– Не близко, – хмыкнул газетчик и тронулся. – Меня зовут Игорь. Фамилия Нибаров… Может, читали? Я про аномальные явления пишу.
– Христа народу? – буркнул Патрушев.
– Что?
– «Явление Христа народу». Видели такую картину?
– Что-то вроде. Я вот что хочу сказать… По моим подсчетам, следующий несчастный случай произойдет на этой станции завтра вечером, в шесть тридцать или около того. Если разложить все происшествия по шкале времени, вам это тоже станет понятно. Причем и убийца, и жертва будут стоять на том же месте, что и сегодня. Как и раньше, кстати.
– С чего это вы взяли? – насупился Иван Григорьевич. – С линейкой, что ли, бегали?
– У меня есть план станции. Каждый раз толкали человека, стоявшего напротив первой буквы «С» возле края платформы, направление движения поезда – с запада на восток. Причем толкал тот, кто стоял ближе всех, за спиной.
– В следственные документы залезали? – взвился Иван Григорьевич. – Кто вам все это рассказал?
Ему было немного досадно, что он не удосужился сравнить «параметры» всех трех преступлений, а предпочел нагрузить Розоватого беготней по родственникам фигурантов. С другой стороны, что еще за мистика? Буква «С» какая-то!
– Сейчас вы скажете, что «С» означает «сатана», – сострил он. – Козни дьявола, блин.
– Напрасно вы насмехаетесь, Иван Григорьевич.
– Послушайте, как вас… господин Нибаров, а как насчет «сверхразума»? – блеснул следователь. – Тоже аномальщина будь здоров. А то сатана уже как-то не в моде.
– Хм, – промямлил репортер. – В этом что-то есть.
– Бред там есть, больше ничего. Что вы, шуток не понимаете? А еще журналист.
– Убийство – не шутка. Значит, вы ничего не собираетесь сделать, чтобы предотвратить следующее? Позволите этому сверхразуму и дальше играть с толпой?
Патрушев просто онемел от таких речей репортера. А тот вдруг притормозил у обочины и стал рыться в бардачке со словами: «Черт, куда же я ее затолкал?» Наконец он достал сувенир на подставке, с пятью подвешенными на перекладине шариками.
– Вот, смотрите. Я сразу хотел показать вам эту штуку, чтобы вы поняли.
– Нет желания играться. Мне можно выйти?
– Да погодите же, Иван Григорьевич. Вот, видите? Если отвести крайний шарик в сторону и отпустить, он ударит по остальным четырем. Но три из них останутся висеть, а крайний отлетит в сторону. Так и в метро! Толчок происходит не там, где человек падает под поезд, а совсем в другом месте!
– Чушь. Сравнили шарики с людьми.
Но журналист продолжал кипятиться и доказывал Патрушеву, что тот не желает видеть очевидного. Следователь мрачно молчал и дожидался своей улицы, чтобы отделаться от прилипчивого Нибарова. Вылезать из теплой машины и тащиться в метро ему все-таки не хотелось. Наконец они приехали, и напоследок журналист всучил Патрушеву свою визитку с номером мобильника. Прибыть на станцию к вычисленному им времени происшествия он так или иначе собирался, вместе с редакционным фотографом. Угрожал, что ли?
Полночи Иван Григорьевич проворочался в постели, слушая сопение жены. А утром, едва заявившись в управление, срезу двинулся в кабинет полковника.
– Неужели готов отчитаться по метро? – недоверчиво спросил тот.
– Версия прежняя – это неумышленные убийства. Но я знаю, как не допустить их повторения.
– Ты спятил, Ваня? Неумышленными они потому и называются, что происходят случайно. Прессы начитался? – подозрительно спросил он. – Я тоже. На, погляди! – Он подвинул к следователю яркую газетенку с заголовком «Смертельные силы Земли выходят наружу». – Имей ввиду, завтра утром у меня доклад у генерала. Если нам не будет, что сказать по поводу всей этой жути, результат может быть печальным. Так как, говоришь, прекратить убийства?
