усмехнулся незнакомец, изо всех сил прижимая меня к своей грубой одежде и слюнявя мой лоб. Он был слишком пьян, чтобы найти мои губы.
Я подавила в себе отвращение и спокойно сказала:
– Сэр, я пришла помолиться за душу несчастной дамы. Не хотите ли присоединиться ко мне? Может быть, помолимся вместе?
Пьяная ухмылка сошла с его лица. Я знала, что задела наглеца за живое. Даже самые отъявленные грубияны по утрам стояли в церквях на коленях, молясь за мать или жену.
Но тут прачка закричала:
– Вздуй-ка ее хорошенько! Чего ты ждешь?
Незнакомец ухватил меня за руку. Я всячески отбивалась и старалась выскользнуть; вокруг нас стали собираться люди, но никто не остановил его. Никто мне не помог. Я исхитрилась и лягнула наглеца по голени. Толпа загоготала.
Он ответил мне не очень сильным ударом по лицу, но этого хватило, чтобы я села в грязь. А потом навалился на меня своим громадным животом, и я, задыхаясь, упала ничком. Одной рукой он ухватил оба моих запястья и зажал их у меня над головой. Другую его руку я почувствовала у себя на талии, потом выше, еще выше. Я сопротивлялась изо всех сил, но без толку.
«Десять лет назад, – вдруг мелькнуло у меня в голове. – Надо же, прошло почти ровно десять лет, и вот кошмар повторяется».
Мужчины и женщины сомкнули круг, подталкивали друг друга. Зрелище явно их забавляло. Я обреченно закрыла глаза, все глубже и глубже погружаясь в грязь Смитфилда.
3
4
За пару сережек, которые он со звоном опустил к себе в карман, сонный смотритель пристани Хелдж-Хаус помог мне сесть в лодку, хотя и сделал это не слишком охотно.
– Надеюсь, молодая леди знает, что делает, – пробормотал он. Я ему не ответила.
Лодка отчалила от пристани, и когда проплывала по реке Дарент мимо рыбной заводи, мне показалось, что я услышала из монастыря далекий колокольный звон, зовущий к первым молитвам. Но возможно, мне это только почудилось.
Как далеко от Дартфорда находится Лондон? Пешком до него можно добраться за сутки, верхом на хорошей лошади – за два часа, а по воде – за четыре с лишним, поскольку река Дарент, прежде чем влиться в Темзу, петляет и извивается. Наверняка многие бы на моем месте предпочли другую дорогу в Лондон. Но я боялась, что на меня обратят внимание в деревне, если я попытаюсь нанять там повозку. А ведь мне, чтобы завершить свою миссию, нужно было исчезнуть на достаточно долгое время.
Вскоре после нашего отплытия начался дождь, и лодочник швырнул мне длинное покрывало, велев накинуть его. Тот, кто пользовался этой накидкой до меня, явно ел соленую рыбу – я все еще чувствовала ее запах. На реке меня окутал густой прохладный белый туман. Я почти ничего не видела. Слышны были только удары дождевых капель по воде, да гребец, сидевший у меня за спиной, время от времени покряхтывал, вытаскивая весла из серой воды. Я достала из кошелька Распятие и деревянные четки и начала читать молитвы Розария.[6]
«Маргарет, я иду к тебе. Я тебя не брошу!»
Туман рассеялся – и я увидела серое небо. Река становилась все шире, и к нам присоединялись другие лодки, большие и маленькие. Некоторые лодочники окликали того, что вез меня, громко отпуская неприличные замечания о пассажирке: негоже молодой женщине путешествовать без спутника. Я перебирала четки, не обращая внимания на этих глупцов. Как только мы причалили много южнее Лондонского моста, я выпрыгнула из лодки. Больше всего я боялась, что доберусь до места назначения слишком поздно.
И вот я здесь: я успела попасть на Смитфилд до начала казни, но никак не ожидала, что увижу тут столько людей, настоящее столпотворение. Собравшиеся простолюдины толклись на месте, перекрикивались, смеялись и пили. Я бродила среди них туда-сюда в поисках места, где будет происходить сожжение.
Когда я вышла к плотному кружку возбужденно выкрикивавших что-то людей, сердце мое отчаянно застучало. Неужели все-таки опоздала? Я принялась проталкиваться вперед, надеясь найти проход.
Но в середине круга я увидела не человека, а курицу. Искалеченная и окровавленная, с полными ужаса глазами, она была привязана за одну ногу к колышку. Стоявший напротив меня человек с испещренным оспой лицом держал над головой небольшую деревянную дубинку, готовясь бросить ее в цель.
Он раскрутил дубинку и, громко крякнув, швырнул ее в птицу.
– Чтоб у тебя рука отсохла! Что ты сделал, глупая твоя морда?! – завопил стоявший рядом со мной мужчина, отирая капающую со щеки красную жидкость. Удар оказался настолько сильным, что кровь, брызнувшая из несчастной птицы, попала на него.
Не обращая внимания на эти слова, человек с изрытым оспинами лицом вышел в центр круга.
– Это мой обед! – завопил он. – А сегодня даже не Жирный вторник.[7]
Я опустила глаза и увидела, что и мои собственные темные юбки забрызганы яркой кровью.
– О, Дева Мария, – простонала я и, сделав шаг назад, очутилась в луже и поскользнулась. Я начала падать, но успела ухватить за руку стоявшую рядом молодую женщину.
Это было ошибкой с моей стороны. Незнакомка – краснолицая, на плечо закинут мешок, какие носят прачки, – оттолкнула меня, пронзительно заверещав:
– Ты что, обокрасть меня вздумала?
– Что вы, мадам, я просто чуть не упала, – сказала я. – Примите мои извинения.
Прачка сделала издевательский реверанс:
– Нет, моя леди, это ты меня прости.
