Нестеров Михаил
Посланники Великого Альмы (Книга 2)
Михаил НЕСТЕРОВ
Посланники Великого Альмы
Книга вторая
"Он захватил их правителя и отрезал у него ухо, а тот сказал: "Зачем сделал это мне? Разве обещал ты так?"
..."Сделал так тебе в назидание. Потрогаешь свое ухо, вспомнишь об этом и не станешь воевать с арабами".
Ибн Абд аль-Хакам
"Футух Миср"
"Как и деве той... в Ливии им поселенной и плод в себе бога носившей".
Аполлоний Родосский
Часть I
Глава I
1
Вашингтон, штат Виржиния,
MCC(1), 25 сентября, 2004 год
(1 - Metropolitan Correctional Center - следственный изолятор (англ).)
Заключенный под номером 40811572 только что вышел из душа и протопал мокрыми сланцами по коридору. Войдя в свою камеру, он аккуратно повесил полотенце на спинку кровати, подошел к встроенному в настенный шкаф зеркалу и придирчиво оглядел себя: лицо интеллектуала с морщинистым лбом и коротким подбородком. Неторопливо водя расческой по волосам, он зачесал их назад, затем маленькими ножницами подравнял седые усы. Потом ещё раз близоруко осмотрел себя в зеркале и, оставшись довольным своим видом, неторопливо стал надевать коричневую тюремную рубашку.
На 11.30 у него было назначено очередное свидание. И хотя заключенным положено три свидания в неделю, он пользовался своими правами намного реже: за этот месяц это было второе.
Его сосед по камере чернокожий мусульманин Джафар смотрел телевизор. На его коленях лежала Книга Гиннеса, открытая на разделе об убийствах. Но имени Джафара там не было. Наоборот, он боялся, что вскоре попадет туда. Джафар выучил наизусть один из подразделов и покрывался серыми пятнами, когда представлял себе лицо незнакомого Д.Л.Эванса. Эванса приговорили к казни на электрическом стуле и подали заряд около двух тысяч вольт. Ремни, которыми он был привязан, лопнули, кожа на теле начала тлеть, но сердце ещё билось. Через несколько минут подали второй разряд - Эванс, порядком обгоревший, был все ещё жив. И только третий электрический заряд, который с момента подачи первого был произведен спустя пятнадцать минут, оказался действительно последним.
И если Джафара вдруг разбудить среди ночи и спросить, кто такой Вильям Вэндивер, он без запинки отрапортует, что тот рекордсмен мира: чтобы убить его, ток к телу бедняги подавали пять раз.
Джафар не хотел стать рекордсменом, он постоянно надоедал своему соседу вопросами о казнях на электрическом стуле, знал его устройство лучше самого изобретателя... Его сосед в основном молчал, он ухмылялся в седые усы и думал, что беспокойному узнику смерть от поражения током не грозит: Джафар ещё до суда свихнется окончательно и встретит свой конец в смирительной рубашке. А сам он тоже не намерен ждать суда. Все это время, а прошел почти год, как его поместили в следственный изолятор, он ждал освобождения. Но не от судьи и дюжины присяжных, а от своих братьев. Ему готовили побег.
Вот-вот уже должен был "сломаться" на деньги служащий тюрьмы, но он слишком долго "ломался" и всегда по одной причине: деньги. Переговоры с ним велись уже в третий раз, и трижды он требовал повысить ставку, а заключенному под номером 40811572 приходилось тянуть время. После очередного отказа служащего он брал на себя очередную вину. Дело уходило на доследование, а заключенный оставался в тюрьме.
Тут, в следственном изоляторе, был шанс для побега, а после перевода в тюрьму для осужденных этот шанс пропадал. Пришлось бы отрабатывать новые варианты, снова идти на подкуп офицеров уже другой тюрьмы или разрешить этот вопрос более радикальным и привычным способом. А время на месте не стоит, оно неумолимо уходит; а впереди столько дел.
Джафар переключил телевизор на программу новостей. Основной блок уже закончился, и сейчас шла ненавистная реклама. Следующий канал был польского вещания. За ним последовал ещё один, еще, пока на экране не замелькали черные лица. Джафар успокоился и стал нервно смотреть; Книга Гиннеса по-прежнему на коленях.
Это был канал вещания для бразильцев, проживающих в Соединенных Штатах. Показывали просторный и светлый зал, где экспонировались золотые статуи и украшения древнего индейского народа. Чернокожий арестант не понимал ведущего программы, говорившего на португальском языке, но обилие золота приковало его взгляд к телевизору.
Сосед Джафара довольно терпеливо сносил беспокойный характер сокамерника. Он посмотрел на наручные часы: 11.20. Через несколько минут его должны позвать на свидание. Может, в этот раз он услышит обнадеживающие новости. Он давно был готов к побегу. Но все же ему предстоит сладко вздрогнуть и насладиться тем мигом, чтобы потом, на свободе, вспоминать именно его - не сам нервный, но радостно будоражащий кровь этап побега, а стремительное падение сердца: "Завтра".
Сейчас его сердце билось в груди быстрее обычного, щеки слегка зажгло. "Неужели этот день настал?" - думал он, снова подходя к зеркалу.
Да, румянец, так давно не дававший о себе знать, отчетливыми кругами проявился на его щеках.
Заключенный снял со спинки кровати влажное полотенце и приложил к лицу. Даже своим он не должен показать своей возбужденности.
Чтобы отвлечься от собственных мыслей, он, бросая короткие взгляды на часы, составил компанию Джафару.
Сейчас на экране телевизора показывали взволнованную толпу экскурсантов. Было видно, что оператор с камерой, ведомый репортером, с трудом преодолевает живую преграду. Но вот они разорвали цепочку людей, и в кадре крупным планом появилось горящее лицо молодой женщины. Щеки её пылали, глаза источали невероятное возбуждение. Оператор убрал увеличение, и теперь женщина оказалась в кадре целиком. Она стояла на коленях, молитвенно сложив на груди руки, а перед ней на небольшом каменном постаменте стоял уродливый серебристый идол с растопыренными пальцами. Казалось, идол и женщина сжигают друг друга глазами.
Оператор продолжал смещаться, поймав в объектив высокого сухопарого мужчину. Тот пытался поднять девушку с пола, но все его попытки были тщетными. Она словно приросла коленями к полу, а неистовым взглядом - к выпуклым очам идола.
Все это напомнило заключенному сцену из очередной бразильской мыльной оперы, даже лица этих двух людей были ему знакомы. Несомненно, где-то он их видел. Особенно девушка привлекла его внимание: длинные темные волосы, пронзительные голубые глаза и тонкие руки, покоящиеся сейчас на плечах. Она казалась хрупкой, но заключенный знал, что это не так.
