ЧУЖАЯ: Пусти, я тоже хочу. (Шепотом, пожимая Шустрому руку.): Не бзди ничего, сейчас будем делать.
Малыш, Гиря и Шустрый в комнате, входит Чужая. Она умылась, сняла очки.
ЧУЖАЯ: Глаза чешутся под этими линзами, надо снять.
МАЛЫШ: В Венгрии снимешь, к вечеру будем там.
ЧУЖАЯ: Тут у меня другой план, Андрюха.
МАЛЫШ: Чего у тебя другое? Какой, на хуй, план?
ЧУЖАЯ: Андрюха, такое дело, – не хотим мы с вами ехать.
МАЛЫШ: «Мы»? Кто «мы»? (Смотрит на Шустрого.): Ты что, Вася?
Шустрый вскакивает и отпрыгивает к двери, одновременно доставая пистолет.
ШУСТРЫЙ: Тихо! Сидеть, как сидели!
ГИРЯ: Спрячь плетку, придурок!
ШУСТРЫЙ: Забейся, бык! Кто дернется, – стреляю. Быстро подняли руки!
МАЛЫШ (поднимает руки, но не над головой, а просто протягивает их вперед, показывая, что в них нет ничего): Шустрый, подумай головой, что ты делаешь! Тебя эта крыса прогрузила, да? Ты совсем дурачок, она же конченая, попадешь с ней под лед!!!
ШУСТРЫЙ: Это мое дело, я сам выбираю.
МАЛЫШ (успокаивающим тоном, разговаривая как с ребенком): Братыло, ты же ее не знаешь. Это нерпа, ее в клетке надо держать, подальше от людей. Она рассказала, как тут оказалась?
ШУСТРЫЙ: Сказала. Ее Рашпиль подставил, с чурками.
МАЛЫШ: А то, что один чурбан крякнул, а второй навсегда калека – сказала? (Чужой.): Ты им чего подлила вместо клофелина? Весь город трусили из-за тебя.
ЧУЖАЯ: Андрюха, не пизди много да лишнего.
МАЛЫШ (Шустрому): Женя, ты хоть знаешь, за что ее так прозвали? Ты фильмы смотришь по видику?
В разговор вмешивается Гиря.
ГИРЯ: Вася, не шути так, положи плетку, и забудем. То ты вчера с ней нажрался, так пора и протрезветь.
ЧУЖАЯ: Малыш, давай по сути. Мы заберем ваше оружие и свалим. Ну, скажешь Рашпилю, что не получилось, что меня мусора приняли: паспорт фуфлыжный выкупили. Он тебя за это не убъет.
МАЛЫШ (с ненавистью): Слушай, ты, говномутка, ты когда нибудь уймешься?
ЧУЖАЯ: Давай плетку. (Гире – резко, окриком.): Руки!!
Гиря, сидевший на кровати, падает на спину и достает из-за пояса «чизетту», Шустрый стреляет два раза, Гиря стонет.
Малыш перекатывается на кровати, в руке у него пистолет, Шустрый стреляет до тех пор, пока не кончаются патроны.
Пуля попала Малышу в лицо, он моментально перестает шевелиться.
Чужая подбегает к Гире, выхватывает у него пистолет.
ЧУЖАЯ (Шустрому): Дай волыну!
Шустрый, вошедший в состояние оглушенности, ступора, отдает ей пистолет и садится на стул. Он шумно дышит, отдувается, побледнел.
Чужая достает из Гириного пистолета обойму, выщелкивает патроны и заряжает в обойму от «вальтера». Она действует уверенно, руки не дрожат.
Перезарядив пистолет, протягивает его Шустрому.
ЧУЖАЯ: На, добей дурака.
Бледный Шустрый знаком показывает, что не может. Его начинает тошнить.
Чужая подходит к Гире и стреляет ему в голову. Потом обходит кровать и так же стреляет в Малыша.
Быстро обыскав трупы, забирает деньги и документы, берет пистолет Малыша.
ЧУЖАЯ: Женя, иди умойся. Все нормально, мы скоро свалим отсюда.
Шустрый идет в ванную. Чужая смотрит вслед Шустрому, в руке у нее пистолет, она поднимает пистолет на уровне пояса, потом опускает.
