Никитин Андрей. Остановка в Чапоме

   Каргин говорит с запалом, говорит о той "занозе", которая, как видно, ему больнее всего, потому что впилась в самое уязвимое место, в его детище - межхозяйственную кооперацию. ВОРК далеко, в Москве, у него нет ни своего снабжения, ни своих баз, ни своих специалистов, ни ремонтных заводов - ничего, кроме еще одной надстройки, чисто бюрократической. А "Севрыба" здесь, под боком, все через нее, и без нее колхозам шагу не сделать...
   - ...Создали они это всесоюзное объединение,- обличает Каргин,- выделились от нас, а дальше что? Демократию развивать? А что стоит демократия вообще, если она фондами не обеспечена? Если за каждой гайкой, за каждой ниткой надо колхозу в Москву ехать или опять ко мне на поклон идти? А я теперь не дам: откуда? Раньше фонды на колхозы шли через "Севрыбу", ну и мы тоже помогали, чем только могли. А теперь? На хрена это надо было придумывать? По-моему, тут вместо демократии только бюрократию развели, еще одну инстанцию создали... Ну, хорошо,- остывает он.- Хотите сами управляться - ваше дело, нам же легче. Но что прикажете делать с кооперацией, в которую столько сил вложено? Как я могу теперь заставить своих директоров помогать колхозам, если и раньше, когда колхозы к нам в объединение входили, они только под моим нажимом что-то для них делали? Ведь вся эта кооперация - чистейшей воды благотворительность...
   Но тут Каргин уже явно хватает через край, о чем я сразу ему напоминаю.
   - Не совсем так, Михаил Иванович,- останавливаю его.- Кооперация спасла терские колхозы, все верно, никто тут спорить не станет. Ваши предприятия взяли на себя закупку и реализацию сельскохозяйственной продукции, и она им, как известно, обходится в копеечку: накладные расходы на транспортировку по воздуху - рубль на килограмм. И все же, признайтесь, на это вы пошли не ради своей широкой души и печальных глаз Гитермана. Для вас - для "Севрыбы", для всех входящих в нее предприятий и объединений - это был выход, причем крайне выгодный. Сколько вам надо было бы потратить средств, чтобы на пустом месте создать подсобные хозяйства предприятий, как это требовала от вас Продовольственная программа?
   - Миллионов сорок-пятьдесят...
   - А какой срок нужен был бы, чтобы получить хотя бы копеечную отдачу?
   - Три-пять лет, не меньше. Ведь тут скалы и болота пахать надо, строить помещения, вести водопровод, людей набирать...
   - Вот-вот. А тут сразу все готовое, и всего один- два миллиона на перспективу. Что, не так? Из такого расчета и накладные расходы в десятки тысяч никто в расчет не берет. Так что скажите спасибо Гитерману! Кстати,- я круто меняю тему разговора,- что с ним теперь будет?
   Словно споткнувшись на имени Гитермана, Каргин потухает. Он оседает в кресло и отворачивается к окну. Отвечает он тоже не сразу.
   - С Гитерманом? А что с ним будет? Отсидел в тюрьме, отделали его как бог черепаху, а теперь, наверное, и условный срок у него кончился. Не заходил. Кто говорит, он вообще из Мурманска уехал, кто говорит - здесь его видели... Я на суде не был, не знаю, что там было. Если захочет работать, я от него не откажусь, работник он хороший. За Терский берег ему можно золотой памятник поставить, да только толку теперь что?
   Каргин говорит отвернувшись, как будто в окне он увидел что-то очень интересное, что занимает его мысли. И я вдруг понимаю, что этому сильному, волевому человеку, который не побоится в одиночку пойти на медведя, сейчас не хочется смотреть мне в глаза. Наступает тягостное молчание, которое я нарушаю вопросом:
   - Михаил Иванович, почему вы не заступились за Гитермана?
   Он резко поворачивается.
   - Кто вам сказал, что не заступился? Я ходил в обком, звонил Данкову, сказал, что сомневаюсь в виновности Гитермана, что надо было подождать, проверить. Мне ответили, что доказательства уже есть, нет только признания Гитермана, так что все законно...
   - И вы, член бюро обкома, ничего не попытались сделать?
   - А что я должен был делать, если мне так ответили? - спрашивает Каргин с вызовом.- Мне ответил первый секретарь обкома, что он дал согласие на арест Гитермана. А кто я такой, чтобы сомневаться?
   - Вы? Депутат Верховного Совета. Это - немало.
