Николь Фосселер. По ту сторону Нила

   – Да, – задумчиво согласилась леди Грэнтэм. – Грейс – сильная и очень своеобразная личность. – Она на несколько секунд замолчала, а затем продолжила: – Быть может, сейчас не самый подходящий момент для таких разговоров, но… если Леонард попросит ее руки, сможет ли он рассчитывать на ваше согласие?
   Констанс погладила пальцем ножку бокала.
   – А Леонард уже говорил с вами об этом?
   Губы леди Грэнтэм тронула радостная, несколько мечтательная улыбка.
   – Леонард давно уже потерял голову от Грейс. Еще мальчиком он часто повторял, что когда-нибудь женится на ней. Одно время я считала это не более чем детской фантазией и почти не сомневалась, что рано или поздно он полюбит другую. – Леди Грэнтэм перевела дыхание. – Я хорошо помню те несколько месяцев, которые он провел за границей. Тогда Грейс со дня на день ждали из колледжа. С каждым письмом Леонарда я все больше убеждалась, что он нашел свою будущую жену. Впрочем, – пожала плечами леди Грэнтэм, – я всегда мечтала видеть своей невесткой только Грейс. – Она показала сложенным веером в сторону танцующих пар: – Эти двое просто созданы друг для друга.
   Констанс посмотрела на дочь, которая, смеясь, в обнимку с Леонардом скользила по паркету. Они и в самом деле казались сотканными из одного и того же солнечного вещества летних полей графства Суррей. Как будто земля, в которой так глубоко были укоренены оба, и стала причиной сродства их душ.
   – Он для нее звезду с неба достанет, насколько я знаю своего сына, – закончила леди Грэнтэм.
   Еще отец учил Констанс ставить характер выше происхождения, общественного положения и материального достатка. Этого принципа она придерживалась до сих пор. Но было бы наивностью, если не лицемерием, не принимать в расчет того, что Леонард Хейнсфорд считался одной из лучших партий графства. По площади Гивонс Гров превышал Шамлей Грин более чем в три раза, кроме того, в случае согласия, Грейс не только стала бы леди Хоторн, но и со временем, после наследования Леонардом титула своего отца, графиней Грэнтэм и хозяйкой Хоторн Хауса в Линкольншире. А какая мать, какой отец не пожелали бы своей дочери такой блестящей и беззаботной судьбы?
   Тем не менее перспектива в ближайшем будущем расстаться с Грейс омрачила настроение Констанс Норбери. Ей вспомнилась та летняя ночь, самая короткая в году, когда она, будучи еще моложе, чем Грейс сейчас, произвела ее на свет. Будто это произошло в Шамлей Грин вчера. От девочки с самого первого ее вздоха так и веяло здоровьем и жизненной силой. Но если Констанс и суждено когда-нибудь доверить дочь мужчине – а рано или поздно этого не миновать, – то лучшей кандидатуры, чем Леонард, не найти. Леди Норбери знала его почти так же хорошо и так же долго, как собственных детей, и у нее не было оснований сомневаться в том, что он может составить счастье ее дочери.
   – Грейс уже взрослая и не нуждается в наших советах, – заметила Констанс Норбери. – Разумеется, я не могу отвечать за сэра Уильяма, но не думаю, что он станет возражать. Лично я не могу представить для Грейс лучшего мужа. Однако последнее слово в любом случае остается за ней.
   Обе матери, видя, как их дети доверительно склоняют друг к другу головы, как согласно движутся они в такт танцу, не могли представить себе, что последним словом Грейс может быть «нет».
 
   – Уделишь мне минутку? – спросил Леонард. – Я хочу тебе кое-что показать.
   – Только забери меня сразу после этого танца, – кивнула Грейс, бросив взгляд на Генри Олдерси из соседнего поместья Хедли, которому уже пообещала польку.
   – Можешь на меня рассчитывать, – подмигнул Леонард.
   Он многозначительно кивнул и поплелся к краю зала дожидаться конца танца.
