– Только время, необходимое для подачи документов и их прохождения в палате. Скажем, два или три месяца.
Мэгги прикусила губу.
– Не годится. – К тому времени беременность Лори станет уже заметной. Надо дать хоть немного забыть первый скандал, чтобы представлять миру второй… под миром она понимала Ника. – А в Штатах быстрее?
– В некоторых южных штатах все, что от вас обоих требуется, – это заявление о желании жить врозь и раздельно. Стоит вам объявить перед гражданским судьей о совместном решении прекратить семейную жизнь – и получите развод. Таким образом… да, это может быть делом одного-двух дней.
– Финн знает об этом?
Казалось, она видит, как Томас пожимает плечами.
– Мы не обсуждали такой вариант, потому что я допускал только академический интерес. Вы говорили, что хотите оркестровать все как естественный развод, исключив кривотолки о фиктивности брака. Вы наложили вето на идею быстрого развода еще в первый раз, в моем офисе, помните?
Мэгги вспомнила свою шутку о совмещении развода и свадьбы и поморщилась.
Она поняла, что никогда на самом деле не оставляла Финну выбора. Она делала все по-своему, и, движимый верностью, любовью и, может быть, совершенно ненужным чувством вины. Финн позволял ей обставлять развод по собственному усмотрению – так же, как позволил обставить псевдоромантическую свадьбу.
Впервые она признала неприятный факт: она немного ревнует к Лори. У девочки есть все: характер, ум, профессиональный талант, большая любовь, на которую ей отвечают взаимностью, а теперь еще и ребенок – залог этой любви.
Все вместе слилось в чувство вины. Она мерзкая ревнивая сука. Говорила, что рада за них, делала вид, что помогает, а подсознательно держала Финна заложником старой привязанности. Ее пугал быстрый, чистый разрыв, потому что страшила пустота, ожидающая впереди. Прежде рядом с ней всегда был Финн, на которого можно было положиться, но теперь полагаться нужно на себя. Нужно создавать собственную жизнь, уверенность в себе, искать свое счастье. Она выпрямилась. И начинать с этой секунды. Раз в жизни она должна довести идею до результата, позаботившись обо всех утомительных деталях. Раз в жизни ей придется проявить организованность.
– Томас… вы когда-нибудь были в Диснейленде?..
Три дня спустя Мэгги самодовольно предвкушала легкий успех. Она заказала билеты на самолет и номера в гостинице для себя и Томаса (через Диснейленд, который посещала всякий раз, когда бывала в Штатах, – это стало чем-то вроде ритуала), получила подписи на аффидевитах двух наблюдающих гинекологов и одного бывшего мужа. И самое очаровательное во всем этом было то, что Финн, в непрекращающейся эйфории мешками покупавший мягкие игрушки, не имел ни малейшего представления о том, какой свадебный подарок его ждет. Он подписал свой аффидевит не читая, вместе с пачкой других подсунупых ему документов, связанных – как он думал – с расторжением брака. Томас, повинуясь чувству долга, возражал против этой маленькой хитрости, но Мэгги смела возражения, как бульдозер, благо Томас втайне был не прочь хоть раз в жизни натянуть нос юриспруденции.
Когда она сказала Финну, что решила провести несколько дней в Диснейленде, он, усугубив ее стыд и отвращение к самой себе, устало пожелал приятно провести время. Похоже, его не удивил отъезд Мэгги в разгар кризиса.
Мэгги – это Мэгги, импульсивное существо, не связанное рутинными дрязгами, обременяющими других. Лори, правда, не смогла скрыть замешательства, но девочка была слишком хорошо воспитана и слишком верна Финну, чтобы явно выражать недовольство. Только Сэм позволил себе поднять шум – такой шум, что Мэгги пришлось посвятить его в тайну, заодно посулив удвоить жалованье, если он будет работать у нее после того, как они с Финном разъедутся. Что ж, Мэгги не была готова к полному самопожертвованию!
День перед отъездом был днем рождения Мэгги, и, как требовала традиция, им предстояло обедать с Маркхамом и ужинать с Патти. Старики воспользовались случаем, чтобы поразглагольствовать с Финном о предполагаемом слиянии, находя множество причин, по которым его нельзя осуществить сейчас, предсказывая жуткие последствия, если Финн будет пренебрегать все заметнее проявляющейся угрозой захвата. На золотом терпении Финна начали появляться трещины, и обе трапезы закончились несварением желудка, под предлогом которого Мэгги утаскивала мужа прочь, пока он не сказал чего-нибудь, что повлекло бы за собой взрыв. Когда они вернулись домой, раздраженный Финн только фыркнул на предложение Мэгги сходить куда-нибудь с Лори, поскольку время еще не позднее.
– Куда, например? Мы еще не можем показываться вместе, – горько заметил он, наливая себе очередной стакан, что послужило для Мэгги, благо у нее наконец открылись глаза, еще одним подтверждением того, насколько болезненно Финн воспринимает сложившуюся ситуацию. – К тому же Лори лежит в постели с гриппом.
– Грипп? В разгар лета?
Он ответил кислым взглядом.
– Другого способа объяснить ее недомогание не нашлось.
– Что, так плохо? В последний раз она показалась мне довольно бледной.
– Да, неважно. Черт возьми, Мэгги, мне бы следовало быть там, рядом с ней! – Он одним глотком осушил стакан.
– А дальше будет еще хуже, – тихо пробормотала Мэгги, утешаясь только тем, что занята помощью.) Финн наградил ее еще одним кислым взглядом и опрокинул бутылку, выцеживая в стакан последние капли.
– Послушай, чем сидеть здесь и напиваться, почему бы тебе не сходить с Сэмом в клуб или еще куда-нибудь? Отвлекись.
– Пока вы с Лори будете сидеть дома? – мрачно проворчал Финн.
– Твой гарем обойдется без тебя один вечер, – сухо сказала Мэгги, чтобы встряхнуть его. Она была уверена, что Сэм присмотрит за Финном, который уже сто лет не отдыхал в мужской компании. А она навестит Лори сама. Девочкам надо поболтать… точнее, девочке надо поговорить с женщиной, мысленно усмехнулась она.
Загрузившись спиртным, Финн сопротивлялся недолго, и Мэгги отправилась в постель с чистой совестью.
В три часа утра от постели остались только воспоминания. Мэгги обольщала в полицейском участке офицера, применяя все очарование, на какое ее хватило при клокотавшей внутри ярости. Она пыталась убедить полицейского не давать делу ход.
– Они искренне раскаиваются, офицер. Они не хотели никому причинять вреда, и я уже выписала чек владельцам, а больше никто не пострадал. Не могли бы вы расценить этот случай просто как неудачную пирушку?
