Владимир «Адольфыч» Нестеренко
Чужая
Road Action
Посвящается не дожившим
Шоссе, лесополоса, заснеженные поля. Раннее зимнее утро. У обочины стоит вишневая «девяносто девятая». Четверо молодых людей в кожаных куртках поверх спортивных костюмов мочатся на обочине. У них вид невыспавшихся, угрюмых людей.
ШУСТРЫЙ (втягивая ноздрями воздух): Бля, ну и вонь. Говно… Гиря, хули ты здесь остановился?…
ГИРЯ (сосредоточенно выписывая что-то струей на снегу): Тут везде воняет. Свиноферма. Закопать тебя в свинячье говно – через неделю и кости растворятся.
Все смеются, кроме Шустрого и Малыша.
МАЛЫШ: Хорош тут базарить, поссали и поехали.
Все молча садятся в машину, Гиря за руль.
МАЛЫШ (увидев, что Шустрый пытается закрыть окно): Не закрывай, разобьемся. В тепле уснет водитель – и привет.
ГИРЯ: Шустрому все говном воняет…
МАЛЫШ: Воняет – да и хуй с ним. Жизнь и не так воняет. Ты, главное, не усни за рулем.
Машина рвет с места, оставляя следы протектора и свастику, криво нарисованную мочой на снегу.
РАССКАЗЧИК: Если верить указателям, до границы оставалось немного. Километров 400. В эту ночь поспать опять не получилось. Все «рашпили» мало спали с тех пор, как началась эта история с Чужой…
* * *
Визуализация рассказа, но голос Рассказчика за кадром продолжает.
РАССКАЗЧИК:…Дедушка с бодрым погонялом Рашпиль отсидел за решеткой лет двадцать. К тому времени, как произошла эта история, он вполне освоился на воле, носил клубные пиджаки, имел долю в разных фирмах, построил казино, там же и жил. На чердаке сделал себе квартиру с телевизором, двуспальной кроватью и сортиром – получилось как люкс в старой советской гостинице, только полировки поменьше…
Окно круглое, потолок скошенный, рама перекрещивает окно – Рашпиль смотрел на мир сквозь прицел, как из бункера. Крепкий старик с трудной судьбой, на его пиджаке неплохо бы смотрелись орденские планки.
…Было Рашпилю лет пятьдесят. В том деле, которым он был занят всю свою жизнь, – это пенсионный возраст. Как у летчиков. Рашпилем его называли за характер, ну и за то, что правая щека у него была в оспинах – только не от ветрянки, а от дроби – попал под выстрел из обреза. Жены у него не было, и он пользовался служебным положением.
Отъезд камеры от окна показывает девушку в униформе казино, на груди табличка с именем. Девушка стоит и ожидает, пока Рашпиль насмотрится в окно, потом он достает бульбулятор, зажигает шарик крэка, дает покурить и ей, потом, расстегивая ширинку, говорит «Соси, пока не отвалится».
…Крэк постепенно занимал место всего остального в жизни Рашпиля, так что сосать у хозяина девочкам оставалось недолго. Кроме казино, у дедушки и других дел хватало…
* * *
Стрельба из автоматов по «восьмерке». Вылетают стекла, машина превращается в решето. Крупно – быстро растущая лужа крови, вытекающая из открытых дверей. В машине четыре человека, они мертвы.
«Рашпили» перестарались, вытесняя конкурентов.
Молодой парень в надвинутой на глаза шапочке, с автоматом, это Бабай, контрольными выстрелами добивает пассажиров машины. Три выстрела, вместо четвертого – щелчок. Патроны кончились. Молодой бросает автомат и бежит к другой машине – бойцы уже в машине, времени нет. Одному пассажиру повезло – он жив, кровь, которой он истекает, смешивается со струйкой мочи из мокрой штанины.
* * *
Кадр в больнице – выживший пассажир расстрелянной «восьмерки» лежит в реанимационной палате, у входа сидит милицейская охрана, в палату заходит генерал милиции в белом халате, наброшенном на мундир, с ним несколько офицеров, свита, врачи.
* * *
Так жизнь Артура, по прозвищу Бабай, двадцатилетнего пацана, у которого не хватило пули на четвертого пассажира, превратилась в одну сплошную неприятность. Светил расстрел, хотя были варианты.