 
   Стивен присел на ступени каменной лестницы в задней части дома, укрывшись в тени огромных мраморных грифонов. Из зала через прямоугольник окна сюда проникали лишь робкий луч цвета яичного желтка да отдаленное эхо музыки. Перед Стивеном расстилался знаменитый парк усадьбы Гивонс Гров с лабиринтом аккуратных самшитовых шаров и розовых кустарников, цветочными клумбами замысловатых геометрических форм и зарослями экзотических растений. Добрых сто пятьдесят на пятьдесят ярдов, окруженные каменной стеной, за которой начинался непроходимый лес. В эту ночь он освещался бесчисленным множеством японских фонариков, укрепленных на решетках для вьющихся роз, и до Стивена доносились приглушенные голоса гостей, коротающих время праздника в прогулке, хруст гравия под их ногами и девичий смех.
   Сзади послышались шаги. Кто-то спускался по лестнице. Стивен уже собирался погасить сигарету, как вдруг услышал голос Джереми:
   – Ну, как?
   – Это ты, – облегченно выдохнул Стивен.
   Джереми присел рядом с ним с бокалом в руке.
   – Я подумал, это мой старик. Отца удар хватит, если он увидит меня с сигаретой.
   – Тебя здесь нелегко заметить, – сказал Джереми.
   – В том-то и состоит прелесть этого места, – сказал Стивен, делая многозначительный жест рукой.
   Из-под сложенного у его ног фрака мелькнуло горлышко бутылки.
   Стивен погасил окурок о гравий, поставил бокал на ступеньку и протянул приятелю серебряный портсигар.
   – Хочешь?
   Затем достал зажигалку и закурил следующую сигарету.
   Некоторое время парни молчали, шумно затягиваясь и выпуская дым.
   – Где ты оставил свою леди?
   Последний раз Джереми видел Стивена в зале, когда тот, уступив настойчивости Бекки, пригласил ее на танец.
   – Понятия не имею, – вздохнул Норбери. – Она меня не волнует.
   – Я что-то пропустил? – удивился Джереми. – До сих пор вы как будто ладили.
   – Нет. То есть да! Конечно, Бекки мне нравится, это так. Но она часто бывает такой… такой… – Стивен подыскивал подходящее слово, кончиком сигареты рисуя в воздухе огненные петли. – Чересчур, одним словом…
   Джереми коротко рассмеялся.
   – Да, она такая.
   Норбери крепко затянулся и, упершись локтем в колено, уставился на бледный огонек.
   – Лучше расскажи, как у тебя с Грейс.
   Джереми плеснул себе виски и сделал два глотка.
   – Понятия не имею, о чем ты.
   – Да ладно, – фыркнул Стивен. – Может, я и неисправимый неудачник, но не идиот.
   Пока Джереми молчал, постепенно свыкаясь с желанием довериться Стивену, на террасе послышались шаги, и приятели замерли в своем укрытии, повернув головы к двери.
 
   Леонард успел пробежать три ступеньки, когда Грейс внезапно остановилась.
   – В саду? – удивилась она.
   Хейнсворт рассмеялся, повернувшись к ней.
   – А почему бы и нет? – Он протянул ей руку. – Или ты мне не доверяешь?
   Грейс схватила его ладонь и вприпрыжку побежала по лестнице.
   Смех и шорох гравия под ее туфельками тут же смолкли в отдалении, однако долго еще отзывались в ушах Джереми.
 
   – Что касается меня и Грейс, ты только что все видел собственными глазами, – проговорил он, выливая в себя то, что осталось в бокале.
   Виски показался ему необыкновенно горьким.
   Стивен тоже отбросил в сторону сигарету, схватил бутылку и подлил, сначала Джереми, а потом себе.
   – А-а-а! – махнул он рукой. – Это же неподражаемый, сияющий, всеми нами любимый Леонард, который все может и получает.
   Голос его звучал резко.
   – Я думал, вы – старые друзья…
   – Так оно и есть, – кивнул Стивен. – Просто мне противно, что его постоянно ставят мне в пример. В конце концов, я же не такой, как он!
   – А кто он такой, собственно говоря? – проворчал Джереми.