* * *
Шустрый и Чужая в микроавтобусе. Шустрый за рулем.
ЧУЖАЯ: Женя, все в порядке. Не ты их – так они бы нас.
ШУСТРЫЙ: Все так получилось… неожиданно… я не собирался их глушить.
ЧУЖАЯ: Этот идиот, Гиря, все из-за него.
ШУСТРЫЙ (задумчиво): Нет. Малыш так просто не отдал бы волыну. И он на тебя очень злой был. Не отпустил бы тебя.
ЧУЖАЯ: Что сделано – то сделано. Да они сами-то… Ты кого завалил, Женя? Беременную женщину? Или девочку маленькую? На Малыше сколько всякого было? Не знаю, сколько он перебил в Чехии, но дома только про пятерых баранов я знаю, представляешь, сколько еще? Так что радуйся, что не он тебя.
ШУСТРЫЙ: Гиря тоже красавец. Раз стерег барыгу, в подвал мы его посадили, за долги. Так приезжаем, а барыга лежит и не дышит. Гиря нажрался, стал выяснять, где тот деньги спрятал. Он их всех подвешивал на веревке, за наручники – и пиздил по часу, в перчатках снарядных… Знаешь, что это такое?
ЧУЖАЯ (Смотрит на Шустрого, потом смеется): Женя, я женским боксом пять лет занималась, в интернате секция была…
ШУСТРЫЙ: В натуре? Надо будет как-то поспарринговать пару раундов.
ЧУЖАЯ: Да хоть сейчас, давай в лес свернем…
Смеются.
Ночь. Чужая и Шустрый в машине. Машина стоит на площадке отдыха дальнобойщиков.
ЧУЖАЯ: Приедет фура, камион – нам нужен «Спутник». Я их знаю, это Глухого фирма.
ШУСТРЫЙ: На хуя они нам нужны?
ЧУЖАЯ: Они возят нелегалов в Европу. Вьетнамцев, афганцев, пакистанцев. Всю нечисть.
ШУСТРЫЙ: Как «возят»? Я думал, черножопые пешком переходят границу.
ЧУЖАЯ: Там, в фуре, тайники. Пол двойной, сантиметров сорок. Можно лечь. Тех набивается по тридцать человек. Мы с тобой влезем.
ШУСТРЫЙ: А они повезут?
ЧУЖАЯ: Договоримся. Денег дадим – повезут. Им не похуй ли, оттуда сюда везти или наоборот. Все равно мусора знают – лавэ получают с каждой фуры. Глухой со зверями решал, они там всем рулят.
ШУСТРЫЙ: С теми, что на переходе? Наглые пидорасы.
ЧУЖАЯ: Наглые. Недолго им осталось банковать, увидишь. Хуйнут их с перехода, уж больно сладкое место.
ШУСТРЫЙ: Нам бы так. Захватить переход – и получать со всех. Чуть что – пулю в глаз.
ЧУЖАЯ (ласково): Да хватит гнать, Аль Капон… Если контрабандой тайник не загрузили, – повезут.
ШУСТРЫЙ: Машину здесь бросим или поедем, а у границы – к ним?
ЧУЖАЯ: Не здесь. Проедем вперед километров пять, чтоб мусора не поняли, куда мы делись. На стоянке оставить – допрут, будут фуры шмонать.
ШУСТРЫЙ: Вон «Спутник» заезжает.
Два дальнобойщика, Чужая и Шустрый возле камиона, разговаривают. Водители делают отрицательные жесты.
Шустрый показывает водителю пачку долларов.
Те совещаются между собой, потом соглашаются. Шустрый и Чужая садятся в машину, едут, через минуту фура трогается за ними.
Шустрый и Чужая лежат в тайнике. Места практически нет, доски прямо перед лицами.
ШУСТРЫЙ: Блядь, как в гробу.
ЧУЖАЯ: Ты бывал?
ШУСТРЫЙ: Да. Мы пошутили раз. Приехали к похоронщику, за деньгами. А у него прямо в бюро выставка гробов. Ну, залезли туда, пока Малыш с ним в кабинете базарил. Тут пришли какие-то лохи, венки покупать или хуй знает, что там у них. Ну, мы и повыскакивали из гробов, у лошицы одной сердце схватило… Но попустило, не померла, даже «скорую» не вызывали.