   - Ну и что я должен был сделать как депутат? Пойти жаловаться? А мне сказали: сиди и не рыпайся, не твое дело. Это дело следственных органов. Давление на них оказывать? Кто бы мне это позволил? А потом, откуда я знал, может, Гитерман и вправду брал взятки?
   - Но сейчас-то вы знаете? Суд снял с него это обвинение.
   - Суд с него обвинение не снял, он его отклонил "за недоказанностью", а это не одно и то же. Не думайте, что я согласен с судом. Если бы это было так, я бы просто сейчас не стал с вами разговаривать о Гитермане. Сейчас я знаю, что он ни в чем не виноват, мы тут то же свое небольшое следствие провели, и я сейчас так же, как и вы, уверен в невиновности Гитермана. А в то время - нет...
   - Но вы же его хорошо знали!
   - Как это я мог его хорошо знать? Домами мы не знакомы, ни я у него, ни он у меня дома не бывали, только здесь, вот в этом кабинете, на совещаниях, да несколько раз в общих поездках. А там, как вы знаете, не до знакомства... У меня в "Севрыбе" десятки тысяч человек, сотни руководителей, и всех их я должен знать? Я могу представить человека только по его деловым качествам, по тому, как он решает вопросы, как отвечает за порученное ему дело. Да, Гитермана я знал, сам пригласил его на место председателя МРКС, потому что видел: мужик толковый, энергичный, с ним можно работать, и работать хорошо... А что он там себе думает, как и чем живет - это уж извините! Вы его и то лучше как человека знаете, чем я. Да, я всегда считал его честным и порядочным человеком, не мог поверить, когда все это случилось. Но мог ли я положа руку на сердце сказать, что все это гроша ломаного не стоит, что он не брал никогда? Не мог...- Каргин откинулся на спинку кресла и снова перевел взгляд на окно, словно сбрасывая с себя напряжение минутной вспышки.- Да и за кого сейчас поручиться можно? Думаете, мне все это далось легко? Этот Данков и его ищейки вокруг нас всех крутились. Едем с ним на охоту, а мне кажется, что он меня из-под надзора не выпускает, как бы я куда от него не сбежал! И в обком его вызывают, спрашивают, скоро ли конец. А он твердит, что следствие почти закончено, все улики на руках, еще немного - и полное признание ото всех будет получено... Ну а потом просто уже ни во что ввязываться не хотелось... Бесполезно.
   - Почему?
   - Вы что, не понимаете? - Каргин резко поворачивается ко мне на кресле.- А кто будет отвечать за нарушения законности, если сейчас поднять вопрос о полной невиновности Гитермана? Кого сажать? Тут ведь одними следователями не обойтись, тут весь аппарат управления надо трясти снизу доверху, и прокуратуру, и суд, который Гитермана судил,- весь суд с заседателями вместе! Тут и обком не останется в стороне. Об этом вы подумали? Нет, не пойдет сейчас никто на это. Сейчас только один Гитерман пострадал, да и то счастливо выпутался. А теперь, если все по-новому начинать, места на скамье подсудимых не хватит для всех тех, кто его шельмовал и мордовал! Сколько людей под статью попадет, вы думали? А Гитерман уже на пенсию вышел, работать ему не обязательно, относятся к нему в общем-то хорошо...- И, словно потеряв всякий интерес к теме, Каргин вяло заканчивает: - Если уж поднимать этот вопрос в обкоме или еще где, так только вам. Конечно, я тоже поговорю, только вряд ли что получится. Ведь и на письма Гитермана в Прокуратуру РСФСР никакого положительного ответа нет, так ведь?