– Да уж, попировали они изрядно, – проворчал медвежьего вида констебль, окидывая опытным взглядом три покачивающиеся фигуры, подпирающие стену полицейского участка.
– Ну да, офицер, я же говорю, что они очень-очень раскаиваются, настаивала Мэгги и добавила многообещающим тоном, от которого в видавших виды глазах появилась улыбка:
– А если еще нет, то раскаются очень скоро!
Пришлось изрядно потрудиться, прежде чем вся троица была отпущена на свободу, и Мэгги погнала своих подопечных к «БМВ».
– Мне очень жаль, Мэгги…
Мэгги уставилась в единственный открывающийся глаз Сэма.
– Залезай, Сэм.
– Спасибо, Мэг. – Финн умудрялся выглядеть невинной жертвой в своей изорванной рубашке и белевших в свете фонарей полосках пластыря, поддерживавших треснувшую ключицу.
– Заткнись и садись в машину. – Она обернулась к последней фигуре.
– Моя машина осталась в городе…
– И будет оставаться там, – спокойно пообещала она Нику Фортуне. Полисмен отпустил тебя под мое клятвенное обещание доставить дебошира домой собственноручно.
– Я могу взять такси.
– Никакой таксист в здравом уме тебя не посадит. У тебя хоть бумажник есть?
Ник неуверенно поморщился.
– Где-то в пиджаке. – Он оглянулся, будто надеясь обнаружить пиджак аккуратно висящим у автостоянки на крючке.
– Который остался в ночном клубе. Я полагаю, ты снял его, собираясь драться. Залезай.
Ник посмотрел на открытую дверцу, потом смерил взглядом двух мужчин на заднем сиденье. Те ответили такими же хмурыми взглядами.
– Честное слово! – Мэгги захлопнула заднюю дверцу и открыла переднюю пассажирскую. – Если ты не сядешь сейчас же, я позову того копа, и ты сможешь провести приятную ночь в камере.
– Ты не обязана заботиться обо мне.
– Я знаю. А все мое доброе сердце. – Чтобы не сказать – любящее! Кроткий Ник – это что-то новое, довольно забавное. У него была рассечена правая бровь и надорвана губа. Забинтованная правая рука покоилась в повязке. Врач, передавая ей бутылочку с болеутоляющим, которое могло понадобиться всем троим, сказал, что у Ника сломан палец.
– Только подождите, пока они немного не протрезвятся, потому что алкоголь усиливает реакцию, и не давайте больше ничего мистеру Фортуне – я сделал ему инъекцию перед тем, как бинтовать палец… два других сильно растянуты и тоже будут побаливать.
Судя по серому с прозеленью лицу, сказано чересчур слабо, подумала Мэгги, включая зажигание. Черт их возьми, они могли поубивать друг друга! Она сердитым рывком переключила скорость, и машина дернулась, вызвав стоны на заднем сиденье и сдержанное рычание рядом с ней.
– Поделом вам! – огрызнулась она. – Что вы себе думали? Устроить такое, да еще в Круглом доме! Нельзя было найти более людное место? – Ее сарказм наткнулся на стену молчания. – Как это все началось? – (Стена стала еще массивнее. Великая мужская солидарность.) – Ладно, можете не говорить. У меня нет никакого желания вникать в подробности, – соврала она, – а если и захочется, смогу прочитать в газетах. Конечно, кулаками решать проще всего.
Но не кажется ли вам, что трое интеллигентных на вид людей могли бы решить свои разногласия, не прибегая к насилию? Впрочем, алкоголь быстро стирает все поверхностное. Несколько стаканов – и вы все возвращаетесь на уровень пещерных людей. Я хоть могу надеяться на то, что вы не трепали мое имя, как… будто я девочка на подхвате у рокеров?
С заднего сиденья донеслось приглушенное хихиканье, после чего Финн успокоил ее:
– Нет, мы дрались не из-за тебя. Все вышло из-за Лори, а не из-за тебя.
Конечно, из-за Лори! Кому придет в голову драться за честь Мэгги? Она покраснела, стыдясь своего идиотского предположения. Оставалось надеяться, что все они еще слишком пьяны, чтобы обратить внимание на ее оплошность.
– Если бы ты одарила меня своим вниманием, я дрался бы за тебя, Мэгги, наклонившись, проворчал Ник, как будто мог читать ее мысли, даже когда путался в собственных. – Я побил бы всех и забрал приз себе. Тебе бы это понравилось, правда, милочка?..
– Что он говорит? – Финн вцепился в спинку сиденья. – Он снова раскрыл свою пасть?
– Это кто же любит поговорить? – обернулся Ник. – Это ты много разговариваешь, когда имеешь своего Брюса Ли в тылу…
– Вы что, напали вдвоем на одного? – побледнела Мэгги.
– Я только пытался разнять их, – оправдывался Сэм. – Все, что сверх того, было чистой самозащитой. Они оба били меня!
– Ты должен был поднять Финну настроение, а не напиваться с ним, как два скунса, чтобы попасть в каталажку, – заявила Мэгги без тени сочувствия и чуть не съехала с дороги, когда тяжелая ладонь опустилась ей на колено. Она попыталась локтем столкнуть руку, но сдалась, увидев довольную ухмылку.
Бросив боязливый взгляд в зеркало, она убедилась, что Финн, к счастью, слишком занят своими печальными мыслями, чтобы заметить маневры на переднем сиденье. К огромному своему облегчению, Мэгги подъехала к дому как раз тогда, когда рука пустилась в странствие вверх по бедру. Она собиралась оставить своих пьяниц и отвезти Ника, но, к ее отчаянию, те оказались напрочь озадачены загадочным поведением вращающейся входной двери. А уж чтобы вставить ключ в замочную скважину, им потребовалось бы не меньше тысячи лет.
– Подожди здесь, – сурово сказала она Нику, выбираясь из машины.
– Конечно, красавица, – с трудом выговорил Ник, одаривая ее кротким взглядом.
– Я вернусь через минуту и отвезу тебя домой, – сказала она с расстановкой, чтобы до него дошли ее слова.
– Домой, – покорно повторил он и огорченно нахмурился. – Поцелуешь меня на прощание?
Мэгги подавила искушение и пошла загонять своих овечек через вращающуюся дверь в холл. Даже упившись, Ник Фортуна был сексуален как черт. Открыв дверь лифта, она обнаружила, что Ник плетется следом.
Пришлось отвести его обратно к машине, но он снова увязался за ней, как потерявшийся щенок. Вылитая дворняжка – с этим своим разбитым лицом, всклокоченными волосами и рубашкой без пуговиц, распахнутой на волосатой груди. Его темные брюки, как и Финновы, были ужасно грязными. Славная же была драка!
– Кажется, я велела тебе оставаться в машине.
