Никитин Андрей. Остановка в Чапоме

   - А он не виноват?
   - Конечно, нет! В чем его вина? В том, что помог нам расчеты сделать? В том, что щиты помог найти? Сколько раз проверяли, все вымеривали, где он что делал... Я им говорю: расчеты у него в голове ищите, а не в земле, тем более когда мы уже половину сети своей заменили! Нет, ищут... И все равно, при всем их желании не могли доказать, что все деньги ему не за работу, а за щиты выписали! Ну а если бы за щиты, тогда что? А это, говорят, использование своего служебного положения, хищение... Какое хищение? Какое служебное положение? Он же не у себя в организации их достал и к нам привез, верно? И как ему теперь помочь - ума не приложу. А надо бы. Ведь он людей выручил, весь наш колхоз!
   - Что ему дали?
   - Два года с конфискацией имущества. И не условных - сидит где-то... И ведь деньги в кассу колхоза вернул, а все равно вторично дело возбудили, мало показалось...
   - Мне вообще непонятно, зачем вас сажать надо было.
   - А нам, думаешь, понятно? Ведь вся эта волынка не один год идет. То открывают дело, то закрывают. Наш уважаемый прокурор любит вот так над людьми измываться: дескать, чувствуйте, у кого власть!
   - Ну хорошо, посадили тебя. А дальше-то что? О чем спрашивали? О том же Трощенкове, о котором все уже известно?
   - Что ты! О Трощенкове сначала никто и не вспомнил! Как меня в мае взяли, так один только и был разговор - о Гитермане. Пристали как с ножом: "Скажи, что ты ему взятки давал! Скажи, что он свое положение использовал и у тебя выхода не было,- мы тебя сейчас же домой отпустим..." Ну, тут я озлился. У меня вообще такой привычки нет - взятки давать, тем более своему начальству. Никогда под него не подлаживаюсь, люблю быть независимым. И Гитерман не тот человек, что может на взятку польститься. У нас с ним вообще тесных отношений не было. Служебные - да, но не больше. Что бы он в колхозе ни брал, когда приедет,- мясо, там, сливки,- за все заплатит тут же до копейки. Как-то я ехал в Мурманск, он попросил, если на складе есть, мясо ему привезти. Я привез, он тут же расплатился, а рядом Тимченко стоит. Потом вышли, тот мне и говорит: "Что ж, не мог председателю своему просто так мясо привезти?" Мог, говорю, да только это ни ему, ни мне не нужно. Характер у него такой - не любит у людей одалживаться, не то что другие...
   - И что же следователи?
   - Насели на меня, не отпускают. А зачем, спрашивают, ты с ним в Киев ездил? Как зачем? Корабль для меня там строился, говорю. А почему Гитерман с тобой поехал? А вы, говорю, спрашиваете свое начальство, зачем оно с вами куда-то едет? Ну, тут отстали немного, а потом и в больницу меня выпустили. Побыл я в колхозе, потом два месяца в больнице пролежал, только вышел - меня мой друг прокурор снова в тюрьму. Вот тогда уже начали давить на меня, чтобы я не Гитермана, а Трощенкова оговорил. И опять так же: ты скажи, что он тебя в безвыходное положение поставил, мы тебя и отпустим... А мне не себя жалко - вот этого мужика. Нет, говорю, врать не привык и теперь не буду. Тем более обязан ему и работой, и щитами. Покрутились-покрутились и отстали. Так что последние шесть месяцев ко мне в камеру никто и не приходил, никуда не вызывали. Я так и понял: материала для того, чтобы по закону меня посадить, у них нет, стало быть, решили свою власть мне так показать... Вот и сидел!
   Подобно мне, Коваленко не может понять, почему колхоз не вправе нанять человека, если он берется сделать ту же работу, что и проектный институт, только втрое дешевле? И почему тот же человек не имеет права за деньги - а за что же еще? - разыскать для колхоза на складах сторонних организаций необходимые "неликвиды", как те же электрощиты? В чем тут криминал? Кому было бы лучше, если бы дом стоял нежилой, люди ютились в старых домиках, а никому не нужные щиты гнили бы на складе? И зачем надо было у Трощенкова деньги отбирать? А если отобрали, то как его вторично наказывать? А конфисковывать-то имущество зачем, чем его семья провинилась?! И уж совсем никак не вытанцовывается его, Коваленко, личная заинтересованность, которая должна присутствовать в даче взятки. Только колхоз выиграл, сам он даже не стал переезжать в этот дом...