(Осунувшийся, небритый, со следами побоев Бабай пытается держаться ровно на табурете. Через стол от него радостно улыбающийся оперативник в штатском. На стенах – советские вымпелы «победителю соцсоревнования», а также наклеенные заголовки из газет и размноженные на ксероксе надписи:
...ОТСУТСТВИЕ СУДИМОСТИ – НЕ ВАША ЗАСЛУГА, А НАША НЕДОРАБОТКА
МОЖЕТ БЫТЬ, ХВАТИТ ЛЕПИТЬ ГОРБАТОГО К СТЕНКЕ?
КАЖДЫЙ УМИРАЕТ В ОДИНОЧКУ
Бюст Дзержинского. Бюст Ленина.
В то же время на стене герб Украины – то есть советская символика – это милицейский прикол, как и надписи.):
ОПЕР: Одного из стрелков угандошили при задержании. Полез сдуру за волыной, получил три пули (наклонясь, доверительно): – так что теперь он виноват перед всеми и за все. Можешь пойти соучастником, убили-то троих из одного автомата, ты уже мертвых добивал – суд учтет молодость и сиротство…
БАБАЙ: Ну. А от меня что вам надо?
ОПЕР: Дурака-то не включай. Дай показания на Рашпиля, и тогда его зароют, как пса, под столбиком с биркой. Ты через десять лет выйдешь на волю, к новой жизни… Ты понимаешь, что я тебе предлагаю? Жизнь! Раздупляйся быстрее, потом поздно будет, получишь расстрел – никто не спасет.
РАССКАЗЧИК: Все это каждый день рассказывал Бабаю симпатичнейший дядька из бандитского отдела, а по ночам – пятеро несимпатичных, из-за чего Артур ссал кровью и ходил вдоль стен.
(Бабай медленно двигается, придерживаясь за стену рукой, как спелеолог.)
Ходил он недалеко – до параши, чтобы слить лишнюю кровь. Рашпиль от такого оборота занервничал. Впору было переходить с крэка на геру, подлечить нервишки.
* * *
Четверо молодых людей – Шустрый, Гиря, Малыш и Сопля – в казино Рашпиля. Они чувствуют себя здесь уверенно, хотя и выглядят пришельцами из другого мира.
Выделяются среди публики в казино отсутствием животов, галстуков и костюмов, в тех же кожанках поверх спортивных костюмов, поломанными носами и ушами. Общее впечатление от этой компании – недоброе, угнетающее. Молча четверка проходит по казино, Малыш показывает кивком на дальний столик, резервированный «для своих» – остальным предложено дожидаться его здесь. Сам поднимается наверх, к Рашпилю.
ШУСТРЫЙ: Побежал Малыш к Карлсону, за советом…
(Оценивающе оглядывая официантку, паясничает, кому-то подражая.)
– Три чая, пожалуйста, милочка моя, какая вы симпатичная сегодня…
(Смущенная официантка уходит, по ходу кто-то из пацанов хватает ее за задницу, за столом царит довольное ржание. Попивая чай, трое недобро посматривают на посетителей и вполголоса разговаривают.)
СОПЛЯ: Смотрите, какая халява шпилит. Золота одного на пару штук… Сосет, наверное, что помпа корабельная.
ГИРЯ: Баловство.
ШУСТРЫЙ: Пойти с ней потереть, что ли…
СОПЛЯ: Ага. Только тебя ей не хватает, некому ее рыжуху в ломбард сдать.
Видимо, это намек на какую-то историю, все смеются.
* * *
На чердаке Рашпиль и Малыш. Малыш сидит на стуле, Рашпиль на кровати. Рашпиль говорит сипло и очень тихо. Перед Малышом фотография девушки.
РАШПИЛЬ: Одна родная душа у нашего Бабая осталась. Сестра… Анжела. А больше никого… Родители давно коней двинули, а воспитала бабка, недавно померла. В Чехии сестра сейчас… Чужая – такая вот кликуха. Ты ж с ней знаком?
МАЛЫШ: Знаком.
РАШПИЛЬ: Вот и хорошо. Нужно ее найти и привезти сюда, ко мне. Сейчас дам тебе лавэ, десятку. Потом, как привезете, еще получите, по пятерке каждому. А тебе – десятку.
(Передает деньги, Малыш не считая прячет пачку за пазуху.)
В Праге найдешь Карасика… Инструмент возьмешь у него, вообще, поможет, он давно там живет. Смотрите… осторожнее… там сейчас нет такого, как у нас, – Вася знает Колю, Коля знает Петю, все, братва, – все будете решать сами, на месте…
(В процессе разговора Рашпиль заряжает в бульбулятор шарик крэка.)