Он нахмурился.
– Правда? Когда? – И тут же утратил интерес к данному вопросу, прислонившись головой к стене лифта и закрыв глаза, пока она решала, настаивать ли на своем. Мэгги посмотрела на растерзанную троицу и вздохнула.
Так ей придется ходить туда и обратно всю ночь. Может быть, попробовать протрезвить Ника, прежде чем везти его?
Легко сказать! Финн страшно расстроился, задев разбитым плечом о дверь лифта, и, добравшись до квартиры, был способен только на то, чтобы, стеная, завалиться в постель. Сэм, с одним неоткрывающимся и другим налитым кровью глазом, глупо улыбаясь, предложил Мэгги сварить кофе, но, поскольку он никак не мог вспомнить, где находится кухня, Мэгги милостиво сообщила, что он уволен. Выразив неподдельную признательность, Сэм поплелся вслед за Финном.
Ник стоял, покачиваясь, посреди кухни и смотрел, как Мэгги достает кофе.
Его сентиментальное настроение сменилось мучительными стонами, когда Мэгги злорадно нажала на кнопку кофемолки.
– Ты выглядишь ужасно, – сказала она с удовлетворением. – Может быть, сядешь, пока не упал? – Она подтолкнула ему стул, и он рухнул на него, едва не промахнувшись.
Редко наведываясь на кухню, Мэгги плохо представляла, где что лежит, и неуверенным поискам вовсе не помогала пара темно-серых глаз, неотступно следивших за каждым ее движением. К тому времени, когда чашка черного кофе стояла перед гостем, Мэгги уже превратилась в комок обнаженных нервов.
– Пей же, – бросила она, увидев, что он продолжает сидеть неподвижно.
– Я не хочу никакого кофе.
Мэгги рассвирепела.
– Так почему же ты сидел тут, пока я с ним возилась?
Он весело улыбнулся. Она вдруг поняла, что его глаза далеко не такие бессмысленные, как казалось.
– Ник, чего ты хочешь? Ты же сам настоял на том, чтобы войти в дом. Ник?
– Чего я хочу? – Он медленно покачал головой. – Ты знаешь, чего я хочу, Мэгги.
– Если бы знала, не спрашивала.
В его глазах появился алчный блеск.
– Тебя.
– Меня? – Мэгги уставилась на него, чувствуя, как екнуло в груди сердце.
Он пьян. Гмм… что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Разговорить его? Нет-нет, гадко было бы выведывать у него что-нибудь, когда он находится в таком беспомощном состоянии. Кто знает, какие тайны могут открыться! Ее сердце забилось еще сильнее. – Ты хочешь меня? Почему?
– Потому что… – Он неопределенно помахал здоровой рукой.
– Потому что – что? – вкрадчиво спросила она, придвигаясь ближе и наклоняясь к нему. Плевать, гадко это или хорошо – она должна знать…
– Потому что я… – Он запнулся, и на лице его отразилось смятение. Потому что ты ведьма, Мэгги Коул, – невнятно объяснил он. – Потому что я… я…
– Ты – что? – Она старалась говорить мягко и ласково, хотя на самом деле готова была силком выжать из него тайну. Не хочет ли он признаться, что влюбился в нее? – Говори смелей, я никому не скажу.
– Я… я… я хочу лечь…
И он сполз со стула на голубую плитку пола.
Ник Фортуна вышел из строя.
Глава 9
Мэгги прикусила губу.
– Не годится. – К тому времени беременность Лори станет уже заметной. Надо дать хоть немного забыть первый скандал, чтобы представлять миру второй… под миром она понимала Ника. – А в Штатах быстрее?
– В некоторых южных штатах все, что от вас обоих требуется, – это заявление о желании жить врозь и раздельно. Стоит вам объявить перед гражданским судьей о совместном решении прекратить семейную жизнь – и получите развод. Таким образом… да, это может быть делом одного-двух дней.
– Финн знает об этом?
Казалось, она видит, как Томас пожимает плечами.
– Мы не обсуждали такой вариант, потому что я допускал только академический интерес. Вы говорили, что хотите оркестровать все как естественный развод, исключив кривотолки о фиктивности брака. Вы наложили вето на идею быстрого развода еще в первый раз, в моем офисе, помните?
Мэгги вспомнила свою шутку о совмещении развода и свадьбы и поморщилась.
Она поняла, что никогда на самом деле не оставляла Финну выбора. Она делала все по-своему, и, движимый верностью, любовью и, может быть, совершенно ненужным чувством вины. Финн позволял ей обставлять развод по собственному усмотрению – так же, как позволил обставить псевдоромантическую свадьбу.
Впервые она признала неприятный факт: она немного ревнует к Лори. У девочки есть все: характер, ум, профессиональный талант, большая любовь, на которую ей отвечают взаимностью, а теперь еще и ребенок – залог этой любви.
Все вместе слилось в чувство вины. Она мерзкая ревнивая сука. Говорила, что рада за них, делала вид, что помогает, а подсознательно держала Финна заложником старой привязанности. Ее пугал быстрый, чистый разрыв, потому что страшила пустота, ожидающая впереди. Прежде рядом с ней всегда был Финн, на которого можно было положиться, но теперь полагаться нужно на себя. Нужно создавать собственную жизнь, уверенность в себе, искать свое счастье. Она выпрямилась. И начинать с этой секунды. Раз в жизни она должна довести идею до результата, позаботившись обо всех утомительных деталях. Раз в жизни ей придется проявить организованность.
– Томас… вы когда-нибудь были в Диснейленде?..
Три дня спустя Мэгги самодовольно предвкушала легкий успех. Она заказала билеты на самолет и номера в гостинице для себя и Томаса (через Диснейленд, который посещала всякий раз, когда бывала в Штатах, – это стало чем-то вроде ритуала), получила подписи на аффидевитах двух наблюдающих гинекологов и одного бывшего мужа. И самое очаровательное во всем этом было то, что Финн, в непрекращающейся эйфории мешками покупавший мягкие игрушки, не имел ни малейшего представления о том, какой свадебный подарок его ждет. Он подписал свой аффидевит не читая, вместе с пачкой других подсунупых ему документов, связанных – как он думал – с расторжением брака. Томас, повинуясь чувству долга, возражал против этой маленькой хитрости, но Мэгги смела возражения, как бульдозер, благо Томас втайне был не прочь хоть раз в жизни натянуть нос юриспруденции.
Когда она сказала Финну, что решила провести несколько дней в Диснейленде, он, усугубив ее стыд и отвращение к самой себе, устало пожелал приятно провести время. Похоже, его не удивил отъезд Мэгги в разгар кризиса.
