Никитин Николай. Северная Аврора

   Гармонист, проходивший мимо церкви, не стесняясь, пел свое:
   По Москве Сенька гуляет,
   Извозчика нанимает,
   Извозчика не нашел,
   Сам заплакал да пошел,
   Ко товарищу зашел.
   Ты, товарищ дорогой,
   Сядь, подумаем со мной.
   Уж я думал, передумал,
   Кого к Любушке послать,
   Кому Любушке сказать,
   Что женюся на другой,
   На богатой, на чужой.
   Калерия обернулась и погрозила гармонисту кулаком.
   - Доехало, - засмеялись бабы на завалинке. - Кошку бьют, невестке наметки дают.
   С выгона показалось стадо. Впереди него неторопливо шел бык с железным кольцом, пропущенным сквозь ноздри. Позади стада брели пастухи в лаптях, с батогами. Стога курились от сырости. Мычали коровы, позвякивали колокольчики.
   За линией окопов, вырытых неподалеку от деревни, отряд выставлял дозоры. Они либо углублялись на две или на три версты в лес, либо подходили к грунтовой дороге, идущей сюда из города Онеги. В этих же местах лежали по канавам секреты. Каждый секрет состоял из двух человек.
   Старшим одного из секретов сегодня был назначен Иван Жарнильский. Вместе с молодым бойцом Маркиным он подошел к ложбинке пересохшего ручья, протекавшего неподалеку от берега реки Онеги. Обменявшись с товарищами паролем и отзывом, они залегли. Жарнильский выкопал в сече пещерку с таким расчетом, чтобы просматривалась дорога и кусок поля за ней.
   Лежавший рядом с ним Маркин зевнул во весь рот и сладко потянулся.
   - Раззевался, как лошадь! - с досадой сказал ему Иван. - Рановато! Нам до полночи тут барабанить. Ты на природу любуйся. Смотри, как хорошо!
   - Вода да кочки... - вяло, со скукой в голосе отозвался Маркин.
   - Ну, и довольно, - сказал Иван. - Для красоты много не надо.
   - Неправильно Драницын дежурство распределил, - сказал Маркин. Отдежурим до полночи, а в четыре опять заступать. Дорога, то да се... Факт, не выспишься.
   - Зато сразу отделаемся. И с колокольни долой. Живи, как хочешь, цельные сутки... Пойдем, Маркин, завтра рыбку половим. Я вчера из проволоки крючки обточил. Славные вышли крючки!.. Ты удить любишь?
   Но Маркин будто и не слыхал его. Вынув кисет, он кое-как слепил цыгарку и подал табак Жарнильскому. Над болотом поднимался густой туман.
   - До костей проймет! - Маркин выругался.
   - Не нравится?
   - Чему тут нравиться? Иван засмеялся:
   - Живи ты легче, Маркин. Солдату, брат, ко всему привычку надо иметь, а ты все ворчишь. Ведь молодой еще... Кончим войну, дома обсушимся. Скоро скопом поднимется весь народ. Полегче будет. Войну кончим через годок...
   Маркин усмехнулся.
   - Не смейся, Петра. Факт... - Иван говорил с полной убежденностью. Глаза его, круглые, точно у птицы, добродушно глядели на Маркина.
   - Вчера письмо получил от отца... - начал Маркин.
   - Из Питера?
   - Из Питера... Маму, пишет, похоронил...
   Он вдруг стал совсем похож на мальчика. Глаза его заморгали. Иван расправил слежавшееся сено и сказал ему:
   - Сюда ляг, бочком! Удобнее... Что поделаешь? Смерть - дело обыкновенное. Удивляться нечему. И падать духом тоже ни к чему. Слезы зря даны человеку, ей-богу. Я ими не пользуюсь. И тебе не советую, Маркин.
   Стемнело. В далеких избах Ческой засветились огоньки. Бойцы замолчали, прислушиваясь к скрипу дергача на болоте. Вдруг Иван толкнул Маркина в плечо. Это было так неожиданно, что Петр вздрогнул.
   По глинистой тропинке, ведущей к реке, шли два человека.
   - Видишь? - шепнул Иван. Маркин всмотрелся.
   - Да, это они. Любка с Андреем, - ухмыльнулся он. - А я вот сейчас свистну! Спугну.
