Перейдя мост, Харри повернул налево и снова подошел к бассейну с другой стороны. Он перешагнул через оранжевую ленту полицейского ограждения и остановился на вершине склона перед зарослями кустарника. За последние годы Харри забыл очень много всего. Но что-то все равно упрямо сидело в голове. Он по-прежнему помнил имена тех четырех мальчишек с вышки для прыжков. И взгляд старшего брата, обращенный в тысячеметровое никуда, когда парень лишенным всякого выражения голосом отвечал на вопросы Харри. И его руку, которая указывала на место, где они пролезли в бассейн.
   Осторожно ступая, чтобы не уничтожить возможные следы, Харри отогнул ветки кустарника. Похоже, служба паркового хозяйства Осло поставила перед собой неподъемные планы – если она их вообще перед собой ставит. Как бы то ни было, дырка в сетке забора по-прежнему на месте.
   Харри присел на корточки и стал внимательно осматривать острые концы проволоки. Увидел темные нитки. Как будто кто-то не проскользнул, а с силой протиснулся в дырку. Или же его протолкнули. Он поискал другие следы. На самом верху дырки он увидел длинную черную шерстяную нитку. Высота у дырки была приличная – надо выпрямиться в полный рост, чтобы коснуться головой ее верхнего края. Головой. Шерсть – значит, вязаная шапка. Интересно, Марит Ульсен носила шерстяную шапку? По словам Рогера Йендема, Марит Ульсен вышла из дома без четверти десять, чтобы побегать в парке. Как обычно, так он сказал.
   Харри попытался вызвать перед собой мысленную картинку. Необычно теплый вечер в парке. Полная, потеющая женщина бежит трусцой. Никакой шерстяной шапки на ней он не увидел. И вообще ни на ком. Потому что было совсем не так холодно. Может быть, этот человек не хотел, чтобы его заметили или узнали? Черная шерстяная шапочка. Возможно, лыжная маска.
   Он осторожно вышел из кустарника.
   Как они подошли, он не слышал.
   В руке у одного из мужчин был пистолет – вероятнее всего, «штейр», австрийский, полуавтоматический. Направленный на Харри. Держал пистолет блондин с открытым ртом и выдающейся нижней челюстью, а когда он вдобавок ко всему издал хрюкающий смешок, Харри тут же вспомнил прозвище Трульса Бернтсена из КРИПОС. Бивис. Как в мультсериале про Бивиса и Баттхеда.
   Другой мужчина был маленький, на редкость кривоногий и держал руки в карманах пальто, прикрывающего собой, как уже было известно Харри, огнестрельное оружие и удостоверение КРИПОС на имя, похожее на финское. Но внимание Харри привлек третий мужчина, одетый в серый элегантный плащ. Он стоял немного в стороне, слева от своих спутников, но было что-то в позах и жестах Бивиса и финна, в том, как оба поглядывали то на Харри, то на этого третьего, говорящее, что они – его продолжение, словно на самом деле пистолет держит этот мужчина. Больше всего Харри поразила в незнакомце даже не его почти женственная красота. Не то что и верхние, и нижние ресницы были такими длинными, что казалось, он их красит тушью. Не красивые очертания носа, подбородка и щек. Не волосы – густые, темные, с проседью, хорошо подстриженные и гораздо длиннее, чем предписывалось принятыми в ведомстве стандартами. И не множество мелких белых пятен на загорелой коже, будто после кислотного дождя. Харри поразила ненависть. Ненависть в устремленном на него взгляде незнакомца, ненависть такая сильная, что Харри показалось, что он физически ощущает ее, как что-то белое и тяжелое.
   Мужчина ковырял в зубах зубочисткой. Голос его оказался выше и мягче, чем Харри мог ожидать.
   – Вы проникли на территорию, которая перекрыта в интересах следствия, Холе.
   – Бесспорный факт, – сказал Харри и оглянулся.
   – Зачем?