– Ограничить доступ на станцию раза в три.
– И сколько для этого тебе понадобится людей? – вспылил полковник. – Кто тебе выделит их не пойми на что?
– На футбольные матчи в сто раз больше сгоняют!
– Сравнил! То футбол, а то метро!
В своем кабинете Патрушев прочитал статью и ужаснулся. Репортер Игнат Тайноведов детально расписывал то же самое, о чем вчера толковал Нибаров. В одну сторону у них мозги, что ли, повернуты? Или это Нибаров в другом издании подхалтуривает? В газетенке крупными буквами предостерегали всех находиться возле края перрона с шести до семи часов, то есть в самый час пик.
Можно не сомневаться, что все, кто пользуется этой станцией, непременно изучают такие публикации. Или это делают их жены, чтобы потом пересказать перед сном в качестве страшилки. «Кем вы предпочитаете стать – убийцей или жертвой? – зловеще вопрошал газетчик. – Идите туда к шести и встаньте напротив буквы «С», чтобы узнать свою судьбу». Самым же гадким было «объяснение», данное автором статейки. Он полагал, что в недрах станции при скоплении народа возникает некая психическая структура, «сверхразум». Люди плотно касаются друг друга, и благодаря этому их биополя объединяются в одно. А где поля, там их переносчики – то есть отдельные индивидуумы. И каждое выталкивание человека и толпы суть импульс взаимодействия, которым сверхразум на станции хочет обменяться с поездом. Там, мол, тоже едет родственный сгусток биополей. А обмен частицами поля – это самый лучший способ установить контакт между родственными объектами. В общем, Тайноведов нагородил околонаучной чуши полный разворот. У Патрушева даже голова заболела, и он съел две таблетки анальгина.
Ехал к метро Иван Григорьевич с тяжелым сердцем. Ему удалось выпросить УАЗик, но кроме Розоватого никого с ним не отпустили. Младший оперуполномоченный таращился в мокрое окно и молчал. Из машины он позвонил на мобильник Нибарова и узнал, что тот уже находится возле станции, но под землю еще не спустился. Хотя вот-вот собирается.
Там происходило что-то странное. Вниз почему-то мало кто торопился, народ как будто обходил станцию стороной. Многие предпочитали отправиться к следующей на автобусе. В общем, когда Иван Григорьевич ступил на эскалатор, он подумал, что такую пустоту в метро можно увидеть только часов после десяти. Никто не толкался, потому что места и так всем хватало.
– Что тут происходит? – набычился Розоватый.
– Газеты надо читать.
– Если бы еще время было…
Внизу на Патрушева накинулась целая толпа репортеров, но он молчал или резко выкрикивал «Без комментариев!» – в каком-то кино подслушал. Почти у всех журналистов висели на плечах сумки, скорее всего с видеокамерами. Вряд ли у них имелись разрешения на съемку. Посадка в вагоны происходила без всяких проблем, хотя поезда при подходе к перрону явно притормаживали намного сильнее, чем обычно. Видимо, начальство уже дало машинистам отдельные указания на этот счет.
– Ничего не будет, – мрачно заявил Нибаров, возникший из-за колонны.
– А что бы вы хотели? – взвился нервный следователь. – Очередного убийства?
– С чего вы взяли, что я этого хочу? Этот дурак Тайноведов сломал весь план! Мы могли бы поймать это существо за руку и показать ему, что так играть со своими частицами нельзя. А теперь оно спит.
– Так это не вы сочинили, что ли? Статейку про биополя то есть.
– Да знаю я этого дебила, – зло заявил газетчик. – Вечно с гипотезами лезет, куда не следует. Люди-частицы какие-то! Вы не понимаете, что ли? Мы же могли сейчас показать духу толпы, что толкать крайних на рельсы необязательно. Достаточно направлять их в двери вагонов или на эскалатор.
Ни в шесть, ни в полседьмого ничего, понятно, не произошло. Да и потом тоже, потому что все шарахались друг от друга как от прокаженных. И при этом не приближались к краю перрона ближе чем на два метра, вплоть до полной остановки поезда. Розоватый злился и бормотал, что мог бы за это время уже доехать домой и впервые с отпуска успеть к семейному ужину.
