Двое местных жителей сидели на завалинке и курили.
– Смотри-ка, опять булыжник свалился. Эх, побаиваюсь я что-то. Как бы на хату не упал.
– Нешто, авось пронесет. Да и камень-то малой, эк слабо жахнуло.
– И когда это ребята с Земли аннигиляторов понаставят? Совсем жизни не стало.
– Скоро начнут, тадысь по радио объявляли.
1986
Филин в космосе
драматический сценарий
1 серия
Сцена 1. Пионер
– Я ваш должник, каптейн, – искренне произнес Тоби Робертс, пробираясь вглубь капитанской рубки.
– Э, да что там, – буркнул Джон. – Эй, Фрэнк, запускай!
Раздался скрежет стержней в реакторе, и, сопровождаемая ревом реактивной струи, ракета поднялась в небо. Вернее, неба не было вовсе, ибо описанный старт происходил с одного из спутников Урана. Спутник был искусственным.
– А летим-то куда, каптейн?
– Земля, экватор.
– Чего? Да что ты забыл в этой дыре? Там же и горло-то промочить негде!
– Что поделать, заказ. Нанялся – вози. Да и платят прилично – Земля, это ведь тебе не Плутон какой-нибудь, там опасно.
Джон зевнул, перевел корабль в автоматический режим и ушел. Ракета бесшумно рассекала пространство и время, увертываясь от метеоритов, комет и прочих небесных тел.
Тоби Робертсу вспомнилось детство. Вот он бороздит лужок на Марсе. На пути у него высокий баобаб, а на нем огромных размеров страусник, в котором прижился нанду. Тоби окликает его и вскарабкивается на его покрытую перьями спину. Они несутся по лугу, вспугивая птиц киви и шерстистых носорогов. Но тут Тоби Робертс заснул, убаюканный мерным тарахтением атомного переборок.
Разбудил его страшной силы толчок. Это ракета, приземляясь, попала в смерч и едва вырулила на площадку. Джон, разметавшийся по пульту управления, привычно принял вертикальное положение и бросил Тоби Робертсу комбинезон.
– Облачайся.
Тоби подошел к иллюминатору и присвистнул.
– А что ты хотел? Пустыня, она, брат, и есть пустыня. На севере, впрочем, есть горы, да и озерцо, судя по сорокалетней карте. Авось не высохло.
Тоби Робертс промолчал.
– Я тебе тут кой-чего собрал, – Джон принес мешок, в котором что-то позвякивало, – да и оружие не помешает, – он снял с пояса солнечный пистолет. – Одним словом, на первое время хватит.
Ветер, острый и горячий, ударил Тоби в лицо.
– Тебе пора идти. Слышишь, это шум гравилета.
Тоби Робертс глянул на компас.
– Что ж, начнем новую жизнь, – усмехнулся он и побрел на север.
Сцена 2. Мутант
– Что же было дальше?
– Дальше? – лицо Эндрю вдруг поскучнело. – Дальше ничего не было. Я приехал сюда и вот уже месяц без дела. – Он медленно помешал в стакане ложкой. – А как же ты? Что было с тобой за эти четыре года?
– Ты же знаешь, мне повезло с распределением…
– Повезло? Раньше ты считал, что Земля – не лучшее место для исследователя!
– Так было раньше.
– Здесь ты будешь жить, – сказал пилот, делая круг над озером. – Если надоест все время быть одному, слетай к местной достопримечательности – в горах живет некий отшельник. Никто о нем ничего не знает.
Фрэд разглядывал окрестности из кабины гравилета. Лес, горы, на юге пустыня.
Прошел год. Фрэд уже заканчивал сбор материала и через месяц предполагал улететь на родину. Напоследок он решил наведаться к отшельнику, сел во флаер и вскоре был на месте.
Тот жил в небольшом деревянном домике, довольно прочном на вид. Фрэд постучал в дверь. Открыл ему человек лет тридцати. Ничего в нем примечательного не было, разве что бурая борода, несколько всклокоченная.
Фрэд представился.
– Робертс, – бросил хозяин.