   Они звонко чокнулись и опять замолчали.
   – Это связано с экзаменами, да? – некоторое время спустя спросил Джереми.
   – С экзаменами… – эхом отозвался Стивен и задумчиво покачал головой. – Сандхёрст… Чертов милитаризм…
   Джереми задумчиво потер подбородок костяшками пальцев.
   – А что, если ты просто провалишься? Тогда можешь считать себя отчисленным! – воскликнул он.
   – Ну и что? – недоверчиво переспросил Стивен. – Думаешь, отец разрешит мне пойти в университет? Никогда в жизни! Я просто останусь без образования и без гроша в кармане. Не исключено, что старик лишит меня наследства, и тогда я не получу и Шамлей. Нет, Джереми, – он покачал головой, – так легко мне не отделаться.
   Стивен чуть не плакал.
 
   – Куда ты меня ведешь?
   – Увидишь.
   – Но я ничего не вижу, Лен, здесь совсем темно!
   Грейс захлебывалась смехом, словно застрявшим у нее в горле.
   – Еще немного…
   Они миновали садовую стену и вышли на лужайку. В этой части сада фонариков не было, отсюда они казались лишь мерцающими бледными пятнами. Леонард протащил Грейс через отверстие в живой изгороди, после чего отпустил ее руку, развернулся и отошел.
   Грейс так и замерла, увидев перед собой белое свечение. Распустившиеся соцветия старых, корявых яблонь рассеивали звездный свет. Живая изгородь сирени распространяла вокруг себя пьянящий запах. Леонард привел Грейс в сказочную страну. Здесь было от чего окаменеть и лишиться дара речи.
   Он тоже застыл, любуясь ею. Залитая лунным светом, Грейс казалась феей, существом из другого мира. И в то же время это была она, та самая Грейс, с которой он дурачился и смеялся почти всю свою жизнь. Он знал, что в возрасте семи лет она споткнулась о камень на дороге в поле и с тех пор у нее остался маленький шрам на правой коленке. А сколько раз она вытаскивала у него из пальца пчелиное жало, сколько раз, смочив место укуса слюной, дула на него, чтобы унять жгучую боль! Сколько бродили они вместе по лугам, летом и зимой, из года в год! В этих странствиях они выросли и созрели, как колоски пшеницы на ниве.
   Леонард склонился и поднял что-то у корней дерева.
   – Дай мне руку.
   Когда Грейс приблизилась, он вложил ей в ладонь букет ромашек. Их стебельки слиплись и были еще мокры от воды, из которой их, как видно, только что вытащили.
   – Помнишь? – шепотом спросил Леонард.
   – Конечно, помню, – так же тихо ответила она с легкомысленной и радостной улыбкой.
   Это случилось в один из сонных майских вечеров в Гивонс Гров. «Иди сюда, Грейс! У меня для тебя кое-что есть!» Мальчик с льняными кудрями бежал впереди, за ним – девочка, такая же босоногая, с большим бантом в пшеничных волосах. В яблоневых соцветиях гудели шмели, в воздухе разливался аромат белой сирени. Леонард протянул ей полную горсть ромашек с влажными и скользкими стеблями. «Я собрал их для тебя!»
   И пока Грейс радовалась цветам, осторожно трогая их пальцами, он коснулся ее щеки своей горячей ладонью, а потом прижал к ее губам свои, еще пахнущие яблоками и марципаном.
   – Мне было шесть, тебе – пять.
   Грейс кивнула, растроганная теми же воспоминаниями.
   – Но мы уже не дети. – Голос Леонарда посерьезнел, но оставался таким же нежным.
   – Я знаю, – кивнула она и подняла глаза.
   Он приблизился к ней и улыбнулся. Грейс все поняла.
   Пожалуйста, Лен, пожалуйста… Грейс хотела замотать головой, но ее словно парализовало.
   Год назад она, пожалуй, могла бы ему это позволить. Тогда ее сердце сошло бы с ума, и она опьянела бы от счастья. Потому что думала то же, что и все в Шамлей Грин и Гивонс Гров: они с Леонардом созданы друг для друга. Нет, Лен. Я не хочу причинять тебе боль.