В толпе засмеялись. Несколько голов повернулось в нашу сторону.
Внезапно горячее зловонное дыхание обожгло мою шею, и в ту же секунду меня обхватили сзади две здоровенные ручищи. Я попыталась вырваться, но не смогла.
– Привет, куколка, – прорычал чей-то голос.
Наконец я оттолкнула незнакомца и потребовала:
– Уберите руки!
Он развернул меня, и я увидела этого наглого типа: высоченный, грудь колесом. Лица за грязной бородой было не разглядеть – виднелись только выпученные глаза и свернутый набок нос.
– Неужели я тебе не нравлюсь? – усмехнулся незнакомец, изо всех сил прижимая меня к своей грубой одежде и слюнявя мой лоб. Он был слишком пьян, чтобы найти мои губы.
Я подавила в себе отвращение и спокойно сказала:
– Сэр, я пришла помолиться за душу несчастной дамы. Не хотите ли присоединиться ко мне? Может быть, помолимся вместе?
Пьяная ухмылка сошла с его лица. Я знала, что задела наглеца за живое. Даже самые отъявленные грубияны по утрам стояли в церквях на коленях, молясь за мать или жену.
Но тут прачка закричала:
– Вздуй-ка ее хорошенько! Чего ты ждешь?
Незнакомец ухватил меня за руку. Я всячески отбивалась и старалась выскользнуть; вокруг нас стали собираться люди, но никто не остановил его. Никто мне не помог. Я исхитрилась и лягнула наглеца по голени. Толпа загоготала.
Он ответил мне не очень сильным ударом по лицу, но этого хватило, чтобы я села в грязь. А потом навалился на меня своим громадным животом, и я, задыхаясь, упала ничком. Одной рукой он ухватил оба моих запястья и зажал их у меня над головой. Другую его руку я почувствовала у себя на талии, потом выше, еще выше. Я сопротивлялась изо всех сил, но без толку.
«Десять лет назад, – вдруг мелькнуло у меня в голове. – Надо же, прошло почти ровно десять лет, и вот кошмар повторяется».
Мужчины и женщины сомкнули круг, подталкивали друг друга. Зрелище явно их забавляло. Я обреченно закрыла глаза, все глубже и глубже погружаясь в грязь Смитфилда.
3
Я хотела умереть, молила Господа послать мне смерть – ничего иного просто не оставалось, но вдруг почувствовала толчок, удар и резкую боль от мужского колена, упершегося в мое бедро. А потом – ничего. Мой обидчик внезапно куда-то исчез. Я открыла глаза и увидела плотное кольцо толпы, услышала ругательства.
Я встала на четвереньки, конечности мои дрожали. Проползла между двумя зеваками и поднялась на ноги. Потом почувствовала, как меня ухватила и потащила чья-то сильная рука.
– Нет! Прекратите! Оставьте меня в покое! – закричала я.
– Я должен увести вас, – сказал незнакомый голос, и я подняла глаза.
Это был не насильник: рядом стоял высокий молодой человек, широкоплечий, с коротко подстриженными светло-каштановыми волосами.
– Где ваши спутники? – спросил он. – Вы что – потерялись?
– Я не позволю себя допрашивать. Оставьте меня.
– Оставить вас? – Он разразился смехом. Очень странным смехом, который буквально ошеломил меня, ибо казалось, принадлежал он не молодому негодяю, а циничному старику. – Да я же вас спас. Неужели вы не поняли? Я стащил с вас это животное и хорошенько отдубасил его.
– Я ничего не видела.
– Тогда вы должны принять это на веру, госпожа. Я хочу вам помочь. – Незнакомец вытащил из одного кармана фляжку с водой, а из другого – белый платок и намочил его. – Вам надо умыться.
Я взяла платок, прижала его к щеке и почувствовала приятную свежесть. Затем потерла щеки и лоб, смывая слюну, грязь, пот и капли крови убитой птицы.
– Спасибо, сэр. – Я протянула ему платок. – Благодарю вас за помощь. – Я думала, что молодой человек уйдет, но он стоял, в упор разглядывая меня. Глаза у него были голубые, цвета гиацинтов, которые моя мать выписывала из Испании и выращивала в саду. Одет молодой человек был прилично, но не богато, – я увидела швы на его рукавах: значит, одежду перешивали, поскольку денег на новую у него не было.
– Где ваши спутники? – снова спросил он.
– Я тут одна.
– Ни родственников, ни слуг? Но ведь вы… благородного происхождения.
Он смотрел на меня в ожидании подтверждения. Я не стала этого отрицать.
– Тогда как же вы попали сегодня на Смитфилд? Это безумие. Вы должны позволить мне немедленно увести вас отсюда. Молодая женщина, из приличной семьи, одна… – Его голос замер.
Я неловко покачала головой.
– Прошу вас, госпожа, не бойтесь. Меня зовут Джеффри Сковилл. Я констебль. Правда, не здесь, не в Лондоне.
Два старика у нас за спиной затеяли спор, который быстро перешел в драку.
– Вот видите? – настаивал Джеффри. – Это же толпа чудовищ.
– Позвольте поинтересоваться, а что привело сюда вас самого?
Он улыбнулся, услышав в моем вопросе сарказм, и в уголках его глаз появились морщинки. Теперь я поняла: этот человек вовсе не так молод, как мне показалось поначалу. Ему, пожалуй, уже ближе к тридцати.
– Меня отправил сюда наш старший констебль, чтобы я своими глазами увидел, как свершается королевское правосудие, и принял к сведению. Эта женщина подстрекала к мятежу против нашего сюзерена.
Я почувствовала прилив злости.
– Смотреть, как умирает женщина, – вам это доставляет удовольствие?
– Разумеется, нет.
– У нее, между прочим, двое детей, – сказала я. – Трехлетний сынишка и совсем крошечная дочь. Вы это знали?