Фрэд вошел и развалился в тростниковом кресле. Робертс не сводил глаз с двери.
– Я мутант, – сказал Фрэд, осматривая скудную обстановку комнаты. Не говоря ни слова, отшельник подошел к шкафу и извлек из него солнечный пистолет.
– Что вы на меня уставились, будто я сказал вам, что я вурдалак? Я всего лишь экстремалист-мутанолог, эк-мутанолог или просто мутант. Робертс вдруг рассмеялся и плюхнулся в другое кресло.
– А я уж подумал, что еще один… – он осекся и добавил: – В одиночестве, знаете ли…
В этом момент отворилась дверь, и Фрэд увидел девушку в набедренной повязке. Что-то в ее лице поразило Фрэда.
– Ценю ваш юмор, – сказал он.
– Меня зовут Николь.
– Еще через год я вернулся сюда и написал книгу.
– Я читал ее. Но где ты достал факты о скрещивании эволюционного и эк-мутанта обезьяны?
Фрэд помолчал.
– Ведь Николь родила мне дочь.
Сцена 3. Полигон
– Да, вполне, – ответил Уилл. – Можете не сомневаться, через неделю место для полигона будет найдено.
– Отлично. На Земле вас встретит наш эксперт и выделит вам для поисков свой флаер.
Песчаная буря улеглась, и на западе Уилл увидел красный диск вечернего солнца. В нескольких километрах вырисовывался город, но даже отсюда видны были разрушения, причиненные ему временем. От постоянных горячих суховеев он поблек, посерел, лишь местами отсвечивая стеклами.
Флаер был цел, и это обстоятельство вывело Уилла из состояния депрессии. Буря налетела столь внезапно, что Уилл с трудом посадил его, хотя вряд ли это можно было назвать посадкой, настолько неуправляем был полет. Нужно было спешить. Приближалась ночь, а в пустыне, тем более на Земле, ночь чрезвычайно холодна. Это неудивительно – атмосфера разреженна, и прошел не один день, прежде чем Уилл привык к этому сухому, то обжигающему, то леденящему грудь воздуху.
Через три дня Уилл оказался на 60-й параллели, в Атлантическом океане. Здесь он обнаружил то, что ему было нужно: обширная равнина, с трех сторон окруженная хребтами. Разрушение мало отразилось на них за последние миллион лет, и Уилл был уверен, что они простоят еще столько же, с учетом изменяющихся внешних условий. На этом голом пространстве не было ничего, кроме песка, принесенного из пустыни.
– Уилл? – воскликнул Пол. – Не ожидал вас так скоро. Надеюсь, все благополучно?
– Совершенно. Местечко – лучше некуда. С трех сторон горы, растительности никакой; опасности со стороны аборигенов тоже.
– Кстати, о местном населении. Вам не довелось встретиться с дикарями?
– Нет, почему же. С одним из них я повстречался.
– Ну и… – встревожился Пол.
– Я был вполне готов к этому, ведь вы меня предупредили. Конечно, ему не удалось меня одолеть. – Уилл положил руку на оружие.
– Ну и замечательно. Пойдемте в кафе. Между прочим, наше кафе – лучшее на этой паршивой планете.
– Потому что других нет вовсе?
– Верно, черт возьми! – рассмеялся Пол.
Сцена 4. Город
Старый, заброшенный город был небольшим. Его холодные, серые здания тускло блестели окнами в лучах красного заходящего солнца. Холодало. С пустыни подул пронизывающий ветер, стуча песчинками по стеклам.
Рассел поставил флаер на широком балконе последнего этажа. Дом был одним из самых высоких, и отсюда открывалась величественная картина пустого города.
Рассел открыл дверь и вошел в квартиру. Тьма быстро сгущалась, и он зажег фонарик. Это была гостиная. В углу стоял стол, покрытый толстым слоем песка и пыли. На полу валялся небольшой пластиковый ящик, и Рассел открыл его. В луче фонарика блеснули стеклянные глаза игрушечного медвежонка.