ЧУЖАЯ: Ну и как в гробу?
ШУСТРЫЙ: Как здесь.
* * *
Кабина камиона.
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: Ты видел, какие пассажиры?
ВТОРОЙ ВОДИТЕЛЬ: Странные. Пацан и девка, а какие-то непростые.
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: Так везешь – и не знаешь, кого. Да что за это может быть. Может, они из ЦРУ?
ВТОРОЙ ВОДИТЕЛЬ: Да какое там ЦРУ. ЦРУ все в правительстве сейчас. Ни хуя за них не будет. Видал, сколько у них денег?
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: Тысяч десять. А может, и побольше, наверно, телка заработала.
ВТОРОЙ ВОДИТЕЛЬ: Пиздой заработала. А этот пидорченок помогал, вставлял, если так не попадали.
Смеются.
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: Вот у меня соседка, блядь, я ее иногда поебываю… Так ездила в Германию, в Гамбург, в публичный дом.
ВТОРОЙ ВОДИТЕЛЬ: Ну и чего привезла?
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: Наколку привезла – из пизды змея выползает.
ВТОРОЙ ВОДИТЕЛЬ: Недохуя.
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: Она у госпожи работала. Госпожа Мишель. Фотографии показывала. У меня глаза повылазили.
ВТОРОЙ ВОДИТЕЛЬ: Что там такое было?
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: Как в порнухе – плетки, всякий приспособ – дыба, гири какие-то… Светка в ошейнике, в наморднике, вся в синяках от плетки.
ВТОРОЙ ВОДИТЕЛЬ: Вот это да… И выйдет же, сука, за кого-то замуж, будет из себя целку строить.
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: Прикинь, фотки муж найдет.
Смеются.
* * *
Чужая и Шустрый.
ЧУЖАЯ: Не скучай, Женя. Хочешь, я тебе стихи почитаю?
ШУСТРЫЙ: Давай, если прикольные.
ЧУЖАЯ: Мне не обидно, я совсем не стерва, Но раз назвали – видимо, похожа. На репутацию не стоит тратить нервы, Для всех не станешь одинаково хорошей. И легче от козлов услышать «сука», Чем целовать они мне будут руки.
ШУСТРЫЙ: Прикол. Ты сама написала?
ЧУЖАЯ: Да, еще в интернате. Я бухала, потом винтом двигалась, потом съебалась с интерната. Я, кстати, отличницей была.
ШУСТРЫЙ: Давай еще стихи.
ЧУЖАЯ: А я залепить и по роже могу. И смогу отвечать за базар. Терпеть ненавижу, когда лезут в пизду, не глядя при этом в глаза.
Вчера кувыркалась, сегодня – хуйня, С трудом отрываю башку от постели. Обидно – бухаешь каких-то три дня, А после трезвеешь неделю.
Но я не жалуюсь, и на хуй ту печаль – Жалеть о времени, когда себя не жаль. Я стих напишу, как меня заебало Всю жизнь зарабатывать деньги и баллы, И бедный помрет, и отъедет богатый, Но помнят лишь тех, кто не склеился гадом.
Но если б жизней дали хоть бы две, Одной бы я рискнула за лавэ, – это я давно написала, не понимала тогда, что надо не о двух жизнях мечтать, а одной распорядиться.
ШУСТРЫЙ: Ни хуя се, Анжела, ты поэтесса, я таких стихов и не слышал никогда. Резких таких.
ЧУЖАЯ: Я их не пишу. Мне диктуют.
ШУСТРЫЙ: Кто?
ЧУЖАЯ: Да хуй его знает. Голос какой-то. Редко сейчас стихи диктует. (Неожиданно приподнимается, смотрит на Шустрого.): Он и без стихов приходит. Сейчас в основном без стихов. Подсказывает иногда.
ШУСТРЫЙ: Ну, и чего он тебе сейчас подсказал?
ЧУЖАЯ: Что зря ты все лавэ засветил. Приготовь волыну.
* * *
Кабина камиона.
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: Слушай, Коля, а может, перевезем этих да в лесу и разгрузим за деньги?
ВТОРОЙ ВОДИТЕЛЬ: Сопляку дать по ебалу – он с перепугу обосрется.