   Только не Леонард, которого она любила как брата, как Стивена. Они были как два отростка, вытянувшиеся из одного корневища, выросшие под одним и тем же солнцем, омытые одними и теми же дождями. Не меньше, но и не больше. Джереми она любила не так. Пусть даже не с самого начала, не с той субботы в ноябре, когда Стивен привез его на выходные в Шамлей Грин. Грейс понадобилось время, целая зима, а потом еще и весна, пока слабое предчувствие не вылилось в настоящую, уверенную в себе страсть.
   Нет, Лен, пожалуйста…
 
   – Шел бы ты лучше спать. – Джереми подобрал со ступенек фрак, не задев при этом пустую бутылку и бокалы, и поднял Стивена. – Только представь, каково тебе будет завтра!
   Стивен пробурчал что-то невнятное. Джереми положил его безвольную руку себе на шею и, ступенька за ступенькой, потащил приятеля наверх.
   На пороге террасы они чуть было не столкнулись с девушкой. Ада! Глаза широко раскрыты. Красные пятна на обычно бледном, как мел, лице.
   – Вы не видели Грейс? – испуганно заверещала она. – Я все обыскала, ее нигде нет!
   Джереми махнул рукой в сторону сада.
   – Ушла с Леном куда-то туда.
   Ада кивнула и, подобрав юбки, побежала вниз по ступенькам.
   – Грейс! Грейс! – Чем больше она удалялась от дома, тем резче отдавался в ушах Джереми ее крик. – Грейс! Грейс!
   Стивен приподнял отяжелевшую голову и хмуро посмотрел вслед сестре.
   – Это была… моя сестра… – пролепетал он и резко опустил болтающуюся руку. – Или… нет, не она…
 
   – Грейси! Грейси-и!
   Грейс обернулась. Леонард схватил ее за руку так, что букет ромашек упал на землю, и, нырнув в отверстие в живой изгороди, они побежали через сад.
   В углу каменной стены стояла Ада, в бледно-розовом шелковом платье похожая на привидение, плотно прижав к телу руки в перчатках такого же цвета и сжав кулаки. Увидев сестру, она очнулась от своего оцепенения и бросилась к ней.
   – Адс! Адс, дорогая, что случилось?
   Сестры обнялись.
   – Я не знаю, что мне делать… – всхлипывала Ада. – Он не отходил от меня ни на шаг, а потом… потом…
   Грейс погладила ее пылающее лицо, в голове лихорадочно заметались мысли.
   – Успокойся, Адс. Расскажи-ка мне по порядку, что произошло.
   Ада вздохнула раз, другой.
   – Он все время стоял рядом со мной и молчал. А я… я тоже не знала, что должна говорить. А потом… потом вдруг спросил, не желаю ли я с ним потанцевать…
   – Ну а потом? – Грейс нахмурилась. – А кто он вообще?
   – Сай… Саймон… – пролепетала Ада. – Я не знала, что ему ответить. Маму спрашивать не хотелось, а тебя… тебя я нигде не могла найти…
   Грейс с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться. Да, это была ее младшая сестра, отправленная когда-то за границу, чтобы развеять там свою невероятную стеснительность. Это она, одетая сегодня в роскошное парижское платье, совершенно растерялась, когда молодой человек пригласил ее на танец.
   Грейс посмотрела на Леонарда. Он стоял, повернувшись к ним вполоборота, и закрывал кулаком рот, чтобы сдержать смех.
   – И поэтому ты ревешь на весь парк?
   Ада выпятила нижнюю губу, которая угрожающе задрожала.
   – Но я не могу сейчас танцевать публично, до моего дебюта…
   Она неуверенно взглянула в глаза Грейс. Первый официальный выход Ады в свет планировался на ближайшую осень. Это было важное событие, требующее тщательной подготовки.
   – В общем, ты права, – не задумываясь, ответила Грейс. – Но на таком вечере в узком кругу, как сегодняшний, думаю, никто не стал бы возражать.