– Здесь оно умерло, – убежденно сказал наконец Нибаров. Прочие репортеры, разочарованные «провалом», убрались со станции. – И скорее всего, возродилось в другом месте, более умное и непредсказуемое. Мы могли бы шагнуть в познании этого явления вперед и приручить его, а так оно проявит себя в другом месте. Не сегодня, так завтра. И все начнется по новой.
– То есть сейчас где-то на другой станции случилось такое же немотивированное убийство? Да ты с ума сошел, Нибаров.
– Или на нескольких.
Патрушев потрогал в кармане сотовый телефон. Тот, естественно, не мог принять согнал с поверхности. Тогда он поглядел в сторону эскалатора и чуть не схватился за голову. Подняться? Несмотря на угрозу принять срочный вызов на место преступления?
– Только бы не в нашем округе, – без выражения сказал он.
2004
Простагландин
На выходе из общественного туалета, что располагался неподалеку от Восточных ворот, Федот столкнулся со Стеллой. От неожиданности он вынул из пачки сигарету и стал ее поджигать, оторопело наблюдая, как на скуластом, бледном лице Стеллы возникает и формируется выражение восторга. Из-за спины, где то и дело хлопала замызганная, скрипучая дверь, тянуло влажным смрадом и доносился шум текущей воды.
Федот курил, размышляя о том, что Стелла, конечно, сексуальная девушка и вдобавок умеет вязать, но когда представишь себе, чем она занимается в таком месте, как это, то становится не по себе, особенно если она задерживается там надолго; да ведь ей-то, наверное, все равно, вон как скалится, словно лучшего друга увидела, и что за радость тут торчать, язык, что ли, отнялся?
– Пойдем, Стелла, – сказал Федот, беря ее за руку. Они направились к водонапорной башне, на верхней, площадке которой стоял часовой с карабином. Его серебряная каска сверкала в прохладном вечернем солнце.
– Можешь считать, что я тебя провожаю. Ты ведь домой шла?
Она кивнула, едва заметно улыбнувшись и поведя плечиком, что, видимо, означало поеживание.
– Ты что, онемела от счастья? – насмешливо осведомился Федот, постаравшись тем не менее придать голосу должный металл.
– Да, что-то мне невесело с утра, ты хоть на меня не сердись, а то мать все ко мне пристает, что замуж пора, а я что, хорошо хоть сегодня она в ночную смену, не будет канючить, а то совсем застебала, с утра вот я на реставрацию подалась, знаешь же, Дворец Культуры почти разрушился, левое крыло обвалилось, да мне лишь бы ее не слышать, а там даже весело, все студенты да школьники, а туда же, один школьник пристал…
Эка прорвало, думал Федот, выискивая краем глаза, куда швырнуть окурок, но урны не попадались. Он взглянул на башню. Карабинер пристально наблюдал за ним, опершись стволом о парапет, и Федот судорожно стиснул бычок в руке, ощутив резкое жжение в потной ладони. Карабинер вскинул оружие и навел его на Федота. Бинокль ему не выдали, нервно думал Федот, вот и высматривает мой окурок в прицел, гнида, только не сорваться бы, не побежать, спокойно, говорил себе Федот, ощущая противную ватность ног и ржавый привкус крови во рту.
– Что ты сказала? – спросил Федот, с усилием поворачивая скованную челюсть.
– Ты что, не слушаешь меня? И спросила, пойдешь ли ты на субботник в это воскресенье?
Федот заставил себя криво улыбнуться и ослабил хватку окурка, обошлось, кажется, и как это я забыл, что на башне карабинер?
– Чего я там не видел? – Федот чувствовал тяжелую слабость.
– Напрасно, собор ведь плющом зарос, вырубать его собираются, я туда и отправлюсь, там еще на стенах портреты интересные – люди какие-то печальные, а вокруг причесок у них колечки как из света…
– Это в старом парке, что ли?