   - Не надо. Зачем?
   Люба держала Андрея за руку, как было принято здесь между девушками и парнями. Дойдя до Онеги, они присели на валунах.
   Было тихо. Трясогузки, попискивая на лету, носились над водой и глинисто-песчаными берегами. Андрей молчал, не зная, о чем говорить. Любка тоже молчала, покусывая травинку белыми зубами и вытянув босые ноги. Ее лукавые глаза иногда сами скашивались в сторону Андрея и словно спрашивали у него: "Ну, что ж ты... Так и будем молчать?" Губы складывались в задорную улыбку, будто она видела Андрея насквозь. Ему казалось, что она подсмеивается над ним.
   - А тебе долго учиться-то? - неожиданно спросила Любка.
   - Долго, - невольно улыбнувшись, ответил Андрей. - Года три-четыре, не меньше. Но ведь сейчас вообще не до ученья.
   - Чего же так?
   - Ну, как чего?.. Сама понимаешь, какое сейчас время. Все нарушилось, вся обычная жизнь.
   - И голова не варит? - наморщив брови, серьезно спросила Любка.
   Андрей рассмеялся:
   - Нет, варит... Только я сейчас и думать не могу о своей науке.
   - Ишь ты, - пробормотала Любка. - А ты расскажи-ка, о чем думаешь?
   Не дождавшись его ответа, она встала, положила руку ему на плечо и сказала:
   - Пойдем. Скучно сидеть...
   Они вошли в густой ольшаник и пошли по тропинке, точно по зеленому коридору. Пахло влагой.
   - Скучно мне, - сказала она. - Неужели так и пройдет моя жизнь возле затона? Болота да избы. Страсть, как хочется в Питере побывать. Громада, говорят, гранит да камни. И будто есть дворец, у самой реки, на балкон Ленин выходит...
   - Это было в семнадцатом году, перед восстанием, - горячо заговорил Андрей. - Отовсюду, со всего города, рабочие приходили к особняку Кшесинской. Ильич с ними говорил. Я тоже там бывал, тоже слушал Ленина.
   - Значит, правда! - лицо у Любы оживилось. - Николка мой баял, да я не особенно верила... Он будто сказку баял.
   - А мужа ты все-таки вспоминаешь? - после небольшой паузы спросил Андрей. - Любила его?
   - А как же? Только позабывать нынче стала... Прожили-то без году неделю. - Любка задумалась. - Мы с Николкой после войны собирались по рекам скитаться. У нас реки жемчужные. Было время, старики жемчугом промышляли. Вот и мы думали жемчуг искать... Только все это тоже сказки! Нет, в городе лучше жить, - неожиданно для Андрея прибавила она.
   - А чем же здесь плохо? - спросил Андрей.
   - Здесь?
   Словно недовольная чем-то, Любка закусила бахрому на конце платка, потом выпустила ее из зубов.
   - Здесь? - тихо повторила она. - Здесь плохо. Живешь, как на блюдечке. Что это за жизнь?
   - А ты разве жила в городе?
   - Конечно, жила... Я-то ведь вологодская сирота... - она фыркнула. - Я до Николки на кожевенном заводе работала. Видал в Вологде? Завод не маленький...
   В глазах Любки, в дрожащих ее ресницах.на маленьких губах опять появилась улыбка. Сдерживая внезапно охватившее его волнение, Андрей встал и посмотрел на часы.
   - Не пора ли домой? - спросил он.
   - Домой? Ишь ты... Сам звал на Онегу... Бесил, бесил, а теперь голову повесил? - Любка засмеялась. - Вот блажной!
   Где-то вблизи зашлепали по воде весла. Из тумана послышались голоса.
   - Кто там торбает, рачий царь? - закричала Любка. - Эй, выходи!
   Все на реке затихло. Любка посмотрела на небо и вдруг опомнилась.
   - Господи, ведь скотина уж давно пришла... - быстро заговорила она. Мне домой надо. Да не осерчал ли ты за смехи мои? Ты не серчай, дружок. Я не в обиду, Андрюша... Ах ты, карандашик!
   Она неожиданно обвила шею Андрея одной рукой, нагнулась и крепко поцеловала его прямо в губы.