Джеффри Сковилл смущенно покачивался на каблуках.
– Очень жаль, что приговоренная – женщина. Но людей нужно учить на примерах. Леди Маргарет Булмер совершила государственную измену. Она для всех нас представляет опасность.
– Опасность? – Мой голос зазвучал еще громче. – Эта женщина никому не желала зла. Она и другие просто хотели сохранить тот образ жизни, который почитался на протяжении долгих веков и который служит утешением бедным и немощным. Люди на Севере восстали, потому что им была дорога старая вера. У них и в мыслях не было сбросить короля. Они только хотели, чтобы он услышал их. Пытались обратить внимание на свои проблемы.
И опять раздался циничный смех пожившего на свете человека.
– О, король их услышал, в этом нет сомнений. Северяне в полной мере обратили на себя его внимание.
Да этот констебль издевается надо мной. Я в ярости бросилась прочь.
Он догнал меня, ухватил за рукав:
– Постойте, госпожа. Мы все служим королю. Если сюзерен решил поменять религию, то наш священный долг подчиниться ему, доверить ему, облеченному законной властью, вести нас по пути веры. Разве вы не согласны с этим?
– Я согласна с тем, что люди должны подчиняться своему сюзерену, Божьему помазаннику, – пробормотала я.
Джеффри Сковилл с облегчением вздохнул, услышав эти слова.
– Тогда вы должны понимать: если мятежники и предатели не будут наказаны, то и остальные подданные решат, будто им все дозволено. Монархия ослабнет, страна погрузится в хаос. И в то же время такая казнь выглядит ужасно… – Он прищурился, глядя на что-то вдалеке, потом предложил мне руку. – Это зрелище не для юной леди. Может быть, вы все-таки передумаете и уйдете, пока еще не поздно?
– Не отговаривайте меня, это бесполезно. Я специально пришла сюда, чтобы увидеть казнь несчастной.
– Тогда позвольте мне отвести вас туда, где это будет происходить.
Я не могла отказаться от помощи, которая была мне так необходима. Джеффри Сковилл умело прокладывал нам дорогу, протискиваясь сквозь плотную толпу. Наконец мы добрались до длинной временной ограды. Внутри ее, на расстоянии приблизительно двадцати футов, образуя в промежутке импровизированную дорогу, располагалась другая.
Мой спутник показал налево – в конце «дороги» я увидела большую груду веток и поленьев, наваленных вокруг высокой бочки, из которой торчал столб.
– Вот место, где преступница будет сожжена, – пояснил констебль.
Я глубоко вздохнула, стараясь скрыть охвативший меня ужас. А мой спутник пояснил:
– По долгу службы я знаком с разными видами казни. Это медленная смерть. Более милосердно было бы привезти ее сюда, а потом набросать сверху ветки. Так сделали во Франции, когда казнили Жанну д’Арк. Сегодня леди Маргарет Булмер будет страдать гораздо дольше, чем Жанна.
– Почему вы говорите мне это? – спросила я.
– Потому что вам здесь не место, юная леди! – Он c силой встряхнул меня за плечо, побуждая передумать.
И тут с другого конца «дороги» послышались громкие крики:
– Везут! Везут!
– Слишком поздно, – сказала я.
Толпа подалась вправо, и я вместе со всеми. Джеффри Сковилл стоял у меня за спиной. Не хотела бы я потерять его сейчас.
В нашу сторону направлялось больше дюжины солдат. Они были облачены в доспехи, а на плечах несли колья. Самый последний из солдат вел под уздцы черную лошадь, впряженную во что-то, я не могла понять, во что именно.
– Ее везут на хердле, – простонал Джеффри.
Мне это слово ничего не говорило. Когда солдаты приблизились, я увидела, что лошадь тащит длинную доску, волочащуюся по грязи. Все показывали на эту доску.
– Сожгите скорее эту папистскую шлюху! – завопила какая-то старуха. Другие подхватили ее крик.
Черная лошадь, испугавшись, метнулась к противоположному ограждению. Я увидела, что несчастная была привязана к доске в виде буквы «Т»: лицом вверх, ноги вместе, руки вытянуты в стороны под прямым углом. Когда я хорошенько рассмотрела женщину на хердле, сердце мое заколотилось как сумасшедшее. Выходит, я напрасно приехала на Смитфилд. Это была не Маргарет. Жалкое, приговоренное к смерти существо, слишком старое и убогое, чтобы быть моей двоюродной сестренкой. Женщина была облачена в длинную рваную рубаху, лицо – грязное и в сплошных синяках, подстриженные волосы едва доходили до ушей.
Солдаты отвязали ей руки и ноги и стащили с хердла. Бедняжка оступилась в грязи и чуть не упала. Один из солдат поддержал ее и указал на столб. Женщина постояла несколько секунд, распрямила плечи – при виде этого характерного жеста я почувствовала приступ тошноты – и пошла к месту казни.
И тут солнце наконец пробилось сквозь тучи, осветив Смитфилд. И в ярком свете его лучей на голове приговоренной блеснула рыжевато-золотистая прядь.
И теперь я узнала мою бедную Маргарет.
Она подошла поближе, и толпа заревела: «Изменница!», «Шлюха!», «Папистка!». Я схватилась за ограду и пролезла вперед, встала перед людьми, которые кричали на нее. Какой-то человек ударил меня, но я почти не почувствовала боли. Оглянулась: Джеффри Сковилла поглотила толпа.
Я опустилась на колени в грязь, просунула голову в просвет в ограде и отчаянно закричала:
– Маргарет! Маргарет! Маргарет!
Она приближалась, прихрамывая, и я увидела, что ее глаза полуоткрыты. Я так громко выкрикивала ее имя, что мне казалось: горло вот-вот разорвется. Маргарет моргнула и перевела взгляд в мою сторону.