   Меня это уже не удивляет. Я вижу в деле Коваленко такой же произвол, как и во всех остальных. Все здесь, от предъявления обвинений до вынесения приговора, словно бы одним штампом оттиснуто. И суть штампа одна и та же - беззаконие: что хочу, то и ворочу! Ведь это и областному суду было ясно, поскольку он сам этим же штампом пользовался.
   Меня поражает другое - откровенное желание связать Коваленко с делом Гитермана. Просто, без выкрутасов: скажи - отпустим, не скажешь - будешь сидеть... Всем понятно, что никуда не отпустят, тут-то все и начнется, но приемы простые, в расчете на такой же примитив, как сами исполнители.
   - Не били?
   - Нет, что ты! До этого не дошло. Как увидели, что все страхи впустую, так и махнули рукой... Они ведь тоже понимают, с кем имеют дело. Было бы что-то за мной, глядишь, могли бы и напугать. А когда человек в своей совести уверен, его еще довести до отчаяния надо... Со мной у них не прошло.
   - Говорили они, будто бы Гитерман сознался в получении от тебя взяток?
   - Говорили. Несколько раз. Грозили очными ставками, если я не признаюсь. В общем, все не как в книгах! Дураки они там, что ли, сидят, что решили прицепиться к Гитерману? Могли бы, кажется, справки навести, что он за человек. А со мной просто наш прокурор решил старые счеты свести, вот для этого и вытащил закрытое уже дело. У них ведь тогда дисциплину подтягивать начали, пошло ужесточение законов, они и стали набрасываться на тех, кто им мешал. И обратного хода не было, иначе в отставку подавай. В общем, нами они свои дыры кое-как заткнули... Главным тут был Данков, я так считаю, а в моем деле и наш прокурор свои делишки решил обстряпать...
   Мы проехали Колу, минуем сворот на Минькино. Сопки, дорога, заросли по обеим сторонам - все покрыто толстым, пушистым слоем снега, который матово серебрится в этот серый зимний день. Даже не верится как-то, что сразу после дождей легла зима. Впрочем, погода здесь переменчива, и загадывать бесполезно.
   - Ну а Подскочий? Меня уверяли, что он действительно виноват в каких-то хищениях...
   И тут мягкий, улыбчивый Коваленко неожиданно вскипает:
   - Брехня все это! За Подскочего я не только руку - голову отдам! Не такой он человек, чтобы себе что-то чужое взять! Я его дела в подробности не знаю. Взяли его до меня, а когда я вышел - с ним уже рас правились, и он уехал. Так и не повидались! А мы друзьями были, еще когда он в Териберке работал: он - замом по флоту, я - по сельскому хозяйству. Да он меня сюда и перетащил с юга! Потом он в Белокаменку председателем ушел, а я здесь председателем стал... Нет, никогда не поверю, чтобы Геннадий мог нечестно поступить! Он ведь такой: костьми за колхозное дело ляжет, но ни денег, ни чего другого брать не станет. Я сразу сказал, что там, в Белокаменке, кто-то очень уж грязное дело состряпал. Скорее всего, Геннадий кому-то мешал. Вот кому - не знаю. Но от него постарались отделаться, и отделаться капиталь но, измарав всего его... Пожалуй, я даже догадываюсь, откуда там все началось. Подскочий - хозяин хороший и коммунист требовательный, но есть в нем один недостаток - излишне людям доверяет, слишком с ними деликатен. Стесняется он их, что ли? И все у него шло хорошо, пока он не взял себе в помощники Бернотаса...
   - Бывшего директора МКПП?
   Его самого, Бронислава Людвиковича. А что тебя удивляет? Бернотас до этого много где работал. В "Энергии" он был капитаном, так его колхозники потребовали убрать во время путины, из района Атлантики снимали. Потом его кто-то Гитерману рекомендовал, тот взял его директором МКПП и сам же вынужден был его выгнать, там у него приписки обнаружили. Тогда его Подскочему подсунули. Я Геннадию говорил: зря берешь, намаешься. Ну а тот уже согласился, назад не пошел. Потом Бернотас в колхоз взял, меховой цех и своего дружка Куприянова перетянул, который его в МКПП сменил... Отсюда все и идет! Вот, посмотри, я специально для тебя этот номер захватил, чтобы ты понял, что там после Геннадия творилось...
