Демократия – это правление демоса, народа. Народовластие. Что народ хочет, то в стране и делается. И за ее пределами тоже. Если в соседской чете пианистов муж с женой поспорили, кто лучше: Бах или Моцарт, американский слесарь всегда готов прийти непрошеным в их дом, дать обеим по хлебалу и объяснить на пальцах, что лучше всех – Майкл Джексон! И чтоб на будущее они это знали и не пытались разводить всякую там гниль с их гребаными бахами и симфониями, он будет проверять в любое время дня и ночи. И если увидит, что снова тайком занимаются всякими там симфониями, то придет учить их музыке с Седьмым флотом, крылатыми ракетами и свитой послушных должников из НАТО!
В основание доктрины противостояния следует положить аксиому, что проклятые имперцы ценят свои жизни, свое благополучие и здоровье очень высоко. В России же традиционно культивировалось залихватское отношение к жизни вообще, тем более – к благополучию и здоровью. Только в России язвенник не посмеет отказаться от стакана водки, потому что лицо у русского человека тоже есть: беречь здоровье – это же стыдно!
Следовательно, имперец будет избегать драки, в которой ему, к примеру, могут порвать одежду, а вот русскому это не страшно: и одежка хреновенькая, и с побитой мордой совсем не в стыд, а в доблесть появиться перед народом.
Этот десант у Байкала стал возможен только потому, что имперцы уже привыкли не встречать отпора. Голливудские фильмы и компьютерные игры навязали взгляд, что имперцы идут и стреляют, а перед ними либо бегут, либо падают под пулями: «Перед нами все цветет, за нами все горит…» Общественное мнение, умело подготовленное всеми средствами информации, на их стороне, так что правительство той страны, где прошли американские коммандос, вместо гневных нот протеста еще и униженно оправдывается.
Единственно верный и действенный ответ – наносить ответные удары. Богатый хуже держит одинаковую по силе зуботычину, чем бедный. Когда драка завяжется на краю пропасти, бедный готов ухватиться за богатого, чтобы и его, проклятого, на зияющие внизу острые камни, чтоб ему, сволочи, не было больше хорошо, а вот богатый постарается отступить от пропасти…
Да мать ее перемать, нам терять нечего. А если и есть, то имперцы в любом случае теряют больше. Они больше всего на свете боятся потерять жизнь и здоровье. Они отступают при равных схватках! Но даже если не отступят… что ж, на них сала больше.
Я видел, как Сказбуш вскочил под тяжелым взглядом Кречета:
– Разрешите, господин президент?
– Иди, – кивнул Кречет. – Завтра утром… нет, сегодня к вечеру чтобы был с планом. Не набросками, как у вас обычно, а готовым к исполнению.
Сказбуш ответил ровно:
– Могу доложить хоть сейчас.
Кречет поморщился:
– Сейчас некогда… Да и Коган здесь, а он, сам понимаешь, как агент международного сионизма, просто обязан вредить всеми фибрами души… В двадцать ноль-ноль жду в зеленом кабинете! С планом.
Яузов поднялся, злой и лохматый, заговорил раздраженно, размахивал руками так, что сшиб бы любого спецназовца:
– Будем откровенны? Так вот, если бы не наши ракетные пусковые установки, которые в полной боевой готовности, что бы там о них ни говорили… если бы не наши подлодки, что с ядерными ракетами на борту… нацеленными на крупнейшие города Империи!.. по-прежнему протирают дно у ее берегов, а засечь их все еще невозможно, то юсовские войска уже высадились бы не только у Байкала, а по всей территории России. А саму Россию объявили бы очередным штатом Империи.
– По просьбе трудящихся России, – ядовито добавил Коган.
Глава 3
Яузов шутки не принял, набычился:
– А что? Трудящиеся у нас еще те! За бутылку водки и Россию, и мать родную… Так что эту демократию – в задницу. Право голоса только тем, у кого осталась совесть… хотя бы крохи, да еще и ума бы… Впрочем, ум здесь необязателен. Есть вещи, которые человек шкурой, да-да, шкурой!