Какая-то искорка вспыхнула в глазах моей бедной кузины, и она двинулась ко мне.
Люди, сгрудившиеся вокруг меня, одобрительно взревели. Теперь они могли получше разглядеть приговоренную. Двое солдат догнали ее. Еще мгновение – и они вернут ее на прежнюю тропу.
Маргарет смотрела прямо на меня. Я видела, что ее губы шевелятся, но слов разобрать не могла.
Я вытащила из кармана четки, выпростала руку сквозь прутья ограды и бросила их сестренке. Они упали в грязь перед ее ногами. Бедняжка нагнулась, чтобы поднять четки, и в этот момент какая-то старуха перевесилась через ограду и плюнула в Маргарет. Плевок угодил на левую грудь.
– Чтоб тебе вечно гореть в огне, папистская шлюха! – проорала старуха.
Солдаты схватили Маргарет. Один из них крикнул что-то старой карге. Они заметили только плевок. Я увидела, как Маргарет схватила четки с крохотным крестиком, зажала их в кулаке и прижала к себе.
Солдаты повели ее дальше, она повернула голову через плечо и увидела, как я машу ей и рыдаю.
– Джоанна! – воскликнула моя кузина. Солдаты увели ее.
Затем толпу призвали к тишине, и крики и гул смолкли. Седобородый судебный пристав долго зачитывал приговор, но я слышала только отдельные фразы: «Виновна в государственной измене… подстрекала к бунту… заговор с целью развязать войну… по повелению его величества». Едва лишь пристав закончил читать и опустил свиток, как солдаты тут же схватили Маргарет.
Я поднялась на ноги, но вздрогнула, почувствовав чью-то руку у себя на плече. Это был Джеффри Сковилл. Он снова нашел меня.
Мы оба смотрели, как солдаты подняли Маргарет на бочку и привязали к столбу в двух местах: выше груди и на талии. Другие солдаты тем временем подгребали к ее ногам хворост. Кузина была слишком далеко от меня, и я не могла ясно видеть ее лицо, но мне казалось, что ее губы двигаются в молитве. Я надеялась, что четки по-прежнему в руке Маргарет.
– А-а-а-а! – в один голос выдохнула толпа. Секунду спустя я поняла почему: какой-то невысокий человек побежал к месту казни с горящим факелом в руке. Он поклонился солдатам, стоящим полукругом у столба, а потом запалил ветки вокруг бочки.
– Помилосердствуй, Господи, помилосердствуй, Господи, – прошептала я и начала читать доминиканскую молитву во избавление от страданий, ту, которую и собиралась прочесть в минуту ее смерти. По крайней мере, мне удалось совершить задуманное.
Толпа снова заволновалась:
– Кто это такой?
– Что он хочет?
Я повернулась в ту сторону, откуда раздавались крики, и увидела, что к Маргарет бегом направляется высокий, хорошо сложенный джентльмен лет пятидесяти с мокрыми от слез щеками.
На несколько секунд я застыла в оцепенении. Неужели подобное возможно? А затем стала перелезать через ограду.
– Что вы делаете? – Джеффри схватил меня за руку, потянул назад.
– Пустите меня! Пустите, вам говорят! – Я вырвала руку. – Я должна ему помочь!
– Помочь этому человеку? Но с какой стати? – изумленно воскликнул Джеффри.
– Потому что это мой отец! – выкрикнула я и, перевалившись через ограждение, приземлилась с другой стороны. Мои щеки тоже были мокры от слез.
К тому времени отец уже почти добежал до Маргарет. Но солдаты бросились за ним, и я увидела, как один из них ударил его колом в плечо.
– Не смейте его трогать! – закричала я, и солдат развернулся, удивленно разглядывая меня.
– Назад! Назад! – Он замахнулся на меня колом, словно на бешеную собаку. У него за спиной я видела целую толпу солдат, которые пытались схватить моего отца.
– Папа, нет! Нет! – снова закричала я и увидела, как он дернул головой. Хотя на отца навалились сразу трое, он все-таки сумел подняться на ноги.
– Джоанна, уходи отсюда! – успел прокричать он, прежде чем удар в грудь снова свалил его.
Кто-то схватил меня за руку, я попыталась было вырваться, но это оказался Джеффри Сковилл. Констебль перебрался через ограду следом за мной.
– Идемте назад, – умоляющим голосом проговорил он.
Трое стражей бросились к нам. Я увидела, как высоко поднятый кол обрушился на голову Джеффри и тот без сознания рухнул в грязь.
Тут я услышала сердитые крики и повернулась. Мой отец сумел вырваться и снова бежал прямо к Маргарет. В тот миг, когда солдат догнал его и ударил в спину колом, он вытащил из-под своего дублета что-то маленькое и бесформенное.
Отец упал перед Маргарет на колени, и я увидела, что он бросает темный мешок в пламя, подбирающееся к ее корчащемуся телу.
Несколько секунд спустя раздался страшный взрыв, словно в одно место ударили сразу десять молний. Черные огненные вихри метнулись ко мне. А потом все вокруг почернело.
Я встала на четвереньки, конечности мои дрожали. Проползла между двумя зеваками и поднялась на ноги. Потом почувствовала, как меня ухватила и потащила чья-то сильная рука.
– Нет! Прекратите! Оставьте меня в покое! – закричала я.
– Я должен увести вас, – сказал незнакомый голос, и я подняла глаза.
Это был не насильник: рядом стоял высокий молодой человек, широкоплечий, с коротко подстриженными светло-каштановыми волосами.
– Где ваши спутники? – спросил он. – Вы что – потерялись?
– Я не позволю себя допрашивать. Оставьте меня.