   Харри уставился на собеседника, перебирая в голове один вариант ответа за другим и отбрасывая неподходящие, пока не понял, что ответа у него просто нет.
   – Вижу, вы меня знаете, – сказал Харри. – А с кем я имею удовольствие разговаривать?
   – Сомневаюсь, чтобы это кому-то из нас доставило особое удовольствие, Холе. Так что я предлагаю вам немедленно покинуть это место и никогда больше не показываться поблизости от мест преступлений, где работает КРИПОС. Понятно?
   – Ладно. Понятно, хотя и не совсем. А что, если я мог бы оказать некоторую помощь полиции в случае с Марит Ульсен, подсказать…
   – Единственное, чем вы осчастливили полицию, – эта ваша плохая репутация, – перебил его мягкий голос. – По моим данным, вы – пьяница, злостный правонарушитель и просто вредное насекомое, Холе. Так что я бы вам советовал уползти немедленно под тот же камень, откуда вы выползли, – пока вас не раздавили каблуком.
   Харри взглянул на мужчину и почувствовал, что и ум, и нутро подсказывают ему одно и то же: оставь, уходи. Крыть тебе нечем. Будь хитрее.
   Быть бы и вправду хитрее – вот уж точно не повредило бы! Харри вытащил пачку сигарет.
   – Это ты меня собрался раздавить, Бельман? Потому что ты ведь Бельман. Не так ли? Тот самый гений, который подослал ко мне эту мартышку из сауны? – Харри кивнул на финна. – Судя по той попытке, ты не в состоянии раздавить каблуком и… и… – Харри лихорадочно искал сравнение, но оно никак не находилось. Чертова смена часовых поясов.
   Бельман опередил его:
   – Убирайся, Холе. – И указал большим пальцем назад, поверх плеча: – Давай-давай. И побыстрее.
   – Я… – начал Харри.
   – Ладно, – произнес Бельман и широко улыбнулся: – Ты арестован, Холе.
   – Что?
   – Тебя трижды предупредили, чтобы ты убрался с места происшествия, но ты не подчинился приказу. Руки за спину.
   – Послушай! – рявкнул Харри, все больше ощущавший себя подопытной крысой в лабораторном лабиринте, чьи действия бесконечно предсказуемы. – Я хочу только…
   Бернтсен, он же Бивис, дернул его за локоть так, что сигарета упала на влажную землю. Харри нагнулся, чтобы поднять ее, но от удара Юсси ногой в спину рухнул ничком. Ударился лбом и ощутил вкус земли и желчи. И услышал мягкий голос Бельмана прямо над ухом:
   – Ты оказываешь сопротивление при аресте, Холе. Я просил тебя завести руки за спину, разве не так? Просил тебя положить их сюда…
   Бельман легко коснулся рукой зада Харри. Тот тяжело сопел, не шевелясь. Потому что прекрасно понимал, чего добивается Бельман. Сопротивление полиции. Два свидетеля. Статья 127-я. До пяти лет. Игра окончена. И хотя Харри это было совершенно ясно, он знал, что Бельман скоро добьется своего. Поэтому он сосредоточился на другом, абстрагировался от хрюкающего смеха Бивиса и одеколонного запаха Бельмана. Он думал о ней. О Ракель. Он завел руки за спину, поверх руки Бельмана, и повернул голову. Ветер наконец разогнал туман, и там, на фоне серого неба, белела изящная вышка для прыжков в воду. С переднего края ее платформы что-то свешивалось и качалось на ветру, возможно, это была веревка.
   Мягко щелкнули наручники.
   Бельман стоял на парковке у улицы Миддельтунс-гате и смотрел, как они отъезжают. Ветер трепал полы его плаща.
 
   Дежурный в КПЗ читал газету и не сразу обратил внимание на то, что перед ним стоят трое.
   – Привет, Туре, – произнес Харри. – Есть номер для некурящих с приличным видом?