   Наш разговор переходит на трудности сегодняшнего дня. Обстановка в море изменилась, ловить стало нечего, за предшествующие годы успели повычерпать Мировой океан. Да, треска и окунь снова стали попадаться, но это ничтожные крохи былого богатства. Надо было бы дать им нагуляться, вырасти, отметать несколько поколений, чтобы снова заселить рыбные банки, да куда там: план жмет и гонит! А какой план? Вот последние годы выполняли его на креветке, которую научились сразу же продавать норвежцам, и на мойве. И того, и другого было много, но уже в этом году вылов резко упал, в будущем году вообще ничего не будет - ни креветки, ни мойвы, а план уже есть, и, как водится, с завышением против нынешнего... Вот и думаешь: кто же там планирует? И как можно вообще планировать стихийный процесс? Ведь это для красного словца журналисты называют море "голубой нивой". Никакая она не "нива", а мы - не "пахари": забираем от природы, что она нам пошлет, да и это еще под корень режем или с корнем тралом вырываем. Вот и выходит, что "мы не сеем, мы не пашем, мы валяем дурака"... Сейчас надо не столько по океанам болтаться, сколько развивать прибрежный лов, который мы давно забросили. Наши зарубежные конкуренты уже давно большие суда не строят, перешли на маломерный флот. Здесь, у берега, сейчас рыбы больше, чем в океане. И не надо уходить на три-четыре, а то и больше месяцев, не нужно многочисленной команды, плавбаз и всего прочего, что "от лукавого". Но для всего этого надо не только менять суда и вооружение - надо еще и коренное изменение планирования, чтобы никто не определял сверху, какую рыбу ловить, а какую выбрасывать. Если уж выловил - все должно идти не просто в дело, а в пищу, как у японцев, чтобы морской промысел стал полностью безотходным производством. И не на муку надо чистый белок перерабатывать, не на кормовую смесь, а на полноценный пищевой продукт, для людей. С другой стороны - рыбу надо не только ловить, но и выращивать. Вот, посмотрите на Норвегию: сейчас она одна дает раз в двенадцать больше семги в год, чем ловим мы в своих реках. А ведь вся норвежская семга выращивается в закрытых водоемах. И пока мы добиваем свои семужные стада, причем не столько за счет вылова, сколько за счет загрязнения рек сплавом, химическими сбросами или вот как на Печоре, где вся река отравлена свободно фонтанирующей скважиной, оставленной нефтяниками,- на западе сейчас во всех северных странах не знают уже, куда девать выращенную ими рыбу...
   Затем Каргин снова возвращается к проблеме колхозов. Чувствуется, что его раздражает само слово "демократия", которым прикрыто создание ВОРКа.
   Мне самому до сих пор непонятно, зачем надо было возводить новый этаж пирамиды над рыболовецкими колхозами, еще одну управленческую надстройку для централизации всего рыбоколхозного дела в стране. Изменилась только вывеска. Как возглавлял Зиновий Моисеевич Эвентов управление по делам колхозов в Минрыбхозе СССР, так теперь возглавляет этот ВОРК. А что получили колхозы? Пока - ничего. Общее подчинение - тому же министерству. Только если раньше, как говорит Каргин, все вопросы решались на местах, тут же, дальше областного центра ехать было не нужно, то теперь все - через Москву. А главное в том, что все равно колхозный флот несамостоятелен, он ловит рыбу под управлением "Севрыбы" и в составе ее флотов. Вот и выходит, что разъединить колхозы и "Севрыбу", у которой и промысловая разведка, и данные по промыслу по всему океану, и судоремонтные заводы, и суда, которые получают колхозы опять-таки из "Севрыбы", никак нельзя. Что касается демократии, то я вполне с Каргиным согласен: посредники между колхозами и государством на промысле не нужны. Настоящая демократия будет тогда, когда колхозы будут напрямую выходить для решения своих вопросов на уровень любой государственной инстанции. Это и станет действительной перестройкой. А пока - только еще большая путаница...
   - Так и живем: одной рукой строим, другой - ломаем,- подытоживает Каргин, словно бы повторяя мои мысли.- Не бюрократический аппарат надо перестраивать, а систему планирования, которая нам работать мешает! Аппарат надо просто уничтожить, никто и не заметит, что его нет, только легче работать будет. Но такой перестройки мы не скоро дождемся. Как считали раньше: один с сошкой, семеро с ложкой? А сейчас можно точно говорить, что с ложкой - семьдесят на одного работающего, если не еще больше! И добро бы только ели - работать мешают, как будто бы сами умеют что-то делать, кроме как бумаги плодить... Так какие ваши планы? - снова круто меняет он тему разговора.- Куда вы собираетесь поехать, что увидеть? Наверное, на Терский берег полетите?
   Я вкратце рассказываю о том, что хочу сделать, и мы расстаемся. Уже в дверях кабинета Каргин напоминает, что сегодня меня ждет в МРКС новый председатель, которому он, Каргин, сообщил о моем приезде.