   Ада облегченно вздохнула, но тут же снова в испуге закрыла ладонями лицо.
   – О нет! Слишком поздно! После того, что я сделала… Как я покажусь там!
   Грейс отвела ее руки в стороны и, осторожно взяв за подбородок, утерла уже стекавшие по щекам слезы.
   – Все не так страшно, – успокоила она сестру. – Сейчас мы поднимемся в зал и устроим так, что Саймон с тобой потанцует, да?
   Опираясь на руку Грейс и поддерживаемая с другой стороны Леонардом, Ада снова поднялась на террасу.
   Оказавшись в огромном прямоугольнике света, льющегося из окон и дверей зала, Грейс еще раз всмотрелась в лицо сестры и подтерла мокрые разводы на ее щеках. Потом взяла пальцами свисающую над ухом Ады прядь волос и осторожно подколола ее сверкающей шпилькой.
   – А тебе он нравится? Саймон? – шепотом спросила она.
   Ада подняла на сестру полный непонимания взгляд. Ей нравился пирог из баранины и карамель, Шопен и Бах, туманные дни и запах свежей апельсиновой кожуры. Но Саймон… Что Грейс имеет в виду?
   – Я не знаю, – отвечала она своим тоненьким голоском. – Мы ведь почти не знакомы.
   В углу зала Саймон подавленно наблюдал за танцующими парами.
   – Что касается меня, – верещала у него под ухом Хелен Дюнмор, крестница леди Грэнтэм, – не представляю, как можно проторчать все лето в Лондоне. Лето надо проводить в деревне, а лучше – у моря. Представляю себе Сомерсет в июле! – восхищенно добавила она и сделала паузу. Саймон молчал. – Так как там летом? – настойчиво допытывалась Хелен.
   Лишь через несколько секунд до Саймона дошло, что она ждет его ответа.
   – Ну… мило, действительно очень мило, – выдавил он из себя, не без труда подобрав нужные слова.
   А потом снова задумался.
   На веснушчатом, цвета слоновой кости лице Хелен Дюнмор, которую еще несколько недель назад Саймон находил настолько привлекательной, что целовал украдкой в зарослях бирючины, отразилась обида.
   – Мы обычно ездим в Кент, – добавила Хелен, снова собравшись духом. – Быть может, стоит сменить его на Сомерсет…
   Тут сердце Саймона затрепетало: он увидел приближавшихся к нему Аду с сестрой.
   – Ты не находишь, Саймон? – Хелен Дюнмор выглядела глубоко оскорбленной. – Саймон?
   Он сдвинулся с места, словно его подтолкнула невидимая рука, и направился навстречу Аде. Однако вскоре остановился, заметив, что Леонард подает ему знаки, да и Грейс чуть заметно кивает в сторону своих родителей, предупреждая, что Саймон ведет себя на грани светских приличий. Он повернул, куда показывала Грейс, с каждым шагом чувствуя, как к нему возвращается привычное самообладание.
   – Господин полковник. – Саймон поклонился, щелкнув каблуками. – Леди Норбери! Я прошу вашего разрешения танцевать с мисс Адой.
   Поскольку у четы Норбери не было никаких причин отказать ему, Саймон тут же поспешил к своей партнерше и, блестя глазами, отвесил поклон.
   – Могу ли я пригласить тебя, Ада?
   У нее хватило сил только кивнуть в ответ, но взгляд, брошенный сестре через плечо, когда Саймон уводил ее на середину зала, светился невообразимым счастьем.
   – Спасибо, – кивнула Грейс, принимая у Леонарда бокал с шампанским.
   Он вел себя так, будто ничего не произошло и не было тех волшебных мгновений под светящимися яблонями. Однако Грейс чувствовала: изменилось что-то очень важное. Словно исчезла непринужденная, детская доверительность, до сих пор составлявшая суть их отношений. И эта мысль печалила ее. Напрасно Грейс высматривала в толпе гостей то мужественное, отмеченное непреклонным характером и единственное для нее лицо, любоваться которым она имела возможность лишь изредка, тайком, лицо Джереми.