Фотографию возьми, будешь там показывать, да что я тебя учу… от крэка в голове образуется пустота, торричеллева пустота, понимаешь, Малыш, торричеллева… я тебе не предлагаю, а то может понравиться… привези ее, чтобы Бабай не стал подписывать, мусора отсосут, на тебя надеюсь, ты же помнишь…
Откинувшись на кровать, он что-то еще бормочет, разобрать можно только отдельные слова.
Взяв деньги, Малыш спускается в казино и показывает кивком на выход.
Все уходят, официантка, убирая со стола, обнаруживает среди окурков в пепельнице использованный презерватив и недоуменно смотрит. Это Шустрый пошутил – плюнул в него несколько раз. Со стороны выхода раздается громкий смех, пацаны внимательно следили за официанткой.
РАССКАЗЧИК: Времени на сборы было мало, но все привыкли к жизни на колесах. Некоторые так привыкли, что и дома своего не завели.
Сцены сборов пацанов.
Гиря прощается с невестой, невеста беременная, очень средняя, жлобиха. В квартире ковры на стенах, портреты родственников, календарь с котятами, бахрома на занавесках. Когда он уходит, она смотрит на себя в зеркало, гладит живот руками и внезапно начинает плакать.
Сопля живет с родителями, уходит с сумкой, мать закрывает дверь, отец дремлет на кухне, две пустые бутылки водки на столе. Бедность. На стене – скрещенные рапиры и фехтовальная маска. Большая фотография Сопли, он фехтовальщик, на груди – медаль, теперь она висит на ковре.
Малыш живет один – средненько, мебель старая, квартира явно съемная, но телевизор импортный, большой. Собирает сумку, достает из тайника в кресле пистолет, ТТ, подбрасывает его в руке, потом со вздохом прячет обратно.
Перед выходом смотрит в глазок.
Все пацаны, перед тем как выйти из квартир, – смотрят в глазок.
Шустрый живет у женщины, она старше его, скандал, он уходит, телка кричит вслед «чтоб ты не вернулся». Он возвращается, звонит в дверь и, когда она открывает, дает ей кулаком в лоб (как молотком, нижней, мясистой частью кулака.)
…Плюс нужно было еще найти в городе инвентарь…
Захлопывается багажник, на заднее стекло ложится траурный венок с надписью на ленте «Lyubomu Yakobu Toporcheku ot druzzey». Рядом лежит бейсбольная бита, деревянная.
* * *
Восходящее солнце слепит колхозника на телеге, он закрывает глаза рукой.
…Солнце только встало, а уже появился первый потерпевший.
Летящая на полной скорости «девяносто девятая» выскакивает на встречную и идет лоб в лоб с телегой, лошадь шарахается в сторону, колхозник спрыгивает с телеги, «девяносто девятая» возвращается на свою полосу, это шутка.
Колхозник показывает вслед машине кукиш. Машина резко тормозит.
В салоне машины.
ГИРЯ (он дремал, склонив голову, а теперь от резкого толчка вдруг подался вперед, ударившись о переднее сиденье): Э-э, блядь!
СОПЛЯ: Не понял…
МАЛЫШ: Шустрый, ты чего?
ШУСТРЫЙ: Этот черт дулю показал. Не повезет теперь.
МАЛЫШ (секунду подумав): Повезет. Ну-ка, сдай назад, прокатим лоха до границы.
* * *
Все происходит в тишине. Колхозник пятится. Из машины вышли все четверо, Гиря помахивает битой.
МАЛЫШ: Ну, ты, хуй! Сюда иди!
* * *
В салоне пять человек. За рулем – Малыш. Гиря и Сопля сзади, между ними Колхозник.
ШУСТРЫЙ (заканчивает рассказ): Короче, три штриха и одна халява сидят в машине. Штрих, что спереди сидит, блатует, говорит: «Ну, если я не прав – убейте меня, убейте!» Наконец, один, что с бабой на задней сидухе (обращается к Сопле) – вот как ты сидел… волыну достает… и ебашит пассажиру в лоб. (Дает колхознику щелбан.) Вася падает под сиденье – халява ссытся от страха и кричит: «Отпустите меня, я ничего не видела, никого не знаю!» Тут штрихи думают, шо делать с двумя жмурами…
ГИРЯ (тупо): А второй жмур – кто?