   Пока я устраиваюсь в номере, обедаю, потом отправляюсь пешком в МРКС, меня не оставляют мысли о сегодняшней встрече с Каргиным. Действительно, с какой стати Каргин должен был отстаивать Гитермана? Кто для него Гитерман? Всего лишь очередной председатель МРКС, один из многих руководящих работников "Севрыбы", причем далеко не первой категории. МРКС со своими колхозами и даже флотом - только крохотная часть рыболовецкой державы Севера, которой управляет Каргин, маленькое "удельное княжество", делами которого до прихода Каргина занимались на уровне отдела по делам рыболовецких колхозов, не выше. И колхозами, и самим МРКС с его председателем. Это теперь Каргин все перевернул. И не только потому, что почувствовал нужду в подсобных хозяйствах колхозов. Облетев все побережье Белого моря, Каргин содрогнулся, увидев состояние здешних сел и отчаяние жителей. Содрогнулся не как начальник "Севрыбы", а как человек, выросший на земле, привыкший ее чтить, а вместе с тем и чтить труд человека, куда бы он ни был вложен - в землю, в ремесло или в "океанскую ниву".
   Каргин не был заинтересован в аресте и снятии Гитермана, сейчас я в этом убежден. Другое дело, что он в какой-то степени им "пожертвовал", но для чего? И применимы ли наши слова, несущие эмоциональную нагрузку, к таким вот ситуациям?
   В огромной многотысячной машине, которую я не без оснований называю "империей" или "державой" Каргина, произошел сбой в работе, как теперь известно, по вине "досматривающих". Собственно, это была их инициатива - изъять одну из деталей, обосновав свое вторжение предположением, что она, дескать, с изъяном. Сбоя поначалу не было, он начал расти и показался опасным лишь после того, как деталь изъяли. Поскольку ее не возвращали, то потребовалось заменить ее новой. Вот и все. Претензии тут должны быть не к Каргину, который действовал всего лишь как зауряд-механик, озабоченный, чтобы все детали были в комплекте и машина работала без сбоев, а к проектировщикам машины, раз и навсегда определившим, что "незаменимых деталей - то бишь людей- - у нас не бывает"...
   А ведь действительно еще не было незаменимых - каждого кем-либо заменяли! Другое дело, что из всего этого получалось, какую продукцию выдавала та или другая "машина", в которой оказывались заменены все детали другими, так что уже никто не мог и понять, для чего она была первоначально сконструирована. Но это, повторяю, уже совсем другой вопрос, который мы с Каргиным не обсуждали...
   Сейчас мне ясно, что Каргин сам никогда бы не стал Гитермана убирать, потому что он был ему действительно нужен, заслуженно пользовался его доверием, но что-то в интонации Каргина подсказывает, что он не слишком симпатизировал своему подчиненному, а потому не стал его "спасать" - ни тогда, ни сейчас. И это при том, что Каргин, как выясняется, знал, что Данков и его подручные попытаются использовать Гитермана против Каргина. По субботам и воскресеньям Каргин и Данков вместе ездили на охоту, а в понедельник генерал-майор вызывал к себе на допрос Гитермана и начинал очередной тур "уговоров" сознаться, кто же из руководства "Севрыбы" требовал свою "долю"!
   Как видно, все сходится на Данкове и бесполезно искать какие-то иные причины ареста Гитермана. И в "Севрыбе", и в МРКС, куда я сейчас иду,- везде действовал автоматизм ситуаций, отлаженный, как видно, так, что он срабатывал без сучка и задоринки, едва только человека хватали. Он был обречен еще до представления ему обвинения, и окружающие это знали столь хорошо, что даже не пытались что-либо предпринять, разве что побыстрее забыть о случившемся, вернувшись к своим неотложным делам. То же, по-видимому, произошло и с председателями колхозов. Когда я спросил о них Каргина, тот только головой мотнул: дескать, это не по моей части... Теперь я знал, что ничего нового по этому поводу не узнаю и в МРКС. Голубев, на встречу с которым я шел, в защите Гитермана и "гитермановских" председателей не был заинтересован, поэтому "концы" мне придется искать самому и на местах, разговаривая с людьми. Вопросы новому председателю МРКС по поводу событий двухлетней давности задавать бесполезно.
   До этого о Голубеве я знал из писем Георги и по тем газетным вырезкам, которые тот мне иногда присылал. Придя в МРКС из недр "Севрыбы", то есть как ее прямой ставленник, Голубев поступил так, как поступил бы любой умный человек, не желающий повторить ошибки своего предшественника. Гитерман служил Каргину. Представляя интересы колхозных рыбаков, он в то же время проводил в МРКС политику Каргина и, стало быть, "Севрыбы", входя в конфликт с собственными колхозами, как это получилось в случае с "Ударником". Это была ошибка Гитермана, впрочем в какой-то мере объяснимая, потому что создание базы флота было делом его рук и он ею гордился. Поэтому едва лишь "Ударник" в лице Тимченко заговорил о своей самостоятельности и неподчинении команде "Севрыбы", на него обрушилась вся система, и Гитерман был не последним среди атакующих. Как поступил Каргин, когда требовалась помощь Гитерману, уже известно. И, самое главное, известно всем.