Рассел взобрался на ящик и закрепил фонарик на свисавшем из дырки в потолке куске провода. Темнота расступилась, и Рассел заметил в другом углу массивный шкаф. На нижней полке его он обнаружил пустой пакет из-под молока.
Он вышел на балкон. Было уже почти совсем темно. На западе высовывался багровый кусок огромного солнца. Окна бросали на землю последний кровавый отсвет.
Рассел достал из флаера нож, банку ананасового сока и приемник и вошел в квартиру. Сбросил со стула песок, вынул из ящика медвежонка и посадил его на крышку, которая стала столом.
Приемник тоскливо забулькал и что-то засипел. «Наша передача для Плутона подходит к концу…» Рассел вспорол банку и залил в глотку порцию сока. Дверь в соседнюю комнату скрипнула и открылась.
Он не ощущал себя одиноко.
Сцена 5. Хемфри
Сейчас, когда прошло уже почти пятьдесят лет с того времени, конечно, трудно что-либо утверждать наверняка. Но я хорошо знал Хемфри Эйнсворта. Сейчас говорят, что это он во всем виноват. Может, это и правда.
– Это не просто исследование какой-то части природы, а нечто большее, это настолько больше, что… Ну, в общем, я должен ехать.
– Но, Хемфри, ведь это же единичный случай…
Эйнсворт нетерпеливо взмахнул рукой.
– …К чему может привести твое вмешательство, если, допустим, существуют эти мутанты, ты подумал?
– Я ученый, а не… – Он раздраженно глянул в стакан с остатками яблочного вина. – Какое мне до этого дело, черт подери?
Это была наша последняя встреча. Спустя месяц он погиб на Земле, но узнал я об этом только в 65-м году. Я прилетел на Землю, когда в северном полушарии была весна. Один мой приятель на земной станции посоветовал отправиться в горы. «Лес спасет тебя от суховеев», – сказал он. И добавил: «Кроме того, там встречается вода». В горах действительно оказалось неплохо. Правда, поначалу от недостатка кислорода у меня болели легкие, но скоро я привык к этому. Карта, которую я раздобыл на станции, оказалась очень старой, и на ней крестиком была отмечена какая-то точка. Я решил проверить, что она обозначает.
– Хемфри Эйнсворт? – переспросит Робертс. – Я помню его, хоть это было много лет назад. Да вы пейте, такого ведь теперь нигде не найдешь.
– Хорош, это правда.
– Хемфри жил у меня целый месяц. Жил… Он целыми днями ходил по лесам. Целью его прогулок я не интересовался, хоть и знал, что он ищет мутантов, ведь он расспрашивал меня о Николь… – Старик замолчал и долго пил из стакана.
– Он нашел их.
– Да. И снял со своего флаера все элементы, и сделал из них солнечные пистолеты. Я помог ему в этом.
– Эти чертовы мутанты использовали их блестяще. Они захватили станцию, перебив всех служащих.
– Вот как? – в глазах Робертса на мгновение блеснул огонек.
– Потом их, конечно, уничтожили, всех до единого. Иначе не получилось, а может, они просто не хотели.
– …Пойдемте.
Неподалеку от дома, окруженные зарослями, стояли три могильных холмика.
– Я нашел его через неделю после того, как он стал жить с мутантами. У него был прожжен череп. …Здесь Николь. Она умерла при родах… Ее дочь прожила несколько дней.
– Какой была эта девочка?
Робертс помолчал.
– Обыкновенной. Это был обычный ребенок.
Сцена 6. Филин в космосе
Гарри не любил эти огромные пассажирские лайнеры, которые бороздили космос на допотопных скоростях. Но уже в который раз ему пришлось лететь на одном из них, причем в этот раз ему явно не повезло с соседом по каюте. Им оказался жизнерадостный старикашка лет семидесяти. При знакомстве этот тип не без гордости произнес:
– Фулдоф Сториз.
Гарри равнодушно развалился на кровати и стал потягивать безалкогольный напиток «Буратино».
Старик, не ожидавший такой реакции, обиженно уткнулся в какую-то брошюру и молчал весь день.