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: К ментам они не пойдут, рады будут, что мы их не сдали…
ВТОРОЙ ВОДИТЕЛЬ: Давай! Что ж это за хуйня такая – пашешь, из шкуры рвешься, под сроком ходишь, а какой-то сопляк с блядью в кармане квартиру носит…
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: Давай сделаем, бабки сами в руки идут.
* * *
КПП на границе. Много полиции, у будки пропускного пункта на доске объявлений висят фотороботы Малыша, Шустрого, Гири и Чужой.
Полицаи и пограничники с автоматами, в касках и бронежилетах. Фура «Спутник» проходит контроль.
Зверь, который шептал молитву, когда пацаны выбросили в грязь венок по пути в Чехию, смотрит на фуру, потом передергивает плечами, как будто попал в порыв ледяного ветра.
Лес, водители выходят из кабины, у одного в руках монтировка, у другого нож.
Первый водитель открывает кузов, возится внутри. Голос второго водителя: «Вылезай, приехали, поезд дальше не идет».
Из кузова вылезают Чужая, Первый водитель и Шустрый. Шустрый разминает плечи. Приседает.
ЧУЖАЯ: Где это мы? Не похоже на город. У нас гор нет.
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ (Шустрому): Хорош зарядкой заниматься. Давай деньги.
ШУСТРЫЙ: На хуя они тебе, черту? Корову купишь?
ВТОРОЙ ВОДИТЕЛЬ (замахивается монтировкой): А ну не пизди ни хуя, сынок!
ЧУЖАЯ (стоя за спинами водителей): Эй вы, бляди! Первый водитель поворачивается, видит Чужую с «чизеттой» в руках.
ПЕРВЫЙ ВОДИТЕЛЬ: Не понял?!
Чужая стреляет, одновременно с ней стреляет Шустрый.
Кабина камиона, Шустрый за рулем.
ЧУЖАЯ: Этих тоже зря?
ШУСТРЫЙ: Нет, не зря. Ни хуя ж себе быки борзеют – братву штопорить.
ЧУЖАЯ: Блядь, вся жизнь так. Жизнь – борьба. Или ты, или тебя.
ШУСТРЫЙ: Сами нарвались, черти проклятые.
ЧУЖАЯ: Эту машину бросить надо. Поедем на поезде домой.
ШУСТРЫЙ: Вон что-то светится, город какой-то.
ЧУЖАЯ: Там и сойдем. А машину местные спиздят – тут народ толковый, не успеем оставить, как уйдет. Хорошо, что чертей там прикопали, а то б получил кто-то фуру с начинкой.
ШУСТРЫЙ: Блядь, ну ты и гонишь. «С начинкой»…
ЧУЖАЯ: Ну да. Типа фаршированная.
Смеются.
* * *
Совещание в полиции.
ГЕНЕРАЛ: Итак, доктор Новотный, какие новости по делу русских?
НОВОТНЫЙ: Словаки сообщили – двух русских нашли убитыми в мотеле возле Братиславы. Это наши – главарь и еще один бандит.
ГЕНЕРАЛ: Прекрасно, а остальные где? Там женщина еще была, не ошибаюсь?
НОВОТНЫЙ: Пока нигде не засветились.
ГЕНЕРАЛ: Думаю, что и не засветятся. Они уже у себя.
НОВОТНЫЙ: Вполне может быть. Прикажете изменить режим розыска?
ГЕНЕРАЛ: Да. Не стоит тратить на розыск слишком много сил. Чем хороши русские – они сами решают те проблемы, что должна решать полиция. Вы меня поняли, доктор Новотный?
НОВОТНЫЙ: Так точно.
ГЕНЕРАЛ: Хотя выводы будут сделаны, и на самом верху. Исчезновение опасного преступника, убийцы, с заложницей, с оружием…
НОВОТНЫЙ: Мы здесь выяснили кое-что – она не заложница, а скорее сообщница. Эта банда приехала сюда эвакуировать ее, а не похитить, как мы предполагали вначале. Мы сообщили украинцам и русским.
ГЕНЕРАЛ: Не важно. Заложница, сообщница, свидетельница – это все одного поля ягоды. А русские и украинцы вряд ли нам помогут – у них самих там чуть ли не гражданская война, полный развал. Словаки перешлют нам трупы для опознания?