   Новый председатель МРКС извлек из этого урок. Повторять ошибки своего предшественника он не собирался, да и обстоятельства тому благоприятствовали. Осенью 1985 года в Москве состоялся учредительный съезд уполномоченных, на котором было провозглашено создание ВОРКа. На следующий год вышел приказ министра о разграничении обязанностей между ВОРКом и бассейновыми главками вроде "Севрыбы", к которым они раньше были приписаны, и рыбакколхозсоюзы стали независимы от своих бывших объединений. Таким образом, руки у Голубева оказались в какой-то степени развязаны для самостоятельных действий.
   Голубев воспользовался ситуацией. В "Рыбном Мурмане" он выступил с большой статьей, в которой, правда, нигде не назвав Гитермана, подвел итоги предшествующему периоду, показал успехи колхозного строительства за пять "гитермановских" лет, рассказал о планах, подготовленных его предшественником, и недвусмысленно заявил, что их реализация при той помощи, которую сейчас получают колхозы от государства и от руководства области, утопична. Больше того. В этой же статье он показал, какими препятствиями в развитии колхозной жизни служат существующие банковские инструкции, система снабжения, бесправие колхозов и невключение их планов в планы строительных и мелиоративных организаций области. Все было сказано мягко, но четко, а потому похоже на вызов. Из последнего можно было заключить, что ни на какие "подвиги", не подкрепленные материальной базой, он не пойдет, прошли те времена, когда можно было колхозами командовать.
   Напрашивалось сравнение с Гитерманом, который не позволял себе так поступать. Впрочем, и время тогда было другое. Каждое указание, идущее сверху, если оно не грозило колхозам убытками и разорением, Гитерман принимал к исполнению. Как он сказал во время нашей последней встречи, он "выполнял волю Каргина". В ответ я ему довольно резко ответил, что каждый человек обладает свободой воли, а потому должен отвечать за свои поступки, не пытаясь ни на кого другого взвалить за них ответственность. К слову сказать, бывший председатель МРКС ни перед кем не заискивал и никого не боялся, как можно подумать. Он был исполнителен и полагал, что приказ начальства надо выполнять, а не обсуждать. Мне кажется, Гитерману нравилось делать то, что ни у кого другого не получилось бы, уже в одном этом была для него награда. То, что он сделал в Чапоме, причем всего за два с половиной года, в условиях Заполярья, больше того - колхозного Заполярья, явилось настоящим чудом, которое сразу окупило себя и стало приносить фантастическую прибыль. Голубев получил в наследство уже работающую базу зверобойного промысла, налаженную межхозяйственную кооперацию, телевизионные комплексы в Варзуге и Чапоме, строящийся комплекс в Чаваньге, уже начатые строительством жилые дома, детские сады и школы. И все же главным была зверобойка, ставшая рычагом возрождения всего Терского берега, основное детище Гитермана.
   Пусть все там требовало доделок и доводок - все это уже было построено, уже работало. И у преемника Гитермана оказалась возможность не просто заняться другими, не столь неподъемными делами, но и занять при этом независимую позицию, на что Гитерман просто еще не мог пойти...
   "Мавр сделал свое дело - мавр может уходить..."
   Кому в МРКС после всего этого был нужен Гитерман?
   Меньше всего - его заместителям, каждый из которых до прихода Голубева мог претендовать на освободившееся председательское кресло...
   С такими вот мыслями я подхожу к зеленому двухэтажному зданию МРКС - старому деревянному зданию послевоенной постройки, со скрипучими лестницами и тесными коридорами. Последний раз здесь меня принимал Гитерман. Мы уже достаточно знали друг друга, чтобы говорить откровенно по тем вопросам, по которым расходились во мнениях. Впрочем, мне кажется, что гораздо больше я узнал Гитермана во время нашей последней встречи в Москве, словно бы подытожившей все предшествующие, в том числе и нашу переписку по его "делу". А теперь...