К завтраку Гарри, разумеется, не успел. Как на всяком приличном лайнере, он кончался в девять часов. Когда Гарри, голодный и злой, присосался к бутылке с «Буратино», Фулдоф Сториз неожиданно сказал:
– Не желаете ли отведать жареной курочки?
Гарри едва не поперхнулся.
– Много лет назад, – продолжал между тем старикан, благосклонно наблюдая, как Гарри поглощает курицу, – я тоже едва не умер с голоду, находясь в одноместной ракете.
– Да ну? – изобразил удивление Гарри, желая отблагодарить Фулдофа за курицу.
– Да, да, мой юный друг, – ответствовал величественный старик. – В те давние времена у меня была своя ракета, и я пилил на ней пространство в любом из возможных направлений. А чтобы мне не было скучно, со мной летали шимпанзе Николь и старый филин Вурдалак. Однажды я решил побывать на Земле – знаете, этакая сухая планета, вроде вторая от Солнца. И вот моя развалина оказалась в горах и, представляете, я встретился там с местным жителем, неким то ли Гербертсом, то ли Генрисом; он, правда, был эмигрантом, зато жил там без малого пять лет. При посадке моя ракета едва не рассохлась, и он умело ее починил. Но, к сожалению, наше приятное знакомство несколько омрачила болезнь Николь: с нее вдруг опала шерсть, и она чахла с каждым днем. Все дело, видимо, было в том, что после климата моей ракеты условия жизни на Земле показались ей не по вкусу. А вы были на Земле, молодой человек?
– Нет, не довелось.
– То-то и оно. Сейчас мало кто там бывает, разве что всякие искатели приключений вроде меня. Ну так вот, скоро мне там наскучило, – опасности тоже надоедают – и я улетел. Но мой старый филин, не выдержав разлуки с подругой, умер, и я остался совсем один, – глаза Фулдофа засветились грустью. – Я выпустил его в космос, чтобы он вечно летал, как в молодые годы на Плутоне.
Старик налил себе «Буратино» и медленно, подавляя рыдания, выпил.
– А когда же Вы чуть с голоду не умерли? – спросил Гарри.
Старикан раздраженно взглянул на него.
– Вовсе я не умирал с голоду, – сердито ответил он, – с чего Вы взяли?
2 серия субтитр: Истребление (микроповесть из гипержизни)
Сцена 1. Весна
Ола спросил у Мока, почему в городе никто не живет, а если не живет, то зачем он нужен и откуда он взялся. Старый учитель ничего не ответил. Наверное, не знал. А может, не хотел говорить. Это было еще весной, кажется, в первый день, когда стало тепло. Тощие змеи, вмерзшие в лед, оттаивали и, возвращаясь к жизни, неподвижно валялись в лужах, почти не обращая внимания на Олу, поддевавшего их сапогом. Первые вороны вернулись из теплых краев и охотились за костлявыми леммингами. Ола спросил, почему они не едят змей, и мама сказала, что весной те несъедобны, потому что у них одна кожа, и больше ничего.
– Мама, почему чуши приходят только ночью?
Чуши стояли в тени большого платана и на лужайке позади будки, из которой, испуганный, выбрался Хок и прижался к крыльцу.
Эта ночь была влажной и звездной. Ничего странного – вечером прошел дождь и оставил после себя блестящую лужу. В ней купались пиявки и крошечные головастики, Ола видел их сам, когда посветил в воду фонариком. Тени под деревом дышали и терлись о кору.
– Ола, принеси шарик.
Хок улыбнулся и зевнул. Когда-то давно Лиле надоели чуши, которые залезали в форточки и бродили ночью по комнатам, тихо сопя и скрипя половицами. Они питались крысами.
– А почему ты не захотела, чтобы чуши спали у нас?
– От них плохо пахнет, сынок, – ответила Лила и разбила шарик. Вздох пронесся над садом – чуши расходились.
Сцена 2. Астролог
Старый Мок жил возле самого города, в небольшом двухэтажном доме, располагавшем отдельной обсерваторией с телескопом, труба которого торчала сквозь дыру в черепице. Мок нашел телескоп, будучи еще молодым.