СОПЛЯ: Да халява, что ж ее, живой отпускать?
ГИРЯ: Точно, туплю.
ШУСТРЫЙ: Как всегда. (Продолжает рассказ.): И тут из-под сидухи вылазит штрих, весь в крови – за голову от так держится – и говорит: «Вы что, совсем охуели, махновцы?» Все так и охуели, а баба – в обморок.
МАЛЫШ: Из нагана стрелял?
ШУСТРЫЙ: Да. Спортивным патроном, а порох отсырел. У дурака как рог на лбу вырос.
МАЛЫШ: Была у меня когда-то такая же история. Пуля мягкая, свинцовая…
ШУСТРЫЙ:…Об лоб расплющилась…
МАЛЫШ: Да.
Все смеются, кроме Колхозника.
Проезжая мимо сел, они берут выставленные крестьянами продукты – молоко, яблоки – грузят в машину, и уезжают не рассчитываясь. Мелькают указатели – счет километров.
МАЛЫШ (смотрит карту, высчитывает что-то, потом смотрит на часы): Ладно, будем прощаться с нашим кентом…
Машина виляет к обочине.
КОЛХОЗНИК: Да вы что, ребята? Неужели убьете? За что, за дулю?
МАЛЫШ: Давай, выходи, дядя, приехали!
Пацаны вытаскивают колхозника из машины, Гиря ведет его к опушке леса. За ними крадется Шустрый с битой.
СОПЛЯ: Ну, дядя, становись-ка к лесу передом. Не вовремя ты нам попался…
Колхозник справился с собой, на его лице появилась некоторая жесткость, похоже, что он собирается умереть с достоинством. Шустрый сзади несильно бьет его битой по голове, держит биту одной рукой. Колхозник падает, он думает, что в него выстрелили. Под смех пацанов он поднимается и видит уезжающую машину… Некоторое время он стоит на коленях, как боксер в нокдауне, и СМОТРИТ вслед машине.
* * *
Погранпереход. Огромная очередь из автомобилей, люди жгут костры, пьют водку, вообще – движение, как в лагере беженцев. В основном в очереди машины с прицепами, это челноки, хотя попадаются грузовики и автобусы. Малыш и Шустрый идут искать концы. Гиря и Сопля в машине наблюдают за движением вокруг.
Несколько звероподобных кавказцев, судя по всему, здесь заправляют.
СОПЛЯ: Не пойму, кто здесь главный? Где таможня? Где погранцы?
ГИРЯ: Звери (сплевывает за окошко)… Они переход держат… Без очереди – это к ним… (Невдалеке коммерсанты на микроавтобусе, только что договорились с одним из кавказцев, тот деловито похлопывает водителя по спине, микроавтобус выруливает к переходу, огибая очередь машин.) Потрусить лохов на дороге – это тоже они… Золотая жила эта граница… (Зверь что-то говорит в рацию.): Гляди, номер передал… Видимо, с той стороны – тоже они…
* * *
Малыш беседует с бригадиром кавказцев.
МАЛЫШ: Брат, есть разговор.
ЗВЕРЬ (надменно): Что ты хотел?
МАЛЫШ: Я не хотел, я хочу.
ЗВЕРЬ: Что?
МАЛЫШ: Перейти по-быстрому.
ЗВЕРЬ: Триста баксов.
МАЛЫШ: Ты не понял, братыло! Мы такие же, как вы.
ЗВЕРЬ: Вы от кого?
МАЛЫШ: От Рашпиля.
ЗВЕРЬ: Не знаю такого.
ШУСТРЫЙ: Не гони, Рашпиля все знают.
ЗВЕРЬ: Э-э, ты притормози, гонят говно по трубам, понял?
ШУСТРЫЙ: Ты меня на понял не бери, понял? (Видит, как подтягиваются другие звери.)
МАЛЫШ: Ладно, раз так – мы сами договоримся с таможней. Пошли, Шустрый.
ШУСТРЫЙ (зверям): Увидимся еще, рэкетиры…
* * *
Шлагбаум. Малыш о чем-то говорит с таможенниками, жестом показывает Шустрому, чтобы подъезжал к КПП. Веночек отчетливо виден через лобовое стекло. У пацанов – хмурые сосредоточенные лица. Зверьбригадир пытается что-то выяснить у толстого усатого таможенника.