   С этими словами Коваленко достает из черной кожаной папки номер газеты "Североморская правда", вышедший 13 ноября 1986 года. Вторую полосу почти целиком занял подготовленный североморским горкомом отчет "О письме коммуниста Г.А. Маркиной в ЦК КПСС".
   Шрифт мелок, машину трясет, но я читаю с растущим интересом.
   Экономист колхоза "Северная звезда" Г. А. Маркина, исполнявшая в то время обязанности секретаря парторганизации, обратилась в ЦК КПСС с письмом, в котором вскрывались весьма неприглядные факты. Как то обычно случается, письмо ее из Москвы было переслано в Мурманский обком, оттуда - в Североморский горком и в МРКС. По письму была проведена формальная ревизия в колхозе, результаты ее были обсуждены на партийном собрании. Председателю колхоза Л.М. Олейнику и его заместителю Б.Л. Бернотасу были объявлены выговоры, инженеру отдела кадров Ю.Н. Алексееву - строгий выговор с занесением в учетную карточку, а самой Маркиной - простой выговор... "за развал партийной работы"! Все как обычно, по отлаженному сценарию. Но Маркина решила не отступать и написала в ЦК вторично, указав, что проверка была поверхностной, подтвердившиеся факты во внимание не приняли, а потому просила еще об одной ревизии с представителями если не Москвы, то обкома. Обкому было некуда деваться, и пришлось колхоз ревизовать снова. Тому, что вскрылось при этой второй ревизии, и был посвящен газетный отчет.
   Он был скуп, формален, избегал каких бы то ни было конкретных фактов, но даже те меры, которые вынуждено было принять бюро горкома, свидетельствовали о полном расстройстве колхозных дел. Если бы я хотел найти особо разительный пример, как отрицательно на колхоз повлияло осуждение его председателя, ничего другого не пришлось бы искать. Бернотаса и Алексеева было "рекомендовано" освободить от занимаемых должностей; за бесхозяйственность и "слабую организационную работу" председателю Олейнику объявлялся строгий выговор с занесением в учетную карточку. Поставлен был вопрос и о некоем А.М. Колеснике, "развалившем работу цеха товаров народного потребления"...
   - Это что еще такое? - спрашиваю у Коваленко.
   - Меховой цех, в просторечии,- кратко отвечает тот.- Читай дальше...
   После развала работы цеха Колесник этот был назначен... заместителем председателя колхоза по всем подсобным промыслам, по-видимому чтобы уже развалить их все. Не по этой ли причине меня не хотели допускать в меховой цех? В колхозе было вскрыто поголовное пьянство руководящего состава, нераскрытые пожары, незаконные увольнения, полный развал социальной работы... За общими формулировками рисовалась картина разрухи, начальственного произвола, сведения счетов, коррупции. Резко упало качество продукции молочного цеха, был "завален" план рыбодобычи. И все это - за два последних года... - После того, как убрали Подскочего?
   - Да. Это как раз убеждает меня, что он был виноват, но совсем не в том, за что его судили. Он позволил себя окружить разным людям, вроде Куприянова, о котором здесь почему-то ничего не сказано. Говорил я ему: не бери этот меховой цех, не соглашайся на него! От него вся зараза идет! Он же у меня был, и Куприянов был...
   - Тот самый, что работал потом в МКПП?
   - Тот самый, Николай Александрович Куприянов. Не знаю, откуда он появился, только сразу стал ходить в дружках у Бернотаса. Ведь когда решили делать этот меховой цех, чтобы там шить шапки, меховую обувь и меховую одежду для колхозников, сначала его предложили мне в колхоз. Я согласился. Заведовать им поставили Куприянова. А через полгода, когда мы начали первую ревизию, посмотрели документы, там была уже такая путаница, что я категорически заявил: куда хотите, но нам он не нужен! Шкуры шли в Прибалтику, оттуда возвращались, понять было ничего нельзя... Куприянова надо было сразу судить. А Каргин и Гитерман его пожалели, замяли дело, перевели в МКПП к Бернотасу. На мехцех поставили Колесника. Бернотас сейчас же подключился... и пошла карусель!
   - Каргин? А при чем здесь Каргин?
   - А я знаю? Наверное, ходил к Данкову или к прокурору, просил закрыть...
   - По просьбе Гитермана?
   - Чего не знаю, того не знаю. Только кто же еще станет Каргина о мехцехе просить?
   Что ж, логика в этом есть. Но только логика. Что касается истины, то ее еще надо найти. Гитерман в Мурманске, возможно, придется идти к нему.