Мэгги – это Мэгги, импульсивное существо, не связанное рутинными дрязгами, обременяющими других. Лори, правда, не смогла скрыть замешательства, но девочка была слишком хорошо воспитана и слишком верна Финну, чтобы явно выражать недовольство. Только Сэм позволил себе поднять шум – такой шум, что Мэгги пришлось посвятить его в тайну, заодно посулив удвоить жалованье, если он будет работать у нее после того, как они с Финном разъедутся. Что ж, Мэгги не была готова к полному самопожертвованию!
День перед отъездом был днем рождения Мэгги, и, как требовала традиция, им предстояло обедать с Маркхамом и ужинать с Патти. Старики воспользовались случаем, чтобы поразглагольствовать с Финном о предполагаемом слиянии, находя множество причин, по которым его нельзя осуществить сейчас, предсказывая жуткие последствия, если Финн будет пренебрегать все заметнее проявляющейся угрозой захвата. На золотом терпении Финна начали появляться трещины, и обе трапезы закончились несварением желудка, под предлогом которого Мэгги утаскивала мужа прочь, пока он не сказал чего-нибудь, что повлекло бы за собой взрыв. Когда они вернулись домой, раздраженный Финн только фыркнул на предложение Мэгги сходить куда-нибудь с Лори, поскольку время еще не позднее.
– Куда, например? Мы еще не можем показываться вместе, – горько заметил он, наливая себе очередной стакан, что послужило для Мэгги, благо у нее наконец открылись глаза, еще одним подтверждением того, насколько болезненно Финн воспринимает сложившуюся ситуацию. – К тому же Лори лежит в постели с гриппом.
– Грипп? В разгар лета?
Он ответил кислым взглядом.
– Другого способа объяснить ее недомогание не нашлось.
– Что, так плохо? В последний раз она показалась мне довольно бледной.
– Да, неважно. Черт возьми, Мэгги, мне бы следовало быть там, рядом с ней! – Он одним глотком осушил стакан.
– А дальше будет еще хуже, – тихо пробормотала Мэгги, утешаясь только тем, что занята помощью.) Финн наградил ее еще одним кислым взглядом и опрокинул бутылку, выцеживая в стакан последние капли.
– Послушай, чем сидеть здесь и напиваться, почему бы тебе не сходить с Сэмом в клуб или еще куда-нибудь? Отвлекись.
– Пока вы с Лори будете сидеть дома? – мрачно проворчал Финн.
– Твой гарем обойдется без тебя один вечер, – сухо сказала Мэгги, чтобы встряхнуть его. Она была уверена, что Сэм присмотрит за Финном, который уже сто лет не отдыхал в мужской компании. А она навестит Лори сама. Девочкам надо поболтать… точнее, девочке надо поговорить с женщиной, мысленно усмехнулась она.
Загрузившись спиртным, Финн сопротивлялся недолго, и Мэгги отправилась в постель с чистой совестью.
В три часа утра от постели остались только воспоминания. Мэгги обольщала в полицейском участке офицера, применяя все очарование, на какое ее хватило при клокотавшей внутри ярости. Она пыталась убедить полицейского не давать делу ход.
– Они искренне раскаиваются, офицер. Они не хотели никому причинять вреда, и я уже выписала чек владельцам, а больше никто не пострадал. Не могли бы вы расценить этот случай просто как неудачную пирушку?
– Да уж, попировали они изрядно, – проворчал медвежьего вида констебль, окидывая опытным взглядом три покачивающиеся фигуры, подпирающие стену полицейского участка.
– Ну да, офицер, я же говорю, что они очень-очень раскаиваются, настаивала Мэгги и добавила многообещающим тоном, от которого в видавших виды глазах появилась улыбка:
– А если еще нет, то раскаются очень скоро!
Пришлось изрядно потрудиться, прежде чем вся троица была отпущена на свободу, и Мэгги погнала своих подопечных к «БМВ».
– Мне очень жаль, Мэгги…
Мэгги уставилась в единственный открывающийся глаз Сэма.
– Залезай, Сэм.
– Спасибо, Мэг. – Финн умудрялся выглядеть невинной жертвой в своей изорванной рубашке и белевших в свете фонарей полосках пластыря, поддерживавших треснувшую ключицу.
– Заткнись и садись в машину. – Она обернулась к последней фигуре.
– Моя машина осталась в городе…
– И будет оставаться там, – спокойно пообещала она Нику Фортуне. Полисмен отпустил тебя под мое клятвенное обещание доставить дебошира домой собственноручно.
– Я могу взять такси.
– Никакой таксист в здравом уме тебя не посадит. У тебя хоть бумажник есть?
Ник неуверенно поморщился.
– Где-то в пиджаке. – Он оглянулся, будто надеясь обнаружить пиджак аккуратно висящим у автостоянки на крючке.
– Который остался в ночном клубе. Я полагаю, ты снял его, собираясь драться. Залезай.
Ник посмотрел на открытую дверцу, потом смерил взглядом двух мужчин на заднем сиденье. Те ответили такими же хмурыми взглядами.
– Честное слово! – Мэгги захлопнула заднюю дверцу и открыла переднюю пассажирскую. – Если ты не сядешь сейчас же, я позову того копа, и ты сможешь провести приятную ночь в камере.
– Ты не обязана заботиться обо мне.
– Я знаю. А все мое доброе сердце. – Чтобы не сказать – любящее! Кроткий Ник – это что-то новое, довольно забавное. У него была рассечена правая бровь и надорвана губа. Забинтованная правая рука покоилась в повязке. Врач, передавая ей бутылочку с болеутоляющим, которое могло понадобиться всем троим, сказал, что у Ника сломан палец.
– Только подождите, пока они немного не протрезвятся, потому что алкоголь усиливает реакцию, и не давайте больше ничего мистеру Фортуне – я сделал ему инъекцию перед тем, как бинтовать палец… два других сильно растянуты и тоже будут побаливать.
Судя по серому с прозеленью лицу, сказано чересчур слабо, подумала Мэгги, включая зажигание. Черт их возьми, они могли поубивать друг друга! Она сердитым рывком переключила скорость, и машина дернулась, вызвав стоны на заднем сиденье и сдержанное рычание рядом с ней.
– Поделом вам! – огрызнулась она. – Что вы себе думали? Устроить такое, да еще в Круглом доме! Нельзя было найти более людное место? – Ее сарказм наткнулся на стену молчания. – Как это все началось? – (Стена стала еще массивнее. Великая мужская солидарность.) – Ладно, можете не говорить. У меня нет никакого желания вникать в подробности, – соврала она, – а если и захочется, смогу прочитать в газетах. Конечно, кулаками решать проще всего.