ТАМОЖЕННИК (серьезным тоном): На похороны едут, уважаемый человек умер… (У Усатого в руках – бита, которую он забрал у пацанов.):
* * *
(Реминисценция.): В похоронном бюро прошедшей ночью. Сонный работник возится с венком, Гиря и Сопля рассматривают венки, гробы и прочее похоронное хозяйство.
МАЛЫШ: Извиняй уже, что подняли тебя ни свет ни заря…
РАБОТНИК (устало): Ничего… На венке-то что писать будем?
ШУСТРЫЙ: Все там будем…
Гиря смеется.
МАЛЫШ: Подвязывай, юморист… (Работнику.): Ты это… По-русски только пишешь?
РАБОТНИК: По-всякому пишу.
МАЛЫШ: А на словацком можешь?
РАБОТНИК: Не, я такого языка и не знаю.
МАЛЫШ: Ладно… Пиши по-украински, только буквы польские чтобы были. И над «Цэ» птичку такую прихуярь.
РАБОТНИК: Так что писать?
МАЛЫШ: «Любому Якобу Топорчеку от друзей».
* * *
Проезжая границу, пацаны откровенно веселятся.
ШУСТРЫЙ: Бля, колхозники тупые, повелись. Пролезло, бля! (Открывает дверь и выбрасывает венок на дорогу.):
Словацкие пограничники, все это в десятке метров от КПП, смотрят вслед машине. Венок лежит в грязи, ленточка развевается на ветру. Зверь, видимо из той же бригады, что и по ту сторону границы, с удивлением смотрит на венок в грязи, потом, глядя вслед машине, что-то бормочет. На ругательства не похоже, скорее, он шепчет молитву.
* * *
Машина едет по Словакии, пацаны смотрят с интересом, веселы.
ШУСТРЫЙ: Не, пацаны, если дальше дорога такая же хорошая, то, я скажу, здесь можно ездить…
МАЛЫШ: Дальше – только лучше… До самого океана…
СОПЛЯ (рассматривая в окошко): А мне пейзаж нравится…
МАЛЫШ: Да, получше стало, хотя они и тогда не бедствовали.
СОПЛЯ (пытается шутить наравне со всеми): Когда это «тогда»? В войну, что ли?
МАЛЫШ: Я здесь был, два года назад, еще с Монголом.
ШУСТРЫЙ: С Монголом? Ни хуя себе, я и не знал, что ты у него работал.
МАЛЫШ (смотрит косо на Шустрого): Значит, не надо было тебе знать. Теперь знаешь, и хорошо.
ШУСТРЫЙ (выдержав паузу): Ты потому такой скрытный, что не по понятиям бизнесом занимались? Блядей возили? В Прагу, на заработки…
МАЛЫШ: Фильтруй базар, ты. Да, блядей пасли… Тогда можно было. Понятия другие были. Монгол и с карманников получал.
СОПЛЯ (изумленно): С воров?
МАЛЫШ: Да. Время было такое…
ГИРЯ: А где теперь Монгол?
МАЛЫШ: Да там, где и все. На кладбище. Хоть в закрытом гробу хоронили, но могила есть. У остальных не так. Мы тогда здесь много народу оставили, и дома тоже многих потеряли. Всю верхушку. (Меняя тон на приказной.): Так! Сделали добрые лица… Веселимся, блядь. Гиря, анекдот рассказывай…
Полицейский из дорожной полиции машет жезлом – указывает на обочину дороги, машина тормозит.
* * *
Минутой позже. Полицаи проверяют документы, обыскивают машину.
ГИРЯ: …И тут доктор говорит: «А почему ж ты ее не ебешь?» А больной: «Ты гонишь, доктор, мы ж с ней хаваем».
Смех.
Полицай с презрительной миной возвращает паспорта.
* * *
Едут дальше, Малыш рассказывает историю.
МАЛЫШ: Короче, проститутки на той хате спали по трое в кроватях, в две смены, девять телок… За ними Барбос присматривал. Не пацан, мусор бывший, спецназовец.
Пацанам вроде как не по понятиям было с телками жить, а ему это дело нравилось. В виде наказания – ебал их в жопу. Один раз пацаны тему просекли и посоветовали Барбосу намазать гандон змеиным ядом, чтоб больнее было.
Пацаны ржут.
СОПЛЯ: И шо?
МАЛЫШ: Тот намазал. Гандон разъело, и Барбос носился по хате со стоячим хуем, верещал от боли, шо кабан.