Где он мог её видеть? Он более внимательно вгляделся в её глаза и на мгновение зажмурился. Ее взгляд. На экране телевизора он был неистовым, а раньше он встречал его холодным и насмешливым. И волосы. Тогда она была блондинкой, волосы её чернели только у самых корней. Память сработала моментально: Памела О'Нили. И тут же голос охранника, открывшего дверь камеры:
- Кирим Сужди, к вам посетитель.
2
Бразилия, г. Белен, 25 сентября
Музей имени Эмилио Гоэльди гудел, как растревоженный улей. Многочисленная толпа, скопившаяся в центральном зале, постепенно стала редеть. Но ещё долгое время посетители музея оглядывались на постамент с серебристым идолом. Титановая табличка на постаменте гласила: АЛЬМА. БОГ ИНДЕЙСКОГО ПЛЕМЕНИ АЛЬМАЕКОВ.
Несколько минут назад возле идола стояли шесть человек. Пожилая пара из Англии, заплатив в кассе за разрешение вести в музее съемку, передавала видеокамеру друг другу, чтобы навечно запечатлеть себя рядом с индейским богом. Около них пристроились четверо подростков, роняющих на идеально чистый паркет капли подтаявшего мороженного. Основная же часть экскурсантов скопилась возле четырнадцати золотых изваяний. От скульптур их отделял канат с чехлом из красного панбархата и острые взгляды пяти охранников в полувоенной форме.
Служащая музея уже собиралась высказать недовольство относительно молодых людей, которые, несмотря на строжайший запрет, каким-то образом сумели пронести в музей мороженое, но внезапное появление директора музея Сильвио Мелу остановило её. Она быстро сообразила, что доктор Мелу может подумать, будто она следит за порядком только в присутствии руководства музея: директора не было, и все было тихо, директор появился - и тут же прозвучит её карающий голос. Поэтому она благоразумно осталась на месте.
Сильвио Мелу подошел к идолу в сопровождении двух человек. Его стремительные движения и особенно прическа под Эйнштейна за милю выдавали в нем ученого. А так как на нем был довольно небрежно завязан галстук, а рука с пожелтевшими кончиками пальцев воровски прятала дымящуюся сигарету, то даже неискушенному он виделся именно директором музея.
Пожилая пара очень громко и почему-то по-немецки поздоровалась с директором и уступила ему место возле идола.
Сильвио даже рта не успел открыть, как его спутница, внезапно побледнев и воздев руки к небу, упала перед идолом на колени. Ее мертвенная бледность сменилась ярким румянцем.
Привлеченные необычным поведением молодой женщины к идолу быстро подтянулись толпы любопытствующих. Сегодня был третий день выставки предметов народа альмаеков, и репортеров оказалось всего двое, но они мгновенно оказались рядом.
- Лори, я прошу тебя, - полковник Кертис пытался поднять её с колен. Нечто подобное он предвидел, принимая от Ричарда Харлана приглашение на открытие выставки. "Мой друг Сильвио Мелу встретит вас", - сказал археолог при очередной встрече в доме полковника. За последние несколько месяцев он раз десять-двенадцать посещал жаркий Эверглейдс и встречался с "амазонками", требуя от них полной информации о племени альмаеков. Кертис принял предложение профессора не очень охотно, в пору было отказаться, но он все же надеялся, что сумеет каким-то образом удержать Лори. Однако даже не мог представить себе, насколько сильны в ней были религиозные чувства. Они не притупились даже за то довольно продолжительное время, что они жили вместе в одном доме.
Конори по характеру оказалась домоседкой. Вначале боязливо, а потом постепенно привыкая к окружающему её со всех сторон необычному и удивительному миру, она не то чтобы приняла его, а как-то смирилась. И сам Кертис из состояния легкого помешательства вместе с Конори переходил в состояние нормальное. Но это с его точки зрения. А вот с Конори все происходило наоборот. Она нормальное состояние меняла на совсем уж непонятное, отчего, как и Кертис первое время, чувствовала себя на грани безумия. И где-то в середине этих состояний они все же сошлись. Конори уже давно перестала бояться легкого шума бытовых приборов, глаза её приобретали нормальную величину, когда Кертис сажал её в машину и возил по городу. Чего не скажешь о первых днях. Внутренне полковник метался подобно дикому зверю, называя дочь то настоящим именем, то сбиваясь на её родное - Конори. Точку в этом деле поставила Джулия и Сара. Они в первый же вечер после возвращения из Гейнсвила усадили Конори напротив себя и очень серьезно с ней говорили. Даже жестко. "Ты теперь - Лори, - сказала девушке Сара. Альме угодно было оставить тебя здесь. Ты не должна перечить ему. Ты должна говорить. Обет с тебя снимается ав-то-ма-ти-чес-ки. Гит[1]?"
[1] - Хорошо (еврейск).
И Конори произнесла тогда первое слово, нарушая или снимая с себя обет молчания. Это слово удивительным образом совпадало с еврейским и имело то же значение.
- Гит, - сказала она. И попробовала на звук другое, смысл которого не поняла, прозвучавшее для неё из уст Сары освобождающе: Ав-то-ма-ти-чес-ки, - робко и медленно произнесла она.
Этим словом она влилась в незнакомый для неё мир. Влилась, принимая новое имя и другую внешностью. Потому что так было угодно Альме.
- Лори, пожалуйста... - Полковник продолжал уговаривать дочь, догадавшись, наконец, встать между ней и видеокамерой. - Пойдем отсюда. Я обещаю, что мы вернемся. - Он нашел глазами Мелу. - Я же говорил, что нужно было прийти сюда после закрытия. - Его голос прозвучал недовольно. Но он все же догадался извиниться перед профессором.
- Не беспокойтесь, - мягко произнес Сильвио. - Пройдемте в мой кабинет.
Он взял Лори под другую руку, и они, чувствуя на спинах прилипчивые взгляды экскурсантов, торопливо покинули центральный зал.
Кабинет Сильвио Мелу был тесным, его загромождали различные экспонаты, над которыми он в данное время работал. Лори усадили в кресло хозяина, Ричард сел рядом. Мелу достал из холодильника холодный сок и предложил гостье.
Лори довольно быстро успокоилась.
- Тебе лучше? - спросил Кертис и перевел взгляд на директора музея. ?Пожалуй, нам нет смысла оставаться здесь дольше.
- Тогда, может, я отвезу вас к себе домой?
- Да, профессор, я вынужден попросить вас об этом. Но только для того, чтобы мы смогли забрать свои вещи.
Мелу не удивился. Теперь не удивился. После того как Ричард Харлан отрекомендовал отца с дочерью как своих близких друзей и тут же умчался в Нью-Йорк, Сильвио уже ничему не удивлялся. Потому что, черт возьми, это была очень странная пара! Сам Кертис, да и Харлан тоже объясняли чудаковатое выражение глаз девушки её болезнью. Действительно, она очень плохо, как-то примитивно и медленно говорила по-английски, перед тем как ответить, долго взвешивала самые элементарные фразы.