Но не кажется ли вам, что трое интеллигентных на вид людей могли бы решить свои разногласия, не прибегая к насилию? Впрочем, алкоголь быстро стирает все поверхностное. Несколько стаканов – и вы все возвращаетесь на уровень пещерных людей. Я хоть могу надеяться на то, что вы не трепали мое имя, как… будто я девочка на подхвате у рокеров?
С заднего сиденья донеслось приглушенное хихиканье, после чего Финн успокоил ее:
– Нет, мы дрались не из-за тебя. Все вышло из-за Лори, а не из-за тебя.
Конечно, из-за Лори! Кому придет в голову драться за честь Мэгги? Она покраснела, стыдясь своего идиотского предположения. Оставалось надеяться, что все они еще слишком пьяны, чтобы обратить внимание на ее оплошность.
– Если бы ты одарила меня своим вниманием, я дрался бы за тебя, Мэгги, наклонившись, проворчал Ник, как будто мог читать ее мысли, даже когда путался в собственных. – Я побил бы всех и забрал приз себе. Тебе бы это понравилось, правда, милочка?..
– Что он говорит? – Финн вцепился в спинку сиденья. – Он снова раскрыл свою пасть?
– Это кто же любит поговорить? – обернулся Ник. – Это ты много разговариваешь, когда имеешь своего Брюса Ли в тылу…
– Вы что, напали вдвоем на одного? – побледнела Мэгги.
– Я только пытался разнять их, – оправдывался Сэм. – Все, что сверх того, было чистой самозащитой. Они оба били меня!
– Ты должен был поднять Финну настроение, а не напиваться с ним, как два скунса, чтобы попасть в каталажку, – заявила Мэгги без тени сочувствия и чуть не съехала с дороги, когда тяжелая ладонь опустилась ей на колено. Она попыталась локтем столкнуть руку, но сдалась, увидев довольную ухмылку.
Бросив боязливый взгляд в зеркало, она убедилась, что Финн, к счастью, слишком занят своими печальными мыслями, чтобы заметить маневры на переднем сиденье. К огромному своему облегчению, Мэгги подъехала к дому как раз тогда, когда рука пустилась в странствие вверх по бедру. Она собиралась оставить своих пьяниц и отвезти Ника, но, к ее отчаянию, те оказались напрочь озадачены загадочным поведением вращающейся входной двери. А уж чтобы вставить ключ в замочную скважину, им потребовалось бы не меньше тысячи лет.
– Подожди здесь, – сурово сказала она Нику, выбираясь из машины.
– Конечно, красавица, – с трудом выговорил Ник, одаривая ее кротким взглядом.
– Я вернусь через минуту и отвезу тебя домой, – сказала она с расстановкой, чтобы до него дошли ее слова.
– Домой, – покорно повторил он и огорченно нахмурился. – Поцелуешь меня на прощание?
Мэгги подавила искушение и пошла загонять своих овечек через вращающуюся дверь в холл. Даже упившись, Ник Фортуна был сексуален как черт. Открыв дверь лифта, она обнаружила, что Ник плетется следом.
Пришлось отвести его обратно к машине, но он снова увязался за ней, как потерявшийся щенок. Вылитая дворняжка – с этим своим разбитым лицом, всклокоченными волосами и рубашкой без пуговиц, распахнутой на волосатой груди. Его темные брюки, как и Финновы, были ужасно грязными. Славная же была драка!
– Кажется, я велела тебе оставаться в машине.
Он нахмурился.
– Правда? Когда? – И тут же утратил интерес к данному вопросу, прислонившись головой к стене лифта и закрыв глаза, пока она решала, настаивать ли на своем. Мэгги посмотрела на растерзанную троицу и вздохнула.
Так ей придется ходить туда и обратно всю ночь. Может быть, попробовать протрезвить Ника, прежде чем везти его?
Легко сказать! Финн страшно расстроился, задев разбитым плечом о дверь лифта, и, добравшись до квартиры, был способен только на то, чтобы, стеная, завалиться в постель. Сэм, с одним неоткрывающимся и другим налитым кровью глазом, глупо улыбаясь, предложил Мэгги сварить кофе, но, поскольку он никак не мог вспомнить, где находится кухня, Мэгги милостиво сообщила, что он уволен. Выразив неподдельную признательность, Сэм поплелся вслед за Финном.
Ник стоял, покачиваясь, посреди кухни и смотрел, как Мэгги достает кофе.
Его сентиментальное настроение сменилось мучительными стонами, когда Мэгги злорадно нажала на кнопку кофемолки.
– Ты выглядишь ужасно, – сказала она с удовлетворением. – Может быть, сядешь, пока не упал? – Она подтолкнула ему стул, и он рухнул на него, едва не промахнувшись.
Редко наведываясь на кухню, Мэгги плохо представляла, где что лежит, и неуверенным поискам вовсе не помогала пара темно-серых глаз, неотступно следивших за каждым ее движением. К тому времени, когда чашка черного кофе стояла перед гостем, Мэгги уже превратилась в комок обнаженных нервов.
– Пей же, – бросила она, увидев, что он продолжает сидеть неподвижно.
– Я не хочу никакого кофе.
Мэгги рассвирепела.
– Так почему же ты сидел тут, пока я с ним возилась?
Он весело улыбнулся. Она вдруг поняла, что его глаза далеко не такие бессмысленные, как казалось.
– Ник, чего ты хочешь? Ты же сам настоял на том, чтобы войти в дом. Ник?
– Чего я хочу? – Он медленно покачал головой. – Ты знаешь, чего я хочу, Мэгги.
– Если бы знала, не спрашивала.
В его глазах появился алчный блеск.
– Тебя.
– Меня? – Мэгги уставилась на него, чувствуя, как екнуло в груди сердце.
Он пьян. Гмм… что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Разговорить его? Нет-нет, гадко было бы выведывать у него что-нибудь, когда он находится в таком беспомощном состоянии. Кто знает, какие тайны могут открыться! Ее сердце забилось еще сильнее. – Ты хочешь меня? Почему?
– Потому что… – Он неопределенно помахал здоровой рукой.
– Потому что – что? – вкрадчиво спросила она, придвигаясь ближе и наклоняясь к нему. Плевать, гадко это или хорошо – она должна знать…
– Потому что я… – Он запнулся, и на лице его отразилось смятение. Потому что ты ведьма, Мэгги Коул, – невнятно объяснил он. – Потому что я… я…
– Ты – что? – Она старалась говорить мягко и ласково, хотя на самом деле готова была силком выжать из него тайну. Не хочет ли он признаться, что влюбился в нее? – Говори смелей, я никому не скажу.
– Я… я… я хочу лечь…
И он сполз со стула на голубую плитку пола.
Ник Фортуна вышел из строя.
Глава 9
Снова заложило уши, и Мэгги сглотнула. На соседнем сиденье тихо похрапывал Томас. Он проспал почти все одиннадцать часов полета из Лос-Анджелеса, утомленный впечатлениями от Диснейленда.