Все смеются.
ШУСТРЫЙ: Так как потом, пропал интерес в жопу ебать?
МАЛЫШ: Хуй его знает. Его грохнули через две недели.
МАЛЫШ: Ладно. Расскажу еще одну историю.
(Визуализация рассказа.): Надо было перевезти через границу деньги. Монгол поделил общак, когда понял, что не перевезти все сразу. Пять тысяч повез я. Монгол сказал в жопу засунуть, на торпеду… Тогда сильно русских на границе шмонали, из Чехии оружие возили, патроны люгеровские, и на 7,65 – там свободно продавались, если есть чех с разрешением на оружие. У нас не достать было, а оружие под них еще с войны оставалось. Деньги забрали бы, больше штуки нельзя было везти. Я, лох, взял пленку от пиццы, завернул, и в поезде, в туалете, стал заталкивать.
ШУСТРЫЙ (заинтересованно): Затусовал?
МАЛЫШ (устало): Нет. Я ж не сидел, не умею крутить торпеды, да и здоровая была слишком. А главное, пицца перченая была, так что я чуть не охуел…
Все смеются, и Малыш с ними.
ГИРЯ: Но провез?
МАЛЫШ: Провез. Спрятал в ботинки, под стельки, на границе побрезговали рыться… Монголу рассказал – тот смеялся.
ШУСТРЫЙ: Что Монгол сказал?
МАЛЫШ: Сказал, что надо разрабатывать очко, в жизни пригодится. (Все смеются.): Он мне сказал, а я тебе говорю, на всякий случай.
Смех.
* * *
Городская суета. В отдалении – Малыш говорит по телефону-автомату в Праге. Коротко разговаривает, затем возвращается к стоящей рядом машине.
ГИРЯ: Не, пацаны, жить тут хорошо, но народ странный… Какие-то они все тут дезики.
СОПЛЯ: Кто?
ГИРЯ: Дистрофики. С патлами, с серьгами.
ШУСТРЫЙ: И телки страшные. Недаром наши твари сюда работать ездят.
МАЛЫШ: Есть и хорошие. Только они с русскими не ебутся. Брезгуют.
ШУСТРЫЙ: Ни хуя себе?! Как это – брезгуют?
МАЛЫШ: А вот так. Тут на телку, что с русскими крутится, – смотрят, как у нас на звериную подстилку или на тех, что с неграми ебутся…
СОПЛЯ: Бля, охуели они тут, давно пизды не получали.
МАЛЫШ: Русских они боятся. Разницы не делают, русские – украинцы, все русские. Как в Москве чеченов боятся – это мы напугали, с Монголом. Они вначале борзые были, как барыги с базара, – а потом уже и на стрелки приходить боялись, если знали, что с нами будет стрелка.
* * *
Кафе. Пацаны сидят за столом, что-то заказывают, официант уходит с заказом. Люди за соседними столиками, уловив русскую речь, рассчитываются и уходят или пересаживаются. Через несколько минут в кафе вокруг столика с пацанами образовывается санитарный кордон из свободных столов.
МАЛЫШ: Ну что, все поняли?
ГИРЯ: Да. Пидоры они тут все.
СОПЛЯ: Хорошо вы их напугали. До сих пор ссутся.
МАЛЫШ: Ну, ссутся не ссутся, а нам отсюда сваливать пришлось… Хотя, другие работают. Попугивают официантов.
ШУСТРЫЙ: Почему официантов?
МАЛЫШ: Потому что они наглые вначале, а потом, как на него наедешь, готовы на четыре кости упасть. Как барыги или официанты.
ШУСТРЫЙ: Шныри. (Он откровенно рассматривает красивую блондинку в конце зала. Та отводит взгляд.):
МАЛЫШ: Глухой номер. У них телки ведутся на красавцев таких… Ну… Знаете, с патлами, танцоров всяких. Как в порнухе – надрочит хуй, и снимается. (Голосом Рашпиля.): Додики, это ж все лагерные додики, педерасты.
Пацаны тихо смеются.
ШУСТРЫЙ: Ведутся телки на пидоров? Тьху, блядь. И страшные к тому же.
СОПЛЯ: Надо б нашим эту страну обратно забрать, мозги им вправить.
МАЛЫШ: Каким нашим?
СОПЛЯ (смеется): Рашпилевцам, каким же еще…
ШУСТРЫЙ: И язык у них пидарский какой-то.