Он перевел дух, мясистое лицо, и без того красное, налилось кровью, как небо на закате, а голос стал хриплым от ярости:
– Но по мелочи давление начнут наращивать! Повсюду. Начиная от компьютерных игр, которыми занята голова нашего футуролога, и кончая высадками таких десантов, как на Байкале. Эти люди не признают ни территориальных прав, ни неприкосновенности чужой территории, никаких законов, а свои законы готовы навязать всему миру. А что там – готовы! Уже навязывают. Единственное, что эти люди признают, – это сила. Пока что наша сила держала эту стаю на расстоянии. Как только мы ослабели…
Коган сказал раздраженно:
– Но мы в самом деле ослабели! Наша экономика вчетверо слабее имперской. Тут уж ничего не попишешь. В то же время мы, имея всего лишь пять процентов от мирового населения, располагаем половиной всех сырьевых ресурсов планеты! В том числе у нас семьдесят процентов запасов стратегического сырья. А Империя, располагая теми же тремя процентами, уже пожирает свыше половины всего сырья, добываемого в мире. А вы хотите, чтобы они перестали протягивать руки к нашим богатствам?
– А вы не хотите? – огрызнулся Яузов. – Я говорю, что эти люди не признают ни доводов, ни мировых законов. Они признают только силу. Но кто сказал, что мы потеряли всю мощь? Я уже говорил, что даже если сотая часть наших ракет долетит до Империи, то там вся территория превратится в один ядерный вулкан. Они это прекрасно понимают! Потому жмут на нас, но осторожно жмут. Все время посматривая на наш палец на ядерной кнопке. Я говорю к тому, что мы точно так же можем отвечать на удары. Только мы не можем… ну, хоть режьте меня на куски, но мы не можем послать к берегам их союзника весь наш флот в составе двух авианосцев и ста линейных кораблей только для того, чтобы продемонстрировать мускулы. А затем, может быть, высадить небольшую группу, чтобы слегка пострелять, попугать. Нам это не по карману. Но зато по карману послать небольшую группу. Без всяких кораблей и вертолетов. Так, группу туристов.
Он умолк, посмотрел на Сказбуша. Тот кашлянул, поклонился в сторону военного министра:
– Впервые вижу, что наш уважаемый министр обороны решился кого-то пропустить вперед. Да еще добровольно. По крайней мере, без выкручивания рук.
Яузов недовольно сопел. Коган заметил невинно:
– Не иначе как впереди яму заметил.
– Просто, – сказал Коломиец искренне, – туристы с кинжалами под плащом не по рангу маршала. Ну, полного генерала! А на танковую армию бензина не хватит…
Кречет бросил на стол папку. Он был похож на грозовую тучу.
– Здесь анализ геополитиков. Положение гораздо серьезнее, чем обычно говорится в печати. Пока здесь разворовывали страну, Империя запустила щупальца не только в страны нашего влияния, но и шарит по нашей, как в своем кармане. НАТО вплотную придвигает свои военные базы, нас стиснули кольцом, у нас выманивают массами наши квалифицированные кадры, оставляя только пенсионеров и немощных старух… еще бы!.. Этих кормить не хотят. В Империи только бы языками чесать о милосердии! Их агенты влияния уже разграбили страну и перебросили деньги… в том числе и те, что выманили у населения, в Империю. Но теперь, когда не оставили в нашей стране ни рубля, который не был бы взят взаем у них же под большие проценты, они готовятся к открытому захвату наших природных богатств. Это последнее, что у нас осталось…
Яузов прорычал угрожающе:
– А мы? Еще остались мы.
– Мы, – сказал Сказбуш, – мы все еще запрягаем.
Коломиец оскорбленно вскинулся:
– А взрыв на базе НАТО возле наших границ?