Ола зашел в жилище Мока и поднялся на второй этаж по трухлявой лестнице, чудом еще не обвалившейся.
– А-а-а, – со скрипом протянул учитель и кряхтя перевалился с кровати на стул, зацепив при этом бородой карандашницу в виде печной трубы, стоявшую на краю стола. Старик разразился проклятиями, состоявшими большей частью из незнакомых Оле слов.
– Папа! – воскликнула девочка, смотревшая в телескоп. – Не ругайся, ведь она не разбилась.
– Не учи меня, Хена! – осадил ее Мок. – Девчонка! Ну ладно, ладно, давай лучше есть. Ола, доставай пищу.
Ола вынул из сетки сверток.
– Это молодая кошечка, учитель. Мама ее сготовила специально для Вас.
Ола подошел к девочке и поцеловал ее в ухо.
– Ты мне нравишься. У тебя красивые волосы.
Хена покраснела и засмеялась.
– Хочешь посмотреть в телескоп? Там звезды.
– Я уже видел.
– Хена, убери руки, – прошипел, давясь, старик и отхлебнул жидкости из реторты, – и ты тоже хорош, вот скажу маме. Или Нела тебе уже не нравится?
– Учитель! – вспыхнул Ола. – Вы великий ученый, но позвольте мне самому решать, люблю я Нелу или нет.
– Дерзкий мальчишка! – взревел Мок. – М-м-м!
Он подавился и стал гулко кашлять. Ола бросился Моку на помощь и начал колотить его по спине.
– Отвяжись, змей! – он схватил Олу за шиворот и спустил его о лестницы. – И не смей больше здесь появляться, мерзкий …!
Лестница не выдержала и с грохотом обвалилась, подняв облако едкой пыли.
Сцена 3. Ночь
– Ты не ушибся? – спросила Хена.
– Чепуха, – сказал Ола, – со стариком иногда бывает.
– Где ты живешь?
Ола показал на дорогу.
– Если идти по ней полдня, то слева увидишь мой дом.
Зеленые глаза Хены чуть-чуть светились в темноте. Ола погладил, ее по щеке, она поцеловала его в ладонь и сказала:
– Куда ты пойдешь, ведь уже ночь. Оставайся, Ола.
Хок негромко тявкнул, подошел к Хене и лизнул ей руку.
– Ты и Хоку понравилась, Хена.
– Пойдем. За домом есть куча сена, папа нарезал его сам, для Морды. Сказал, что скоро придет зима и ему нечего будет есть.
Сено оказалось теплым и мягким.
– Ты как здесь очутилась, Хена?
– Папа давно жаловался, что все его забыли и ему скучно, вот мама меня и отправила. А ты у него учишься астрологии?
– Не только. Он рассказывает мне про зверей и птиц, про странных людей, которые живут на юге. Но в основном о звездах.
Ола так часто видел звездное небо в телескоп, что мог бы говорить о нем очень долго, но сейчас он чувствовал тепло Хены, и сказал:
– Ты славная. Мне даже кажется, что я тебя люблю.
– Правда? А кто эта Нела?
– Дочь Беты Хенц, что живет возле реки. Ей девять лет.
– Мне уже скоро десять. Она твоя невеста?
– Забудь о ней. Она сейчас далеко, к тому же, наверное, уже спит.
– Ты хочешь меня?
– Очень. Как ты догадалась?
Хена тихо засмеялась и поцеловала его в скулу.
– Глупый. Тебе сколько лет?
– Уже почти одиннадцать.
– А такие вопросы задаешь.
Оле стало досадно, и он отвернулся. Настоящий мужчина никогда не покажет своих желаний, тем более девчонке.
– Не сердись, Ола, я больше не буду. Я тоже тебя хочу. А Хок не будет подглядывать? – шепотом спросила она.
– Он воспитанный пес, – тоже прошептал Ола, – только почему-то говорить не умеет.
Сцена 4. Осень
Пришла осень.
– Посмотри, Ола, какая желтая вишня.