   - Вот так-то лучше... - сказала она, улыбаясь.
   - Люба, Люба моя... - повторял Андрей, обнимая ее за плечи.
   - Бегти надо... Пусти-ка, дружок... Ну, пусти теперь, ясно солнышко! прошептала Люба.
   - Куда же ты, погоди немножко, - шептал Андрей, стараясь привлечь ее к себе.
   - Пусти! - властно сказала Любка, вырвалась из его рук и побежала к берегу.
   - Люба! - воскликнул Андрей. Она оглянулась и крикнула:
   - Не ходи за мной!
   Андрей остался один. Ему хотелось смеяться от радости, от необыкновенного, неизвестного ему до сих пор ощущения счастья. В эту минуту до него опять донесся звук шлепающих по воде весел. Из-за кустов ольхи выскользнула лодка. Прошуршав днищем о глину, она вонзилась в берег. Из лодки вышли Сергунько и Сенька-плотовщик. Они прошли мимо, не заметив Андрея.
   "Неужели Валерий прав?.. - думал Андрей. - Неужели так бывает в жизни? Нет, не верю! Все равно... Да, все равно, я люблю ее..."
   Фролов приехал в Ческую ночью. Три дня он провел в Обозерской в связи с переездом туда штаба обороны. Вернувшись в отряд, комиссар узнал, что телеграф из города Онеги уже не отвечает двое суток.
   - Раньше тоже перерывы бывали, Павел Игнатьевич... Линия частенько портится, - успокаивал его Драницын.
   Фролов только что разбудил его, и ему до смерти не хотелось расставаться с постелью. Под черной сеткой, туго завязанной у Драницына на голове, виднелся неизменный прямой пробор.
   - Сколько раз это уже случалось, - зевая, повторил он.
   - Мало ли что когда случается, - недовольно возразил Фролов, Обстановка напряженная. Вы знаете, что было на архангельском берегу?
   И комиссар рассказал, как две недели назад яхта "Горислава" шла по Белому морю и за несколько десятков верст от Архангельска, у пустынного берега, обнаружила морской буксирный пароход. После того как буксир не ответил на позывные, вооруженная группа советских моряков высадилась на берег. В результате за выступами берега был обнаружен и задержан небольшой английский отряд, человек пятнадцать, состоявший из солдат морской пехоты. Люди этого отряда принадлежали к экипажу английского крейсера "Аттентив".
   - Мне говорили в штабе, - прибавил Фролов, - будто в этой схватке здорово показал себя Павлин Виноградов...
   Наступило молчание.
   - Щупают нас полегонечку, Павел Игнатьевич... Вот и все! Обычная история...
   Пыльный и грязный, все еще не раздевшись с дороги, комиссар угрюмо сидел за столом. Его черная морская фуражка была сдвинута на висок. Он беспрерывно курил. В кадке с фикусом уже торчало несколько окурков.
   - Вот что, - сказал Фролов. - Вызовите Сергунько с несколькими разведчиками и приготовьте лошадей... Я сам поеду в Онегу. Все-таки надо узнать, в чем дело.
   Комиссар вызвал к себе и старика Нестерова.
   - Вы человек здешний, Тихон Васильевич, - сказал он ему. - Места знаете... Народ знаете. У вас, наверное, много знакомых?
   - Целая волость! И в придачу уезд... - старик усмехнулся.
   - Поможете нам?.. Надо срочно узнать: что за Порогами?
   Старик прищурился, затем внимательно оглядел Фролова и Драницына:
   - Эка диковина! Я так понимаю, на фронте какое-нибудь происшествие...
   - Да, - коротко ответил комиссар. - Онега не отвечает двое суток.
   - Ладно, - спокойно проговорил Тихон после некоторого раздумья. Конечно, проверка требуется... Поеду!.. Спасибо тебе, Павел Игнатьевич, что в кошки-мышки со мной не играл! Я. тебе тоже прямо все объявляю. Ты по чести, по совести. И я тоже. Едем! Только уговор! Больше двух парней не бери. А так, в форменном виде обделаем. На лодке отправимся?
   - Нет, верхами. Только, Тихон Васильевич, молчок. На деревне никому ни слова. Нечего волновать народ прежде времени.