Яузов положил перед Кречетом рулон бумаги:
– Уж простите, я по старинке… Здесь уточненный сценарий. Если все-таки начнется, то вот какая получится картина… От Европы, понятно, останется пустыня. Над ней будут сбиваться как наши ракеты, так и имперские, так что понятно. Индия и Китай, тоже понятно, потеряют процентов восемьдесят населения…
Коломиец полюбопытствовал:
– Простите, но разве они будут участвовать в конфликте?
Яузов фыркнул:
– А при чем тут их участие? У них народу как муравьев! Перенаселение, понимаете ли… Понятно, Империя и мы под шумок запустим туда по десятку ракет. Та-а-ак… К сожалению, западную часть России сохранить не удастся. Все будет превращено в руины. Как и вся Империя… Но зато Империя – целиком. У них на континенте останется только огрызок Мексики, да в горах Канады уцелеют какие-нибудь индейцы… После хаоса, в котором погибнет и большая часть Украины…
Коломиец спросил заинтересованно:
– А Украина на чьей стороне выступит?
Яузов посмотрел с укоризной:
– Как хохол хохлу отвечу: при чем тут сторона? В конфликте нет сторон. На Украине, между прочим, остался полк стратегических бомбардировщиков СУ-33. В первые же минуты ядерный удар будет нанесен и по этому аэродрому. Не можем же мы позволить себе оставить в будущем такую угрозу?.. Ну а радиоактивное облако сожжет почти все народонаселение, а также всех людей. К тому же в их небе будут сбиваться американские ракеты с атомными зарядами… Словом, чтобы не утомлять вас мелочами потерь и разрушений, скажу сразу итог: в результате первого раунда вся Империя в порошок, а у нас будет как Луна вся Восточная Европа почти до Урала. Ну, понятно, Москва, Ленинград и всякие там вятки…
– А за Уралом?
– Восточная Сибирь уцелеет практически вся. Разве что удастся превратить Комсомольск-на-Амуре в лунный кратер. Там строят атомные подлодки, этот завод… а там весь город – завод. Так что на него ракет не пожалеют, не пожалеют! Еще уцелеет часть Западной Сибири: слишком великаниста, чтобы всю атомными бомбами. Так что мы останемся с третью населения, а Империя – с кучей тараканов. Они к радиации страсть как устойчивы.
Коломиец в растерянности вертел головой:
– Да что же это за сценарий? А ПВО на что тогда?
Яузов хмыкнул:
– Ишь, какие слова министр культуры знает! Никак сержантом ко мне просится? Вы же слышали, две трети американских ракет собьем еще над Европой. И Украиной. Имперцы тоже собьют две трети наших птичек. Ну, там же. Над теперь уже географическими территориями Хохляндии и прочей Европы. У юсовцев по Европе хорошие противоракетные комплексы, успеют сбить первую волну, пока… словом, пока их самих… Нет, не побьет: засыплет обломками.
Кречет смотрел набычившись, прорычал:
– Вывод?
– У имперцев их варианты сценариев дают тот же результат, – сообщил Яузов. – Так что там понимают: мы из столкновения выходим сильно потрепанными, даже очень сильно, а они… не выходят вовсе.
Коган фыркнул:
– Вы это всерьез?
– Вы о чем? – ядовито поинтересовался Яузов, впервые не назвал министра финансов по имени-отчеству, что можно было понимать по-разному. – Вы о чем, позвольте поинтересоваться?
– Такой доктриной нельзя угрожать, – сообщил Коган. – Наши потери слишком велики, и в Империи понимают, что мы на столкновение не пойдем.
– А они будут продолжать наступать?
Коган кивнул:
– Будут. Ведь идут без пролития крови! А для простого народа что такое его страна? Увы, теперь ЮНЕСКО может объявить годом простого человека все наше столетие… Ну, пусть не столетие, но сейчас пришло царство простого, очень простого…. э-э… опростевшего человека. А ему до фени, что сюда придет Империя. Ему важно, чтобы ему самому пальчик не прищемили! Империя это понимает, она сама проще свиньи с ее инстинктами, потому издали кричит, что никому не сделает больно. Ах не больно, отвечает наш простой человек, называющий себя интеллигентом. Ну тогда идите! Только мой приусадебный участок не трогайте.