– Оставить вас? – Он разразился смехом. Очень странным смехом, который буквально ошеломил меня, ибо казалось, принадлежал он не молодому негодяю, а циничному старику. – Да я же вас спас. Неужели вы не поняли? Я стащил с вас это животное и хорошенько отдубасил его.
– Я ничего не видела.
– Тогда вы должны принять это на веру, госпожа. Я хочу вам помочь. – Незнакомец вытащил из одного кармана фляжку с водой, а из другого – белый платок и намочил его. – Вам надо умыться.
Я взяла платок, прижала его к щеке и почувствовала приятную свежесть. Затем потерла щеки и лоб, смывая слюну, грязь, пот и капли крови убитой птицы.
– Спасибо, сэр. – Я протянула ему платок. – Благодарю вас за помощь. – Я думала, что молодой человек уйдет, но он стоял, в упор разглядывая меня. Глаза у него были голубые, цвета гиацинтов, которые моя мать выписывала из Испании и выращивала в саду. Одет молодой человек был прилично, но не богато, – я увидела швы на его рукавах: значит, одежду перешивали, поскольку денег на новую у него не было.
– Где ваши спутники? – снова спросил он.
– Я тут одна.
– Ни родственников, ни слуг? Но ведь вы… благородного происхождения.
Он смотрел на меня в ожидании подтверждения. Я не стала этого отрицать.
– Тогда как же вы попали сегодня на Смитфилд? Это безумие. Вы должны позволить мне немедленно увести вас отсюда. Молодая женщина, из приличной семьи, одна… – Его голос замер.
Я неловко покачала головой.
– Прошу вас, госпожа, не бойтесь. Меня зовут Джеффри Сковилл. Я констебль. Правда, не здесь, не в Лондоне.
Два старика у нас за спиной затеяли спор, который быстро перешел в драку.
– Вот видите? – настаивал Джеффри. – Это же толпа чудовищ.
– Позвольте поинтересоваться, а что привело сюда вас самого?
Он улыбнулся, услышав в моем вопросе сарказм, и в уголках его глаз появились морщинки. Теперь я поняла: этот человек вовсе не так молод, как мне показалось поначалу. Ему, пожалуй, уже ближе к тридцати.
– Меня отправил сюда наш старший констебль, чтобы я своими глазами увидел, как свершается королевское правосудие, и принял к сведению. Эта женщина подстрекала к мятежу против нашего сюзерена.
Я почувствовала прилив злости.
– Смотреть, как умирает женщина, – вам это доставляет удовольствие?
– Разумеется, нет.
– У нее, между прочим, двое детей, – сказала я. – Трехлетний сынишка и совсем крошечная дочь. Вы это знали?
Джеффри Сковилл смущенно покачивался на каблуках.
– Очень жаль, что приговоренная – женщина. Но людей нужно учить на примерах. Леди Маргарет Булмер совершила государственную измену. Она для всех нас представляет опасность.
– Опасность? – Мой голос зазвучал еще громче. – Эта женщина никому не желала зла. Она и другие просто хотели сохранить тот образ жизни, который почитался на протяжении долгих веков и который служит утешением бедным и немощным. Люди на Севере восстали, потому что им была дорога старая вера. У них и в мыслях не было сбросить короля. Они только хотели, чтобы он услышал их. Пытались обратить внимание на свои проблемы.
И опять раздался циничный смех пожившего на свете человека.
– О, король их услышал, в этом нет сомнений. Северяне в полной мере обратили на себя его внимание.
Да этот констебль издевается надо мной. Я в ярости бросилась прочь.
Он догнал меня, ухватил за рукав:
– Постойте, госпожа. Мы все служим королю. Если сюзерен решил поменять религию, то наш священный долг подчиниться ему, доверить ему, облеченному законной властью, вести нас по пути веры. Разве вы не согласны с этим?
– Я согласна с тем, что люди должны подчиняться своему сюзерену, Божьему помазаннику, – пробормотала я.
Джеффри Сковилл с облегчением вздохнул, услышав эти слова.
– Тогда вы должны понимать: если мятежники и предатели не будут наказаны, то и остальные подданные решат, будто им все дозволено. Монархия ослабнет, страна погрузится в хаос. И в то же время такая казнь выглядит ужасно… – Он прищурился, глядя на что-то вдалеке, потом предложил мне руку. – Это зрелище не для юной леди. Может быть, вы все-таки передумаете и уйдете, пока еще не поздно?
– Не отговаривайте меня, это бесполезно. Я специально пришла сюда, чтобы увидеть казнь несчастной.
– Тогда позвольте мне отвести вас туда, где это будет происходить.
Я не могла отказаться от помощи, которая была мне так необходима. Джеффри Сковилл умело прокладывал нам дорогу, протискиваясь сквозь плотную толпу. Наконец мы добрались до длинной временной ограды. Внутри ее, на расстоянии приблизительно двадцати футов, образуя в промежутке импровизированную дорогу, располагалась другая.
Мой спутник показал налево – в конце «дороги» я увидела большую груду веток и поленьев, наваленных вокруг высокой бочки, из которой торчал столб.
– Вот место, где преступница будет сожжена, – пояснил констебль.
Я глубоко вздохнула, стараясь скрыть охвативший меня ужас. А мой спутник пояснил:
– По долгу службы я знаком с разными видами казни. Это медленная смерть. Более милосердно было бы привезти ее сюда, а потом набросать сверху ветки. Так сделали во Франции, когда казнили Жанну д’Арк. Сегодня леди Маргарет Булмер будет страдать гораздо дольше, чем Жанна.
– Почему вы говорите мне это? – спросила я.
– Потому что вам здесь не место, юная леди! – Он c силой встряхнул меня за плечо, побуждая передумать.
И тут с другого конца «дороги» послышались громкие крики:
– Везут! Везут!
– Слишком поздно, – сказала я.