   - И правда, ни к чему, - согласился старик. - Когда ехать-то?
   - А чего ждать? Сейчас и поедем. Чувствуешь, Тихон Васильевич, как я тебе доверяю?
   - Чую, Игнатьич.
   - Не подведешь?
   - Спаси бог.
   - Эка носит тебя нечистая сила! Куда уходишь? - сказала Любка Тихону, когда он поднял ее с полатей.
   - Не твое дело. Запали огонь. В лес по делу едем. Поняла? Где одежа? Давай, пошевеливайся. Чего глаза лупишь? С парнями еду.
   Любка вынесла охапку платья и кинула старику, все еще с недоумением глядя на него:
   - Вот кафтан. Годится? Драницын послал связного за Андреем.
   - И Андрей едет? - спросила Любка у Сергунько, который уже сидел возле печи, ожидая распоряжений. - Вот дела чудны? Что же вы раньше не упредили? Я бы вам шанежек в дорогу напекла.
   - И без шанежек ладно, - проворчал старик. - Некогда.
   Все собрались у стола.
   В деревне не было заметно ни огонька, ни человека. Песни давно затихли, все будто вымерло. С реки ползли хлопья тумана. Ночь была яркая, голубая.
   За окнами уже слышались голоса бойцов, всхрапыванье коней, звяканье поправляемых стремян.
   В избу вошел Андрей.
   - Гранаты брать? - шепотом спросил он у комиссара.
   Фролов утвердительно кивнул головой. Голоса возле избы зазвучали громче.
   - Нельзя. Говорят тебе, сейчас уезжают, - слышался чей-то упрямый голос. - Не было приказа допускать.
   - Остолоп ты, больше ничего! - с возмущением крикнул кто-то. Фролов узнал голос взводного командира Степанова.
   Тотчас в избе появился и сам Степанов, человек лет тридцати, кузнец с Путиловского завода. Он не знал как следует ни строя, ни уставного обращения и одинаково держался и с бойцами и с начальниками. Вразвалку подойдя к комиссару, Степанов передал ему телеграфный бланк.
   - Сейчас принято, Игнатьич. Из Обозерской! - сиплым голосом сказал он. - Я полагаю, срочно.
   "Город Онега занят англичанами, - прочитал Фролов. - Наши отступили на Ческую". Дальше шло распоряжение Семенковского о принятии мер, - Я словно чувствовал! - сказал Фролов, передавая бланк Драницыну.
   - Но где же красноармейцы Онежского гарнизона? - прочитав телеграмму, сказал военспец. - Что за штатская неточность? Вот теперь нам действительно надо высылать разведку. Но уже без вас, товарищ комиссар. Сейчас я покорнейше прошу вас не оставлять отряд.
   - Разведку надо выслать немедленно, - сказал Фролов.
   Валерий получил от Драницына последние инструкции и карту. Комиссар и Драницын вышли на крыльцо, чтобы проводить разведчиков. Побледневшая Любка выбежала вслед за ними.
   - Ангелы с тобой, - шепнула Любка Андрею, стоя возле лошади, на которую он с трудом вскарабкался.
   Валерий засмеялся. Тихон сердито посмотрел на него.
   - Ну, помолясь? - сказал он, вскакивая на серого, костистого мерина. Мерин запрыгал под ним, но старик умеючи успокоил его и, подъехав к Фролову, деловито проговорил:
   - Не по тракту поедем, а правым берегом, для скрытности. Места мне известные. Там бакенщик живет, Елкин, старый приятель. Такого мужика и в апостолах не было. Дошлый, все знает.
   - Осторожнее, Тихон Васильевич! Не забирайтесь далеко. Мне нужны только сведения.
   - Ничего. Дьявол лих, да мы смелы! - крикнул Нестеров и, ударив лошадь каблуком в брюхо, погнал ее первой.
   Вслед за ним поскакали по глинистому спуску к переправе Андрей и Валерий. Стук копыт гулко раздавался в ночной тишине.
   - А ведь лихой мужик, - сказал военспецу Фролов, вернувшись в избу.
   - Да, старая служба!.. Спать будете, Павел Игнатьевич? Надо все-таки спать!
   "Да, конечно, надо спать", - подумал комиссар.