   – Привет, Харри. Давненько не виделись. – Дежурный выудил ключ из шкафа у себя за спиной и протянул его Харри. – Сьют для молодоженов.
   Харри видел, в какое замешательство пришел Туре, когда Бивис наклонился, выхватил ключ и рявкнул:
   – Дед, он арестован.
   Харри виновато смотрел на Туре, ощущая, как руки Юсси обшаривают карманы и извлекают оттуда ключи и бумажник.
   – Будет здорово, если ты позвонишь Гуннару Хагену, Туре. Он…
   Юсси дернул наручники так сильно, что металл врезался в кожу, и Харри заковылял задом наперед по направлению к предвариловке.
   Они заперли его в маленькой камере два на полтора метра, потом Юсси пошел к Туре подписать бумаги, а Бивис остался стоять снаружи и смотрел на Харри в глазок. Харри видел, что он хочет что-то сказать, и ждал. И тот наконец выдал – голосом, дрожащим от плохо скрытой ярости:
   – Ну, как ощущения? Такой был крутой, двух серийных убийц вычислил, и по телику тебя показывали и вообще. А теперь сам сидишь в трюме и в дверь пялишься!
   – Ты чего такой злой, Бивис? – тихо поинтересовался Харри и закрыл глаза. И почувствовал, что его качает, как будто он только что сошел на сушу после долгого путешествия по морю.
   – Я не злой. Но уродов, которые пристреливают хороших полицейских, я просто терпеть ненавижу.
   – Три ошибки в одном предложении, – заметил Харри и улегся на нары. – Во-первых, не «терпеть ненавижу», а просто «ненавижу», во-вторых, инспектор Волер не был хорошим полицейским, а в-третьих, я не стрелял, а оторвал ему руку. Вот здесь, у плеча. – И Харри показал где.
   Бивис открыл рот и опять закрыл его, не сказав ни слова.
   Харри снова прикрыл глаза.

Глава 13
Кабинет

   Когда Харри снова открыл глаза, оказалось, что он пролежал на нарах в полицейской КПЗ уже два часа. Перед камерой стоял Гуннар Хаген и возился с ключами, пытаясь открыть дверь.
   – Прости, Харри, я был на совещании.
   – Да все в порядке, шеф, – успокоил его Харри, потянулся на нарах и зевнул. – Ну что, я теперь свободен?
   – Я переговорил с полицейским прокурором[34], и он сказал, все в порядке. Предварительное заключение – это превентивная мера, а не арест. Слышал, что тебя сюда упекли двое парней из КРИПОС. Что случилось?
   – Надеюсь, это ты мне объяснишь.
   – Я?
   – КРИПОС следила за мной с того самого момента, как я приземлился в Осло.
   – КРИПОС?
   Харри сел на койке и провел рукой по волосам:
   – Они вели меня до Государственной больницы. И арестовали на чисто формальных основаниях. Что происходит, шеф?
   Хаген задрал подбородок и почесал шею.
   – Черт, я должен был это предвидеть.
   – Предвидеть что?
   – Что возможна утечка. Насчет того, что мы пытаемся тебя разыскать. И что Бельман захочет этому помешать.
   – А можно более подробно?
   – Все это, как я тебе уже сказал, довольно сложно. В полиции идет сокращение и оптимизация. И дележка области компетенции. Убойный отдел с КРИПОС давно не ладят. А есть ли в такой маленькой стране возможность содержать две параллельные структуры, занимающиеся одним и тем же делом, – еще вопрос. Спор разгорелся не на шутку, когда в КРИПОС пришел новый зам. главного – некто Микаэль Бельман.
   – Расскажи мне о нем.
   – Бельман? После Полицейской академии совсем недолго проработал в Норвегии, а потом попал в Европол в Гааге. После чего вернулся домой эдаким вандербоем, которому другой дороги нет, кроме как вперед и выше. Шум начался с самого первого дня, когда он захотел взять на работу своего бывшего коллегу из Европола, иностранца.