"Она перенесла очень серьезную душевную травму, - объяснил Кертис. Моя дочь больна и в двадцать семь лет вынуждена заново учиться говорить".
Харлан подтверждал слова приятеля так упорно, как это делают, когда вынуждены убедить собеседника в заведомой лжи. И глаза у него были точь-в-точь, как у дочери Кертиса - малость чудаковатые.
Они приобрели такое выражение, когда Ричард Харлан обнаружил у водопада захоронение сокровищ, а перед этим таинственно пропал. Сам Сильвио, помогая старому товарищу, вынужден был две недели жить в гостинице под Вашингтоном. Когда наконец офицер ЦРУ Челси Филд разрешил ему уехать в Бразилию, оказалось, что Харлан уже три дня работает на новом месте и успел найти тайник. На вопросы Мелу "Где ты был, Ричард?", "Кто тебя похитил?" и даже "Как с тобой обращались?" тот отвечал тем самым чудаковатым взглядом и совершенно однозначно: "Пока я не могу тебе сказать об этом". И добавлял: "Извини, Сильвио, большое тебе спасибо".
Да, конечно, оправдывал его поведение Мелу: ЦРУ - эти буковки все объясняют. Но все же какие там люди, вспоминал он: умные, вежливые, чуткие! Они и ему мягко посоветовали не распространяться. "Как можно!" - клятвенно пообещал он капитану Филду.
Конечно же, бразилец принял объяснения о болезни дочери Кертиса - как не принять, когда это написано на её лице, лице с выражением семилетней девочки. И вот, несколько минут назад она, увидев идола, упала перед ним на колени. Мелу, мягко говоря, опешил и хотел спросить у Кертиса прямо: где вы её откопали? Именно так - откопали. Потому что создавалось неприятное впечатление, что её в семилетнем возрасте посадили в пещеру и выпустили спустя двадцать лет. Такое определение пришло к бразильцу интуитивно, и он уже не мог освободиться от него; напротив, чем больше он наблюдал за Кертисом и девушкой, тем больше убеждался в правоте своего внезапного вывода. Еще немного, думал Сильвио, и истина откроется мне. Что делать, на данном этапе он мыслил категориями ученого-археолога.
- Так вы хотите уехать? - Мелу прикурил новую сигарету от старой, докуренной почти до фильтра.
- Да, вы же видите её состояние.
Профессор затушил старую сигарету в пепельнице и вытер пальцы о лацкан пиджака.
- Я, понимаю, и мне будет неуютно в душе, когда вы уедете.
- Почему?
- Из-за состояния вашей дочери. Вы могли бы день-два погостить у меня, дождаться какого-то относительного спокойствия, равновесия в состоянии девушки. Я же не знаю причин, которые нанесли ей травму. Думаю, вам не стоит торопиться с отъездом, и мои чисто эгоистические эмоции в расчет прошу не брать.
- Нет, Сильвио, благодарю вас, но мы сегодня же ночью улетаем во Флориду.
- В таком случае оставьте мне хотя бы номер вашего телефона, чтобы я смог справиться о здоровье Лори.
Кертис несколько секунд думал, прежде чем набросать на листке бумаги номер своего домашнего телефона.
- Звоните, профессор, буду рад услышать ваш голос.
Мелу хитровато прищурился.
- Так ли?
- Если честно, то сам я бы никогда не позвонил, а вы, надеюсь, позвоните.
В словах полковника Мелу не обнаружил подтекста, это прозвучало не как отповедь, но в самой интонации было что-то законченное. Законченное корректно: полковник оставил свой номер телефона.
"Пожалуй, основу его работы составляет дипломатия", - решил про себя Мелу, не пытавшийся за два дня выяснить профессию Кертиса.
3
Вашингтон
Охранник следственного изолятора долго изучал паспорт гражданина Ливана, переводя взгляд с фотографии на смуглое лицо посетителя. Наконец он кивнул и знаком указал на стол возле рентгеновской установки и детектора металла.
- Все из карманов на стол, включая сигареты.
Посетитель положил на стол бумажник в кожаном переплете.
- Это все? - Тюремщик послал на него испытующий взгляд. Потом вынул из ящика стола бланк спецформы и вписал туда фамилию посетителя: Салех Азиз. Заполняя бланк, он спросил: - ?Вы не проносите в тюрьму оружие, наркотики, слесарные инструменты, еду?
Азиз ответил отрицательно.
- Распишитесь, - потребовал охранник, указывая в бланке на два места. Он сверился с подписью посетителя в паспорте и положил его вещи в личный сейф. Затем сделал жест в сторону рамки металлоискателя: - Пройдите, пожалуйста.
Салех выполнил указание, принял ключ от сейфа и покорно ожидал окончания довольно утомительной процедуры проверки. Охранник тем временем передал сообщение по рации. Через несколько секунд открылась дверь, ведущая из "привратной" к широкой лестнице, и посетителя встретил двухметровый гигант-негр. Он сделал на правой руке Салеха невидимый невооруженному глазу оттиск печати и вызвал напарника. Уже третий по счету служащий следственного изолятора с кольтом у пояса и дубинкой в руке попросил Азиза не торопиться и следовать рядом.
- ?Мы на втором этаже, - передавал он по рации. - Прошли пролет, поднимаемся на третий этаж. Встречайте.
Четвертый охранник с биркой на кармашке "Том Копала" поджидал их возле металлической дери. Он провел Азиза длинным коридором, открыл комнату для посетителей и указал рукой на пластиковый стул. Задем передал по рации:
- Кирим Сужди, шестой блок, на свидание.
Через пять минут в комнату вошел заключенный. На нем была стандартная для исправительных учреждений одежда, на лице очки в толстой роговой оправе.
Азиз привстал со стула, слегка наклонив голову.
- Здравствуй, Кирим.
Том Копала вынул из нагрудного кармана пульт дистанционного управления и направил его вверх. Под потолком загорелась крохотная индикаторная лампочка камеры видеоконтроля.
- Как мои Рахмон и Теймур? - в первую очередь спросил Сужди, устраиваясь напротив Азиза. - Ты видел их?
- Да, Кирим. Перед отлетом я говорил с ними. Они гордятся тобой. Азиз помолчал. Потом, избегая взгляда собеседника, сообщил: - Арестовали Сеифа.
Заключенный резко подался вперед. Глаза за толстыми стеклами очков полыхнули. Сеиф аль-Харби приходился двоюродным братом Кириму и, так же как он, являлся активным членом террористического движения Ливии "Дети Аллаха". Сужди, повинуясь немому приказу надзирателя, сел ровно и взял себя в руки.
- Как это случилось? - тихо спросил он.