Мэгги покосилась на него с завистливой улыбкой. Ощущение неуверенности, не покидавшее ее в новом, незамужнем состоянии, заставляло бодрствовать на протяжении двух плохих фильмов и безразлично поглощать очередные порции еды.
Казалось, она носила свой Диснейленд в себе – то возносясь в небо, то низвергаясь в пропасть.
Не числя терпеливость среди своих достоинств, Мэгги решила, не дожидаясь возвращения, выложить перед Финном свой сюрприз. Исполненная самодовольства, она позвонила из офиса судьи, едва получив в руки плотный листок бумаги, свидетельствующий о том, что их семьи больше не существует.
Сначала ей показалось, что Финн снова упал в обморок. Обретя наконец дар речи, он обрушился на нее с упреками за безвкусную шутку. Только Томас, взяв трубку, смог убедить его, но и это не сняло гнев без остатка. С ним могли бы по крайней мере посоветоваться. Он мог бы по крайней мере приготовиться. Но Мэгги различала нотки облегчения Все наконец завершилось, и тяжкая ноша ответственности свалилась с его плеч. По телефонному проводу носились бешеные импульсы печали и радости. Закончилась эра потрясающей игры, которую они вели с молодым энтузиазмом. Пришло время зрелости.
В данный момент Мэгги не чувствовала себя зрелой. Она чувствовала себя очень юной и неуверенной. Правда и ее последствия… она избегала их так долго, что почти уверилась, будто день разоблачения не настанет никогда.
Огласка будет болезненной, и Марюсам с Патти станут рвать и метать, но почему-то эта двойная угроза утратила свою силу над ней. Боялась Мэгги – и очень боялась – Ника. Это Ник имел для нее значение. При всем своем богатстве и власти он был очень одинок и только с дочерью связан какой-то эмоциональной близостью. Кто поможет ему пережить чувство потери, ярости и боль предательства? Кто умерит страдания от поступка дочери, который он неизбежно воспримет как отвергнутую – вслед за матерью – любовь? Сердце Мэгги болело за него… и за себя, потому что она последний человек, к которому он обратится.
Пять ночей назад, когда он заснул, свернувшись на полу ее кухни, Мэгги потребовались все ее физические силы, чтобы оттащить его в гостиную и уложить на белом кожаном диване, стараясь при этом не повредить повязку на правой руке. Диван был длинный, но узкий, и Мэгги боялась, что он свалится, попытавшись повернуться, поэтому затолкала под него побольше подушек и туго подоткнула мягкое кашемировое одеяло после того, как стянула туфли и носки.
Потом какое-то время постояла на коленях, глядя, как медленно и ровно поднимается и опускается широкая грудь, и откровенно любуясь, благо он не мог ее на этом поймать, смягчившимися линиями грубого лица. Неохотно поднявшись, чтобы идти спать, она позволила себе один долгий поцелуй в чувственно приоткрывшиеся во сне губы. Он пошевелился, и Мэгги затаила дыхание, но, к ее разочарованию и облегчению, снова утих, чуть улыбаясь во сне.
Проснулась она с таким ощущением, будто и не засыпала. За окном было уже светло, но час – ранний, гораздо более ранний, чем те, в которые Мэгги обычно открывала глаза, особенно после бессонной ночи. Она перевернулась и сонно вгляделась в темный силуэт, раздвигающий шторы. Из окна открылся прекрасный вид на городской залив и хлынули потоки теплого летнего света.
Она зажмурилась.
– Ради всего святого, Сэм, это что же, вроде извинения за вчерашние излишества? – простонала она, зарываясь лицом в груду подушек. – Считай, что ты прощен, и дай мне поспать.
– Сэм? Так ты обычно просыпаешься с этим мужчиной, Мэгги?
Мэгги резко села в кровати, отбросив с глаз тяжелые пряди волос и подтягивая простыни к груди.
– Ник! Ч-что ты здесь делаешь?
– Я подумал, что было бы крайне невежливо с моей стороны уйти, не поблагодарив хозяйку… особенно после той нежной заботы, которую она проявила, когда я был в ее власти. Я сварил кофе. – Он поставил чашку на тумбочку.
– На кухне? Сэм терпеть не может, когда кто-то хозяйничает у него на кухне, – пролепетала Мэгги. Что он помнит о прошлой ночи?
– Я ему не скажу, если ты не скажешь. Сомневаюсь, что Сэм или твой муж смогут встать в ближайшее время, а когда встанут, у них будет жуткое похмелье.
Твой муж. Он никогда не называет Финна по имени. Будто испытывает потребность постоянно напоминать им обоим о ее обязательствах.
– А у тебя нет? – огрызнулась она, игнорируя кофе. Поскорей бы он ушел…
Ник успел снять повязку и грязную, разорванную рубаху. Обнаженный до пояса, он слишком сильно действовал на чувства… и воображение. Тогда, на пляже, он демонстрировал больше обнаженной плоти, но здесь, в бело-розовой спальне, его голая грудь выглядела более неприличной, агрессивно чувственной. Жесткие мышцы перекатывались на широкой груди при каждом вздохе. Что будет, если он нагнется и обнимет ее? Закричит она или вздохнет с наслаждением?
– Я был не так пьян.
Мэгги недоверчиво фыркнула.
– Ты едва понимал, что говоришь. И улегся спать на полу.
– Это из-за болеутоляющего, а не от выпивки.
Я не набрался так, как твой муж и его нянька.
Его презрительный тон рассердил Мэгги.
– Если ты не был пьян, почему полез в драку?
– Твой муж никак не хотел униматься.
– Ты мог просто уйти, если понимал, что он не отвечает за свои слова.
– Я не сказал, что он не отвечал за свои слова.
Я только сказал, что он был пьян. А я принял достаточно, чтобы снизилась сопротивляемость к оскорблениям. Я потерял терпение, но контроль над собой не потерял. Мне нельзя, потому что при моих навыках я могу запросто убить человека. Поэтому и не пью слишком много – Я не дрался с тех пор, как стал профессиональным боксером.
– О, Финн будет польщен, узнав, что ты сделал для него исключение, саркастически заметила Мэгги.
– Поскольку пил я из-за него, все как раз и сходится. Не буду отрицать, что получил большое удовольствие, задав ему трепку.
– Судя по последствиям, счет примерно равный, – фыркнула Мэгги, глядя на его перевязанную руку.
– Я сломал палец о его челюсть. – Ник блаженно улыбнулся, взбодренный приятным воспоминанием.
Мэгги поспешила сменить тему, вспомнив кстати его слова.