Сказбуш напомнил:
– Есть еще доктрина Андропова.
– Отказ от применения ядерного оружия первыми? – догадался Коломиец.
– То доктрина Хрущева, – сказал Сказбуш сварливо. – Или Брежнева, не помню. А андроповская – это отказ от отказа. А раз уж Россия взяла на себя все долги СССР, от чего увильнули Украина и остальные республики, то и андроповская доктрина в силе. Мы вправе применять ядерное оружие первыми!
– Да вроде бы на той натовской базе…
– Там был взрыв от несоблюдения техники безопасности, – подчеркнул Сказбуш. – А наши ребята еще нигде не появлялись с ядерной взрывчаткой.
– Да, конечно, – согласился Коломиец поспешно, – наши ребята там ни при чем.
Серые губы директора ФСБ чуть раздвинулись в усмешке.
Кречет, судя по его виду, колебался. Яузов раздраженно сопел, для прямого, как рельс, военного министра все ясно, в сторонке нетерпеливо играл бровью Сказбуш, ястреб настолько, что все остальные ястребы рядом с ним – голуби.
– Ладно, – ответил наконец Кречет. – Мы обещали неадекватный ответ. Пора ответить.
– На их общее наступление?
– Нет, – резко ответил Кречет. – Пока только на десант у Байкала. Равный по болезненности.
– Но с процентами, – сказал Коган неожиданно. – Мы не можем высадить десант по охране их озера Гурон или Онтарио… достаточно засранных, надо сказать, но обязаны ударить по самому больному. Они ударили по нашей чести, в ответ надо ударить по тому единственному, что они понимают.
На него посматривали с удивлением, только я понимал, что движет министром финансов, половина многочисленной родни которого живет в Израиле.
Глава 4
На Пушкинской, в роскошном старом доме, где остались две последние коммуналки, не расселенные новыми русскими, тоже шел разговор о судьбах России, о проклятых жидах, о таинственных масонах, о налогах и подорожавшем пиве.
В изолированной двухкомнатной квартире на третьем этаже, в комнате побольше, с высоким лепным потолком стоял колченогий стол, на желтой от брызг пива и прилипшей рыбьей шелухи столешнице блестели последние три неоткрытые бутылки с «Клинским». В раскрытое окно долетал гортанный говорок жителей гор. Скупив квартиры в центре Москвы целыми подъездами, они не отказались от своих привычек выходить на улицу в трениках, переговариваться через всю улицу, а их голозадые дети целыми выводками ползали по асфальту.
Внизу пронзительно засигналила машина. Понятно, джигит приехал, все должны увидеть его машину. С подоконника соскочил парень выше среднего, одет ниже среднего, в обеих руках плавничок тараньки. На ходу обсасывал так сосредоточенно, что почти наткнулся на стол, но в последний миг извернулся и так мягко сел на табуретку, словно весил не больше бабочки.
Второй, могучий парень с рыжей бородкой и длинными волосами, деловито взялся откупоривать пиво. В его огромных ладонях поллитровые бутылки выглядели чекушками. Несмотря на жаркое лето, это лицо и руки были нежно-белыми с той розовостью, о которой так мечтают девушки и которую ненавидят парни.
– Дмитрий, – поинтересовался он у того, который обсасывал плавничок, – я не знаю, как их мочить, чтобы не размножались… Но я видел, как этот гад гнал на скорости под сто двадцать! А что с его машиной случится, ну… если на такой скорости проколоть один борт?