- На него вышел "Мерак", спеццентр военной разведки Анголы, когда он по делам приехал в Луанду.
Эта новость оказалась для Сужди тяжелой, и он с горечью подумал, что уж лучше бы Сеифа арестовали в Америке. Он прекрасно знал методы работы ангольских спецслужб. "Мерак" по сути - аналог израильского "Шин-Бет"; пытки в застенках "Мерака" организованы методично и санкционированы руководством страны как направленная антитеррористическая политика.
- Известно место его заключения?
- Этого мы не знаем, Кирим, - Салех виновато опустил глаза. - По одним сведениям, он в самой Луанде, по другим - в тюрьме "Мерака". Это в Амбрише, так называемые здания спеццентра. Но абсолютно точных данных по поводу расположения тюрьмы этого центра у нас пока нет. Есть версия, что он где-то неподалеку от Бембе.
Сужди покачал головой.
- У нас оттого такой разброс в месторасположении "Мерака", что оттуда живым никто не выходит.
И снова лидер "Детей Аллаха" задумался, повторяя про себя прилипшую фразу: "Уж лучше бы Сеифа арестовали в Америке". Здесь даже по сравнению с комфортной тюрьмой в немецком городе Лейпциеге, где Сужди провел четыре года, был рай: камеры на двоих, телевизоры, душевые, отдельные туалеты, трехразовое неограниченное в порциях питание, библиотека, газеты, телефоны, которыми можно пользоваться пятнадцать часов в сутки, и... никаких там пыток. Наоборот, все надзиратели предупредительно услужливы. Одну тюрьму Сужди прошел, и теперь ему просто необходимо как можно скорее покинуть и этот рай. Но когда же точно? Он вопросительно смотрел на Салеха, но тот молчал.
У Сужди внезапно заломило правое предплечье, и он как-то по-старчески подумал, что это к непогоде. Последние три месяца ранение на руке довольно точно предсказывало грозы и продолжительные дожди. В такие моменты руку словно распирало изнутри, кость нещадно ломило, и боль отдавалась во всем теле. Левая рука имела почти такое же ранение, но пуля миновала кость, только слегка задев её. Сужди снова вспомнил, как все было там, в самолете: пронзительный, чуть прищуренный взгляд и две яркие вспышки. Он до сих пор не мог освободиться от неприятного ощущения, ему все время казалось, что пули вырвались не из дула пистолета, а из глаз девушки, причем разом. Кирим просто не мог поверить, что с такой скоростью можно дважды нажать на курок. Но она в короткие секунды сумела нажать на него восемь раз. И вот результат: из семи человек его группы только он один остался в живых. Она подарила ему жизнь; но только для того, чтобы он до конца своих дней гнил в тюрьме или несколько секунд вонял паленым мясом на электрическом стуле.
Пока Сужди в сопровождении надзирателя спускался в комнату для посетителей, перед его взором стояли глаза девушки, которую показали по телевизору. Он бы узнал её из тысячи, невзирая на цвет волос, прическу и выражение лица: слишком часто будили Кирима среди ночи её глаза. И вот сегодня он увидел их снова, но так неожиданно, что в первые мгновения усомнился. Но седоватый высокий человек, который поднимал её с пола, послужил надписью к её портрету: Памела О'Нили. Этот человек лично подошел тогда к самолету, чтобы увести митингующих женщин, на нем была военно-морская форма со знаками различия полковника. Красиво спланированная операция, а он, Кирим Сужди, попался на нее, пропустив в салон самолета антитеррористическую группу.
Сужди стоял у двери лайнера, когда блондинка обернулась и, назвав полковника папашей, что-то сказала ему о женственности. Взгляда полковника Кирим не различил, расстояние было велико, а очки он всегда носил на единицу меньше положенного, панически боясь штурмующей его прогрессии близорукости; уже сейчас его зрение было на отметке - 7. Он помнил её горячие бедра, когда при обыске задержал на них ладони и слегка сжал их. Она не была сногсшибательной красавицей - Сужди видел и не таких, но она способна была вызвать желание, и оно в то время пришло к Кириму. Пришло тогда, когда он был близок к успеху: на борту самолета десятки заложников, удачно проведенные переговоры с администрацией президента США и реальный шанс покинуть Америку с товарищами по оружию. Несомненно, это была слабость с его стороны, но все же не она привела к трагическому финалу: его просто переиграли.
- Когда арестовали Сеифа? - Сужди с трудом оторвался от своих мыслей. Он знал, что сейчас их снимает видеокамера, но особого внимания этому не придавал. Пусть порадуются.
Азиз с готовностью ответил:
- Четыре дня назад, двадцать первого сентября.
- А что насчет другого моего родственника? - спросил он... и замер в ожидании ответа.
Но Салех не успел ответить. Том Копала встал с места и постучал пальцем по наручным часам.
- Время свидания окончено.
Азиз первым протянул руку товарищу.
- Не положено! - громко и резко предупредил его надзиратель.
Салех, как и при встрече, наклонил голову:
- До свидания, Кирим.
- Будь здоров, Салех.
Копала выключил запись и оглянулся на дверь. Затем протянул Сужди сложенный вчетверо листок, маленький бумажный пакет, небольшой, но увесистый сверток и тихо сказал:
- Через два дня. Приготовьтесь к 28 числу. Здесь инструкции и все необходимое для нашего дела. Выучите наизусть и несколько раз прогоните предстоящие действия. Ни малейшего отклонения, все расписано по секундам, строго предупредил он и указал глазами на сверток: - Спрячьте под одеждой. Надеюсь, эта вещь вам знакома. Вы поняли меня? Ни малейшего отклонения!
Том Копала неотрывно смотрел на заключенного, который через два дня может сделать его богатым. Вчера вечером он получил половину обещанной за организацию побега суммы и подтвердил готовность. Другую половину ему отдадут у ворот тюрьмы.
Крылья носа Сужди затрепетали. Они уже впитывали через себя терпкое слово "свобода".
Он несколько секунд простоял с закрытыми глазами, потом кивнул надзирателю: да, я понял - и взял Азиза за локоть.
- Попробуй узнать вот что, Салех, - торопливо заговорил Кирим. Сегодня по бразильскому каналу шел репортаж с какой-то выставки. Приблизительное время - 11.15. Наведи справки, узнай, какая это передача. Если понадобится, навести контору бразильского вещания на США. Поинтересуйся, кто снимал этот репортаж и где. Придумай какой-нибудь предлог. К примеру, тебе понравилась передача или сама выставка, ты хочешь приобрести видеокопию той передачи или же посетить выставку. Там произошел один инцидент с женщиной. Также там фигурировал мужчина, высокий, сухопарый, может быть, в чине полковника. Но ты прямо об этом не спрашивай: если заговорят сами - хорошо, не заговорят - тоже ничего страшного. Ты понял, Салех?