– Да, возле входа в катакомбы, где, помнишь, Коляша заблудился, он там сухари прятал, да, видно, сейчас-то они уж давно кончились, а водой жив не будешь, там ведь вроде капало с потолка…
Башня осталась позади. Они свернули на Девятую Водосточную, на которой в квартале от площади Резолюции жила Стелла. Время приближалось к восьми, и вокруг было довольно пустынно, лишь изредка проезжали, дребезжа на выбоинах, потертые твисторы.
Федот до этого ни разу не бывал у Стеллы. Ему не пришлось об этом сожалеть – обычная кровать в пол-комнаты, газовая плита и террариум с годовалыми аскаридами.
Стелла подлила им раствора из банки и погладила малышек пальцем.
– Поешь простагландина, – сказала она и сняла с полки бутыль. – Спирт и стакан на столе.
– Зачем это?
– Полезно. Синхронизует половую активность.
Федот всыпал порошка в стакан, взболтал смесь, затем, двигая кадыком, выпил ее.
– Чувствуешь что-нибудь?
– Хорошо пошел, – ответил Федот и закурил. Быстро темнело, и Стелла включила бра. На ее правой щеке он увидел тень от носа. В тени слабо мерцал зеленый глаз, направленный на него. Другой косил на террариум.
1987
Пустота
Лицо Джо перекосилось от злобы.
– Ты, – зашипел он, – как ты мог!..
Мик отвернулся. Их создание, легкий, веселый бумажный змей взлетал все выше, тая в чистом синем небе и чуть трепыхаясь в потоке воздуха.
Джо размахнулся и ударил. Мик стал отбиваться. Они сцепились, ослепленные бешеной яростью. Джо визжал от боли – Мик вырвал ему клок черной нежной бороды.
А змей уже был еле заметен и летел над океаном.
– Я тебя ненавижу, – всхлипывал Джо, – я сам клеил планки, а ты…
– Я отпустил его, – ответил равнодушно Мик, смазывая ссадины йодом. – Разве ты не видел, как он был рад этому? Я знал, что это ему понравится. Это часть моей души, та, которая всегда рвется вверх. Впрочем, тебе этого не понять, борода.
Джо отнял у него йод, поглаживая ноющую челюсть.
– Ты все-таки свинья, – уже спокойно произнес он. – Что теперь Маша скажет? Ей так нравилось зарываться носом в мою бороду.
– Не переживай, почти не заметно, – усмехнулся Мик, – но Маша увидит и уйдет ко мне.
Он взял букашку и раздавил ее пальцами. Он чувствовал удовлетворение.
Взгляд Ференца стал жестким.
– Что она, одна, ваша Маша? – он встал и открыл окно, в которое сразу ворвался холодный ветер с океана, смешанный с водяной пылью ливня. Бумага с сообщением с материка взвилась и рванулась под шкаф.
– Вот что. – Ференц достал из стола фотографию. – Это целестина пантиникус. Займешься ей завтра. Иди.
Мик мрачно скривился и шагнул к двери.
– А про Машу забудь, она все равно не родит.
Кряжистый охранник проводил его до ворот, тщательно прикрываясь зонтом. Громыхнуло, и молния выхватила из темноты высокий забор и звездочки собачьих глаз, блестевшие из будки. Чугунная калитка захлопнулась за спиной.
На другой день утром Мик пришел на берег океана. Буря уже улеглась, и лишь стальные барашки разбивались о прибрежные камни. Ветер пронизывал до костей.
На крючке висела небольшая продолговатая рыба. Мик ощутил в ладони ее скользкий, покрытый тупыми отростками бок. Кровавый глаз косил на Мика с отвращением и злобой.
– Какая ты страшненькая, – констатировал Мик, – как на фотографии. Хочешь удрать? Ну плыви. Да, подруга, захвати-ка с собой кусочек моей души, тот, что погрязней.
Целестина пантиникус, не оборачиваясь, скользнула а глубину.