Толпа подалась вправо, и я вместе со всеми. Джеффри Сковилл стоял у меня за спиной. Не хотела бы я потерять его сейчас.
В нашу сторону направлялось больше дюжины солдат. Они были облачены в доспехи, а на плечах несли колья. Самый последний из солдат вел под уздцы черную лошадь, впряженную во что-то, я не могла понять, во что именно.
– Ее везут на хердле, – простонал Джеффри.
Мне это слово ничего не говорило. Когда солдаты приблизились, я увидела, что лошадь тащит длинную доску, волочащуюся по грязи. Все показывали на эту доску.
– Сожгите скорее эту папистскую шлюху! – завопила какая-то старуха. Другие подхватили ее крик.
Черная лошадь, испугавшись, метнулась к противоположному ограждению. Я увидела, что несчастная была привязана к доске в виде буквы «Т»: лицом вверх, ноги вместе, руки вытянуты в стороны под прямым углом. Когда я хорошенько рассмотрела женщину на хердле, сердце мое заколотилось как сумасшедшее. Выходит, я напрасно приехала на Смитфилд. Это была не Маргарет. Жалкое, приговоренное к смерти существо, слишком старое и убогое, чтобы быть моей двоюродной сестренкой. Женщина была облачена в длинную рваную рубаху, лицо – грязное и в сплошных синяках, подстриженные волосы едва доходили до ушей.
Солдаты отвязали ей руки и ноги и стащили с хердла. Бедняжка оступилась в грязи и чуть не упала. Один из солдат поддержал ее и указал на столб. Женщина постояла несколько секунд, распрямила плечи – при виде этого характерного жеста я почувствовала приступ тошноты – и пошла к месту казни.
И тут солнце наконец пробилось сквозь тучи, осветив Смитфилд. И в ярком свете его лучей на голове приговоренной блеснула рыжевато-золотистая прядь.
И теперь я узнала мою бедную Маргарет.
Она подошла поближе, и толпа заревела: «Изменница!», «Шлюха!», «Папистка!». Я схватилась за ограду и пролезла вперед, встала перед людьми, которые кричали на нее. Какой-то человек ударил меня, но я почти не почувствовала боли. Оглянулась: Джеффри Сковилла поглотила толпа.
Я опустилась на колени в грязь, просунула голову в просвет в ограде и отчаянно закричала:
– Маргарет! Маргарет! Маргарет!
Она приближалась, прихрамывая, и я увидела, что ее глаза полуоткрыты. Я так громко выкрикивала ее имя, что мне казалось: горло вот-вот разорвется. Маргарет моргнула и перевела взгляд в мою сторону.
Какая-то искорка вспыхнула в глазах моей бедной кузины, и она двинулась ко мне.
Люди, сгрудившиеся вокруг меня, одобрительно взревели. Теперь они могли получше разглядеть приговоренную. Двое солдат догнали ее. Еще мгновение – и они вернут ее на прежнюю тропу.
Маргарет смотрела прямо на меня. Я видела, что ее губы шевелятся, но слов разобрать не могла.
Я вытащила из кармана четки, выпростала руку сквозь прутья ограды и бросила их сестренке. Они упали в грязь перед ее ногами. Бедняжка нагнулась, чтобы поднять четки, и в этот момент какая-то старуха перевесилась через ограду и плюнула в Маргарет. Плевок угодил на левую грудь.
– Чтоб тебе вечно гореть в огне, папистская шлюха! – проорала старуха.
Солдаты схватили Маргарет. Один из них крикнул что-то старой карге. Они заметили только плевок. Я увидела, как Маргарет схватила четки с крохотным крестиком, зажала их в кулаке и прижала к себе.
Солдаты повели ее дальше, она повернула голову через плечо и увидела, как я машу ей и рыдаю.
– Джоанна! – воскликнула моя кузина. Солдаты увели ее.
Затем толпу призвали к тишине, и крики и гул смолкли. Седобородый судебный пристав долго зачитывал приговор, но я слышала только отдельные фразы: «Виновна в государственной измене… подстрекала к бунту… заговор с целью развязать войну… по повелению его величества». Едва лишь пристав закончил читать и опустил свиток, как солдаты тут же схватили Маргарет.
Я поднялась на ноги, но вздрогнула, почувствовав чью-то руку у себя на плече. Это был Джеффри Сковилл. Он снова нашел меня.
Мы оба смотрели, как солдаты подняли Маргарет на бочку и привязали к столбу в двух местах: выше груди и на талии. Другие солдаты тем временем подгребали к ее ногам хворост. Кузина была слишком далеко от меня, и я не могла ясно видеть ее лицо, но мне казалось, что ее губы двигаются в молитве. Я надеялась, что четки по-прежнему в руке Маргарет.
– А-а-а-а! – в один голос выдохнула толпа. Секунду спустя я поняла почему: какой-то невысокий человек побежал к месту казни с горящим факелом в руке. Он поклонился солдатам, стоящим полукругом у столба, а потом запалил ветки вокруг бочки.
– Помилосердствуй, Господи, помилосердствуй, Господи, – прошептала я и начала читать доминиканскую молитву во избавление от страданий, ту, которую и собиралась прочесть в минуту ее смерти. По крайней мере, мне удалось совершить задуманное.
Толпа снова заволновалась:
– Кто это такой?
– Что он хочет?
Я повернулась в ту сторону, откуда раздавались крики, и увидела, что к Маргарет бегом направляется высокий, хорошо сложенный джентльмен лет пятидесяти с мокрыми от слез щеками.
На несколько секунд я застыла в оцепенении. Неужели подобное возможно? А затем стала перелезать через ограду.
– Что вы делаете? – Джеффри схватил меня за руку, потянул назад.
– Пустите меня! Пустите, вам говорят! – Я вырвала руку. – Я должна ему помочь!