– Что ты имеешь в виду, говоря, что пил из-за него? Я думала… То есть ты разве был в клубе один? – Этот вопрос преследовал ее со вчерашней ночи.
– Ты имеешь в виду, не было ли у меня там свидания?
Он неожиданно сел на край кровати, и Мэгги пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не податься к нему, не дотронуться до теплой, блестящей кожи. Она не отводила от него широко раскрытых глаз. Разбитый рот иронически искривился.
– Нет, я был там не с женщиной. Я однолюб, Мэгги. Когда я хочу женщину, я хочу только одну. А на этот раз… ты знаешь, какую женщину я хочу. Поэтому, когда вышла встреча с этим болтуном, который нарывался на драку, с чего бы мне отказываться от случая дать выход своей досаде? Я могу выиграть бой, но перевес в войне все равно на его стороне. У него есть ты.
Мэгги сглотнула, отводя взгляд от его затуманенных желанием глаз.
– Но… Финн сказал, что вы дрались из-за Лори.
– Верно. В конце концов, он не знает о нас с тобой, так? Я стукнул его разок за Лори… но все остальные тумаки были за тебя.
Мэгги побледнела.
– Ты мог убить его.
И снова эта ироническая улыбка.
– Решив тем самым свою проблему, не правда ли? Но нет. Я знаю свою силу.
Покидая ринг, я поклялся никогда больше не пускать в ход кулаки. Ты заставляешь меня хотеть многое из того, что я поклялся никогда больше не делать, Мэгги… – Его поврежденная рука коснулась ее подбородка, и она потянулась, чтобы оттолкнуть ее, но каким-то образом руки их соединились.
Ник уставился на этот мимолетный союз, и Мэгги вспомнила, что потянулась изуродованной рукой. Ник уже видел ее, и, может быть, поэтому привычный рефлекс не сработал. – Хорошая пара, не правда ли? – проговорил он.
Она покачала головой, не зная, что сказать, чтобы не выдать своих чувств.
– Ты не должен находиться здесь.
– В твоей спальне? На твоей постели? Ведь это же все твое, правда, Мэгги?
У вас с мужем отдельные комнаты, отдельные гардеробы, отдельные ванные.
Нигде ни следа встреч, ни забытого носка, ни расчески. Даже дверь между вашими комнатами заперта.
– Ты высматривал? – возмутилась Мэгги, отдергивая руку.
– Я был заинтригован вашим домашним устройством. – Он пожал плечами, отчего под кожей заходили мощные мышцы.
– Финн и я уважаем личную жизнь друг друга, чего, очевидно, нельзя сказать о тебе. Не будешь ли любезен встать с моей кровати?
– Что ты делаешь, когда хочется близости, – просовываешь письменное приглашение под дверь?
– Не твое дело. Тебе не надо в офис или куда-нибудь еще?
– Сегодня воскресенье, – напомнил он. – Не могу поверить, что такая страстная, чувственная женщина, как ты, может быть счастлива, ведя столь стерильный образ жизни.
– Я… я очень чутко сплю, а Финн храпит, – придумала на ходу Мэгги.
– Тебе не кажется, что простыни могут влиять на… на твой расстроенный сон?
– Что ты хочешь сказать? – растерянно спросила Мэгги, не сразу сообразив, на что он намекает.
– Цвет. Он немного… э-э… нарушает цветовое решение. Все остальное так красиво подобрано…
Она совсем забыла об этом. Теперь ее лицо почти сравнялось цветом с простынями. Оставалось только делать хорошую мину при плохой игре.
Мэгги покосилась на него с завистливой улыбкой. Ощущение неуверенности, не покидавшее ее в новом, незамужнем состоянии, заставляло бодрствовать на протяжении двух плохих фильмов и безразлично поглощать очередные порции еды.
Казалось, она носила свой Диснейленд в себе – то возносясь в небо, то низвергаясь в пропасть.
Не числя терпеливость среди своих достоинств, Мэгги решила, не дожидаясь возвращения, выложить перед Финном свой сюрприз. Исполненная самодовольства, она позвонила из офиса судьи, едва получив в руки плотный листок бумаги, свидетельствующий о том, что их семьи больше не существует.
Сначала ей показалось, что Финн снова упал в обморок. Обретя наконец дар речи, он обрушился на нее с упреками за безвкусную шутку. Только Томас, взяв трубку, смог убедить его, но и это не сняло гнев без остатка. С ним могли бы по крайней мере посоветоваться. Он мог бы по крайней мере приготовиться. Но Мэгги различала нотки облегчения Все наконец завершилось, и тяжкая ноша ответственности свалилась с его плеч. По телефонному проводу носились бешеные импульсы печали и радости. Закончилась эра потрясающей игры, которую они вели с молодым энтузиазмом. Пришло время зрелости.
В данный момент Мэгги не чувствовала себя зрелой. Она чувствовала себя очень юной и неуверенной. Правда и ее последствия… она избегала их так долго, что почти уверилась, будто день разоблачения не настанет никогда.
Огласка будет болезненной, и Марюсам с Патти станут рвать и метать, но почему-то эта двойная угроза утратила свою силу над ней. Боялась Мэгги – и очень боялась – Ника. Это Ник имел для нее значение. При всем своем богатстве и власти он был очень одинок и только с дочерью связан какой-то эмоциональной близостью. Кто поможет ему пережить чувство потери, ярости и боль предательства? Кто умерит страдания от поступка дочери, который он неизбежно воспримет как отвергнутую – вслед за матерью – любовь? Сердце Мэгги болело за него… и за себя, потому что она последний человек, к которому он обратится.
Пять ночей назад, когда он заснул, свернувшись на полу ее кухни, Мэгги потребовались все ее физические силы, чтобы оттащить его в гостиную и уложить на белом кожаном диване, стараясь при этом не повредить повязку на правой руке. Диван был длинный, но узкий, и Мэгги боялась, что он свалится, попытавшись повернуться, поэтому затолкала под него побольше подушек и туго подоткнула мягкое кашемировое одеяло после того, как стянула туфли и носки.
Потом какое-то время постояла на коленях, глядя, как медленно и ровно поднимается и опускается широкая грудь, и откровенно любуясь, благо он не мог ее на этом поймать, смягчившимися линиями грубого лица. Неохотно поднявшись, чтобы идти спать, она позволила себе один долгий поцелуй в чувственно приоткрывшиеся во сне губы. Он пошевелился, и Мэгги затаила дыхание, но, к ее разочарованию и облегчению, снова утих, чуть улыбаясь во сне.
Проснулась она с таким ощущением, будто и не засыпала. За окном было уже светло, но час – ранний, гораздо более ранний, чем те, в которые Мэгги обычно открывала глаза, особенно после бессонной ночи. Она перевернулась и сонно вгляделась в темный силуэт, раздвигающий шторы. Из окна открылся прекрасный вид на городской залив и хлынули потоки теплого летнего света.