Дмитрий покопался в куче чешуи, голов, костей, плавников, что, как египетская пирамида, возвышалась в середине стола:
– Черт, где-то мелькнул комочек икры… Конечно, объяснить могу, что случится. Но это все не столько от скорости, как от марки машины, резины, подвески, массы машины, клиренса и вообще системы устойчивости. Но тебе зачем, Филиппок? Будешь прокалывать колеса?
Рыжебородый поморщился, а третий, самый молодой и чистенький, весь как профессорский сынок-музыкант, сказал с мягким укором:
– Дима, а почему нет? Эти черные вовсе Россию затопчут. Я бы тоже им взялся колеса прокалывать. Метнуть под колеса клок колючей проволоки…
– Славка, ты вовсе молчи, – отмахнулся Дмитрий. – Даже Филипп плохо представляет, о чем говорит, а он хоть воевал. Ты же вовсе… Ладно, оставим пока само прокалывание. Давайте посмотрим, что стрясется с машиной. Сразу отбросим всякие там запоры с их торсионной подвеской, эти ребята не во всякий жигуленок сядут! Итак, жигуль. Это самая уязвимая машина, хуже ее уже и придумать нельзя, так что давайте смотреть, что с нею сделает Филипп. Все уязвимые, начиная с копейки и заканчивая навороченными девятками. Там нет гидроусилителей руля, там примитивненькая червячная система рулевого управления. Словом, если проколоть переднее колесо, то при большой скорости… ну, за сотню, можно и опрокинуться.
– А я что говорил? – спросил Филипп.
– Прокол одного из колес, – продолжал Дмитрий невозмутимо, – заставляет руль резко уйти в сторону проколотого колеса. Ну, не буду объяснять, что такое критический угол, надо будет рассказать и про клиренс, а вы больше спецы по климаксу да коитусу. Словом, в жилегунке одно накладывается на другое: низкий вес, высокий клиренс, высокий центр тяжести. А червячное рулевое не удерживает сворот колес, тут все и летит… Погоди, не расправляй плечи! Джигиты на жигулях не ездят, это во-первых. А на иномарках стоят гидроусилители руля. А гидроусилитель не имеет обратной тяги. Даже если моментально сдуть переднее колесо на любой скорости, то колеса не уйдут в сторону. К тому же критический угол для иномарок вообще немыслим.
Филипп раздраженно прогудел:
– Не свисти! У мерса вон как колеса выворачиваются, хоть на месте крутись!
Дмитрий выставил блестящие от жира ладони:
– Прав, прав, кто спорит? Но прав насчет угла поворота, но не насчет моего свиста. Дело в том, что при массе около трех тонн, очень низком клиренсе, специально утопленном центре тяжести, сверхнадежной системе поперечной устойчивости критический угол для этих машин практически равен девяноста градусам. Так что буржуины и тут нам нагадили! Не переворачиваются их дорожники от прокола переднего колеса. Хоть ты тресни, хоть лоб расколоти об асфальт, хоть разбей бинокль, две радиостанции и намотай себе вокруг шеи фрагмент колючей проволоки. Не переворачиваются.
Слава, профессорский сынок, буркнул:
– Зараза, что этажом ниже, ездит на джипе. У него твой клиренс выше пупа!
– Вот джип, – согласился Дмитрий, – положить на бок можно. И нужно бы, да есть одно «но». Резина… Современной внедорожной резине плевать на любые проколы. А если взять эти навороченные внедорожники, то там ламинированная резина, ее и зубами не прогрызешь. Ну да ладно, что это я вас так? Как ты сказал, метнешь клок колючей проволоки? Ладно, берем не простую проволоку, а что-то особое… Или особенное, как хочешь. Ну, созданное в особой лаборатории по спецзаказу. Чтоб не гнулось, не ломалось…
– Да пошел ты…
Дмитрий улыбнулся:
– Хороший ответ. Исчерпывающий! Значит, так. Значит, метаем свою особо прочную колючку под коляску джигита. Конечно, не на шоссе, там восемь полос, а тебе надо, чтоб две, не больше. Итак, швыряешь… ну, метров с двух-трех. Промахнулся? Сто-о-о-оп! Повтор, первый бросок не засчитывается. Джигит, сдай-ка назад и повтори маневр. На бис. Ага, попал! Точно под переднее колесо, а главное, под одно. Легированные шипы с наслаждением впиваются в мягкую, теплую, как женское тело, резину, протыкают тонкий слой, погружаются в прогретый, воняющий тальком сумрак внутриколесного пространства. И что? Да ни фига! Точно так же они из этого сумрака вылезают, отброшенные центробежной силой вращения колес, отлетают далеко за обочину. Ну, если джигит заметит, то остановит машину, выйдет к тебе разбираться. Или на бабки ставить.