   Выходит, опасения, что я попаду в мехцех и МКПП, вовсе не связаны с делом Гитермана. А с делом Подскочего? Или дело в том, что главные свидетели обвинения Гитермана "завязаны" на мехцех и МКПП? И они же сыграли какую-то роль, как предполагает Коваленко, в судьбе Подскочего... Статья в газете наводит на разные мысли, особенно фраза, что "по делам, касающимся колхоза, работа следственных органов продолжается". Газета объяснялась с читателями скорее знаками, чем словами, как если бы за всем этим стояло нечто столь вопиющее, о чем даже нельзя было говорить вслух. И я опять ощущаю острую неприязнь к Белокаменке - россыпи убогих домиков по склонам супесчаных холмов, покрытых неожиданной для здешних широт яркой зеленой травой, ромашками и березовыми рощицами, какой увидел ее впервые. Нет, не обманывало меня чутье в тот давний приезд! Здесь пахло бедностью и бедою, и потому, наверное, такое же грустное впечатление на меня произвел ее председатель, которому тогда было не до заезжего писателя.
   А что меня ждет сейчас?
   Присыпанная снегом Белокаменка, когда мы в нее въезжаем, выглядит столь же неприглядно, хотя и кажется чище. Невзрачность поселка словно подчеркивает новенькая "стекляшка" магазина - светлого, просторного, заполненного импортной одеждой и бельем, но значительно более скромного в отношении съестного. На крыльце правления встречает нас председатель - худощавый, подвижный, если не сказать суетливый, выше среднего роста, с выразительным лицом и красивыми глазами. Он появляется, исчезает, присаживается за стол, снова встает, куда-то убегает и больше напоминает встревоженного администратора, чем хозяина колхоза. Да и не хозяин он вовсе: уже через несколько минут выясняется, что у него ничего не организовано. Ищут каких-то людей, которых нет на месте, ищут работников столовой, которая оказывается на замке. Когда же находят, выясняется, что никто не побеспокоился приготовить хотя бы чаю для гостей, которые встали ни свет ни заря и ехали по морозу двести с лишним километров из Териберки. А ведь в териберском поморском хоре женщины все пожилые... Привыкнув к колхозному порядку, сходному на Севере с порядком на судне, мне странно видеть весь этот разброд, который пытается прикрыть своим худощавым телом председатель.
   Подъезжает автобус с териберским хором, который мы обогнали по пути, с представителями колхоза имени XXI съезда КПСС, потом МРКСовская "Волга" с Немсадзе, Георги и фотографом. Пока приезжие переговариваются, рассматривают бумаги, готовятся идти в обход хозяйства, я прошу познакомить меня с парторгом колхоза, Леонидом Петровичем Аржанцевым. Он был председателем задолго до Подскочего и может рассказать о том, что здесь происходило. Одновременно прошу Олейника достать для меня личное дело бывшего председателя, чтобы перепечатать текст приговора. И то и другое он бросается выполнять с торопливой предупредительностью.
   Все вокруг дружелюбны и внимательны, меня знакомят с людьми, разговор идет о погоде, о пирожках с мясом, которые принесла какая-то женщина из правления колхоза вместе с растворимым кофе и кипятком, но с момента приезда меня не покидает странное нервозное состояние. Ничего подобного не было ни Утром, ни по пути сюда, а сейчас я не могу отделаться от ощущения, что вокруг несутся вихревые потоки страха, тайного недоброжелательства, еще чего-то, чему я не могу найти объяснения и что действует угнетающе, диссонируя с внешне уютной и доброжелательной обстановкой.
   Может быть, причина заключается в том, что я чувствую себя не подготовленным к Белокаменке. Не к ней самой - к тем разговорам, которые мне надо вести с людьми. Но я не знаю ни людей, ни о чем их спрашивать. Вероятно, я чувствовал бы себя стесненно и с Подскочим, если бы он здесь оказался, потому что самое трудное - задавать вопросы человеку, которого ты совсем не знаешь, причем вопросы о самом тайном и сокровенном. В таких случаях я не умею хитрить. Слава богу, следователя из меня никогда не получится, потому что всякий ловкий человек может обвести меня вокруг пальца, заставив поверить любой версии. Поверить сейчас, потому что мне стыдно ловить человека на противоречиях, стыдно говорить ему в глаза, что он лжет. Потом, когда я останусь один, все станет на свои места и уже ничто не помешает точному и безжалостному анализу, поскольку я буду оперировать категориями логики, а не меняющимися впечатлениями. И с Аржанцевым я хочу поговорить только для того, чтобы с чего-то начать. Начать с парторга - вполне оправданный с точки зрения окружающих ход. С одной стороны, он открывает мне свободу дальнейшего маневра (раз поговорил с одним, тем более с парторгом, можно и с остальными), а с другой - открывает шлюзы для случайности, которая всегда приходит на помощь в таких случаях.