НОВОТНЫЙ: Да, гильзы и пули тоже.
ГЕНЕРАЛ: Ну, надеюсь, они совпадут с нашими…
НОВОТНЫЙ: Уверен, что совпадут.
ГЕНЕРАЛ: В мою бытность старшим инспектором, мы спорили на пиво. Правда, не с генералами. Не задерживаю вас более.
Новотный кланяется и уходит.
* * *
Рашпиль едет в машине, это иномарка, «Мерседес 124», за рулем водитель, на переднем сиденье охранник. Охранник и водитель похожи, крупные молодые люди, коротко стриженные. Все в черных пальто. Между передними сиденьями расположен телефонный аппарат. Это большая «Нокия» или «Моторолла», полустационарная, с трубкой на витом шнуре.
Звонок. Охранник снимает трубку, слушает, что ему говорят, потом передает трубку назад, Рашпилю.
ОХРАННИК: Вася, это тебя.
РАШПИЛЬ: Ясно, что меня. Кто?
ОХРАННИК: Хуй знает, не сказал.
РАШПИЛЬ: Блядь, тупица… (Берет трубку.): Говори… Так, понял… Понял… А эта мандавошка где? Блядь, а кто знает? Ты что, из газет мне будешь пересказывать? Блядь, Карась, ты в натуре уже ни хуя не можешь… Сука, так узнай, узнай, что там… Ладно. Расход пока.
Рашпиль передает трубку охраннику, молчит несколько секунд. Потом вспоминает что-то и продолжает выговор. (Охраннику.): Ты, Васенька, меня хуй знает с кем не соединяй, я тебе не телефон доверия!!! Спрашивать надо, кто звонит, может, он на хуй не нужен, а ты, не разобравшись, трубу тычешь…
ОХРАННИК: Слышишь, Рашиль, я ж не секретарь. Звонит и звонит…
РАШПИЛЬ: Блядь, ты что, не понял?
ОХРАННИК: Да ладно, понял. Не кипи так.
РАШПИЛЬ: Ладно, блядь, один хуй из тебя секретарь не выйдет. В другой раз фильтруй. (Рашпиль расстроен, угрюмо смотрит в окно, неожиданно обращается к водителю.): Давай поворачивай. Поехали на дачу.
Водитель перестраивается, потом резко пересекает осевую и едет в противоположную сторону.
ОХРАННИК (смотрит в зеркало, расположенное на козырьке от солнца): Вон, мусора за нами рванули, только мигалку не включили.
РАШПИЛЬ: Какая машина?
ОХРАННИК: Белая «шестерка». Она с утра ездит, она и еще «девятка» черная.
РАШПИЛЬ: Выедем на трассу – оторвемся. Позвони Федору и Китайцу, пусть через два часа будут на даче.
Дача Рашпиля. На самом деле это не дача, а большой деревенский дом из силикатного кирпича, двухэтажный. Во дворе горит мангал, жарятся шашлыки, у мангала греются пацаны, у двоих в руках дробовики.
В доме за столом сидят Рашпиль, Федор и Китаец.
Федор похож на Малыша, крупный человек, с поломанными ушами, судя по комплекции – борец. Китаец – мелкий, подвижный, мастерит из бутылки воды бульбулятор, протыкает фольгу булавкой.
РАШПИЛЬ: Тут такое дело, пацаны. (Китайцу.): Да отложи ты трубу, сначала дело, блядь!
Китаец тут же перестает копошиться.
РАШПИЛЬ: Тут мне звонили. Оттуда. Короче, нет больше нашего Малыша.
Федор присвистывает, Китаец молчит, не меняя выражения лица.
РАШПИЛЬ: Да, вот так. Малыш на что матерый был – а, видите, на хуй сел. Имейте в виду, так с каждым может случиться.
ФЕДОР: А кто, что – не известно?
РАШПИЛЬ: Неизвестно. Его, и там одного его пацана, я его не помню. То ли Груша, то ли как-то так.
КИТАЕЦ: Гиря.
РАШПИЛЬ: Точно, Гиря. Да хуй с ним. Раз ебанули – значит, так и надо. Фраерюги… Ездили они за одной тварью. Чужая, слышали?