Филипп нахмурился:
– Да ладно тебе… Я сам могу с кем угодно разобраться. А почему машина не летит кувырком?
– А теперь везде бескамерная резина. Тут же запирает любые пробоины.
Филипп поморщился:
– Все равно свистишь. Я хоть не служил в тех местах, где служил ты, но знаю, что существует спецсредства «Еж» и «Скорпион» для принудительной остановки автомобилей! Значит, работает системка-то!
Дмитрий рассмеялся:
– А вот фигушки… «Еж» не колючка, а металлический трак! Там трубочки с отверстием примерно в 8–9 миллиметров. Трубочки срезаны наискось и надеты на специальные выступы в траке. Надеты не намертво, а так, чтобы легко отрывались от трака, оставаясь в колесе. Трубочки пробивают колесо, остаются в резине, и через них почти моментально вылетает весь воздух. Иначе ничего не выйдет. Увы, Филипп! Даже «Ежом» не перевернешь автомобильчик. Иначе киллеры уже давно перестали бы использовать автоматы, а перешли бы на более дешевую, простую в переноске «колючку». А ведь таскают АКСУ, АКС и АКМ, которые так не любит Слава. А ведь трудно, жутко трудно таскать эти пушки по городу, но таскают… Потому как по точности, скорострельности, мощности и цене они им наиболее симпатичны. Как профессионалам. А быстро-сборно-разборно-офигительные прибамбасы оставляют теоретикам и Джеймсу Бонду. Хотя то, что ты использовал блокиратор затвора (я бы до такого изврата просто не додумался) и длинный патрон, действительно увеличивает дульную энергию настолько, что пробивание бронированной двери становится возможным… Словом, где-то ты идешь верно, но все равно, убей меня, все равно не пойму, как это может повысить авторитет попов!
– Я не поп, – огрызнулся Филипп.
– Ну священников, – поправился Дмитрий.
– Я не священник! – заорал Филипп. Он выкатил глаза, грохнул по столу огромным кулаком. – Я богослов!.. Богослов, понятно?.. Бо-го-слов!!!
Дмитрий отодвинулся, двумя руками удерживал подпрыгивающую кружку, в то время как Филипп мерно колотил по столу, расчленяя слова для доходчивости.
Слава сказал примиряюще:
– Филипп, не кипятись… Не видишь, он нарочно тебя заводит. Наверное, пиво кончается. Мне до лампочки, как ты себя называешь. Лишь бы не гомосеком, этих гадов я все равно не приму за людей.
Дмитрий усмехнулся:
– Неужели за свою долгую жизнь тебе уже тридцать есть?.. Ого, тридцать два, так и не трахнул ни одного мужика? Ни в жизнь не поверю!
Слава поморщился, глаза стали серьезными:
– Это другое дело. Я и срать хожу в туалет каждый день, но не кричу об этом на улице. И даже делаю вид, что вообще только ручки хожу мыть и ничего больше… А вот с гомосеками и катакомбниками… Филипп, не бей, это я пошутил неудачно. Все равно для меня любое православие… гм…
Филипп рывком встал, лицо белое, перекошенное, в глазах ярость. Метнулся к холодильнику, открыл дверцу так, что чуть не слетела с петель, а холодильник чуть отодвинулся от стены. Долго шарил, Дмитрий и Слава видели только широкую спину, Филипп явно выдыхает злость, затем оба услышали раздраженный голос молодого богослова:
– Пиво есть, это рыба кончилась!.. Вот и злится.