   – Не финна, случайно?
   Хаген кивнул:
   – Юсси Колкку. Получил базовое полицейское образование в Финляндии, но такой квалификации недостаточно, чтобы работать полицейским в Норвегии. Профсоюз просто встал на дыбы. Ну, решение конечно же нашли: Колкка был принят на работу временно, в рамках программы обмена. Следующим номером Бельман заявляет, дескать, правовые нормативы следует трактовать так: в случае громких убийств именно КРИПОС решает, кто будет ими заниматься, – они сами или местное полицейское управление. А не наоборот.
   – И?
   – И это конечно же совершенно неприемлемо. У нас в Полицейском управлении – самый большой в стране убойный отдел, и мы сами должны иметь право решать, какие убийства в Осло нам расследовать, в каких случаях нам нужна помощь и что мы хотим отдавать на откуп КРИПОС. Они вообще-то создавались, чтобы оказывать полицейским округам техническую помощь в расследовании убийств, но Бельман, ничтоже сумняшеся, придал своему подразделению статус императорского. В дело втянули и министерство юстиции. И там немедленно сообразили, что появился шанс сделать наконец то, от чего нам удавалось пока отбиваться: чтобы все убийства расследовались в одном месте. Наши возражения там просто не слышат – что возникает риск односторонности и бюрократического вырождения, что полицейские на местах лучше знают местные особенности, что они передают свои знания молодым, выращиваются новые кадры…
   – Спасибо, но меня за это можно уже не агитировать.
   Хаген поднял руку:
   – Хорошо, но сейчас министерство юстиции готовит представление…
   – И?..
   – Они говорят, надо быть прагматиками. Что речь идет о том, как наилучшим образом использовать имеющиеся скудные ресурсы. И если КРИПОС удастся доказать, что они добиваются лучших результатов, когда им не надо оглядываться на местную полицию…
   – …тогда – вся власть Брюну, – заметил Харри. – Бельману – большой кабинет, и прости-прощай убойный отдел?
   Хаген пожал плечами:
   – Что-то в этом духе. А когда был обнаружен труп Шарлотты Лолле позади этого «датсуна» и стало ясно, что общая картина очень схожа с убийством другой девушки в подвале новостройки, то мы просто столкнулись лбами. В КРИПОС заявили, что, хотя трупы найдены в Осло, двойными убийствами занимается КРИПОС, а не полицейский округ Осло, и начали собственное расследование. Они поняли, что именно в этом деле решится вопрос, кого будет поддерживать министерство.
   – Значит, придется управиться с делом раньше КРИПОС?
   – Я уже сказал, что все очень непросто. КРИПОС отказывается делиться с нами информацией, хотя они и топчутся на месте. Вместо этого они сбегали в министерство. Оттуда сразу звонок к нам, начальнику управления, мол, на их взгляд, было бы целесообразнее, чтобы дело вела КРИПОС, – пока не примут решение о разделении сфер ответственности в будущем.
   Харри медленно покачал головой:
   – Начинаю понимать. Вы в отчаянии.
   – Не хотелось бы употреблять это слово.
   – Вы отчаялись настолько, что даже откопали старого охотника за серийными убийцами Холе. Аутсайдера, которого больше нет в вашей зарплатной ведомости, но который мог бы тихо-спокойно расследовать это дело. И поэтому я никому не должен был говорить об этом.
   Хаген вздохнул:
   – Ну, очевидно, Бельман все равно это выяснил. И пустил за тобой хвост.
   – Чтобы посмотреть, как вы игнорируете вежливую рекомендацию Минюста. Поймать меня с поличным, когда я читаю старые донесения или допрашиваю старых свидетелей.
   – Или еще более эффективно: вывести тебя из игры. Бельман знает, достаточно одного-единственного неверного шага, единственного бокала пива на службе, единственного нарушения должностной инструкции, чтобы тебя отстранили.