Это Хена. Оле кажется, что сейчас она улетит вместе с ветром.
Холодный осенний дождь. Мама уже не вешает белье в саду, на веревке. Продуктов должно хватить на всю зиму – урожай был хороший, и Ола с некоторых пор смотреть не мог на тяжелые, хрусткие яблоки.
– Мама, как Нела?
Лила вздохнула.
Ола гулял с Хоком в лесу и недалеко от оврага нашел мертвого чуша. Он лежал возле акации, уже опавшей и черной, с прилипшими на мягких, щетинистых боках желтыми листочками, сырыми и мятыми. Толстый волк обгладывал его заднюю ногу.
Оказывается, осенью чуши умирают, и другие звери едят их всю зиму. Вечером Ола рассказал об этом маме.
– И правильно делают, – ответила Лила, – а то шастают по саду, воняют, – и продолжала варить в тазу огромные сливы.
Сцена 5. Истребление
– Ола, помнишь, ты спрашивал меня о городе?
Старый Мок был совсем слаб, он лежал на кровати и потягивал из стакана эликсир.
– Город мертв уже много тысяч лет, мне сказал это человек, который прилетел с неба.
– Когда?
– Давно, ты еще не родился к тому времени. Я скоро умру, мне уже больше тридцати дет, и десять из них я живу в этой доме… Нас было много молодых, здоровых мужчин, еще больше женщин, и как будто мы родились уже взрослыми…
Хонк криво усмехнулся.
– Слушай меня! – сказал он. – Пока я жив, твой фокус не пройдет, хоть ты и прилетел с неба. Я все сказал.
Мы находились недалеко от лагеря, в маленькой лощине. Хемфри хотел уничтожить станцию, расположенную в неделе пути от становища. Когда Хонк спросил его, зачем это нужно, Хемфри ответил, что так повелел великий бог Ине, голос которого он слышал этой ночью. Но что было Хонку до великого бога, в которого он не верил, считая того выдумкой Хемфри? Он был совсем неглупым, этот Хонк, недаром он стал вождем нашего племени, да и кому хочется умирать летом, среди верных подданных и жен?
Хемфри ответил:
– Ну что ж, в таком случае тебе недолго осталось жить.
Хонк осклабился.
– Вот, смотри, – Хемфри достал из кармана своей шкуры какой-то предмет, – эта штука убивает на расстоянии.
В следующую секунду соседнее дерево, срезанное у основания, стало падать.
– Но дело в том, что меня ей убить нельзя, – он нам и это продемонстрировал, – так что выбирай. Короче, – жестко добавил он, видя, что Хонк находится в оцепенении, – меня невозможно убить вообще, а кто попытается сделать это, сам погибнет. Такова воля Ине.
– Я не знаю, зачем Хемфри хотел уничтожить станцию. Кто может знать что-нибудь о людях, живущих на звездах? Он собирался убить своих соплеменников и заставил нас взяться за оружие, которое он изготовил. Хемфри сказал, что мы легко овладеем станцией, но он ошибся, и нас осталось только двое – я, чисто случайно, и он, потому что был неуязвим. Хемфри почти физически страдал от этого поражения, но мне ничего не говорил – разве мог я что-либо понять? А на полпути в стойбище я убил его.
– Как? – удивился Ола.
– Очень просто. На его оружии оказался переключатель мощности. У преступления, совершенного Хемфри, не было оправданий. Подбрось дров в огонь, 0ла. Сегодня очень холодно…
– Я остался единственным мужчиной в племени. Осенью мы стали жить отдельно, ведь к тому времени я нашел много теплых домов неподалеку от города. Я не сказал Лиле о том, что убил Хемфри – когда он жил в стойбище, она была его женой. Весной у нее родился ты.
– Хемфри был моим отцом?
– Да. Тяжело жить среди женщин. К лету я уже не мог быть им полезен – по хозяйству они справлялись и без меня… Как светло, наверное, пошел снег… Ола, мне кажется, что в чем-то Хемфри был прав, ведь у него была цель…
Снежинки опускались на влажную землю и таяли. Но их было очень много. Скоро они покроют поле, дорогу, и те станут совсем белыми.