Посланники Великого Альмы
Книга вторая
"Он захватил их правителя и отрезал у него ухо, а тот сказал: "Зачем сделал это мне? Разве обещал ты так?"
..."Сделал так тебе в назидание. Потрогаешь свое ухо, вспомнишь об этом и не станешь воевать с арабами".
Ибн Абд аль-Хакам
"Футух Миср"
"Как и деве той... в Ливии им поселенной и плод в себе бога носившей".
Аполлоний Родосский
Часть I
Глава I
1
Вашингтон, штат Виржиния,
MCC(1), 25 сентября, 2004 год
(1 - Metropolitan Correctional Center - следственный изолятор (англ).)
Заключенный под номером 40811572 только что вышел из душа и протопал мокрыми сланцами по коридору. Войдя в свою камеру, он аккуратно повесил полотенце на спинку кровати, подошел к встроенному в настенный шкаф зеркалу и придирчиво оглядел себя: лицо интеллектуала с морщинистым лбом и коротким подбородком. Неторопливо водя расческой по волосам, он зачесал их назад, затем маленькими ножницами подравнял седые усы. Потом ещё раз близоруко осмотрел себя в зеркале и, оставшись довольным своим видом, неторопливо стал надевать коричневую тюремную рубашку.
На 11.30 у него было назначено очередное свидание. И хотя заключенным положено три свидания в неделю, он пользовался своими правами намного реже: за этот месяц это было второе.
Его сосед по камере чернокожий мусульманин Джафар смотрел телевизор. На его коленях лежала Книга Гиннеса, открытая на разделе об убийствах. Но имени Джафара там не было. Наоборот, он боялся, что вскоре попадет туда. Джафар выучил наизусть один из подразделов и покрывался серыми пятнами, когда представлял себе лицо незнакомого Д.Л.Эванса. Эванса приговорили к казни на электрическом стуле и подали заряд около двух тысяч вольт. Ремни, которыми он был привязан, лопнули, кожа на теле начала тлеть, но сердце ещё билось. Через несколько минут подали второй разряд - Эванс, порядком обгоревший, был все ещё жив. И только третий электрический заряд, который с момента подачи первого был произведен спустя пятнадцать минут, оказался действительно последним.
И если Джафара вдруг разбудить среди ночи и спросить, кто такой Вильям Вэндивер, он без запинки отрапортует, что тот рекордсмен мира: чтобы убить его, ток к телу бедняги подавали пять раз.
Джафар не хотел стать рекордсменом, он постоянно надоедал своему соседу вопросами о казнях на электрическом стуле, знал его устройство лучше самого изобретателя... Его сосед в основном молчал, он ухмылялся в седые усы и думал, что беспокойному узнику смерть от поражения током не грозит: Джафар ещё до суда свихнется окончательно и встретит свой конец в смирительной рубашке. А сам он тоже не намерен ждать суда. Все это время, а прошел почти год, как его поместили в следственный изолятор, он ждал освобождения. Но не от судьи и дюжины присяжных, а от своих братьев. Ему готовили побег.
Вот-вот уже должен был "сломаться" на деньги служащий тюрьмы, но он слишком долго "ломался" и всегда по одной причине: деньги. Переговоры с ним велись уже в третий раз, и трижды он требовал повысить ставку, а заключенному под номером 40811572 приходилось тянуть время. После очередного отказа служащего он брал на себя очередную вину. Дело уходило на доследование, а заключенный оставался в тюрьме.
Тут, в следственном изоляторе, был шанс для побега, а после перевода в тюрьму для осужденных этот шанс пропадал. Пришлось бы отрабатывать новые варианты, снова идти на подкуп офицеров уже другой тюрьмы или разрешить этот вопрос более радикальным и привычным способом. А время на месте не стоит, оно неумолимо уходит; а впереди столько дел.
Джафар переключил телевизор на программу новостей. Основной блок уже закончился, и сейчас шла ненавистная реклама. Следующий канал был польского вещания. За ним последовал ещё один, еще, пока на экране не замелькали черные лица. Джафар успокоился и стал нервно смотреть; Книга Гиннеса по-прежнему на коленях.
Это был канал вещания для бразильцев, проживающих в Соединенных Штатах. Показывали просторный и светлый зал, где экспонировались золотые статуи и украшения древнего индейского народа. Чернокожий арестант не понимал ведущего программы, говорившего на португальском языке, но обилие золота приковало его взгляд к телевизору.
Сосед Джафара довольно терпеливо сносил беспокойный характер сокамерника. Он посмотрел на наручные часы: 11.20. Через несколько минут его должны позвать на свидание. Может, в этот раз он услышит обнадеживающие новости. Он давно был готов к побегу. Но все же ему предстоит сладко вздрогнуть и насладиться тем мигом, чтобы потом, на свободе, вспоминать именно его - не сам нервный, но радостно будоражащий кровь этап побега, а стремительное падение сердца: "Завтра".
Сейчас его сердце билось в груди быстрее обычного, щеки слегка зажгло. "Неужели этот день настал?" - думал он, снова подходя к зеркалу.
Да, румянец, так давно не дававший о себе знать, отчетливыми кругами проявился на его щеках.
Заключенный снял со спинки кровати влажное полотенце и приложил к лицу. Даже своим он не должен показать своей возбужденности.
Чтобы отвлечься от собственных мыслей, он, бросая короткие взгляды на часы, составил компанию Джафару.
Сейчас на экране телевизора показывали взволнованную толпу экскурсантов. Было видно, что оператор с камерой, ведомый репортером, с трудом преодолевает живую преграду. Но вот они разорвали цепочку людей, и в кадре крупным планом появилось горящее лицо молодой женщины. Щеки её пылали, глаза источали невероятное возбуждение. Оператор убрал увеличение, и теперь женщина оказалась в кадре целиком. Она стояла на коленях, молитвенно сложив на груди руки, а перед ней на небольшом каменном постаменте стоял уродливый серебристый идол с растопыренными пальцами. Казалось, идол и женщина сжигают друг друга глазами.
Оператор продолжал смещаться, поймав в объектив высокого сухопарого мужчину. Тот пытался поднять девушку с пола, но все его попытки были тщетными. Она словно приросла коленями к полу, а неистовым взглядом - к выпуклым очам идола.
Все это напомнило заключенному сцену из очередной бразильской мыльной оперы, даже лица этих двух людей были ему знакомы. Несомненно, где-то он их видел. Особенно девушка привлекла его внимание: длинные темные волосы, пронзительные голубые глаза и тонкие руки, покоящиеся сейчас на плечах. Она казалась хрупкой, но заключенный знал, что это не так.