   Мне нужно сейчас представить себе Подскочего. Совершенно неважно, что мне расскажет Аржанцев,- главное я узнаю из личного дела бывшего председателя. Но ведь может быть и наоборот?
   Мы сидим в крохотной комнатке колхозного экономиста. Напротив меня - пожилой человек с острым, настороженным взглядом. Он пенсионер. Последнее время исполнял обязанности электрика, возглавлял группу народного контроля. Парторгом колхоза его избрали на том самом собрании, где Маркиной за ее обращение в ЦК был вынесен выговор, теперь снятый комиссией горкома. Ну да, это же кабинет Маркиной! Видимо, и она только что здесь была? Я корю себя, что не догадался спросить о ней сразу, придется сделать это потом, а пока расспрашиваю Аржанцева о Подскочем. Поначалу электрик отвечает несколько односложно и уклончиво, но постепенно, как если бы решившись на что-то, становится разговорчивее. В его отношении к Подскочему явно чувствуется неприязнь, хотя он отдает ему должное как руководителю. Может быть, у них были столкновения? О теперешнем председателе у него еще более резкое мнение. Впрочем, после статьи в "Североморской правде" иного и быть не может.
   - ...Если коротко - порядочный, трудолюбивый человек, только абсолютно никудышный руководитель. Так и все говорят, можете спросить любого. Я считаю, его поставили сюда специально, чтобы кое-кому руки развязать. А Подскочий - тот был фигурой. Его спаивали самые ближайшие соратники. Кто? Был такой Осипенко, секретарь партийной организации; были его заместители - Бернотас, Куприянов, Алексеев. Последний раньше был председателем сельсовета, теперь у нас кадрами занимается, юрист... Бернотас был замом по флоту, Куприянов, которого привел Бернотас,- по подсобным промыслам. А судили одного Подскочего! Вот это-то мне и другим непонятно. За что этих-то оставили? За то, что они своего председателя топили, все на него валили? А главная для Подскочего была беда, что он согласился принять этот цех товаров народного потребления, меховой цех. С него все и началось...
   Вот он, случай или ниточка, называйте как хотите. Аржанцев удивительным образом повторяет то, что было сказано териберским председателем. Колебания Аржанцева я могу понять: ведь он был выбран на свой пост теми, кого он сейчас, грубо говоря, "закладывает", и делает он это потому только, что в колхозе их уже нет и их имена выставлены на всеобщее обозрение газетой. Кроме того, парторг уверен, что мне известно столько же, сколько и газете, может быть, даже больше, и не в его интересах утаивать то основное, что я могу легко выяснить в горкоме.
   - ...Со складов МКПП везли сюда сети, полушубки, шапки, меховые сапоги. И все это куда-то уходило на сторону. Я сам видел эти мешки, они стояли в кабинете у Алексеева, потом исчезали. А деньги отдавали Подскочему, и он их в сейф в кабинете клал. Когда была ревизия летом восемьдесят четвертого года, он в кассу две с половиной тысячи внес! К этому, значит, ОБХСС и прицепился как к хищению колхозных средств. Говорят, что и Бернотас вносил, но следствия не было, не знаю. А с цехом этим запутали так, что до сих пор разобраться не можем. У них на двести тысяч неликвидных материалов скопилось, говорят, погнило все...
   Что там происходит с меховым цехом, на который последние дни меня все "наводят", мне не слишком интересно. Хотя бы потому, что пока он оказывается за пределами тех событий, которые я пытаюсь прояснить. И я осторожно возвращаю Аржанцева снова к рассказу о Подскочем. Мне не совсем понятно, что же произошло: вещи брали в колхоз, их продавали, деньги отдавали Подскочему...
   - Так он их тратил, эти деньги?
   - Если брал, то, наверно, тратил! Только кто ж это может сказать? Все знают, что он их клал в сейф. А брал ли потом, сколько своих доложил, когда ревизия прошла,- это я не знаю...