   Бойцы продрогли до костей. Смена действительно оказалась очень тяжелой. Серый густой туман по-прежнему поднимался над болотом. Тучи шли так низко, что почти задевали верхушки деревьев.
   "Ничего, - утешал себя Жарнильский. - Через три часа задам храповицкого".
   Ему хотелось говорить, чтобы отвлечься, рассеяться. Однако он молчал, чутко прислушиваясь к каждому шороху.
   Вдруг лицо его застыло. Ему показалось, что кусты лозняка, темневшие шагах в двадцати от дороги, вздрогнули.
   Тотчас вслед за этим из кустов появились какие-то темные фигуры. До Жарнильского донеслась чужая речь. Первым его движением было - не медля ни секунды, открыть огонь. Но темные фигуры быстро спрятались в кустах, стрелять же впустую, по мнению Жарнильского, не стоило даже для сигнала тревоги.
   - Видел? - шепотом спросил он Маркина. Тот молча кивнул.
   - Ползи скорей, сообщи нашим, - приказал Жарнильский.
   Маркин, плотно прижимаясь всем телом к земле, пополз к берегу Онеги. Там находился секрет второго поста.
   "Лишь бы Маркин скорей добрался", - лихорадочно думал Жарнильский и в ту же минуту опять увидел появившуюся из кустов темную фигуру. Вспыхнувший на мгновение электрический фонарик осветил погоны, военную куртку, круглые, точно сосиски, усы. Затем чужеземный солдат, стоявший на дороге, громко позвал своих товарищей, которые еще прятались в кустарнике. "Как нахальничают! - с ненавистью подумал Иван. - Будто к себе приехали!"
   Ни о чем больше не размышляя, он прицелился и выстрелил. Чужеземный солдат с криком упал. Над болотом раскатилась пулеметная дробь. Так начался этот бой.
   - Выстрелы, слышите, выстрелы! - закричал комиссар, внезапно проснувшись.
   Он вскочил и торопливо оделся. Вслед за ним сорвался с койки Драницын, натянул брюки и подбежал к окну.
   Небо посветлело, приближался рассвет.
   "Стреляют!" - разнеслось по деревне. Заспанные люди, накинув на себя кое-какую одежду, выскакивали из домов. По улице, перекликаясь, бежали бойцы с оружием. Ревел скот, в неурочный час выгнанный из хлевов. Бабы препирались с мужиками: в каком лесу его прятать? Комиссар и командир выбежали на улицу. Перед Фроловым мелькнуло испуганное лицо Любки. Затем точно из-под земли появился Сергунько, ведя на поводу взмыленную лошадь. Тихон в мокром кафтане, без шапки, понурив голову, стоял посередине двора. Рядом с ним стоял мокрый с ног до головы Андрей.
   - Вы как здесь очутились? - закричал на них комиссар.
   Андрей сбивчиво рассказал, что на шестой или седьмой версте от Ческой из лесу вышел охотник и сообщил, что по левому берегу движется какой-то иностранный отряд.
   - Мы, конечно, переправились туда. Жители подтвердили.
   - Я решил ворочаться, - сказал Сергунько, глядя попеременно то на комиссара, то на военспеца. - Мы поскакали...
   - На Онежской дороге вы не были? - перебил его военспец.
   - Нет. Мы ворочались берегом.
   - И проехали свободно?
   - Как всегда!
   Драницын закурил, и его лицо сделалось совершенно спокойным.
   - Я так и думал, - сказал он. - Очевидно, их передовая группа наткнулась на один из наших дорожных постов. Либо в лесу, либо... Эй, связной! - крикнул он. - Что уши развесил? Давай скорей лошадей!
   Через несколько минут комиссар и Драницын, оба на лошадях, выехали из деревни. Драницын ехал, как на прогулке, мерной рысью, слегка подстегивая лошадку стэком. Сзади, неловко приподнимаясь в седле, трусил Фролов. Он не умел ездить верхом. Валерий, Андрей и старик ехали позади. Последним скакал связной.
   Стрельба продолжалась.
   Бойцы со всех сторон деревни сбегались к каменистому оврагу, заросшему лопухом. Здесь по распоряжению Драницына должен был находиться резерв отряда.