Где он мог её видеть? Он более внимательно вгляделся в её глаза и на мгновение зажмурился. Ее взгляд. На экране телевизора он был неистовым, а раньше он встречал его холодным и насмешливым. И волосы. Тогда она была блондинкой, волосы её чернели только у самых корней. Память сработала моментально: Памела О'Нили. И тут же голос охранника, открывшего дверь камеры:
- Кирим Сужди, к вам посетитель.
2
Бразилия, г. Белен, 25 сентября
Музей имени Эмилио Гоэльди гудел, как растревоженный улей. Многочисленная толпа, скопившаяся в центральном зале, постепенно стала редеть. Но ещё долгое время посетители музея оглядывались на постамент с серебристым идолом. Титановая табличка на постаменте гласила: АЛЬМА. БОГ ИНДЕЙСКОГО ПЛЕМЕНИ АЛЬМАЕКОВ.
Несколько минут назад возле идола стояли шесть человек. Пожилая пара из Англии, заплатив в кассе за разрешение вести в музее съемку, передавала видеокамеру друг другу, чтобы навечно запечатлеть себя рядом с индейским богом. Около них пристроились четверо подростков, роняющих на идеально чистый паркет капли подтаявшего мороженного. Основная же часть экскурсантов скопилась возле четырнадцати золотых изваяний. От скульптур их отделял канат с чехлом из красного панбархата и острые взгляды пяти охранников в полувоенной форме.
Служащая музея уже собиралась высказать недовольство относительно молодых людей, которые, несмотря на строжайший запрет, каким-то образом сумели пронести в музей мороженое, но внезапное появление директора музея Сильвио Мелу остановило её. Она быстро сообразила, что доктор Мелу может подумать, будто она следит за порядком только в присутствии руководства музея: директора не было, и все было тихо, директор появился - и тут же прозвучит её карающий голос. Поэтому она благоразумно осталась на месте.
Сильвио Мелу подошел к идолу в сопровождении двух человек. Его стремительные движения и особенно прическа под Эйнштейна за милю выдавали в нем ученого. А так как на нем был довольно небрежно завязан галстук, а рука с пожелтевшими кончиками пальцев воровски прятала дымящуюся сигарету, то даже неискушенному он виделся именно директором музея.
Пожилая пара очень громко и почему-то по-немецки поздоровалась с директором и уступила ему место возле идола.
Сильвио даже рта не успел открыть, как его спутница, внезапно побледнев и воздев руки к небу, упала перед идолом на колени. Ее мертвенная бледность сменилась ярким румянцем.
Привлеченные необычным поведением молодой женщины к идолу быстро подтянулись толпы любопытствующих. Сегодня был третий день выставки предметов народа альмаеков, и репортеров оказалось всего двое, но они мгновенно оказались рядом.
- Лори, я прошу тебя, - полковник Кертис пытался поднять её с колен. Нечто подобное он предвидел, принимая от Ричарда Харлана приглашение на открытие выставки. "Мой друг Сильвио Мелу встретит вас", - сказал археолог при очередной встрече в доме полковника. За последние несколько месяцев он раз десять-двенадцать посещал жаркий Эверглейдс и встречался с "амазонками", требуя от них полной информации о племени альмаеков. Кертис принял предложение профессора не очень охотно, в пору было отказаться, но он все же надеялся, что сумеет каким-то образом удержать Лори. Однако даже не мог представить себе, насколько сильны в ней были религиозные чувства. Они не притупились даже за то довольно продолжительное время, что они жили вместе в одном доме.
Конори по характеру оказалась домоседкой. Вначале боязливо, а потом постепенно привыкая к окружающему её со всех сторон необычному и удивительному миру, она не то чтобы приняла его, а как-то смирилась. И сам Кертис из состояния легкого помешательства вместе с Конори переходил в состояние нормальное. Но это с его точки зрения. А вот с Конори все происходило наоборот. Она нормальное состояние меняла на совсем уж непонятное, отчего, как и Кертис первое время, чувствовала себя на грани безумия. И где-то в середине этих состояний они все же сошлись. Конори уже давно перестала бояться легкого шума бытовых приборов, глаза её приобретали нормальную величину, когда Кертис сажал её в машину и возил по городу. Чего не скажешь о первых днях. Внутренне полковник метался подобно дикому зверю, называя дочь то настоящим именем, то сбиваясь на её родное - Конори. Точку в этом деле поставила Джулия и Сара. Они в первый же вечер после возвращения из Гейнсвила усадили Конори напротив себя и очень серьезно с ней говорили. Даже жестко. "Ты теперь - Лори, - сказала девушке Сара. Альме угодно было оставить тебя здесь. Ты не должна перечить ему. Ты должна говорить. Обет с тебя снимается ав-то-ма-ти-чес-ки. Гит[1]?"
[1] - Хорошо (еврейск).
И Конори произнесла тогда первое слово, нарушая или снимая с себя обет молчания. Это слово удивительным образом совпадало с еврейским и имело то же значение.
- Гит, - сказала она. И попробовала на звук другое, смысл которого не поняла, прозвучавшее для неё из уст Сары освобождающе: Ав-то-ма-ти-чес-ки, - робко и медленно произнесла она.
Этим словом она влилась в незнакомый для неё мир. Влилась, принимая новое имя и другую внешностью. Потому что так было угодно Альме.
- Лори, пожалуйста... - Полковник продолжал уговаривать дочь, догадавшись, наконец, встать между ней и видеокамерой. - Пойдем отсюда. Я обещаю, что мы вернемся. - Он нашел глазами Мелу. - Я же говорил, что нужно было прийти сюда после закрытия. - Его голос прозвучал недовольно. Но он все же догадался извиниться перед профессором.
- Не беспокойтесь, - мягко произнес Сильвио. - Пройдемте в мой кабинет.
Он взял Лори под другую руку, и они, чувствуя на спинах прилипчивые взгляды экскурсантов, торопливо покинули центральный зал.
Кабинет Сильвио Мелу был тесным, его загромождали различные экспонаты, над которыми он в данное время работал. Лори усадили в кресло хозяина, Ричард сел рядом. Мелу достал из холодильника холодный сок и предложил гостье.
Лори довольно быстро успокоилась.
- Тебе лучше? - спросил Кертис и перевел взгляд на директора музея. ?Пожалуй, нам нет смысла оставаться здесь дольше.
- Тогда, может, я отвезу вас к себе домой?
- Да, профессор, я вынужден попросить вас об этом. Но только для того, чтобы мы смогли забрать свои вещи.
Мелу не удивился. Теперь не удивился. После того как Ричард Харлан отрекомендовал отца с дочерью как своих близких друзей и тут же умчался в Нью-Йорк, Сильвио уже ничему не удивлялся. Потому что, черт возьми, это была очень странная пара! Сам Кертис, да и Харлан тоже объясняли чудаковатое выражение глаз девушки её болезнью. Действительно, она очень плохо, как-то примитивно и медленно говорила по-английски, перед тем как ответить, долго взвешивала самые элементарные фразы.