– Что все лучшее во мне умерло, с этим я согласен. Но что умерло навсегда – не могу поверить! – воскликнул Берти и швырнул сигару в волны.
«О чем это он? – машинально подумал Мик, стоя в тени смоковницы. – Кто у него умер?»
Мик остановился, будто впервые увидел Машу, и прислушался к себе.
– Ты подумал – какая я красивая, правда?
– Да.
– И как хорошо, что у нас будет ребеночек.
– Да.
– Что с тобой, милый?
– У тебя никогда не будет детей.
Маша отступила на шаг. Мик не смотрел на нее. Его внимание отвлек Берти, гонявшийся за бабочкой.
– Ты лжешь! – Словно издалека.
Берти очень старался. Но бабочка, видимо, решив, что вдоволь наигралась, полетела, вздрагивая, выше, выше и скрылась, а Верти, убитый, смотрел вдаль полными слез глазами.
– Откуда ты знаешь? – Отчаянно.
– От Ференца.
Она побежала, побежала, а Мик смотрел ей вслед.
Берти забыл про бабочку и догадался, что Маша бежит к берегу.
– Куда же ты, Маша, вода холодная! – закричал он и припустил за ней, размахивая сачком и что-то выкрикивая, наверное, что-то очень смешное, потому что Маша вдруг остановилась, обернулась, секунду с недоумением глядела на Берти, а затем, схватившись пальчиками за подол платьица, звонко и радостно засмеялась.
1987
Семейные сценки
(рассказ-пьеса)
1%
Если бы Сеня не боялся смерти, ему было бы все нипочем. Вместо этого он исправно ходит в контору, вечером смотрит телевизор и чувствует себя отлично. Он член профкома, а его жена – гляциолог и недавно привезла из пустыни очень редкий череп индийского слона. А может, она спелеолог и спускается в пещеры с фонарем на оранжевой каске, их еще кирпичный завод выпускает. Директор завода – известный извращенец и по субботам приходит к Сене, они играют в карты и обсуждают цены на питьевую воду.
«Что-то вода опять вздорожала», – говорит директор. «Мда-а», – отвечает Сеня. Еще они едят великолепную жирную саранчу, недавно из Африки, Сеня за ней час в магазине стоял. Директор ест, и ножки похрустывают у него на зубах. Они неестественно блестят, потому что из молибдена. У директора знакомый врач в больнице, он ему кирпичи для сарая продал. А врач ему, значит, зубы. Крепкие, что твой лоб, приятель.
2…
Но тут вошел Алеша, и вздрогнула ваза в серванте. От сквозняка.
– Лексей, дружище! – воскликнул просветлевший Кеша. – Выпьешь с нами? Дистиллированная!
– Плесни, чего уж там, – устало ответил Алеша и раздавил на стене клопа.
– Вот полотенце, – сказал Сеня.
Алеша вытер с пальца кровь и оседлал табурет.
Кеша с любовью смотрел на гостя. Он ему явно нравился – сильный и смелый душою, всегда начеку. А что угреват – так это у всех, вон у Сени на лбу свищ, довольно, впрочем, приятного оттенка, этакий лиловый с зеленью, нежной, как у помойных мух.
Алеша смаковал напиток. Лицо его расцвело мощным и устойчивым чувством всепрощения. Он готов был полюбить даже самого последнего хромого таракана на этом столе.
– Как в лаборатории? – участливо поинтересовался Сеня, тасуя карты.
– А что там может быть? – Алеша ласково почесал у себя за ухом. – Как я понимаю, Людмила еще не появлялась?
– Ясно, нет! Ты бы ее сразу приметил, егозу, – ответил Сеня жуя.
#3
Но тут вошла жена, и Сеня вздрогнул. Он даже вскочил и стал предлагать Светочке саранчиные мозги.
– Поверишь ли, кошечка, стоял всего час, – бормотал он, кутаясь в дырявый халат. Под ним ничего не было.
Светочка с минуту стояла молча, прислонившись рюкзаком к двери, и потерянно взирала на стол, над которым возвышался графин.