1987
FeCl3
Петра Сидорыча очень раздражало послевоенное устройство Курляндии. Он приходил к соседу по квартире и говорил грустно:
– Вот ведь жизнь какова.
Сосед Прокофий Кузьмич отрывался от позавчерашней газеты и отвечал:
– Читали про турецкий вопрос? Опять басурманы на восток пошли. И чего им в мазанках не сидится, не понимаю.
Петр Сидорыч вздыхал, зажигал керосинку и заводил патефон. У него была любимая пластинка, которую он всегда ставил на аппарат, обложка ее очень давно истрепалась, и никто не знал, кто же так печально и скорбно пел хором под гениальные звуки клавесина и блок-флейты сопрано. Марфа Валентиновна, заслышав голоса, тоже приходила, садилась в уголок на стул и тихо сопела. Глаза ее наполнялись слезами и блестели в темноте.
И на кухне никто не шумел, потому что жили они втроем одной семьей, жили давно и дружно. Ни у кого из них родственников уже не осталось после того, как внебрачная дочь Прокофия Кузьмича умерла от воспаления легких. Она жила с матерью в Мценске, где много лет назад Прокофий Кузьмич был в служебной командировке. Прошлой осенью, в ноябре, Прокофий Кузьмич получил телеграмму и поехал на похороны. Вернулся через неделю сумрачный и погрузился в чтение строительной литературы.
А на дворе уже стояла ранняя весна, и улицы покрылись слякотью. В прохудившийся ботинок Петра Сидорыча натекала вода, и он сушил его по ночам на батарее.
Петр Сидорыч работал в химическом институте слесарем, и каждый день, кроме воскресенья, внимательно читал отпечатанный на машинке текст, красовавшийся на двери в туалет: «Убедительная просьба! Тов. мужчины, не выливайте в туалете хим. реактивы (FeCl3 и т.д.). – После такого слива очень тяжело и вредно убирать уборщицам, портится саноборудование». Чем-то этот призыв его раздражал, может быть, тем, что его, не имеющего хим. реактивов, убедительно просят не выливать их. При этом ему представлялся молодой нахальный химик, пробирающийся в туалет с огромной колбой, доверху заполненной FeCl3. Как выглядит это вещество, Петр Сидорыч не знал, но полагал, что это мерзкая, липкая зеленая жижа, которую невозможно отскоблить от саноборудования.
Тринадцатого марта Петр Сидорыч вдруг разозлился и оторвал эту бумажку от двери. Он принес ее домой и приклеил на внутренней поверхности бачка, под водой, чтобы она не попадалась ему на глаза.
– Марфуша, у тебя есть хим. реактивы? – спросил он Марфу Валентиновну. – FeCl3 и так далее?
– Господь с тобой, Петя, – испуганно ответила Марфа Валентиновна.
– Вот и замечательно, – облегченно вздохнул Петр Сидорыч и отправился на пруд топиться. Отшагав половину расстояния, он вспомнил, что лед с пруда еще не сошел, и свернул в пивную.
1987
Жизнь и смерть реставратора Степы
1. Однажды Степа получил отповедь.
– И ведь совершенно зря и понапрасну пострадал морально, – сказал Степа. А дело было так. Дела даже не было, а так, эпизод. Степа работал реставратором в одной из местных контор, и это, натурально, обязывало его по утрам напяливать комбинезон и каску поверх головы. И каска эта его изрядно смущала и ограничивала полет мысли, натирая до ссадин уши.
– Я не желаю с этим мириться, – заявил Степа и пошел к начальнику участка, но начальник не прочувствовал ситуацию, потому как он не любил Степу за то, что Степа носил на спецовке значок «Отличник спецподготовки», а у начальника в коллекции такого не было. Он сказал довольно резко: «Я, точно, в поте лица и тела добываю вам, Степан Андреевич, стройматериалы и инструмент, чтобы вы имели все условия для производительного труда. Где ваша пролетарская сознательность?»