"Она перенесла очень серьезную душевную травму, - объяснил Кертис. Моя дочь больна и в двадцать семь лет вынуждена заново учиться говорить".
Харлан подтверждал слова приятеля так упорно, как это делают, когда вынуждены убедить собеседника в заведомой лжи. И глаза у него были точь-в-точь, как у дочери Кертиса - малость чудаковатые.
Они приобрели такое выражение, когда Ричард Харлан обнаружил у водопада захоронение сокровищ, а перед этим таинственно пропал. Сам Сильвио, помогая старому товарищу, вынужден был две недели жить в гостинице под Вашингтоном. Когда наконец офицер ЦРУ Челси Филд разрешил ему уехать в Бразилию, оказалось, что Харлан уже три дня работает на новом месте и успел найти тайник. На вопросы Мелу "Где ты был, Ричард?", "Кто тебя похитил?" и даже "Как с тобой обращались?" тот отвечал тем самым чудаковатым взглядом и совершенно однозначно: "Пока я не могу тебе сказать об этом". И добавлял: "Извини, Сильвио, большое тебе спасибо".
Да, конечно, оправдывал его поведение Мелу: ЦРУ - эти буковки все объясняют. Но все же какие там люди, вспоминал он: умные, вежливые, чуткие! Они и ему мягко посоветовали не распространяться. "Как можно!" - клятвенно пообещал он капитану Филду.
Конечно же, бразилец принял объяснения о болезни дочери Кертиса - как не принять, когда это написано на её лице, лице с выражением семилетней девочки. И вот, несколько минут назад она, увидев идола, упала перед ним на колени. Мелу, мягко говоря, опешил и хотел спросить у Кертиса прямо: где вы её откопали? Именно так - откопали. Потому что создавалось неприятное впечатление, что её в семилетнем возрасте посадили в пещеру и выпустили спустя двадцать лет. Такое определение пришло к бразильцу интуитивно, и он уже не мог освободиться от него; напротив, чем больше он наблюдал за Кертисом и девушкой, тем больше убеждался в правоте своего внезапного вывода. Еще немного, думал Сильвио, и истина откроется мне. Что делать, на данном этапе он мыслил категориями ученого-археолога.
- Так вы хотите уехать? - Мелу прикурил новую сигарету от старой, докуренной почти до фильтра.
- Да, вы же видите её состояние.
Профессор затушил старую сигарету в пепельнице и вытер пальцы о лацкан пиджака.
- Я, понимаю, и мне будет неуютно в душе, когда вы уедете.
- Почему?
- Из-за состояния вашей дочери. Вы могли бы день-два погостить у меня, дождаться какого-то относительного спокойствия, равновесия в состоянии девушки. Я же не знаю причин, которые нанесли ей травму. Думаю, вам не стоит торопиться с отъездом, и мои чисто эгоистические эмоции в расчет прошу не брать.
- Нет, Сильвио, благодарю вас, но мы сегодня же ночью улетаем во Флориду.
- В таком случае оставьте мне хотя бы номер вашего телефона, чтобы я смог справиться о здоровье Лори.
Кертис несколько секунд думал, прежде чем набросать на листке бумаги номер своего домашнего телефона.
- Звоните, профессор, буду рад услышать ваш голос.
Мелу хитровато прищурился.
- Так ли?
- Если честно, то сам я бы никогда не позвонил, а вы, надеюсь, позвоните.
В словах полковника Мелу не обнаружил подтекста, это прозвучало не как отповедь, но в самой интонации было что-то законченное. Законченное корректно: полковник оставил свой номер телефона.
"Пожалуй, основу его работы составляет дипломатия", - решил про себя Мелу, не пытавшийся за два дня выяснить профессию Кертиса.
3
Вашингтон
Охранник следственного изолятора долго изучал паспорт гражданина Ливана, переводя взгляд с фотографии на смуглое лицо посетителя. Наконец он кивнул и знаком указал на стол возле рентгеновской установки и детектора металла.
- Все из карманов на стол, включая сигареты.
Посетитель положил на стол бумажник в кожаном переплете.
- Это все? - Тюремщик послал на него испытующий взгляд. Потом вынул из ящика стола бланк спецформы и вписал туда фамилию посетителя: Салех Азиз. Заполняя бланк, он спросил: - ?Вы не проносите в тюрьму оружие, наркотики, слесарные инструменты, еду?
Азиз ответил отрицательно.
- Распишитесь, - потребовал охранник, указывая в бланке на два места. Он сверился с подписью посетителя в паспорте и положил его вещи в личный сейф. Затем сделал жест в сторону рамки металлоискателя: - Пройдите, пожалуйста.
Салех выполнил указание, принял ключ от сейфа и покорно ожидал окончания довольно утомительной процедуры проверки. Охранник тем временем передал сообщение по рации. Через несколько секунд открылась дверь, ведущая из "привратной" к широкой лестнице, и посетителя встретил двухметровый гигант-негр. Он сделал на правой руке Салеха невидимый невооруженному глазу оттиск печати и вызвал напарника. Уже третий по счету служащий следственного изолятора с кольтом у пояса и дубинкой в руке попросил Азиза не торопиться и следовать рядом.
- ?Мы на втором этаже, - передавал он по рации. - Прошли пролет, поднимаемся на третий этаж. Встречайте.
Четвертый охранник с биркой на кармашке "Том Копала" поджидал их возле металлической дери. Он провел Азиза длинным коридором, открыл комнату для посетителей и указал рукой на пластиковый стул. Задем передал по рации:
- Кирим Сужди, шестой блок, на свидание.
Через пять минут в комнату вошел заключенный. На нем была стандартная для исправительных учреждений одежда, на лице очки в толстой роговой оправе.
Азиз привстал со стула, слегка наклонив голову.
- Здравствуй, Кирим.
Том Копала вынул из нагрудного кармана пульт дистанционного управления и направил его вверх. Под потолком загорелась крохотная индикаторная лампочка камеры видеоконтроля.
- Как мои Рахмон и Теймур? - в первую очередь спросил Сужди, устраиваясь напротив Азиза. - Ты видел их?
- Да, Кирим. Перед отлетом я говорил с ними. Они гордятся тобой. Азиз помолчал. Потом, избегая взгляда собеседника, сообщил: - Арестовали Сеифа.
Заключенный резко подался вперед. Глаза за толстыми стеклами очков полыхнули. Сеиф аль-Харби приходился двоюродным братом Кириму и, так же как он, являлся активным членом террористического движения Ливии "Дети Аллаха". Сужди, повинуясь немому приказу надзирателя, сел ровно и взял себя в руки.
- Как это случилось? - тихо спросил он.