– Помочь этому человеку? Но с какой стати? – изумленно воскликнул Джеффри.
– Потому что это мой отец! – выкрикнула я и, перевалившись через ограждение, приземлилась с другой стороны. Мои щеки тоже были мокры от слез.
К тому времени отец уже почти добежал до Маргарет. Но солдаты бросились за ним, и я увидела, как один из них ударил его колом в плечо.
– Не смейте его трогать! – закричала я, и солдат развернулся, удивленно разглядывая меня.
– Назад! Назад! – Он замахнулся на меня колом, словно на бешеную собаку. У него за спиной я видела целую толпу солдат, которые пытались схватить моего отца.
– Папа, нет! Нет! – снова закричала я и увидела, как он дернул головой. Хотя на отца навалились сразу трое, он все-таки сумел подняться на ноги.
– Джоанна, уходи отсюда! – успел прокричать он, прежде чем удар в грудь снова свалил его.
Кто-то схватил меня за руку, я попыталась было вырваться, но это оказался Джеффри Сковилл. Констебль перебрался через ограду следом за мной.
– Идемте назад, – умоляющим голосом проговорил он.
Трое стражей бросились к нам. Я увидела, как высоко поднятый кол обрушился на голову Джеффри и тот без сознания рухнул в грязь.
Тут я услышала сердитые крики и повернулась. Мой отец сумел вырваться и снова бежал прямо к Маргарет. В тот миг, когда солдат догнал его и ударил в спину колом, он вытащил из-под своего дублета что-то маленькое и бесформенное.
Отец упал перед Маргарет на колени, и я увидела, что он бросает темный мешок в пламя, подбирающееся к ее корчащемуся телу.
Несколько секунд спустя раздался страшный взрыв, словно в одно место ударили сразу десять молний. Черные огненные вихри метнулись ко мне. А потом все вокруг почернело.
4
Я смотрела, как солнце садится за церковные шпили Лондона. Мелкий дождик перестал. К вечеру солнце превратилось в огненный шар, который сжег тучи и поглотил липкий туман, цеплявшийся к ногам, колесам и копытам лошадей. Теперь, когда светило подрагивало над западным горизонтом, в глазах у меня жгло и щипало, хотя я и не могла понять отчего – то ли от солнечных лучей, то ли от черного дыма, что поднимался над Смитфилдом несколько часов назад.
Я сидела спиной вперед на королевской лодке, руки мои были закованы в кандалы. Я не видела, куда плыву, но чувствовала, как уверенно, глубоко загребают веслами все четверо гребцов. На них были зеленые с белым – цветб дома Тюдоров – костюмы, и они точно знали пункт нашего назначения. Я не сомневалась, что это также известно и людям в других лодках, что плыли по Темзе, и даже лондонцам на берегу. Когда кто-нибудь проплывал мимо нас, я чувствовала на себе любопытные взгляды людей, слышала, как они переговариваются: «Кого это еще взяли?» Старуха, мывшая в реке посуду, долго не сводила с меня глаз, провожала взглядом, так выгибая шею и наклоняясь, что я уже подумала: вот сейчас она свалится в воду.
Все это время я сидела ровно и спокойно, выпрямив плечи и высоко подняв подбородок, как меня учили с самого раннего детства. Я не хотела показывать свой страх. И я определенно не хотела, чтобы кто-нибудь увидел человека, лежавшего на дне лодки, – его перевязанная голова покоилась у меня на коленях. Икры мои болели под тяжестью головы Джеффри Сковилла, но не могла же я уложить беднягу на мокрое днище. Его обмякшее лицо, закрытые глаза, засохшая струйка крови на правой щеке – все это вызывало у меня жесточайшие угрызения совести. Мне нужно было многое обдумать, о многом помолиться и попытаться столько всего понять, прежде чем меня доставят в то место, куда везут. А тут еще этот раненый констебль.
Когда солнце исчезло и липкие сумерки окутали реку оранжево-фиолетовым светом, Джеффри со стоном очнулся.
Кандалов на нем не было, и он, подняв руку, недоуменно пощупал свою забинтованную голову. Медленно, неуверенно сел, повернулся и встретился со мной туманным взглядом. Я боялась предстоящего разговора, хотя и понимала, что он неизбежен. А потому спросила:
– Вы знаете, где вы?
На лицо констебля вернулось осмысленное выражение.
– Похоже, это королевская лодка, – сказал он хрипловатым голосом. – Как мы сюда попали?
Я посмотрела вперед – на пару гребцов, сидевших на носу, затем оглянулась на корму. Лодка была такая длинная, что они вряд ли нас услышат.
– Меня арестовали за компанию с отцом. Кажется, и вас тоже, – вполголоса пояснила я.
Он воспринял это гораздо лучше, чем я ожидала. Во всяком случае, сохранил спокойствие и поинтересовался:
– А какие нам предъявляют обвинения?
– Не знаю, – ответила я. – Сначала солдаты выяснили, как зовут меня и моего отца, а потом куда-то надолго ушли, оставив меня под стражей. После чего нас с вами обоих запихнули в телегу и привезли к какому-то зданию. Но я так понимаю, что затем представители закона по какой-то причине передумали и отправили нас на берег реки. Мы просидели в телеге часа два, прежде чем нас посадили в эту лодку. Где сейчас мой отец, не имею ни малейшего представления. Знаю только, что на Смитфилде он был ранен. Гораздо сильнее вас. Но мне никто ничего о нем не сказал.
Я вздохнула, стараясь сохранять видимость спокойствия.
– А как именно он был ранен? – спросил Джеффри.
Я недоуменно покачала головой:
– Сама не знаю. После грохота было много дыма. А когда дым рассеялся, я, правда издали, увидела, что отец лежит на земле. Вскоре его унесли, и больше я о нем ничего не слышала.