   Нарушение финансовой дисциплины - задержка оплаты по накладным. В то же время деньги хранятся в сейфе, в кабинете председателя колхоза. В чем тут причина? Зачем он их копил? И почему передавали деньги Подскочему, а не в кассу колхоза? Аржанцев ничего больше объяснить мне не может. Ревизией была вскрыта недостача, деньги были тотчас же внесены летом 1984 года, за нарушение финансовой дисциплины Подскочему и Осипенко были вынесены выговоры по партийной линии. Колхоз никакого ущерба не понес, и на этом все закончилось.
   - А судили его за что же?
   - За это самое и судили - за нанесение ущерба колхозу...
   - Но колхоз никакого ущерба не понес?
   - Не понес, верно. А судили за нанесение ущерба...
   Так. Ситуация, уже отработанная на Стрелкове. Еще один знакомый "штамп" лапландского судопроизводства! Формальная сторона дела просветляется, надо теперь доискиваться до причины.
   - А когда Подскочего сняли с председателей? После ареста?
   - Нет, раньше. Никто не думал, что это произойдет, повода никакого не было. В феврале восемьдесят пятого года с него и с Осипенко сняли выговоры, должны были проходить новые выборы, и вдруг, пятого марта, Подскочего сняли вот за это финансовое нарушение. Арестовали его в апреле, а судили в феврале восемьдесят шестого года, до этого он полгода отсидел... Тогда же, в марте, вместе с ним освободили Алексеева от обязанностей председателя сельского Совета, а двадцать восьмого марта от обязанностей секретаря парторганизации освободили Осипенко. Те двое остались в колхозе, а Осипенко смекнул, что дело плохо, и уехал вообще... Ну а после суда Подскочий недолго пробыл. На него все накинулись - Бернотас, Куприянов, даже Алексеев с Олейником - и выгнали его из колхоза...
   - Как вы думаете, Леонид Петрович, почему так произошло?
   - Так он же всем им глаза мозолил! Он про них все знал. Вот и хотели от него поскорее освободиться. А кто за него вступаться стал бы? До решения собрания уполномоченных перевели из агрономов в ночные сторожа...
   - Он агрономом работал?
   - Да, МРКС специально для него эту должность в штатное расписание ввел... Сделали его ночным сторожем, а там он и сам расчет взял. Конечно, не дело! Вот теперь взялись, за нас, может, почистят, легче жить будет...
   Осторожно спрашиваю Аржанцева о Маркиной. К ней, как к своему предшественнику, у него плохо :крытая неприязнь, хотя он признает, что факты ею указаны правильно. И положение колхоза сейчас крайне тяжелое. Нет людей, способных к руководящей работе, строительство почти не ведется, корабли второй год в пролове, надо выходить из базы флота, но в отличие от "Ударника" и "Энергии" в колхозе нет специалистов, нет кадров, да и разместить командный состав флота негде. Единственное, по его мнению, спасение - слить колхоз с "Ударником". Тут флот попадет под крепкую руку Тимченко, и хозяйство сразу встанет на ноги: Белокаменка может стать отличной базой для выращивания телят.
   - У Тимченко все давно организовано,- говорит с воодушевлением Аржанцев, и я вижу, что идею объединения колхозов, расположенных на одном берегу Кольского залива, не более двух десятков километров друг от друга, он вынашивает давно.- В Минькино прекрасный причал, складские помещения, Тимченко подобрал хороших специалистов, сам руководитель очень способный. Я его с шестьдесят седьмого года знаю, мы с ним вместе в "Ударнике" работали. Если туда вольемся - спасем хозяйство! И тоже не с пустыми руками придем. У нас шесть судов - это раз. Хорошая база для развития животноводства, лучше, чем у них,- это два. Три животноводческих помещения уже есть, на будущий год вступит в строй водопровод. Наконец, у нас около ста пятидесяти гектаров земель, пригодных для освоения,- это три. И большая их часть - у самой дороги. Если их поднять, засеять многолетними травами,- это сколько ж дешевого мяса можно иметь?!..
   Картина соблазнительная и разом решает все вопросу - и кадровые, и экономические. Да только кто на нее согласится? После того, что наделали с "укрупнением" хозяйств, теперь одного слова "объединение" как огня боятся, пусть даже и явная польза видна. Главное же, колхозы находятся на территории разных районов. А это, как показала практика, куда большее препятствие для объединения, чем если бы они располагались по разные стороны государственной границы... Да и не мне это решать. Похоже, в "Северной звезде" даже хуже, чем можно предположить, после ухода Подскочего.