Она зажмурилась.
– Ради всего святого, Сэм, это что же, вроде извинения за вчерашние излишества? – простонала она, зарываясь лицом в груду подушек. – Считай, что ты прощен, и дай мне поспать.
– Сэм? Так ты обычно просыпаешься с этим мужчиной, Мэгги?
Мэгги резко села в кровати, отбросив с глаз тяжелые пряди волос и подтягивая простыни к груди.
– Ник! Ч-что ты здесь делаешь?
– Я подумал, что было бы крайне невежливо с моей стороны уйти, не поблагодарив хозяйку… особенно после той нежной заботы, которую она проявила, когда я был в ее власти. Я сварил кофе. – Он поставил чашку на тумбочку.
– На кухне? Сэм терпеть не может, когда кто-то хозяйничает у него на кухне, – пролепетала Мэгги. Что он помнит о прошлой ночи?
– Я ему не скажу, если ты не скажешь. Сомневаюсь, что Сэм или твой муж смогут встать в ближайшее время, а когда встанут, у них будет жуткое похмелье.
Твой муж. Он никогда не называет Финна по имени. Будто испытывает потребность постоянно напоминать им обоим о ее обязательствах.
– А у тебя нет? – огрызнулась она, игнорируя кофе. Поскорей бы он ушел…
Ник успел снять повязку и грязную, разорванную рубаху. Обнаженный до пояса, он слишком сильно действовал на чувства… и воображение. Тогда, на пляже, он демонстрировал больше обнаженной плоти, но здесь, в бело-розовой спальне, его голая грудь выглядела более неприличной, агрессивно чувственной. Жесткие мышцы перекатывались на широкой груди при каждом вздохе. Что будет, если он нагнется и обнимет ее? Закричит она или вздохнет с наслаждением?
– Я был не так пьян.
Мэгги недоверчиво фыркнула.
– Ты едва понимал, что говоришь. И улегся спать на полу.
– Это из-за болеутоляющего, а не от выпивки.
Я не набрался так, как твой муж и его нянька.
Его презрительный тон рассердил Мэгги.
– Если ты не был пьян, почему полез в драку?
– Твой муж никак не хотел униматься.
– Ты мог просто уйти, если понимал, что он не отвечает за свои слова.
– Я не сказал, что он не отвечал за свои слова.
Я только сказал, что он был пьян. А я принял достаточно, чтобы снизилась сопротивляемость к оскорблениям. Я потерял терпение, но контроль над собой не потерял. Мне нельзя, потому что при моих навыках я могу запросто убить человека. Поэтому и не пью слишком много – Я не дрался с тех пор, как стал профессиональным боксером.
– О, Финн будет польщен, узнав, что ты сделал для него исключение, саркастически заметила Мэгги.
– Поскольку пил я из-за него, все как раз и сходится. Не буду отрицать, что получил большое удовольствие, задав ему трепку.
– Судя по последствиям, счет примерно равный, – фыркнула Мэгги, глядя на его перевязанную руку.
– Я сломал палец о его челюсть. – Ник блаженно улыбнулся, взбодренный приятным воспоминанием.
Мэгги поспешила сменить тему, вспомнив кстати его слова.
– Что ты имеешь в виду, говоря, что пил из-за него? Я думала… То есть ты разве был в клубе один? – Этот вопрос преследовал ее со вчерашней ночи.
– Ты имеешь в виду, не было ли у меня там свидания?
Он неожиданно сел на край кровати, и Мэгги пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не податься к нему, не дотронуться до теплой, блестящей кожи. Она не отводила от него широко раскрытых глаз. Разбитый рот иронически искривился.
– Нет, я был там не с женщиной. Я однолюб, Мэгги. Когда я хочу женщину, я хочу только одну. А на этот раз… ты знаешь, какую женщину я хочу. Поэтому, когда вышла встреча с этим болтуном, который нарывался на драку, с чего бы мне отказываться от случая дать выход своей досаде? Я могу выиграть бой, но перевес в войне все равно на его стороне. У него есть ты.
Мэгги сглотнула, отводя взгляд от его затуманенных желанием глаз.
– Но… Финн сказал, что вы дрались из-за Лори.
– Верно. В конце концов, он не знает о нас с тобой, так? Я стукнул его разок за Лори… но все остальные тумаки были за тебя.
Мэгги побледнела.
– Ты мог убить его.
И снова эта ироническая улыбка.
– Решив тем самым свою проблему, не правда ли? Но нет. Я знаю свою силу.
Покидая ринг, я поклялся никогда больше не пускать в ход кулаки. Ты заставляешь меня хотеть многое из того, что я поклялся никогда больше не делать, Мэгги… – Его поврежденная рука коснулась ее подбородка, и она потянулась, чтобы оттолкнуть ее, но каким-то образом руки их соединились.
Ник уставился на этот мимолетный союз, и Мэгги вспомнила, что потянулась изуродованной рукой. Ник уже видел ее, и, может быть, поэтому привычный рефлекс не сработал. – Хорошая пара, не правда ли? – проговорил он.
Она покачала головой, не зная, что сказать, чтобы не выдать своих чувств.
– Ты не должен находиться здесь.
– В твоей спальне? На твоей постели? Ведь это же все твое, правда, Мэгги?
У вас с мужем отдельные комнаты, отдельные гардеробы, отдельные ванные.
Нигде ни следа встреч, ни забытого носка, ни расчески. Даже дверь между вашими комнатами заперта.
– Ты высматривал? – возмутилась Мэгги, отдергивая руку.
– Я был заинтригован вашим домашним устройством. – Он пожал плечами, отчего под кожей заходили мощные мышцы.
– Финн и я уважаем личную жизнь друг друга, чего, очевидно, нельзя сказать о тебе. Не будешь ли любезен встать с моей кровати?
– Что ты делаешь, когда хочется близости, – просовываешь письменное приглашение под дверь?
– Не твое дело. Тебе не надо в офис или куда-нибудь еще?
– Сегодня воскресенье, – напомнил он. – Не могу поверить, что такая страстная, чувственная женщина, как ты, может быть счастлива, ведя столь стерильный образ жизни.
– Я… я очень чутко сплю, а Финн храпит, – придумала на ходу Мэгги.
– Тебе не кажется, что простыни могут влиять на… на твой расстроенный сон?
– Что ты хочешь сказать? – растерянно спросила Мэгги, не сразу сообразив, на что он намекает.
– Цвет. Он немного… э-э… нарушает цветовое решение. Все остальное так красиво подобрано…
Она совсем забыла об этом. Теперь ее лицо почти сравнялось цветом с простынями. Оставалось только делать хорошую мину при плохой игре.