Дмитрий сказал торопливо:
– Там икра в черной банке.
– Это? – спросил Филипп недоверчиво. – Ого!.. Не подумал бы.
– Тащи, – велел Дмитрий. – Как раз просолилась.
Филипп с осторожностью поставил на стол трехлитровую банку с черной икрой. Слава засуетился, большой ложкой выгреб на тарелку, вопросительно взглянул на Дмитрия. Тот кивнул, Слава добавил еще, получилось с горкой.
Филипп все еще с недоверием взял руками маленький комок, отправил в рот, пожевал, глаза прищурились. Слава неотрывно смотрел в рот, громко сглотнул.
– Просолилась, – сказал наконец Филипп. – Можно бы еще соли чуток… но и так хорошо. Везет тебе, Дима! Связи с браконьерами – это не всегда плохо.
– Налегайте, – ответил Дмитрий. – Хоть и не таранька, но какую гадость не станешь жрать под пиво?
Филипп и Слава засмеялись, а Дмитрий отводил глаза, стараясь не видеть ни голодных глаз Славы, ни его выступающих под ветхой рубашкой острых лопаток. На самом деле эта икра из валютного магазина, приготовлена лучшими поварами и мастерами. Он купил за баксы, затем вскрыл банки и переложил в трехлитровую стеклянную, поддерживая легенду, что покупает по дешевке краденую икру у браконьеров, сам умело солит и добавляет специи…
– Да, – сказал Слава. – Да… Ты соли в следующий раз клади больше. А то после тараньки эта икра и вовсе как несоленая…
Дмитрий вытащил из холодильника еще по бутылке, а на освободившиеся места поставил теплое пиво из ящика под кроватью. Друзья медленно работали ложками, деликатничали, все-таки черная икра немалые деньги стоит, хоть и у браконьеров купленная, ее на бутерброды тонким слоем даже в ресторанах намазывают, а тут ложками, да еще столовыми…
– Мы, – сказал вдруг Филипп с нажимом, ложка остановилась на полпути, – мы – катакомбники! Катакомбная церковь. Истинно православная. Именно мы – православные, а не эта… официальная, угодная власти, лакейская, растерявшая все идеалы и чистоту православия!..
– Ты ешь-ешь, – посоветовал Слава, его ложка двигалась, как шатл, от тарелки ко рту и обратно. – Теперь любое православие в глубокой дупе. Хоть официальное, хоть неофициальное. Видел, какую мечеть заканчивают на Манежной площади? Кранты твоему православию.
– Пока жива катакомбная, – отрезал Филипп, – не кранты!.. А она жива, пока живы мы.
– Ну и что? – спросил Дмитрий горько. – Мы все живы. А Россия умирает.
– Потому что вера мертва! А мы ее оживим!
Дмитрий отмахнулся:
– Все равно христианство придумали жиды. Христос тоже жид. А что, ариец? Ни фига… Сами они по своей религии равны богу, даже шапок в синагоге не снимают, а вот для нас придумали: рабы! Господни рабы, божьи рабы, хозяйские, сталинские… В России-то и погромов никогда настоящих не было! Таких, чтобы с резней, кровью…
– А на твоей гребаной Украине? – спросил Филипп раздраженно.
– На моей Украине, – ответил Дмитрий медленно, мечтательно. – Украина – это не лапотная Россия, где могли только в морду дать да, ворвавшись в дом, подушки разорвать! На Украине евреев при каждом восстании вырезали дочиста. Когда проходили казаки Павлюка, Наливайко – на Украине не оставалось ни одного живого иудея. Хотя знают больше только Хмельницкого, который иудеев не просто велел вырезать, но и казнил люто. А Петлюра, Бандера?.. Эх, были славные времена…