   – Хм-м… Или сопротивления при аресте. Он решил еще дальше пойти, этот козел.
   – Я с ним поговорю. Он отстанет от тебя, когда я скажу, что ты все равно не захотел заниматься этим делом. Мы не втаптываем полицейских в грязь без особой необходимости. – Хаген взглянул на часы. – Ну, у меня работы полно, давай-ка побыстрее вытащим тебя отсюда.
 
   Они вышли из КПЗ, перешли парковку и остановились у входа в Управление полиции – здание из стали и бетона, возвышающееся над парком. Рядом, как пуповиной связанные со зданием Управления подземным туннелем, темнели серые крепостные стены Ботсена – окружной тюрьмы Осло. Ниже них в сторону фьорда и порта простирался район Грёнланн. Фасады были по-зимнему бледные и грязные, словно обсыпанные золой. Подъемные краны внизу в порту виселицами вырисовывались на фоне неба.
   – Не самое красивое зрелище, правда?
   – Да уж, – согласился Харри и вздохнул.
   – И все равно, что-то в этом городе есть.
   Харри кивнул:
   – Верно.
   Они немного постояли, держа руки в карманах.
   – Прохладно что-то, – произнес Харри.
   – На самом деле нет.
   – Ну, значит, мой термостат все еще настроен на Гонконг.
   – Понятно.
   – У тебя там наверху чашка кофе найдется? – Харри кивнул в сторону шестого этажа. – Хотя ты сказал, у тебя полно работы? Дело Марит Ульсен?
   Хаген не ответил.
   – Так, – подытожил Харри. – Значит, Бельман и КРИПОС и его себе заграбастали…
 
   Идя по красной зоне шестого этажа, Харри то и дело отвечал на сдержанные приветственные кивки. Да, конечно, в этом здании он был легендой, но особой популярностью никогда не пользовался.
   Они вошли в дверь, к которой был прикреплен лист А-4 с надписью: «I see dead people».
   Хаген кашлянул:
   – Пришлось отдать твой кабинет Магнусу Скарре, у нас тут такая теснота.
   – Да ради бога, – произнес Харри.
   На кухне для сотрудников они налили себе по бумажному стаканчику пресловутого местного кофе из кофеварки с фильтром.
   В кабинете Хагена Харри уселся напротив письменного стола начальника – на стул, на котором ему так часто доводилось сиживать раньше.
   – Я смотрю, он у тебя по-прежнему. – Харри кивнул на предмет на столе, на первый взгляд напоминающий белый восклицательный знак. Человеческий палец. Харри знал, он принадлежал японскому командиру времен Второй мировой войны. Во время отступления командир отрубил себе мизинец на глазах у своих солдат, прося прощения за то, что они не могут вернуться и забрать своих павших. Хаген любил использовать эту историю, когда объяснял подчиненным, руководителям среднего звена, что такое авторитет.
   – А у тебя его по-прежнему нет. – Хаген кивнул на руку Харри, обхватившую стаканчик с кофе, на которой не хватало среднего пальца.
   Харри кивнул и сделал глоток. Кофе был таким же, как и раньше. Расплавленный асфальт.
   Харри сморщился.
   – Мне нужна команда из трех человек.
   Хаген медленно отхлебнул кофе и отставил стаканчик в сторону.
   – Не больше?
   – Ты всегда об этом спрашиваешь. Ты же знаешь, что я не работаю с большими группами.
   – На этот раз я возражать не буду. Чем меньше людей, тем меньше у КРИПОС и Минюста шансов разнюхать, что мы расследуем двойное убийство.
   – Тройное, – поправил его Харри и зевнул.
   – Да ладно, мы же не знаем, была ли Марит Ульсен…
   – Женщина, одна, вечером, ее доставляют в другое место, где лишают жизни необычным способом. И это третий случай в маленьком Осло. Тройное, уж поверь мне. Но сам знаешь: много нас или мало, придется хорошенько постараться, чтобы наши пути так или иначе не пересеклись с КРИПОС.