   Голубев приветлив и несколько суетлив. Я с интересом рассматриваю человека, который не может не чувствовать некоторой неловкости и неуверенности, поскольку знает, что за его спиной в этом же кресле мне видится фигура его предшественника. Все здесь точно так же, как было при Гитермане: столы, стулья, письменный прибор, бумаги, карты морей и Севера на стенах, селектор слева от письменного стола. Другой только хозяин кабинета - светловолосый, с приятным лицом "без особых примет",- немолодой - за пятьдесят, но моложе Гитермана, с негромким, приятным голосом, в котором отчетливо слышатся нотки волнения и желания понравиться собеседнику. И в то же время - настороженная осторожность, вполне естественное желание не сказать чего-то лишнего.
   Сложность положения Голубева заключена еще и в том, что я пришел к нему после почти двухчасового разговора с Каргиным, который был им недоволен. Как угадать, что мне известно и в каком освещении? И вообще - с чем я приехал, какая статья может получиться в результате нашей беседы: поддерживающая, одобрительная или, наоборот, разгромная, расчищающая дорогу начальнику "Севрыбы", чтобы произвести в ближайшем будущем очередной "дворцовый переворот"?
   Постепенно все образуется. Разговор становится доверительным. Голубев перестает коситься на мигающий красным глазком диктофон, нам приносят чай, он усаживается поудобнее в кресле, расстегивает форменный пиджак с золотыми капитанскими шевронами, и я, наконец, начинаю узнавать, чем живет сейчас МРКС.
   Главной заботой остается, как и прежде, Терский берег со всеми гитермановскими преобразованиями, которые не позволяют оставить все так, как есть. Надо идти дальше по пути перестройки, строить, мелиорировать, привлекать людей, возрождать старые промыслы и отыскивать новые. Для всего этого, как обычно, не хватает ни сил, ни средств. "Севрыба" выходит из игры, ВОРК за полтора с лишним года никакой реальной помощи не оказал. В ответ на мой вопрос, как он оценивает создание ВОРКа, Голубев уклончиво отвечает, что еще не решил для себя, нужен ли ВОРК, во всяком случае для колхозов его создание принесло очередные затруднения со снабжением. "Потому что,- тут он повторил в несколько измененном виде фразу Каргина,- демократия без лимитов становится не свободой, а еще большей кабалой, неизвестно только, кто теперь тебя захомутает..." Вместе с организационными трудностями возникли трудности кадровые в результате тех судебных дел, которые обрушились на МРКС и на Гитермана. Из числа прежних председателей, которые знали свои хозяйства, на Терском берегу остался только Заборщиков в Варзуге. Стрелков после суда над ним работал колхозником, сейчас на пенсии; в Чапоме на его месте Мурадян, строитель из Умбы. Но он Стрелкова не прямо сменил, до него был еще один, докер Лучанинов, так что в Чапоме после шестнадцати лет работы Стрелкова началась такая же председательская чехарда, как в Чаваньге, где меняется уже пятый или шестой председатель за семь или восемь лет. Конечно, ничего хорошего из этого не выйдет, кадры надо стабилизировать, чтобы на них можно было опереться. А теперь колхоз превратился в проходной двор...
   Сменились кадры председателей и на Мурманском побережье. В Ура-губу вместо Мошникова пришел Савельев. Парень крепкий, хороший, инициативный, с высшим образованием, похоже, решил взяться за колхоз всерьез, перенимает опыт у Тимченко... Тут Голубев несколько запнулся, поскольку прозвучало это несколько двусмысленно, однако, не дожидаясь моего вопроса, повторил уже известную мне новость о выходе "Энергии" из базы флота. Плохо дело в "Северной звезде", где раньше был Подскочий. Его преемника, похоже, придется менять - работать совершенно не может... Всю осень там работали комиссии по проверке состояния дел в колхозе и выявили много недостатков...
   Не легче и в самом МРКС. Все время приходится разбираться с огрехами в работе МКПП - межколхозного производственного предприятия. Без него не обойтись, а порядок навести не можем. А вот нужен ли меховой цех, формально числящийся за "Северной звездой", но находящийся в Мурманске, из-за которого только одни неприятности и никакой отдачи,- еще вопрос. Прибыли нулевые, в основном убытки, колхозников меховой одеждой он не снабжает, зато к нему липнет городское и областное начальство пониже рангом, не имеющее своих спецраспределителей. И ладно бы пользовалось только, но там постоянно открываются какие-то махинации с шапками и полушубками, всплывает неучтенное сырье, много скопилось неликвидов. Но, конечно, как мне, наверное, уже сказал Каргин, самое больное место - база флота.