– Похоже, произошел взрыв?
– Мой отец бросил что-то в огонь. Какой-то непонятный предмет. Видимо, для этого он и бежал к Маргарет. Затем раздался страшный грохот, и все вокруг окутал дым.
– Понятно, – кивнул Джеффри.
– Вы знаете, что это было?
– Порох, – уверенно ответил он, и я вспомнила, что мой спутник – констебль, а потому, вероятно, знаком с такими вещами. – Когда преступника приговаривают к сожжению, но король хочет продемонстрировать некоторое милосердие, он разрешает привязать мешок с порохом к шее осужденного. Как только мешок загорается, происходит взрыв. Это приближает смерть и сокращает страдания приговоренного. Но тут важно точно рассчитать количество пороха. Похоже, ваш отец взял слишком много.
Я проглотила слюну.
Джеффри посмотрел на меня более внимательно:
– Вы называли осужденную по имени. Вы знали ее?
Дальше скрывать правду не имело смысла.
– Леди Маргарет Булмер – моя кузина, – пояснила я. – Я пришла, чтобы помолиться за нее. И понятия не имела, что мой отец тоже окажется на Смитфилде.
Я сидела спиной вперед на королевской лодке, руки мои были закованы в кандалы. Я не видела, куда плыву, но чувствовала, как уверенно, глубоко загребают веслами все четверо гребцов. На них были зеленые с белым – цветб дома Тюдоров – костюмы, и они точно знали пункт нашего назначения. Я не сомневалась, что это также известно и людям в других лодках, что плыли по Темзе, и даже лондонцам на берегу. Когда кто-нибудь проплывал мимо нас, я чувствовала на себе любопытные взгляды людей, слышала, как они переговариваются: «Кого это еще взяли?» Старуха, мывшая в реке посуду, долго не сводила с меня глаз, провожала взглядом, так выгибая шею и наклоняясь, что я уже подумала: вот сейчас она свалится в воду.
Все это время я сидела ровно и спокойно, выпрямив плечи и высоко подняв подбородок, как меня учили с самого раннего детства. Я не хотела показывать свой страх. И я определенно не хотела, чтобы кто-нибудь увидел человека, лежавшего на дне лодки, – его перевязанная голова покоилась у меня на коленях. Икры мои болели под тяжестью головы Джеффри Сковилла, но не могла же я уложить беднягу на мокрое днище. Его обмякшее лицо, закрытые глаза, засохшая струйка крови на правой щеке – все это вызывало у меня жесточайшие угрызения совести. Мне нужно было многое обдумать, о многом помолиться и попытаться столько всего понять, прежде чем меня доставят в то место, куда везут. А тут еще этот раненый констебль.
Когда солнце исчезло и липкие сумерки окутали реку оранжево-фиолетовым светом, Джеффри со стоном очнулся.
Кандалов на нем не было, и он, подняв руку, недоуменно пощупал свою забинтованную голову. Медленно, неуверенно сел, повернулся и встретился со мной туманным взглядом. Я боялась предстоящего разговора, хотя и понимала, что он неизбежен. А потому спросила:
– Вы знаете, где вы?
На лицо констебля вернулось осмысленное выражение.
– Похоже, это королевская лодка, – сказал он хрипловатым голосом. – Как мы сюда попали?
Я посмотрела вперед – на пару гребцов, сидевших на носу, затем оглянулась на корму. Лодка была такая длинная, что они вряд ли нас услышат.
– Меня арестовали за компанию с отцом. Кажется, и вас тоже, – вполголоса пояснила я.
Он воспринял это гораздо лучше, чем я ожидала. Во всяком случае, сохранил спокойствие и поинтересовался:
– А какие нам предъявляют обвинения?
– Не знаю, – ответила я. – Сначала солдаты выяснили, как зовут меня и моего отца, а потом куда-то надолго ушли, оставив меня под стражей. После чего нас с вами обоих запихнули в телегу и привезли к какому-то зданию. Но я так понимаю, что затем представители закона по какой-то причине передумали и отправили нас на берег реки. Мы просидели в телеге часа два, прежде чем нас посадили в эту лодку. Где сейчас мой отец, не имею ни малейшего представления. Знаю только, что на Смитфилде он был ранен. Гораздо сильнее вас. Но мне никто ничего о нем не сказал.
Я вздохнула, стараясь сохранять видимость спокойствия.
– А как именно он был ранен? – спросил Джеффри.
Я недоуменно покачала головой:
– Сама не знаю. После грохота было много дыма. А когда дым рассеялся, я, правда издали, увидела, что отец лежит на земле. Вскоре его унесли, и больше я о нем ничего не слышала.
– Похоже, произошел взрыв?
– Мой отец бросил что-то в огонь. Какой-то непонятный предмет. Видимо, для этого он и бежал к Маргарет. Затем раздался страшный грохот, и все вокруг окутал дым.
– Понятно, – кивнул Джеффри.
– Вы знаете, что это было?
– Порох, – уверенно ответил он, и я вспомнила, что мой спутник – констебль, а потому, вероятно, знаком с такими вещами. – Когда преступника приговаривают к сожжению, но король хочет продемонстрировать некоторое милосердие, он разрешает привязать мешок с порохом к шее осужденного. Как только мешок загорается, происходит взрыв. Это приближает смерть и сокращает страдания приговоренного. Но тут важно точно рассчитать количество пороха. Похоже, ваш отец взял слишком много.
Я проглотила слюну.
Джеффри посмотрел на меня более внимательно:
– Вы называли осужденную по имени. Вы знали ее?
Дальше скрывать правду не имело смысла.
– Леди Маргарет Булмер – моя кузина, – пояснила я. – Я пришла, чтобы помолиться за нее. И понятия не имела, что мой отец тоже окажется на Смитфилде.