   – Саймон! Кто бы мог подумать? – рассуждал Леонард, попивая шампанское.
   Грейс задумчиво кивнула. Не только с Саймоном, но и с Адой все было ясно: так самозабвенно глядели они друг другу в глаза, упоенные музыкой и танцем.
   Не ускользнуло это и от внимания полковника Норбери, остановившего свой ледяной взгляд на кадете Дигби-Джонсе. Даже если Саймону и удалось бы убедить сэра Уильяма в искренности своих намерений, тот не стал бы смотреть на него иначе: перспектива того, что этот восемнадцатилетний юноша, младший из четверых сыновей барона Элфорда и без всяких надежд на наследство, сможет когда-нибудь стать достаточно состоятельным человеком, способным обеспечить безбедную жизнь своей жене и детям, представлялась полковнику весьма маловероятной.

6

   Это была долгая ночь, как для гостей, лишь на рассвете вернувшихся в свои окрестные поместья, так и для тех, кто остался в Гивонс Гров и по окончании празднества, позволил себе ненадолго прилечь в постель. На следующее утро жилы казались налитыми свинцом, но крепкий чай, яичница с беконом, поджаренные тосты с медом и сладкая овсянка вновь пробудили всех к жизни. Пока отцы и матери, дяди и тети еще сидели за столом, с удовольствием ощущая прилив сил, которые возвращались к ним медленнее, чем к молодежи, их сыновья и дочери с друзьями и подругами устремились на природу, чтобы провести воскресенье в пеших прогулках по паркам или в седле.
   Стивен, с пепельно-бледным лицом и воспаленными глазами, отказался от завтрака. Взгляд отца, мечущий ледяные иглы в его сторону, предвещал тяжелый вечерний разговор. Стивен укрылся в саду, где, устроившись на тиковом шезлонге с книгой, задремал, время от времени убаюкиваемый щебечущим голосом Бекки, которая пересказывала ему все, что говорил ей вчера Генри Олдерсли, и сообщала, сколько раз он приглашал ее танцевать и какими глазами при этом смотрел.
   Отчаявшись вызвать в Стивене хотя бы некое подобие ревности, Бекки нашла себе утешительницу в лице Хелен Дюнмор, которая, со своей стороны, надеялась пробудить муки совести в Саймоне Дигби-Джонсе, оставшись в Гивенс Гров вместе со своей обидой.
   – Ты бывал во Флоренции? – Ада смотрела на Саймона искоса, полуприкрыв глаза.
   – Да, прошлым летом, – отвечал тот.
   Сивый жеребец, которого одолжили юноше на конюшне Гивенс Гров, спокойно вышагивал рядом с покорной, как овечка, лошадкой, на которой в костюме каштанового оттенка восседала Ада, все еще не вполне уверенно державшаяся в седле. Гладди, которого длительные перебежки утомляли теперь быстрей, чем раньше, казалось, был благодарен им обоим за неспешный темп прогулки. Пес то весело трусил впереди, то вдруг принимался петлять, уткнув нос в землю.
   – Правда? – удивилась Ада. – Я тоже. И когда именно?
   – В июле, – отвечал Саймон.
   – О, а я только в августе, – улыбнулась она.
   – Жаль, – вздохнул Саймон.
   Что-то невысказанное чувствовалось в его голосе, что заставило Аду покраснеть и еще крепче вцепиться в поводья.
   – И как тебе понравилось в Уффици?
   – Здорово, – кивнул Саймон.
   На этот раз кровь бросилась в лицо ему. Ни за что на свете не признался бы он Аде, зачем ездил во Флоренцию на самом деле. Созерцание шедевров старых мастеров входило в его планы в последнюю очередь. Поэтому он поспешил задать следующий вопрос, прежде чем Ада успела перейти к подробностям:
   – А в Неаполь ты заезжала?
   – Да, но всего на несколько дней, – кивнула Ада. – А в Риме, в Риме ты был?
   Сесили закатила глаза и дала шпоры своей серой кобыле. Ройстон припустил следом на рыжей, любимой лошади лорда Грэнтема.