– Налей, – сказала она наконец и стащила с ног сапоги, измазанные глиной.
– Ох, – простонал Сеня, – ну и свинья же этот Кондрат, опять глину по нашей улице возил. – Вы представляете! – Сеня взмахнул руками и схватил графин. – Я ему говорю позавчера – ты зачем, паскуда, здесь глину возишь, не смей нашу улицу пачкать!
Светочка залпом выпила полный стакан и зажевала саранчой. Потом она схватила Сеню и куда-то его потащила. Его рука долго цеплялась за косяк, но вскоре и она пропала в темноте.
Кеша виновато хрустнул ножкой насекомого.
– Я пойду, пожалуй, – сказал он печально, поднялся и натянул когда-то черный, а теперь побелевший от кислотных дождей плащ.
4
Алеша смотрел на огни в соседних домах и пытался представить людей, которые там живут. Но видел лишь Веру и печального директора. «Видно, все одинаковы, – подумал он без выражения. – Ты или я – все умрем от передозировки». Алеша вдруг решил, что его сейчас очень хорошо видно с улицы, и поспешно задернул штору. Сердце учащенно стучало.
Из спальни послышались приглушенная ругань Светочки и всхлипы Сени. Вскоре он смолк, а Светочка вышла со следами гнева на тонком сероватом лице. Она взглянула на Алешу с симпатией. Того мороз подрал по коже.
– Мне пора, – сказал он как можно равнодушнее и двинулся к выходу.
– Постой, Леша! Я же не показала тебе еще свою находку. Светочка нежно коснулась его живота и извлекла из рюкзака череп, смахивающий на человеческий.
Алеша отшатнулся, с ужасом чувствуя, что у него по левой ноге течет что-то теплое.
– Мне пора, – повторил он, едва ворочая языком, скорее чисто механически, потому что сапоги его словно приросли к полу.
– Нет, ты так просто не уйдешь, – простонала она, внезапно осознавая, что у нее мокрые пальцы.
Алешу словно током прошило. Он сдавил Светочку сильными руками, так что та захрипела от страсти, и, швырнув ее на пол, бросился к двери. Ручка оторвалась, когда он ее дернул.
– Ты знаешь ли, милый, чей это череп? Это наш предок, гомо сапиенс.
5?
Но тут вошел Кондрат, и Светочка вздрогнула и напряглась.
– Хе-хе, – сказал он и увидел на батарее алешины штаны, – не ждали?
Из спальни появился Сеня. Он доплелся до стула и бросил на Алешу благодарный взгляд. Тот натянул одеяло до подбородка и отодвинулся от Светочки.
– Кондратий Иваныч, – сказал Сеня заискивающе, – я болен и не смогу принять участие в строительстве стадиона.
– Плевал я на ваши болезни, отрезал Кондрат. – Стадион нужен всем, и вам в том числе, Семен Пантелеймоныч. А если не вам, так вашей дочке. Где, кстати, Людмила?
– Сейчас должна прийти, Кондратий Иваныч, – поспешно сказала Светочка, протягивая руку к халатику. Кондрат демонстративно уставился на картину «Полярный растворитель», засиженную клопами.
6$
Но тут вошла Людмила, и Алеша вздрогнул. За ней ввалился директор.
– Шляпу, понимаете ли, забыл, – пробормотал он и стал рыться на полке.
– Здорово! – воскликнула Людмила. У нее был легкий и чистый голос и личико нежно-серого цвета. – Сегодня мы писали сочинение на тему трудового подвига в поэзии. Вот послушайте:
Тяжелый бетон сквозь поры сочится,
Он – пот трудовой, им рабочий гордится.
Бетонище с потом был смешан обильно,
Опоры он держит и мощно, и сильно.
В грядущее мост устремляя бетонный,
Мы движемся вдаль широко, неуклонно.
Никто никогда нам не помешает,
Лишь рыба бессильная пасть разевает.
– А рыба – это, так сказать, образ чего-то этакого? – спросил Сеня, под взглядом Людмилы смазав конец своей реплики.