- На него вышел "Мерак", спеццентр военной разведки Анголы, когда он по делам приехал в Луанду.
Эта новость оказалась для Сужди тяжелой, и он с горечью подумал, что уж лучше бы Сеифа арестовали в Америке. Он прекрасно знал методы работы ангольских спецслужб. "Мерак" по сути - аналог израильского "Шин-Бет"; пытки в застенках "Мерака" организованы методично и санкционированы руководством страны как направленная антитеррористическая политика.
- Известно место его заключения?
- Этого мы не знаем, Кирим, - Салех виновато опустил глаза. - По одним сведениям, он в самой Луанде, по другим - в тюрьме "Мерака". Это в Амбрише, так называемые здания спеццентра. Но абсолютно точных данных по поводу расположения тюрьмы этого центра у нас пока нет. Есть версия, что он где-то неподалеку от Бембе.
Сужди покачал головой.
- У нас оттого такой разброс в месторасположении "Мерака", что оттуда живым никто не выходит.
И снова лидер "Детей Аллаха" задумался, повторяя про себя прилипшую фразу: "Уж лучше бы Сеифа арестовали в Америке". Здесь даже по сравнению с комфортной тюрьмой в немецком городе Лейпциеге, где Сужди провел четыре года, был рай: камеры на двоих, телевизоры, душевые, отдельные туалеты, трехразовое неограниченное в порциях питание, библиотека, газеты, телефоны, которыми можно пользоваться пятнадцать часов в сутки, и... никаких там пыток. Наоборот, все надзиратели предупредительно услужливы. Одну тюрьму Сужди прошел, и теперь ему просто необходимо как можно скорее покинуть и этот рай. Но когда же точно? Он вопросительно смотрел на Салеха, но тот молчал.
У Сужди внезапно заломило правое предплечье, и он как-то по-старчески подумал, что это к непогоде. Последние три месяца ранение на руке довольно точно предсказывало грозы и продолжительные дожди. В такие моменты руку словно распирало изнутри, кость нещадно ломило, и боль отдавалась во всем теле. Левая рука имела почти такое же ранение, но пуля миновала кость, только слегка задев её. Сужди снова вспомнил, как все было там, в самолете: пронзительный, чуть прищуренный взгляд и две яркие вспышки. Он до сих пор не мог освободиться от неприятного ощущения, ему все время казалось, что пули вырвались не из дула пистолета, а из глаз девушки, причем разом. Кирим просто не мог поверить, что с такой скоростью можно дважды нажать на курок. Но она в короткие секунды сумела нажать на него восемь раз. И вот результат: из семи человек его группы только он один остался в живых. Она подарила ему жизнь; но только для того, чтобы он до конца своих дней гнил в тюрьме или несколько секунд вонял паленым мясом на электрическом стуле.
Пока Сужди в сопровождении надзирателя спускался в комнату для посетителей, перед его взором стояли глаза девушки, которую показали по телевизору. Он бы узнал её из тысячи, невзирая на цвет волос, прическу и выражение лица: слишком часто будили Кирима среди ночи её глаза. И вот сегодня он увидел их снова, но так неожиданно, что в первые мгновения усомнился. Но седоватый высокий человек, который поднимал её с пола, послужил надписью к её портрету: Памела О'Нили. Этот человек лично подошел тогда к самолету, чтобы увести митингующих женщин, на нем была военно-морская форма со знаками различия полковника. Красиво спланированная операция, а он, Кирим Сужди, попался на нее, пропустив в салон самолета антитеррористическую группу.
Сужди стоял у двери лайнера, когда блондинка обернулась и, назвав полковника папашей, что-то сказала ему о женственности. Взгляда полковника Кирим не различил, расстояние было велико, а очки он всегда носил на единицу меньше положенного, панически боясь штурмующей его прогрессии близорукости; уже сейчас его зрение было на отметке - 7. Он помнил её горячие бедра, когда при обыске задержал на них ладони и слегка сжал их. Она не была сногсшибательной красавицей - Сужди видел и не таких, но она способна была вызвать желание, и оно в то время пришло к Кириму. Пришло тогда, когда он был близок к успеху: на борту самолета десятки заложников, удачно проведенные переговоры с администрацией президента США и реальный шанс покинуть Америку с товарищами по оружию. Несомненно, это была слабость с его стороны, но все же не она привела к трагическому финалу: его просто переиграли.
- Когда арестовали Сеифа? - Сужди с трудом оторвался от своих мыслей. Он знал, что сейчас их снимает видеокамера, но особого внимания этому не придавал. Пусть порадуются.
Азиз с готовностью ответил:
- Четыре дня назад, двадцать первого сентября.
- А что насчет другого моего родственника? - спросил он... и замер в ожидании ответа.
Но Салех не успел ответить. Том Копала встал с места и постучал пальцем по наручным часам.
- Время свидания окончено.
Азиз первым протянул руку товарищу.
- Не положено! - громко и резко предупредил его надзиратель.
Салех, как и при встрече, наклонил голову:
- До свидания, Кирим.
- Будь здоров, Салех.
Копала выключил запись и оглянулся на дверь. Затем протянул Сужди сложенный вчетверо листок, маленький бумажный пакет, небольшой, но увесистый сверток и тихо сказал:
- Через два дня. Приготовьтесь к 28 числу. Здесь инструкции и все необходимое для нашего дела. Выучите наизусть и несколько раз прогоните предстоящие действия. Ни малейшего отклонения, все расписано по секундам, строго предупредил он и указал глазами на сверток: - Спрячьте под одеждой. Надеюсь, эта вещь вам знакома. Вы поняли меня? Ни малейшего отклонения!
Том Копала неотрывно смотрел на заключенного, который через два дня может сделать его богатым. Вчера вечером он получил половину обещанной за организацию побега суммы и подтвердил готовность. Другую половину ему отдадут у ворот тюрьмы.
Крылья носа Сужди затрепетали. Они уже впитывали через себя терпкое слово "свобода".
Он несколько секунд простоял с закрытыми глазами, потом кивнул надзирателю: да, я понял - и взял Азиза за локоть.
- Попробуй узнать вот что, Салех, - торопливо заговорил Кирим. Сегодня по бразильскому каналу шел репортаж с какой-то выставки. Приблизительное время - 11.15. Наведи справки, узнай, какая это передача. Если понадобится, навести контору бразильского вещания на США. Поинтересуйся, кто снимал этот репортаж и где. Придумай какой-нибудь предлог. К примеру, тебе понравилась передача или сама выставка, ты хочешь приобрести видеокопию той передачи или же посетить выставку. Там произошел один инцидент с женщиной. Также там фигурировал мужчина, высокий, сухопарый, может быть, в чине полковника. Но ты прямо об этом не спрашивай: если заговорят сами - хорошо, не заговорят - тоже ничего страшного. Ты понял, Салех?