   Когда Фролов подъехал к оврагу, Драницын уже слез с лошади и, выслушивая взводного командира Степанова, подошедшего к нему из окопов, раздраженно похлопывал стэком по голенищу.
   - Стыдно! - резко говорил Драницын. - Ну, чего палят в божий свет, раз противника не видно? Сейчас же прекрати.
   Степанов побежал к линии окопов. По крутому и обрывистому скату ему пришлось, ползти, цепляясь за траву и кустарник.
   Подбежал Валерий и вытянулся перед Драницыным.
   - Проверить секреты, - отрывисто приказал ему военспец.
   Комиссар лежал на бруствере. Вытащив из футляра бинокль, он стал наводить его сначала на стога, смутно видневшиеся вдали, потом на верхушки двух сосен, которые покачивались, выступая из белых волн тумана, словно буйки на воде.
   В сплошной пелене тумана, похожей на груды облаков, упавших с неба, прятался враг. Там непрерывно трещали его пулеметы. Но жертв не было, ни одна пуля еще не залетала в окопы.
   Так прошло минут двадцать, пока не вернулись разведчики. Сергунько доложил комиссару, что три поста не обнаружили противника, там все спокойно. Но пройти на четвертый пост, к Жарнильскому и Маркину, ему не удалось.
   - Никак! Ни перебежками, ни ползком. Стальной град. Сильный заградительный огонь. Никакой возможности, - докладывал Сергунько.
   - Надо дойти, - сказал Фролов.
   - Слушаюсь, - ответил Валерий.
   Фролов поднял голову, но Валерия уже не было. Он уполз один. Разведчики зашевелились, поняв, что их командир весь риск взял на себя. Андрей молча выпрыгнул из окопа и побежал по полю, догоняя Сергунько. "Латкин! Ложись!" кричали ему вслед. Андрей обернулся и упал. "Подбили? Эх, Андрюшка! Нет, слава богу. Ползет, ползет! Махнул за кочку! Ах, сукин сын!" - говорили бойцы.
   Пули уже достигали окопов. Появились раненые.
   - Мы должны выручить пост, - сказал Фролов военспецу.
   Драницын раскурил погасшую папиросу.
   - Надо подождать, что даст разведка. Быть может, в этом направлении противник поведет атаку, тогда нам будет не до выручки. Но в их стрельбе есть что-то паническое. Так не наступают! Хотя,, кажется, никогда еще погода столь не благоприятствовала атаке, как сейчас.
   Он постучал стэком по голенищу, уже заляпанному глиной.
   - Кому - им или нам? - переспросил Фролов.
   - Пока им. Но если будем атаковать мы, то будет благоприятна для нас, спокойно ответил Драницын. - Подождем возвращения разведки. Я почему-то думаю, что враг не собирается атаковать.
   Фролов был не из трусливых. Он не страшился казни, ожидая приговора царского военного суда, не боялся смерти и при побеге из царской тюрьмы. Попав в Питер незадолго до Октябрьского переворота, он был одним из участников штурма Зимнего дворца. Но тогда он ни за кого не отвечал, никем не руководил. Теперь он особенно остро испытывал все те чувства, которые испытывает каждый, даже самый маленький военачальник. Больше всего волнуясь за исход всего боя в целом, комиссар в то же время ощущал ответственность за людей, доверивших ему свои судьбы и следивших сейчас за каждым его движением.
   Временами ему даже хотелось, чтобы противник поскорее показался.
   - Как себя чувствуете? Ничего? - услышал он шепот над своим ухом. К нему наклонился Драницын.
   - Занимайтесь своим делом, - грубо ответил Фролов.
   Бестактность военспеца помогла ему обрести полное спокойствие, точнее говоря, то равнодушие к себе, которое только и позволяет людям овладевать своими нервами в бою.
   Стрельба стихала, переходя от пулеметных очередей в одиночные выстрелы. Кроме того, свист пуль слышался теперь раньше выстрела. Значит, стреляющие находились отсюда не ближе как за две тысячи шагов. Драницын сообщил об этом бойцам.
   - Невидимому, они отходят, - добавил он. - Совершенно ясно, что они случайно наткнулись на четвертый пост.