– Ты глуп, однако, – скривилась Людмила и плюнула от досады. – Это же стихотворение, а не чего-то этакое! Понимать надо.
Она обернулась к Кеше.
– А Вам-то, Иннокентий Петрович, понравилось?
– Конечно-конечно, Людочка, – промямлил директор, тиская шляпу, – особенно это, как там… ну, про опоры.
– Ах, Иннокентий Петрович, дайте я Вас расцелую! – вскричала польщенная Людмила и принялась горячо целовать директора в губы. Тот оторопело смотрел на Сеню и комкал шляпу.
Кондрат брезгливо играл тростью. Сцена затягивалась.
7!
– Почему, черт возьми, у вас ручка оторвана?! – внезапно завопил Кондрат, так что все вздрогнули, а директор, собравшись с силами, кинулся к двери и стал ее открывать, правда безуспешно. Наконец он обернулся и обратил к Сене молящий взор. Тот пожал плечами и что-то промычал.
– Это я ее сломал, – замирая, объявил Алеша.
– Алешенька, – взволнованно проговорила Людмила, – вылезайте из кровати немедленно. Где Ваши брюки?
Алеша замялся.
– Они еще не высохли, Люда, – отвернувшись, смущенно ответил он.
– Чепуха, я их сейчас утюгом, – сказала Людмила и, взяв штаны, принялась их гладить.
– В общем, – заявил вдруг Кондрат, все это время недовольно взиравший на Алешу, – приходите все на стадион. Спецодеждой и инструментом обеспечу. Не придете – пеняйте на себя. И Вы, Иннокентий Петрович, – обратился он к остолбеневшему директору.
Кеша схватился за сердце, прислонился к стене и осел на пол, ловя ртом воздух.
– Вам не выделят путевку в Урюпинск, – прищурившись, выдавил из себя Сеня, и уши его побледнели.
Кондрат сатанински захохотал и открыл дверь ножом.
– Вы хмырь, – бросил он, и шаги его затихли внизу. Все молчали. Кеша, пожевавший какую-то таблетку, пошатываясь и хрипло дыша, вышел, не проронив ни слова. Алеша, натянув под одеялом штаны, перелез через сумрачную Светочку и быстро оделся.
– Заходите почаще, – сиплым голосом сказала Светочка и засучила ногами.
Сеня кивнул Алеше и ушел в туалет.
– Я Вас провожу, – сказала Людмила. Они вышли на лестницу и стали спускаться. Ступеньки освещались одной тусклой лампочкой. Было уже довольно поздно и тихо.
На одной из площадок Люда остановилась у окна.
– Ты так давно у меня не был, уже восемь дней, я считала, а ты пришел и с мамой…
Он чувствовал ее горячее дыхание на своей шее.
– Здесь пахнет кошками, – тоскливо проговорил Алеша. На фиолетово-черном небе он вдруг увидел крохотную желтую звездочку. Она едва заметно мерцала, время от времени исчезая в густых клубах гари и дыма.
– Скоро выпадет снег, – сказал он.
1988
Небесный булыжник
Боб в бешенстве вскочил во флаер и рванул за рычаг. Внизу понеслись приземистые водонепроницаемые строения. Тяжелый, влажный ветер ударил в ветровое стекло.
«Почему именно я? – с тоской спрашивал себя Боб. – Вошел в доверие, называется! А теперь тащись с аннигиляторами на Сатурн и монтируй их там чуть не месяц!»
Наконец показался космопорт.
Ракета оказалась гулкой и пустынной, даром что небольшого размера. Но надо отдать ей должное, буравила космос она резво.
Боб уныло смотрел на Сатурн, на глазах увеличивавшийся в угловых размерах. При этом, как ни вертел Боб штурвал, ракета упорно направлялась прямо в кольцо астероидов. Хорошо, хоть работал бортовой аннигилятор.
Пробравшись через космический мусор, Боб включил тормозные двигатели. Однако те молчали. Боб подергал ручку и выругался. «Положительно не везет! – решил он. – Сопляки, не умеют ракеты делать».