ФЕДОР: Слышали. Даже пару раз она мне подвернула. Давно, правда, не видел я ее с весны.
КИТАЕЦ: Это Бабая сестра. Мутная до делов, такая уже, точно что утварь. Но способная, многостаночница – где наебать не вышло, она спиздит, а то и по разбою, слышал, пару раз выступала. А как совсем голяки – так и отсосет за лавэ, не побрезгует. Двигалась винтом, как собака.
РАШПИЛЬ: Она там попала в маргарин, я отправил Малыша, выручить, а он, вместо того чтобы с ней вернуться, там под раздачу попал. Короче – один у чехов, у мусоров, раненый, Малыш и этот Гиря под лед попали. А вот где Чужая и еще один Малыша пацан, – непонятно.
КИТАЕЦ: У мусоров.
ФЕДОР: Или съебались под шумок.
РАШПИЛЬ: Гадать не будем. Вот что надо сделать. Чужую искать без толку – у нее ни кола ни двора, была бабка, да крякнула. А вот пацаненок, что пропал, – домашний, мама-папа есть. Так что надо посадить кого– нить под домом у этих мамы-папы. Дети любят маму, деньги там хранят, еще что. Не знаю, что там вышло, – но могла она уболтать фраерка замочить Малыша и второго. Малыш своим доверял, а зря. Это у него с армии, с войны – свои, чужие…
КИТАЕЦ: Мои посмотрят за домом. Адрес давай.
РАШПИЛЬ: Адрес потом, я пока не знаю, пацаны узнают – позвонят. Федор, – теперь ты. Собери бригадку, три-четыре пацана. Чтобы всегда в куче были, на хате где-нибудь. С железом. Как только позвонят, – чтобы сразу ехали и делали. По возможности – живыми, а нет – да и хуй с ними, пусть делают на глушняк. Понятно?
ФЕДОР: Понятно. Сегодня уже будут готовы.
РАШПИЛЬ: Может, Чужая и фраер у мусоров, не знает никто – но чуйка у меня такая, что появятся они здесь, и скоро. (Китайцу.): Ты сделал трубу? Возился, возился, а еще не готово! Васенька, шустрее надо быть!
Китаец смеется, после чего быстро мастерит бульбулятор. Рашпиль достает камень крэка, разжигают, курят.
РАШПИЛЬ (изменившимся голосом): Феденька, тебе не предлагаю, ты спортсмен, вдруг понравится. Вы, спортсмены, быстро помираете от этой хуйни, быстро… Все быстро… Только спортсмены быстрее… Стометровку, блядь…
* * *
Купе поезда, пустое. В купе Чужая и Шустрый. На столике бутылка коньяка, закуска, вода… Шустрый и Чужая выпившие.
ЧУЖАЯ (продолжает фразу): …И будет скоро здесь полный пиздец, ни хуя нормального не останется.
ШУСТРЫЙ: Да и не было никогда ни хуя. Я давно хотел за границу съебаться, не знал как.
ЧУЖАЯ: За границу без лаванды нехуй и соваться. Им своих лохов девать некуда. А у нас есть ценности. Вот послушай… Мне один жид рассказал, башня у него варит – будь здоров.
ШУСТРЫЙ: Он кто?
ЧУЖАЯ: Бизнесмен, мячик.
ШУСТРЫЙ: Да что барыга может понимать…
ЧУЖАЯ: Женя, они лучше нас понимают. Он говорил – у нас две вещи можно продавать. Землю и телок. Землю еще немцы вывозили, и телок тоже, на работу, а немцы понимают, что сколько стоит.
ШУСТРЫЙ: А сам-то он что вывозил?
ЧУЖАЯ: Землю. Глину в Чехию, сральники и раковины делать. Эшелонами, блядь.
ШУСТРЫЙ: Уматовый штрих. Он где сейчас?
ЧУЖАЯ: Свалил в Америку. Жаль, хороший был мужик. Лавэ мне давал часто, когда я двигалась… Ебать и не просил, понимал меня.
ШУСТРЫЙ: Вот его бы потрусить. Эшелонами, на хуй…
ЧУЖАЯ: Не получится. Ну ладно, не суть. Вот смотри – красивые телки – куда едут?