МАЛЫШ: Язык смешной. Не мыло, а мыдло, не самолет – летадло, машина – возидло.
ШУСТРЫЙ: Прикольный язык. А повидло как?
Громко смеются, бармен и стоящий у стойки официант смотрят на них.
БАРМЕН (тихо, официанту): Русское быдло.
Неприметно сидящий у стойки пожилой чех встает и направляется к пацанам. Иностранец – с усами и сединой. Одет франтовато. Тем не менее это и есть Карасик. Несколько секунд на идентификацию.
КАРАСИК (тихо): Привет, босота.
МАЛЫШ: Надо же – не узнал тебя, Карасик. Богатым будешь.
КАРАСИК: Спасибо. Мы ж не знакомы были. Талию ломаешь?
МАЛЫШ: Шучу.
КАРАСИК: Смеюсь. Давайте расходиться, вам еще много сделать надо сегодня. Первым делом, пацаны, кишки, что на вас, – в помойку. Деньги есть – идите в магазин и купите нормальное шмотье. В этом ходить нельзя, полицаи заебут. Вы без делов приехали?
МАЛЫШ: Пустые. Биту и ту на границе отмели.
КАРАСИК: Завтра дам инструмент.
МАЛЫШ: Давай сегодня.
КАРАСИК: Сказал – завтра. Сегодня нет ничего. Идите на хату, отсыпаться. И кишки покупать будете – не изобретайте ничего. А переоденьтесь, как манекены на витринах, не так видно будет, кто вы и откуда. Дожидайтесь меня на хате. Никуда не ходите. Машину на стоянку, подальше от хаты… я покажу.
МАЛЫШ: Хорошо. Где шмотки покупать?
КАРАСИК: Да везде. Отвыкай уже от проблем совковых – тут Европа.
* * *
Хата. На столе гамбургеры и три бутылки водки. Малыш наливает в стаканы. Пацаны в футболках. Из мебели – телевизор и матрасы. По телевизору идет бесконечное МТВ. Костюмы на вешалках.
МАЛЫШ: Плохо, что со стволами задержка.
ШУСТРЫЙ: Да брось, Малыш, мирная демократическая страна…
МАЛЫШ: Тут территория чужая. И навидался я историй разных. Было дело – приехали от Монгола вот так вот пацаны – устали с дороги, водочки напились. И спать… А ночью замочили всех по тихому… Никто не проснулся уже…
ШУСТРЫЙ: И кто их захуярил?
МАЛЫШ: Чечены.
СОПЛЯ: Дверь, что-ли, не слышали, как ломали…
МАЛЫШ: А дверь ключиком открыли… Как домой к себе зашли…
* * *
Дверь на хате. Деревянная, но надежная. Слышно, как кто-то с другой стороны вставляет в замочную скважину ключ. Замок щелкает и медленно проворачивается.
Второй раз повернуться не успевает, пацаны, покинув стол, занимают позиции. Движения отработаны многократно. Гиря с Соплей приседают в прихожей возле дверей, Шустрый с кухонным ножом, который прячет за бедром, опустив руку, становится за дверь, Малыш подходит к дверям. Дверь открывается, входит Карасик, в руке – дипломат.
КАРАСИК (заходит): Привет, Малыш!
МАЛЫШ: Не звонишь, Карасик?
КАРАСИК (увидев, что окружен пацанами, крупным планом – нож в руке у Шустрого, испуганно): Да вы что, братва?
МАЛЫШ: Ну, мало ли кто зайти хочет.
КАРАСИК: Бля, забыл позвонить. Я уж старый, склероз.
ГИРЯ: Так на пенсию иди.
КАРАСИК (неожиданно злобно, совсем другим тоном): А я и есть на пенсии. Я двадцать лет по лагерям скитался, теперь здесь живу. А где ты будешь жить, если еще раз мне слово скажешь, ты знаешь?
ГИРЯ: Где?
КАРАСИК: Нигде, понял, Вася?!
* * *
На кухне, которая отделена от комнаты перегородкой без дверей. Карасик кладет дипломат на стол, поднимает крышку. Пацаны окружили стол и рассматривают содержимое. Три пистолета – два «СZ-85» и «Вальтер P-38».
МАЛЫШ: Это все?
КАРАСИК: Нет, вот еще приспособа. (Достает из кармана сверток. Разворачивает. Внутри – глушитель, который он кладет на стол рядом с «вальтером».):