   – Да, – сказал Хаген. – Я это знаю. И поэтому у меня условие: если ваше расследование и выплывет наружу, то к нашему отделу это не будет иметь никакого отношения.
   Харри прикрыл глаза. А Хаген продолжал:
   – Мы, конечно, выразим сожаление по поводу того, что в дело оказались втянуты отдельные наши сотрудники, но четко дадим понять, что это просто известный игрок-одиночка Харри Холе начал расследование совершенно самостоятельно, без ведома руководства отдела. И ты эту версию подтвердишь.
   Харри вновь открыл глаза и уставился на Хагена.
   Хаген встретил его взгляд:
   – Вопросы есть?
   – Да.
   – Пожалуйста.
   – Где происходит утечка информации?
   – Не понял?
   – Кто информирует Бельмана?
   Хаген пожал плечами:
   – Мне не кажется, что он следит за нашими делами постоянно. А о том, как до тебя добраться, он мог узнать из самых разных источников.
   – Я знаю, что Магнус Скарре любит трепать языком к месту и не к месту.
   – Не спрашивай меня больше ни о чем, Харри.
   – О’кей. Где оборудуем штаб-квартиру?
   – Да, вот именно, вот именно. – Гуннар Хаген несколько раз кивнул, как будто как раз об этом они уже говорили. – Что касается помещения…
   – Ну?
   – Я говорил, что тут все переполнено, так что надо найти что-то за пределами, но поблизости…
   – Хорошо. Так где?
   Хаген посмотрел в окно. На серые стены окружной тюрьмы.
   – Шутишь, – сказал Харри.

Глава 14
Набор сотрудников

   Бьёрн Холм вошел в переговорную криминалистического отдела в Брюне. Солнце за окном уже приготовилось скрыться за фасадами домов и отдать город во власть вечерних сумерек. На парковке перед зданием было полно машин, а перед входом в КРИПОС на другой стороне улицы стоял белый автобус со спутниковой тарелкой на крыше и логотипом Норвежской телерадиовещательной компании на борту.
   Единственным человеком в переговорной, помимо него, была его начальница, Беата Лённ, исключительно бледная, хрупкая и тихая дама. Тому, кто не знал всего, могло показаться, что такой женщине непросто руководить целой оравой взрослых, очень профессиональных, самоуверенных экспертов-криминалистов, всегда имеющих свое особое мнение и не боящихся конфликтов. Но тому, кто знал все, было очевидно, что только она и могла с ними справляться. Не столько потому, что ее уважали за то, что она не сломалась, проводив на вечное дежурство двух полицейских: сначала собственного отца, а потом и отца своего ребенка. А просто она была лучшей из них и излучала такую безупречность, цельность и силу, что, когда Беата Лённ шепотом отдавала приказ, опустив глаза и покраснев, приказ этот исполнялся беспрекословно. Так что неудивительно, что Бьёрн Холм поспешил сюда, как только получил сообщение.
   Она сидела в кресле, придвинутом почти вплотную к телевизору.
   – Прямая трансляция с пресс-конференции, – произнесла Беата, не оборачиваясь. – Садись.
   Холм тут же узнал людей на экране. И подумал, до чего же странно сидеть здесь и наблюдать телевизионный сигнал, проделавший тысячи километров в космос и обратно только для того, чтобы показать ему то, что как раз сейчас происходит на другой стороне улицы.
   Беата Лённ прибавила громкость.
   – Вы совершенно правильно поняли, – сказал Микаэль Бельман и наклонился к микрофону, стоящему перед ним на столе. – Пока у нас нет ни следа, ни подозреваемых. И хочу повторить это еще раз: мы не исключаем, что погибшая могла покончить жизнь самоубийством.