ШУСТРЫЙ: За границу.
ЧУЖАЯ: Правильно. Слышал, наверное, – «утечка мозгов»?
ШУСТРЫЙ: Если из «чизетты» пару раз в башню – не утечка, а вылет будет.
ЧУЖАЯ: Да не шути, послушай. Так вот – умные отсюда съебываются, красивые – тоже. Что останется? Хуйня останется. Вот через двадцать – тридцать лет народ страшный будет, да и лоховской, до делов. Черти одни останутся, и мусора над ними.
ШУСТРЫЙ: Мусора тоже черти. Черти над чертями и чертями погоняют.
ЧУЖАЯ: По-моему, Женька, тебе хватит уже синячить. Третья бутылка за полдня.
ШУСТРЫЙ: Да хуйня, все нормально. Это я чтобы не спать.
ЧУЖАЯ: Спать надо. Ложись, наверно.
ШУСТРЫЙ: Боюсь.
ЧУЖАЯ: Чего? Что не проснешься?
ШУСТРЫЙ: Приходят они. Малыш, дальнобойщики. Гиря еще не приходил. Зато Яков Топорчек снился.
ЧУЖАЯ: А это еще кто?
ШУСТРЫЙ: Хуй знает. Страшный такой. На павиана похож, морда черная, с подпалинами коричневыми. Как у собаки.
ЧУЖАЯ: С мордой – это знаешь кто? Князь мира. Он редко приходит. Знакомился, наверное. А остальные – пройдет. Пройдет. Сначала всегда приходят, как живые, а потом желтые становятся. И видно сквозь них. Как через мутную воду.
ШУСТРЫЙ: Ты откуда знаешь?
ЧУЖАЯ: Малыш рассказывал. Давай, ложись, нам выходить скоро.
ШУСТРЫЙ: Уже приехали?
ЧУЖАЯ: Нет, не приехали. Приедем. Спи.
ШУСТРЫЙ: Ляг со мной.
ЧУЖАЯ: По мамке соскучился, Женька? (Ложится с Шустрым, засыпают.):
Чужая и Шустрый в купе. Они одеты, сидят «в готовности».
ЧУЖАЯ: Подъезжаем. Теперь так, Женя, нам надо быстро все сделать – ебануть жида с общаком, потом свалим из города, будем паспорта делать, потом визы. Это минимум три месяца. Надо машину достать сейчас, не пизженную. Есть у тебя знакомые с машиной? Только чтобы у Рашпиля не работали?
ШУСТРЫЙ: Был один пацан, позвонить ему надо. Он на машину себе заработал и свалил из бригады. Потом приходил, просился, Малыш сказал, чтоб и духа его не было – а то машину заберем. Деньги кончились, а жить-то надо. Грачевал вроде, таксистом стал.
ЧУЖАЯ: Позвонишь ему с вокзала. Там с бабками договоримся, снимем хату. Переночуем, – а потом поедем, я одно место знаю, дебаркадер, прошлую зиму там жила.
ШУСТРЫЙ: Я телефон не помню. Надо домой заехать, там старая записная, я у телки жил, вещи все у родителей.
ЧУЖАЯ: Ты что, совсем кушевой? Какой «домой», какие «родители»? Ты умер, понимаешь, умер в Чехии! Нет тебя больше, нет и родителей!
ШУСТРЫЙ: Слышь, Анжела, а чего ты наезжаешь? Кушевой, блядь. Ты мне кто?
ЧУЖАЯ: Блядь, Женя, не буксуй! Ты же Шустрый, соображать надо быстро. Ждут нас там, у родителей.
ШУСТРЫЙ: Кто? Мусора?
ЧУЖАЯ: Кто угодно! Думаю, не мусора, а волоебы рашпилевские. Но и мусора могут в любую минуту.
ШУСТРЫЙ: Так что делать?
ЧУЖАЯ: Ебашить Рашпиля за общак и валить. А телефон по справке узнаешь. Ты фамилию знаешь этого таксиста?
ШУСТРЫЙ: Знаю. Мы боксом вместе занимались.
ЧУЖАЯ: Вот и заебись.