   – Был ли ты там-то и там-то, да, я тоже, видел ли то-то и то-то, да, я тоже… – передразнила она. – Неужели и мы часами несли такой вздор, когда знакомились?
   – Нет, – уверенно мотнул головой Ройстон. – Ты уже на второй день обзывала меня самонадеянным, дерзким снобом. И то, что я слышал от тебя в дальнейшем, было не многим лучше.
   – И поделом! – зло воскликнула Сесили. В своем черно-синем костюме, в украшенной белым пером шляпке она походила на амазонку. – Ты набросал мне в волосы целую горсть репьев, пока мы гуляли по лесу. Мне понадобилось несколько часов, чтобы их вычесать. Знаешь, как было больно!
   Губы Ройстона, от природы изогнутые в форме купидонова лука, скривились в усмешке.
   – Такой я выбрал способ донести до тебя, как ты мне нравишься.
   – Мило, ничего не скажешь, – выдавила сквозь зубы Сесили.
   Она почти шипела, как кошка перед тем, как выпустить когти.
   – А чего ты хотела? – поднял брови Ройстон. – Чтобы я, как четырнадцатилетний подросток, воспевал твои прелести в стихах у тебя под балконом?
   – Хотя бы!
   – Тогда ты бы просто высмеяла его, – вставил, скаля зубы, Томми.
   – Пожалуй, – согласилась Сесили, гордо задрав нос. – Тем не менее я бы этого хотела.
   Ройстон в отчаянье повернулся к Лену.
   – Послушай, у тебя случайно нет еще одной сестры, ну… которую ты до сих пор от нас прятал… Такой, чтоб как две капли воды походила на Сис, но была бы со мной поласковей.
   Сесили издала возмущенный возглас.
   – Сам виноват! – рассмеялся Лен. – Не сумел найти к ней подход, вот она и села тебе на шею.
   С громким хохотом молодые люди поскакали вперед. Сесили устремилась следом.
   – Ах вы, пошляки! – кричала она, потрясая в воздухе кнутом.
   Их дружный смех заставил улыбнуться и Грейс. Она ждала этого момента, и не только для того, чтобы нарушить чересчур, на ее взгляд, степенный темп прогулки.
   – Догоняйте! – крикнула она тем, кто ехал позади, и, дав своей рыжей кобылице шпоры, понеслась через поле. – Я еще покажу тебе, Джереми!
   Леонард остановил своего черного мерина и грозно взглянул на Джереми Данверса. Тот пожал плечами и, пришпорив каурого жеребца, которого Стивен выделил ему на отцовской конюшне, поспешил следом за Грейс.
   Вороной Леонарда затанцевал на месте, словно почувствовал смятение своего всадника, а потом вдруг задвигал ушами, заслышав пронзительный женский крик.
   – Нет! Оставь! Убери руки! Лен, на помощь, Лен, Лен!
   Подъехав вплотную к Сесили, Ройстон остановил ее лошадь и теперь, обхватив девушку за талию, пытался перенести ее в свое седло.
   – Ле-ен! – кричала Сесили. – Скажи ему, чтобы оставил меня в покое!
   Она болтала ногами в воздухе, однако вопль о помощи время от времени прерывался хихиканьем, выдававшим ее притворство. Не рыцарь нужен был Сесили, а возница, который придержал бы под уздцы ее кобылу, норовистое животное, уже сейчас нервно дергавшее головой.
   Раздраженный Леонард схватил уздечку, чтобы сестра смогла наконец удобно устроиться в седле Ройстона.
   – Неужели так принято у вас в Девоншире? – жалобно запричитала Сесили, когда они снова перешли на рысь.
   – Представь себе, – уверенным басом ответил Ройстон. Сейчас его голос звучал еще ниже, чем обычно, и при этом непривычно мягко. – Старинный рыцарский обычай! Вот уже несколько столетий каждый мало-мальски уважающий себя Эшкомб похищает прекрасную даму, которую увозит в свой замок, с тем чтобы никогда больше оттуда не выпускать.