   – Но вы сказали… – начала было одна из журналисток.
   Бельман оборвал ее:
   – Я сказал, что мы расследуем эту смерть как подозрительную. Вы конечно же знакомы с терминологией. А если нет, то вам следует… – Он не стал продолжать и показал на кого-то за камерой.
   – «Ставангер афтенблад», – проблеял этот кто-то на диалекте Ругаланна. – Не связывает ли полиция эту смерть с двумя другими смертями на…
   – Нет! Если вы слушали внимательно, то поняли, наверное, что мы всего лишь не исключаем взаимосвязи.
   – Это я понял, – продолжал носитель ругаланнского диалекта так же невозмутимо и медленно. – Но всех собравшихся здесь гораздо больше интересует то, что вы считаете, а не то, чего вы не исключаете.
   Бьёрн Холм видел, как пристально Бельман смотрит на журналиста, как нетерпеливо подергиваются углы его губ. Женщина в форме, сидевшая рядом с Бельманом, закрыла рукой микрофон, наклонилась к нему и что-то зашептала. Лицо старшего инспектора потемнело.
   – Микаэль Бельман проходит экстренный курс общения с СМИ, – сказал Бьёрн Холм. – Урок первый: гладь их по шерстке, особенно региональные газеты.
   – Да он только начал, – заметила Беата Лённ. – Еще научится.
   – Думаешь?
   – Да, Бельман из тех, кто учится.
   – Насколько я слышал, смирению научиться нелегко.
   – Настоящему – трудно. Но в современном искусстве коммуникации важно уметь в нужный момент стелиться перед СМИ. Именно это Нинни сейчас ему и говорит. И Бельман достаточно толковый, чтобы понять.
   На экране Бельман откашлялся, изобразил приятную, почти мальчишескую улыбку и наклонился к микрофону:
 
   – Прошу прощения, если это прозвучало несколько резко, но у всех нас был тяжелый день, и я надеюсь, вы понимаете, что нам не терпится вернуться к расследованию этого трагического события. Сейчас мы должны заканчивать, но, если у кого-то из вас еще остались вопросы, передайте их Нинни, и я обещаю, что постараюсь ответить всем вам лично в течение вечера. До подписания номеров. Ладно?
 
   – Что я тебе говорила? – Беата засмеялась с видом победительницы.
   – A star is born[35], – заметил Бьёрн Холм.
   Картинка на телеэкране поменялась, и Беата Лённ повернулась к Бьёрну:
   – Звонил Харри. Хочет, чтобы я тебя к нему прикомандировала.
   – Меня? – спросил Бьёрн. – Зачем это?
   – Сам прекрасно знаешь зачем. Я слышала, что ты был с Гуннаром Хагеном в аэропорту, когда Харри прилетел.
   – Упс. – Холм широко улыбнулся, демонстрируя и верхние, и нижние зубы.
   – Полагаю, Хаген хотел использовать тебя в операции «уговоры», поскольку прекрасно знает, что ты один из тех, с кем Харри нравится работать.
   – Нельзя сказать, чтобы мы особо преуспели. Харри заниматься этим делом отказался.
   – Ну, значит, сейчас передумал.
   – Да ну? Интересно, что же его заставило изменить мнение?
   – Он не сказал. Сказал только, что считает, что будет правильнее действовать через меня.
   – Само собой разумеется, ты ведь здесь начальник.
   – Когда дело касается Харри, ничего само собой не разумеется. Ты ведь знаешь, мы с ним хорошо знакомы.
   Холм кивнул. Он знал. Знал, что Джек Халворсен, возлюбленный Беаты и отец ее будущего ребенка, был убит, когда работал вместе с Харри. В холодный зимний день ему перерезали горло прямо на улице, в Грюнерлёкке. Холм оказался там сразу после того, как это произошло. Горячая кровь, плавящая серо-стальной лед. Смерть полицейского. Харри никто не винил. Кроме его самого, конечно.