(Поезд останавливается, Шустрый и Чужая берут сумки и идут к выходу, больше не разговаривая.):
В машине Чужая, Шустрый и Таксист. Погоняло, придуманное Чужой, – пристало, по крайней мере, Чужая и Шустрый называют неудавшегося бандита Таксистом. Улица застроена многоэтажными домами, сразу за рядом высотных домов – частный сектор, добротные кирпичные дома, типовой постройки, такие строили после войны, с крутым скатом крыши и круглым слуховым окном, «финские дома». Высокие заборы, собаки во дворах – здесь живут не «новые русские», а старые, но такие, что при любой власти будут здесь жить, – местное население, мещане.
ЧУЖАЯ: Таксист, повернешь – протяни по улице, там будет проход между домами. Переулок. Нам туда надо, причем так, чтобы не выкупили.
ТАКСИСТ: Не выкупят. Я на «Ниву» багажник вчера прикрутил, номера у меня не городские. По доверенности машина.
ШУСТРЫЙ: Таксист, ты говорил с Пузырем?
ТАКСИСТ: По поводу?
ШУСТРЫЙ: Не хочет он поработать?
ТАКСИСТ: Честно сказать, – забыл. Заморочили мне голову дома, забыл.
ЧУЖАЯ: Хуево. Что ж ты такой никакой?
ТАКСИСТ: Шустрый, а хули твоя телка выебывается? Мало того, что с нами поперлась, еще и масть тут пытается держать.
ШУСТРЫЙ: Да не гони… Правильно она тебе сказала. Просили ж тебя побазарить с Пузырем.
ТАКСИСТ: Ну, забыл, так хули с того? Сегодня перетру с ним.
ЧУЖАЯ: Смотрите! Вон видите, «опель» желтый? Убитое корыто. Это наш клиент выезжает.
ТАКСИСТ: Блядь, откуда лавэ, если он на таком корче ездит? Ни хуя не путаете?
ЧУЖАЯ: Не путаем. Валим отсюда. Клиент дома живет, никуда не уехал. Теперь меня подвезете в центр, а сами – обратно сюда вернетесь, часам к семи. Посмотрите, когда он заедет домой.
ШУСТРЫЙ: В семь часов темно, можем и просмотреть.
ЧУЖАЯ: Не продрочите. Он мало того что жид, так еще и черт – антенна ночью неоном моргает, фиолетовый цвет…
Смех.
* * *
Бар в подвальном помещении, темно и неуютно. В дальнем углу столик, за ним сидят Чужая и Охранник Рашпиля.
ОХРАННИК: Я не понял, – ты всерьез предлагаешь деда исполнить?
ЧУЖАЯ: Не шучу. Старый пидор уже заебал всех. Обкурится, нарешает вопросов, а потом пацаны друг друга хуярят.
ОХРАННИК: Есть такое дело. Ну а потом что?
ЧУЖАЯ: Я тебе не исполнить предлагаю. Ты маякни, куда и когда. Дед иногда ездит по каким-то делам, никому не говорит.
ОХРАННИК: Ну и?…
ЧУЖАЯ: Ты у него какой охранник?
ОХРАННИК: В смысле?
ЧУЖАЯ: Коля, не тупи. По счету?
ОХРАННИК: Ну, я двоих знал.
ЧУЖАЯ: А я троих. И где все?
ОХРАННИК: Кто где.
ЧУЖАЯ: Ни хуя. Все в могиле. Ты тоже хочешь?
ОХРАННИК: Так это ж не Рашпиль их валил. Совпало так.
ЧУЖАЯ: Совпало! Дохуя совпадений. Да ладно. Получишь двадцать штук.
ОХРАННИК: А у тебя есть такое лавэ? Разводишь, как всегда. Только я не лох.
ЧУЖАЯ: Увидишь. Послезавтра должны приехать люди. Все у них. Это ж не я его хочу сделать. Людям мешает.
ОХРАННИК: Что за люди?
ЧУЖАЯ: Нормальные люди. Звери, правда, да хуй с ними.
ОХРАННИК: Давай так: будет у тебя лавэ – увидимся, дотрем. А пока, ты не обижайся, но базара с тобой по сути нет.
ЧУЖАЯ: На обиженных воду возят. Кстати, Коля, а знаешь, что на обидчиках возят?