   Бойцы разом заговорили, стали подниматься. Некоторые даже вылезли на бруствер, хотя это было еще опасно.
   Вернулась разведка. Валерий рассказал Драницыну, что на дороге и в лесу обнаружено много следов.
   - Отряд, надо думать, большой, сейчас он движется краем леса, в сторону железнодорожной линии, - докладывал Валерий. - Четвертого поста нет. Маркин убит. Ивана зарезали. Вот так, ножом! - Сергунько провел ребром ладони по горлу. - Я осматривал подсумок Ивана и винтовку - патронов нет. Пулеметная лента тоже пустая. Только гильзы на сене. Видимо, парень оборонялся до последнего патрона.
   Возле Валерия стоял Андрей с искаженным от волнения, мокрым и грязным лицом. Он сунул руку в карман штанов и вытащил оттуда петличку от военной куртки, найденную им возле стога, где был зарезан Жарнильский. Подавая ее комиссару, Андрей тихо сказал:
   - Английская...
   - Нет, это не английская, - возразил Драницын, заглянув через плечо Фролова. - Это американская. Видите герб: орел, сжимающий в когтях пучок стрел.
   Бойцы, будто им кто-то скомандовал, придвинулись ближе к военкому, глядя на аккуратно окантованную матерчатую полоску рыжего цвета. Помяв петличку между пальцами, комиссар швырнул ее в грязь.
   Молча стояли бойцы. Они угрюмо глядели на валявшуюся в грязи петличку от чужеземной военной куртки.
   - Что же это такое, товарищи? - вдруг закричал Валерий. - Нам про эту страну говорили, что она самая свободная в мире! Какая же это к черту свобода?! Товарищи, да как они смели? Товарищ комиссар, товарищ комиссар, прерывающимся от волнения голосом повторял он. - Это Америка? Значит, это Америка зарезала ножом нашего Ваню Жарнильского? Какой-то американец очутился вдруг здесь, в глуши... И мы это допустили?
   Фролов отлично понимал состояние Валерия. У него и у самого все бушевало в груди, но когда стоявшие вокруг красноармейцы стали так же, как и Валерий, кричать и размахивать винтовками, он понял, что должен сдержаться.
   - Вы что, малые дети? - сказал Фролов. - Что вы кричите? Не кричать надо, а действовать, как подобает солдатам революции. Как вы думаете: американцев здесь много? - спросил он у Драницына.
   Бледный от гнева и волнения, военспец пожал плечами:
   - Судя по тому, какую возню подняли эти мерзавцы, по-видимому, много. Во всяком случае, гораздо больше, чем нас. И вооружены они неизмеримо лучше нашего. Хотя и уклоняются от боя.
   - Что вы предлагаете?
   - Завязать бой.
   - Правильно, - сказал Фролов. - Нас мало. Но мы на своей земле. Значит, нас больше. Готовьтесь. Будем драться.
   Драницын заявил, что для боя в этих местах необходимы опытные проводники, хорошо знающие лес. Несколько бойцов побежали в Ческую, и через полчаса к Фролову подошел отряд человек в пятнадцать во главе с Тихоном. Это были местные звероловы-охотники, лесорубы, корьевщики. Некоторые из них были вооружены дробовиками.
   Фролову нужно было не больше двух-трех проводников, и он заявил об этом крестьянам.
   - Нет, Игнатьич, уж коли мужик замахнулся, так бьет, - сказал Тихон. Пули у нас - жаканки, как раз по зверю. Кто проводником, а кто и бойцом пойдет, всех бери. Общество просит. Пойдем бить наших ворогов.
   - Ну, спасибо, товарищи, - сказал комиссар. - Для всех найдется место в бою, это верно.
   Затем он обернулся к Валерию и приказал ему как можно скорее распределить добровольцев по взводам.
   Сводный англо-американский батальон находился в трех верстах от Ческой. Случилось это следующим образом.
   Тридцатого июля эскадра интервентов вышла из Мурманска. Тридцать первого часть ее, зайдя в Онежскую губу, высадила в порту города Онеги первый десант. Горсточка красноармейцев в несколько десятков человек, составлявшая здесь городской гарнизон, пыталась оказать сопротивление. Но эта попытка была быстро подавлена огнем с неприятельских судов.